Эпоха Пятизонья (второй романа о Косте Сабурове)

Михаил Белозёров

Форма: Роман
Жанр: Фантастика
Объём: 552621 знаков с пробелами
Раздел: "Пятизонье"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Кремлевская Зона – новая Зона, которая возникла не где-нибудь, а в сердце России – в Московском Кремле. Кремлевская Зона настолько плотно закрыта, что в нее никто не может проникнуть. Мало того, она постепенно расширяется: Бульварное кольцо – самое маленькое кольцо, потом – Садовое кольцо, и третье – Третье кольцо. Власти ничего не могут поделать. Наконец они вспоминают о черных сталкерах и направляют в Зону Костю Сабурова, единственного сталкера, обладающего хабаром судьбы. На все про все, чтобы разгадать тайну Кремлевской Зоны, у Кости Сабурова три дня. По истечении этого срока Зону планируется уничтожить ядерными ракетами. Население столицы спешно эвакуируется. Страна находится на грани политического коллапса. Однако Костя Сабуров блестяще справляется с заданием, предотвращает катастрофу и спасает страну.

Михаил Белозёров

asanri@yandex.ru

Эпоха Пятизонья

Роман

Жене в подарок.

Всем сталкерам мира посвящается.

Глава 1. Колодец времени

Костя его узнал сразу и понял, что Ред Бараско тоже его узнал, только не подал вид, а пошел, как зевака, по Большой Бронной, по левой ее стороне, мимо «Макдональдса» с большой желтой буквой «М» на торце здания, мимо чугунных лавочек, мимо фонтанов и голых деревьев, где, казалось, вечно будут толпиться фэны, азартно рассуждающие в пику Зоне на темы патчей, модов, скриншотов и коммуникаторов, туда, где тротуар узок и щербат после зимы, туда, где ветер вырывается со Спиридоновки, как из аэродинамической трубы, где хочется поплотнее застегнуть куртку и нырнуть в какой-нибудь переулок, из которого веет если не прошлым, то уж, конечно, началом этого века.
Возле газетного ларька на углу Сытинского переулка он задержался, взял почитать журнал «Men’s Life», и когда Костя подошел и увидел в отражении знакомые глаза, то понял, что за Бараско следят – еще до того, как сам Бараско подал тайный знак, означающий опасность.
Бараско почти не изменился: только ежик на голове прикрыл кожаной бейсболкой с логотипом «МТС» на затылке, а вечно грязный бинт поменял на красный шейный платок. В остальном Бараско остался прежним, словно они расстались не год с лишним назад, а вчера. Чуть косо поставленные плечи, как у бейсболиста, уголки опущенных губ, словно Бараско всегда был в чем-то виноват, и напряженно-обиженное выражение глаз. В общим, конспиратор из него был аховый, и он выделялся в толпе примерно так, как негр среди белокожих москвичей, не потому что был не по сезону загорелым и обветренным, как геолог, а потому, что на нем лежала вечная печать сталкера, и от этого некуда было деться, как некуда деться от привычки дышать.
Костя купил «Московскую правду» с кричащей передовицей «Кто сорвет невинность с Кремлевской Зоны?», дождался, когда Бараско отойдет метров на тридцать, и двинул по Большой Бронной, которая убегала чуть-чуть вниз, и через квартал уже казалось, что ты вовсе не в Москве, а совсем в другом городе, где нет башен новостроя, а есть такие вот узенькие тротуары, сосульки под водосточными трубами пяти- и девятиэтажек из прошлого века. Слежку он не заметил до самого последнего момента, даже когда вошел в бар «Патриарший» на углу Богославского, взял светлую «трешку», которую любил с тех пор, как начал пить пиво, и оглянулся, рассчитывая присесть к столику, за которым лицом к входу примостился Бараско.
В баре было сыро, накурено и грохотала музыка.
– Не хотите сыграть? – прокричал бармен и протянул «линейку» – по аналогии со спортивной.
Смысл игры заключался в том, в какую из Зон быстрее проникнут: в самую главную – Кремлевскую, Новосибирскую или в ту, что в Сосновом Бору. Ставка на Кремлевскую была самой низкой – сорок. Предпочтение отдавали Сосновому Бору, где якобы уже взломали код защиты. Ставка же на Новосибирскую Зону составляла одни и восемьдесят три сотых. Но, похоже, на нее мало ставили, потому что она была далеко – в Сибири, и черт знает что там происходит на самом деле. Народ нынче пошел недоверчивый и пугливый, подумал Костя.
– В следующий раз, – так же громко ответил он, – дай лучше фисташек.
– Следующего раза может и не быть… – с очень таинственным видом предупредил бармен, настойчиво протягивая «линейку».
– Ничего, я подожду… – кивнул Костя, давая понять, что не верит ни в чье бескорыстие.
Тема-то была старая, заезженная, и всем порядком надоела, а бармен втюхивал «линейку», которая никого не интересовала, каждому второму входящему.
Бараско сидел на краю стула так, словно готов был сорваться и бежать. Вот тогда-то Костя и заметил в окне слежку. Их было двое, и между ними существовала связь, потом что они хотя и шли по разным сторонам улицы, но действовали синхронно, и выправка у обоих была солдафонская, а о стрижке вообще даже не стоило говорить – старый армейский полубокс, с головой выдающий их обладателей. Видать, они бросили машину в соседнем переулке, потому что выглядели свежими, как огурчики, и грязная весенняя улица не успела наложить на них отпечаток.
Бараско, не глядя на Костю, сорвался, побежал, бросив на ходу то, что Костя прочитал из-за шума по губам:
– За мной!..
Костя поставил кружку на стойку перед удивленным барменом и поспешил вслед за Редом, но все равно потерял его из виду – так он быстро передвигался, и заметил только, как он мелькнул в дальнем конце кухни на фоне распахнутой двери. А когда выскочил в длинный задний двор, застроенный многочисленными навесами, помостами и лестницами, то увидел, что Бараско стоит посреди, откинув крышку канализационного люка, и машет рукой.
– Привет!.. – обрадовался Костя и расплылся в улыбке.
Ему хотелось так много сказать да и вообще вспомнить их трагическую «ходку» в Чернобыльскую Зону, полную ужаса и страданий. После таких «ходок» люди на всю жизнь становятся братьями, если не просто хорошими знакомыми. Ред – это единственный человек, которому Костя безоговорочно доверял и которому действительно был рад.
Но Бараско, не слушая его, нервно спросил:
– «Анцитаур» с тобой?! – и, бросив тревожный взгляд на кухонную дверь, полез за пазуху.
Костя кивнул и уже открыл было рот, чтобы напомнить о том, что «анцитаур» внутри него и что Бараско был свидетелем этого чудесного процесса, как Бараско, не слушая его, страшно закричал:
– Сигай! – и что есть силы толкнул Костю в бок.
Костя сделал короткий шаг, всеми силами стараясь не угодить в черный зев люка, получил еще один толчок в спину, с ужасом понял, что сейчас сломает ребра о железный обод, и рухнул, споткнувшись о крышку, но почему-то ничего не сломал и даже не почувствовал удара, а провалился «сквозь», чему даже не успел удивиться. Мимо промелькнули бетонные стены колодца, арматурная лестница, дно с черной, холодной водой. А еще он увидел, как в люк вслед за ним вниз головой сиганул Бараско, заслонив на мгновение белесое московское небо, и услышал крики:
– Стой, сволочь! Стой!
«Бах-х-х! Бах-х-х! Бах-х-х!..» – гремели выстрелы и визжали пули.

***
– … повезло, вам, батенька… – говорил врач, словно пришедший из чеховских рассказов, толстенький, маленький, с короткими пальчиками-сосисками и бородкой клинышком. – Очень повезло… еще бы каких-нибудь два миллиметра, и моменто морэ .
Что-то он этими пальчиками очень ловко делал. Что-то очень интересное и захватывающее, как будто ворожил. Косте так захотелось поглядеть, словно в детстве на что-то запретное, что он даже приподнялся и лицезрел целую секунду, а потом его едва не стошнило.
Толстенький, добродушный врач хладнокровно зашивал рану на плече Бараско. Кровью были залиты разорванная рубаха, свитер. Куртка валялась на полу. А еще клочки окровавленной ваты. Много ваты. Какие-то холодные медицинские инструменты с зажатыми в них тампонами – опять же окровавленные. Сгустки крови, как на бойне, и запах, ни с чем не сравнимый – сырой, тошнотворный, легко узнаваемый. Костю выворачивало от него еще в Зоне, еще когда он ходил в молодых сталкерах. Вот и сейчас – желудок прыгнул к горлу, а во рту появился горький вкус желчи. Горло само собой издало какие-то сдавленные звуки.
– Во-во… еще один… – услышал он словно издалека добродушный голос врача. – Лерочка…
Оказалось, что ему ассистирует медсестра – естественно, в белом халатике, естественно, в белой шапочке и естественно, с обалденно стройными ногами и вздернутым носиком.
К стройным ножкам и вздернутым носикам Костя был неравнодушен еще со школы. В этом заключалась его единственная слабость.
Ватка с нашатырем привела его в чувства. Медсестра даже похлопала его по щекам, а ее коленки – такое остренькие и соблазнительные, чуть ли не уткнулись Косте в нос. От неожиданности он закрыл глаза. Блаженный момент, который он попытался продлить как можно дольше.
– Василий Аркадиевич, ему плохо… – растерянно сообщила медсестра, призывая врача к решительным действиям.
– Бросьте его, Лерочка, бросьте… – сказал врач, даже не взглянув. – Мне ваша помощь нужнее.
– Да ему дурно!
– Ему дурно прежде всего от ваших ножек…
– Какой вы все-таки… Василий Аркадиевич!.. – вспыхнула медсестра и бросила Костю умирать в одиночестве.
– Какой, мое золотце?.. Какой?.. – наиграно вздохнул Василий Аркадиевич. – Таких, как я, теперь уже нет. Был бы я помоложе, я бы за вами приударил.
– Вот еще! – капризно отозвалась медсестра и вспыхнула, как мак.
– Лучше дайте мне зажим с иглой. И кровь уберите. Приготовьте три кубика старого доброго ампициллина и физраствор. Хорошо бы ему кровь перелить. У вас какая группа, батенька?..
Костя заставил себя подняться и, держась за стенку обеими руками, отползти в угол, где на табуретке стоял эмалированный бак с надписью «питьевая вода». Желудок все еще прыгал, как резиновый мячик, горло было перехвачено спазмом. Вода оказалась теплой, а край кружки пах каким-то знакомым лекарством, похожим на губную помаду.
– Василий Аркадиевич… – заступилась медсестра за Костю. – Он и так плохой…
В ее голосе послышались жалобные нотки.
Стоит ли меня жалеть? – думал Костя, как о постороннем. Не стоит – во мне «анцитаур» сидит. К тому же я спортсмен, бегаю по утрам и это как ее… штангу толкаю… едва не женился… вот…
Насчет «едва не женился» он, кажется, ляпнул вслух, потому что поймал удивленный взгляд хорошенькой медсестры. Дурак, подумал он. Все умные люди держат язык за зубами, особенно насчет женитьбы.
– Ничего-ничего… – добродушно произнес врач. – От пары стаканов крови от него не убудет. Так какая, говорите, у вас группа?
– Три бэ плюс… – ответил Костя, плохо понимая, что это значит.
– За-ме-ча-тель-но… – философски произнес врач. – Вашему другу несказанно повезло.
Костя хотел сказать, что друзья так не поступают, не швыряют в колодцы вниз головой и вообще, не подставляют под удар, но вместо этого едва не поперхнулся, потому что Лера ловким движением, толкая его в грудь, уложила на жесткую тахту, застеленную белой простыней, а в ногах – клеенкой, и принялась колдовать с его правой рукой. Пальцы у Леры были очень и очень ласковыми. Век бы так лежать, невольно подумал Костя и окончательно расслабился, словно попал в Чернобыльский бар «Сто рентген». Бывают еще приятные девушки, думал он, ощущая тепло ее тела. Потом, когда после дежурной фразы: «Работайте кулачком», эти самые ласковые пальчики вонзили ему в вену толстую иглу, он понял, что его подло обманули. От огорчения он закрыл глаза и принялся читать стихи Бродского: «я входил вместо дикого зверя в клетку…» – естественно, не вслух, а то Лера с такими ловкими руками окончательно запрезирает меня, думал он. Несколько раз он чувствовал, как она подходит и смотрит на него. Один раз он даже произнес:
– Со мной все нормально…
Но глаз не открыл, чтобы опять не грохнуться в обморок, потому что по прозрачным трубкам циркулировала кровь, переливаясь в пластиковый пакет, а из него – в вену Реду Бараско.
Он потерял счет времени и даже умудрился поспать. Ему приснилась какая-то фантасмагория с беготней и стремительным падением в пропасть – все то, что подсознательно волновало его в связи с последними новостями из Зоны. Новости были плохими. Кремлевская Зона расширялась, она достигла Бульварного кольца. Горожане в панике покидали город. На улицах и площадях лежали трупы. Их пожирали какие-то чудовища, похожие на циркули. Костя знал, что все равно не умрет. Он ловко убегал от чудовищ, прятался в пустых квартирах, искал хоть какое-нибудь оружие. А эти монстры, как крысы, все лезли и лезли из Зоны, а ему было так страшно, что он во сне закричал, хотя в реальности получился всего лишь стон. Внезапно Лера взяла его за руку (он учуял ее духи), провела с ней какую-то манипуляцию и сказала, как показалось ему, весьма деловым тоном:
– Сожмите в локте и полежите пять минут.
Костя открыл глаза. Бараско рядом не было, как, впрочем, и врача. Даже Лера куда-то делась. Он сел, прижимая к телу затекшую руку, и стал натягивать на нее рукав рубашки, потому что в комнате было прохладно.
– Ред… – негромко позвал он и прислушался.
Было тихо, как в погребе. Костя ожидал, что Ред вот-вот появится в одном из двух входов, но никто даже не откликнулся.
Костя разжал руку. Посмотрел на большую красную точку на локтевом сгибе, которая уже не кровоточила. Поискал, куда бы бросить ватку, бросил ее в коробку на полу у входной двери. Натянул свитер, подхватил толстую джинсовую куртку и в нетерпении заглянул вначале в правую распахнутую дверь. За дверью была большая операционная с шестиглазым фонарем над белым эмалированным столом. Не обнаружив там никого, подошел к левой двери, осторожно нажал на нее и нос к носу столкнулся с входящей Лерой. Чары были разрушены: в реальности она оказалась не такой, как он ожидал – еще более красивей и обаятельней. А очень красивых женщин Костя не любил. Он их боялся. Был у него такой порок. Особенно запоминающимися у Леры были глаза, карие – глубокие, как омут с голубоватой поволокой, как у месячных щенков, и волосы! Волос было так много, темно-каштановых колечек, блестящих, упругих, что они не убирались под шапочку.
– А где мой друг? – спросил он, чтобы только прийти в себя.
– Вашему другу еще надо полежать, – ответила Лера тем деловым тоном, который так смущал Костю. – Его отвезли в пятую палату. Три дня он пробудет у нас. Рана слишком глубокая.
– А раньше нельзя? – спросил Костя.
– Раньше не получится, – улыбнулась Лера. – А вы, правда, сталкер?
– Сталкер, – промямлил Костя в надежде, что медсестра переменит тему.
Ему почему-то было стыдно за то, что он не устроен в жизни и мается до сих пор, как с похмелья, и никак не может решиться на что-то серьезное ни с женщинами, ни с работой, которая ему не нравилась, а главное – он не знает, что делать со своей душой, которая до сих пор не нашла покоя.
– А друг ваш – черный сталкер? – не отставала медсестра.
– Черный, – сдержано кивнул Костя, – чернее не бывает.
– Здорово! – чуть-чуть наивно воскликнула красивая медсестра.
Костя с подозрением покосился на ее – шутит, что ли? Но медсестра восторгалась вполне искренне. Ну вот еще одна сумасшедшая, подумал Костя, дались ей эти черные сталкеры. Чему радуется, не пойму. Куда же мне идти? – он поглядел в сумерки за окном, чтобы сориентироваться, в какой части города находится, и понял, что на Пречистенке, потому что узнал пилоны Крымского моста. Эко нас занесло, подумал он, но без восхищения Редом, особенно его способностями к перемещению в пространстве. Еще в Зоне ЧАЭС Костя отвык удивляться хабару, которым владел Бараско.
– Вначале вам нужно принять вот это… – уверенно сказала Лера и протянула Косте стакан с жидкость.
– Что это? – он осторожно понюхал.
В стакане был спирт.
– Обязательно?
– Обязательно.
– Медицинский?
– Медицинский, – улыбнулась Лера и вмиг снова сделалась безумно красивой.
Ага, вот в чем секрет, сообразил Костя, отводя взгляд: в ее искристой улыбке. А еще в запахе. Пахла она умопомрачительно. Ни одна из его знакомых, даже Ирка Пономарева, так не пахла. С Иркой Костя расстался. Это был неоспоримый факт и отдельная история. Когда он вернулся из Чернобыльской Зоны, оказалось, что Ирка сделал себе тату на лобке и пирсинг на языке. Она вообще старалась быть суперсовременной. Тату на лобке в виде лилии он еще мог ей простить, но когда она поведала, для чего вставила себе в язык этот «гвоздик» (для минета, естественно), он понял, что это уже слишком. Чувственный мир его интересовал постольку, поскольку он существует, но не более. И расстался с ней не без сожаления именно из-за этого самого «гвоздика». И снова его величество – великое одиночество – то, от чего бессознательно убегал всю жизнь, вернулось к нему. Хуже всего, подумал он, то, что никто из моих приятельниц не искал моей дружбы: секс, любовь, развлечение, деньги – пожалуйста, но только не дружба. Сбылось предсказание Реда Бараско – все сталкеры одиночки. И я стал одиночкой. Медсестра вот понравилась. А что толку? – думал Костя, заранее тоскуя. И так у него здорово получалось, что он сам себе был не рад.
– Пейте, пейте, и сразу пойдем закусывать.
– А что положено? – он посмотрел на нее очень пристально, с любопытством. Какая же ты там, внутри?
Она нравилась ему все больше. Но внутренний голос говорил ему, что очень красивые женщины недоступны. Слишком много вокруг них крутится мужчин более успешных, чем я. Когда об этом задумываешься, перестаешь действовать. У кого круче машина, у кого толще кошелек, а кто просто нагл. У меня нет ни того, ни другого, ни третьего. Наверное, я просто сталкер.
– Положено, – ответила она, выходя из кабинета со странной улыбкой на ярких губах.
Казалось, она все поняла. В глазах ее промелькнули чертики. Совсем как у Ирки, решил он и разозлился на себя за то, что не сумел скрыть свои чувства.
– Вы прямо инквизитор, – Костя одним махом проглотил спирт, не почувствовав вкуса, и поспешил за медсестрой.
Его накормили в больничной столовой: настоящая жирная солянка с кусочком лимона, с двумя черными маслинами, две толстенные отбивные с кровью, картофельное пюре и салат, политый деревенским подсолнечным маслом. Костя еще удивился – откуда ранней весной грунтовые помидоры и огурцы. В обычной больнице так не кормят. В обычной больнице кормят тощими кашами. А потом ему дали еще большой, высокий стакан гранатового сока и необычайно свежее пирожное.
После обильной еды ему сделалось так жарко и так захотелось спать, что он завалился в ординаторской на кушетке.
Разбудил его Бараско. Он стоял над ним, тыкал в него пистолетом, у которого был зловещий черный зрачок, и твердил:
– Держи, вставай, держи, вставай!
Может, и наоборот. Костя спросонья не разобрал, а только увидел, что Бараско одет не по-больничному – в чужую кожаную куртку-реглан, и что правая рука у него на перевязи из черного с красным опять-таки же чужого галстука.
– Что случилось?! – спросил Костя, вскакивая и путаясь в пледе.
Оказывается, Лера его укрыла, пока он дремал. Где-то в глубине души, правда, теплилась надежда, что все это еще продолжение сна, а не реальность, но, увы, Ред Бараско был самым что ни на есть настоящим.
– Уходить надо! – В голосе Бараско прозвучал скрытый упрек. – Тебе твой «анцитаур» ничего не подсказывает?
Костя хотел сказать, что «анцитаур» вот уже год как молчит, но Бараско и слушать его не захотел, словно знал наперед все доводы, а крепко встряхнул левой рукой за плечо, поморщился и сказал:
– Соберись, считай, что мы в Зоне!
– В какой?
– Какая разница? В нашей, в вашей, в ихней – в какой еще?! – насмешливо ответил он так, словно все было решено.
На самом деле разница была: Чернобыльская Зона – это одно, Крым – это другое, а Москва – это третье. И все они разные, как Зона в Новосибирске или под Санкт-Петербургом. У каждой своя специфика. Говорят, что в Крымской преобладала мистика, но добрая, хотя там сам черт ногу сломит из-за ее многоликости, а в Новосибирской попроще – только «сталтехи» и «механоиды». В Сосновом же Бору – вовсе небезобидные и бесхозные «дроны», приходящие из четвертого измерения. «Дроны» отдельное природное явление. Их использовали в качестве оружия, но их надо было уметь приучать. Многие сталкеры погибли, не имея навыков дрессуры. Все это мгновенно пронеслось в голове у Кости. Не то чтобы он специально интересовался Зонами, но информацию для интереса в Интернете почитывал, боясь ощутить в себе патологическую тягу хотя бы к одной из них – то, что тоже предсказывал Бараско еще в Чернобыле. Он потряс головой и понял, что дело серьезное, очень серьезное. Бараско просто так пугать не будет. Бараско –солидный сталкер.
– Ну и молодец! – похвалил Бараско. – Идем!
Косте страшно захотелось попрощаться с красавицей Лерой, но он быстро взял себя в руки, тем более что Бараско уже стоял в дверях ординаторской и к чему-то прислушивался. Вряд ли на его месте Бараско обратил бы внимание на женщин. Косте даже стало стыдно за свои необузданные порывы. У Реда особый нюх на всякого рода опасности. Он сделал два кошачьи шага, и Костя поспешил следом, копируя его движения. В старой Чернобыльской Зоне не особенно расходишься городским шагом.
В коридоре было тихо и сумрачно, как бывает тихо и сумрачно ночью в больнице. Красавица медсестра спала за столом, уронив голову на учебник по серологии. Должно быть, учится на медицинском, с удовлетворением решил Костя. Ее каштановые волосы выбились из-под шапочки и двумя колечками лежали на щеке. Костя не удержался, наклонился и поцеловал Леру в эти самые кудряшки, вдохнув мимоходом их пьянящий запах.
Лера встрепенулась, смущенно поправила шапочку и, еще до конца не понимая, что происходит, произнесла:
– Куда же вы?..
– С-с-с… – приложил Бараско палец к губам, приоткрывая дверь и выглядывая в коридор.
– Но вам еще надо лежать… у вас же рана не закрылась… – растерянно произнесла Лера, поднимаясь и направляясь следом за Костей.
От нее пахнуло теплом и уютом. И вообще, ему показалось, что он знает ее давным-давно, сто лет, и это ощущение у него было впервые. Ни к кому из своих знакомых женщин он не испытывал такого странного чувства.
– Мы вернемся, – пообещал Ред, бесшумно, как кошка, выскакивая на лестничную клетку.
– Я вернусь… – сказал Костя, виновато протискиваясь мимо Леры.
– Швы через три дня снимете сами, – догадалась она сообщить. – Разрежете по центру и выдерните, но обязательно обработайте…
От ее запаха у Кости даже закружилась голова. Еще мгновение, и он бы остался, но Бараско зашипел, как раскаленный утюг:
– Не отставай!..
И ему пришлось уйти. Напоследок он глянул: у Леры были стройные, словно точеные, ножки. Все, я пропал, подумал он. Надо было у нее хоть телефон взять, но Бараско силой притащил его за рукав на первый этаж, мимо терапевтического отделения, к двери, которая была закрыта на обычную швабру. Бараско вышиб швабру, и они очутились на промозглой улице.
Шел мокрый снег, который тут же таял. Зеленая трава торчала жалко и обреченно. С крыш лило, из водосточных труб хлестало, сосульки, ослабленные теплом, норовили свалиться на голову. Но, похоже, Реда совершенно ничего не заботило.
– Оружие приведи в боевую готовность!
– Что?.. – Костя все еще пребывал в грезах.
– Я говорю, сделай так, чтобы пистолет стрелял.
– А… ну да… – произнес Костя, передернул затвор и проверил предохранитель.
Бараско уже свернул на асфальт вдоль стены и, оставляя черные следы, побежал в предрассветных сумерках, как больничное приведение. Костя замешкался. Само собой подразумевалось, что он должен был побежать следом, но обстоятельства, связанные с медсестрой, словно подменили его – будто они и не бегали с Редом в Чернобыльской Зоне целый сезон, не спасались от монстров. Кстати, подумал Костя, я так и не спросил его, что он заказал у Шара желаний? Вдруг вечную жизнь? Тогда ему нечего беспокоиться.
За набережной, в реке дрожали огни города. Мост освещали прожекторы. Из-за голых черных деревьев и больничной ограды возник яркий свет машин, и только тогда Костя словно очнулся и побежал туда, где пропал Бараско, то и дело скользя на мокрой траве и боясь в довершении ко всему грохнуться на спину. Бараско безуспешно возился с амбарным замком и ругался матом.
– Дай-ка мне, – Костя сунул в карман оружие, отстранил Реда и одним ударом тяжелого камня вырвал с мясом дужку замка.
Со стороны ворот уже мелькали фонари и бежали люди в черном, разбрызгивая весеннюю грязь.
– Так, говоришь, «анцитаур» при тебе? – ехидно спросил Ред, распахивая дверь подвала и даже не утруждая себя закрыть ее. Он взглянул на Костю так, что тому сделалось физически плохо. – Где твой чертов «анцитаур»? – спросил он, идя впереди и расшвыривая по коридору ногами лопаты, грабли и метлы. – Без «анцитаура» ты мне не нужен.
– Почему? – с обидой в голосе спросил Костя.
– Потому! – отрезал Бараско. – Ты думаешь, любят за красивые глазки? Не-е-ет, – лицо его стало дергаться, как у паралитика, глаза вылупились и смотрели прямо в душу. – Ну, где «анцитаур»? Где?!
– Да во мне! – в отчаянии выкрикнул Костя в это разъяренное лицо.
– Ладно, верю… – сразу вдруг остыл Бараско, – но, извини, проверю… я и сам слышал, что наиболее активно он действует только в Зоне. Сегодня же пойдем туда.
– Ну… пойдем… – покорно откликнулся Костя.
Он только хотел спросить, как, если это никому не удавалось. Его вдруг охватила страшная апатия. Пропало желание куда-либо идти и что-либо делать, а главное – общаться с Редом Бараско. Знаешь, что, хотелось сказать ему, иди ты к черту, великий черный сталкер! Проваливай! Мы больше не друзья! Но, естественно, ничего он не сказал – глупо дразнить Реда, когда ты сам не разобрался с самой главной Зоной страны.
Наверху уже кричали:
– Выходи с поднятыми руками, сохраним жизнь!
– Идиоты! – выругался Бараско и показал на древний канцелярский шкаф, забитый толстыми папками. – Отодвинь!
«П-ш-ш-ш…» в коридор бросили дымовую гранату. Помещение стало быстро наполняться дымом.
Костя с перепугу опрокинул шкаф на пол. За ним темнела глубокая ниша со скамейкой вдоль стены.
– Ныряй и садись! – приказал Бараско, вытаскивая из кармана бурый хабар маскировки.
– А?.. – испуганно спросил Костя, совсем некстати доставая пистолет.
– Они нас не увидят. А это убери. Ну и молодец…

