Граница

Анатолий Агарков

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 56474 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Ваше благородие, госпожа граница
Знать, до гробовой доски будешь ты мне сниться
Погони, перестрелки, палуба в крови
Не везёт мне в службе – повезёт в любви.
Ледоход, атаковавший баржу мичмана Гранина на траверзе Новомихайловской заставы, наделал-таки бед. Ниже по течению Сунгачи начисто снёс причал и ошвартованный к нему вельбот Короткова. Вырвался ледяной поток в Уссури, растворился, растёкся, растаял на просторе, а вельбота при нём не оказалось. То ли в подарок китаёзам выкинула щедрая река, то ли, торпедировав льдиной, уложила где-то на дне Сунгачи, укутала илом.
- Без плавсредства вы мне без надобности, - сказал морякам начальник заставы и отправил их восвояси, то есть в бригаду.
Там экипаж расформировали, хотели отправить Короткова в бербазу, да передумали. Выдали новый «Аист». Проект 1398 «Б». Мы о таком и не слышали в Анапе. Принципиальное отличие его от известного нам – насадка у сопла. На «Б» можно было разворачиваться, не трогая штурвала – заслонки перекрывали поток воды от турбины и разворачивали его в раструбы в борту катера. Манипулируя рычагами, можно было разворачиваться на месте. Это плюс. А вот минус – это то, что турбинный движитель становился ещё более уязвимым перед всякой плавающей дрянью – тиной, водорослями, камышом.
Готовя «ласточку» к походу, Коротков переусердствовал – себя измотал до предела человеческих сил и помощника своего нового изъездил вконец. Мотористом направили на катер Сашку Захарова. Набросились они вдвоём на «Аиста», перебрали его сверху донизу, с бака до транцевой доски. Спали вполглаза, ели от случая к случаю. Хотелось быть Витьку уверенным в каждом узле - что не подведёт в критическую минуту. Желание достойно похвалы, но, как известно, путь в ад устлан благими намерениями. Захар на параде посвящённом Дню Победы 9 мая потерял сознание и ткнулся челом в асфальт. Две недели понадобились врачам, чтобы вернуть истощённому матросу силы. Коротков скрежетал зубами и грозил вернувшемуся в строй Захару ещё более страшными репрессиями.
Наконец все подготовительные заботы позади, получен приказ – отбыть в распоряжение начальника Новомихайловской заставы старшего лейтенанта Селиверстова. Захар отдал швартовые концы, Коротков развернул катер и добавил оборотов. «Аист» 1398 «Б», вспенив за кормой белый бурун, помчался вниз по Иману, вверх по Уссури и Сунгаче к месту назначения.
Сердце Короткова ликовало и пело. Ещё бы – пересесть с допотопного корыта на суперсовременный катер, это ли не удача? Не знал старшина, что ждёт его за следующим поворотом коварной реки. На какой-то только миг отвлёкся он, а может, всё-таки слишком велика была скорость в таких-то близких берегах. Только вдруг увидел Коротков стремительно набегающую на катер стену камыша, и следом – характерный визг турбины, захватившей в свою пасть что-то неперевариваемое. Возник он и тут же пропал – встала турбина, двигатель заглох. Протаранив камыши, катер ткнулся в китайский берег. Тишина. Сидит Коротков за штурвалом, медленно воспринимая осознание беды, на него свалившейся, смотрит на Захара и пытается найти тему, за которую можно было бы отыграться на матросе. Не нашёл. Прежде услышал приближающиеся шаги, и ненавистное до самого донышка души воробьиное чирикание китайских солдат.
- Саня, оружие, - сказал Захару. – Уходим.
Захар метнулся в каюту, выдернул из пирамиды автоматы – свой и Короткова – выскочил на кокпит вслед за старшиной. Где вплавь, где пёхом добрались моряки до заставы.
- Что?! Угробил технику? Маоистам подарил? - Селиверстов был слишком спокоен для сложившейся ситуации. – Слушай сюда, старшина. Знать ничего не знаю, и ведать не желаю. Как влез в ситуацию, так из неё и выбирайся. Я опергруппой атаковать китайский берег не намерен. Иди к браткам, проси у них помощи.
Вчетвером на одном катере моряки подошли к месту аварии. Идти по следу застрявшего старшина не рискнул. Направил «Аист» на чистый от камышей берег. На баке Захар – фал в руке, как лассо у ковбоя. Остальные попрятались. Даже у старшины за штурвалом видны только лоб и глаза. Оно и понятно – два бойца Поднебесной, выставив автоматы, блокировали подход к береговой черте. Катер, плавно наползая из водной стихии на земную твердь, оттеснил их. Китайские пограничники застрочили, но не автоматными очередями, а воробьиными своими языками, изливая всё своё негодование против визита непрошенных гостей. Матрос не слушал их, он смотрел на чёрные дырочки автоматов, откуда должны были вырваться маленькие такие пули, несущие ему, Сашке Захарову, полной расчёт с непродолжительной его жизнью.
- Захар, прыгай, задрючу, - на миг в штурманском люке показалась Коротковская голова. Показалась и пропала. Жить старшина, видимо, хотел больше своего подчиненного. Ведь где-то под Магниткой не писала писем и не ждала его любимая девушка.
Сашка прыгнул на берег. Втянул голову в плечи и представил, как разрывая плоть, прошьют его сейчас автоматные пули. Китайцы не спешили стрелять. Они тыкали стволами моряку в бок, верещали на своём противном языке и всё махали куда-то руками. Со стороны, должно быть, картина выглядела так. Бестолковый и пьяный русский моряк припёрся незваный за водкой, а местные ему объясняют – здесь нет, мол, магазина, ступай назад. Ступая вперёд, Захар добрался до своего раненного катера, накинул фал на утку и вдруг…. И вдруг…. Он вдруг почувствовал себя Орфеем, вернувшимся из царства мёртвых. Впрочем, Захар мог и не знать про великого певца Древней Греции. Он просто вдруг почувствовал, что может остаться живым в этой смертельной переделке. Он упал плашмя на кокпит и заплакал. Он рыдал и повторял:
- Мама…. мама… мама…( как Боже,.. Боже… Боже…) я жив.
Тонкий шёлковый японский фал, тем временем, натянулся, загудел, радуясь работе, и выдернул на стремнину разнесчастный 1398 «Б» с умирающим от счастья моряком на кокпите.
Днём раньше.
- Ты хоть знаешь, что у нас пожарник не работает? Лежишь, - ворчал Сосненко, лёжа на рундуке. – Ни черта ты не знаешь.
- Пойдём, починим? – свесился я к нему с гамака.
- Иди и почини.
Я ещё чуток поворочался для приличия – вдруг какая другая команда прилетит – и поплёлся чинить пожарный насос. Следом пришлёпал Николай, как всегда, в белой парадной галанке. Впрочем, он и ключей в руке не брал, стоял за моей спиной – то ворчал, то советовал. Я скинул кожух, снял шкив с приводными ремнями, разобрал турбинный насос, ничего не нашёл предосудительного, снова собрал.
- Спытаем?
- Давай.
Запустил двигатель, подключил насос, поднялся на палубу, открыл пожарный кран – ударил напор воды. Для хвастовства, наверное, раскатал пожарный рукав, присоединил к гидранту и ну поливать палубу с надстройками. Моё занятие понравилось боцману. Он тут же сыграл сигнал – свистать всех наверх! Достал из форпика щётки, мыло, порошок стиральный, развёл в ведре пенный раствор – и начался аврал. Моё участие самое замечательное – тугой струёй смываю всё то, что ребята нарисуют мыльными щётками. Впрочем, боцман вскоре позавидовал - отнял у меня пожарный рукав, вручив щётку. Такой расклад Сосненко не привёл в восторг – он выключил пожарный насос. Боцман орёт:
- Воды!
