Безмолвие. Глава 11. Тень прошлого

Александр Кобзев

Форма: Повесть
Жанр: Психологическая проза
Объём: 16096 знаков с пробелами
Раздел: "Безмолвие"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

О упованиях Прасковьи я мог лишь догадываться по восхищённому взгляду, когда она утром выходила из комнаты со “сказкой” в руках.

Она всё так же пылко краснела, если я нечаянно заходил в комнату утром, когда она ещё лежала в постели. Она быстро закрывала взятую накануне книгу со сказками и прятала её под подушку, воображая, что я не заметил.

Сегодня это была книга Андерсена.

«Ищет увиденное во сне», — улыбнулся я.

Проходя мимо открытой двери, я заметил, что девушка лежит в постели в ночной сорочке. Одеяло лежало на полу. Я собирался выйти из дома, чтобы не смущать любимую, но увидел такую лучезарную улыбку, что посчитал уместным поприветствовать Прасковьюшку.

— С добрым утром, любимая!

— С добрым утром, любимый!

Белая байковая сорочка подчёркивала нежность девушки. Всё тело было прикрыто мягкой тканью, лишь ножки выглядывали из-под сорочки. Я встал на колени возле кровати и поцеловал изящные ножки, пусть даже со шрамами от нескольких операций. Прасковья хотела спрятать ножки, но я успел расцеловать их.

Я увидел, что книга была раскрыта на странице с «Русалочкой»! Эврика! Наконец-то я разгадал секрет волшебной сказки, что свела наши пути в одну линию!

«… мой немой найдёныш с говорящими глазами», — прочитал я фразу из сказки и всё понял! Понял, почему Прасковьюшка отправилась в день нашей встречи к водопаду. Почему она без колебаний пошла за мною. Понял, почему позавчера она шла за мною босиком в гору и ни разу не попросила остановиться для отдыха. Ни разу не вскрикнула, даже если мы шли по щебню.

Бедная девушка! Она в детстве терпела насмешки над своей хромотой и, невзирая на страшную боль, лучше всех бегала по горам, чтобы скрыть хромоту.

После завтрака Степан довёз нас до вольера с оленятами. Он предупредил, что обратно ему возвращаться не скоро, поэтому мы решили обратный путь разнообразить подъёмом на гору Прасковья.

Мне было жаль Прасковьюшку: каждый шаг, исполненный боли, она вынуждена терпеть! Я хотел своей властью не допустить страдания, но она так преданно смотрела мне в глаза, так нежно меня поцеловала, что я сдался.

Мы опять шли по знакомой тропинке, часто останавливаясь. Мы целовались и шли выше. На вершине нашей горы мы молились, кланяясь в сторону церкви, и любовались окрестными горами. Потом стояли и целовались.

Спускались чуть быстрее: я пожалел девушку и попросил её обуться. Сначала она отказалась. Тогда я стал целовать её нежные ножки. Она засмеялась и уступила моей просьбе.

Мы спускались с горы с чувством небывалого счастья.

“Любимая! Единственная! Ты — моя первая и единственная любовь!”

Я любовался улыбкой Параскевы, когда она читала моё признание. Тень грусти пробежала по лицу девушки.

Получается, я обманывал Прасковью, что она первая любовь?! Разве я не посвящал Жанне стихи о любви? Разве не признавался в любви?! Сколько десятков и даже сотен раз говорил Жанне «люблю»?! Пусть эти «люблю» были бутафорией, но сказаны они были с желанием покорить объект моего пристрастия.

Я попытался усилием воли восхититься горными вершинами. Но мысли возвращались к Жанне. Кто Жанна? Жертва или хищник? И, как всегда, не находил ответа.

Мы неторопливо подходили к дому. Я опять был занят этими глупыми мыслями.

Я почувствовал, что дома кто-то есть задолго до того, как мы подошли к калитке. Снова охватила тревога, знакомая по вечерним приступам неизъяснимой тоски.

Дверь в летнюю кухню открыта настежь! В летней кухне кто-то есть! И этот человек пришёл с явными намерениями перевернуть мою жизнь!

Тревогу могла угасить лишь определённость, поэтому я быстро зашёл в распахнутую дверь. И сразу увидел, что Жанна по-хозяйски расположилась в летней кухне.

У меня сжалось сердце. Безмятежность разбилась о простой факт: Жанна приехала не в гости к бывшему однокурснику. Она вознамерилась стать полновластной хозяйкой моей жизни. Потому что я удобный карманный жених, по крайней мере, таково «моё восприятие её восприятия».

