Фобия. Глава 1.9. Возвращение на войну

Сергей Стукало

Форма: Роман
Жанр: Историческая проза
Объём: 36477 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю,
Наш ли Ржев наконец?
А.Т.Твардовский,
«Я убит подо Ржевом»

Из боевых донесений командира 46 гсп гв. майора Коршунова
комдиву 16 гсд Князькову [1]:
— 10 августа 1942 года. Противник силою до пехотного полка продолжает оборонять узел Полунино-Галахово-Тимофеево. Неоднократные атаки дивизии отбиваются артиллерийским и миномётным огнём. К 9.50 49 гсп достиг траншеи на западной окраине Полунина. В 19RR [2] противник силами более роты (здесь и далее выделено автором) перешёл в контратаку и вытеснил полк из траншеи. К 21RR 49 гсп по-прежнему занимал прежний рубеж по северо-западному скату высоты западнее Полунина. 46 гсп занял прежний рубеж 80-120 м севернее Полунина. 43 гсп в 15RR достиг долины реки Холынка, где вёл бой и к исходу дня закрепился. 255 тбр во время боя потеряла 4 машины Т-34 и 3 машины Т-70. Потери: в 46 гсп убито — 29, ранено — 87;
— 11 августа. Противник удерживает узел Полунино-Галахово-Тимофеево. Попытки дивизии овладеть д.Полунино отбиты. Полки продолжают атаковать. 46 гсп атаковал с 11.30 до 14.55 и в 16RR. Атаки успеха не имели, полк занял место в 80-120 м севернее Полунина. 255 тбр потеряла 3 машины Т-34 и 2 машины Т-70, в строю осталось 3 машины Т-34 и Т-70.
— 12 августа. В течение суток дивизия овладела северо-западной окраиной Полунина. Противник продолжает упорное сопротивление в остальной части узла Полунино-Галахово-Тимофеево. После 15 мин. огневого налёта в 4.30 дивизия перешла в наступление. 43 гсп, 3/46 гсп [3] и ротой заградотряда нанесён главный удар на Полунино с северо-востока. Вспомогательные удары нанесли 2/46 гсп с северо-запада, и 49 гсп — со стороны Безымянной высоты западнее Полунина. 3/46 гсп, наступавший за 43 гсп [4], к 9.20 вышел на огороды Полунина, где был остановлен. К 18RR батальон переведён на рубеж 80-100 м севернее Полунина.

12 августа 1942 года. Медсанбат 16-ой гвардейской стрелковой дивизии

Едва начав ходить, и почувствовав, что вызванное слабостью головокружение проходит, Жорка принялся за тренировки. Тренировался он каждую свободную минуту и делал это до полного изнеможения. Причина такого усердия была проста, но неприятна: проходя мимо пустовавшей курилки, он обнаружил, что не в состоянии попасть подвернувшимся под ноги камешком в выбранную мишень. Даже в большую и неподвижную. Сначала Жорка не попал в шуструю, нахальную крысу, выглянувшую из-под ажурной, крашенной синей краской школьной беседки, наскоро переделанной госпитальным плотником в курилку. Потом промахнулся во второй раз, пытаясь попасть таким же камушком в зиявшую тёмным зевом крысиную нору. Промазал Жорка и по обгоревшей фашистской каске, приспособленной выздоравливавшими бойцами в качестве урны для бычков от папирос и самокруток.
Это было уже ни в какие ворота.
Непрерывно швырявшегося камешками Жорку изгнали из окрестностей курилки в первый же день. Дабы не создавал травмоопасной ситуации и не распугивал курильщиков, нервно вскакивавших и матерившихся при его появлении. Кое-кто из них, всерьёз обозлившись, без обиняков и долгих разговоров, на полном серьёзе пообещал повыдирать ноги из тощей Жоркиной задницы, если тот подойдёт к курилке ближе, чем на пятьдесят метров. Спорить с курильщиками, на всю голову контуженными отечественным никотином и немецким толом, Жорка не стал.
Курилку и её обитателей пришлось оставить в покое.
Тренировки продолжились на заросшем сорняками футбольном поле, разбитом на заднем дворе превращённой в госпиталь школы.
Долгие пять дней камень падал, куда придётся. Руки не хотели слушаться, и Жорка злился. На шестой день он уже почти отчаялся, но попыток вернуть так бездарно утраченные навыки не прекратил. Пальма, ставшая постоянной спутницей Жорки во время его прогулок и изнурительных тренировок, лишь виновато махала хвостом, искренне огорчаясь каждой неудаче понравившегося ей мальчика.
— Видишь, псинка, совсем я расклеился… — то и дело жаловался Жорка. — Всё у мужика на месте: и руки, и ноги, а словно инвалид какой — ни на что не годен! Ложкой в рот — и то через раз попадаю…
Обескураженная собачка никак не могла сообразить, зачем её новому другу то и дело метать совершенно никчемные с точки зрения её собачьего кругозора предметы? Ладно, там косточку или, на худой конец, палку. Но камни… Не понимала она и другого: к чему Жорке то и дело поминаемая им ложка, когда без неё хлебать из миски не в пример проще и удобнее? Впрочем, если эта самая ложка её приятелю зачем-то нужна, то она не возражала и даже переживала за него. Ложка, так ложка! Лишь бы новый хозяин не расстраивался!
Пальмины переживания, не смотря на их искренность и глубину, делу не помогали.
Неудачи преследовали Жорку, словно привязанные.
Вспомнив навеянный наркозом сон про германского фюрера, он и вовсе расстроился: у никчемного человека и сны такие же — никчемные.