Мой старшина:
- Насос сломался.
- Так чините.
Я бросил щётку и полез в машинное. Вознамерился снять кожух пожарника, но Николай остановил меня:
- Всё работает, кроме твоей головы – где это видано, чтобы мотыли палубу мыли.
- Но ведь аврал.
- Сходи-ка лучше за тушёнкой – что-то хавать захотелось.
Катерные продукты не были под замком – каждый имел к ним доступ. В любой момент заходи, мажь хлеб на масло, завари чай, бери тушёнку. Был бы аппетит. И то, что из машинного отделения я крался на камбуз, не означало воровство. Просто мне не хотелось попадаться на глаза экипажу, и особенно боцману, во время аврала. Открыл провизионку, нащупал банку с говядиной, а вот хлеб никак не удавалось. Знаю, где-то на верхней полке, шарю, шарю – пустота. Да, блин! Дотянулся второй рукой до выключателя, щёлкнул. Мама дорогая! Вот он хлеб в хлебнице. Вот моя рука, а между ними…. А между ними здоровенная крыса – стоит на задних лапах, да ещё хвостом себя подпирает. Передними перед собой сучит – как боксёр. Да ещё зубы скалит. Нет, братцы, на бокс сиё не похоже. Сейчас вцепится – а, известно, что крысы разносчики заразы – и помру я жуткой смертью.
Отдёрнул руку. Тут и подпайольный житель, узрев меня всего, куда-то юркнул. Я осмотрел булку – вроде не подточена – и закрыл провизионку.
Мелькнула голова боцмана в люке спардека:
- Ну что у вас?
Я стучу разводным ключом по кожуху насоса:
- Сейчас, сейчас….
Коля вскрывает тушёнку.
- Эй, ты что принёс? Смотри.
Под жестью крышки – зелёная плесень.
- Ты когда берёшь банку, давани ей крышку – если хлопает, значит, испортилась, выбрасывай, - поучал старшина. Но банку не выбросил, а только плесень из неё. И полез на палубу, объяснять боцману, что пожарник, видимо, надо менять, а чинить бесполезно.
Логика моих мыслей была такова. Ну и что, что плесень. Сколько у нас дома переделали этой самой тушёнки – и из свинины-говядины, и из дичи. Сварят, в стеклянную банку зальют, крышку закрутят и в погреб. Достают, а там обязательно есть плесень. Ну, и что – выкинул, а содержимое в суп или картошку поджарить. Не пропадать же добру. Утвердившись в этой мысли, с хлебом, банкой и торчавшей в ней ложкой выбрался на палубу. Толпа, отдраив ют, перебралась на бак. За рубкой слышны голоса, стук щёток и плеск поднимаемой ведром на шкерту воды из-за борта. Э-э, мне туда не надо. Оставил продукты на обеденном столе и нырнул в машинное. Лукавый тогда владел моими мыслями и поступками. Подошёл Мишка Терехов и соорудил два бутерброда из несвежей тушёнки – себе и боцману. Оленчук увидел, подавился слюной и устремился на ют. Остатки выковырял из банки Цилиндрик и ложку облизал. Он первым почувствовал знакомые потуги в животе – среди ночи примчался в кубрик, растолкал шефа:
- Есть что-нибудь закрепляющее?
Утром у гальюна возникла очередь из четырёх нетерпеливых. Приехал Кручинин на пирс. Узнал о беде, постигшей моряков, отправил в медсанчасть пограничного отряда. Там их положили с подозрением на дизентерию. Мы остались втроём. А Стёпка-бербаза (матрос Степанов, водитель ГАЗ-66) сообщил какой фильм в клубе отряда. Сегодня среда – сеанс только для жён офицеров и моряков. Смотрю - на 68-м парни брюки гладят. Мне тоже захотелось. Туда есть из-за чего стремиться: даже если на экране нечего смотреть, так, в зале – конкурс красоты. На любой стихийный случай на катере должно быть не менее двух человек. Коля, вроде, никуда не собирается. Значит, соперничаем с Гацко. Тот уже гладится: уверен – он шеф, он больше прослужил. С головой надо дружить, поварешка! Я к Герасименко.
- Товарищ, командир, что-то неважно себя чувствую, в смысле живота.
- Да что это вас сегодня пронесло? Собирайся. Гацко, останься.
Вот так-то. В отряде я ни в какую санчасть не пошёл. Сбегал в роту, в которой предстоит жить зимой, и в клуб. Боцман 68-го Ваня Кобелев смотрит подозрительно:
- Не положили?
- Таблеток дали. Сказали – не поможет, завтра приходи.
Фильм какой-то американский, о бескомпромиссной и жестокой борьбе за выживание в капиталистическом обществе. Меня захватило. В разгар мордобоя гаснет экран, загорается в зале свет. Помощник дежурного по части:
- Моряки, подъём – боевая тревога.
Вскакиваем, выскакиваем:
- Что, в чём дело?
Никто толком ничего не объясняет. Да и не знает, наверное. На слуху только слова «Новомихайловская» и «вторжение». А дальше воображение рисует кровавые сцены нападения китайцев из тигровой дивизии на заставу. Бойня, как в 69-м на Даманском. А может, это полномасштабная война? Запудрил Мао своими цитатниками мозги некогда дружественному народу, и теперь они готовы нас с лица Земли стереть своею численностью.
На КПП машины нет. Ни нашей, ни для нас. Нет и командиров. Боцман Кобелев принимает решение.
- Бегом на пирс.
Вообще-то это нарушение. Но до того ль сейчас?
Потемну примчались на катера. Там Герасименко командует. А уж выпивший изрядно. Сыграл экипажу боевую тревогу. Вот они забегали, запустили двигатели, задраили броняшки, отвалили от стенки и пропали в ночи.
Однако, угораздило же танкистов в это время проводить стрельбы. Их полигон в кабельтовых двух от нашего рейда и выходит на берег. Снаряды где-то глухо рвутся, а пулемётные трассы освещают воду, далеко залетая с земли.
Кстати, в этой танковой дивизии перед войной служил мой отец. Все окрестности Камень-Рыболова исходил с карабинов в руках, добывая дичь для голодающих бойцов. Отсюда в 45-м в составе ударной бригады пошёл в Китай крошить самураев.
- Танкисты, прекратите стрельбу! – вырвался из темноты усиленный мегафоном голос Герасименко.
Мастера бронированных машин на его слова внимания не обратили, уничтожая условного противника. Заодно могли кокнуть и неосторожного союзника.
- Если не дадите пройти, открываю огонь на поражение! – слал Николай Николаевич бессильные угрозы.
Мы втроём сидели на спардеке, любовались фейерверком, устроенным танкистами, и гадали – рискнёт ли Герасименко сразится с целой дивизией. С него станется. На полигоне, будто в ответ на угрозы пьяного сундука, пальба усилилась. Грохот стоял неимоверный, и мы не услышали, как за нашими спинами тихо ошвартовался ПСКа-68.
Ещё до захода солнца ввиду Новомихайловской заставы на стремнине показалась китайская лодка – соседи требовали начальника на переговоры. Селивёрстов подошёл на «Аисте». Ноту протеста выдали ему коллеги из-за реки. Вторжение, мол, вторжение. И в знак доказательства предъявляют вахтенный журнал и ходовой флажок 1398 «Б».
- Знать ничего не знаю, - пожимает плечами старший лейтенант. – Ведать не ведаю. А скажу вам, как офицер офицеру, ох и угрёбся я с этими моряками. Они, как выпьют, всю заставу гоняют. Очень даже может, что и у вас побывали с тою же целью.
Переговорщики допетрили, что над ними издеваются, и пошли восвояси.
