Люченте. Часть 1-ая: Клюни. начало...

Денис Требушников

Форма: Повесть
Жанр: Мистика
Объём: 16475 знаков с пробелами
Раздел: "Средневековье"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

от автора: извиняюсь заблаговременно за возможные анахронизмы, вольность в описаниях, строгость в терминах, а также излишую религиозность и извращенность главного героя.

Родился я в то опасное время, когда всесвятейший Папа Урбан II призвал верных Господу слуг, охранить Гроб Господень щитом и мечом. По воле Небес повитуха, что перерезала мне пуповину, отделив мое тело и мою душу от материнской, лишилась рассудка и сделалась безумной. На утро, после моего писклявого появления, ее нашли в выгребной яме за городом Крема, не так далеко от мостков на реке Адда, где женщины по субботам стирают домашнее белье, смывая с них грехи людей, подобно тому, как Иоанн Предтеча омыл одежды и голову Христа, и стало тогда ясно, кто есть Сын Божий. Так и мне выпала доля открыть глаза и взглянуть на мир сначала левым голубым, человеческим, а затем правым - кошачьим глазом. С того дня в доме могильщика и разносчицы в таверне «Виноградная Лоза», которую держал епископ, помимо моего раздался визг от ужаса - кричала моя мать, назвав меня за увечья сыном дьявола, впрочем, молчаливый отец дал мне имя Люченте - Сверкающий, дабы избавить меня от влияния сатаны в младенчестве. Обдумывая сложившееся в жизни, я понимаю: то отцовское благословение дохнуло могильным смрадом в мое окружение. Для всех, и главной была моя мать, я оставался сатанинским отродьем. Я не могу сказать, как бы не желал, ибо даже желание это неправедно, не могу даже сейчас, спустя годы сказать, что мать я не любил. Любил, как всякий отпрыск любит своих родителей, плохие они или хорошие. Но любовь моя была не равномерна, в большей степени я любил отца - его работу могильщиком, где часто помогал ему в рытье ям и могил. Как был прав Соломон, когда говорил, что молчание - признак мудрости! Я почерпнул в знаниях отца то важное для меня, которое стало основой поведения - это боговдохновенные качества: молчаливость, терпение, разумение, вдумчивость, умеренность. Именно отец рассказал мне о грехе Первоженщины, подавшей плоды Адаму - как не могильщику быть к нему сопричастным! - отчего Человек облекся в листья и скрыл наготу, смущавшую его. Отец же настоял на том, чтобы я прятал кошачий глаз под опущенной бровью и свешанными на лицо черными локонами.

Слишком постыдно будет описывать тех моих сверстников, которые надо мной смеялись и издевались, пусть это останется при них. Я не держу на них злого, наоборот, я благодарен им, ибо без них, мне не суждено было стать у франков братом Люсьеном иль-Гатто - Котом - в современном аббатстве Сен-Дени. Впрочем, стоит упомянуть, что по причине моей нелюдимости и не схожести с детьми, отец водил меня Сант-Джованни - монастырь, где монахи увидели во мне способности к латыни и грамоте. С тех пор, как вступил под арку монастыря - мать я никогда уже не видел. Она отвернулась от своего сына, как Ева отвернулась от сына своего Каина, направив на него меньшую любовь, чем к Авелю, вселила в него зерно зависти, которое дало росток и новый грех - братоубийство. Мне некому было завидовать, меня Господь охранил от этого греха.

Мне шло восьмое лето, когда случилось то, что дополнило уроки отца об Адаме и Еве - единственное, что он знал из Священного Писания, но для ребенка, для меня, этого было достаточно, чтобы ужаснуться от того, что же собой представляет женщина!

Наша старая кошка котенилась. Я был безмерно рад этому событию! Но оказалось, что после радости, обязательно наступает траур. Мать приказала вырыть ямку в садике за домом и положить в него камень. Подражая отцу, я исполнил поручение, надеясь, что она посадит яблоню или оливу, так как еда в семье не была в достатке. Я сел поодаль и наблюдал за матерью. Она принесла плетеную корзинку, накрытую белой тканью, в другой руке держала нашу кошку. В какой немой ужас я впал, когда мать, поставив корзинку, свернула животному голову, и труп сбросила в ямку! Она доставала котят и разбивала им головы. Мать убила их всех... Я затрясся - она может убить меня так же! Я помню, как бежал к ней, как что-то кричал. Кого-то бил, слезы затмевали мои глаза. Мать куда-то исчезла, я же принялся выкапывать котят - они были мертвы. Это был мой последний крик в жизни - и он походил на писк котят, осознающих скорую гибель, приближение смерти. Я сидел у ямки и гладил мертвых животных, пытался их оживить, когда прибежал мой отец и скрыл меня у своего знакомого, тоже могильщика. Меня искали тремя улицами, все желали моей смерти. Возглавляла эту ватагу моя мать, пожелавшая смерти сыну.