— Привет, профессор! Не забыл свою первую любовь? Помнишь, какие стихи ты мне посвящал? Помнишь прогулки под луной? Помнишь томные встречи? — Жанна уверенно говорила заученную назубок роль. Она встала и пошла мне навстречу.

Прасковья деликатно отошла в сторонку, но не ушла. Она опустила голову и стала беззвучно читать молитвы. Я понял это по крестным знамениям, которыми она осеняла себя.

— Я память не пропил, — я хотел ответить Жанне с долей ехидства и превосходства, но смягчил тон.

— Тебя ждут в университете. Декан готов принять тебя ассистентом на кафедру зоологии позвоночных хоть завтра.

Жанна пытается нажать на мои болевые точки, возбудить сожаления об упущенных возможностях, спровоцировать померкшее тщеславие — то, с чем я усиленно боролся в этот год.

— Тебя ждут в университете. Я тоже жду тебя!

— Ты же замужем? — спросил я. — Говорят, даже счастлива.

Она сразу начала говорить про подлых мужиков, предателей. А точнее, про своих двух бывших мужей, с которыми она успела развестись за минувший год.

— Знаю, тебе донесли, что Серого подначивала бить тебя я. Да, я! Прости! Я была пьяна, а ты так достал меня своим занудством! Этакий примерный мальчик…

— Я знаю об этом.

— Сашенька! После банкета утром я первым делом побежала просить у тебя прощения! Но ты был непреклонным! Неужели ничего нельзя исправить?! — Жанна встала на колени. — Неужели не простишь?! Ты же примерненький христианин.

— Я давно всех простил, — я отошёл от Жанны, чтобы быть вне зоны досягаемости её рук, она уже попыталась обхватить мои ноги, и теперь хватала воздух.

— Простил? Правда?! — Жанна поднялась с колен, раскинула руки и пошла ко мне. — Я тебя не разлюбила. У меня есть шанс? Хоть один?

— Простить — не значит забыть!

— У-у! Какой злопамятный бука!

— Жанна, у меня есть любимая девушка. Я сделал ей предложение!

— Та самая глухонемая хромоножка, про которую я слышала?

— Да, она именно такая после серьёзной аварии. Но она самая лучшая девушка в мире!

Как-то неожиданно я понял, почему Жанна, первая красавица на факультете, выбрала именно меня — первого отличника, совершенно не приспособленного к практической жизни. Я был перспективным женихом: работа в университете, карьера, звания и степени, Москва, заграница… Но главное — я был удобным ручным женихом. Дело не в моей кажущейся бесформенности… Несмотря на неблагоприятное первое впечатление, я был весьма своевольным и принципиальным. Всё дело — в моём нежелании конфликтов.

— Ханыжник ты, и больше никто.

Я дал себе слово ни на какие провокации не поддаваться, как бы не было больно. И я смолчал. За три минуты натянутого молчания перед мысленным взором пронеслись картины годовой давности.

Недавно видел однокурсника… Да, одного из тех, что меня били на выпускном… Да ладно, уже простил… Он сказал, что Жанна расчётливо держала меня на точно выверенной дистанции, “хранила мою чистоту”, ревностно оберегая от лишних искушений. Даже поцеловать меня — в щёчку — соизволила лишь в день моего рождения. Сама же постоянно ходила на сторону. Однокурсник говорил это со смехом уже после окончания университета. От неожиданности я хлопнул себя по лбу: «Ах я тюфяк! Я же ничего в жизни не понимаю и не вижу!»

Теперь я чувствовал себя полностью свободным. И имел основания не верить её словам о загубленной молодости. Жанна весьма ехидно сказала:

— Бессловесную наложницу приобрёл, сразу меня замечать не хочешь?!

Я стерпел бы всё, что угодно. Но когда Жанна назвала Прасковью наложницей, я резко, словно стал другим человеком, жёстко указал на дверь.

Я не ожидал такой резкой перемены в Жанне. Передо мною была несчастная страдающая влюблённая, чья застенчивость не давала волю её чувствам, и лишь теперь отчаяние обречённой на вечное одиночество девушки заставляет отчаянно цепляться за ускользающее счастье.

Она стала вдруг восхищаться моей ранней бездарной поэзией, она цитировала наизусть целые страницы. Когда Жанна успела всё это вызубрить — неужели так тщательно готовилась, предвидя любой поворот событий? — ужаснулся я.