Селивёрстов им вслед:
- Вы, товарищи, в бригаду обратитесь – может там на них управу найдут.
Китайцы так и сделали. И управу незадачливым морякам нашли. Катер на буксире вернули в базу. Короткова с Захаровым списали на берег. Старшину, разжаловав, в роту охраны. А матроса в автовзвод, чему Саня был ужасно рад.
В то лето граница гудела, как натянутая струна. Случай за случаем, происшествие за происшествием. Не успели утихнуть дебаты о Захаровском подвиге по спасению катера – мы все считали, что он достоин был поощрения, а не наказания – как новый инцидент.
Припёрся в бригаду кореспондентишка из столицы – лысый и с брюшком. Говорит – хочу побывать на Нижнемихайловской заставе, той самой, где остров Даманский. После кровавых событий 69-го года остался он как бы ничей. Раньше там местные китайцы сено косили, а наши моряки их за это гоняли. Теперь погранцам туда запрещено соваться, а моряки должны обходить его только со стороны нашего берега. Китаёзы возят самосвалами грунт на свой берег, дамбу возводят – так и хотят остров с материком соединить и себе присовокупить.
Ладно, дали щелкопёру «Аист» - на нём матросом служил Чистяков, который в Златоусте отца зарубил. Вышли с базы, пошли вниз по Уссури. Не дошли – двигатель сдох. Старшина вскрыл кокпит – что ж тебе, твою мать, надо. Видит корреспондент – не знают моряки, как поломку исправить – и заявляет:
- Пешком пойду.
Был бы помоложе, прицыкнули – сиди, не рыпайся, здесь тебе граница, а не Тверской бульвар. А этого уговаривать пришлось. Да где там – на своём стоит. Махнул старшина рукой – чёрт с тобой! Чистякову:
- Сопроводи.
Пошли вдвоём вдоль берега. Ночь настигла. Заблудится вроде негде – вот Уссури, впереди должна быть застава.
Смотрит корреспондент – мама дорогая! – волк на них летит из темноты ночной.
- Волк! – кричит.
А у Чистякова автомат наготове. Дал очередь, и умер волк в последнем прыжке. Да только он не один оказался. Его дружки окаянные давай из темноты автоматоми палить. Пали Чистяков с московским гостем на земь и ну отстреливаться. Нет, конечно, Чистяков поливал огнём ближайшие кусты, а корреспондент за его ботинками хоронился. Отстреляв по три магазина, решили поговорить.
- Что, волки позорные, съели моряка-пограничника! – ликует Чистяков.
А позорные волки на чистом русском ему отвечают:
- Что ж ты, козлина, мать твою так, пограничную собаку загубил?
- За «козла» могу и по сопатке дать. А собаку надо на привязи держать, а не травить мирных путешественников.
- Ты Петьку, урод, подранил.
Тут Чистяков бросил всю дипломатию и помчался взглянуть на дело рук своих. У бойца пробито плечо, но он был в памяти. Чистяков взвалил его на загривок и попёр на заставу. Следом второй погранец несёт убитую собаку. Во всей этой трагичной истории один очень маленький, но бодрящий душу эпизод – корреспондент в штаны облегчился. Кукин, правда, не уточнил, доводя до нас подробности инцидента, по большому сходил москвич иль по малому. Да и резюме он сделал более, чем странноё.
- Дураки сошлись на пограничной тропе, дураки и неучи. Запомните, моряки, начал стрельбу, так убивай – нечего небо впустую дырявить.
Будто мало ему раненного погранца.
Был и курьёзный случай. На участке Первомайской заставы граница проходила по мелководной речушке Знаменке. В одном месте она такую петлю загибала, что обойти полдня потребуется. А через перешеек – минут пятнадцать не более. И стоят там друг против друга две китайские деревушки. Погранцы, чтобы у соседей не было соблазна перебегать границу, направляясь в гости к знакомым и родственникам, поставили на перешейке вышку. Ходите, мол, товарищи китайцы, в окружную – тренируйте ноги. Однако те всё-таки сократить пытались, а наши их ловили.
Вот однажды сидит на вышке старослужащий боец, дни до дембеля на пальцах считает – приказ-то уж вышел. Глядь – нарушитель. Перебежками, перебежками от деревни. Речку перешёл – и уже на нашей территории.
- Стой! – кричит дозорный – Рылом в землю!
И затвор передёрнул. Известно, когда советский солдат затвор передёргивает – даже негры бледнеют. Упал нарушитель на землю и лежит, не жив, не мёртв. Солдат с вышки спустился, подходит, за шкварник хвать. Мама дорогая! В нарушителях девушка, да пригоженькая. Пожалел её дембель и стал на пальцах объяснять: если делаешь так – идёшь дальше, нет – возвращаешься. Прикинула китаянка: лучше полчаса потерпеть, чем полдня обходить, и согласилась. Однако, процесс взятки настолько увлёк обоих, что не захотелось им расставаться насовсем. Дембель объяснил: когда в следующий раз в наряд на эту вышку попадёт, на её угол бушлат повесит. Усвоила. Стали они встречаться и вместе нести службу по охране государственной границы Союза ССР. Подошёл срок и умотал дембель в родные веси. Влюблённая девушка ждёт-пождёт – нет от милого условного сигнала. А потом вдруг появился. Она стремглав в нарушители. А тут:
- Стой! Стрелять буду!
Опять за рыбу деньги! Легла, ждёт. Подходит незнакомый погранец, юный, как сама весна. Красивый, да не тот. Он, подлец, промок под дождём, и бушлат повесил сушиться на условный гвоздь. Препроводил девицу на заставу. А она в слёзы – жду, мол, ребёнка от вашего солдата. Нашли голубчика на гражданке, вернули в часть. Значит так, говорят бывшему дембелю, выбор невелик – либо ты к ней в Китай, либо она к нам в Союз, но жить вы будете вместе. В Китае голодно, рассудил женишок негаданный – уж лучше мы здесь. Брак скрепили по советским законам. Квартиру дали в Уссурийске под боком у краевого управления КГБ. Чтобы комитетчики за ними приглядывали, а может, в шпионы вербовали. С них станется.
Потом произошло ЧП, которое вместе с погранцами и нашу группу до конца навигации держало в напряжении. На участке Новокачалинской заставы два погранца лежали в секрете. Ночь была. Тихо было. Вдруг шаги, говор, чьи-то тени.
- Стой! Рылом в землю!
Первая команда соответствует требованиям Устава гарнизонной и караульной служб, а также Положению об охране госграницы. А вторая была ошибкой. Тени упали на землю, и пропали из виду. Нарушители шли с нашей стороны, это и ввело в заблуждение погранцов. Думали, придётся бегать, догонять, так уж лучше – рылом в землю!
Один пошёл проверить, кого там нечистая занесла на границу в полночный час. Его и расстреляли в упор. Второй поливал темноту свинцом, поджидая подкрепления, думал – головы им не дам поднять. Какой там! Прибывшая по тревоге опергруппа обнаружила убитого погранца, стреляные гильзы автоматического оружия и ещё следы, по которым не удалось определить даже число нарушителей. Ясно было одно – вооружённая преступная группировка пыталась пересечь границу в сторону Китая. Кто это были – сбежавшие зэки, возвращающиеся китайские диверсанты? Кому приспичило бежать из благодатного Союза в полуголодный Китай? Пойди, догадайся. Но пограничникам некогда гадать. По тревоге поднята была мангруппа отряда – разбившись на поисковые группы, погранцы прочёсывали леса от границы вглубь нашей территории. На усиленный режим охраны были переведены все заставы отряда, предупреждены соседи. На автомобильных дорогах, вокзалах, поездах проявляли бдительность милицейские патрули.