Умереть не страшно, страшно быть убитым своей матерью, быть убитым как котенок. Нет большей неблагодарности грешного человечества, чем убийство без эмоций, только бы не кормить, не заботиться о ком-то, пусть несколько котят, питающихся молоком своей матери. Не о зверях говорил Господь, а о животных, пресмыкающихся по земле, всяких гадов ползучих и скользких, и раненых зверей, не способных более двигаться и обреченных умереть в муках. Убийство таких животных - лишь дань уважения к ним, милосердная смерть, убийство из жалости к ним. Всякое живое сходит во прах, но главное то, как сходить во прах: по доброй воле, как Христос, Иуда, или быть обезглавленным как Иоанн Предтеча, быть убитым мечом Ирода, как Иаков.

Через несколько дней отец наказал мне рыть могилы, количеством не менее десяти когорт, это была первая моя епитимья. Как удивительно проходит ненависть и злоба, когда работаешь руками. Это был его последний и самый важный урок в жизни. После я убежал жить к монахам.

Через пять лет, за двадцать дней до дня Святого Гелена, я увидел девочку - она играла с котенком. Когда-то и мать также играла с нашей кошкой. Девочка смеялась, как дьявол, зловеще, и лицо ее было ужасно. Тогда я понял, что женщины, как двуликий Янус и как оборотень, с двумя обликами: человеческим и животным; - непостоянны и лживы. Я решил спасти белого котенка - я убил девочку. Она подохла в волчьей яме, в волчьей шкуре, собаки загрызли ее как волка. Я - брат Люченте иль-Гатто - собственным кошачьим глазом видел, каковы женщины, любящие кошек. Они, как и Ева, искусились змеем, стали подобно ему пресмыкающимися по земле; а Господом дана над ними власть. Впрочем, уроки отца не пропали даром: не всякую женщину следует убивать, как не должно казнить вора, пока не доказана его вина. Я сорвался, убив ту девочку, но теперь, я более осмотрителен. Хотя все обошлось, и многие люди, знавшие меня, посчитали, что убитый графом оборотень - это я. Для города Крема, исключая монастырь Сант-Джованни, я был мертв. Отныне меня мало что связывает с Ломбардией.

Утром дня Святого Гелена, я сел в крытую повозку и покатил по замерзшим в октябре дорогами к Свету, указанному святым Дионисием скромному аббату Сюжеру. Как Петр Ключарь стал приемником Христа в поучении язычников и книгой речей о Царствии Божием, так Сюжер сменил Адама, взяв на себя управление монастырем под покровительством Святомученика Дионисия Парижского, взял на себя честь и отвественность перед Богом и Францией хранить у себя Орифламму - символ королевской власти. Назначение в монастырь Сен-Дени стало для меня не только благословением Господним, но и страшными мучениями из-за людских предрассудков. Близ Клюни котенок, которого я пригрел в складках своей сутаны, сбежал в промозглые леса. Пришлось просить милости остаться в монастыре на несколько ночей. Монахи, впрочем, мало обрадовались худощавому юноше с непомерно длинной челкой, скрывающей кошачий глаз, но документы, которые я вез аббату Сюжеру, помогли смягчить их недоверние.

Меня расположили в кельях ближе к старому лазарету, окнами выходившему на кладбище. Оно было знакомо с детства и совершенно особенное своей стройностью и ухоженностью. Клюни - это центр духовной жизни, поэтому могилы, словно круги на воде, расходятся от колонны в центре монастырского погоста и сходятся к ней. Всякий похороненный здесь получает не только постоянное упоминание перед Господом в молитве, как знак заботы о душе, но монахи не забывают и о тленном прахе, укрытом черной землей. Темное пятно на фоне белоснежных дворов. Еще у врат мне сказали, что зима в этом году выдалась снежная, и многие суеверные миряне и гости, что живут у стены святого Гуго поговаривали, будто ожидается приход Дьявола на французскую землю. Несомненно, тогда этим дьяволом я посчитал себя. Оказалось все намного ужаснее, настолько что не хватило бы всех слов Иеремии, чтобы описать пришедшее зло, не хватило бы всех слез Иеремии, чтобы смыть то зло в океан, и не было Ионы, чтобы взять то зло с собою. Настолько глубоко во тьму погрузился монастырь Клюни с момента моего приезда. И символом сатанинского присутствия стал белый котенок.