***
Бараско приказал:
– Сядь и не рыпайся!
Как только Бараско уселся, внутри зажегся свет. Но сколько Костя ни крутил головой, он так и не обнаружил ни лампочки, ни другого источника света.
– Слушай… – забеспокоился он, – но ведь нас обнаружат!
– Не обнаружат, – спокойно ответил Бараско, усаживаясь рядом и закуривая сигарету. – Ну, как они нас обнаружат, если у меня артефакт типа «невидимка» с вариантом типа 3D?
– Что, есть и такое?
– Сейчас все есть, – равнодушным голосом сообщил Бараско. – Ты только не бзди очень.
– Фу-у-у… – выдавил из себя Костя. – С тобой не соскучишься. Не мог раньше предупредить?
– А я что? Я и предупреждаю, – равнодушно сообщил Бараско.
Действительно, дым шашки в нишу даже не попадал, а когда поредел и в подвал ворвались полицейские с оперативниками в гражданском – все в противогазах, все при оружии, Костя слегка опешил: они действительно не замечали ни нишу, ни свет внутри, ни их двоих, мирно сидящих на лавочке. Хотелось высунуть руку и помахать им всем.
– Ну и где?.. Где они? – спросил, судя по всему, старший группы.
Костя узнал в нем генерала Эдуарда Берлинского, начальника ГСБЗ . Государственная служба безопасности Зоны была создана исключительно ради самой Зоны. Она пришла на смену государственной службе сталкеров «Бета» и занималась примерно тем же, но еще и устраняла конкурентов. В ГСБЗ служила одна молодежь, которая презирала настоящих сталкеров, а черных люто ненавидела, потому что не понимала их романтических идеалов и стремления познать неведомое, потому что черные сталкеры были поставлены вне закона и любой желающий мог убить любого черного сталкера, и за это ему ничего не было бы. Да и не знали они ничего толком о сталкерах. Сталкеры считались деклассированными элементами, особенно черные. В Москве сталкеров извели в течение года. Кто-то из простых сталкеров залег на дно, кто-то перестал ходить в Зоны, «перекрасился», упростился до уровня обычной городской жизни, пошел работать. И только в компании своих, за стаканом горькой, вспоминал былые деньки и плакал горючими слезами, тоскуя о той – вольной и опасной жизни. Но черных сталкеров переделать было невозможно, как невозможно было переделать мир. Поэтому большинство из них предпочитало жить в Зонах. Самой тяжелой считалась Московская Зона, потому что она была самой молодой и неизученной. На периферии было проще: в Крыму и на Украине Зоны вообще никто не охранял. Почему не загребли Костю, он и сам не знал. Вероятно, посчитали, что он попал в Зону ЧАЭС случайно и сталкером не стал.
– Товарищ генерал, точно сюда заскочили! Да все видели! И следы вели…
– Следы!.. – в сердцах воскликнул генерал. – Все тщательно обыскать! Хотя… чего искать?! И так все ясно...
– Ну а теперь давай поговорим, – повернулся Бараско к Косте.
Костя словно впервые увидел его. Словно и не было того – другого Бараско – вечно тоскующего и ищущего истину жизни. Теперь перед ним сидел прагматик – желчный и злой. И не было Реду никакого дела до того, как они однажды умирали в Чернобыльской зоне, но почему-то не умерли. Реда теперь это не интересовало и разговаривать он об этом не желал, словно все кануло вечность, испарилось, пропало. Да и было ли вообще? Что я знаю, собственно, о нем? – подумал Костя. То, что он из прошлого? Это я помню. Хорошо помню. Но не знаю этого прошлого. То, что он полжизни бродил в Зоне с фашистами и сумел вырваться из зацикленного времени? Это факт. Неоспоримый факт. То, что адаптировался к настоящему? Это тоже факт! И даже очень и очень бесспорный. И то, что вытащил меня из Чернобыльской Зоны – тоже факт, только этого факта я не помню. Забыл.
– Знаешь, почему я ушел из больницы?
– Догадываюсь, – ответил Костя.
– Не потому что у меня есть какой-нибудь волшебный артефакт. Просто я подсчитал, сколько надо времени, чтобы нас вычислить.
– Поздравляю, – ответил Костя. – Минута в минуту.
– Ты не должен на меня обижаться. Дело превыше всего.
– Какое дело?
– А сам не догадался?..
– Да чего там. Ясно, что речь пойдет о Зоне, – Костя мотнул головой туда, где в его представлении находился Кремль.
– Да… к сожалению… приходится, – вздохнул Бараско. – Вот и мы кому-то стали нужны. Теперь нам за наши знания и умения деньги будут платить.
– А ты не думаешь, что моя судьба может быть короткой, что «анцитаур» не будет меня беречь?
– Нет, камень судьбы дает человеку долголетие. У тебя есть все шансы прожит лет до ста. Поэтому я и спрашиваю: «анцитаур» в тебе?
– Вот заладил! Ты же помнишь!
– Столько воды утекло. Меня послали тебя найти. Вырвали, можно сказать, из дома, из Крымской Зоны. Там сейчас сирень цветет. – На мгновение лицо Реда стало прежним – добрым и счастливым, как тогда, в Чернобыльской Зоне.
– А если я не захочу? – спросил Костя, – если у меня работа, семья?
– Нет у тебя семьи. Я узнал. Была некая Ирина Пономарева, по которой ты сох между делом в Чернобыле. Потом ты с ней расстался. Девицы у тебя задерживаются не больше, чем на два месяца. Они тебя боятся, особенно по ночам, потому что ты кричишь во сне. Кошмары тебе снятся. Друзей тоже нет. Есть родители в Кузбассе. За медсестренкой готов приударить. Вот и вся твоя жизнь. Ах, да, забыл – еще работа. Но ты на ней не горишь. Предпочитаешь ездить в командировки, отлыниваешь от общественной нагрузки. Ну?.. – он наклонился и требовательно посмотрел на него.
– Да… – невольно сознался Костя, – я помню, ты предсказывал мне такое будущее. Признаюсь, оно во многом совпало.
– Отлично, – выпрямился Бараско, словно тем самым подтверждая свои провидческие способности, – с личной жизнью уладили. Осталась работа. Тебе предложат служебную командировку на время отсутствия и место завотделом по тематике к твоему приятелю Котову.
– Ты и это знаешь? – удивился Костя.
– Я все о тебе знаю, – похлопал его Бараско по колену.
– Как тогда, в Чернобыле? – еще больше удивился Костя.
– Как тогда, – согласился Бараско, с интересом наблюдая, как капитан полиции, похожий на старика, с жидкими волосами и морщинистой кожей, внимательно разглядывает стену перед собой.
Был он испит и потаскан жизнью, но весел и дерзок.
– Неужели что-то почувствовал? – забеспокоился Костя, глядя на капитана.
– Он ничего не видит, – заверил его Бараско. – Можешь не волноваться, мы вне времени. Придется нам часа два здесь проторчать, а потом уйдем. Рука вот только начинает болеть, видать, наркоз отходит. – Он схватился за нее, тихонько застонал и словно забылся.
Рассветало. В подвал просочился робкий весенний свет. Стали различимы сырые стены с облупившейся штукатуркой. Капитан, похожий на крепкого старика, оставив в подвале розовощекого сержанта, ушел. Через полчаса он вернулся в сопровождении троих гражданских лиц и двух полицейских, которые тянули какое-то оборудование с толстыми кабелями.
Гражданские подключились и долго ходили по подвалу, изучая стены приборами, похожими на металлоискатели. Потом они с такой же дотошностью изучили пол и низкий сводчатый потолок. Явился капитан и спросил, как сатир, кривя рот:
– Ну что? Что будем докладывать генералу?
– Нет ничего, – пожал плечами гражданский. – Ни естественных пустот, ни искусственных полостей. Здание старой постройки, здесь на три метра одни камни, а потом – земля.
– Значит, ушли другим путем, – весело и ехидно резюмировал капитан, и мучительно-трагическая складка у него между бровей стала еще глубже.
Глаза у него были если не мертвыми, то по крайней мере полумертвыми точно.
– Значит, ушли, – согласился гражданский. – Они сейчас такой хабар таскают с югов, с которым запросто можно пройти даже сквозь гранит.
– Ну и прошли бы сквозь больничные стены. Чего они сюда поперлись? – хитро прищурился капитан.
Лицо его не сулило ничего хорошего.
– Откуда я знаю? – нервно ответил гражданский. – Наше дело наука.
– Чему вас только в ваших академиях учат? – насмешливо спросил капитан, не обращая внимания на то, что гражданский сердится.
Он посмотрел на стену там, где стоял шкаф, подумал немного.
– Тому и учат, – ответил гражданский. – Я, между прочим, кандидат технических наук.
– А мне хоть папа Карло! Где беглецы? Где?! А-а-а… молчишь! То-то и оно!
Кандидат наук продолжал сматывать кабели, ему молча помогали двое других. Он был похож на капитана, только чуть помоложе, но, судя по всему, водку любит не меньше, подумал Костя. Ему было одновременно интересно и страшно, он еще не до конца уверовал в чудодейственный хабар Бараско. А вдруг это просто гипноз?
– А зубило у вас есть или отбойный молоток? – капитан повеселел от собственной шутки, хотя его крупное жеваное лицо больше выражало свирепость, чем сознание долга. – Что-то я не доверяю вашей науке.
– Лом в коридоре, – ответил одни из помощников гражданского.
Капитан метнулся в коридор и вернулся с ломом в руках.
– А ну-ка… разойдись… – капитан снял бушлат, фуражку, часы с руки и, поплевав на ладони, молодецки размахнулся и ударил ломом в стену – как раз напротив носа Кости.
Костя отшатнулся и зажмурился, решив, что лом пробил стену. Однако ничего не случилось. В нише ничего не произошло. Даже не было слышно звука удара.
С наружной же стороны полетели искры. Лом отозвался жалобным стоном и едва не выскочил из жилистых рук капитана. Гражданские с укоризной посмотрели на него. «Не доверяет, – читалось в его взоре. – А еще полиция…»
– Товарищ капитан… – предложил розовощекий сержант, – может, я?..
– Отойди, сосунок! – азартно выкрикнул капитан. – У Жилина еще есть порох! А ты как думал?!!
– Я не думал… – виновато потупился сержант.
– Оно и видно. А ну-ка!..
С этими словами капитан для очистки совести ударил в стену еще три раза. Но, кроме штукатурки и острых камушков, которые, как пули, разлетались во все стороны, ничего не отбил.
– Ладно, – удовлетворенно произнес капитан, запыхавшись. Он часто моргал и тряс головой. Складка между бровей у него разгладилась. Лицо стало почти счастливым. – Завязывайте. Вот теперь здесь точно никого нет. На, отнеси на место, – и вручил сержанту лом.
Капитан с чувством выполненного долга почистил брюки, отряхнул руки и надел бушлат:
– В общем так, сворачивайтесь, пост убираем. Ни фига здесь нет! А как они ушли, одному богу известно. С этими артефактами сам черт ногу сломит. Я уже такого навидался. Иногда кажется, вот-вот схватишь черного сталкера, а он раз – и испарился! Чего глядите?!
– Ничего… – мрачно ответил гражданский, не скрывая недовольства.
– Вот как бывает! – и капитан засмеялся хриплым смехом, недобро глядя на гражданских. – Чего, обосралась наука?!
Гражданские не поддались на провокацию. Они спешно покидали подвал. Им никто не помогал. Они пыхтели под тяжестью оборудования.
– Тоже мне, миклухи-маклаи! – презрительно высказался капитан, в глазах его искрилось то ли гусарское ухарство, то ли бандитский кураж.
Розовощекий сержант осуждающе шмыгнул носом.
– Что-то хочешь сказать?! – резко спросил капитан.
– Миклухо-Маклай – путешественник, – несмело заметил розовощекий сержант и снова потупился.
– Ну пусть будут Ломоносовыми, – великодушно согласился капитан. – Какая разница? Главное, что эффект нулевой!
– Главное… – кивнул розовощекий сержант.
– Дармоеды! – с веселой наглостью сказал капитан. – Пишут диссертации, статьи в научные журналы, сайты набивают всякой заумной ерундой, а руками делать ничего не умеют. Дармоеды!
– Ага, – поддакнул розовощекий сержант, покидая подвал.
Напоследок капитан еще раз весело оглядел подвал, махнул рукой, словно беседуя с сами собой, и быстро вышел.
– Ну что? – тотчас очнулся Бараско.
– Уходят, – удовлетворенно отозвался Костя.
– А-а-а… ну я же говорил… – произнес Ред и застонал, потрогав плечо. – Стену долбали?
– Долбали. А как ты догадался?
– Они всегда долбят, – он снова застонал. – Болит, аж дергает за пятку. Сейчас уйдут, и мы пойдем.
– А куда? – не удержался Костя.
Ему хотелось заскочить на второй этаж, в хирургию, и хоть одним глазком глянуть на медсестру Леру, может быть, даже поговорить с ней.
– Потом узнаешь, – ответил Бараско, и Костя подумал, что Ред очень похож на злого капитана – такой же нервный и дерганый, только выглядит моложе.
Вдруг в кармане у Бараско зазвонил мобильник. Бараско послушал, убрал аппарат и сказал равнодушным тоном:
– Беспокоится… звонит… Говорит, что рана может открыться.
– Кто?
– Да эта, как ее?.. Медсестра…
– Лера?! – удивился он. – Дай поговорить!
– Еще чего! Не положено!
– Ну дай!
– Нет!
Костя обиделся, но спросил:
– А она тебе не показалась?..
– Нет, – рассеянно ответил Ред, думая о своем. – А тебе показалась?
– Я не знаю, – признался Костя и покраснел.
Была у него такая привычка краснеть к месту и не к месту.
– Ты что, влюбился?!
– Да вроде нет… – окончательно смутился Костя.
– Врешь! – воскликнул Ред. – Ха-ха-ха! Я в этом деле спец! Влюбился! Точно влюбился!
– Да не знаю я! – Костя отвернулся и стал почему-то думать о Лере с этой самой точки зрения влюбленности.
Это было, как неизбывная тоска сталкера, к которой он уже привык, но все-таки влюбленность, а не хвост собачий.