Мы получили продукты и ждали приказа на охрану границы. Обычно церемония протекала так. Два экипажа выстраивались на пирсе. Подъезжала машина с командиром группы или замполитом. Герасименко командовал: «Смирно» и «Равнение», шёл, печатая шаг, на доклад. Командир (замполит) здоровался с нами. Мы: «Здравия желаем, товарищ….» Потом он вызывал к себе сначала Герасименко, потом нашего Таракана и каждому объявлял: «Приказываю выступить на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик. Службу нести согласно письменного приказа», и вручал каждому сундуку пакет. Звучала команда: «Боевая тревога!» Мы бросались на катера, разбегались по боевым постам. Беспалов взбирался на мостик, а командиры БЧ докладывали ему о готовности к бою и походу. Уж как Сосненко не любо было козырять Таракану, но и он, пересилив себя, взбирался на мостик и, приложив ладонь к виску: «Седьмой боевой пост пятой боевой части к бою и походу готов». За соблюдением этого ритуала с пирса наблюдал командир. Это было требованием корабельного Устава, это было традицией, не подлежащей изменению. Когда катер отдавал швартовы и отваливал от причала, на мачту взвивался ходовой флажок пограничного флота. Командир на пирсе отдавал честь. На одном из артиллерийских катеров Тюлькина флота поднимались флажки расцвечивания – «Счастливого плавания». Это мой новый друг, боцман тихоокеанец Игорь Серов. Он - капитан футбольной команды. Без Валеры Коваленко мне стало скучно на правом краю защиты, и он предложил сыграть «чистильщика». Роль последнего защитника мне удалась. Наш боцман поднимал пару флажков, что означало «Счастливо оставаться». И мы брали курс на привычный левый фланг.
На этот раз покатилось не по сценарию. Прибыли оба офицера, но не спешили на пирс. Прикатили на «Жигулях» оба флагманских сундука – Белов и Мазурин. Наши утопали к ним на берег. Потом вернулись, приказали запускаться – идём на проверку погранрежима. Вот тогда мы и узнали о ночном инциденте на участке Новокачалинской. Командование приняло решение первое звено задержать на границе, а нас отправить - скажем так - во внутренние воды. Не было построения, не было приказа, и Игорь Серов не пожелал нам «Счастливого плавания». Пристроившись в кильватерный строй к ПСКа-68, мы пошлёпали на юг, кормой к границе.
Деревня Астраханка не имела ни фабрик, ни мастерских, ни вокзала, ни автобусной станции. Быть может, поэтому все жители её были рыбаками. Здесь даже была своя рыболовецкая бригада. На трофейных японских сейнерах «кавасаки», организованные в коллектив ловцы рыб, бороздили необъятные просторы Ханки, ставили сети, как капканы для наших винтов. Неорганизованные натягивали запрещённые перемёты вдоль берега, сторожили их в лодках с удочками в руках. По ним-то и пришёлся наш суровый пограничный удар. Был штиль. Мы бросили якоря на расстоянии вытянутого отпорника друг от друга. Николай Николаевич Герасименко поставил на юте перед собой обеденный стол, взгромоздил седалище на люк пассажирки, и судилище священной инквизиции началось. «Аист» Ивана Богданова вихрил пенные буруны по Астраханской бухте, пленял моторные лодки с их экипажем и под дулом Волошинского автомата подгонял к борту ПСКа-268. Нарушители поднимались на борт.
- Есть восемь документов, совокупность которых разрешает выход в Ханку? – вопрошал Герасименко и тыкал пальцем в инструкцию – Вот здесь русскими буквами написан этот самый список. Если их не восемь, и разговаривать не буду.
Мичман решительным жестом сметал со стола паспорта и удостоверения, представленные незадачливыми нарушителями погранрежима.
- Товарищей на берег, лодку на борт! – объявлял Великий инквизитор Герасименко. – Следующий.
Мы сидели на спардеке и томились бездельем – к нам Богданов никого не подтаскивал. А в бухте отнюдь не было паники. Отдельные непонятливые сами шли к ловцу – нет к флибустьеру, напавшему на ловцов жемчуга – чтобы выяснить, в чём дело. В противоположный наш борт ткнулся пластиковый ялик.
- Эй, в чём дело, погранцы? Кого ловим?
С одного взгляда ясно было, что у этого парня в плавках и девушки в купальнике, не только нет с собой никаких документов, но и даже верхней одежды, в которой они могли бы храниться.
- Прошу на борт, - щерясь петровскими усами, предложил Таракан.
Парень вскарабкался сам и руку девушке подал.
- Лодку поднять! – командует наш сундук.
- Эй, эй, что за дела? – обеспокоился парень.
- Вы арестованы за нарушение погранрежима, - объявляет Беспалов.
- За что, за что? – удивился гость в плавках.
А Таракан уже откинул люк и дверцы пассажирки:
- Спускайтесь.
Парень пожал плечами и спустился вниз. На руки принял подругу.
Мы срубили леерные стойки борта, завели фалы под лёгкую лодчонку и втащили на борт. Уложили брюхом вверх на спардек. Таракан руки потирает. Потом цапнул мегафон:
- Главный старшина Богданов, подойдите к борту.
Но Ване было не до нас – он весь охвачен азартом погони, захвата, абордажа. Таракан:
- Поднять якорь, запустить ходовой двигатель.
Мы пошли к астраханскому берегу высаживать пассажиров. Здесь уже толпились рыбаки, лишённые своих плавсредств.
- Эй, козлы, вы что вытворяете? – не очень дружелюбно приветствовали нас.
Наш пленник, посидев в полумраке пассажирки, стал понятливым. Пропустив девушку вперёд на сходню, обернулся к нашему сундуку:
- И что теперь?
Беспалов пожал плечами:
- В пограничном отряде получите свою лодку, когда докажите на неё права и уплатите штраф за нарушение погранрежима.
Огружённый пятью трофейными лодками на спардеке и тремя за кормой на буксире ПСКа-68 повернул в базу. Таракан напутствовал его словами:
- Теперь у офицеров штаба отряда будут свои лодки.
Посмотрел на пластиковый ялик, потёр ладошки, весьма довольный.
- Боцман, - он объявил курс по компасу. – Идём в Гнилой Угол.
Гнилой Угол – это начало Великой Ханкайской Долины, той самой, где выращивают рис. Берега здесь очень мелководные, подойти близко не было никакой возможности, но мы таки попытались. Побережье – осматривали в ТЗК – было пустынным. Безлюдно и на понтонах насосной станции, качавшей воду на рисовые поля. Это показалось подозрительным. Мичман Беспалов решил подойти и осмотреть это плавающее стальное сооружение. Здесь могли укрыться диверсанты, убившие солдата Новокачалинской заставы.
Боцман с отпорником встал у топовой стойки, замеряя глубину, командир на мостике за штурвалом. Самым малым ходом «Ярославец» подкрадывался к насосной станции. Приткнулись бортом. Летит приказ: «Осмотровой группе приготовиться. Высадиться». В осмотровую группу входят боцман, радист и моторист, то есть я. Получили автоматы из пирамиды в каюте командира, натянули на береты каски. На левом боку – подсумок с магазинами, на правом – противогаз (этот-то к чему? но положено). Вступили на понтоны. Огромные стальные цилиндры держатся на плаву и держат на себе надстройки. Наша цель – их осмотреть. Гуськом – боцман впереди, потом Ваня, замыкаю я – идём узкими трапами. Теслик останавливается:
- Мужики, если здесь кто-нибудь прячется – нас уложит одной очередью. Давайте разойдёмся. Ты, - он толкает Оленчука в плечо – дуй на правый край. Ты – мне приказывает – шуруй на левый. Я прямо пойду.