Из боевых донесений командира 46 гсп гв. майора Коршунова
комдиву 16 гсд Князькову:
— 13 августа 1942 года. В течение суток дивизия сводным батальоном в составе 170-180 чел. (это чуть меньше двух рот — всё, что от неё осталось. — прим. автора), при поддержке всей огневой системы, трижды атаковала противника в д.Полунино в 5RR, 13.15 и 16RR. К исходу дня сводный батальон овладел траншеей, находящейся в 20-40 м от северо-западной окраины Полунина. Огневые средства заняли прежний рубеж.
— 15 августа. Противник продолжает удерживать узел Полунино. Авиация противника группами до 5 самолетов бомбила боевые порядки, КП. Дивизия дважды атаковала Полунино, удалось захватить северо-западную часть, 17 домов.
— 17 августа. Противник продолжает удерживать южные окраины узла Полунино, Галахово, Тимофеево. Авиация противника группами до 10 самолетов бомбила боевые порядки и КП частей. Отмечено до 30 самолётовылетов. В результате боевых действий дивизии удалось отбросить противника на южную окраину Полунина.
— 19 августа. Противник оказывает упорное сопротивление, ведя сильный огонь под прикрытием авиации, совершая налёты группами до 15-20 самолётов. Дивизия, имея в своем составе 127 активных штыков, при поддержке 1 танка КВ и двух лёгких танков, сломав засевшего и упорно оборонявшегося противника, прорвав его передний край обороны и в дальнейшем расширяя фронт, беспощадно уничтожала засевших в траншеях фашистов.
— 20 августа. В течение 20.08.42 г. во взаимодействии с 52 сд атаковали немцев в д.Галахово. Затем закрепились на южной окраине Полунина; 49 гсп — на юго-западной, 43 гсп — на южной, 46 гсп — на юго-восточной окраинах.

