Проба пера

Анатолий Агарков

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 31519 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Человек — это то, во что он верит.
/А. П. Чехов/

Карьера моя взяла в карьер – боюсь, как бы шею аллюрами не свернуть.
Едва ли освоившись на новом месте, Кукаркин затребовал к себе Селезневу. И вот уже я – и о заведующего отделом сельского хозяйства. Впрочем, зарплаты мне это не добавило: по-прежнему числился радиоорганизатором, сидел на своем месте сотрудника в кабинете сельхозотдела и исполнял обязанности его заведующего. Но, оказывается, и Лена до моего прихода была как пакетик кофе – три в одном. А настоящим завотделом была Татьяна Зюзина, которая теперь в декрете. Нужное дело!
Новая должность давала свободу выбора тем материалов. И я задумался….
В дверь постучали. Вошел мой двойной тезка, и даже родственник, который Михайлович. Он решительно пожал мою руку и уселся на Ленин стул.
- А где?
Я заметил, как мгновенно потеплел взгляд директора Сельхозтехники на мой ответ:
- Селезневой нет и больше не будет.
Анатолий Михайлович выложил на стол мятую-перемятую – не мало, видать, потетешкался – нашу газету.
- Я по поводу статьи «А что за лозунгом».
И тут все стало на свои места. Напрасны были ядовитые замечания Лены – мол, проглотил обиду-де мой родственник и утерся. Вот он, здесь – ничего не глотал, улыбается. А застал бы автора – поджал губы, наклонил голову, как бульдог, готовый вцепиться в задницу – и не жди сочувствия, конопатая!
- Чуток припозднились.
- Потрясающе! – выдохнул родственник, на мгновение увлекшись какими-то внутренними видениями, потом вернулся в реальный мир. – Я принес материал в газету.
К мятой газете на стол выложил мятую же тетрадь.
- О чем? – я отодвинул стул, скрестил руки на груди и закинул ногу на ногу.
- Все о том же, - кивнул Анатолий Михайлович, - о чем в статье у Селезневой.
При ближайшем рассмотрении оказалось не столь уж о том. Это вообще не статья для газеты, а план технического перевооружения Сельхозтехники – мол, стеллажи с запчастями, и контейнеры, вызываемые нажатием кнопки. Я с трудом давил зевоту.
Стряхнув сонливость, предложил:
- Оставляйте. Я сделаю из этого материал для газеты.
Однако родственник мой уперся:
- А разве это – не материал?
- Вы не беспокойтесь – подпись будет ваша. И гонорар.
Анатолий Михайлович глянул на записи и мрачно ухмыльнулся:
- Я бы хотел взглянуть под чем будет стоять моя подпись.
- Всенепременно.
После высочайшего визита директора райсельхозтехники вернулся к прерванным раздумьям – выбору темы. Чем успешно занимался вплоть до обеда. Уходя, глянул на себя в зеркало – отраженная ухмылка была лишена малейших признаков сочувствия.
Тема выбрана!
Это будет Увельский пищекомбинат – структурное подразделение Увельского райпотребсоюза. Серьезное предприятие. Летом 1973 года перед поступлением на ДПА я работал там два месяца – и на всю жизнь негативные впечатления.
Вернуться туда с удостоверением журналиста…. О-го-го! Дай Бог встретить моих притеснителей! Я ведь думал, думал долго об этом, а теперь имею возможность.
Пообедал, спустил на пол кота, уютно устроившегося на коленях, снял с брюк несколько прилепившихся шерстинок – все! журналист (мститель?) Агарков к бою и походу готов!
Так как там поживает Увельский пищекомбинат?
Вообще-то комбинат поживал плохо.
- Воруют и пьют, - вздохнула мастер виноразливочного цеха Клавдия Петровна. Казалось, она голосом ласкает детей неразумных – своих рабочих.
- Вы не против – я пообщаюсь?
Ага! Вот и кладовщица Платушина – жива, курилка! Сколько ж крови моей она выпила! Открывшаяся возможность сравнять счет мгновенно согрела душу. Будешь ты у меня, толстомясая, главным обличителем недостатков – ведь каждый играет, как умеет!
- Мне кажется у вас отличное чувство юмора – поднимем настроение нашим читателям?
Не ведая о моем коварстве, она пригласила в бытовую комнату, налила чаю.