Мы разошлись. Боцман прав. Разделившись, мы быстрее всё осмотрим. Ну а уж если кому суждено напороться на смертельную засаду – то только одному. А почему собственно смертельную? В руках у меня автомат, патрон в патроннике и предохранитель снят. Тут уж, брат бандит, кому больше повезёт – кто раньше на курок нажмёт, чья пуля полетит точнее. Весь в напряжении, но не в тоске смертельной, понтон за понтоном осматривал свой край, сетуя, что на ногах гады, а не спортивные тапочки – гремят как подковы по булыжнику. Внимание – помещение! Мельком глянул в иллюминатор, чтобы не служить мишенью. Открыл дверь. Выждал. Сунул в проход дуло автомата. Хотел спросить: «Есть кто?», но почувствовал, что голос не слушается и наверняка сорвётся. Заглянул. Моторное отделение, чем-то напоминающее наше, машинное. Родной дизель 3Д6 в центре. Вместо реверс-редуктора стоит насос. От него трубы. По трапу в шесть балясин спустился вниз. Не торопясь осмотрел все углы, пытаясь обнаружить следы присутствия человека.
По понтону топот над головой. Боцман в дверях:
- Что у тебя?
- Всё в порядке. Насосная – хочу узнать, давно ли здесь люди были.
Боцман ушёл, а я ещё некоторое время бродил по моторному отделению, пытаясь понять его устройство и назначение оборудования.
Снова топот по понтону. Коля Сосненко с гаечными ключами.
- Что смотришь, собака, давай снимай.
- Что снимать?
- Ну, хотя бы трубки высокого давления.
Сам принялся скручивать форсунки.
- Пойду, оружие сдам, - буркнул я, так как не был горячим поклонником воровства.
Коля принёс форсунки и трубки, и пошёл ещё что-то скручивать. А я добровольно сел за чистку бывшего Никишкиного автомата и соврал старшине:
- Командир приколол.
Посчитал, что враньё меньший грех, чем воровство. Откуда это в людях – тащить всё, что плохо лежит? Они ведь ему и даром не нужны. Нет, конечно, подходят – эти запчасти – к нашему ходовому. Но ведь обходились без них, так зачем же грех на душу брать? А ещё годок – месяцы до приказа считает. Украл, должно быть, для того, чтоб сноровку не потерять – скоро на гражданку.
На ночь мы отошли – писатель-маринист сказал бы: мористее – подальше от берега на безопасную глубину. Встали на якорь, включили РЛС. Поскольку мы были не на границе, и от командира не было указаний, Сосненко завалился спать. Значит, мне предстояло бдеть всю ночь. Цилиндрик, глядя на старшину команды мотористов, зевнул и попросил:
- Побдишь?
Он знал, что с «Донцом» его я управляться умею – сам учил. Только в последнее время он ко мне не обращался и не звал подменить. А виной тому был инцидент. Отвечая на моё горячее желание освоить его специальность, Цындраков охотно объяснял все особенности и нюансы локационной техники. И однажды, как бы между прочим, попросил:
- Антоха, я вот тут с тобой вожусь – а не поможешь ли ты мне?
- Конечно, - отвечаю.
- Тогда сходи, помой гальюн.
Я бы пошёл и помыл – человек-то действительно мне не отказывает. Но боцман присутствовал при разговоре. Он поднялся во весь свой богатырский рост перед коротышкой Цындраковым:
- Пока я боцман на катере, каждый будет заниматься уборкой в предписанном ему боевым номером месте. Ясно?
Теслика видно очень задевало, что я не участвую в авральных работах на верхней палубе. Да, действительно по боевому расписанию я занимаюсь уборкой в машинном отделении и ещё в ахтерпике, где рулевые рычаги и блоки, и где кроме меня никто не бывает. Как радист наводит чистоту в крошечной своей рубке и большой каюте командира. Гацко на камбузе. Метрист - в рубке и гальюне. На всю огромную палубу остаются только боцман и комендор. Но бывают моменты – когда палубу и надстройки следует освежить перед визитом гражданских лиц или больших командиров. Тогда боцман пользовался своим правом, объявлял аврал и выгонял всех на верхнюю палубу. Сосненко считал это прогибом перед начальством и всеми силами противодействовал - сам не выходил и меня удерживал под любым предлогом. Впрочем, когда его не было, я всегда с удовольствием участвовал в авралах. Ведь это предчувствие праздника, и оно бывает порой интересней самого праздника.
Так вот, боцман однажды не позволил Цилиндрику переложить на мои плечи заботу о чистоте в санитарном узле катера, а тот перестал мне давать уроки по освоению РЛС. Впрочем, включать станцию и настраивать картинку я уже умел. И многие цели распознавать научился по характеру поведения на водной глади.
- Побдишь, - попросил Цындраков и удалился в пассажирку, свой персональный кубрик.
На боевом посту у меня крутился дизель-генератор, делать там было нечего, кроме уборки. Но я ещё утром в базе её спроворил. Сел в кресло метриста, включил РЛС, развернул картинку. Сразу обнаружил цель – в четырёх милях севернее. Хорошая засветка – как ПСКа.
- Смотри, боцман, - говорю – Гераська неподалёку шляется.
Теслик глянул на экран:
- Похоже, но не должен. Он сейчас в базе лодками торгует.
- Прям-таки торгует?
- Ну, может, уже обмывает. Что ему здесь делать? А ты понаблюдай.
- Я наблюдаю. Цель неподвижна.
- Ну, пусть себе – утром подойдём. А если дёрнется куда – буди Таракана.
Из камбуза поднялся Курносый со сковородой жареной картошки.
- Хохла будил – ни чистить, ни жарить, ни есть.
Хохлом у него был Ваня Оленчук. Который тут же и притопал.
- Слышь, Вано, - говорю. – Свяжись с 68-м – это они напротив сопки Лузанова болтаются?
Рогаль сходил в радиорубку, просунул в окошечко трубку от радиостанции «Сокол –МЗ» и вернулся в ходовую. В одной руке ложка, во рту картошка, а другой жмёт тангенту:
- Шестьдесят восьмой, шестьдесят восьмой, я шестьдесят девятый, прошу на связь.
68-ой не отвечал, откликнулся 67-й:
- Шестьдесят седьмой на связи, – какие проблемы?
- Видишь цель на траверзе Лузановой?
- Вижу цель, вижу тебя, 68-ой из базы не выходил. Цель неподвижна, от линейки далеко, утром досмотришь. До связи.
Это был рыбацкий «Кавасаки». Ночёвка в Ханке на якоре им не разрешалась, и Беспалов скомандовал:
- Досмотреть судно.
Мы, в известном уже составе, спрыгнули на палубу сейнера.
- Да, брось, командир, - разводил руками капитан судёнышка. – Что у нас искать? Рыбки хочешь?
Таракан рыбки хотел. Рыбаловы кинули ему пять внушительных своих трофеев и куски льда. Мы уже вернулись после тщетного осмотра сейнера, разоблачились от амуниции, и боцман, присев перед пленёнными обитателями ханкайских глубин, вопрошал:
- Помнится, Антон, хвастал, что был чемпионом Урала по чистке рыбы.
Таракан открыл дощатый ящик на юте:
- Картошку убрать, а в чемпионах не нуждаюсь.
Мы с шефом выгребли картошку из ящика и спустили её в двух мешках под пайолы на камбузе. Таракан сам любовно поместил рыбу в ящик и переложил её льдом.
- Зажилил, сука, - опечалился боцман.