24 августа 1942 года. Медсанбат 16-ой гвардейской стрелковой дивизии

Через три недели после операции выздоравливавшего Жорку Латышева навестил его сослуживец — красноармеец Янс Капелюшный.
Он принёс Жорке его вещмешок, в котором обнаружилась неизвестно где и кем добытая трёхлитровая банка с маринованными помидорами домашней консервации. Помидоры даже на вид были что надо — ядрёные, с чесноком и хреном, с прижатыми к стеклянным стенкам веточками вишни и смородиновым листом. Всё, как положено: даже рассол — прозрачный.
— Ротный сказал, тебе фрукты нужны… — буркнул Янс, осторожно ставя банку на прикроватную тумбочку, и, после некоторого колебания, определил туда же извлечённую из собственного вещмешка баночку американской тушёнки. — Это тоже тебе. Выздоравливай...
Выглядел он смущённо, даже растерянно.
— Спасибо… — в свою очередь растерялся Жорка и, ещё раз окинув взглядом принесённые Янсом презенты, невольно хмыкнул.
Ему вдруг стало любопытно, сколько банок таких «фруктов» надо съесть, чтобы в их рассоле набрался пресловутый «пуд соли», необходимый для того, чтобы разобраться в человеке? Неужели, он в Янсе не разобрался? Или за широким жестом сослуживца опять стоит очередной коварный умысел? «Поживём — увидим!» — решил не поддаваться негативу Жорка. А потом он отвлёкся. Ему вдруг вспомнилось, как мать мариновала помидоры: в большой кастрюле заваривала рассол, затем осторожно опускала в душистую кипящую воду проколотые у плодоножки плоды. Несколько минут спустя, торопясь и обжигаясь, перекладывала их в такие же трёхлитровые банки, заливала исходящим пряным паром, ещё кипящим рассолом и тут же закрывала заранее прокипячёнными крышками… Затем банки, почему-то называемые ржевскими домохозяйками «баллонами», переворачивались, выставлялись на расстеленном на полу байковом одеяле и укутывались сверху ещё одним таким же одеялом. Маленькому Жорке очень нравились эти импровизированные «укрытия». Ему казалось, что в них непременно прячутся какие-нибудь волшебные чудеса. И, стоило матери отлучиться, он тут же запускал под тщательно подоткнутое одеяло руку и, затаив дыхание, трогал ещё тёплые баллоны... Ощущение собственной причастности к неведомому, но такому близкому чуду, точно так же затаившему дыхание и следящему за ним, Жоркой, становилось в такие моменты нестерпимо пронзительным.
— Домовыыыые-е-е… — шептал блаженно щурившийся Жорка. — Вы зде-е-есь?.. — и, чутко вслушиваясь в многозначительную паузу, чувствовал — здесь они, родимые. Где ж им ещё быть? После некоторого размышления, он вздыхал и понимающе подытоживал. — Стесняетесь… — и осторожно нюхал согревшуюся среди баллонов ладошку. Ладошка, ясное дело, пахла домовыми.
Эх, благодать!.. Даже не верится, что это когда-то было...
Потом Жорке вспомнился отец. В почти реальной то ли грёзе, то ли видении, он стоял спиной к Жорке и пытался достать из трёхлитрового баллона приготовленные матерью маринованные помидоры. Это у него никогда не получалось — рука в баллонное нутро не пролезала, но упрямый отец каждый раз пытался её туда просунуть. И только убедившись, что чуда и в этот раз не случилось, звал на помощь Жорку. А для того это было любимым занятием — повозиться, растягивая удовольствие, пошурудить рукой во вкусно пахнущем рассоле, гоняя выскальзывающие из пальцев помидорчики, и достать потом оттуда, наконец, отловленный, подрагивающий тонкими стенками ярко красный шар, переполненный соком, пахнущий остро и терпко, с прилипшими к нему тёмными листочками смородины и вездесущими семенами укропа...
Нахлынувшие на Жорку воспоминания понеслись вскачь, и он, неожиданно для себя самого, вспомнил своего торговавшего на ржевском рынке тёзку — земляка и соплеменника Янса — старого дядю Жору. Как истинный одессит, дядя Жора отличался мягким юмором и непрошибаемо-философским подходом к выкрутасам окружающей действительности.
Потешный старик. Когда его спрашивали, почему у него помидоры зелёные, он лишь картинно пожимал плечами, улыбался и, подслеповато щурясь, разводил обращёнными к собеседнику ладонями:
— Возьмите огурцы, они у меня жёлтые!
Жив ли он?..
Говорят, немцы евреев расстреливают почём зря и безо всякой жалости.
Даже детей и стариков...
Воспоминания настроили Жорку Латышева на минорный лад, и ему на какое-то мгновение показалось, что принесённая Янсом банка — попала к тому каким-то чудом именно из их подвала, и перед самой войной была закрыта именно его мамой.
Впрочем, почему бы и нет? На войне чего только не случается!