Следом женщины собрались.
- Рабочие, говорите, тырят? А начальство?
- А те не воруют – так берут.
- Коммунизм, стало быть, у вас тут?
- Пока нет.
- А когда будет?
Кладовщица, прежде чем ответить, предпочла отхлебнуть глоток чаю.
- Когда настанет подходящее время, которое пока что еще не пришло.
- А кто-то пытается эту ситуацию как-то изменить?
- Кому-то надо….
- Попробуй только – получишь горбатых….
Кстати, «горбатые» - статья 33 трудового кодекса, предусматривающая увольнение нарушителя дисциплины по инициативе администрации.
Народ разговорился – успевай только слушать. Ой, какие они ядовитые! Кто мог бы подумать! Я даже голову склонил, пряча ухмылку. Набрал в грудь побольше воздуха и строчил, строчил, строчил….
Помнишь, толстомясая, как мы с твоим мужем катали двухсотлитровые бочки с грибами в подвал? Ему приезжие дали червонец, а мне…. Ты сказала – не надо, убогий, мол, обойдется!
- А что собственно здесь происходит? – в бытовку вошла девушка в белом халате. – Вы кто?
Я представился.
- И что вы здесь делаете?
- Осуществляю задание редакции.
- А вы что осуществляете? – обратилась она к собравшимся женщинам. – Не кажется вам, что это не осторожно – быть откровенными с посторонним человеком, пробравшимся сюда с определенной целью?
Захваченная врасплох Платушина откинулась на спинку стула и сердито сверкнула на меня глазами.
- Газета – орган райкома партии; наша задача – бороться с недостатками, - кротко напомнил я.
- А смотрите так, будто ведете следствие – и все пишите, пишите…. Кстати, предъявите-ка ваше удостоверение.
Она выжидательно замолчала.
Я подал документ и светски поинтересовался, заметив обручальное кольцо:
- А сестры у вас нет?
- Нет. Зачем вы спрашиваете?
- Как всегда, - вздохнул я. – Все прекрасные женщины уже замужем.
- Сомневаюсь, что здесь подходящее место для выслушивания подобных шуточек.
Похоже, тема уходит из нужного русла. Черт! Что ж, впредь наука.
С арктическим холодом в голосе девушка в белом халате заявила кладовщице:
- Я буду вам чрезвычайно признательна, Валентина Васильевна, если вы впредь не станете повторять такие инсинуации. Никогда.
У кладовщицы от изумления живот колыхнулся сам собой, а ледяные серые глаза красавицы вдруг сделались похожими на два оружейных дула.
Платушина открыла рот – и медленно закрыла. Читалась на ее лице: да что тут, к чертовой матери, творится?! и как от такой пигалицы может исходить столь чудовищная угроза? в институтах учат, надо полагать.
- Это всего лишь шутка, Аня – ни о чем всерьез мы не говорили.
- И не очень смешная! – девушка потерла запястья и нахмурилась, глядя куда-то вдаль. На скуле заиграл желвак. Она подняла голову и взглянула на меня. – Идемте, товарищ журналист, в мой кабинет.
- Господи, боже мой, Анечка, – всполошилась Платушина, - я ведь не имела в виду,… что ты на самом деле?
- Тем не менее, - резко перебила та, - все, что происходит в коллективе, относится к грифам «секретно» и «после прочтения, сжечь». Из чего следует, что если «в органе райкома партии» появится статья с обвинениями против нас, вы не сможете убедить руководство в своей невиновности. Подумайте о вытекающих из этого последствиях – будьте любезны. Особенно если… ну, все зависит от темы статьи.
Кладовщица озадаченно пожевала губу, переваривая услышанное. Затем просияла:
- Но… ведь товарищ корреспондент не будет писать о нас плохо. А что плохого о нас писать? А если… мы скажем, ничего не говорили – все сам придумал товарищ….
О себе напомнил:
- Агарков. Газета призвана вскрывать недостатки, указывать пути их устранения.
Платушина неловко поерзала широченным задом и начала медленное отползание в сторону.
- Да что вы вскрыли? Все – бабьи сплетни.
Ответом послужило лишь короткое пожатие плечами и неопределенный жест – я поднялся и пошел вслед за Аней, поджидавшей меня в дверях.
Похоже, девушка в белом халате становится просто удручающе дипломатична.