Глава 2
Тройная проверка

Они быстро шли вдоль стены, заросшей поверху темно-зеленым плющом, под ногами шуршала густая трава. За стеной жила промзона. Там гудели трубы и чихали паровозы, а еще гидромолот забивал сваи – с ужасно громкими звуками: «Бабах-х-х! Бабах-х-х! Бабах-х-х!»
Откуда здесь плющ в начале весны? – думал Костя, стараясь абстрагироваться от шума промзоны. Наверняка проделки Бараско, опять таскает по временам и пространству. И косился на него. Ред шел с таким видом, словно ничего не замечал. Его бейсболка была надвинута на глаза. Это придавало ему угрюмый вид. Даже красный шейный платок не оживлял его лица. Зато широкая куртка и черно-красный галстук, переброшенный через шею, делали его широким и большим. Должно быть, он очень силен, думал Костя, я никогда не видел, как он дерется кулаками. Наверное, впечатляющее зрелище.
– Пистолет у тебя? – спросил Бараско.
– Да.
– Дай мне его.
– Куда мы идем?
– Здесь недалеко дом моего отца. Там отлежимся.
– У тебя есть отец? – удивился Костя.
– А что в этом удивительного? У всех есть отцы. У меня – тоже.
– Но я думал, что ты…
– Что?..
– Что ты… в общем, что отец у тебя остался в другом времени.
– Ха! – покосился на него Бараско. – Не остался. Никто не остался, все здесь.
Костя не стал уточнять – кто все. Это показалось ему нетактичным. Захочет, сам расскажет, подумал он и, чтобы изменить реальность, прикоснулся правым кулаком к стене. Он закрыл глаза, содрал кожу на костяшках, но стена не пропала. Напротив, она сделалась объективней, потому что появилась кровь, и Костя слизнул ее. Кровь была теплой и чуть-чуть соленой на вкус.
– Кто там так звонит! – воскликнул Бараско, достав смартфон и взглянув на экран. – Между прочим, – хихикнул он, – опять сестричка твоя. О тебе беспокоится. Прислала sms’ку. Говорит, что ты ей понравился.
– Врешь… – равнодушно отреагировал Костя, подозревая Реда в розыгрыше.
– А это что?! – он сунул под нос Косте смартфон, на экране которого Костя успел прочитать лишь подпись «Лера».
– Дай поговорить! – невольно среагировал Костя.
– Еще чего? Засветишь нас, – произнес Бараско, пряча аппарат в карман.
Они как раз переходили дорогу. Из распахнутых ворот вылетела и с визгом затормозил «фольксваген» с таким ржавым капотом, что сквозь него был виден мотор, а крыша, казалось, вот-вот сядет на головы пассажиров. Костя от неожиданности ткнулся в заднее крыло коленом и предпочел обойти машину со стороны багажника, потому что заметил в зеркале белые от ярости глаза водилы.
– Слышь, чел… я чего-то не пойму-у-у?.. – открылась задняя дверь, и появилась лохматая голова.
Костя почему-то вспомнил, что мода на патлы снова в почете. Сам он предпочитал короткую, спортивную стрижку. За такую стрижку не уцепишься, говорил он приятелям на работе.
– Чего сделается твоей развалюхе? – ответил Костя и предпочел поспешить вслед за Бараско, который был на десять шагов впереди.
– Эй-й-й!..
Окрик заставил его оглянуться. Их было трое. Все в черной коже, в сапогах с металлическими вставками и в «железе» с головы до ног. Третий, который вылез последним, курил длинную, тонкую сигарету и носил темные очки «капля» в золотой оправе. Вид у него был, словно он вчера прибыл из какой-нибудь Тувы и нацепил на себя модный прикид. А еще, в руке тонкий нейтрализатор в виде шила.
– Ты чего, не видишь, куда прешь?! – тот, который нагонял Костю явно с дурными намерениями, был выше всех, и взгляд у него был мутный, как у молодого бычка, откушавшего перебродившей пшеницы.
Костя оглянулся. Бараско уходил, не оглядываясь.
– Да это сталкеры! – воскликнул длинный, разглядев Бараско. – Повеселимся?!
В следующее мгновение он нагнал Костю, а его спутники стали заходить с двух сторон, только тот, который с сигаретой, приотстал. Костя не стал дожидаться, когда длинный приблизится, а подловил его на шаге, схватил за лацканы куртки, притянул к себе и, закрываясь им от водителя с яростными глазами, ударил правой снизу вверх с загибом, туда, откуда на него смотрели мутные глаза и торчал незащищенный подбородок. Мутные глаза очень удивились и исчезли. Больше Костя с ними не стал разбираться, а каким-то звериным чутьем ощущая время, отпущенное ему на каждого нападающего, очутился рядом с водилой и ударил его не кулаком, как тот ожидал, а для быстроты дела – плечом. Был у него такой коронный удар – резкий и сильный тычок в грудь. От такого тычка ломались ребра и останавливается сердце. Водила рухнул, как мешок с костями. Все это время Костя не упускал из поля зрения третьего и повернулся к нему в тот момент, когда тот замахнулся ногой. Но то ли асфальт оказался скользким, то ли короткая и резкая подсечка, которую провел Костя, послужили причиной, только третий потерял равновесие и так грохнулся на спину, что сразу стал похож на покойника. Нейтрализатор отлетел в траву.
– Отлично! – воскликнул Бараско, подходя вразвалочку и, наверное, похлопал бы в ладоши, если бы мог. – Так ты говоришь, что «анцитаур» внутри тебя? – На лице у него бродила самая гнусная ухмылка, какая может быть только у смайлика.
Для него все то, что он увидел, выглядело так, словно Костя опережал нападавших. Но это еще не было поводом, чтобы поверить в «анцитаур» – камень судьбы. Их всего-то нашли в Чернобыльской Зоне три штуки. Один их них Бараско долго и нудно таскал с собой, но это не спасало его от хождения с фашистами по петле времени. Когда же Бараско представился случай изменить судьбу, он без сожаления обменял «анцитаур» на современное оружие. Но вышло так, что «анцитаур» сам нашел себе хозяина – Костю Сабурова. «Прилип» к нему, как банный лист. Некоторые виды хабара высшего порядка «прилипали» к людям – никто не знал, почему. Все это Ред Бараско вспомнил в мгновении ока.
– Конечно, а где ему еще быть, – пробурчал Костя, глядя на лежащих.
Водила кашлял, как сумасшедший. На губах у него пузырилась кровь.
– Лежать! Лежать! – закричал Бараско, выхватывая пистолет и направляя его на водилу, который норовил вскочить.
Но то ли тот не понял, то ли испугался и вскочил, и Бараско выстрелил. Пуля попала водиле точно в затылок. Водила упал, словно его со всей силой ударили палкой. После этого не было смысла кого-либо оставлять в живых. Район промышленный, народа – ноль, пронеслось в голове у Кости, перестреляет всех к черту.
Как только Бараско стал стрелять, Костя упал навзничь, и пули пронеслись над ним, как разъяренные шершни. Но когда Бараско направил ствол непосредственно на него – Костю, когда Костя увидел поверх мушки неживые, мертвые глаза Бараско, он все понял. Момент был слишком удобным: одним махом решить все проблемы. Первая пуля, которая вылетела из ствола, должна была ударить его в грудь, и Костя словно ощутил удар и за мгновение до него будто умер, и вторая пуля направленная живот, впилась в асфальт рядом с рукой и улетела, визжа, третья черканула так близко, что Костя дернулся. Он ощутил, что лишился уха, и схватился за голову.
– И правда… – почти восторженно пробормотал Бараско, убирая пистолет. – «Анцитаур» у тебя! Не соврал! Поздравляю! – Бараско подошел и протянул руку. – Вставай, нам еще далеко идти.
Костя ошалело поднялся, держась за правое ухо.
– Нет там у тебя ничего, – успокоил его Бараско. – Промазал я. Сегодня не твой день смерти. Судьба у тебя другая. Так что, похоже, убить тебя в ближайшие лет двадцать никто не сможет.
– Ну да… – тупо согласился Костя и убрал руку от уха.
Он и сам знал, что он бессмертен. Было у него такое ощущение – с самого детства, даже без экзотического «анцитаура».
Бараско посмотрел на его ухо и сказал:
– Я же говорю, ничего нет. Даже не покраснело.
– Жжет… – произнес Костя капризным тоном.
– Естественно, ты же его трешь.
– Я его не тру, мне больно.
– Ну нет у тебя крови, нет! На! – Бараско сунул Косте платок не первой свежести.
Костя приложил его к уху, потом убрал и посмотрел – платок был чист, как может быть чист платок после месяца употребления.
– Мне кажется, что ты мне его отстрелил, – пожаловался Костя.
– Ерунда, до свадьбы заживет, – прокомментировал Бараско. – К сожалению, ты бессмертен. Извини, у меня просто не было времени проверять тебя. А здесь такой случай. Судьба-а-а… судьба!
Он подошел к убитым, потрогал их ногой и взял себе темные очки в золотой оправе. Привычка потрошить мертвых осталась у него после Чернобыля. Сейчас полезет искать патроны, подумал Костя, но Бараско поднялся, хотя его руки так и тянулись пошарить по карманам. Тоже оттуда – из Зоны, но тогда это нужно было для выживания. А теперь зачем? Бараско поискал бы в траве еще и нейтрализатор, да времени не было. К тому же Костя пригрозил:
– А вот я сейчас развернусь и уйду!
– Никуда ты не уйдешь. Нас сейчас разыскивают все службы: ГСБЗ, полиция, ФСБ, СК и еще бог весть кто. Только ленивый не сдаст тебя с потрохами. «Анцитаур» от тюрьмы не защитит. В камере тоже можно жить. Недельку непрерывного допроса, и ты расскажешь все, что от тебя хотят услышать, и сдашь всех своих друзей.
– А я пойду и сдамся! – упрямо сказал Костя.
– У тебя сбиты костяшки на руке, – сказал Бараско. – Будешь доказывать, что не ты сначала избил бедняг, а потом застрелил с целью завладения автомобилем? Они, – Бараско мотнул головой туда, где предположительно был центр города, – тебя с удовольствием упрячут лет на двадцать, и не потому, что ты этих убил, а потому что общался и помогал черному сталкеру. А при нынешнем положении дел с Зонами – это почти что государственная измена.
Действительно, времена были тяжелыми. Великий кризис, который тянулся сорок лет кряду и все никак не заканчивался, плюс Зоны, которые возникали, как грибы после дождя, плюс напряженная международная обстановка. Президент назвал это эпохой Пятизонья, потому что каждая из пяти Зон влияла на экономику и политику страны. Вначале влияние не заметно, но когда возникла самая главная Зона страны – Кремлевская, игнорировать их стало бессмысленно и даже опасно.

***
Они свернули направо и пошли вниз. Мокрая дорога блестела под тусклым солнцем. На горизонте маячили высотки. Костя оглянулся: снова наступила ранняя весна, и после ночного снегопада в щелях асфальта и между камнями лежал мокрый снег. Плюща как не бывало, а трава только-только показалась на газонах. Чудеса с этим Бараско да и только, думал, Костя, никак не привыкну, но с временем он лихо управляется.
– Сюда, – буркнул Ред, отпирая неприметную калитку.
Они очутились на территории заброшенного завода ЖБИ. Стопки железобетонных плит, как вафельные пачки, заполняли территорию. Арки прятались под купами серого плюща и зарослями прошлогодней травы. Клены, клонившиеся до земли, создавали непроходимые дебри. Ветви боярышника и репейники цеплялись за одежду. Под ногами звенели битые бутылки.
Дороги видно не было. Ярко-бурая куртка Бараско служила для Кости ориентиром. Ред пробирался сквозь чащу, как носорог через буш, оберегая, однако, правое плечо, но ничуть не заботясь о Косте, которого пару раз стегнули по лицу ветки деревьев. Он уже начал отставать, когда дорогу им перегородила глубокая осыпавшаяся канава. Ред нырнул куда-то вбок, Костя – следом, едва не съехав вниз, но вот они уже стояли внутри железобетонных арок. Пахло мочой, калом и кострищем, валялись пластиковые бутылки, подозрительного вида мешки и старые матрасы. Должно быть, здесь ночевали бомжи.
– Быстрее, – оглянулся Бараско, уверенно перешагивая через хлам.
Костя невольно зажал рукой нос. В одном месте ему даже показалось, что под мешками лежит труп, да и вонища стояла невыносимая, но Бараско тащил его дальше и дальше, и они, свернув пару раз в боковые ходы, вдруг очутились перед стальной дверью, на которой кирпичом было накарябано матерное слово. Бараско позвонил. Дверь мгновенно открылась, словно их ждали, и тут же с гудением закрылась за их спинами. И снова они плутали по бесконечным коридорам и лестницам, то поднимаясь верх, то опускаясь в глубокие подвалы. Костя вначале еще пытался запомнить дорогу, а потом махнул рукой, полностью положившись на Бараско. Наконец Бараско так его запутал, что Костя взмолился:
– Когда мы придем-то?
– А уже пришли, – отозвался Бараско и пнул ничем не примечательную рассохшуюся дверь, а за ней еще одну, но уже стальную, массивную.
И снова она загудела, и снова отодвинулась в сторону.
За дверью началась «цивилизация»: чистые коридоры, занавески на окнах. Но без единого человека. Однако Костя, несмотря на то, что спешил, приметил пару видеокамер. В большой, длинной, как аэродром, комнате с чистыми, вымытыми окнами и глубокими кожаными диванами их уже ждали.
Костя выпучил глаза. Перед ним сидел не кто иной, как генерал-полковник Эдуард Берлинский.
Сказать, что генерал Берлинский был генералом во всех отношениях, значит, ничего не сказать. Он был монументальным, как памятник. Большое, властное лица с резкими чертами наводило на мысль о грубости его обладателя. Огромные сухопарые руки с рыжими волосами торчали из рукавов кителя, как вилы, и казались лишними для этого и без того огромного человека.
– Садитесь, садитесь… – сказал он, пряча ухмылку. – Разговор долгим будет.
Костя бухнулся на диван и стал ждать, когда его арестуют. Только зачем Бараско так старался, подумал он, можно было сдаться еще в больнице.
Бараско пожал руку генералу:
– Здравствуйте, Эдуард Петрович! – сел рядом и принялся как ни в чем не бывало попивать горячий чай с печеньем и конфетами. На что генерал со своим монументальным лицом отреагировал на удивление благосклонно и, подождав, как понял Костя, для приличия, пока Ред не насытится, сказал, обращаясь к Косте:
– Сейчас его осмотрит врач, а мы с вами побеседуем.
Ред рассмеялся и снял бейсболку. По-моему, ему вовсе не больно, решил Костя. Действительно, пришел врач в звании майора и санитар с биксом в руках, и они занялись плечом Бараско. Ред постанывал и, кажется, в какое-то мгновение вскрикнул от удовольствия.
– Ну, не будем мешать нашим эскулапам… – поднялся генерал Берлинский.
Красные лампасы на его брюках притягивали взгляд. Костя вообще общался с генералом впервые. Они отошли по мягким коврам в затемненную часть помещения, где вокруг низкого стола тоже стояли кожаные диваны.
– Мы выбрали вас, – сказал Берлинский, усаживаясь напротив, – потому что логика событий диктует нам пойти по пути сотрудничества с бывалыми людьми.
Костя промолчал. Он не считал себя бывалым. Бывалее, чем Бараско, никого не бывало. Генерал словно прочитал его мысли:
– Нам известны ваши приключения в Чернобыльской Зоне и то обстоятельство, что «анцитаур» у вас. Он ведь у вас? – спросил генерал и внимательно посмотрел на Костю.
Взгляд у него был требовательным и не терпел возражений, словно генерал решал сложную задачу и заранее знал результат.
– У меня, – разлепил сухие губы Костя.
Он незаметно боролся с особенно цепким репейником, который умудрился зацепиться за рукав свитера и никак не хотел отцепляться. А еще ему хотелось коньяка, который стоял на столе, но он стеснялся попросить.
– У него, у него, я проверил! – раздался голос Бараско с другой стороны комнаты.
Костя вспомнил недавнюю проверку, и ему стало обидно. Друг называется, подумал он с горечью. Я к нему всей душой, а он... Ему вдруг захотелось пожаловаться на Бараско. Рассказать, как они плутали в Чернобыле, как погибали их друзья, но он сдержался. Генерал был не тот человек, которому можно было поплакаться. Официальное лицо. Чин, наделенный властью. С такими людьми Костя предпочитал держаться официально, хотя с Котовым, директором студии 9DVS, дружил не один год. Но это была совсем другая ситуация – Славик Котов был сугубо гражданским человеком, своим мужиком, с которым можно было и порыбачить, и водку попить, и решить если не все, то, по крайней мере, половину жизненных вопросов.
– Ничего, ничего… – вдруг тихо и проникновенно сказал генерал. – Между друзьями всякое бывает. Мужская дружба, она на то и есть дружба. У нее свои пики и падения. Я вам скажу такую вещь, которая для вас наверняка окажется неожиданной. Не с тем, чтоб вас помирить, а чтобы вы понимали ситуацию.
Костя насторожился. Это могло быть провокацией. Он еще не доверял генералу. Да и с какой стати, если разобраться. Генерал руководил управлением, которое преследовало и ловило сталкеров. Лично Костя был против этого, но правительству виднее, думал он с тяжелым сердцем. Только непонятно, чем же сталкеры насолили стране?
– Не скрою, за вас поручился Ред Бараско, поэтому мы вам доверяем.
– Спасибо, – глупо ответил Костя и покраснел.
– Вы помните, что случилось с вами перед Шаром желаний? – спросил генерал, почему-то бросив взгляд в сторону Бараско.
Костя помолчал, вспоминая все то, что с ним произошло тогда в Чернобыльской Зоне, плохое и хорошее. Хорошего было больше, и ответил:
– Очень смутно…
– Да. Я вас понимаю, – согласился генерал. – Я читал отчет спецслужб и с Редом неоднократно беседовал. Так вот. «Дровосек» вас, несмотря на «анцитаур», должен был убить или сделать что-то такое, после чего вы не жилец, может быть, даже упечь в другое время, а ваш друг… – он снова внимательно посмотрел на Реда Бараско, над которым корпел врач в погонах, – ваш друг… испросил у Шара желаний для вас жизнь.
У Кости аж круги пошли перед глазами. Он не помнил своего последнего шага к «дровосеку», а тем более, как очутился в лесу. Выходит, Ред потратил на меня свое желание, ошарашенно подумал он. Вот в чем дело. Слишком щедро для Бараско, учитывая, что он хотел меня сегодня убить.
– Красивый поступок, ничего не скажешь, – запинаясь, согласился Костя.
– Выходит, что так… – сказал генерал Берлинский.
Подошел Бараско в накинутой на плечи куртке и сел рядом. От него сильно пахло лекарством. Вид у него был виноватым. Майор отчитался:
– Операция проведена грамотно. Заживление происходит нормально. На всякий случай сделали укол антибиотика и обезболивающего. Через пару дней снимем швы.
– Хорошо, – сказал генерал. – Вы свободны. – Он подождал, когда майор с санитаром покинут комнату, и потянулся к коньяку. – Не скрою, положение отчаянное. Прошло три месяца, а мы до сих пор топчемся на месте. Дело даже не в том, что погибла вся Софринская особая бригада оперативного назначения, а в том, что Зона расширяется. Сегодня она уже проходит вот здесь, – генерал включил аппаратуру и показал на экране световой указкой Полосу отчуждения.
Внутренняя граница Полосы почти совпадала с Бульварным кольцом, внешняя была на два квартала шире. Властям пришлось выселить кучу народа. При этом внутренняя граница Полосы отчуждения ежедневно отодвигалась от Кремля на двадцать-тридцать сантиметров. Ее фиксировали приборы.
Попытка штурма Кремлевской Зоны закончилась бесславно. Софринскую бригаду пожгли на Манежной, на Красной площади, на Варварке и на Кремлевской набережной. Кто пожег, так и осталось загадкой. Тех, кого сбросили на парашютах, даже не искали. Они испарились, как испарились и пловцы ПДС – противодиверсионных сил, которые шли в Зону по подводным каналам и трубам. Эта военная операция поставила не только столицу, но и всю страну на уши. Мало того, что операция с треском провалилась и погибло пять с лишним тысяч человек, но и цели ее не были достигнуты даже на полпроцента. Впрочем, город быстро привык и к Кремлевской Зоне, и к тому, что она окружена Полосой отчуждения. Обыватели стали сочинять анекдоты о Зоне, а газетчики – высасывать из пальца жареные факты, потому что других новостей из Зоны не было. Теперь, похоже, политики думали, как выпутаться из этого положения и решить проблему «самой главной Зоны страны», как окрестили ее в народе и в прессе. Вопрос стоял так: переносить или не переносить столицу на новое место? По всем расчетам выходило, что за год при таких темпах Кремлевская Зона расширится на сто метров. Какие-то особенно дотошные репортеры посчитали: чтобы Зона поглотила всю Москву, необходимо как минимум сто лет. Ерунда, жить можно и с Зоной, твердили многие. Расширим столицу, кричали другие. А если она сделает рывок? Если она станет непредсказуемой? Если начнет расширяться не по тридцать сантиметров, а по тридцать метров в день. Что тогда? – вопрошали третьи. На подобный вопрос никто не знал ответа. Ситуация вышла из-под контроля и походила на катастрофу. Однако самое поразительное заключалось в том, что другие четыре Зоны так себя не вели. Все остальные Зоны были спокойными, как уснувшие вулканы. В Москве же налицо была аннексия территории сердца страны. Аномалия пространства и времени. Но о времени тогда еще никто ничего не соображал.
– А зачем бригаду кинули на Зону, если не знали брода? – чуть-чуть ехидно и вовсе не стесняясь генерала, спросил Ред.
Костя понял, что Бараско намекал на нерасторопность власти и негибкость военных.
– Согласно «плану действий в непредвиденных обстоятельствах», – лихо отчеканил генерал Берлинский, и его огромные рыжие руки, лежащие на коленях, сжались в кулаки. Костя подумал, что сейчас он врежет Бараско, но генерал сказал: – Мы ведь думали, что это штучки пиндосов.
– Вот то-то и оно, – укоризненно произнес Бараско. – Без разведки, без информации поперли, и все! Как это по-нашему! Народ только погубили. Вначале надо было изучить явление!
– Вот и изучаем, – ответил, нисколько не тушуясь, генерал. – Впрочем, не волнуйтесь, кому надо, тот уже сидит за разгильдяйство и шапкозакидательство.
– Вечно у нас так… – беззлобно пробурчал Бараско.
Вой и стон стояли по всей Москве и России, вспомнил Костя. Две недели хоронили тех, кто не пропал, кто вышел без памяти, со страшными ранами и умер в больнице. В живых осталось не больше сотни человек. Только трое из них могли вспомнить, кто они такие, остальные потеряли память и сидят по психушкам с диагнозом посттравматические психозы, шизофрения и идиотизм. Врачи говорили, что память у людей была выжжена и что они стали, как травка.
– Мне поручено, – услышал он голос генерала, словно издалека, – неофициально наладить контакты с черными сталкерами. К сожалению, вас осталось не так уж много. Вот Ред Елизарович согласился сотрудничать с нами.
Костя посмотрел на Реда, словно видел его впервые. Он даже не знал, что у него есть отчество. Возмужал Ред. Действительно стал Елизаровичем. Налился силой под теплым крымским солнцем. Сделался настоящим жилистым мужиком, знающим себе цену. Дружеские чувства были спрятаны в нем глубоко под броней черного сталкера, а прошлое его не волновало. Ред, как прежде, дружески, подмигнул ему. Костя от неожиданности закашлялся. Не доверяю я теперь Реду, пусть даже он и подарил в Чернобыле мне жизнь, подумал он. А может, у него не было выхода? Может, это «анцитаур» подсуетился и сохранил мне жизнь, а я думаю на Реда?
– Ладно, давайте выпьем за сотрудничество, – словно угадал его мысли генерал. – Вы нам вот как нужны! – и черканул ребром ладони по горло.
Они чокнулись. Коньяк оказался хорош: не мягким и не грубым, а в меру крепким и вкусным, не слабоватым французским, подходящим для женщин, а – крымским, бодрящим, как раз то, что нужно для таких разговоров.
– Хорош коньяк, – задумчиво сказал генерал и налил еще. – Нам бы с этой Зоной разобраться?! – И вопросительно посмотрел на них.
Была в его словах слезная просьба, а еще – желание расположить к себе и вообще сделать беседу непринужденной. Он снял китель, повесил на спинку стула и посмотрел на Костю лаково-ласково, словно на малолетнего сына.
По-другому генерал не умеет просить, сообразил Костя и, сделав вид, что ничего не понял, потянулся за лимоном и почувствовал, что расслабляется. Он даже незаметно огляделся и только сейчас заметил видеооборудование, книжные шкафы по темным углам и огромный, как каток, стол – там, где окна были закрыты тяжелыми черными шторами. Прямо не комната, а зал, только с низким потолком.
– Я думаю, он справится, – сказал Ред Бараско, смакуя коньяк с царским величием, которое не вязалось с его обликом геолога.
– Кто, я? – удивился Костя растерянно.
– Ну а кто? – нагло рассмеялся Бараско.
Но Костя уловил в его смехе неуверенность. Или так ему показалось? Не верил Бараско даже самому себе, а говорил прежде всего для генерала – хвалил товар.
Одно дело сидеть и рассуждать, а другое – идти в неизведанную Зону. Влип я, подумал Костя, по самое не хочу. Хотя, если там все то же самое, что и в Чернобыльской Зоне, то сходить можно. И все-таки его мучили сомнения: слишком многого он наслушался об этой Зоне. Не походила она на Чернобыльскую и вообще ни на какую другую тоже. А иного опыта, кроме Чернобыльской Зоны, у Кости не было. Одна надежда на «анцитаур», который вывезет. Бедный я бедный, подумал он обреченно, и чего меня понесло на встречу с Бараско? Сидел бы сейчас на работе, пил бы кофе и трепался с друзьями, а вечером пошел бы на день рождения к Славику Котову и там напился первоклассного «джина».
– Мы ведь вначале думали, что это новое оружие американцев, – со слезой в голосе признался генерал, – поэтому все, кто имел отношения к Зонам, попали под подозрение, ну а уж черные сталкеры – в первую очередь. Правительство готовит указ о прекращении преследования сталкеров. Но пока этого указа нет, мы, так сказать, общаемся в неформальной обстановке.
– Понятно, – сказал Костя. – А что мне надо делать-то?
Ред посмотрел на него, как на идиота. В его взгляде читалось: давно пора догадаться и делать ноги.
– Вначале я расскажу вам предысторию Кремлевской зоны, – сказал генерал Берлинский.
Он только забыл, подумал Костя, что я работаю на телевидение и что мне сам Бог велел быть в курсе всех событий. Но оказывается, он знал далеко не все.
– Впервые эффект проявился двадцать пятого августа прошлого года, в десять часов утра. Над Кремлем возникло кольцевое облако, а под облаком на Ивановской площади – белый вихрь диаметром метров тридцать. В этот вихрь попали двое: гражданин Китая и искусствовед Оружейной палаты. Больше их никто не видел. Облако и вихрь, по свидетельствам очевидцев, просуществовали около получаса. Уже тогда было известно, что подобные природные явления характерны для необжитых мест Сибири и Дальнего Востока, они не проявляются в городах, а здесь взяли и проявились. Мы не были готовы. К тому же все остальные Зоны так или иначе связаны с атомными или термоядерными объектами. В нашем же случае ничего не совпадало. Нетипичная картина: ни тебе разломов, ни тектоники, ни бури, ни солнцепека. Чистое, голубое небо, солнышко. Аномалия!
– Кроме самого факта явления, – уточнил Бараско, не удержался и потянулся за коньяком.
– Да, самого факта, – невозмутимо согласился Берлинский и позвонил по телефону: – Принесите обед на троих.
В последующие две-три минуты бутылка коньяка была прикончена, разговор сместился в русло других Зон, где события, за исключением, конечно, Чернобыльской, имели совершенно иной характер.
В комнату вошли пять вышколенных официантов в колпаках и ловко накрыли стол. У Костя потекли слюнки от жирного наваристого борща и мясного рагу, салатов и закусок. А еще им подали домашние пельмени, политые сметаной, и холодную водку в запотевших графинах. Ред радостно потер ладони. Генерал на правах хозяина разливал водку и приговаривал: «Водка под пельмени – первое дело!»
Костя вспомнил, что газеты всех мастей в те времена как воды в рот набрали. Если о кольцевом облаке еще что-то писали, то о том первом вихре, предвестнике появления Кремлевской Зоны, никто слыхом не слыхивал. Перед китайцами извинились. Родственникам искусствоведа Оружейной палаты пообещали провести самое тщательное расследование. Но не успели. Да собственно, никто не знал, связано ли появление облака и вихря с последующим возникновением Зоны. Ученые пока ломали голову.
– Эдуард Петрович, вы забыли о сгоревшем батюшке.
– Ах, да… – вспомнил генерал. – Как раз накануне стабилизации Зоны сгорел отец Анисим. Рядом с ним стоял звонарь Попов. По его словам, они разговаривали перед собором Двенадцати апостолов. Вдруг внимание отца Анисима что-то привлекло со стороны Никольской башни. Он посмотрел туда. Попов тоже посмотрел, но ничего не заметил, а когда оглянулся, отец уже лежал. Лицо его чернело на глазах, а из-под одежды, но больше всего изо рта и носа шел дымок. Огня видно не было. Попов сорвал с себя куртку и накрыл отца Анисима в надежде спасти его, а когда убрал, то лицо уже обуглилось, а изо рта появилось пламя. Отец Анисим сгорел изнутри. После этого было сделано два предположения. Первое – отец Анисим увидел вспышку лазера, с помощью которого кто-то передал пучок энергии. Второе – наиболее вероятное – Кремль по непонятной причине стал местом выхода неизвестной энергии Земли.
– Сила из ничего, – брякнул Костя и едва не прикусил язык от стыда.
Генерал-полковник так на него посмотрел, что Костя осознал всю глубину своего невежества. Впрочем, точно так же генерал смотрел и на Бараско, когда тот порол чепуху. Ведь Бараско не всегда был свят. На монументальном лице генерала невозможно было прочесть никаких эмоций, кроме радения за родину. Должно быть, чин обязывает, цинично думал Костя, потихонечку и незаметно пьянея.
– Я лично склоняюсь к теории лазера, – заявил Бараско, ничуть не тушуясь и вылавливая из борща куски свинины пожирнее.
– Почему? – спросил генерал Берлинский.
– Потому что – ясно и понятно, и думать не надо. Отец Анисим стоял на траектории луча. Погиб случайно.
– Случайно он погиб в обоих случаях, – высказался Костя, снова покраснел и дал себе слово только молчать и слушать.
– Да… – задумчиво сказал генерал, наливая холодную, как лед, водку. – Только нам от этого не легче. Я к чему это все рассказываю. Вам, – он посмотрел на Костю, – надо будет опасаться всех вспышек. Впрочем, мы вам подберем соответствующее оборудование, которое, если не думать за вас будет, то, по крайней мере, предупреждать обо всем необычном, в том числе и об аномальных магнитных полях.
– Подождите, подождите, – неуверенно сказал Костя, – я еще не согласился.
В знак протеста он даже отодвинул от себя тарелку с пельменями, от которых шел умопомрачительный запах мясного бульона, специй и уксуса. Но вкуснее всего пахла горячая сметана. В общем, Костя был не против все это умять, а хорохорился для вида, сознавая в глубине души, что деваться ему некуда.
– Ну, а кто пойдет? – спросил Ред и посмотрел на него с укоризной. – Кто? Вот представь себе: некому на всем белом свете, кроме тебя!
Костя не мог себе этого представить. Не получалось. Голова была забита обрывками воспоминаний, смутными ощущениями, а еще он почему-то подумал о Лере. Больше всего ему хотелось очутиться рядом с ней и перекинуться парой фраз. Все высокие чувства о родине, о долге, о чести его почему-то не волновали. Да и существовали ли они вообще?
В комнате повисла гробовая тишина.
– Вот видишь… – добавил Ред Бараско. – «Анцитаур» только у тебя… – и осуждающе покачал головой, как будто Костя не хотел ни с кем делиться этим самым «анцитауром».
Хотел Костя напомнить, что «анцитаур» сам выбрал его и что избавиться от него невозможно, как от судьбы, но не стал. Ред и так об этом знал и наверняка просветил генерала.
– Кажется, только у меня… – обреченно согласился Костя и посмотрел на генерала, ища поддержки. Ведь должен же он понимать, что все это авантюра. Танки не прошли, а я разве пройду? – подумал он, ощущая, что его загоняют в угол. – Может, поищут кого-то другого? Ведь там же… Если это так круто, и вся бригада?.. А я один разве справлюсь. Глупость ведь! Глупость!
Но генерал Берлинский сделал вид, что не понял его:
– Я и говорю, сведем риск к минимуму. Подберем вам «умное» обмундирование…
И снова Костя его уже не слышал. Разумеется, он знал кое-что о такой технике. Она была настолько продвинутой, что еще «не пошла» ни в армию, ни в спецвойска. В последних она, может, и была, но об этом никто не говорил, потому что вероятный противник не дремал. Только поможет ли она в Кремлевской Зоне, где плавятся даже танки?
– Если только передавали энергию по лазерному лучу, – заметил генерал как ни в чем не бывало, – то должен быть приемник энергии. Естественно, все версии были отработаны. Но приемника энергии мы так и не обнаружили.
– А может, он носил временной характер? – предположил Ред, тоже уводя разговор в другое русло.
Черт, подумал Костя, точно упекут в Зону! Они уже сговорились!
– Все может быть… – философски согласился генерал и вздохнул, как больной пес. – Вопрос, временная ли Кремлевская Зона или нет, решался на самом верху и так и не был решен. Нет такого опыта ни у экспертов, ни у правительства. С подобной комбинацией условий страна столкнулась впервые.
Костя моментально протрезвел. Эдак меня женят без моего согласия, понял он и набрал в легкие воздух, чтобы выразить протест, но генерал Берлинский снова включил проектор, и Костя увидел на экране снимок Кремля из космоса, то, чего не было в Интернете: коробки сгоревших танков Т-134, сбитые К-64 и Ми-58 прямо в Тайницком саду, разрушенные мосты со стороны Кремлевской набережной и выгоревший Арсенал, который сгоряча расстреляли свои же. Больше всего танков было на Кремлевской площади. Военные почему-то решили нанести главный удар через Спасские и Никольские ворота.
– Ближайшая к нам – Угловая Арсенальная башня, – сказал генерал. – Но мы думаем, что там и труднее пройти, и что вас там наверняка будут ждать.
Кто меня там будет ждать? – думал Костя. Кто вообще знает, что я иду?
– А почему не видно тел? – спросил он, с жадность разглядывая фотографию.
– Были тела, – казалось, через целую минуту отозвался генерал Берлинский, – а потом пропали. Этот район вообще стал странным. Мы отключили электроэнергию, но по ночам в окнах Большого Кремлевского дворца горит свет и видны тени. Непонятно, кто там ходит. По очертаниям – люди, а так, кто его знает? Днем слышен колокольный перезвон, но звонарей не видно. А вообще, Кремлевская Зона, в отличие от других Зон, не просматривается. Мы вообще, подозреваем, что нам вывешивают картинку. А что за ней, мы не знаем. Поэтому и просим тебя – сходи, пожалуйста?! Сделай что-нибудь!
Костя совсем пал духом. Не хотел он идти в Зону один. Вот если бы с кем-то... Костя подумал о Бараско и даже с хитрецой посмотрел на него. Ред демонстративно отвернулся в знак того, что не одобряет позицию друга. На лице у него было написано: «Я не я и хата не моя». Гад! – подумал Костя. Бросил одного! А еще черный сталкер!
Генерал поднялся:
– Ну все! На посошок, и пора отдыхать. Сейчас вас отведут в апартаменты. А завтра мы с вами встретимся. Утро вечера мудренее. Но должок за вами…
«Какой?» – хотел спросить Костя, но промолчал.
Они выпили по полной, и Костя обреченно поплелся вслед за Редом. Нет, один я не пойду, ворочал он мыслями. Что я дурак? С Редом пойду, а один – нет! Потому что я ничего не умею, потому что меня сразу укокошат. А «анцитаур»?! Что это за штука?! А?! Нашли простака! Камень судьбы подсунули! Больше он ни о чем не думал, потому что враз опьянел и переставлял ноги чисто автоматически, стараясь не потерять из поля зрения спину Реда. На автопилоте зашел в номер, увидел широкий велюровый диван, рухнул плашмя на него и провалился в пьяный сон.
Ночью он проснулся от страшной жажды и долго не мог понять, где находится. Шарахался в темноте, пока что-то не опрокинул, и только после этого нащупал дверной косяк, а возле него – выключатель. Зажег свет и сообразил, куда попал. Большая комната, оклеенная темно-синими, почти черными бархатными обоями, с тяжелыми гардинами на окнах, была обставлена мебелью на гнутых ножках. Телевизор во всю стену. Аквариум, как бассейн, в котором плавали сонные рыбки. На стенах – картины маслом в золоченых рамах. Диван, на котором спал Костя, вообще показался ему сплошным антиквариатом. Стеклянный бар, забитый под завязку и подсвеченный изнутри разноцветными огнями. От вида водочных и коньячных бутылок Косте сделалось плохо, во рту появился кислый привкус. Он выполз из комнаты, как водолаз их трюма, и обнаружил справа от прихожей ванную. Припал к крану, и вода в нем показалась ему самой вкусной в мире. Тяжело фыркал, как тюлень, и думал о своей непутевой жизни. Больше никогда, никогда… никогда не буду пить, клялся он, поливая себе голову из душа. Капли воды стекали по груди и казались ему горячими, как кипяток. Захотелось залезть в ванну с холодной водой, но он вовремя передумал, а то бы так и уснул от удовольствия. На обратном пути обнаружил на полу куртку Бараско, постоял над ней, как над покойником, соображая, что к чему. Из соседней комнаты доносился мерный храп Бараско. Костя вытащил из кармана куртки смартфон и пошел к себе.
– Алло… – сказал он хриплым от волнения голосом, понимая, что только в пьяном виде может отчебучить что-то подобное – это я… и я… я… я тебя люблю! Не перебивай меня, иначе я забуду…
Она что-то ему залепетала о том, что волнуется, что он ушел так быстро, что бесконечно долго не звонил, но он ее перебил и сказал:
– Слушай… я страшно пьян… Я устал бороться и сейчас усну. Но перед этим хочу тебе сказать следующее. Если ты меня будешь ждать, то я вернусь!
– Откуда? – спросила она. – Где ты?! Что происходит?!
– Не спрашивай. Я сам не знаю. Но я вернусь!
– Хорошо, я буду ждать, – сказала она. – Только ты обязательно вернись.
– Я вернусь! – пообещал он. – Слово даю! – и отрубился.