Но вернёмся к нашим героям. На вылезшую из-под Жоркиной кровати Пальму Янс внимания не обратил. Та, мгновенно оценив визитёра, оскалилась, обнажив клыки, и глухо зарычала, но тот лишь отмахнулся от неё, словно от мухи. Жоркиного сослуживца занимало нечто более важное — какая-то не дававшая ему покоя мысль, явно имевшая отношение к раненному Жорке. Отчего эта мысль возникла и с чем была связана, было непонятно, но озвучить истинную причину своего визита Капелюшный почему-то не решался.
— Как там наши? — спросил его Жорка, почувствовав, что пауза затянулась сверх всяких приличий.
— Плохо… — помрачнел Янс. — Отвели на переформирование. От дивизии и ста человек не осталось. Из офицеров — только наш ротный уцелел. Больше никого, — и, вздохнув, устало ухмыльнулся. — Не зря говорят: в местных лесах — только мухоморам везёт!
Жорка на неуклюжую шутку сослуживца не отреагировал, лишь вяло пожал плечами и, отвернувшись, уставился в окно. За окном, несмотря на обеденное время, было сумрачно, накрапывал дождик.
Проследив за его взглядом, Янс тоскливо вздохнул и умолк, нахохлившись, словно попавший под дождь воробей. Некоторое время они сидели молча, но потом Капелюшный, решившись, полез за пазуху и достал оттуда Жоркин кисет.
— Что это?
— Кисет… — снова пожал плечами Жорка.
— Вижу, что не портсигар, — начал раздражаться Янс. — Зачем?
— Подарили… — хмыкнул Жорка.
— А это зачем? — Капелюшный, нервничая и вполголоса чертыхаясь, развязал туго затянутую горловину и, сунув в неё щепоть, выудил из пустого кисетного нутра барбариску.
— Это? — удивился Жорка.
Немного помедлив, он вдруг подался вперёд и выхватил конфету из руки не успевшего отреагировать на его движение сослуживца. Некоторое время Жорка разглядывал конфетную обёртку, словно пробуждая в памяти что-то настолько далёкое, что, за давностью лет и событий, и не сразу вспомнилось. Затем улыбнулся.
— Это талисман.
Он аккуратно развернул прилипшую к карамельным бокам вощёную бумагу и, положив отливавшую тёмным янтарём барбариску на открытую ладонь, сунул её под нос Пальме. Та вопросительно взглянула и, убедившись, что её друг не шутит, осторожно взяла неожиданное угощение с его руки и вдумчиво им захрустела. Расправившись с конфетой, собачка коротко облизнулась и испытующе посмотрела на своих благодетелей. Сначала на Янса, а затем на Жорку. Так и не дождавшись появления ещё одной конфеты, вздохнула, благодарно вильнула хвостом и лизнула щедрую Жоркину руку.
— И это всё? — поинтересовался ошарашенный Янс.
— Всё, — подтвердил Жорка и улыбнулся. — Если у тебя есть счастье, любовь, свобода или что-нибудь вкусное — это надо отдать тому, кого любишь. Кому они нужнее, чем тебе.
— И жизнь? Жизнь тоже надо отдать?
— И жизнь.
— Ещё скажи, что она кому-то нужна… — хмыкнул Капелюшный.
— Нужна, — вздохнул Жорка. — Она нашей Родине нужна.
— Не понимаю…
— А этого не понять. Захочешь понять или разобраться — начнёшь сомневаться и перестанешь делать то, что должен. В это надо верить.
— Всё равно не понимаю. Родина, оно конешно… Может, так и надо… Если ей уж совсем невмоготу, и по-другому нельзя… — бормотал пожимая плечами обескураженный Янс. — Но талисман? Зачем талисман отдавать? Да ещё не пойми кому — какой-то дворняге! Зачем?
— Зачем? — взглянул в глаза Капелюшному Жорка. — Да просто так! Просто захотелось, чтобы собачке было вкусно. Чтобы у неё душа порадовалась. И не потом, а прямо сейчас. Может, она и простая дворняга, но очень душевная, — и, вздохнув, добавил. — У каждой божьей твари есть душа, но самые чистые — у собак. Потому как они у них — очень искренние. Искренней некуда...
— Всё равно… Как ты теперь без талисмана? — не согласился Янс. — И, неожиданно для себя самого, решился: — А-а-а... Держи!!! — он сунул ладонь за голенище и достал оттуда любовно отполированный трёхгранный штык от русской трёхлинейки. — В Полунино нашёл. В немецком блиндаже, возле которого тебя ранили…
— Спасибо… — оторопел Жорка.
От отца он слышал, что русский трёхгранный штык после Первой Мировой был запрещён Женевской конвенцией из-за того, что нанесённые им раны очень трудно заживали, а, зарубцевавшись, расходились даже при небольшом напряжении покалеченных таким ранением мышц. Перед войной за хранение такой диковины можно было схлопотать несколько лет лагерей. Но это перед войной. А сейчас — война. Сейчас можно.
Жорка взвесил на ладони явно понравившийся ему подарок и, вдруг, коротко замахнувшись, метнул его в висевший на стене плакат с карикатурным изображением Гитлера.
Калёная, остро заточенная сталь пробила изображение и глубоко засела в старой штукатурке.
Штык угодил под самый козырёк лихо заломленной фуражки фюрера, ровно посередине его украшенного косой чёлкой лба. Именно в то место лобовой кости, куда не так давно был ранен сам красноармеец Латышев, пытавшийся пленить так некстати заартачившегося языка.
— Вот так! — удовлетворенно отметил удачный бросок Жорка.
Утраченный, было, навык вернулся.