Ну, посмотрим, кто кого.
В кабинете с табличкой «Технолог производства».
Оторвавшись от созерцания моих кроссовок, хозяйка подняла голову.
- Я знаю, что у меня нет права просить об этом…. Тем не менее – о чем вы будете писать?
И криво улыбнулась – видать, через силу.
Черт бы побрал ее улыбку! Она меня обезоружила. Понимает ли, насколько опасен для руководителей предприятия мой визит? Наверное, да – и это опасение льстило мне куда больше, чем я рисковал показать. Но ей самой-то чего бояться? Уж я постараюсь, чтоб ее роль была наиболее позитивной.
- Ладно, - вздохнул, - скажу: впечатление негативное. Может быть, вы сможете показать позитивную сторону производственной деятельности вашего коллектива.
Я расслабился, готовясь слушать – она напряглась.
- Вот о чем я вас попрошу – не писать о людях с чужих слов: поговорили с Платушиной, о ней и пишите. Или обо мне – я отвечу на все ваши вопросы.
- Слово репортера, - снизошел я, выдержав хорошую паузу.
После этого расслабился полностью и даже почти развеселился. В последующие полчаса Анна рассказывала мне о делах производственных, перемежая информацию дифирамбами в адрес руководства. Лишь одно хуже субъективной критики безграмотного демоса – это еще более субъективная похвала грамотного специалиста. Совершенно очевидно, что сегодня технолог Аня ни на шаг не отпустит меня от себя – она даже не пожелала прерваться, когда после обеденного перерыва вновь из цеха донесся стук и бряк. Когда же она принялась излагать планы пищекомбината по техническому перевооружению производства, сослался на дела в редакции и удрал.
И только топая на работу, вдруг понял, что остался в дураках. Есть фамилии, есть недостатки, но я не выяснил их причины и, значит, не смогу указать путь к устранению. Раздраженно нахмурился – статья не слагалась. Все не так! И Аня тому причиной – действительно хороша дивчина! Мне следовало опасаться ее обаяния и следовать цели, с которой пришел, а я допустил ошибку. И еще – она вытянула из меня слово не критиковать начальство; просто выдавила его с упрямой прямолинейной решимостью – принудила фактически дать обет. Что делать?
Решение пришло, когда перешагивал со ступеньки на ступеньки, поднимаясь в редакцию. Я аж присвистнул. Тема получалась очень партийной. Да это же высшая справедливость – накормить этих пищеделов блюдом, приготовленным по собственному рецепту!
К тому времени, когда распахнул дверь в кабинет, я уже снова улыбался.
Уселся поудобнее за столом, оценивая свои противоречивые чувства. Жаль, что нет рядом Лены, а то выложил ей на критику – она бы конечно оценила и подсказала. Набраться смелости и рассказать идеи свои замредактору? Трудно вообразить, как она будет выслушивать еще ненаписанный материал.
Подумав об Ольге Александровне, машинально проверил, в порядке ли одежда, оправил рубашку, пригладил волосы, нахмурившись зеркалу. Немного поразмыслив, никуда не пошел.
Близился вечер, и великолепный закат освещал облака. Дорогу домой на Бугор одолевал вместе с Любашей – то ли замужней, то ли не очень, симпатичной соседкой. С детства мечтал ей сдаться на милость, но она на нашей улице в плен не брала. Хотя сегодня вручила пакет с продуктами.
- Думала, ты домой на машине ездишь, - поддела.
- Но тогда бы не встретил тебя.
- Но ты ведь не знал, что мы повстречаемся.
- К счастью встретились.
- Тебя Дуся Калмыкова пригласила на день рождения?
- О да! Только я не знаю, что ей дарить.
- Ничего не дари. Это я ее попросила тебя пригласить – сказала, в помощники.
- Ты там – тамада?
- Скорее кухарка, официантка и посудомойщица в одном лице.
- Хотелось бы знать причину твоего внимания.
- Мне кажется ты ближе других мужчин к пониманию, что существуют гораздо более важные аспекты любви, чем сумасшедшее торопливое спаривание. Взаимное доверие, например. Или терпение. Или, как это ни странно (кстати, едва ли не самое важное в моем понимании), некоторая хладнокровная и отстраненная автономия.
- Ты хочешь, чтобы мы стали друзьями? – осторожно спросил я.