Глава 3
Ошибки молодости

Его снова разбудил Бараско. На этот раз он держал в руках не пистолет, а бутылку пива, из горлышка которой лезла непокорная коричневая пена.
– Будешь?.. – спрашивал он, покачиваясь, как уличный фонарь на ветру. – Будешь, или нет?..
В окна струился дневной свет. Часы в деревянной раме на стене показывали десять утра. Пучеглазые вуалехвосты в аквариуме тыкались мордами в стекло. Бараско был в майке, трусах и в носке на одну ногу. Правая рука у него уже сносно двигалась, а глаза были пьяные-пьяные, аж стеклянные. Переживает, наверное, умилился Костя, прощая в этот момент Реду все-все его прегрешения, грубость и высокомерие черного сталкера.
– Давай… – Костя сел, расставив для равновесия ноги, и в одни присест влил в себя содержимое бутылки. – Фу-у-у… – выдохнул пивной воздух. – Что же мы так напились с тобой вчера, Елизарыч?
У него возникло чувство, что они снова в Чернобыльской Зоне, и все хорошо, как прежде, когда они дружили.
– Как что? – Бараско стоял враскорячку, стараясь сохранить равновесие и одновременно изучая содержимое бара. – А у тебя здесь лучше – выпивки навалом… рюмочки всякие... Проводы были! – хищно улыбнулся он, меняя тон на коварный и подленький.
– Чьи?!
– Твои, – насмешливо ответил Ред, выпрямляясь и рассматривая картины в дорогих багетах.
– Куда?! – Костя посмотрел на него, как на сумасшедшего.
В голове у него мелькали предположения одно страшней другого: в армии он уже служил, на войну не собирался, жениться – тоже, разве что на Лере, но это еще не факт, может, она не согласится.
– В Зону. Куда еще? – как о свершившемся факте сообщил Бараско, выбрал бутылку покрасивее и свернул ей колпачок. – Ну давай опохмеляться.
Он нашел в баре две хрустальные рюмки и подул в них.
– Я не хочу… – сказал Костя, с трудом припоминая события вчерашнего вечера.
Неужели я согласился? – никак не мог вспомнить он. Неужели?.. Вроде закусывал. Помню, что звонил Лере. Помню, что плохо было. А больше ничего... Ни-ни… От этой мысли ему стало легче. Значит, не наделал глупостей.
– Да ты не дергайся, – успокоил его Ред. – Звонил генерал, мы свободны до обеда. Что-то в Зоне произошло, он и укатил. Может, он вообще сегодня не явится. Гуляем! – и так плюхнулся в антикварное кресло, что оно жалобно отозвалось протяжным стоном, а сам Ред едва не вывалился из него.
Словно в подтверждении его слов далеко-далеко что-то грохнуло и покатилось эхом через весь город и пригороды. Посуда в баре издала мелодичный звон.
– Нет, – сказал Костя, не обращая внимания. – Не больше одной. Да и закусывать нечем.
– Хорошо, что напомнил. Айн момент! – Бараско, не очень расторопно избегая углов, метнулся к себе и через мгновение появился с банкой черной икры. – Что бы я так жил! – закричал он. – Сейчас мы ее ложками!
– Ложек нет… – напомнил Костя.
– Это я для рифмы. Значит, пальцами, – сказал Бараско, усаживаясь в кресло и ловко вскрывая банку. – Жаль, хлеба нет.
Водка в красивой фирменной бутылке с портретом какого-то усатого дядьки с булавой в руках оказалась такой дрянной, так она воняла ацетоном, что, во-первых, Бараско едва не подавился, тяжело кашлял и страшно раскраснелся, а во-вторых, если бы не Костя, точно зашвырнул бы бутылку в окно. Костя поставил бутылку в бар от греха подальше, а выбрал обычную поллитровку «Ржаной» за триста девяносто девять рубликов и принес к столу. Бараско долго и с подозрением ее нюхал, потом выпил, сипло крякнул и сказал, зачерпывая из банки пригоршню икры:
– Вот это по-нашему: запах черного хлеба и спирта, и никакой гадости!
Костя тоже выпил. Закусил, облизывая пальцы, и понял, что жизнь удалась.
– Знаешь, что?.. – сказал Ред, безуспешно пытаясь поддеть грязным ногтем бусинку черной икры с полировки стола, – я конечно, не вправе тебя учить, но первопроходцам всегда везет.
– Первопроходцы уже были, – напомнил Костя, – с танками и самолетами.
– Ну-у-у… – упрекнул его Бараско. – Понимать надо! Они шли с недобром, с силой!
– А я, значит, с добром пойду? – иронично заметил Костя.
– А ты с добром, – настырно согласился Бараско, снимая носок с ноги и кладя его на край стола. – Спокойно сходишь, посмотришь, что к чему. Оценишь обстановку и доложишь, когда вернешься. Станешь национальным героем.
– А если не вернусь? – выдохнул все свои страхи Костя и подумал о себе, как о самом большом дураке в мире.
– Куда ты денешься?! – заверил его Ред. – Тебе деваться некуда! Понимаешь? Расклад такой. Расклад! А расклад – это судьба! Может, ты еще не понял? Ты влип, милый, по крупному! У тебя один «анцитаур» чего стоит! Он тебе судьбу и накликал. Да и сам ты парень не промах, везучий, можно сказать. Уж я-то знаю! Со стороны виднее. А какой репортаж, – вспомнил он, что Костя телевизионщик, – получится! Все репортажам репортаж! Репортаж века! Сразу станешь богатым и знаменитым. Все девушки твои!
– Что же, я камеру с собой потащу? – удивился Костя.
От девушек он не отказывался. Девушки ему всегда нравились, но камеру тащить ему не хотелось – даже самую маленькую.
Бараско налил, быстренько выпил и занюхал носком. Костю едва не стошнило. Он закрыл глаза, а когда открыл, Ред наливал по новой. Водка журчала, как живительный родник.
– У тебя такое оборудование будет… – твердил он на все лады, – я краем глаза видел… оно все само сделает! Твое дело только ножками двигать. Даже думать не надо. Ну, давай! – Бараско поднял хрустальную рюмку. – Я бы с тобой пошел, да ранен, и «анцитаура» у меня нет. Веришь мне?
И такая в нем была мужественность и твердость в словах, что Костя счел нужным согласиться:
– Верю!
– А всяким разным хабаром я тебя снабжу, не волнуйся… – добавил он, стараясь взять его на храпок.
– Я и не волнуюсь, – покорно сказал Костя, выпил водку и поставил рюмку донышком вверх. – Все, я завязал.
Он почувствовал себя так, словно его пригласили на казнь, но по неизвестной причине ее отсрочили. Главное продержаться, подумал он, не поддаться на уговоры, а потом Ред и генерал сами отпадут, как пиявки. Стыдно только, что напился и нажрался на халяву.
– А я выпью, – пьяно мотнул головой Ред.
Он действительно выпил две рюмки кряду, забрал банку и ушел к себе, забыв свой носок. Кажется, он даже пару раз вытер об него руки.
Костя разделся и пошел принимать ванну. Чем дольше он лежал в холодной воде, тем тревожнее становилось у него на душе. Наконец он не выдержал и вышел, обвязавшись полотенцем. Ред храпел, как английский бульдог. В его комнате стоял тяжелый запах алкоголя. Костя вернулся в свою комнату, открыл форточку и убрал со стола носок Реда. И тут его словно огорошило. Взрыв! Был взрыв! Как я сразу не догадался, подумал он, включая телевизор модели 3DX, и на первом же канале услышал: выброс! Об этом взахлеб твердили все агентства новостей. Выброс! Ведь и в Чернобыле выброс происходил точно с таким же хлопком. Только там был выброс хабара, а здесь – чистой энергии. Никто не понимал, что это такое. Ученые пожимали плечами, а прохвосты всех мастей делали сенсационные заявления типа, что это конец света.
Показывали Лубянскую площадь – издали, с ракурса от Мясницкой. На другой стороне, где был выход из подземного перехода, пылало марево, как в домне. Зданий за ним видно не было. Они были закрыты оранжевым свечением. Над ним колыхалось черное, сажевое облако. Там что-то горело – тихо, без пламени, не по-земному разбрасывая оранжевые сполохи равномерно во все стороны, словно вставало маленькое-маленькое солнце – оранжевый диск с острыми, как бритва, лучами. Костя успел только заметить оплавленный фасад знакомого магазина, где совсем недавно покупал себе часы. А еще что-то в этой площади было не то, и вдруг он сообразил – полное отсутствие потока машин. Ни одной машины! Ни у тротуаров, ни у стоянки перед станцией метро, ни у знания ФСБ. Была в этом какая-то железная закономерность, которую Костя понять не мог. Из щелей канализационного люка столбом валил густой дым. Потом тяжелая чугунная крышка взлетела, словно пинг-понговый шарик, а из люка ударило оранжевое пламя с протуберанцами, которые взлетели выше крыш. На тротуаре и на дороге чернели комочки людей. Они был неподвижны. Никто из них не пробовал отползти в сторону. Голос за кадром сообщил, что погибло почти три сотни человек и что те, кто ранен, лишились памяти. Картинка повторилась, и Костя выключил звук.
Утро было окончательно испорчено. Костя хотел разбудить Бараско, но добился от него только нечленораздельного мата. Надо было что-то предпринимать. Куда-то идти и что-то делать. И вообще, не сидеть на месте, тем более не спать и не храпеть. По телевизору показывали город сверху. Бульварное кольцо было пустынным, как Луна. Под мостами прятались бесполезные танки. Над Кремлем тяжелые дождевые тучи собирались в кольцо.
Костя оделся и снова зашел в комнату к Бараско. Ред спал мертвецким сном, верхняя губа у него шевелилась в такт храпу. На полу валялись пустая бутылка и черный носок. В Чернобыле Ред не пил, в Чернобыле Ред берег печень. Видать, спокойная жизнь в Крыму расслабила тебя, друг, умилился Костя.
– Эй!.. – Костя пихнул Реда ногой.
– Бла-бла-бла… – пробормотал Ред, не открывая глаз.
– Я ухожу, – сказал Костя. – Эта работа не для меня. Извини… брат…
– Бла-бла-бла… – снова пробормотал Ред.
Было похоже, что он просто куда-то Костю посылает. Костя задумчиво постоял над ним. Я хоть и одиночка, подумал он, но не дурак, и решительно направился к выходу. Сейчас заеду за Лерой, и мы свалим к родителям в Кемерово, подальше отсюда, орешков поедим, думал он. Пойду работать в шахту. Буду жить, как все люди, от смены к смене, от зарплаты к зарплате. Буду получать свои кровные за физический труд, а не за болтологию на телевидении. А главное, в тайге не будет никаких чертовых Зон. Пропади они пропадом. Так рассуждал он, преисполненный чувства самосохранения.
Вдруг дверь перед ним стремительно распахнулась и на пороге, как дух, возник генерал-полковник Берлинский. Шинель на нем была расстегнула. Фуражка сидела набекрень. Большое лицо было помятым, а взгляд – отрешенным.
– Что, сынок, плохи дела?! – спросил он и быстро, как ветер, пронесся мимо Кости в комнату.
Вместе с собой он принес тревогу и неопределенность. Косте не оставалось ничего другого, как плестись следом. Было бы подло взять и сбежать. Несерьезно, не по-мужски, не по-сталкеровски. Все-таки родина в опасности и в лице генерала требовала уважения. Прежде всего надо было выяснить отношения, а потом уходить. Возьму и скажу твердо и четко, что я передумал и ухожу. А за банкет расплачусь с зарплаты.
Берлинский направился к бару, взял початую бутылку ацетоновой водки и рюмку, которая утонула в его огромном кулаке, как спичка в бочке.
– Плохо дело, брат, плохо… Бьют наших…
Он покосился на работающий телевизор, который показывал одну и ту же картинку – Лубянскую площадь, наполненную огнем и дымом, налил себе по края и, не поморщившись, выпил. Косте показалось, что генерал даже не понял, что проглотил. Его большие рыжие руки заметно дрожали.
– Приказано готовить Казанскую и Псковскую дивизии. Ставится вопрос о применении тактического ядерного оружия. А это значит – выселять город! Представляешь, что это такое: Москву выселить?! Такое только при Кутузове было! Но главное, мы не можем понять, с чем или с кем столкнулись! Как только поймем, значит, решим все проблемы! – Генерал налил себе еще рюмку и снова выпил, не поморщившись. – Ну, а ты как?! – Генерал посмотрел на Костю так, словно увидел его впервые.
– Да, собственно, я… – Костя хотел сказать, что протрезвел и хочет уйти, но понял, что генерал ждет от него другого ответа. А другой ответ застрял у него в горле. Я человек маленьких, думал он, с меня взятки гладки, я хочу домой к маме, папе и потом – я люблю Леру! Мне хочется общаться с ней, а не с Зоной, будь она трижды проклята.
Не готов был Костя громогласно заявить: «Да, я согласен идти в Зону и разведать все ее тайны, а за одно сложить свою буйную головушку!»
– А что Бараско?..
– Спит, – ответил Костя с некоторым облегчением.
– Ну конечно… – согласился генерал, – много вчера выпили. Правда, закуска была хороша, – пробормотал он. – Ну да ладно, что будем делать-то? Решился или нет?..
– Я не знаю, – признался Костя. – Я никогда один в Зону не ходил. Бараско бы…
– А что Бараско?! Ред Елизарович не дойдет даже до внешней границы Полосы отчуждения! Ты думаешь, мы не пробовали? Не совали их туда?
– Кого?.. – спросил Костя, холодея и чувствуя, что его дожимают логикой.
– Сталкеров. В том числе, и черных. Пятеро погибло.
– А я пройду?! – удивился Костя.
– Честно говоря, не знаю, – признался генерал и снова потянулся за бутылкой. – Но ни у кого не было и нет «анцитаура», только у тебя. Мы двух других сталкеров с «анцитауром» ищем, но не можем найти. Так что, брат, одна надежда на тебя, точнее, на твой «анцитаур», который тебя выведет. Обязательно выведет.
– А те?..
– А те шли вслепую, – терпеливо, словно уговаривая жениха не убегать со свадьбы, вздохнул генерал.
– Я тоже ему об этом говорил, – в дверях стоял одетый Бараско собственной персоной.
Был он, как стеклышко – трезвый и собранный, как перед прыжком в ад. Только разило от него перегаром на три метра – хоть закусывай.
– Я у тебя носок оставил, – поведал он и для убедительности пошевелил пальцами на босой ноге.
– Поищи в углу, – сказал Костя и понял, что отступать дальше некуда, что за спиной вся страна и что, собственно, за него все давно решено и он даже слово дал Лере вернуться, правда, слово давал в пьяном состоянии, но этот факт не меняет сути дела. Хорош я буду, подумал он, если начну с обмана. Она мне потом всю плешь проест. Женщины склонны к мести. Мне мама говорила. Этой мыслью он подразумевал, что готов на Лере жениться.
В это время картинка в телевизоре изменилась. Мелькнули старые фабричные корпуса из красного кирпича, стела и знакомые места, где Костя любил гулять с девушками. Был там такой ресторанчик, «Дымов и N» назывался, недалеко от клуба «Амбассадор». Место тихое, уютное. Не очень модное и потому спокойное. Из окна можно было полюбоваться и на огни Кремля, и на золотые маковки соборов. На девушек это действовало безотказно. После этого они падали в руки, как лепестки роз, нежно и покорно. Какие были вечера! – невольно вспомнил Костя.
– Да это же Софийская набережная! – закричал генерал, делая звук громче.
Бесстрастный голос репортера сообщил:
– Только что стало известно, что выброс пришелся на Москву-реку… Погибло… Беженцы… Дети… Старики… Опоры… набережная… трасса… Фалеевский переулок… Храм Софии Премудрости… в Садовниках…
Мелькнули разрушенные арки Каменного и Москворецкого мостов, старинные приземистые особнячки, огромный дом-утюг, где Костя однажды провел ночь с одной шикарной блондинкой из Большого Театра по имени Екатерина, красно-серое здание «Мосэнерго», которое вовсе стояло без крыши.
– Ну, все! – резюмировал генерал. – У нас на все про все не больше трех дней. Если не вернешься к сроку, будем бомбить и стрелять ракетами к чертовой матери. Пора с этим безобразием кончать!
Он выругался, но не зло, а с натугой, словно внутри у него что-то сломалось и энергия кончилась, как у механического зайца с барабаном.
– Это же Кремль! – воскликнул пораженный Костя, не в силах оторваться от экрана.
– Ну и что?! Потом отстроим. Французы в двенадцатом взорвали все к чертовой матери. А он стоит, и мы построим еще лучше, без Дворца съездов, он в архитектуру не вписывается. Слободу на его месте возведем. Ты не против слободы?
– Не против… – машинально ответил Костя, плохо представляя, что это такое.
– Ну и хорошо, – добавил генерал с горечью и снова налил водки. – Я, по крайней мере, за слободу!
Даже Бараско был удивлен услышанным. Он ошарашенно смотрел на генерала, который как ни в чем не бывало опрокинул рюмку в большой рот. Костя хотел сказать, что трех дней мало, что могут возникнуть непредвиденные обстоятельства, но неожиданно для самого себя ляпнул:
– Я готов!
И все! Мосты сожжены! Канаты перепилены! Пути назад нет! Ой, дурак, ой, дурак! – подумал он, но было поздно.
– Вот это молодец!!! – несказанно обрадовался генерал Берлинский. – Вот это по-нашему, по-русски! Ай да Костя Сабуров! Ай да сукин сын! Дай я тебя обниму! Дай я тебя поцелую!
Он потянулся прямо через стол, уронив фуражку, обнял Костю так, что у того затрещали ребра, и чмокнул его почему-то, как покойника, в лоб.
– Пойдем готовиться. Вечером выход. Будем выигрывать время. Целую ночь выиграем, если поспешим.
Бараско прокомментировал:
– Вот это правильно, а то тянем кота за одно место.