Обстоятельства освобождения деревни Полунино [5]:
Особенно замечательно действовал старший лейтенант Мухомор, который при выбытии из строя командиров принял на себя командование, повёл за собой бойцов всех полков и занял Полунино. А также танк КВ, который, подойдя на 15-20 м к немецким траншеям, поливал их сильным пулемётным огнём, не давая опомниться засевшим [в них] немцам. После, направив одну гусеницу вдоль траншеи, двинулся до её конца, подавил в траншеях и придавил землёй всех уцелевших после обстрела. В результате боя в исходу 19.08.42 г. дивизия заняла д.Полунино и закрепилась на её окраине. В период боев за Полунино уничтожены 1/187 пп, 3/187 пп, 81 пп, почти полностью 58 пп 6 пд, отдельные подразделения 6 пд, а также часть 6-го разведотряда, часть 6-го санбата, часть санитарной роты 18 пп 6 пд. Общие потери противника в д.Полунино доходят до 2000 чел.
Напомним читателю, что этот рубеж оборонял один единственный немецкий батальон (около четырёхсот человек), личный состав которого почти полностью остался на подступах к Полунино. По данным генерала Вермахта Хорста Гроссмана [6], всего под Ржевом было уничтожено или повреждено 2956 советских танков, а число убитых красноармейцев составило около 2,5 миллионов человек. Случаи, когда немецкие пулемётчики в ходе напряжённых боёв сходили с ума, были не такой уж и редкостью. Картина ужасающих потерь была характерна для всех участков Калининского и Западного фронтов. Но, несмотря на это, немцы вскоре начали проигрывать устроенное ими соревнование ресурсов. Уже в августе 1942 г., в ходе наступательной операции, генералы Конев и Лелюшенко имели на левом берегу Волги не менее 300 танков и регулярно получали танковые подкрепления в ходе сражения. Противостоявший им генерал Шеель располагал всего несколькими батареями самоходных орудий — не более 10-15 машин. Группировка Шееля была обречена. Её не спасло даже предельно умелое использование этого скудного ресурса. Урон, нанесённый Вермахту на Ржевском направлении, на тот момент уже стал невосполнимо велик. При всей педантичности немцев и их склонности к точности подсчётов и формулировок, они до сих пор не стремятся откровенно писать об этом. Признаётся лишь то, что боевые потери под Ржевом были больше, чем где бы то ни было во II Мировой войне. Генерал Хорст Гроссман в своих мемуарах скромно обходит этот вопрос, характеризуя немецкие потери как «большие», «серьёзные» и «тяжёлые». Свои мемуары он оканчивает пафосно: «...Непобеждённым оставил немецкий солдат Ржевское поле сражения!»
Генерал, конечно же, прав.
Как и правы увлекающиеся историей блоггеры и наиболее дотошные современные историки Второй мировой, утверждающие, что победителей в Ржевской битве не было. Да и какие могут быть победители в разразившейся в окрестностях Ржева трагедии? Чей триумф можно усмотреть в том, что около полумиллиона солдат, погибших с обеих сторон, так и остались непогребёнными?
На окраине Полунино установлена скромная, чёрного гранита, доска. На ней значится, что здесь похоронены солдаты, сержанты и офицеры тридцати семи стрелковых дивизий, стрелковых и танковых бригад [5}. В этом списке почему-то не указана 2-я гвардейская стрелковая дивизия, практически полностью погибшая на подступах к Полунино.
Может быть, не только она одна?
На доске значится: ЗДЕСЬ ПОХОРОНЕНЫ солдаты, сержанты и офицеры 3, 10, 16, 20, 24, 32, 37, 43, 52, 78, 107, 111, 114, 143, 178, 182, 183, 210, 215, 220, 243, 246, 247, 249, 250, 348, 357, 359, 369, 371, 375, 379, 413, 415, 632, 879, 966 стрелковых дивизий, 33 отдельной мотострелковой дивизии, 4, 35, 36, 119, 133, 136, 146, 156, 238 стрелковых бригад, 18, 25, 28, 35, 38, 55, 85, 115, 119, 144, 153, 238, 249, 255, 290, 298, 427, 437, 438, 472, 492, 829 танковых бригад, 93 гвардейской миномётной бригады, 436 отдельной сапёрной бригады, погибшие в период Великой Отечественной войны 1941-1945 г.
За всей этой жуткой цифирью — бездонная, набитая похоронками пропасть.
Помним ли мы об этой трагической страничке нашей истории? Чтим ли мы память погибших?
Вряд ли.
За долгие сорок шесть послевоенных лет Советская власть так и не нашла средств на захоронение непогребённых останков участников Ржевской битвы… О «Ржевской мясорубке» крайне неохотно говорили историки. Впрочем, будем справедливыми: тем, кто изредка писал об этих событиях, рот не затыкали. В 1991 году страна поменяла государственное устройство. «Союз нерушимый» был разрушен. Новая власть и «внезапно прозревшие» историки громогласно пересмотрели цифры наших потерь во Второй мировой войне, но отношение к павшим в Ржевской битве осталось прежним. На захоронение останков погибших и создание Ржевского мемориала по-прежнему нет средств.