Первая ночь была беспокойной, нечто подобное я чувствовал в доме могильщика, не шел первый сон и в Сант-Джованни, поэтому и в Клюни я глаз не сомкнул. Как можно спать в египетскую ночь, когда Господь решает наказать народ за суеверия и лжеверование? Я принюхивался к морозному воздуху, хотя отопление римских терм все же согревало пол, но оно не согревало гнилой воздух, будто случайно раскопана чья-то могила. Из-за стен доносились шорохи, иногда проходил бдеющий монах с фонарем. Треск огня в ночной тишине был отлично различим среди прочих звуков. В соседней келье бубнил послушник, ожидающий пострига. В другой ворочился повар, ерзая толстым пузом по соломенной подстилке. Пищали и царапались крысы. Стольник в своей каморке заливался празднечным вином. Слабым эхом доносился крик больного из нового лазарета. Этот монах днем поскользнулся и разбил себе ногу так, что кость вылезла из голени и страшила молодых послушников. Уже заполночь, когда в капелле Богоматери окончилась всенощная служба, звуки заглушил грозный ветер, видимо, сорвавшийся с Бургундских Альп, чьи заснеженные пики я повстречал на своем пути. Жуткие места, бурлящие слухами о древнем черве, испившим крови Люцифера, когда тот пал на землю: разбился зарница, попиравший народы. И шептали в селах, будто все горные долины - это могилы тех червей, на которых упал архангел, познавший гордыню; червей, которые укрыли полководца, восставшего против Господа нашего.

Ветер, словно шепот, тревожил ночь и в Клюни. Я боялся за котенка. Он где-то за стенами в темном лесу, полному, я был уверен, волчьих ям. Мог замерзнуть, сгинуть на клыках хищника; но самое страшное, его могла подобрать женщина и забрать в хижину к огню, дабы согреть животное, а после надругаться над ним, ведь женщина не тверда в решении, и лжива в суждениях своих. Судьба котенка не давала мне покоя. Я закрыл глаза, но сон мне заменили раздумья о завтрашних поисках.

После заутрени, на которую все же встал, я попросил у аббата Петра уйти в лес с рассветом. Он хотел отправить со мной кого-нибудь еще, однако я заверил его, что не пропаду. Пусть не беспокоятся, а лучше достойным образом помолятся за мои поиски, ибо помощь Господа будет для меня ценнее, нежели сонные столбы в сутанах. К тому же, добавил я, мне будет очень неприятно, если нарушу своими мирскими заботами плавность монастырского бытия. Аббат был только рад, как показалось мне в начале. Но как узнал позже, в отталении он переспросил у своего препозита - заметстителя, не замечался ли я ночью, подговарившим других монахов к мятежу, чего аббат опасался более всего. Ему было чего ужасаться: предыдущего аббата Пона де Мельгье - негодяя и солюбца изгнали сами монахи. И хотя он меня заинтересовал своими рассуждениями о монашеской жизни не только в Клюни, но и в прочих монастырях, я двинулся на поиски котенка. Картина, которая предстала передо мной поразила своей безбожностью. Как рядом с центром Веры могло произойти столь зверское и противочеловеческое смертоубийство, которое по жестокости и вероломности перекрыло мое!

Это не был котенок, я знал, однако он был весь измазан и слизывал еще теплую кровь с юношеской щеки, под которой клочками и обрывками свисала кожа. Сама голова покоилась в двух педье от тела, опершись правым ухом об окропленный красным камень. Голубые глаза мальчика застыли в отрешенности от бренного мира, но душа его еще металась в заснеженном лесу и, видимо, ночным ветром требовала упокоения в монастыре. Тело же иссохло, как у дряхлого старца, питающегося лишь сухой пищей. Я оглядел пустой лес, полный трескучих стволов. Пустынно, они мерно раскачивались на ветру. Понимая, что первым заподозрят белого котенка, я решил слегка омыть его вытянутую мордочку водой в близлежащем ручье. Он пищал и царапался, но это недовольство сгладит его вину перед душой покойного мальчика. Это епитимья за слизанную кровь. Из теплого капюшона котенок более не вылезал и с любопытством наблюдал за тем, как еловые ветки елозили по снегу заметая мои следы к ручью и обратно. Если зверек и хотел выпрыгнуть, то прежде задумывался над очередным погружением в ледяную воду. Немой лес тянул ко мне тонкие корявые пальцы своих ветвей, пока я спешил обратно в монастырь.