***
Генерал Берлинский тотчас куда-то кому-то позвонил. Понабежало офицеров все рангов, и Костю стали «рвать» на части.
Его куда-то повели, уложили. Раздели до трусов. Сняли все возможные размеры, даже объем ноздрей. Взяли пробы крови и мочи. Сняли энцефалограмму. Усадили в кресло перед монитором. Тестировали на физическую и психологическую реакции для корректировки индивидуальных программ. Надели на голову еще одну сетку с электродами и сказали, что, может быть, будет немного тошнить, но это естественно при ускоренной накачке мозгов, при этом Костя умудрился уснуть. Потом принесли супер-пупер комбез. Но вначале на Костю надели тонкий, эластичный, как паутина, комбинезон песочного цвета. Офицер, который везде сопровождал Костю, обрадовал:
– Это первый слой искусственной кожи. В принципе, даже в нем можно жить. Она будет действовать, как второй слой защиты. Пистолетная пуля ее не пробьет, автоматная – тоже, хотя ребра наверняка сломает.
Затем принесли экзокомбез из динамической брони – «титан». Костя был разочарован – на вид обычный хэбэ, раскрашенный под камуфляж цвета города.
– Не обращайте внимания, это усредненная цветовая гамма. Но как только вы выбираете функцию маскировка, вы становитесь частью пейзажа.
– Ну, что?! – в комнату стремительно вошел генерал Берлинский. – Готов? Павел Савельевич, не морочьте ему голову. Он сам все вспомнит. Правильно? – генерал по-отечески строго посмотрел на Костю. – Вернешься, твоим именем назовем одну из улиц как спасителя города. Улица имени Константина Сабурова! Как тебе? Звучит? По-моему – гордо!
– Мне нравится, – согласился Костя. – Главное, чтобы не посмертно!
Генерал натянуто засмеялся. Остальные – вслед за ним тоже. Косте стало жаль генерала:
– Я постараюсь, – пообещал он, – но я не знаю…
Все от о него требовали героизма и бравады. Он же хотел сказать, что вообще, не знает, что делать, кроме того, чему его обучили за то время, пока он спал, то есть бегать, прыгать, прятаться и выслеживать, чего было наверняка мало. Он не знал, как вести себя с многочисленными новомодными ловушками, которые, должно быть, наводнили Кремлевскую Зону, что делать с «механоидами», «сталтехами», «протеиновыми матриксами», «нитридо-платиноидами» и прочими биосистемами и металло-нуклеиновыми тварями, которые практически бессмертны. Может быть, только их в этой Зоне нет? Зато наверняка есть что-то другое, не менее смертоносное. Кажется, даже он что-то из мыслей произнес вслух. Но генерал Берлинский его уже не слушал:
– Отлично! – бодренько воскликнул он. – Сейчас никакой информации не запоминай. Она уже у тебя в голове. Ты уже знаешь, как пользоваться «титаном», что делать и куда идти. Главное – вовремя спрятаться. Внутри Зоны будешь действовать в соответствии с обстановкой. Тактике и стратегии мы тебя обучили. Займемся оружием!
Костя бодро поднялся из кресла. «Титан» сидел на нем, как влитой. В нем было даже удобнее, чем в привычной одежде. Ах, ну да!.. – вспомнил Костя, экзоскелет или экзокорсет. Я же теперь знаю, что у меня есть искусственные мышцы и что сейчас они работают на нуле. Но двигаться все равно приятно, словно тебя подталкивают под зад. Или мне только кажется?
– Сильное оружие тебе не нужно… – рассуждал генерал. – Бои на расстоянии вести не будешь. Не с кем. Тащить лишнюю тяжесть глупо, хотя у тебя и экзомышцы, но ведь энергию беречь надо, правильно?
– Правильно… – согласился Костя, полагая, что генерал плохого не предложит.
Они шли по длинному, извилистому коридору. Офицер, Павел Савельевич, приставленный к Косте, едва поспевал за ними.
– Стало быть, снайперка тебе не нужна. И все эти экзотические системы, перегруженные компьютерами и оптикой, тоже не нужны. Неизвестно, что там. Может, там такие магнитные поля, что вся электроника полетит к чертям собачим. Правильно я говорю?
– Так точно! – лихо отозвался Павел Савельевич, семенивший за Костей.
– Простое и надежное оружие для самообороны. Правильно я говорю?
– Так точно! – снова отозвался Павел Савельевич.
– А ну открывай! – приказал генерал перед массивной дверью.
Павел Савельевич повозился с замками, и дверь бесшумно отползла в сторону. Внутри тотчас зажегся свет. Костя шагнул вслед за генералом. Большущая комната была завалена оружием. Оно было везде. На стеллажах, на полках, на столах и в нишах. Все системы, собранные со всего мира. Пистолеты были нашпилены на гвозди, висели на крючках и в специальных зажимах, торчали из кобуры и даже были подвешены за специальные веревочки.
– Это мы не берем… – генерал, показывая куда-то на стол или стеллаж, говорил так быстро, что Костя не успевал реагировать. – Это тоже… Это тоже… Вот этот хорош... – Генерал Берлинский взял в руки АК-207, отдачи практически нет, стрелять можно очередями точно в яблочко, но у него останавливающее действие рассчитано на людей. А ты столкнешься с чем-то посильнее. Гранатомет будет тяжеловат. Сдохнешь! Потом вспомнишь, почему. Вот что тебе нужно! – Генерал взял со стеллажа черного «американца» АА-24. – Черта завалит! Три запасных диска тебе вполне хватит. Это сто двадцать патронов. Бьет картечью на двести метром. Выстрел в упор – смертелен. Можно стрелять очередью и одиночными. Но ты сам знаешь. Чего я тебе рассказываю.
Костя действительно знал об АА-24 буквально все, но никак не мог вспомнить, откуда и почему. Впрочем, это его уже не удивляло.
– Я думаю! – согласился он, благоговейно поглаживая непривычное оружие, у которого, вместо рожка, торчал большой толстый диск.
– Ладно, берем его! – скомандовал офицеру генерал. – И еще нам нужен пистолет. Выберем наш «пернач», надежный и простой, как топор. Калибр – девять миллиметров, две обоймы по восемнадцать патронов. Хватит за глаза!
– Есть, «пернач»! – тотчас отреагировал Павел Савельевич.
– Давай! – приказал генерал. – Хорошая, мощная штука. Отдача уменьшена по сравнению с другими моделями, целиться удобно. Думаю, что он тебе не пригодится, но на всякий случай.
– Спасибо! – Костя, словно школьник, радостно посмотрел на него.
Оружие его всегда волновало, еще с детства, когда они с отцом ходили на охоту в тайгу. Стоило ему было увидеть пистолет «пернач», как он тут же вспомнил, что когда-то стрелял из него. Конечно, это была ложная память, но Костя точно помнил, как всаживал в мишень пулю за пулей. А еще инструктор поправлял ему стойку при стрельбе с колена. Вот прогресс, восхитился он, хотя, конечно, слышал обо всех этих системах, накачивающих мозги любой информацией и оставляющих даже тактильную память мышцам.
Ему также дали нож, который не надо было затачивать три года, и кремень на шнурке из оленьей кожи.
– Все! – обрадованно сообщил генерал Берлинский. – Готов под завязку.
Косте стало аж плохо. Он почему-то думал, что процесс подготовки займет куда больше времени, и это будет бесконечно-радостным процессом, с настоящими проводами и застольем, но без сантиментов и слез. Дня два-три его устроили бы, и можно пьяненьким идти в Зону. А здесь – раз-два, и готово. Вперед, марш, беги умирай!
– И это все?.. – растерянно спросил он.
– Ну, а что еще?.. – удивился генерал и взглянул на часы, чтобы только не встречаться взглядом с Костей. – Можно дать тебе еще фонарик, но у тебя их целых три. Ночное виденье в двух системах… – начал перечислять он, – ультрафиолетовый детектор… детектор движения… индикатор опасности… инфракрасный прицел… усилители звука типа «нетопырь», контроль состояния экзомышц… шлем-самосборка…
Он много еще чего с удовольствием говорил, загибая пальцы, поросшие короткими рыжими волосами. Костя слушал и подспудно ждал появления Реда Бараско. Не хотел он уходить без него. Как-то это было не по-дружески, что ли? Ред обязательно скажет что-нибудь умное, ободряющее. А главное, он знает, что делать в Зоне.
– Ладно… ладно… – сказал генерал, заметив, что Костя долго молчит, – перед смертью не надышишься, сынок…
Павел Савельевич за спиной Костя тактично кашлянул. Генерал взглянул на него с высоты своего роста, и Павел Савельевич закашлялся еще сильнее, будто у него действительно першило в горле.
Костя нашел в себе силы промямлить:
– Я готов…
Генерал Берлинский впервые отвел глаза. Он подумал, что Сабуров покойник. Нельзя его таким пускать в Зону. Нельзя! Даже хваленый «анцитаур» не поможет. Но времени на психологическую обработку не было. Авось пронесет, решил он. Где наша не пропадала?
– Ну отлично! – бодро воскликнул он. – Пойдем! Машина уже ждет! – И смахнул сухую слезу. – Помни только, сынок, что твое задание под грифом ОПС. Операция повышенной секретности.