Кавасаки утопал в Астраханку. Мы остались на якоре, осматривая в ТЗК берег и горизонт. На ночь включили РЛС. Сосненко вызвался отдежурить первую смену – то ли простил моё неучастие в воровстве, то ли не желал поблажки Цилиндрику. В два часа, как обычно на границе, поднял на вахту. Ну и я, в привычном режиме, скок в машинное и за уборку. Набрал обрез воды, масла, просочившихся под дюриты, грязной ветоши и вылез через спардек на палубу. Чтобы Вы не говорили о загрязнении окружающей среды, а другого места, как за борт, для этих отходов не было. Только вынес обрез за леера, чья-то рука из темноты – цап.
- Погодь, - говорит Мишка Терехов. – Иди сюда.
Прошли на ют. Там уже боцман открыл ящик с командирской рыбой.
- Давай сюда, - тянут мой обрез.
Набирают клизмой (должно у шефа спёрли) содержимое и рыбам под жабры.
- Кавказская кухня для тараканов, - ликует Курносый. – Верхогляд под дизельным маслом.
Утром пришёл приказ - обследовать Верхний Сунгач. Таракан чертыхнулся и велел запускать двигатель.
Как вошли осторожно, так и двигались, прощупывая каждый метр отпорником. В обед боцман забеспокоился:
- Может, повернём, командир?
Ночевать в теснине безлюдных берегов никому не хотелось. Но Беспалов отмолчался. А когда я сел на юте мыть посуду, приказал запустить двигатель, и мы пошли дальше кормой к Ханке. Что искал меж этих, заросших девственным лесом, берегов наш тупорылый сундук? Нарушителей? Себе славы, а нам приключений?
Наконец, за следующим поворотом берега разошлись, уступив место заводям в камышовом обрамлении. Боцман решил: пора, и крикнул критическую отметку на отпорнике. Командир тут же телеграфировал на БП-7 «Стоп» и положил руль направо. «Ярославец» плавно ткнулся в осколок земной тверди. Сейчас корму катера силой инерции занесёт немного вперёд, будет дана команда «Малый назад», и мы произведём поворот оверштаг – то есть ляжем на обратный курс. Манёвр вобщем-то не сложный и понятный. И долгожданный. Но в этот момент из-за камышей показалась моторная лодка «казанка». В ней сидел человек, телогрейка которого была подпоясана патронташем. Ружьё торчало, опираясь прикладом о днище, цевьём на баночку. Это был смотритель заказника «Сопка Лузанова». Есть сама сопка, она даже на карте обозначена. Только стоит на берегу реки Сантахеза. А, каково название! Будто её открыватели – испанские конкистадоры. В её заводях растут лотосы и тьма-тьмущая дичи. Место это присмотрел наш бывший генсек Никита Хрущёв – страстный охотник – и учредил заказник «Сопка Лузанова» для самого себя. После того, как коллеги нагнали незадачливого государя, заказник этот национализировали и стали свозить сюда для развлечений известных людей, маршалов и генералов, прочих разных космонавтов. Отсюда Ваня Богданов примчался голодный и навсегда поссорился со мной.
Кроме смотрителя в охотничьих домиках никого не было, и Митрич (так он представился) умирал со скуки, рад был любому гостю, даже такому незавидному, как мичман с ПСКа. Возвращался он из Спасск-Дальнего с рюкзаком набитым водкой и ящиком помидор. Причалил к нам, и отваливать не спешил. Перетащил рюкзак в каюту Таракана. Вскоре они выходили в гальюн в обнимку и пошатываясь. Впрочем, Митрич не гнушался и нашим обществом. Рассказал, между прочим, что всю войну прошёл в штрафниках, а великих людей государства советского насмотрелся, «как грязи».
Захмелевший Таракан расщедрился:
- Гацко, возьми в ящике на юте рыбу и свари на ужин ухи.
Я поймал боцманов взгляд и усмехнулся злорадно – что, отрыл кому-то яму? Теслику без ужина оставаться не хотелось.
- Митрич, а уток пострелять можно?
- Отчего ж – если умеешь. Здесь их, как грачей на погосте.
Шеф занялся рыбой, а мы вчетвером сошли на берег. Первым завладел ружьем Курносый – как комендор, он имел на это право. Его дуплет был неудачным, хотя подлетевшие утки только что не нагадили ему на чело. Вторым промазал боцман, третьим Оленчук. Я выстрелил и сбил одну. Боцман кинулся в воду и выловил мой трофей. Когда вернулся весь мокрый и в тине, ружъё снова было в руках Терехова.
- Отдай, - приказал Теслик. – Мне нужна дичь – дрючиться будешь со своей пушкой. Вторым в воду за сбитой птицей полез Ваня рогаль. Потом боцман заставил искупаться разобиженного Мишку. Спугнутая выстрелами водоплавающая дичь из окрестных заводей поднялась на крыло и стаями носилась над нами, надеясь, видимо, запугать непрошенных гостей кряканьем и свистом крыльев. Мы расстреляли весь патронташ и притащили на борт четырнадцать уток. Темнело. Включили на юте наружное освещение и сели щипать, палить, потрошить дичь всем экипажем. Даже годки присоединились – Коле я успел шепнуть: «Не ешь уху», а Цилиндрику она не понравилась. Честно отужинал Гацко. Не разобрал вкуса пищи – сам ведь готовил – лёг спать, а точнее, переживать за своё профессиональное мастерство. Командиру с гостем достался почти весь ужин. Привкус испорченной рыбы и масляные разводья ухи щедро компенсировались водкой. А мы развели на берегу костёр, сварили шесть тушек и все пупки, заправили луком, лапшой и наелись до отвала. Спать ложились, боцман растолкал Гацко:
- Светает, иди бдеть – твоя вахта.
Шеф промычал, что у него болит живот.
- Чёрт с тобой, - махнул Теслик и с трудом подтянул на гамак свою до крайности перегруженную брюховину.
Командир с гостем упившись, мы уевшись, бросили без охраны на произвол судьбы катер и её самую – нашу судьбу.
Похмелье было тяжёлым. Водка кончилась. Командир мучался животом (Гацко, кстати, тоже). Митрич оказался покрепче, но у него испортился характер. Был выпит его недельный запас спиртного, расстрелян весь патронташ. Боцман предлагал ему обработанную уже дичь, но старик отмахивался обеими руками. Требовал, чтобы пошли в Спасск за опохмелом. На «Ярославце», так как в «казанке» у него туговато с бензином. К обеду отпившись крепким чаем, Таракан принял решение идти в Спасск за опохмелом. Снова боцман с отпорником на баке, командир на мостике, и наш ПСКа самым малым ходом двигался через заводи Верхнего Сунгача. Движение замедлялось не только мелководьем, но и беспокойным Таракановым желудком. Он то и дело давал команду «Стоп», бросал штурвал и, прыгая через дуги и поручни спардека, мчался в гальюн. В начале очередного движения мы сели на мель.
- Кранты, - объявил Таракан гостю. – Дальше дороги нет.
На горизонте за камышами и труб города не было видно. Митрич круто выругался, отвязал моторку и умчался вперёд.
- Всё, - сказал Таракан. – Больше не могу. Сниматься с мели будем, как отдохну.
И пропал в каюте.
Боцман решил не ждать. Уговорил Колю Сосненко попытать счастья без Таракана. Мой старшина запустил двигатель, дал малый, потом средний, потом полный назад. Винт засасывал под днище, гнал вдоль бортов волны грязи и ила – катер стоял, как вкопанный.
Сосненко выключил двигатель, вылез наверх:
- Всё, боцман, сели и, похоже, капитально.
- Колёк, давай ещё разок, ещё раз на самом малом – есть идея.
Сосненко не спеша выкурил сигарету, стрельнул бычок за борт и полез в машинное:
- Ну, смотри….