7 ноября 1942 года. Окрестности Ржева, Калининский фронт

Выписали Жорку через три с половиной месяца, в день двадцатипятилетия Революции.
После ранения он сильно изменился: исхудал, виски тронула ранняя седина, а в разучившихся улыбаться глазах поселилась затаённая решимость. Впрочем, невысокий и по-юношески узкоплечий Жорка, с его поджарой фигурой и резкими, порывистыми движениями, по-прежнему выглядел мальчишкой.
Прощание со своей спасительницей у него получилось скомканным, хотя и трогательным.
— После войны, как только жизнь наладится, женюсь, тёть Маш… Детишек заведу… Дочку хочу… Родится дочка, назову Машенькой. В вашу честь, — и, заметив, что растроганная тётя Маша смутилась, доверительно добавил. — И собаку заведу! — Пальму!!!
В тот момент он искренне верил, что всё именно так и будет. Будет Победа — и остальное никуда не денется! Тем более, что ничего сверхъестественного или несбыточного Жорка не загадывал. Он уже давно понял, что жизнь — сама по себе штука самодостаточная, а посему довольствоваться в ней можно малым, находя смысл и удовлетворение в совершенно простых и естественных вещах — в дружбе, в любви, в интересной работе и воспитании детей. Именно так живут миллионы людей, и ничего — счастливы. Чем он, Жорка, хуже?.. «Главное, чтобы была Победа, и наступил мир, а там — всё само собой наладится», — рассуждал он.
Жорка хотел мира, но для того, чтобы он наступил, нужно было воевать, и поэтому он возвращался на фронт. Попутного транспорта на войну в тот день не было, и Жорке предстояла не самая лёгкая дорога. Двадцать пять километров по прихваченной морозцем распутице — такое «приключение» не всякий здоровый сдюжит, но предписание, с обозначенными в нём сроками убытия из госпиталя и прибытия к месту службы, было уже на руках.
Выбирать не приходилось. Пешком, так пешком.
Попав на войну, от войны не бегают.
Обычно на прифронтовых дорогах царит оживление. По ним, словно по водам легендарного Стикса, в сторону фронта и назад перемещаются живые, те, кого война пощадила или оставила на потом. Но в этот раз дорожная колея пустовала, словно простиравшееся за обочиной царство мёртвых перекочевало и сюда — в границы питавшей его артерии.
Поначалу Пальма увязалась за Жоркой. Тот несколько раз останавливался и гнал её прочь. Сначала уговаривал, потом просил и стыдил. Даже ругался и топал ногами. В конце концов, собачка отстала — то ли утомилась, то ли и в самом деле поняла, что от неё требуется. Пока её друг не скрылся за очередным поворотом, она неподвижно сидела на стылой земле и тихонько скулила. Потом, окончательно продрогнув, нехотя поднялась и потрусила обратно.
Домой. В госпиталь.
Оставшийся путь Жорка Латышев проделал в одиночестве.
Время шло к зиме. Ночами всерьёз подмораживало. Прежняя непролазная грязь застыла, сохранив затвердевшие на морозе следы живых и уже убитых людей и сожжённой ими техники. В миллионах припорошенных снегом отпечатков, словно на дорожках граммофонной записи, остался безмолвный реквием отчаянному и неистовому порыву отправленных на верную смерть людей. Большинство из них и сейчас продолжали лежать незахороненными — здесь же, за напоминавшими окаменевший прибой обочинами.
Ржев всё ещё не был освобождён.

Справка: После августовских боёв 1942 года неубранные трупы лежали до середины 1943 года. Погибших хоронили в основном во время боевых действий. Но, зачастую, для этого не хватало ни сил, ни времени, и, после освобождения Ржева весной 1943 года, разложившимися трупами, иногда в несколько слоёв, были покрыты многие окрестные поля и кустарники [1,5,6].
Участник летних боев под Ржевом писатель А.Цветков в своих фронтовых записках вспоминает, что когда танковую бригаду, в которой он сражался за деревни Полунино и Галахово, после тяжёлых потерь перебросили в ближний тыл, в район Дешёвки, то, выйдя из машин и оглядевшись,.. танкисты пришли в ужас: «Вся местность была покрыта трупами солдат. Трупов было много, будто их кто-то скосил и свёз сюда, как траву»[5].
«Мне пришлось пройти через всю войну, но такого количества убитых… не довелось уже видеть никогда. Все поле было усеяно телами, порывы ветра доносили трупный запах, дышать было нечем» (из воспоминаний Л.М.Вольпе. «История Ржевской битвы 1941-1943 гг.»)
Писатель Илья Эренбург в книге воспоминаний «Годы, люди, жизнь» пишет: «В сентябре 42-го редактор разрешил мне поехать ко Ржеву, где, начиная с августа, шли ожесточённые бои... В летописи многих советских семей Ржев связан с потерей близкого человека — бои были очень кровопролитными. Ржева я не забуду. Может быть, были наступления, стоившие больше человеческих жизней, но не было, кажется, другого столь печального — неделями шли бои за пять-шесть обломанных деревьев, за стенку разбитого дома, да крохотный бугорок».

* * *
Мерно шагавший по замёрзшей колее, Жорка старался не смотреть за обочины, на царившую за ними разруху и лежавших вперемешку мёртвых вермахтовцев и красноармейцев. Война приучила не рвать сердце понапрасну.
В нескольких километрах от Полунино накатанная полуторками и танками колея ушла влево, круто забирая в направлении железнодорожной ветки и неширокой в здешних местах Волги, в сторону ещё не освобождённых восточных окраин Ржева — сёл Голышкино и Першино. Прямой дороги к позициям Жоркиной дивизии больше не было. Во время августовских ливней разлившаяся Холынка и вышедшая из берегов трясина затопили ведущую к Полунино низинку, превратив её в непроходимую для колёсного и гусеничного транспорта преграду. Разбухшие болотины, несмотря на крепчавшие морозы, до сих пор не замёрзли, — они лишь покрылись тонкой корочкой льда. Вблизи их, отливавших искрящимся панцирем замёрзшей влаги, перекопанных артиллерией берегов лёд был заметно толще, но вряд ли он бы выдержал вес спешащего по своим надобностям путника.
Все фронтовые дороги, так или иначе, ведут на фронт, и Жорке следовало бы придерживаться причудливо петлявшей колеи, а там, обогнув обширный перелесок, выйти к тылам своей дивизии. Всё бы хорошо, но напрямки, через низинку и болотины, до позиций заново сформированной 16-й гсд было рукой подать. Некоторое время Жорка колебался, но затем вздохнул, бесслюнно сплюнул и, чертыхнувшись, шагнул на разбитую обочину, ведущую к заросшей камышом и осокой пойме обмелевшей Холынки, обильно напичканной тронутым пятнами ржавчины развороченным железом. В его решении присутствовала известная доля риска, но имелись и свои резоны. Оставшись на дороге, по колдобинам окаменевшей, схваченной морозом распутицы, можно было окончательно стоптать ноги. По самое не могу.
Ноги было жаль, да и не менее разбитый путь вдоль Халынки — выглядел заметно короче. Кроме того, хотелось взглянуть на злополучное Полунино. Что в нём такого, что за него загублено столько жизней?
Заболоченную низинку Жорка решил обогнуть вдоль её левого, менее топкого края. Преодолев изрытый снарядами и авиабомбами пологий откос и переведя дух, он, ступая опасливо и осторожно, внимательно поглядывая под ноги, двинулся к Полунино, всё дальше и дальше отдаляясь от разбитой тяжёлой военной техникой дороги.