- О, да! Мне нужен друг. Отчаянно нужен.
- А как же секс? – никогда не выносил подтекстов, предпочитая говорить все напрямую.
- Всему своему время – но не сразу с него!
- А я полагаю, ты достаточно сообразительна, чтобы стать интересной. Хочу сказать, что ухаживания, целью которых является половой акт, кажутся мне намного противнее, чем знаки внимания из чувства благодарности после чудной ночи любви.
Любаша напряглась.
- Это твое условие?
Я никогда не был тряпкой, обладал достаточной силой воли. Но после позорного стояния на коленях под окном бросившей меня жены создавал себя заново, прилагая к этому титанические усилия, просто героические, хоть и невидимые чужому глазу.
- Успокойся, - добродушно сказал, улыбаясь. – Если хочешь, мы будем друзьями.
Потенциальным мужем Любаши я почему-то не мог себя представить.
Проводил соседку до ворот ее дома. Родители видели и с вопросами.
- Не думаю, что дело дойдет до свахи, - честно ответил.
- Ага! – мама с явным облегчением.
- А мне она нравится, - сказал отец.
Подавил в себе желание спорить с родителями.
- Теть Дуся Калмыкова пригласила нас с Любой на свой день рождения.
- Ну, будет сплетен! – огорчилась мама.
А я вдруг поймал себя на том, что суть еще ненаписанной статьи о пищекомбинате волнует больше, чем разговоры о Любе. Мне как-то сказала Селезнева, что писать статьи дома – моветон. Но перетряхивать мозги по поводу вряд ли кто запретит. Будем считать, что у меня сдвиг по фазе на газетные темы.
Но предки опять за свое.
- Она тебе нравится? – с сомнением поинтересовалась мама.
- О, да и очень! – обрадовался, что могу сказать что-то хорошее о симпатичной соседке, зачастившей к нам в гости – по делу и так.
- И каким местом? – вопросила озадаченная мама.
Представил свой лепет – она чистюля и хлопотунья, вежливая и с высшим образованием….
- Это довольно трудно объяснить, - только и смог выдавить, наконец.
Пора менять тему.
- Был сегодня на консервном заводе: встретили хорошо – напоили чаем, на начальство жаловались…. Сейчас обдумываю статью.
Отец мгновенно заглотил наживку.
- Да? Критика будет? А тебе за нее не попухнет?
- Надо умно написать.
- Да, - сказал отец, метнув на маму горделивый взгляд. – Помнишь, как мы с корреспондентом Василия Ермолаича пропечатали в газете? – прямо с галошей на голове.
- А наказали кого? – подыграла мама.
- Нас с корреспондентом, - хихикнул отец.
- А я хочу голову председателя райпотребсоюза подать райкому на подносе.
И ухмыльнулся. Улыбка отца была более сдержанной.
- А как в райкоме к тому отнесутся?
- Возможно всякое, но я постараюсь остаться вне критики, используя все возможные пропагандистские методы.
- Ох, уж мне эти головы на подносах, - скривился отец.
Статью писал два дня: переписывал несколько раз. От первого варианта окончательный отличался как день от ночи. Весь разговор крутился вокруг того, что в коллективе пищекомбината напрочь отсутствует воспитательная работа – нет даже Красного Уголка – отсюда и негативы: воровство, прогулы, пьянство на рабочих местах…. и так далее тому подобное. В застрельщиках толстуха Платушина, а удар прошивал все предприятие до самого верха. За словесной шелухой вывод напрашивался удручающий: там, где не ведется партийная работа, процветает антипартийная. Голову даю на отсечение, что кресло закачается под самим председателем Увельского райпотребсоюза Казанцевым Александром Андреевичем. Видел его однажды и впечатление удручающее – в свои пятьдесят он выглядел на все семьдесят пять.
Перечитав статью в сотый раз, нацепил самую сияющую улыбку и потопал к Галкиной:
- Сегодня напечатаете… или я пошел?
- Опять о дырявых крышах на фермах и больных бруцеллезом коровах? Я, как ваши стать печатаю, всегда плачу, а слезы смывают тени. Это ужасно! - вы мне должны.
- Черканите, какие любите – я достану: у меня сестра в торговле работает.
- В конце текста. Ждите….
В приемной воцарились молчание и веселый перестук печатной машинки.
- Если с пищекомбината принесут взятку, поделитесь – зря что ль печатала?