***
В глубине души Костя до самого последнего момента надеялся на чудо – что Ред Бараско передумает и пойдет с ним и что все будет нормально, как было нормально в той, другой Зоне. Но Ред как в воду канул.
Оказывается, он сидел в армейском «тигре», нацепив темные очки «капля» в золотой оправе. Вид у него был абсолютно деловой, и кажется, он еще принял на грудь, потому что был разговорчивым и веселым, и на Костю взглянул между делом, словно не Костя Сабуров был виновником торжества, а он – Ред Бараско – старый, битый и испытанный Зонами сталкер с неизменным шейным платком – на этот раз синего цвета.
Они меня похоронили, понял Костя, усаживаясь на заднее сиденье за водителем, похоронили живьем и даже выпили за упокой души. Четвертым с ними сел накачанный боец с автоматом, в черной вязаной шапочке:
– Ты, что ли, идешь туда?
– Ну… – нехотя подтвердил Костя, помня об ОПС.
– Ты даешь, парень! – воскликнул боец. – Я бы ни за какие коврижки не согласился. Ты и на сталкера-то не похож. Скажи, сколько тебе заплатили? Миллион хотя бы дали?
Костя так разозлился, что вроде бы случайно ткнул прикладом бойца в колено, и тот заткнулся.
– Поехали! – распорядился Ред, повернулся, посмотрел на Костю и подмигнул ему: – На!
– Что это такое?
– Хабар из Крыма, как обещал. Вот этот кормилец: с синего края дает воду, а с другого, зеленого – еду. Запомнить легко. Только надо посильнее нажать. А этот, бурый, ну, помнишь, мы сидели?..
Боец вытаращил на Реда изумленные глаза. Видно было, что Ред не хотел раскрывать свойств хабара перед бойцом и водителем. Он и в Чернобыльской Зоне вел себя так: ничего лишнего, никакой информации, и раскрывался лишь постепенно, и только в определенные моменты жизни. Слабостями их трудно было назвать. Слабостей у Бараско не было, словно он был сделан из единого куска гранита.
– А-а-а… – слабо улыбнулся Костя. – Понял… Спасибо…
Ему хотелось сказать еще много чего, например, что ему нужно увидеть Леру, что он не уверен в себе, что друзья так не поступают, что он, в конце концов, элементарно боится, но Ред уже отвернулся и смотрел вперед, на череду кленов и берез по обе стороны дороги.
Воспитывает, понял Костя, но легче ему от этого не стало.
Оказывается, они находились за МКАД, в Бутово. Костя, конечно, помнил эти места, потому что по роду деятельности мотался и в этом районе. Только на этот раз он ничего не узнавал. Эх, камеру бы сюда, подумал он, увидев, что творится и на дороге, и в окрестностях.
Вся левая полоса Варшавского шоссе была забита машинами. Все четыре полосы ревели, гудели и звенели клаксонами. Стояла дикая ругань. Если бы не блоки разделительной полосы, через которые не мог переехать и танк, то вся эта масса машин ринулась бы на правую половину. Впрочем, водителям надо было опасаться военной техники, которая беспрерывным потоком двигалась в сторону центра, и военной полиции в голубых касках, бронетранспортеры которой стояла через каждые сто метров.
Шла Белостоцкая бригада морской пехоты. В машинах сидели бойцы в черной форме. Лица у них были сосредоточенными.
– О-о-о! Силушки-то! – обрадованно произнес боец. – Навалимся!
Костя промолчал. Навалимся, думал он, как же! Наваливаются только дураки! У него, конечно же, имелись свои соображения на этот счет, хотя бы в отношении железнодорожных составов, которые были забиты под завязку. Электрички, обычные составы и даже составы, собранные из старых допотопных теплушек, двигались с черепашьей скоростью. Люди цеплялись на подножки, торчали в окнах и сидели на крышах. Но ужаснее всего выглядели те беженцы, которые шли пешком по целине, месили грязь по перелескам и болотцам с велосипедами, с ручными тачками, колясками и подводами, запряженными лошадьми.
– Черт… – пробормотал Ред Бараско, глядя на все это, и сделал глоток из бутылки, которую вытащил из-за пазухи. – Будешь? – спросил он у Кости.
Костя с удовольствием выпил бы, но его больше мучила жажда, а достать универсальный хабар в присутствии водителя и бойца он не посмел. Мало ли какую тайну для непосвященных выдаст.
– Я буду! – воскликнул боец.
– Тебе не положено, – ответил Бараско. – Ты на службе.
– Чего это не положено?! – возмутился боец. – Мне все положено. Мне даже, может, положено больше, чем тебе.
– Вот ему положено, – возразил Бараско, – он идет в Зону. Туда трезвыми не ходят, иначе мозги могут расплавиться. А тебе зачем? Твое дело нас охранять.
– Дело к вечеру. Стресс надо снять.
– Так, Кузьма, не заводись, – добродушно среагировал водитель. – Вот сейчас доставим человека по назначению, потом и примешь дозу. Хоть залейся.
– Я не пьянею, – сообщил боец и с надеждой посмотрел на Бараско. – А реакция у меня только лучше. Ну дай глотнуть!
Но разжалобить Бараско было практически бесполезным делом. Он только поцокал языком.
– Кузьма! – одернул бойца водитель.
– Ладно! Тоже мне, чертовы сталкеры, – пробормотал боец, – мало мы вас давили… – и отвернулся к окну.
Костя ожидал, что сейчас Бараско снимет очки в золотой оправе, посмотрит на бойца, как питон, а потом накажет его по полной программе, но Бараско почему-то промолчал. Должно быть, из-за меня, огорчился Костя и неприязненно покосился на бойца.
– Чего пялишься?!
– Хочу морду твою запомнить, – сказал Костя, – чтобы потом знать, кому ее набить.
Кузьма дернулся, но Костя с какой-то звериной легкостью обхватил его правой рукой за шею, подмяв под себя, и вдруг понял, что может ее сломать, как спичку. Кузьма еще раз дернулся, но как-то вяло, сразу обмяк и, несмотря на свои внушительные габариты, притих. Через мгновение он уже хрипел. Черная вязаная шапочка упала с его головы на пол.
Водитель ударил по тормозам, «тигр» пошел юзом, и Костя отпустил Кузьму. Водитель и Бараско неприязненно посмотрели на бойца.
– Жив? – спросил Бараско, набрал в рот водку и выдул ее в лицо Козьме.
– Да жив, жив, – миролюбиво констатировал водитель. – Он у нас горячий больно.
– А зачем такого взяли?
– Какого дали, такого и взяли. В принципе, он так парень ничего. Здоровый больно, вот и воображает из себя Рембо.
Боец заморгал, закашлялся и, сделав несколько судорожных вдохов, схватился за шею.
– Ну и лады, – примирительно сказал водитель. – Дай сюда автомат! – приказал он. – Теперь сиди тихо, пока мы не доедем.
Кузьма потрогал загривок и пожаловался:
– Он мне чуть шею не сломал.
– Будет тебе наука, – сказал водитель, заводя двигатель. – Держи язык за зубами. На службе пить нельзя. Устав знаешь?!
– Знаю… – вяло среагировал Кузьма и уткнулся лбом в окно.
Развязка на тридцать третьем километре МКАД походила на муравейник. Люди пытались выехать на Варшавское шоссе. В воздухе кружились вертолеты. Кое-где на обочине Костя заметил палатки. Они тянулись вплоть до автосервиса справа, ворота в котором были распахнуты, а ангары – пусты. На стене красовалась надпись мелом: «Машин и бензина нет!!!» Внутри находились люди. Они спали на бетонном полу и под навесами.
Там, где были съезды в сторону города, стояли бронетранспортеры, военная полиция и кареты скорой помощи.
– Мы здесь вчера проезжали. Никого не было. Все началось сразу после первого выброса, – сказал водитель. – А когда случился второй и объявили эвакуацию, народ попер, словно лавина.
– Успеют за три дня? – спросил Бараско.
– Должны, – зевнул водитель. – Говорят, ядерную бомбу будут применять?
– Ну-у-у… – возразил Бараско. – Может, до этого и не дойдет. Не зря же мы едем? Правда, Костя?
Костя поправил дробовик, который ему мешал, поправил диск, который впился в бок, и степенно ответил:
– Ничего не знаю, приедем, оглядимся. Там видно будет.
Он понял, что «титан» включил экзомышцы, и это придало ему уверенности. Это ж надо, подумал он с тихим восхищением, такого здоровяка придавить, и почти миролюбиво посмотрел на Кузьму, у которого шея сделалась бордового цвета, а физиономия налилась кровью, как спелая вишня соком. Кузьма делал вид, что занят разглядыванием толпы.
В Аннино народу было видимо-невидимо. Все скверы и парки были забиты толпами с баулами и домашними животными. Собаки лаяли, кошки мяукали. Троллейбусы, которые не могли двигаться в такой тесноте, спихнули на тротуары. Машины не могли проехать из-за пробок. Горели костры. Люди ругались и стонали. Должно быть, все ждали автобусов, чтобы бежать в провинцию.
Дальше ехали молча, пораженные увиденным. Уже и Варшавское шоссе плавно перешло в Тульскую улицу, а картина все не менялась. Казалась, вся Москва перемещается на окраины.
На Серпуховской площади у них впервые проверили документы. Здесь уже было заметно меньше народа, и он был не таким озабоченным, а очень даже деловым – шнырял туда-сюда, нагруженный мешками и чемоданами.
– Слушай… – удивился Бараско, – по-моему, они обносят квартиры!
Водитель показал пропуск. Военный полицейский козырнул, и их пропустили, предупредив, что впереди сплошные проверки.
Когда они разворачивались на эстакаде, чтобы попасть на Мытную улицу, водитель сказал:
– Ого! Посмотрите…
Возле бетонного забора расстреливали четверых, которые стояли обреченно, не в силах бежать. Затрещала длинная очередь, словно одновременно забили несколько сотен гроздей, и мародеры упали в грязь. Расстрельная команда, забросив автоматы на плечо, развернулась и ушла.
Снова ехали молча, словно наконец сообразили, что игрушки кончились и началось серьезное дело. Даже у Кузьмы прочистились мозги.
– Дай автомат! – потребовал он. – Дай!
– А ерепениться не будешь?
– Не буду!
Если над окраинами Москвы, как всегда, ходили бело-серые весенние тучи, то в центре они были черными-черными, как в предвестие бури, и венчало их над Кремлем белое кольцо лохматых облаков с закрученными против часовой стрелки завихрениями. У Кости возникло ощущение, что вся эта масса тихонько-тихонько вращается. От этого он почувствовал, что голова у него закружилась, и вообще, смотреть на странное кольцо было неприятно, словно оно отторгало любой взгляд и не пускало внутрь себя никого и ничего.
– Я же говорю, – уверенно сказал Бараско, – закрывают объект от спутников. Говорят, в округе жители страдают страшными мигренями, кошмарами и несварением желудка.
– У моего кума уже месяц давление прыгает. Еле откачивают. Так он живет где? На Волгоградском проспекте!
– Это же недалеко.
– Вот и я о том же. Эта чертова штука воздействует на людей.
– А почему белый обод? – с почтением в голосе поинтересовался Кузьма.
– Потому что терроид, – объяснил Бараско.
– А-а-а… – учтиво среагировал Кузьма.
Костя готов был дать руку на отсечение, что Кузьма не знает, что такое терроид.
– Какой-нибудь магнитный след, – сказал водитель, поглядывая через переднее стекло на небо.
– Мне это все сильно не нравится, – сказал Кузьма. – Зачем терроид повесили?
Ему никто не ответил.
– Ты там еще не уснул? – оглянулся Бараско на Костю.
– Да вроде нет, – встряхнулся Костя.
– Сейчас приедем. Генерал тебе еще напутственное слово должен сказать.
– Хорошо бы, – согласился Костя.
– Ты его там не особенно огорчай, – попросил Бараско. – А то он переживает, как за любимого дитятею.
– Ладно… – вздохнул Костя, – что я не понимаю, что ли? Ему за меня, наверное, звездочку снимут?
– Хорошо бы так, – добродушно заметил водитель, – а то могут и погоны. Может, глотнешь для храбрости?
– Ну давай.
Водка проскочила в желудок как-то незаметно, и то, что держало и сковывало Костю, вдруг куда-то пропало, исчезло. Алкоголь действовал безотказно. Костя вдруг понял, что ничего страшного с ним не случится. Просто не может случиться по природе вещей. Он так и подумал: «Вынюхаю и вернусь назло всем!»
– Слушай, – попросил он Бараско, – может, заскочим на пять минут?
Они как раз подъезжали к Крымскому мосту.
– Не положено.
– Чего, жалко тебе, что ли? Может, это мое последнее желание? – Костя вдруг ощутил такую уверенность, которую не ощущал последний год, если не больше, словно у него появилась цель в жизни, и этой целью была Зона.
Бараско помолчал, раздумывая, и спросил у водителя:
– Чего?.. заскочим?..
– Куда?
– Да в Третью больницу, здесь рядом, направо.
– Знаю. А зачем?
– Да зазноба у него там.
– А-а-а… – добродушно улыбнулся водитель. – Дело нужное. Но только на пять минут, а то – сам понимаешь.
– Ясное дело, – согласился с ним Бараско и подмигнул Косте.
Сердце у Кости яростно застучало. Желание увидеть Леру заслонило все остальные чувства: и неприязнь к Кузьме, и раздражение к Бараско, который все еще казался не тем Бараско, которого он знал в Чернобыле, и сам факт движения в сторону Кремля. Из-за Леры он готов был пойти куда угодно, хоть к черту в пасть. Только одним глазком, думал он, и – в Зону.
– Спасибо, – сказал Костя. – Слушай, а она сегодня дежурит? – испугался он.
– А мы сейчас узнаем, – хитро ответил Бараско, доставая смартфон. Что-то спросил. Ответил. Убрал смартфон и только после этого сказал: – Там она. Там. В перевязочной. Позвать не могли. Но ждет. А ты, счастливчик! – и засмеялся незлобно, хотя и с подковыркой.
– Ты что, сказал, что мы приедем?! – заволновался Костя.
– Конечно, чего здесь такого? Еще выпьешь?
– Нет, не хочу, – мысленно он уже был в другом месте.
Теперь каждая минут промедления казалась ему пыткой. Как назло, на Калужской площади они попали в пробку – поток машин из города не хотел уступать дорогу никому другому. Костя сидел, как на иголках, у него ныли зубы. Все начхали на светофоры, ехали, как попало. Все орали и махали кулаками. Наиболее горячие вылезли выяснять отношения и даже размахивали оружием – что страшно не понравилось водителю «тигра». Ситуацию разрулила военная полиция, которая быстренько развела зачинщиков и восстановила движение, кое-кого сунула к себе в бронетранспортер. Все вдруг стали законопослушными, все принялись смотреть на светофоры, орать на тех, кто рвался вперед, и вообще, наводить порядок.
– Вот любят наши… любят наши палку! – с удовольствием заметил добродушный водитель, переключая скорость и проскакивая перекресток. – Только силу и уважают.
Костя припал к холодному стеклу, глядя во все глаза. Зубы ныли так, что впору было лезть на столб. Справа мелькнул знакомый чугунный забор и корпус больницы. Еще дальше был подвал, где они прятались с Бараско.
– Мы внутрь въезжать не будем, – сказал водитель. – У вас пять минут. Только пять минут! – он глянул на Костю в зеркало заднего обзора.
– Есть пять минут! – радостно воскликнул Костя, и в тот момент, когда «тигр», свернув направо и затормозил у входа в корпус, хлопнул тяжелой дверью и побежал к ограде.
Ему хватило пары секунд, чтобы покрыть расстояние до больницы и еще пары секунд, чтобы взбежать на второй этаж. Сердце колотилось в груди, как воробей в клетке. Костя открыл дверь – и тут же увидел ее. Она разговаривала с Василием Аркадиевиче, у которого на шее висел стетоскоп, и не успел Костя сделать шаг, как она оглянулась, и потому, как изменилось ее лицо, он понял, что она ждала его.
У Василия Аркадиевича, который, конечно же, заметил и военную форму Кости, и дробовик за плечом, и пистолет на боку, и нож, и всякую другую амуницию, сделались удивленные глаза, и он предпочел за благо спрятаться в ординаторской.
– Сумасшедший… – произнесла она на выдохе и замолчала, глядя на него восхищенными глазами. – А нас эвакуируют…
Только тогда Костя заметил, что палаты распахнуты и в них нет больных, а нянечки и медсестры, которые находились в большом и высоком коридоре, вдруг замерли и смотрят только на него с Лерой.
Костя хотел сказать, что, возможно, эвакуация не понадобится, что он как раз и идет в Зону, чтобы все выяснить и разрулить ситуацию, но ничего этого не сказал, потому что все слова были лишними, ненужными. А ему хотелось только глядеть на нее.
– Я должен… – произнес он, беря ее за руки. – Я должен был тебя увидеть.
Руки у нее были теплыми и шершавыми от асептиков.
– Ты уезжаешь? – удивилась она.
– Я… – сказал он, мучительно ища фразу, которая бы отразила сущность момента.
– Я знаю… – сказала она, – я знаю, ты идешь туда?..
Костя кивнул:
– Туда…
Но это совсем нестрашно, хотел он сказать, это примерно то же самое, что съездить на дачу в Солнцево, но не успел. Дверь в отделение вдруг с треском распахнулась и с торжествующим криком: «Ага! Попались, голубки!» – ворвался капитан Жилин. В руках он держал огромный пистолет и целился из него в Костю и Леру.
– Оружие на пол! Руки на шею! Живо!!! Считаю до трех!!! Раз! Два! Три!
То, что произошло дальше, удивило не только капитана Жилина, но и самого Костю. Не успел Жилин произнести: «Три!», как на Косте возник шлем. Был он прозрачен, только затылок прикрывал высокий воротник.
Следом за капитаном Жилиным в отделение заскочили три бойца и тоже взяли Костю на прицел.
– Ты что думаешь, – радостно сообщил капитан Жилин, – меня можно обвести вокруг пальца?! Да я здесь уже вторые сутки не сплю, тебя караулю. А эти твои сталкеровские штучки со шлемом можешь приберечь для кого-то другого. Руки!.. Руки, падла!!!
Один из бойцов подскочил и попытался надеть на Костю наручники. Но стоило Косте всего лишь пошевелить правой рукой, как боец отлетел в угол и скорчился там от боли.
Жилин от неожиданности выстрелил в потолок и заорал:
– Всем стоять и не двигаться!
Лера тихонько ойкнула и прижалась к Косте еще сильнее. Известковая пыль медленно оседала им на головы. Капитан пригладил свои жидкие седые волосы и сказал довольным тоном:
– Больно ты прыток, как я погляжу! Вяжите его! Вяжите!
– Отставить! – В дверях появился генерал-полковник Берлинский.
– Товарищ генерал, задержан опасный сталкер! – отрапортовал капитан Жилин, не убирая однако пистолета.
– Жилин, – устало произнес генерал, – ты, как всегда, поперед батьки в пекло, ты что не видишь, что это мой человек, ты совсем нюх потерял?!
– Никак нет! – отчеканил капитан. – Вижу сталкера, а сталкеры вне закона, за них полагается премия.
– Будет тебе премия, будет и свисток! – показал ему рыжий кулак генерал. – Так, капитан, оружие в кобуру! Забирай своих людей, и вон отсюда!
– Есть, вон отсюда! – произнес капитан Жилин, лучисто улыбаясь.
За время долгой службы в криминальной полиции он привык и не к таким поворотам судьбы. Когда-то он был подполковником, но строптивый характер и высокое самомнение сломали ему карьеру. Теперь он дослуживал капитаном и хотел одного – спокойно уйти на пенсию, но при этом получить удовольствие от поимки различного рода преступников, в том числе и черных сталкеров.
– Уходим, ребята! – приказал он с таким азартом, что было ясно: если бы не генерал-полковник Эдуард Петрович Берлинский, сидеть бы Косте в кутузке, как грибу в кузовке.
Генерал повернулся к Косте и сказал:
– Ну что, сынок, пора. А жаль, девушка у тебя красивая. Где ты их находишь?
В этот момент шлем на Косте пропал, втянулся в воротник «титана».
– А-а-а… – произнес довольный генерал, – это наше ноу-хау – шлем-самосборка. Все шлемам шлем. Ну, прощайся и идем.
– Да, – сказал Костя, – один момент, – и снова взял Леру за руки.
– Ты только возвращайся… – сказала она, целуя его в щеку.
Костя смущенно улыбнулся. Теперь он был готов на любые подвиги. Зубы у него, кстати, совершенно перестали ныть.