Из воспоминаний командира взвода 1028 артполка 52 стрелковой дивизии
П.Михина о бое под деревней Полунино:
«... я вижу поля под Ржевом, усеянные трупами наших и немцев. Июльские дожди сменились августовским зноем. Убитых никто не убирал, было не до них. На жаре трупы быстро разлагались, вздувались, кишели червями. Над полем стоял неимоверный смрад. Рвущиеся мины и снаряды беспрестанно потрошат их, перебрасывая с места на место. Стремительные пули осыпают их градом и с отвратительными шлепками пронзают насквозь. К полудню трупное поле окутывается специфическим туманом. От этого смердящего ада никуда не скрыться, не убежать. Сладковато-тошнотворный человеческий трупный запах во сто крат противнее животного. Приступ рвоты выворачивает наизнанку, но ты должен ползти между трупами, прятаться за ними от огня. Снаряд разорвётся и опрокинет на тебя пару вздувшихся трупов, а из них прямо тебе в лицо с шипением вырывается гадкое зловоние. Кончится артобстрел, выбираешься из-под них, а на тебя дождём черви сыплются. Все это мы терпели молча, не обсуждая между собой. Коли попал в ад, стисни зубы и терпи до погибели...»

* * *
Война не всегда грохочет и плюётся огнём.
Иногда она берёт паузу. Наверное, чтобы собраться с духом и лишь затем продолжить себя в новых, ещё более непредсказуемых ужасах. Но и эти странные затишья, сколько бы они ни длились, не менее чудовищны. Может быть, потому, что их томительно тянущиеся часы и минуты пропитаны безысходностью произошедшего и заставляют уцелевших поверить в неотвратимость новых смертей. Заставляет осознать, что случившееся повторится ещё раз, и ещё…
Начавшись однажды, война продолжается в наших душах и живёт в них до тех пор, пока не выдохнется окончательно.
До нашего последнего дыхания.

На северо-западе разрушенного до основания Полунино, в своей широко раскинувшейся заболоченной излучине, Холынка была довольно мелководной, но практически непреодолимой — следы августовского половодья, забившего русло и топкие берега топляком и покрытым размытым глинозёмом мусором, были повсюду.
Впрочем, перебираться другую сторону речушки Жорка Латышев не собирался. Забывшись, более полутора часов он бродил по её левому берегу среди заполненных стылой водой окопов и замёрзших до каменного состояния, припорошённых снегом останков своих сослуживцев и их врагов. У него зябко подрагивали укрытые варежками руки и дробно выстукивали зубы, но холода он не чувствовал. Напротив, ощущение, что во рту пересохло, усиливалось с каждой минутой.
В конце концов, Жорка не выдержал и, то и дело, оступаясь и скользя, спустился к воде.
Пил он жадно, захлёбываясь, не ощущая ледяной стылости зачёрпываемой ладонью воды.
Утолив жажду, оглянулся. Ему показалось, словно кто-то тронул за плечо.
На оставшемся за спиной взгорке, под поникшим кустом черёмухи, широко раскинув руки, лежал убитый немец. Несмотря на то, что непогода и время обезобразили тело, Жорка сразу же его узнал. Это был добытый им три месяца назад язык. Бестолково-услужливый пленный врач. Как и почему он здесь оказался, было непонятно. То ли был отпущен и, заблудившись, нарвался на шальную пулю. То ли был убит попавшими в критическую ситуацию разведчиками.
Обескураженный неожиданной находкой Жорка, шарахнулся назад, к реке, и чуть ли не рысью потрусил в сторону Полунино, через песчаный плёс.
Сам не понимая, как и зачем, он оказался на самой оконечности песчаной отмели, там, где на далеко выступающем плёсе стояла одинокая сосна. Подмытый паводком островок на самой оконечности плёса, утратив былую монолитность, оседал, и сосна начала крениться. Она стояла на уже отслоившемся от берега пласте земли, подавшись далеко вперёд, и, каждый раз, когда порыв колючего холодного ветра трепал её крону, вздрагивала всем своим покрытым израненной корой телом.
Словно пугалась.