Когда она убедилась в моей непреклонности, лицо её стало жестким, и она презрительно произнесла:

— Ладно, я за всё тебя прощаю. Привет, зубрилка.

— Жанна, ты лучше всех знаешь, что я принципиальный противник зубрёжки.

— Ух ти-и! Какой принципиальный! — Жанна ехидно засмеялась.

— Как сложилась твоя жизнь? Мне не совсем безразлична твоя судьба. Всё же два года жизни мы провели рядом, делились сокровенным.

— Вспомнил… Да, сначала ко мне клеился Аполлон… Серый. Помнишь такого? Но я его живо отшила — совершенно бесперспективный бездарь и тунеядец! После того дважды замужем была… неудачно. Но всегда помнила о тебе. Ладно, не принимай близко к сердцу. Выплакаться немного надо. Всё же первая любовь, — Жанна утерла слезу и пошла в сторону озера, изредка оглядываясь.

Плакать пошла? Локти кусать?

Подошла Прасковья.

«Это твоя бывшая жена? Прости, что вмешиваюсь. Я видела в кино точно такую женщину, только она была с ребёнком», — написала Прасковьюшка, когда я несколько успокоился.

«Бывшая однокурсница приехала искать счастья», — написал я. Хотел ещё добавить: — «Приехала искать романтику благополучной жизни и послушания ручного мужа», — но это я писать не стал, чтобы не быть подлецом. Но как в нескольких словах отгородиться от Жанны и успокоить девушку? И я написал: — «Прасковьюшка, любимая, ты — единственная и первая любовь!»

Прасковья казалась совершенно спокойной, но я знал о её страдании. Я подумал, что нужно принимать твёрдое решение.

Пришла с озера Жанна.

— Ты живёшь среди такой красоты! В полном уединении. Я немного завидую тебе. Доброй завистью. Но моё сердце стремится к сверканию и блеску столиц! Ты мог бы сделать меня счастливой! Но у тебя свой путь. Наши пути направлены в противоположные стороны.

— Я рад, что ты это поняла.

Подошёл Степан.

— Я еду в райцентр. Кого-то надо увезти? — Степан смотрел на Жанну.

— Да-да! Если возьмёте… — Жанна подхватила сумочку и беленькие перчаточки.

— Через десяток минут жду, — Степан пошёл к машине.

— Я сегодня так устала! Рыскала по заповеднику: тебя искала, хотела редкими оленятами полюбоваться. Кое-как нашла. Где-то мы разминулись, но я уже давно здесь сижу.

— Мы шли через горы, потому и разминулись. Помнишь, ты меня всё поучала, что умный в гору не пойдёт… Но я же свихнутый сумасброд! Пошёл именно в гору. Потому нам лучше не встречаться.

Жанна написала записку и показала Прасковье: «Ты самая счастливая девушка в мире. Ты выбрала самого лучшего мужчину, какой может быть на свете».

Параскева написала записку и показала Жанне. Та прочитала и обняла девушку. Лицо Жанны не выражало никакой насмешки.

После девушка показала мне ту записку: «Не я выбрала, мне Бог указал на Сашеньку».

— Но помни, зубрилка, ты сам выбрал себе судьбу! — Жанна нагло захохотала. — Пока ещё не поздно судьбу скорректировать!

— Ты угрожаешь7

— Нет, предупреждаю. В твоей жизни грядут больши-ие перемены! — Жанна ещё пуще захохотала.

Жанна подошла ко мне вплотную настолько, что я вынужден был отстраниться.

— Ну что, расстаёмся навсегда? — из глаз Жанны покатились слёзы. — Зубрилка.

— Да. Навсегда, — сказал я. — Может, увидимся! Я всегда буду помнить тебя. Я сожалею, что так всё случилось.

— Я тоже сожалею. Но так и должно быть. Ты — чистый мальчик, а я — грязная женщина. Я это поняла три года назад — на четвёртом курсе, когда ты мне посвятил прекрасное стихотворение. Я до сих пор помню строчку… Сердца из лукавых сетей выпускаю на волю… Помнишь, я тогда плакала. Уже тогда я понимала, что погублю тебя. Но инстинкт хищницы заставлял вцепиться в тебя со всей жестокостью.