Боцман встал на мостик за штурвал, остальные, взявшись за руки, строем на юте. Как только заработал винт, мы начали бегать от борта к борту, раскачивая катер. И он пошёл кормой вперёд, стал послушен рулю настолько, что в одной из заводей боцман сумел развернуть его носом вперёд. Никто не стоял с отпорником на баке, боцман вёл ПСКа по прежнему следу в ряске. Причалил его к месту ночной стоянки. Дальше не рискнул – слишком много было проявлено самостоятельности.
Командиру нашему не дали отоспаться вышестоящие начальники. Ваня Оленчук принял радиограмму. Расшифровав её, помчался будить Таракана. Нам предписывалось где-то в районе Астраханки принять на борт поисковую группу погранцов и доставить на Новомихайловскую заставу. Беспалов поднялся в ходовую в том виде, про который говорят – краше в гроб кладут. Он даже не заметил, что ПСКа ошвартован и не на мели – видимо напрочь забыл первую половину дня. И никак не мог поймать азимут рандеву. Горячился на рогаля:
- Хохол, ты верно расшифровал радиограмму? Нет ошибки?
Как Таракан не крутил карту на столе, как сам не елозил вокруг последнего – выходило, что встречать нам погранцов следовало на суше, в пару километрах от береговой черты.
- Да, пошли вы…. – послал кого-то далёкого вышестоящего.
Прочертил прямую линию от устья Верхнего Сунгача до точки на карте далеко за Астраханкой, вычислил курс, сообщил боцману и пропал в каюте. Боцман сам вывел ПСКа из мелководной реки и встал на курс.
Мы достигли берега потемну. Моросил дождь. Пришвартовались, бросили сходню, включили топовый фонарь. Стали ждать. Астраханка огнями изб опоясывала берег. Поужинав, моряки отдыхали в кубрике. Таракан так и не показывался. Мы с боцманом бдели в полумраке ходовой рубки, лениво переговариваясь.
- Плохо верится, что поисковый отряд пойдёт через деревню. Ты ничего не напутал?
- Если кто напутал, то Таракан. А у тебя какие-то предложения?
- Может, в эфире их поискать – радиостанция с ними должна быть.
- Иди, тащи рогаля – ищите в эфире.
Я уж поднялся с баночки, как некто на берегу у трапа, очерчивая круги зажженной зажигалкой, стал подавать сигналы на катер.
- Кто это? – удивился боцман.
- Должно пришли.
- Сходи, проверь.
Я спустился по сходне на берег. Моряки по трапам, сходням и проч., вверх ли вниз всегда ходят вперёд лицом. Культура такая. Порой, чтоб не упасть на крутопоставленной и, как теперь, сырой, приходится разгоняться и сбегать. Что я и сделал, ткнувшись незнакомцу в грудь. Ударился грудью, а он меня толкнул руками. И я влетел по щиколотки в воду. Такой приём не воодушевил. Незнакомцев было четверо. Столкнув меня в воду, они блокировали подступы к сходне.
- Командир?
- Командира надо?
Я отступил так, чтобы видна была рубка.
- Боцман, тут командира требуют.
Таракан выскочил в мундире без плаща, сделал шаг на сходню, второй мимо и полетел носом в песок. Вскочил на ноги, поднял пилотку, чертыхнулся:
- Кокарду погнул.
Видя у трапа незнакомые чёрные фигуры, крикнул:
- Боцман, прожектор вруби.
Луч света царапнул берег, и в его свете я увидел…. Мама дорогая! За чертой прибоя, там, где кончается песок и начинается трава, стояла целая стена мужиков с кольями в руках. Четверо самых отчаянных окружили у сходни Беспалова.
- Да каких пор ты, собака, будешь кровь людскую пить? Куда лодки упёр?
- В чём дело, товарищи?
- В чём дело?! - Бац! – самый горячий из квартета съездил сундуку по скуле. Пилотка вновь на песке. Я присел, готовясь к прыжку – только чувствую, он мне не удастся. Эти пять-шесть шагов, разделяющих меня и квартет застрельщиков, по песку мне не преодолеть одним махом. Да и обстановка явно не подгоняла решительные действия – можно было спровоцировать остальных, которые с палками в руках. Взвесив всё, попятился прочь, к тому месту, где за вбитый ломик ошвартован «Ярославец». Рассудил: лом – оружие, а если придётся удирать, то схватившись за швартовый конец, быстрее буду на катере, чем по блокированной сходне.
- Терехов! – визжит Таракан. – Оружие к бою! Предупредительный по крышам! Сейчас я к чёртовой матери разнесу вашу деревушку.
- Да ты не уймёшься, кусок! – Бац! – с другой стороны прилетел Беспалову кулак.
Я попробовал расшатать лом – ветра нет, канат не натянут – греха не будет, если выдерну. Подняв его двумя руками, как самурайский меч, пошёл командиру на выручку. Только – мама дорогая! – сзади из темноты догоняет меня собака. Правда, не злая и на поводке. Оборачиваюсь. Вот они – поисковая группа – все девять человек, с автоматами.
- В чём дело, товарищи?
Квартет нападавших шарахнулся к своим. Погранцы, не торопясь, поднялись по сходне на борт. Кстати, лучше всех это проделал пёс. За ними командир, последним я.
- Антоха, швартовый! – кричит боцман.
Трясу ломом:
- Я отдал.
На юте Цилиндрик уже сучит ручонками, его выбирая. Катер дал малый назад, Терехов кинулся спасать сходню, натянувшую тонкий шкерт. Мы практически бежали с поля боя, боя с мирными гражданами, настроенными в этот раз не очень уж и мирно.
Поисковую группу разместили в пассажирке – не зря ведь её называют десантный отсек. Ребята извлекли откуда-то ящик с помидорами, забытый Митричем и припрятанный Цындраковым, попросили соли и хлеба. Гацко свалил всех уток в бак для мытья посуды и залил водой. И в мыслях не было унизить солдат, просто это самая большая ёмкость на катере. Когда лапша сварилась, мы с шефом притащили её в пассажирку. Здесь - тишина. На обеденном столе – пустой ящик Митрича и соль в чеплашке. Погранцы спали сидя, уронив голову на плечо товарищу, спустив автоматы между колен. Мы никого будить не стали. Поставили бак на стол. Я сбегал на БП, насухо вытер обрез и принёс в пассажирку. Шеф раскрошил в него булку хлеба, налил лапши и выловил утиную тушку. Пограничный пёс предпочёл еду сну.
К причалу Новомихайловской заставы мы швартовались с первыми лучами солнца. Попрощались с погранцами – неплохие, кстати, ребята. И взяли на борт подполковника – какую-то шишку в погранвойсках округа. Этого надо было доставить в Камень-Рыболов. Ну, слава Богу, наша одиссея заканчивается. Всё бы ничего – но как поётся – с нашим Тараканом не приходится тужить. Вот он опять вместо прямой дороги начал кружить вокруг старшего офицера.
- Может, рыбки спроворим, товарищ подполковник. Я вот жене обещал, а вы друзей угостите.
Беспалов приказал запустить РЛС, обшарил всю Ханку, на всех диапазонах – нет «Кавасаки». Опечалился. Подполковник о своём:
- Мичман, а ты лотосы видел? Они где-то здесь произрастают. Заглянем, если не сильно не по пути?
Таракан тоже рад задержке – может «кавасаки» объявятся. Зашли в Сантахезу, прошли лесистые берега. Вот они – заводи, как на Верхнем Сунгаче. Спустили трофейный ялик на воду, и мы с Тереховым отправились на святотатство. Лотосы – очень редкие цветы на Земле. Растут только на Ниле в Египте и где-то под Астраханью в дельте Волги.
Я на вёслах, Мишка срезает стебли экзотических цветов ножницами в воде, на глубине вытянутой руки, и опускает их в ведро с водой. Всё делает по инструкции подполковника. Лотосы – это наши болотные лилии, только цветки гораздо крупнее и лепестки твёрже. Листья огромные. Всё это плавает на воде, радует глаз. А тут мы, с ножницами. Спецвойска называется. Расчехлил бы вчера Курносый по приказу командира свою рогатку и посшибал крыши Астраханки.