Прижавшийся щекой к шершавому стволу Жорка плакал.
Повзрослевшие и многое пережившие мужчины иногда плачут.
Страшное это зрелище.

Послесловие к главе:
В ходе боёв гибли и мирные жители. Население 14-ти деревень Полунинского и Образцовского сельских советов, расположенных севернее Ржева, было уничтожено, как и сами деревни, под корень. Весной 1943-го Ржев и его окрестности были освобождены, но ни тогда, ни после окончания войны возвращаться в эти деревни было некому [7].От них остались лишь полузабытые названия, которых уже не найти на современных географических картах.И только полностью разрушенный и практически обезлюдевший Ржев — стратегически важный промышленный и транспортный узел — был отстроен и заселён заново.
Спустя годы район южнее Дешёвки был затоплен. Мобилизованные для проведения землеустроительных и мелиоративных работ солдаты-срочники несколько лет подряд высаживали берёзки в окрестных оврагах (где продолжали покоиться останки многих павших солдат и местных жителей). Сажали молодые берёзки строго по полученной инструкции — на расстоянии пятидесяти сантиметров одну от другой, превращая посадку в непроходимую преграду. Механизаторам, участвовавшим в работах, платили большие по тем временам деньги. Взамен с них брали подписку о неразглашении. Сколько тайн унесли с собой участники этих «мелиоративных» работ?!
Только к середине пятидесятых годов какую-то часть погибших смогли предать земле, но основные работы по сбору незахороненных останков на местах боёв были завершены только в 1970-72-х годах, когда начались работы по рекультивации [8] этих земель. Но ни косметическая чистка ландшафта, ни такая же чистка нашей памяти не избавят от чувства, что мы ходим по чьим-то костям. Впрочем, в России везде так. Мы живём на костях наших предков, но должны ли мы с этим мириться?
Доходит до абсурда, за который по-человечески стыдно.
Так, предложения немецкой стороны построить на свои средства мемориал и русским, и немецким солдатам, павшим под Ржевом, до сих пор встречают яростное сопротивление Ржевской администрации. Среди немцев, выступивших с этим предложением, уже нет тех, кто пришёл на нашу землю с оружием в руках. Хотя, наверняка, есть их дети и внуки. Это те, на ком нет вины за Ржевский кошмар и другие ужасы закончившейся в 1945 году войны. На них нет вины, но они ощущают её в силу того, что помнят о произошедшем, не хотят и не могут его забыть.
Они помнят.
А мы?

Я — где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я — где с облачком пыли
Ходит рожь на холме;
Где травинку к травинке
Речка травы прядёт, —
Там, куда на поминки
Даже мать не придёт.
И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она — спасена.
А. Т. Твардовский,
«Я убит подо Ржевом»

Справки:
[1] Журнал боевых действий 16-й гвардейской стрелковой дивизии 30-й армии Калининского фронта в период с 30.07.42 по 22.08.42 г. Изд.: "Ржевская битва. Сражение за Полунино". Тверь, 2001. Стр. 80-99.
[2] 19RR — обозначение точного времени в боевых донесениях командиров Красной Армии. В 24-часовом формате 19RR обозначало 19.00 вечера.
[3] 3/46 гсп — 3-й батальон 46-го гвардейского стрелкового полка.
[4] Другие использованные в главе сокращения — пп — пехотный полк Вермахта, пд — пехотная дивизия Вермахта, КП — командный пункт, сд — стрелковая дивизия Красной Армии, сп — стрелковый полк Красной Армии, гсп — гвардейский стрелковый полк Красной Армии.
[5] Ржевская битва 1941-1943 гг. Изд.: "История Ржева", Ржев, 2000 г.
[6] Ржевский кошмар глазами немцев (Окопная правда Вермахта), Хорст Гроссман; (пер с нем. Ю.Бема). — М.: Яуза-пресс, 2010. — 256 с.
[7] В «Списке населенных пунктов Образцовского (Полунинского) сельского совета, уничтоженных в годы Великой Отечественной войны и не восстановленных после войны» числится 14 деревень. Когда-то населённых. После войны они ушли в небытие. Это деревни Дубровка (37 чел.), Коршуново (63 чел.), Космариха (62 чел.), Наумовка (57 чел.), Раменье (104 чел.), Берёзки (120 чел.), Батали (77 чел.), Варюшино (66 чел.), Киево (113 чел.), Лубянки (93 чел.), Полтинино (63 чел.), Федяево (41 чел.), Чанцево (120 чел.), Гороватка (36 чел.) — всего 1042 человека.
[8] Рекультивация ландшафта — полное или частичное восстановление ландшафта, нарушенного хозяйственной деятельностью (добычей полезных ископаемых, строительством, сведением лесов). Включает выравнивание земель, лесопосадки, создание парков и прудов на месте горных выработок и другие мероприятия (Энциклопедический словарь).

© Сергей Стукало, 2011
Дата публикации: 14.07.2011 11:45:24
Просмотров: 3733

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.