Клюни встретил меня третьим часом и призывом на монастырскую мессу. Лишь в этот момент я ощутил Господню власть в монастыре в полной мере. Незабываемое зрелище, когда пять сотен монахов и послушников вереницей тянуться к воротам межбу величественных башен в церковь Святого Михаила, когда вслед за ними около тысячи послушников вступают под своды восьмиколонного притвора, и далее в молельный зал, где молящихся стречает украшенная капелла. Вдали виднеется величественная восточная абсида с мраморным амвоном, а позади него на Вселенском троне восседал Хритос. В северной абсиде, части трансепта, находилась статуя архангела, вкладывающего меч в ножны, по образцу скульптуры в Сант-Анджело, одной из церквей в Риме. Действительно, ничто не может показаться излишним в прославлении Бога. Пение сбивалось из-за полностью законченной помпезной росписи на сводах нефа, а массивная колоннада сжимала пространство и заставляя углубиться в себя, что способствовало индивидуальным молитвам, на которые, впрочем, я не поспел. Процессия ушла вперед и расползлась, заполнив зал страждущими молитвы людьми. Среди них находился и я, но страсть моя была иного рода: мне нужно было рассказать аббату или препозиту об убитом мальчике. Я вышел в скрипторий по коридорам дошел до старой цекрви, откуда попал в южную абсиду под милосердный взгляд статуи Приснодевы. Это единственная женщина, которая заставляла меня смущаться и стыдиться. Одна из всех, но именно ее я желал бы себе в матери. Богоматерь кинулась к Сыну, ряспятому на кресте, не отходила от него, каковы ни были его муки - вот истинная мать, не моя, пожелавшая мне смерти. Как и ожидал, заместитель аббата обнаружил мой задумчивый взгляд и отвел меня в сторону, подальше от любопытных глаз монахов, запевших "Te Deum..."

- Твой вид бледен и худ, сын мой, -- сказал он, попытавшись разглядеть мой глаз. О нем уже ходили слухи, и чтобы не разжигать огонь ненависти, я склонил голову - локон сам упал, закрыв кошачий зрачок. - Нет сомнений, что терзают тебя, однако, муки не физические, но душевные, иначе ты не прельщался формами Девы Марии. Открой мне душу, сын мой.

- Моя душа темна даже для меня, и лишь Господу известно, что истинно меня терзает, но пришел я потому, как видел в лесу во время утренней прогулки последствие смертоубийства. Мальчик обезглавлен и осушен.

- Святой Михаил! Защити нас ото зла, как ты защитил христиан в Хонехе, Сипонте и Риме! Отведи от нас угрозу дьявола, и укрой от сатанинской силы, Святая Мария, как укрыла ты Иисуса от злодейства Иродова!.. Сын мой, это столь ужасно, что не может ждать отложений. Сейчас же мы выидем в путь и убедимся в том, что мальчик предан земле, а душа его передана Господу нашему. Да будет так. Жди меня у главных ворот.

Мяукнул котенок, показавший свою мордашку из капюшона, и мяуканье по силе восприятия превзошло звон Иерихонских труб. И пали добрые слова, сменившись бурной бранью о том, что недостойно монаху приносить в Храм Божий, вольнодумное животное. Если оно и живет у монаха, то одно, другое - его нахождение в молельном зале, которое своим нытьем сбивает прочих монахов с мысли о Господе нашем, и влечет за собой дурную славу приверженства к лукавому. Приор выгнал меня прочь из церкви Святого Михаила, но все же наказал ждать у главных ворот. Первый день пребывания в Клюни был в разгаре, а мне уже нетерпелось двинуться дальше, в Сен-Дени. Но обернулось история куда сложнее, чем я предполагал. Если котенок был лишь первым признаком присутствия черной силы, то мальчик стал вторым. Я догадывался о намерениях зла, поэтому решил, что этим дело не окончится. Страшнее всего то, что мои ожидания оправдались, как оправдалась двуличность женщин.

© Денис Требушников, 2009
Дата публикации: 05.02.2009 03:18:55
Просмотров: 2168

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.