- И еще тени? Не слишком ли будет?
Вычитав напечатанный материал, понес его ответственному секретарю.
- Это начало новой кампании? – подняла брови Галина Подгайко, недавно вернувшаяся к своим обязанностям после сессии в универе.
Подавил раздражение. Можно подумать, я – еще начинающий радиоорганизатор, а не и о завотделом. Речь идет о серьезном материале, который непременно заметят в райкоме.
- Я говорю о планах. Он включен в твой творческий план?
На мое изумление:
- Все должны работать по заранее утвержденному плану.
- Я отлично справляюсь со своими обязанностями, - принялся защищаться. – Если вам что-то нужно по графику, пишите – я выполню.
- У тебя должен быть график посещения всех четырнадцати хозяйств района и предприятий, перерабатывающих сельхозпродукцию, а еще план материалов по ним в газету.
- Но выбор тем такой огромный!
- Сначала утвержденный минимум, а потом уж свободный поиск.
- Может быть, этот минимум проще спустить сверху?
- Ты хочешь поучить меня работать?
- Творческие планы требует райком или твои профессора в университете?
Галина сбавила обороты:
- Райкому и в голову не придет.
Мне не понравился такой ответ.
- Тогда так: экспериментируй университетские новшества на беспартийных сотрудниках, а меня в покое оставь – я райком в обиду не дам.
- Эти советы в помощь, - вздохнула Галина, - а не нагрузки ради для.
На мгновение задумался. Билет членства в КПСС не только открывал мне двери, за которыми козыряли мильтоны, но и осаживал таких вот ретивых начальников средней руки. Возьмем на заметку.
- Если вы мне составите творческий план, я принесу вам шоколадку самую большую, какую найду.
Мы с Галиной переглянулись и расстались на дружеской ноте.
- Боюсь, дело обстоит не так просто, - сказал Акулич о моем материале. – Товарищ Казанцев – сильный противник: райком у него по струнке ходит.
- А статья даст партии компромат на всесильного председателя райпотребсоюза.
- Свой компромат Александр Андреевич возит секретарям и заведующим к дням их рождений и прочим праздникам… так что…
- Это дань, а не компромат.
- Три секретаря, да шесть заведующих – прикинь потребности… хм… монголо-татарское иго отдыхает.
- Могло быть и хуже, если б райком не держал в руках райисполком, РОВД, РАПО, суд и прокуратуру….
Акулич послушно улыбнулся:
- И газету. Поедем сегодня получать дефицит?
Ехать пришлось в Денисово – этакий пригород Увелки. Ехать пришлось на автобусе. Магазинчик новенький, с ажурными стеклами в огромных окнах. Лучи солнца били в них, рисуя золотистые полосы на полу. Пока, выстояв очередь, Акулич представлялся, тряся удостоверением: «Мы из редакции!», я, словно загипнотизированный, следил, как удлиняются эти полосы, символизируя течение времени.
Потом еще пришлось подождать.
И, наконец, когда опустел магазин, нас пригласили в служебное помещение. Мы получили и оплатили товары, которых не было на витрине – колбасный сыр и сосиски, набор консервированных морепродуктов, сливочное масло и конфеты…. – месячная норма дефицитов по разнарядке райкома партии. Конечно, чисто теоретически было приятно входить в круг избранных, но на практике – обидно очень за державу.
С дефицитом в пакетах и радостным настроением устремился домой. А мысли все о статье. Наверное, меня пригласят в райком… или вызовут? Похвалят за правильность и своевременность… или накажут? М-дя, что-то сотворят с бедным селькором.
Новостей газета выдавала ворох. Всяких – кто где женился и на ком, кто родился, кто помер в разгар сезона…. Как в хозяйствах живут, что в районе творится. А я с нетерпением ждал статьи своей. Неделю ждал. А вернее сказать, два номера – не было ее ни в пятницу, ни в субботу….
Для себя решил – если не выйдет «Как живешь, пищекомбинат?» и во вторник, иду к ответсеку выяснять отношения.
Она заскочила в понедельник утром:
- Есть информашки на первую полосу?
Подал ей несколько исписанных листов.
- В субботу в Дуванкуле клуб открыли новый – культурная жизнь, на открытии говорили, ключом будет бить.
- Слышала. Давай про клуб. Еще?