Глава 4
Предтеча Кремлевской Зоны

– Ну?.. видишь?.. – спросил генерал Берлинский.
Костя безрезультатно рассматривал Зону в стереотрубу уже добрых полчаса.
Непосредственно перед ним лежали Ильинские ворота, а за ними начиналась извилистая улица Ильинка – без стекол, без вывесок, расстрелянная еще три месяца назад. Из-за угла дома справа как-то странно торчал зад танка, причем он был почему-то приподнят. Гусеницы безвольно обвисли. Справа же, но гораздо ближе, находилось старинное здание Политехнического музея с резными окнами. Они были подслеповаты и мертвы. Не нравились Косте эти окна, словно за ними кто-то таился и тоже наблюдал за площадями, хотя по словам генерала в музее ни одной живой души быть не могло, потому что музей уже находился за Полосой отчуждения.
Они сидели на третьем этаже, над аптекой «доктор Столетов». Внутри царил бардак и пахло лекарствами. Под ногами лопались ампулы и крошились таблетки. Народ уходил отсюда в страшной спешке, позабыв личные вещи: на столике осталась открытая пудреница, чьи-то красные туфли стояли на самом видном месте – перед вешалкой, а еще там висел дорогой зонт с тремя серебряными слониками на рукоятке.
– За плешку уже никак проникнуть нельзя, – сказал генерал. – Неделю назад еще можно было, а теперь нельзя. Видишь?
– Ничего не вижу, – признался Костя, испытывая чувство вины от собственной бестолковости.
Не было там ничего. Голая Старая площадь с памятником, напоминающим ступу, и жалкие деревья, ветки которых еще не зазеленела.
– Стемнеет, увидишь, – пообещал генерал. – Оно обычно так: то видно в Зоне, то не видно. Сейчас видно, а потом пелена какая-то или туман белесый. Черт его поймет.
– А что, я ночью пойду? – вырвалось у Кости.
Ой, как не хотелось ему никуда переться на ночь глядя. На ночь глядя только голодные дураки ходят, подумал он, вспомнил, что последний раз ел вчера, и так захотел кушать, что в желудке заурчало.
– Ночью не пойдешь, а через полчасика выйдешь, как только огни зажгутся, чтобы вернее было.
Косте стало неуютно. Прежние страхи вернулись, словно никуда не пропадали, но деваться было некуда, надо было переться в Кремль, а до полной темноты осталось всего-то ничего – каких-нибудь три-четыре часа.
– А… вот вижу один, – произнес Костя с удовлетворением.
Над зданием справа с башней возник белый огонек. Вначале Костя думал, что это блики на циферблате часов, а через пару минут сообразил – «светлячок». Косте надоело ожидание, ему захотелось побыстрее встать и пойти в Зону, и будь что будет.
– Это и есть «светлячок». Мы предполагаем, что они находятся за передней границей Зоны. Твой задача пройти между ними, а лучше, когда они погаснут. Как только войдешь в Ильинку, сворачивай направо или налево. Впрочем, если что-то почувствуешь, выбирай другой путь. Прямо не ходи. Долго на одном месте не задерживайся. Да чего я рассказываю, ты и сам знаешь!
– Знаю, – подтвердил Костя, чтобы только генерал не волновался.
– Я очень надеюсь на твой «анцитаур».
Я тоже, обреченно подумал Костя, но ничего не сказал. Старая площадь была непривычно пустынной. Рядом с Плевенским памятником обычно толпилось много народа, там собирались гомосексуалисты всех мастей и темные личности с уголовными наклонностями, здесь же можно было купить из-под полы «крокодила» – дешевый самопальный наркотик, от которого кожа на ногах становилась, как чешуя настоящего крокодила, и от которого человек сгорал самое позднее через полтора года.
Костя оторвался от стереотрубы и встал.
– Ты не особенно-то мелькай, – предупредил генерал с отеческими нотками в голосе, – а то «они» нас вычислят. Может, пройдешь под землей? Как бы безопаснее.
– А кто-нибудь ходил? – спросил Костя.
Осторожный Берлинский стал действовать ему на нервы. Перед смертью не надышишься, подумал он, цепенея от злости. Была не была. Все эти страхи ему уже надоели.
– Ходили… – вздохнул генерал, – только на поверхность не выходили. Но это еще ничего не значит, – поспешил он успокоить Костю, – вчера нельзя – сегодня можно. С Зоной всегда так.
Изучали, с удовлетворением подумал Костя, систематизировали материалы. Только все эти теории коту под хвост. А на практике сам черт ногу сломит. Зона, она на то и Зона, чтобы нельзя было привыкнуть.
– Ну значит, не пойдем, – согласился он, – нечего рисковать.
Он еще несколько минут посмотрел для приличия в стереотрубу и сказал как можно тверже:
– Ну что?.. пора!
– Пора… – поднялся генерал, посмотрел на Костю, как на покойника, и вдруг перекрестил его. – Ты уж прости меня, старика, и будь осторожен, как Бог. Ты наша последняя надежда. Если не вернешься, после тебя крах по Руси пойдет. Вот так там наверху мыслят, – генерал потыкал пальцем в потолок, – а они, поверь, знают больше нас с тобой. Положение хуже некуда. Может быть, даже вся Русь упадет. Все пережила: царизм, коммунизм, войны, катастрофы, а здесь упадет.
Да, подумал Костя, эпоха Пятизонья. Кто бы мог подумать? Об этой эпохе на каждом углу твердят. Аж противно. Может, она и действительно наступила, кто знает? Как вообще эти эпохи возникают? Задним числом, наверное, подумал он, когда у ученых время думать появится. Сейчас они не думают, сейчас они в шоке.
– Вернусь… – твердо пообещал он и опустил глаза, потому что глаза у генерала были на мокром месте.
Черт знает что… подумал он, у меня у самого кошки на душе скребут, и, поправив на плече дробовик АА-24, вышел, не оглянувшись, чтобы спуститься по винтовой лестнице на первый этаж. И сразу стал одиноким, как перст, и чувства у него обострились до предела. Где-то что-то попискивало, как голодная мышь, да вроде бы еще и скрипело, словно флюгер на ветру. Через дверь аптеки можно было беспрепятственно выйти наружу. Впрочем, разглядывать на Лубянском проспекте и Маросейке, кроме пыльного асфальта, было нечего. Костя толкнул от себя дверь, сделал шаг наружу и постоял на ступеньках. Где-то шумел город, а здесь было тихо, как на окраине. Ветер тихо шелестел в проводах и гнал пыль в сторону плешки. А скрипела, оказывается, аптечная вывеска над входом, да еще вдоль бордюра перекатывался стаканчик из-под кока-колы. От Зоны Костю отделяло каких-нибудь десять шагов. Как странно, думал он, два мира, а границы не видно.
Из каких соображений генерал выбрал именно это место, Костя не знал. Должно быть, просто ткнул пальцем в карту, попал в Старую-Новую площади, и дело завертелось со всеми вытекающими: планами, разработками и утверждениями высокого начальства. А может, путем научного анализа вычислил и, не говоря никому ничего, привез, и – вперед, и с песнями! А я исполняй. Как-то просто, без проводов, без оркестра, без пирогов с водкой – кинули щенка в речку – плыви себе на волю!
Ничего не выйдет, подумал он обреченно, что-нибудь да случится. Со мной в жизни всегда так: какая-нибудь маленькая деталь, несостыковка рушит все, даже самые выверенные планы. Вот и тогда, в Чернобыльской Зоне, так готовились, так тщательно все продумали, выверяли, но даже не доехали до КПП. Он вспомнил эту истории, когда всю телевизионную группу убили, кроме него, и не кто-нибудь, а странные немцы, пришедшие из другого времени. Так что не будем ничего планировать, подумал он, за этими планами обязательно кто-нибудь наблюдает, и не дай бог, в них вмешается.
Костя, как всегда впал в рассуждения: все мгновенно стало прошлым, очень далеким прошлым, словно сто лет прошло. Есть только настоящее, думал он. Момент. Время, отпущенное на размышления. Надо полагаться только на ощущения. Но ощущения ему ничего не подсказывали. Он вздохнул. Ну где ты, «анцитаур»? Пропал, что ли? И бездумно сделал шаг на тротуар. Его край был близко – там, где начинался пешеходный переход через Лубянку к плешке. Если бы не пыльная полоска поперек зебры, можно было подумать, что сегодня воскресенье без машин, решил он и осекся. «Грозный ветер» вдруг пришел со стороны Славянской площади, быть может, даже от высотки на Устьинской набережной. Он сдул пыль с зебры, и Костя замер. Это было предупреждение, как тогда на мосту в Чернобыльской Зоне, когда «Великая тень» сделала его стотонным и неподъемным. Должно быть, «грозный ветер» не распознал, с кем имеет дело, а может, спал, и ему что-то почудилось, вот он и дунул, но не нашел врага. Может, я для него невидим? Шлем беззвучно закрыл голову, и Костя стал слышать то, что не слышал раньше. Например, голос словно в наушниках: «Ну что же ты?.. не бойся…» А-а-а… ну да, решил Костя, это же генерал следит за мной. Надо будет ему сказать, что «они» уже там, на набережной. Фигушки! Не пойду здесь. Не пойду! Однако голос, совсем не похожий на генеральский, прошептал: «Пять шагов вперед, три налево, потом вдоль поребрика и прямиком к ступе». Только после этого в наушника раздался напряженный голос генерала: «Костя… где ты? Я тебя не вижу…»
Костя сделал шаг вперед, и связь не то чтобы оборвалась, а делалась глуше с каждым шагом сразу за разделительной полосой Лубянского проспекта. Это был проход – тот единственный, который все искали, но не могли найти. Поди его вычисли, если у тебя нет «анцитаура». Голос генерала еще пробивался: «Главное, дойти! Христом Богом прошу!», но словно через пустыню Сахара: «Костя… молодец… Костя… я в тебя верю…» Другой же голос внутри головы сказал: «Все нормально, все нормально…» Эдак меня лишат воли и свободы выбора, с усмешкой подумал Костя и внаглую перешел дорогу, сделал три шага к поребрику и двинулся вдоль него. На стекле шлема зеленым высвечивалась информация: в правом нижнем углу карта – углы Ильинских ворот и ступа. Зеленая точка над картой говорила о том, что опасности нет, то есть Костю не облучали и на него не смотрели с помощью современной техники, и опасных магнитный полей вокруг не наличествовало. Только одно было удивительно – деревья вблизи оказались зелеными и листочки на них были вовсе не крохотные весенние, а большими, яркими, летними. Лето! Костю это поразило больше всего. Над Кремлем по-прежнему висели мрачные тучи, и был заметен край белого кольца. Его завихрения вблизи, большие, неровные, внушали непонятный страх, поэтому Костя на небо старался не смотреть. Мало ли чего.
У ступы он остановился и подумал, что прошел ровно половину расстояния до другого края Старой площади. Но дальше по поверхности идти было нельзя. Костя не видел опасности, но почувствовал ее как живую реку. Она текла здесь, рядом, стоило протянуть руку. Костя словно стоял на дне ее, а начиналась она сразу за ступой.
А еще из резных окошек Политехнического музея кто-то наблюдал за ним – не человек и не животное. Костя не знал, кто именно, но то, что наблюдал, было совершенно очевидно. Разведчик, должно быть. Следит, гадая, почему меня не убило. Напоследок он услышал голос генерала: «Все, Костя, почти не вижу тебя… все двоится… пелена... удачи…»
Осталась ерунда – миновать половину сквера-плешки, две полосы проезжей части и приблизиться к скособоченному танку. Танк действительно замер перед зданием-башней, уткнувшись в него пушкой. Угол здания на уровне второго этажа был снесен снарядом. В разбитом окне сиротливо колыхались белые шторы. Обойти танк и сразу за зданием свернуть в сквер. А в сквере – нырнуть в вентиляционный колодец. Ход вел аж в самый Кремль. Таков был гениальный план генерала. Через оптику все выглядело просто. Ни тебе привычных ловушек, ни преград, и воздух не колышется, как над «аттрактом», который всегда и везде теплее окружающей местности и действовал, как микроволновка, так что попавший в него варился в собственном соку. Только вот посреди Ильинских ворот появился «светлячок». Это был продолговатый огонек с овальными краями. Он висел точно над перекрестком, словно зрачок невидимого глаза. Стоило Косте сделать шаг вправо, как «светлячок» повернулся в его сторону. Бдит, понял Костя. Значит, путь через перекресток заказан. Рисковать не стоит. Остается одно – лезть под землю. Ох, как не хотелось ему этого делать. Не лежала у него душа к подземному миру. Что там, в метро, одному Богу известно. О метро генерал ничего не говорил. Известно было, что все те люди, которые находились под землей в момент образования Кремлевской Зоны, на поверхность не вышли. Судьба их так и осталась загадкой. «Считается, что они пропали без вести», – это все, что сохранилось в памяти у Кости из того, чем его накачали. Станции, попавшие в Бульварное кольцо, были закрыты, как впрочем, и станции, попавшие в Полосу отчуждения. Можно сказать, что работа метро с тех пор была парализована.
Он уже собрался было наперекор всему, в том числе и здравому смыслу, продолжить движение через сквер, как увидел то, от чего волосы у него стали дыбом – ступа парила в воздухе. Ее золоченый набалдашник с крестом колыхался выше самых высоких деревьев. Внутри ступы жарко и ярко горело паникадило, и свет от него точно указывал на вход в метро. Он сопровождал Костю, пока тот без оглядки побежал вниз по широким, плоским ступеням. Патроны в дисках при каждом шаге громыхали: «Дум-дум… дум-дум…» В темноте включился усилитель зрения, и мир стал зеленоватым. Костя оглянулся – ступа все еще висела над входом в метро, внутри у нее горело, как в домне, и очень походило на оранжевое марево, которое давеча светилось на Лубянской площади. Костя споткнулся и сел на пятую точку, а когда посмотрел в глубину подземного перехода, то увидел человека. Пока Костя падал на бок, пока клацал затвором дробовика и по всем законам тактики боя отползал за ближайший ларек, человек пропал. Глупее всего было то, что сверху все еще светила ступа и Костя был, как на ладони. Он сунулся туда-сюда, нашел какую-то дыру в стене и пополз между стойками. Это оказался парфюмерный магазин. Пахло духами, пудрой и стиральными порошками. Внутрь шлема попадали все те запахи, которые «титан» находил безопасными. В неровном зеленоватом свете мир предстал плоским. Костя заполз за прилавок и осторожно поднялся. Человек, насвистывая незнакомую мелодию, стоял в дверях и не делал попытки спрятаться или убежать. Мало того, он помахал рукой и сказал на чистом русском языке да еще и с волжским говорком:
– Привет!
– Привет, – ответил Костя и опустил дробовик.
Стрелять в безоружного человека было не с руки, хотя и следовало, конечно, быть настороже, а то в этих Зонах черт знает, что случается, подумал он.
– Я смотрю, ты капитально вооружился, – сказал незнакомец и стал ковыряться спичкой в зубах.
– Ты кто такой? – не слишком дружелюбно спросил Костя, памятуя сразу о всех наставлениях генерала.
Судя по всему выходило, что это враг, может быть, даже замаскированный. Костя исходил из худшего.
– Ах, да… извини, забыл представиться, – сказал незнакомец, не меняя позы и занятия, – майор бронетанковый Базлов Олег Павлович, третий батальон особой Софринской бригады. Видал мой танк?
У Костя с души свалился камень. Получалось, генерал все понапридумывал? Нет никакой Полосы отчуждения, и Кремлевской Зоны нет, выходило так – раз танкист Базлов свободно разговаривает там, где, по мнению генерала, дышать невозможно.
– Видал, – кивнул Костя. – А что ты здесь делаешь, Олег Павлович?
– Да как тебе сказать… – признался танкист, – поджидаю таких, как ты. Зеленых, необученных, будь спокоен.
– В смысле? – фраза насчет «необученных» Косте не понравилась, и он на всякий случай поостерегся подходить ближе, хотя в зеленоватом свете подсветки лицо майора выглядело простоватым, да и в руках у него ничего не было, кроме спички.
– Да ты не волнуйся, – словно угадал его мысли майор, – здесь жратвы навалом. Год можно жить не тужить, будь спокоен.
– Ага… – многозначительно согласился Костя и спросил: – А что же ты, майор, здесь сидишь, а не выходишь?
– А куда? – чуть ехидно поинтересовался майор, словно Костя по молодости лет чего-то не понимал.
– Как куда? К своим. В город! – ничего не замечая, с горячностью ответил Костя.
– Чего там делать-то? Мне и здесь хорошо. Там начнут прессовать по полной, где был и что делал, почему батальон потерял. Поверь, я ведь вначале хотел застрелиться, а здесь впервые почувствовал себя человеком. А потом – ведь все изменится, и неизвестно, где лучше будет и как скажется на твоей судьбе.
– Что изменится? – оторопело спросил Костя. – Что скажется?
Ему и в голову не приходило, что жизнь страны может измениться коренным образом. Если майор говорил такие речи, то он знал больше, чем генерал Берлинский и тем более Костя Сабуров.
– Как что? Ситуация. В общем, в глобальном смысле, – майор для убедительности развел руками, словно обхватил весь земной шар. – Будь спокоен!
Костя вспомнил напутственные слова генерала о эпохе Пятизонья. Неужели и майор говорит о том же? Тогда мы действительно на пороге чего-то большего и непонятного, что, быть может, изменит мир коренным образом. А мы очевидцы всего лишь предпосылок и заглянуть вперед не можем. Запутал его майор. Основательно запутал. Костя решил временно ни чем не думать. Так полезней для здоровья.
– А-а-а… Ну да… – наивно согласился он. – Может, и изменится. А куда мне идти-то дальше?
– А куда тебе надо? – майор словно впервые увидел Костю.
– Как куда? – удивился Костя наивности майора. – В Зону!
– В смысле, туда? – майор небрежно показал рукой в сторону Кремля.
– Ну да, – подтвердил Костя.
– А зачем?
– Да, понимаешь… – почему-то решил схитрить Костя, – друг у меня там, Ред Бараско. Ушел и не вернулся. А я без друга не могу.
– Не можешь, говоришь? – очень удивился майор. – Я здесь уже почти три месяца живу, а никого не видел. Будь спокоен!
– Да он другим путем пошел, – сказал Костя и добавил, заметив недоверие во взгляде танкиста: – Через Охотный ряд.
– А-а-а… – сказал майор. – Ну там может быть, а здесь нет.
– Почему?
– Да ход здесь только через метро. По поверхности никак. Видел «глаз»?
– Видел, – признался Костя.
Оказывается, «светлячок» и был «глазом». Правильно я догадался, приободрился Костя, решив, что его хитрость сработала. И ничего здесь, собственно, страшного нет. Зона как Зона, со своими примочками. Вместо ловушек – какой-то «глаз», вместо «ведьминого студня» – «грозный ветер». Привыкнем!
– Пойдем провожу, – сказал майор. – Вот только я удивляюсь, как ты плешку миновал. Будь спокоен!
– А что на плешке? – спросил Костя, выбираясь из-за прилавка.
Он корчил из себя начинающего сталкера, чтобы зря не напрягать майора.
– Мне странно, что «грозный ветер» признал тебя своим. Никого не признал, а тебя признал.
Хотел Костя поведать и насчет «анцитаура», но вовремя прикусил язык, словно кто-то его моментально укоротил. В голове аж предупреждающе щелкнуло. Да так громко и больно, что Костя присел, хорошо, что майор ничего не заметил. Насчет «анцитаура» в Зоне вообще никто не должен знать, сообразил он, если я, конечно, хочу вернуться к Лере.
– Не знаю, – ответил он через мгновение. – Дул ветер, как обычно. А в самом ветре ничего такого не было. У нас такие часто бывают. Я не понял.
– Как обычно – не бывает, – недоуменно проворчал майор. – Как обычно – отрывает головы и сжигает танки. Знакомый твой, что ли?
– Да нет… – пожал плечами Костя.
Майор долго и с подозрением смотрел на Костю, словно изучал его. Косте стало не по себе.
– Ну идем… – как-то странно сказал майор, поворачиваясь к выходу. – Будь спокоен!
Они вышли из парфюмерного магазина и двинулись в непроглядную темноту. Ступа уже пропала. Наверху сгущались сумерки. Костю удивило, что майор прекрасно ориентируется в переходе.
– Я здесь каждый камень знаю, – пояснил майор. – Будь спокоен!
Он толкнул дверь-распашонку, и они вошли в фойе метро. Здесь было еще темнее.
– Что произошло во время штурма? – спросил Костя.
– Мы ведь действовали точно по уставу, – начал рассказывать майор. – В улицы не входили, пока не простреливали ее «гвоздем».
– Чем? – удивился Костя.
– Бронебойным подкалиберным снарядом. От ударной сверхзвуковой волны все, кто находились в зданиях у окон, на открытых позициях, за углом или в канаве, просто выглядывал в какую-то щелочку или только думали выглянуть – погибали или получали тяжелые увечья. Лопались барабанные перепонки, из глаз текла кровь, мозги сотрясались, а легкие рвались. Будь спокоен!
– Я не знал… – удивился Костя.
– Все легкие укрытия, все стенки из гипсокартона, все двери, не говоря уже об окнах – вылетели к чертовой матери. Будь спокоен!
– Здорово! – признался Костя. – Я не знал.
– А толку?! Мы не прошли и пол-улицы. Лично мой танк сожгли в самом начале.
– Кто?
– Если бы я понял! Я бы пришел и сказал своим. А так без толку. Сейчас по эскалатору спустимся, а там по путям, – приятным голосом вещал майор, – и дотопаешь до своего Кремля, будь спокоен. Ну, а в Кремле сам разберешься. Я думаю, что там ничего сложного нет.
И все было бы ничего, и располагающие разговоры подействовали, и добродушный тон, только во-первых, Косте страшно не хотелось спускаться вниз, а во-вторых, на стекле шлема возник красноватый огонек тревоги. Он все больше разгорался по мере того, как Костя и майор подходили к турникетам. Там, в кромешной темноте, был еще кто-то. Этот кто-то ждал именно его – Костю Сабурова, чтобы разобраться с ним окончательно и безоговорочно. Но сколько Костя ни вертел головой, ни вглядывался и ни принюхивался, никого он не увидел и ничего не вынюхал.
– Знаешь, что, майор… – сказал Костя, – я, пожалуй, дальше не пойду…
– Почему? – Майор успел миновать служебный турникет и стоял с другой его стороны. – Будь спокоен!
– Я спокоен, – ответил Костя. – Не нравишься ты мне просто. Не майор ты. А тащишь ты меня в ловушку! – С этими словами Костя отскочил назад и взял майора на мушку. – Давай так, я тебя не знаю, ты меня не знаешь. Расходимся спокойно и мирно, каждый в свою сторону.
– Думаешь, тебе эта пукалка поможет? – спросил фальшивый майор и вдруг каким-то чудом оказался рядом с Костей. Для этого ему не пришлось даже перепрыгивать через турникет – он прошел сквозь, а потом потянулся и схватил Костю за левую руку.
Это был не человек. Костя не ошибся. У него была звериная сила, и он, должно быть, рассчитывал с легкостью справиться с человеком. Он только не учел экзокорсет «титана» и был неприятно удивлен, что человек не упал и не скорчился от боли. Мало того, человек тоже схватил его и потянул на себя. С минуту они перетягивали друг друга – кто кого, борясь, как Гераклы. От натуги у фальшивого майора глаза вылезли из орбит. Мгновение, и он бы сдался, как сдаются все слабаки. Но тут Костя нажал на курок. Вспышка разорвала темноту. Костя на какой-то момент ослеп, но успел заметить, как во все стороны брызнуло что-то похожее на жидкий металл. Семь тяжелых картечин дробовика АА-24 перебили майору руку в плече.
– О! Бля! – воскликнул майор, отскакивая назад. – Будь спокоен!
В ушах еще стоял грохот выстрела, а Костя услышал, как на пол с глухим звуком упала и откатилась в сторону гильза от патрона.
Майор схватился за руку. Костя отступил еще на шаг, полагая, что расправился с чужаком, и только тогда понял, что это не человек, а «нитридо-платиноид» – трансмутант из жидкого металла, о котором ему сообщили во время сеанса гипноза. Человека от такого ранения упал бы замертво, а «нитридо-платиноид» всего лишь с улыбкой ждал, когда блестящий, как ртуть, металл затянет рану, а одежда примет прежний вид.
– Отдай! – четко и ясно произнес майор и потянулся за обрубком руки, который все еще сжимал Костино предплечье. – Будь спокоен!
Костя поднял ствол и выстрели еще раз. Ударная волна и дробь превратили лицо майора в сито, а в том месте, где были нос и рот, образовалась воронка, в которую можно было спокойно засунуть кулак. Третьим выстрелом Костя постарался попасть в голову так, чтобы часть жидкого металла разметало по фойе метро. Тогда у него был шанс, что майор не сумеет собрать все кусочки тела. Майора отбросило назад, но он устоял на ногах, и Костя не очень был уверен в успехе задуманного, потому что металл оказался вязким, а дробовик был явно не тем оружием, с помощью которого можно было одержать верх над трансмутантом типа «нитридо-платиноид». Костя не стал дожидаться, когда мнимый майор очухается, а бросился бежать. Вдогонку он услышал вроде бы знакомое: «Будь спокоен!»
Если бы Костя оглянулся, то заметил, что кусочки жидкого металла, разбрызганного по фойе, как живые, стекают на пол и катятся в сторону фальшивого майора. Они прикасались к его ногам и становились частью его тела, принимая форму и цвет одежды. Майор же, покачиваясь все медленнее и медленнее, приходил в себя, и лицо у него сделалось совершенно таким же, каким оно было при разговоре с Костей. Только вот правой руки у него не хватало.

***
Между тем, Костя бежал как никогда быстро. Это было совсем просто в экзокомбезе «титан», но непросто с точки зрения навыков, потому что скорость была большой, и Костя несколько раз ударился о стенки ларьков, сминая их, как спичечные коробки, и даже умудрился налететь на колонну, от которой в разные стороны полетели раздробленные плитки. Но, к счастью, ударов он не чувствовал, только после каждого столкновения слегка менял траекторию. А к тому моменту, когда выскочил на поверхность у Ильинских ворот, двигался уже сносно, а главное траектория его бега была осмысленной, а не просто – бежать подальше от «нитридо-платиноида». Патроны в дисках при каждом шаге громыхали на всю округу: «Дум-дум… дум-дум…»
Конечно, думал он, словно в лихорадке, встретишь такого, как майор, с тобой и не такое случится. Будешь бегать, как заяц. На суперсовременный танк Т-134 он взглянул лишь мельком и в стремительно темнеющих сумерках все же заметил, что правые передние катки то ли отсутствуют, то ли ушли в землю, плоская же, как блин, башня оплавлена в передней части, а пушка задрана неестественно высоко, словно ее кто-то почти вырвал с корнем. Это уже было сенсацией, и Костя только отметил, что при одной его мысли, включилась видеокамера и записала картинку. Впрочем, Костя не был уверен, что все его передвижения не фиксируются на другую видеоаппаратуру «титана».
Со страху он совершенно забыл о «глазе», а когда обернулся, то увидел, что тот его провожает. Изнутри Зоны он действительно смотрелся, как глаз со зрачком в виде «светлячка».
«Стоп!» – скомандовал голос в наушниках. И Костя, вспомнив, что внутри у него сидит «анцитаур», так и замер с поднятой ногой. «Сделай три шага назад и отдышись». Костя отступил к танку. Он уже знал, что идти вперед нельзя, и назад – тоже, потому что там бродил «нитридо-платиноид», косивший под майора бронетанковых войск. Нельзя было также двигаться в сторону сквера, где торчал сруб вентиляционного колодца, потому что из его окон, забранных жалюзи, струился все то же оранжевый свет, и отблески его падали на листву деревьев. Самое страшное, однако, заключалось в том, что зеленая точка превратилась в красную, а это означало еще одну реальную или даже сверхреальную опасность. Но откуда она проистекала, Костя не знал. Он только догадывался, что опасность таится за изгибом Ильинки, там, где направо был Черкасский, а налево – Никольский переулки. Стало быть, сообразил он, следят оттуда – с Красной площади. Поэтому он ступил на тротуар и пошел вдоль стены, почти прилипая к ней. Приклад дробовика царапал стену. «Анцитаур» благоразумно молчал. Костя понял, что он все делает правильно и что подобное при известной сноровке может проделать любой черный сталкер, например, используя бинт и гайку. Неплохая мысль, подумал он, и взгляд его наткнулся на руку майора, которая все еще висела на нем, как рыба-прилипала. Она потеряла силу, но отцепляться сама не хотела. В зеленоватом свете рука выглядела так, как выглядит оторванная человеческая рука, только крови не было, а на срезе мерцал холодный металл. Костя брезгливо разжал ее пальцы и, размахнувшись, отшвырнул руку «нитридо-платиноида» подальше, вдоль Ильинки. Рука описала изящную траекторию и, с глухим звуком шмякнувшись о стену у парадного входа, отскочила в Ипатьевский переулок. Костя страшно удивился, он никогда в жизни так далеко такие тяжелые предметы не бросал. Ничего не произошло из того, что ожидал увидеть Костя, то есть вдоль Ильинки не ударил выстрел, а там, где шмякнулась рука, ничего не взорвалось и не вспыхнуло. Он глупо хихикнул. Эдак я до Кремля дойду без сучка и задоринки! Ерунда, уже было решил он и даже с пренебрежением подумал о том, что «анцитаур» преувеличивает опасность, да и «титан» завирает, как вдруг его сбило с ног – не ударная волна и не «грозный ветер», а непонятно что – «гул», и вокруг все затрещало и завибрировало с такой силой, будто Костя попал в центр самого сильного трансформатора.
Мало что соображая и даже не понимая, что делает, он быстро-быстро, под стеночкой дома заполз в сквер и замер под развесистыми ветками лип. Благо, что в центре города липы никто не обдирает, обрадовался он. И тут же снова все вокруг еще сильнее затрещало, загудело, и он потерял счет времени.
Очнулся он примерно через полчаса. Непонятно, что именно его спасло: то ли «титан», то ли «анцитаур» выбрал удобное место, защищенное домами. Только «гул» не добился своей цели. Костя открыл глаза и вздохнул.
Голова болела, мысли путались. В каждой клеточке тела жили сотни игл от «гула». Экзокомбез «титан» подумал-подумал и прыснул в нос Косте какое-то шипучее лекарство. Костя почувствовал огромное облегчение, хотя вначале не сообразил, где находится, то ли в номере, где по соседству храпит Ред Бараско, то ли у себя дома с Иркой Пономаревой, потому что привычка спать с ней преследовала его дольше всего и отделаться от нее не было никакой возможности. Можно сказать, что Ирка Пономарева была с ним всегда и везде, а Лера пока не могла заслонить ее.
Стояла кромешная тьма, только оттуда, где жил город, на небо падали отсветы, и поэтому было заметно кольцо белых лохматых туч, которое медленно вращалось против часовой стрелки и на которое даже смотреть было страшно. А еще, как только Костя открыл глаза, «титан» словно тоже очнулся, и мир стал зеленоватым. Я жив? – удивился Костя, ощупывая себя – кости целы, лицо благоразумно закрыто шлемом, и это тоже удивило его. Он только забыл, что «титан» предохраняет от ударов и переломов и даже способен лечить. Вот и сейчас голова вдруг прояснилась, а мысли стали ясными. Тогда он все вспомнил: где находится, почему, зачем, и обратил внимание, что окошки вентиляционного колодца вовсе уже не светятся; а по Ильинке идет не кто иной, как майор бронетанковый войск Базлов Олег Павлович собственной персоной – руку ищет. Костя замер, притаился, стал частью фундамента дома. Базлов дошел до асфальтированной дорожки сквера, как-то странно повел носом, потом словно обернулся в самого себя, и вот уже на асфальте стояла собака – большая, черная, остроухая. Она целенаправленно повернула морду и двинулась по направлению к Косте. Ну все, подумал Костя, второй раз мне не выпутаться, и уже взялся за цевье дробовика, как вдруг понял, что собака не совсем прямо идет к нему, а ее чуть повело вправо. Да и шла она как-то странно – можно сказать, ковыляла на трех лапах, хотя и довольно уверенно. И действительно, передней правой лапы у нее не было. Здорово, оценил Костя, в чернобыльской зоне таких собак не было, там живые бегали и могли закусать до смерти. Черная собака доковыляла до угла дома, села, почему-то посмотрела на белое лохматое кольцо. Костя решил, что сейчас она завоет, словно на луну, но она не завыла, а пошла наискосок точно по траектории полета руки майора Базлова. Там, в темноте, куда зеленоватый свет «титан» уже не доставал, происходило какое-то шевеление и слышались приглушенные визгливые звуки – кто-то с кем-то усердно дрался из-за руки майора Базлова. Черная остроухая собака издала душераздирающий рык и, несмотря на то, что имела всего лишь три лапы, ринулась в драку.
Костя сообразил, что у него появился шанс благополучно унести ноги. Ведь майор точно отвоюет свою лапу, то бишь – руку, и вернется, подумал он. Второй раз встречаться с «нитридо-платиноидом», пусть даже в обличие собаки, Косте никак не хотелось. Второй раз он меня не отпустит так просто. Сообразит, где у меня слабые места, и тогда – кирдык. Бог знает, в кого он превратится. Может, в такого монстра, которого мне не осилить.
Стараясь не шуметь, он пополз вдоль стены дома. Ему показалось, что какие-то колючие лианы, специально опустившиеся из окон и с крыши, цепляются к одежде, с треском рвутся, деревья осуждающе машут ветвями, а запах лип стоит такой одуряющий, что у него защекотало в носу. Он чихнул и замер. На углу Ипатьевского переулка все еще дрались. Слышно было, как кричат человеческими голосами:
– Это моя рука!
– Нет!!! Это моя рука!
– А ну отдай, это моя рука!
И слышались удары – глухие, когда бьют по телу – сильно и со всего размаха ногами или руками, не жалея ни себя, ни того, кого бьют. Костю один раз так били на Крюковке из-за Пономаревой, когда он за ней ухаживал, поэтому сейчас у него по спине пробежали мурашки от воспоминания, и он поддал хода, вырвался из объятий колючих лиан и липовых ветвей и в одно мгновение оказался у окна.
То ли ударная волна от танкового снаряда прошла мимо, то ли всего лишь задела внутренний угол здания, но как раз в нижней части окна стекла сохранились. Идти же к следующему окну Косте показалось нерезонным – там как раз кончались деревья, и его могли заметить со стороны Ильинки. К тому же в середине сквера торчал сруб вентиляционного колодца. А что в этом колодце – одному богу известно. Может, «ведьмин студень», как в Чернобыльской Зоне? А может, «дровосек»? Хотя навряд ли. Такие совпадения редко бывают. От Зоны к Зоне ловушки не повторяются. Даже хабар разный, за исключением бигхабара, потому что бигхабар не отличался разнообразием. Один такой бигхабар – роторный экскаватор – все время рылся в котловане, стирая с лица земли целые кварталы Припяти. Это был оживший экземпляр человеческой техники, вооруженный всеми системами, которые к тому времени придумало человечество. В довершение ко всему он трубил в рог и плевался расплавленной породой. А «дровосека» Костя видел всего-то пару раз, точнее, не его, а как он действует, потому что «дровосека» увидеть невозможно – только послесловие, то есть результат атаки. Один раз «дровосек» все же промахнулся, и Ред Бараско остался жив.
В тот момент, когда драка в переулке стала особенно шумной, Костя размахнулся и ударом приклада выбил остатки стекол, а потом одним прыжком очутился на подоконнике. Правда, совершено ненарочно выломав при этом плечом часть рамы. Но это уже были мелочи по сравнению с мировой революцией. А еще запутался в одеяле, которым, оказалось занавешено окно.
Пока он выпутывался из этого одеяла, пока разбирался, что к чему, прошла, наверное, целая вечность. Только после этого он на всякий случай оглянулся: драка перешла в стадию, когда трое держат, а остальные бьют, и спрыгнул в квартиру. Внутри пахло старым жильем и запустеньем, однако с кухни отчетливо тянуло запахом свежего горохового супа. Костя тут же вспомнил, что голоден, как сто волков вместе взятых. Желудок проснулся синхронно сознанию, а рот наполнился слюной.
Комната была большой, заставленная старой мебелью. Телевизор по старинке был занавешен кружевной салфеткой, а на огромной металлической кровати возвышалась горка подушек, увенчанная думкой с монограммой буквы «А». Косте показалось, что он попал в прошлый век. Пахло давно нетопленным помещением, сыростью и древними обоями. Точно, подумал он, сейчас в углу увижу этажерку и слоников. И словно в подтверждении, стоило ему посмотреть в угол, как он действительно увидел древнюю этажерку, полную книг, и слоников в два ряда. Самый первый был величиной с кулак, с огромными, загнутыми, как у мамонта, бивнями.
– Дерутся… – вдруг от соседнего окна отделилась тень.
Костя опешил не меньше, чем от слоников. Внутри у него все оборвалось. Он шарахнулся в сторону, опрокинул венский стул, еще что-то, успел вскинуть дробовик и даже потянуть затвор. Диск послушно повернулся на сектор, и большая красная гильза, полная дроби и пороха, влезла в ствол. Оружие было готово к бою.
Тень превратилась в старуху и посетовала, кряхтя и издавая множество посторонних звуков:
– И так каждую ночь. Я уже бояться перестала…
– Вы кто, бабушка? – спросил Костя, выходя из оцепенения.
Он готов был всадить в нее заряд, если она окажется «нитридо-платиноидом», «протеиновым матриксом» или «механоидом», и выпрыгнуть в окон. Никудышный я разведчик, растерянно подумал он, никудышный. Меня уже сто раз могли убить. Самое паршивое, что хваленые датчики движения «титана» не среагировали ни на старуху, ни на майора. Должно быть, их нет вовсе, или техника «титана» испортилась. Все это мгновенно пронеслось у него в голове, пока он разглядывал подозрительную старуху. На «механоида» она тянула меньше всего. В представлении Кости они были так безобразны и страшны, что их нельзя было спутать ни с кем другим.
Была она одета так, словно ждала гостей, и казалась душой этой древней квартиры, только живой, подвижной ее частью, затерявшейся, как и весь дом, во времени и пространстве. Словно в подтверждение его страхам она сказала:
– Я никто, я здесь живу с одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года.
– Ого! – невольно воскликнул Костя, поднимая стул. – Вам почти девяносто лет?
Дробовик он давно уже опустил – не держать же божий одуванчик под прицелом. Но памятуя об истории с фальшивым майором, следил за бабулей весьма внимательно и не выпускал ее из поля зрения.
– Двух годков не хватает, сынок. Двух! Но зубы!.. – в темноте неожиданно блеснул то ли оскал, то ли улыбка, – зубы все свои. Так и помру со своими зубами.
Эка невидаль! – хотел возразить Костя, у меня тоже свои, но промолчал. Он считал себя очень старым, повидавшим и пережившим все и вся на своем веку. Двадцать два – это уже предел жизни. Лермонтов вон в двадцать семь умер, а я до сих пор по Зонам бегаю. Если выживу, займусь каким-нибудь серьезным делом, решил он. Женщин по боку. Женщины только мешают. Роман о Кремлевской Зоне напишу. Лучше меня ее никто не узнает. В этот момент он не думал о Лере. В Зоне он словно отдалился от нее, в Зоне надо было действовать, а не предаваться воспоминаниям. Такова была аксиома таких мест.
– Пойдем-ка, я тебя накормлю, да спать уложу, – твердо произнесла старуха, издавая при этом странный скрип.
Из кухни так соблазнительно пахло едой, что Костя не удержался, как ребенок:
– Вообще-то… я не против, но мне дальше надо…
– Идем, – властно сказала старуха. – Нечего по ночам шляться, так недалеко и до греха.
Они покинули комнату, в которой пахло старостью и одиночеством, и по длинному коридору, заставленному сундуками и вешалками, отправились на кухню. Пару раз Костя, несмотря на свою зеленоватую подсветку, натыкался на велосипеды, при этом те неизменно жалобно звякали. А один из них даже упал на Костю, и он, не зная, что с ним делать, положил его на огромный, обитым железными полосками сундук.
В дальнем конце коридора сочился жалкий свет. Костю сразу одолела тоскливость. Он вспомнил, как они жили в детстве в чащобе, когда отец служил лесником, и как мать ходила по дому со свечой или с керосиновой лампой, излучающей тусклый желтый свет, и огромные мрачные тени сопровождали ее. Давно это было, так давно, что казалось – в другой жизни. Но страх перед темнотой и тенями остался, как отпечаток в подсознании, и всплывал точно в необходимый момент.
Старуха вошла на кухню, обернулась и тихо ойкнула:
– Что это, касатик, на тебе?
– Ах, да… – смутился Костя, – шлем.
И убрал его, нажав кнопку на пульте левой руки.
– Я в этом не разбираюсь, – жеманно сказала старуха. – Мне что-нибудь попроще, попонятнее. Я всю жизнь на «АЗЛК» проработала. Кузова красила. Садись в угол.
Костя протиснулся между плитой и старухой, потом – между тумбочкой, на которой стоял огромный электрический кофейник, и столом и угнездился на скрипучем венском стуле. Стул принял его вес и, к удивлению Кости, не развалился. В нижнем углу окна виднелась крохотная дырка, словно в окно выстрелили одной единственной дробиной. По краю плиты шло металлическое ограждение, предохраняющее от ожогов. Дверь, заставленная столом, была занавешена одеялом.
Между тем, старуха захлопотала, причитая:
– Сейчас, касатик, сейчас… поди, оголодал в Москве-то. Как там дела-то?
– Да ничего. Стоит Москва. Стоит.
Косте уже и не казалось странным, что она издает множество посторонних звуков, словно они – эти звуки – были ее неотъемлемой частью.
– Ну и правильно, – вздохнула старуха, налила Косте в тарелку жиденького горохового супа, в котором плавала половинка морковки и капля жира, положила перед ним толстый кусок черного хлеба, от которого по кухне распространился умопомрачительный запах, и приказала: – Ешь, потом воевать будешь!
– А вы?.. – спросил Костя, не зная, куда ему приткнуть дробовик.
Так и не найдя подходящего места, сунул его между коленями и принялся хлебать супчик, который оказался таким вкусным, что Костя не заметил, как проглотил его и как сжевал половину краюхи хлеба. Только после этого ему стало стыдно от того, что он объедает старуху.
– Да ты не волнуйся… – пояснила старуха, – мне Захарыч помогает. Мы, когда эта заварушка началась, свезли из ближайшего гастронома три мешка ржаной обойной муки. Там еще много чего осталось, – похвасталась она. – Так что ешь, не волнуйся. Я сейчас тебе еще порцию дам.
Костя умял и вторую тарелку горохового супа, доел хлеб, который показался ему самым вкусным хлебом, который он ел в жизни, и ему захотелось спать.
– Подожди чуток, не засыпай, – велела старуха, – у меня еще чай с мятными пряниками. Любишь пряники?
– Люблю… спасибо… – пробормотал Костя, едва разлепляя веки.
После всех пьянок, нервов и недосыпов его одолевала дрема.
– Что у тебя нужда за такая переться на ночь глядя? Ночью только выродки ходят.
– Есть нужда… – сонно пробормотал Костя, прикидывая, стоит ли раскрывать старухе хотя бы часть правды?
Может, она для нее чересчур горькой покажется? Может, столица уже тю-тю? А мы здесь разглагольствуем.
– Должно быть, на Красную площадь идешь?
Костя подумал, что это очевидно, и признался, выжидая, что она еще добавит:
– Иду…
Чайник на плитке запыхтел, и старуха поставила заварку. Делала она все ловко, хотя и не очень быстро, и по-прежнему поскрипывала, словно несмазанными суставами.
– Я к чему все это… – вздохнула она, присаживаясь наискосок от Кости и подпирая сухим кулачком щеку. – Жалко мне вас. Никто же не возвращается. Прям война какая-то! Вот мне моя бабка рассказывала, что точно так было в последнюю войну. Туда уходили, а назад – никого.
– А кого вы видели? – схитрил Костя, хотя ему хитрить совсем не хотелось, а хотелось поспать минут шестьсот да еще так, чтобы приснилась красавица Лера с копной непослушных волос и взглядом, от которого сладко-сладко ноет сердце.
– Вначале военные шли и ехали, потом – странные люди по одиночке, вот как ты. Все сгинули. Все. Один долго лежал в соседнем дворе. Захарыч ходил поглядеть – никого, ни одной живой души, кроме выродков. – Они почему-то перешла на шепот. – Они его и уволокли. Едят они человечину, едят. Распробовали и едят.
Костя хотел спросить, кто такие выродки, но старуха перебила его:
– И тебе там, – она кивнула головой в сторону Ильинки, – нечего делать.
Она открыла крышку чайника, сунула туда нос, как ворона, понюхала и стала наливать чай. Костя выпил сразу два огромных бокала. Третий посмаковал с мятными пряниками и, кажется, так и уснул с ним в руках. Проснулся он оттого, что посреди кухни стояла старуха с огромным шприцом в руках и приговаривала, улыбаясь во все блестящие, как у вампира, зубы:
– Спи, спи… всю молодость свою проспишь...
Из-за ее плеча выглядывал старик со злобным лицом и шипел, как удав:
– Коли его, коли в вену, вернее будет.
Его холодные, как у покойника, пальцы, стали задирать Косте рукав. А он все никак не мог окончательно проснуться и стряхнуть с себя сонную немощь, и только в горле у него вязли слова:
– Не надо… не надо… прошу вас…
Он пытался их обоих оттолкнуть, но они уже висели на нем, хотя и щуплые, но цепкие и сильные, как клещи.