— Это не моё стихотворение. Его написал Федерико Гарсиа Лорка… Вот и теперь иду по небесному полю, сердца из лукавых сетей выпускаю на волю, мальчишкам дарю золотые монетки… Н-да… Больных исцеляю… Среди маргариток неба гуляю.

Да… всё о том же. Чистый мальчик с непомерным самомнением. Гарсиа Лорка имел право так написать. Но я всё примериваю на себя.

— Саша, ты чем-то серьёзным занимаешься в заповеднике? — Жанна снова приблизилась ко мне.

— Что серьёзного могут поручить новоиспечённому выпускнику?

— Да не совсем новоиспечённому. Ты был лучшим на факультете. Слышала, ты занимаешься исчезающим видом оленей? Расскажешь про оленят? Говорят, они совсем ручные? Но ко мне не подошли… почему-то.

Степан посигналил и открыл дверцу машины.

— Но право последнего слова я оставляю за собой! — Жанна ехидно захихикала. — Ещё увидимся! Профессор… зубрилка, — она хлопнула дверцей и отвернулась.

Шум двигателя становился всё тише. Вместе с тишиной возвращалось ощущение счастья. Мы вернулись в летнюю кухню. Я нежно-нежно обнял Прасковьюшку и принялся целовать слёзки, что текли по нежным щёчкам.

Девушка засмеялась и сказала:

— Я самая счастливая. Только боюсь наше счастье потерять.

Наконец-то мы остались одни. Среди привезённых от бабушки Веры вещей нашёлся купальничек. Малюсенький, кремового цвета.

Я загорелся идеей увидеть девушку в этом купальничке.

“Может, искупаемся?” — написал я.

Через несколько минут мы шли к озеру.

На берегу девушка скинула халатик, оставшись в купальничке.

“Я никогда не видел такой красоты! Ты самая красивая девушка в мире!” — написал я.

“Ты, наверное, никогда девушек не видел?”

“Никогда-никогда. Ты — первая!”

Я не удержался и обнял девушку за тоненькую талию, наслаждаясь прикосновением к горячей спинке. Она, наверное, впервые поцеловала меня первой. Потом я взял девушку на руки и зашёл в тёплую воду озера, пока она не погрузилась в воду. Я отпустил её, и она поплыла, неожиданно погружаясь под воду на минуту и больше. Я нырнул и мигом доплыл до девушки. Мы стояли по грудь в тёплой воде и целовались.

Прасковья вдруг заплакала. Обильные слёзы потекли из глаз прямо в озеро.

“Моя любимая, единственная! Отчего глазки мокрые?” — написал я, когда мы вышли на берег.

“Я боюсь потерять тебя! Милый, ты меня настолько приручил, что я не вынесу разлуки!”

“Никакой разлуки не будет! Откуда такие мысли?”

“Ты красавец, умничка, самый достойный в мире мужчина! А я хромая, глухонемая! Разве ты захочешь жить с хромой уродиной?!”

“Я люблю тебя! Мы вечно будем жить вдвоём… с нашими детками! У тебя самая красивая хромота! Дома я тебе прочитаю про благодатное безмолвие! Ты самая красивая и добрая! Я всегда буду тебя любить, невзирая ни на какие препятствия!”

Прасковья хотела что-то написать, но я просто сковал её объятьем. И мы снова забежали в озеро. Держась за руки, мы расслабленно лежали на поверхности озера. Потом, не сговариваясь, поплыли к берегу.

— Почему ты с другими людьми говоришь, а со мною — только записками. Ты же можешь разговаривать!

— Я боюсь: вдруг что-нибудь не то или не так скажу. Я стесняюсь своего голоса. Но ты тоже объясняешься со мною записками? Я по губам понимаю.

Я не знал, что ответить. Говорить глухонемому — всё равно, что в темноте идти. Но я никогда не скажу ей этих слов.

— Не хочу напрягать тебя… боюсь, что не поймёшь… старомодная романтика эпистолярного жанра…

Я долго не решался написать, но она ждала. И я громко и отчётливо произнёс:

— А если правду — то вдруг ты догадаешься, что я… — и я закончил беззвучным шёпотом. — …тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю! — произнесла девушка вполне отчётливо и громко.

Прасковья от слабости опустилась на песок. Я рухнул перед нею на колени, взял её руки и принялся их целовать.

Девушка заплакала.

— Не тревожься! Я плачу от счастья!

© Александр Кобзев, 2021
Дата публикации: 04.05.2021 06:35:39
Просмотров: 1439

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.