- Лидер среди дояров сменился, в честь которых флаг у райкома поднят – теперь это бригада из «Южноуральского» совхоза.
- Годится. Еще?
- Сев яровых закончился в «Приозерном».
- Еще?
- Ну, не знаю… все, стало быть.
Тут ответственный секретарь догадалась сказать о том, что интересно мне:
- Твоя статья у Ольги Александровны – изъяла из папки на подпись «Редактору» и не вернула.
Оставшись один, потянулся до хруста, почесал пятерней затылок, разудало тряхнул отросшими волосами. Пойти разобраться?
Кто-то там, внутри ахнул – с и о редактора?!
А чего? Я где работаю? Или я не член партии? Или у нас не свобода печати?
Живехонько выскочил из-за стола но, наткнувшись на собственное отражение в зеркале на двери, смутился, прицокнул языком. Ольга Александровна мне нравилась, как женщина, а я себе сейчас нет, как мужчина. От этих мыслей запылали щеки. Не по кодексу. Как быть? Что предпринять? Как препятствие преодолеть? Вот бы понять, почему она материал задержала. Зайти просто так, с посторонним вопросом? Но хитрить не хотелось. Рубануть с плеча – мол, что за ерунда? Я поджал губы для суровости лица – чего мне бояться? Мне – шантрапе из Челябинска и заядлому алиментщику?!
Кстати, заявление на алименты написал сам – чем удивил весь коллектив! – ведь мы еще с Лялькой не разведены.
Мысли сразу же унеслись к жене – как она там? с кем теперь?
Идти к начальству расхотелось, и я уехал на попутке в село.
Брал интервью у пожилой пары, когда голосистая бабья песня ворвалась в избу – от грохота грузовика задрожали стекла в рамах. Бабка сунулась к раскрытому окошку, но машина уже проскочила – только пыль клубилась по дороге.
- Свадьба, что ли? – удивилась старуха.
- Не, то доярки, - проявил осведомленность старик. – В летний лагерь, на дойку с песнями…
- А чего им не с песнями? – фыркнула хозяйка. – Машинами дают и деньжищ загребают – нам не чета.
Она предъявила вещдоками скрюченные профзаболеванием пальцы рук, и в позитивный материал мой вбила занозу – это об ощущениях.
- А как зимой-то… ой-ой-ой… лихо вспомнить.
- Чего-чего? – вмешался хозяин. – Думаешь механизаторская работа хохма?
- Ничего я не думаю. Жизнь на селе не сахар.
Я забыл про блокнот:
– А природа? А воздух деревенский? Без вина пьянит. И лечит! Я из города сюда приполз еле живой от душевных травм, а здесь возродился! И рад до черта!
- А все равно в деревне живут одни недотепы – мозги набекрень.
И дед, и бабка были едины в своем мнении.
Побывав в селе, как говорится, и запаха земли надышался полной грудью, и босы ноги в траве-мураве пыльцой окропил. И ожил….
Вернулся в редакцию с новой темой – за что старики не любят село?
Помню, когда в детстве гостил в Петровке у бабушки с дедушкой так мне дня не хватало: всюду хотелось побывать – и на скотном дворе, где дедушка работал конюхом, и с бабушкой сходить за водой в Логочев колодец, и с мальчишками на озере искупаться, и на лугу за околицей побывать, где с утра заливается сенокосилка….
На всю жизнь остались воспоминания.
Приехал в редакцию и сразу за стол. Уборщица через дорогу от редакции живет. Зимой приходит – пяти еще нет; а летом – пока грядки польет, пока…. Время есть!
Сел за стол, блокнот на стол, ручку в руку… и пошел.
Заголовок успел написать – «Деревенька моя» – дверь открывается: Ольга Александровна на пороге. Я подтянулся, хоть никогда не заискивал и не лебезил перед начальством – здесь другой случай.
- Хорошо, вы на месте. Зайдите ко мне.
Я понял – разговор пойдет о статье. Приготовился спорить.
Но что увидел, не ожидал – стол накрыт граненной бутылкой коньяка и съестными деликатесами. В гостях у и о редактора председатель Увельского райпотребсоюза собственной персоной в черных очках с белой пластмассовой оправой. Три стакана налиты наполовину, третий стул придвинут к столу.
- Присаживайтесь, Анатолий Егорович. Александр Андреевич хочет с вами познакомиться.