- Мишка, - спрашиваю, - ты мог вчера пальнуть, если б погранцы не подоспели?
- Легко, - говорит комендор и поясняет. – Приказ, Антоха, это такая штука, за него либо орден дадут, либо в штрафбат.
- Ордена и посмертно вручают.
- Не дрейфь, Агапыч, посмотри, какая красота!
- И не жалко, что завянет?
- А приказ?
- Служба, ведь она не вечна.
- Изменятся обстоятельства – изменимся и мы.
Выйдя из Сантахезы, Таракан ещё раз прошарил Ханку РЛС и, не найдя рыбаков, объявил курс на базу. Темнело. Поскольку мы были не на границе под приказом, вздумалось Беспалову пройтись в сиянии своих огней. Включили все положенные – габаритные, ходовые, а из пограничных один заартачился и зелёный свет не выдал.
- Ты проверял? – ощерил тараканьи свои усы командир.
- Проверял, - лепечу, хотя когда это было.
- А я думаю, что нет. Вот теперь лезь и проверяй!
Качка казалась обычной, но это из рубки. А когда карабкаешься по мачте, мокрой от брызг, она кажется – о-ё-ёй! Добрался обезьяной, хотя руки немеют от усталости, а ноги судорога сводит. Уже откручивал зелёный колпак фонаря, когда на палубе показался подполковник.
- Ты что там делаешь?
Что за дурацкий вопрос? Кокосы собираю. Что я ещё могу делать на мачте, в сумерках, в четырёхбальную болтанку?
Заменил лампочку, и она загорелась. Прикрутил колпак. Спустился.
Подполковник:
- Кто послал?
И этот вопрос дурацкий, хотя он мог подумать и на старшину.
Через пять минут сунулся в рубку, а он там Таракану разнос учинил. Я, понятно, обратно, но услышал, что наш командир «дубина стоеросовая, и плесень подзаборная, и физику надо в школе учить, за партой, а не жизнями подчинённых – ведь лампочки чаще всего и перегорают в момент включения». За это почти простил подполковнику лотосы.
От ужина наш гость отказался и от вечернего чая тоже. Не пожелал в каюту спуститься. Сидел в ходовой рубке близко от двери и никому не позволял её закрыть. Постоянно глотал слюну или сплёвывал за борт – вид его был неважнецкий. Спросил меня – сколько баллов волна? Я ответил, что четыре, и пошёл выяснять к боцману, почему четыре. Теслик:
- Не учили в одиннадцатой роте? Штиль – это понятно, это ровная гладь. Появляется рябь и начинает образовываться волна = это один балл. Два балла – когда волна сформирована и начинается качка, бортовая или килевая. Три балла – когда на гребне волны образуются белые барашки пены. Когда пенные барашки ветер отрывает от волны и забрасывать через борт – это четыре балла. Когда волны перекатываются по юту – пять баллов. Когда по баку – шесть. Брызги на мостике – семь баллов.
- А восемь, боцман?
- Восемь наш корвет не выдержит – буль-буль сделает.
За своё унижение Таракан отомстил окружному офицеру подло.
Прокувыркавшись ночь в неспокойной Ханке, рассвет встретили на траверзе Камень-Рыболова. Из отряда за высоким начальством прислали «УАЗик». Он подъехал к самой черте прибоя. К нему и направил катер Беспалов. Ему ничего не стоило, зная состояние подполковника, пришвартоваться к стенке – шагнул через борт, и на бетонной тверди. Но месть уязвлённого сундука была изощрённой. Он причалил ПСКа напротив прибывшей машины. Бросили сходню, завели швартовые. Пожалуйте, товарищ подполковник. Измученный морской болезнью и бессонной ночью, наш гость выбрался из ходовой. Широко ставя ноги, раскинув руки, поплёлся к сходне. Взглянул и остановился. Понял, что при всём желании не сможет сойти по сходне – рухнет в прибой на первом же шаге. Обернулся, держась за топовую стойку. Кинул мутный взгляд в ехидную мичманскую морду, козырнул флагу и пополз по сходне на четвереньках ногами вперёд. Таракан только что пальцем на него не указывал, всё вертел головой, ища на наших лицах сочувствия подлой радости.
Подполковник уехал и про лотосы забыл. Герасименко притопал, тут же экспроприировал один. Сказал - жене, а Таракана успокоил:
- Твой подпалкан рад до слёз, что добрался живой.
Позавтракали, а сундук всё места себе не находит: не знает, можно ли домой отлучиться или ещё какой приказ последует. Ушёл к флотским позвонить Кручинину на дом. Дозвонился, получил добро и на попутке укатил в посёлок. Мы об этом не знали.
Вдруг увидели толпу женщин, прорвавшихся через флотский КПП, пересёкших плац и направляющихся к береговой черте с явным намерением взять наш «Ярославец» на абордаж.
- Поднять сходню, - приказал боцман.
Женщины начали с оскорблений, и это нас озадачило – с чего бы это. Потом начали уговаривать, как это умеют только женщины. И мы поняли, что это экзотичные лотосы ввели их в такую экзальтацию. Подобно мадам Герасименко, они хотели стать обладательницами одного из диковин Света. Курносый удумал поупражняться в искусстве дипломатии и сделал женщинам нескромное предложение: цветы в обмен на любовь. В него вслед за насмешками и угрозами полетели камни. Когда на баке показались хохлы-красавцы Теслик с Оленчуком, нападавшие сбили пыл. Оказалось, они не прочь обсудить последнюю тему, и просили показать товар лицом. Только не совсем было ясно, о чём речь – цветах или моряках. Курносый подвёл итог дискуссии:
- Тогда, до вечера.
Днём приехал Кукин и забрал ведро с цветами, обещав вернуть катерное имущество. Товар ушёл, но мы на что-то ещё надеялись. После вечернего чая и спуска флага, расстелили тулупы на спардеке и легли, прислушиваясь к каждому шороху и плеску. Безлунная звёздная ночь раскинула свой усыпанный бриллиантами шатёр. Ханка замерла, любуясь.
Мне надоело ждать призрачных нимф, и я попросил:
- Спой, Ваня.
Хохол запел своим удивительным голосом одну из задушевных украинских песен. Не надо много слов, чтобы передать состояние, скажу просто – я был счастлив в те мгновения. Чувство это было полным, так как Терехов не лез с музыкальными испражнениями. Он вострил уши и вглядывался в темноту берега. Наконец, и ему ночь принесла долгожданное – в месте нашей утренней швартовки раздались женские голоса и плеск воды.
- Пошли, - звал Курносый подельщиков.
- Торговать нечем, - заметил Оленчук.
- Сами приплывут, - отмахнулся Теслик.
Не таков был Курносый. Он разделся, спустился за борт и поплыл к берегу. Вернулся через час.
- Ну, как? – спрашиваем.
- Две женщины детородного возраста, - отвечает.
- Это как?
- Да так, покупались, поболтали, потом говорят: «Отвернись – пойдём одеваться, мы, как бы, не совсем одеты».
- А ты и не знал.
- Не знал, - согласился Мишка и загрустил. Грустил он недели две. Думали – заболел.
Стёпка-бербаза выпросил у Кукина один лотос и преподнес Светке Рожковой. У моей названой сестры появился новый ухажёр. А мы продолжали искать новокачалинских нарушителей на границе и во внутренних водах.

А. Агарков. 8-922-709-15-82
п. Увельский 2009г.

© Анатолий Агарков, 2009
Дата публикации: 11.01.2009 11:24:45
Просмотров: 3887

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.