- Да-да, - засуетился Казанцев. – Новый заведующий в газете – это надо отметить.
- Давайте за знакомство, - предложила тост Ольга Александровна.
Выпили, зажевали лимоном и сервелатом.
- Вы ешьте-ешьте, - угощала хозяйка кабинета, а гость еще наполовинил стаканы.
Кашлянул для важности и тост сказал:
- Ну, за здоровье!
Стаканы не успели прильнуть к губам, Ольга Александровна спросила, глядя в мои глаза:
- Вы настаиваете, чтобы ваш материал «Как живешь, пищекомбинат» был опубликован?
- Хороший, хороший материал, – вклинился в разговор Казанцев и зачистил. - Это вы правильно написали. Учту. Но зачем же публиковать? Начнутся проверки, комиссии разные… Оно нам не надо. Мы лучше среагируем на ваши замечания, и все исправим. Приходите через месяц – увидите сами. А напечатаете – предприятию навредите….
Мне и рта раскрыть не дали.
- Анатолий Егорович все понял – за это и выпьем!
Редакционное начальство мне улыбалось, а председатель райпотребсоюза просто стелился предо мной.
- Понятно, как не понять.
Гость налил по третьей – бутылка, похоже, была литровая.
- Вы, товарищ Агарков, в следующий раз прямо ко мне приходите – все замечания устраним. Как увидите что, так и спешите ко мне.
Он сдвинул наши стаканы:
- За дружбу настоящих мужчин!
А мне после третьего захотелось схватиться за живот и рассмеяться в лицо.
- Вы ешьте-ешьте, Анатолий Егорович, - угощала Ольга Александровна.
И я ел, перебирая потрескавшимися от жаркого деревенского солнца губами, и познавал, что визиты на пищекомбинат куда приятнее командировок в село. А после четвертого стакана обращался к Александру Андреевичу по имени-отчеству. А потом уже уверял его, что статья эта – шутка дружеская.
- Смех, сказал Хо Ши Мин, это же витамин.
Председатель потянул воздух носом:
- Продолжим где-нибудь на природе?
- Да что вы, Александр Андреевич! Вот ей Богу – вопрос утрясли, а дальше уже пьянство без повода.
- Найдем повод. Родителей помянем – родители наши тружениками были.
- А мы что – не труженики? Тунеядцы какие? Не сами себе на хлеб зарабатываем?
Меня понесло. Ольга Александровна строгим начальственным взглядом оглядела селькора, задержалась взглядом на кроссовках в репье.
- Моральности нет в нас, какая была.
Чтобы в полемику не ввязаться, до крови крепко закусил губу.
- Моральности нет – коммунизма не будет? – живо поинтересовался Казанцев.
- Коммунизм это есть советская власть плюс электрификация всей страны, - назидательно сказала хозяйка кабинета. – Колхозная деревня за последние годы добилась успехов в этом вопросе.
- Значит, все-таки будет? И скоро как?
- Как только сотрутся грани и противоположности между городом и деревней.
До сей поры я сидел и молчал, но тут…
- Одними лампочками Ильича село не обратить в коммунистическую веру.
- Значит не скоро? – Александр Андреевич скуксился разочаровано – не дожить!
Переживать из-за того, что председатель Увельского райпотребсоюза, в свои пятьдесят выглядевший на семьдесят пять, не доживет до светлого будущего всего человечества ни я, ни Ольга Александровна не собирались. Во-первых, все съедено-выпито. А во-вторых, продолжения не хотелось – по крайней мере, в его компании.
Чудный вечер так и навалился, едва вышел я из редакции.
Сергей Ческидов на автокране догнал по дороге к дому. Увидев меня, высунул из кабины свою счастливую белозубую мордаху и крикнул:
- Садись – подвезу!
В кабине:
- Штаны давай переодевай и ко мне – поможешь дом строить.
Дома, отказавшись от ужина, переоделся и потопал на поляну, где в детстве играли в футбол, а теперь капитан наш Серега Ческидов строил свой дом.
- Раствор замесить сумеешь?
- А то!
С ребятами, собравшимися на помощь товарищу, с удовольствием точил зубы. Треп избавлял голову не только от паров алкоголя, но и от разочарования за неопубликованную статью. Швыряли лопатами песок и цемент в жерло бетономешалки:
- Давай! Давай! Еще давай!
Монтировали фундамент – Сергей на кране, а мы на подсобе.
- Навались, пацаны!
И парни, в предвкушении выпивки, только что из штанов не выпрыгивали – старались все. И я в их числе. Чертом крутился Витька Стофеев – жгуче чернявый, в штормовке и джинсах. Вместо «вира» и «майна», подцепив блок фундаментный за крюки, махал рукой крановщику:
- Прошу!
И тот поднимал и опускал, и все было слаженно, как полагается.
Дом обещал стать дворцом – по размеченной фундаментом площади, да к тому же в два этажа.
Стемнело. Сели поужинать. И выпить, конечно.
От домашнего самогона бросило в жар.
- Эй, скубент, куда ты собрался?
- Спешу, спешу, парни! В другой раз.
Широкая улыбка для всех сразу, и поколбасил в сторону дома.
Комната в отчем доме у меня была своя. И окно в ней открывалось в сад, только с зимы было заклеено. Сей недостаток я исправил – ночь ворвалась с воплями выпи из лощины, где было Займище, с лаем собак, комариным звоном.
Много о чем было подумать, лежа в постели, взглядом упершись в звездное небо. Что завтра скажут мои коллеги – слил, мол, статью за стакан коньяка? А кто бы иначе поступил? Свалить всю вину на и о редактора? Или таки самому отдуваться?
Как теперь строить отношения с Ольгой Александровной?
Не серьезно все получилось. Ожидал – сурового разговора в райкоме, а вышло застолье в кабинете начальства, где проблемная статья за шутку сошла. Только какая в том радость – слить статью за стакан коньяка? Без борьбы меня завалили – даже слова не сказал против. Другом меня называли и презирали – это, как два пальца об асфальт.
Сроду не терпел срамоты, а тут….
Не видимые в темноте, но ощутимые по звездам подкатили тучи. Как раз такие, из которых брызнуть может. Но тучки это еще куда ни шло – ветер начал делать пробежки по саду. Тронул тюль – в комнату ворвались комары. Стало не скучно: я их, они меня – будто не свои, не в наших дождевых бочках рожденные, не в малине зачатые… эх, ма!
Дождь хлынул как из ведра без всякой разминки и в миг смыл тоску.
Мысли потекли по другому.
Нет, придется рот на запоре держать – это я о статье, о визите Казанцева и завтрашнем дне. На Ольгу свой грех не свалишь – бабы очень хитрые бестии.
Совесть вдруг задала вопросы – да разве по тебе работа в редакции? с какой стати нервы рвать? семеро по лавкам дома плачут? или как? Подсказала ответ – бросить все к чертовой матери и на Ханку податься в морские части пограничных войск.
На том и уснул.
Акуличу все рассказал наутро. Тот посмотрел на меня участливо – умел поддержать, когда надо, иначе бы не выбрали в профсоюз редакции – и сказал:
- Все через это прошли. А шишки с наградами будут еще – были бы мы!
И почему-то рассказал историю о практиканте из Прибалтики.
Занесло каким-то ветром в наши палестины латыша, окончившего факультет журналистики. Три года практики по закону грозили, а он с первой недели встал на дыбы – отпустите домой! работать не буду! Бились с ним, бились – а он пакостил! Латыши рыбоглазые только на пакости и способны. Но этот был просто талантом. На демонстрацию 7 ноября изготовил портрет Кукаркина на планшете с палкой, сунул в руки работяге какому-то. Руководители района с трибуны приветствуют колонны трудящихся, которые несут портреты членов Политбюро – Брежнева, Подгорного, Косыгина… и Кукаркина! Скандал! Короче, послали за рыбоглазым наряд милиции – он уже спал в своей комнате общежития АИЗа. На требование сотрудников говорит – выйдите, я оденусь. Не зная с кем имеют дело, они – сам выходи, если стесняешься. Он вышел с одеждой под мышкой, а ментов закрыл в комнате на ключ. Как пятнадцать суток отсидел, отдал ему Аркадьич трудовую – езжай от греха.
А я не понял, в каком месте пересекалась моя проблема с выкрутасами тунеядца.

А. Агарков
январь 2016 г
http://anagarkov.890m.com

© Анатолий Агарков, 2016
Дата публикации: 09.01.2016 19:35:52
Просмотров: 2275

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.