Глава 5
Поворот судьбы

Слоники наступали. Они двигались ровными рядами и трубили в хоботы. А еще их бивни щекотали Косте бока. Пока он от них отбивался, старуха с Захарычем куда-то пропали, а на их место явился уже знакомый майор, то бишь трансмутант «нитридо-платиноид» и стал качать права:
– Где моя рука? Где?!!
Костя хотел его ударить, да руки-то у него оказались связанными. Потянулся он к ножу, но ножа на боку как не бывало. Тогда он вспомнил о пистолете «перначе», который умел чрезвычайно быстро стрелять. Но и «пернача» на боку не оказалось.
А они все наступали и наступали: старуха со шприцом в руках, Захарыч со злобным лицом и безрукий Базлов Олег Павлович, весь покусанный собратьями – «нитридо-платиноидами». Все втроем они плотоядно улыбались, а Базлов в довершении ко всему облизывался, как собака, длинным-длинным языком. «Брысь!» – хотел крикнуть Костя, чтобы этим волшебным словом разрушить чары, разорвать веревки и отправиться дальше, в Кремлевскую Зону, выполнять задание генерала Берлинского, но язык стал словно чужим и не повиновался. И так это мучительно было, так ему хотелось вырваться из западни, что он наконец услышал свой стон и проснулся.
Он спал, привалившись к тумбочке, на которой стоял огромный электрический кофейник. Руки от неудобной позы затекли, а дробовик АА-24 давил стволом в подреберье – как раз в том месте, где висел «пернач».
Из коридора доносились странные шаркающие звуки, словно боролись два неуклюжих существа, и возбужденный шепот:
– Ну дай, дай, Анастасия, одним глазком взглянуть! Что, от него убудет, что ли?
– Захарыч, ну нельзя. Умаялся он, пусть спит.
– Мне так хочется… – канючил кто-то, – когда еще живую душу увижу?
– Вот проснется, тогда и увидишь.
И снова раздавались из коридора эти неясные шаркающие звуки, словно там действительно топталось стадо слоников.
– Эй! Кто там?! – спросил Костя, беря дробовик на всякий случай за ствол.
Наступила недолгая тишина, а потом в двери появилось виноватое лицо старухи, которую, оказывается, звали Анастасией.
– Проснулся, касатик, ну и молодец…
– Давно я сплю? – спросил Костя, невольно потягиваясь.
– Да, поди, часа три.
Костя встрепенулся. Три часа в его положении – это чрезвычайно много. Я еще даже до Красной площади не добрался, с тревогой подумал он и встал.
– А я тебе на дорогу «преснушек» напекла, – старуха вошла на кухню.
Одета она была непривычно ярко – в платье, которое когда-то было выходным, однако, хотя и вышло из моды, сохранило яркие краски. Вслед за ней появился не менее древний и ветхий Захарыч – в галстуке, в костюме тройка, сухонький, с пигментными пятнами на лысом черепе, но живой и подвижный, как фокстерьер.
– Здрасте… – сказал он, смешно пропуская звук «с» через передние зубы.
– Здравствуйте, – поздоровался Костя.
Галстук на старике был интеллигентный, красно-синий, в полоску.
– Мы здесь заспорили… – сказал Захарыч, – вы из людей будете?..
Костя вначале хмыкнул, мол, что за намеки? А потом ему стало стыдно перед пожилыми людьми. Мало ли, какие у них соображения на этот счет и имеют ли они вообще понятие, что происходит в мире? Он ответил вежливо, хотя и с долей возмущения:
– Конечно, из людей!
В его представлении было так: раз это территория Москвы, его родины, то и ходить здесь могли только свои – земляне. Но, может быть, Захарыч имеет ввиду что-то другое?
– Я же тебе говорила! – упрекнула Захарыча старуха и любовно посмотрела на него.
Да они из-за меня ссорятся, сообразил Костя.
– Разрешите представиться, – Захарыч аккуратно и нежно обошел старуху и протянул легкую, как пушинка, руку. – Веселов Захар Захарович, преподаватель военно-космической академии имени Гагарина.
– Бывший… – с укоризной поправила его старуха и поджала накрашенные губы.
Глаза у нее тоже были накрашены по традициям прошлого века – аж до углов глаз. Ай да старуха, восхитился Костя.
– К сожалению, действительно, бывший, – согласился Захарыч, и в голосе его прозвучало великое мужское терпение.
Боже мой, подумал Костя, неужели они влюблены друг в друга? Не может быть! Неужели и я смогу влюбляться в их возрасте?! Это маленькое открытие поразило его так, что он не сразу ответил на вопрос старухи: возьмет ли он «преснушки»?
– Возьму, – ответил он наконец.
– Ну и молодец, касатик, – обрадовалась Анастасия и, гордо покосившись на Захарыча, сунула в карман «титана» теплый еще пакет. – Захарыч тебя проведет безопасными местами.
– Конечно, проведу, – засуетился Захарыч. – Я здесь все окрест знаю. Я здесь родился в…
– Никого не интересует, когда ты родился! – перебила его Анастасия. – Молодой человек опаздывает! Лучше скажи, что ты придумал.
– Все очень просто, – торжествуя, объяснил Захарыч, – мы пройдем дорогами моего детства – подвалами домов. Я там каждую дырку в заборе знаю.
– А где не пройдем, там проползем, – язвительно прокомментировала старуха.
– Где не пройдем, там проползем, – терпеливо согласился Захарыч, и Косте показалось, что он подмигнул ему.
Костя с сомнением посмотрел на него, но так, чтобы не обидеть старика. Был Захарыч тонкокостен и легок, как пушинка, и походка у него была соответствующей, словно старика мог унести любой чих. К тому же он опирался на палку. Как бы мне не пришлось его тащить, усомнился Костя, но лишь на мгновение.
– Ты не смотри, что он доходяжный, – объяснила Анастасия. – Он еще способен мешок сахара уволочь и по пять раз на дню в магазин сбегать.
Захарыч довольно засмеялся, обнажая крепкие ровные зубы:
– Способен, способен. Я еще и не на то способен.
– Ну хватит тебе, старик! – оборвала его Анастасия. – Хватит болтать лишнее. Видишь, человек при исполнении. Давай собирайся в дорогу! – и толкнула его в грудь.
– А я чего? – удивился Захарыч, отступая на шаг. – Я, как воин, всегда готов, – он по-молодецки ударил палкой в пол и повесил ее за ручку на металлическое ограждение плиты. – Не возьму! – заявил он гордо.
– Возьми, Захарыч, – посоветовала Анастасия и съехидничала: – Вдруг от этих самых выродков отбиваться придется.
– Не возьму. Нас двое будет! – заупрямился Захарыч.
Захарыч нравился Косте все больше. Он незаметно подмигнул старухе: мол, все будет нормально, присмотрю я за ним. И они пошли к выходу на улицу. В коридоре горел свет. По пути старуха сунула ему в руки бутылку с водой.
– Не надо мне, – сказал Костя. – У меня все есть, – и похлопал себя по боку.
Захарыч с упреком произнес:
– Дорогая, я же тебе говорил, что у сталкеров должен быть такой специальный хабар, который источает еду и питье. А ты мне не верила. Поэтому она и напекла тебе «преснушек».
– За «преснушки» большое спасибо, а питье у меня есть, – объяснил Костя. – Лишнее носить не положено.
– Ну раз не положено… – не без сожаления согласилась Анастасия, – то не положено, – и спрятала бутылку с водой за спину.
Захарыч уже стоял на лестничной площадке и глядел на Костю так, как глядят на собравшегося в дальнюю дорогу человека, а на этой дороге столько опасностей, что, честно говоря, лучше бы он никуда не ходил.
– Счастливого пути! – старуха вышла на лестничную площадку и помахала им вслед костлявой рукой. – Будьте осторожны!
– Будем, будем, – пообещал Захарыч, спускаясь на этаж ниже и покрякивая при каждом шаге.
– А тебя жду не позднее, чем к обеду! – предупредила Анастасия.
Костя понял, что, несмотря на все выпады, старуха волнуется за Захарыча.
– Приду, приду… – пообещал Захарыч, переступая через ступени, как большая механическая кукла, то есть вначале на пятку, а потом на носок.
Оказалось, что черный ход был в подвале.
– Я его специально открыл, чтобы незаметно бегать в магазин, – хвастливо сказал Захарыч. – Я предусмотрительной.
– Я помню, – согласился Костя, – вы же преподаватель.
Костю так и подмывало спросить, но он стеснялся. Наконец не выдержал:
– А почему?.. – он посмотрел на Захарыч, который ковылял рядом, – почему вы до сих пор живы?
– Как почему?.. – удивился Захарыч и остановился.
– Все вокруг погибли, а вы остались...
– А-а-а… ты об этом. Потому что старые. Старые ведь никому не нужны.
– Ну… в общем-то, не нужны, – согласился Костя, все еще не понимая, куда клонит Захарыч.
– История такая, – сказал Захарыч, – когда всех выселяли, мы с Анастасией спрятались в подвале. Кстати, в соседнем квартале тоже старики спрятались и остались живы. Нас почему-то никто не тронул. Молодые все погибли, а мы живем.
– А вы никого не видели?
– Кто здесь может быть, кроме выродков? Как только земная власть упала, так они и полезли.
– Откуда? – очень и очень удивился Костя.
– Да из всех щелей.
– А какие они?
– Да всякие разные. Похожие и на людей, и на животных. Светятся в темноте, но на нас не реагируют, и слава богу.
Перед тем, как выйти из подвала, Захарыч внимательно обозрел двор и только после этого, крадучись, сделал первый шаг. Костя – следом за ним, придержав дверь подвала, чтобы она не хлопнула. Что мог Захарыч увидеть в темноте, осталось для Кости тайной, потому что ночь еще не минула, хотя во дворе от домов лежали тени, а тени эти происходили от полной луны, которая заглядывала прямо в белое кольцо лохматых облаков. А еще там сияли такие яркие звезды, которых Костя никогда в жизни не видел. Казалось, протяни руку, и можно дотронуться до них. Очень похожие звезды он наблюдал в сибирской тайге, но там они были все же мельче и тусклее, а здесь – огромными, под стать луне. Странно, подумал Костя, на Земле так не бывает. Захарыч же, не обращая внимания на луну и звезды, посеменил к ближайшему дому – через дыру в заборе детсада, а затем – через калитку с другой стороны. На ощупь покопался с замком, и они нырнули в новый подвал.
– Хорошо, хоть сегодня «оранжевой мачмалы» нет, – сказал он и включил фонарик.
Зеленоватая подсветка «титана» тут же поблекла. Как бы не сломалась? – испугался Костя, еще не совсем зная свойства «титана».
– А что за «мачмала»?
– А порой сочится сквозь землю, и такое ощущение, что у нее приливы, отливы через каждые восемь часов. А еще, что она горит, хотя на самом деле не горит. Похоже на ракетное топливо. Но это, конечно, не топливо, потому что не токсичное, вроде присадки какой-то, но без особой активности.
– А вы откуда знаете?
– Я в эту «мачмалу» камни бросал, и бензин лил, и азотную кислоту. Даже один раз гранату кинул.
– И что?
– Да ничего особенного. Но то, что «мачмала» неземная – совершенно очевидно. Но и не окисел, и не горючее, и не металл.
– С чего вы взяли?
– Я специалист по ракетному топливу. У нас если разольют, то уж разольют – топливо никуда не девается. У нас без противогаза и ОЗК не подойдешь. А здесь пропадает само по себе, без следа. Я же говорю – отливы и приливы каждый восемь часов. Вот посмотришь – в четыре часа начнет появляться.
– Да, странно, – согласился Костя, – при чем здесь отливы и приливы?
– Я на завтра новый эксперимент придумал. Хочу взять пробу в пробирку и определить хоть, к какой группе веществ относится «оранжевая мачмала».
Увлеченные разговорами, они уже прошли полподвала, то и дело спотыкаясь о трубы, которые надо было перешагивать. Из потолка торчали голые провода, которых надо было остерегаться, чтобы не ударило током. Воняло крысами и гнилью. Только тогда Костя спохватился, что расслабился окончательно и бесповоротно и даже дробовик закинул за плечо. Эдак я точно до конца дня не доживу, решил он и дал себе слово быть внимательным, а дробовик повесил на шею, но добился только того, что стал цепляться им во всех узких проходах.
– А что здесь происходило, когда наши пошли? – поинтересовался он, перелезая через огромный ржавый вентиль, по которому сочилась вода.
– Да ничего особенного. Сейчас мы выйдем и увидишь. Они же силу применяли, а сила силу ломит.
– Ага… то есть вы хотите сказать, что сила Зоны сильнее.
– Конечно, – очень убедительно высказался Захарыч. – Только сила непонятная. Невидимая. Я ее только один раз видел.
– Расскажите, – попросил Костя, и у него по спине пробежали мурашки.
Но Захарычу и без его просьбы не терпелось выложить все, что он знал. Он только для пущего эффекта выдержал паузу. Они как раз миновали подвал и стояли перед низким выходом.
– Вот здесь… – таинственно произнес Захарыч и, открыв дверь, показал пальцем наружу.
Не устояв перед его жестом, Костя выглянул во двор и сразу увидел танк. Его черная скособоченная тень застыла как раз напротив подъезда. Видать, танкисты, захваченные врасплох, пытались вернуться назад в центр, потому что танк смотрел в противоположную от Кремля сторону. У этого танка тоже не было части катков да и гусеницы отсутствовали.
– Катки-то у него потом пропали, видно, кому-то понадобились, только я ума не приложу – кому такие тяжеленные нужны. А на танк напала облако.
– В смысле? – спросил Костя.
– Облако, только прозрачное. Небольшое, но, я тебе скажу, штуковина страшная. Я его увидел-то в тот момент, когда оно перед деревьями проходило. Так вот что интересно, эти самые деревья за ним смотрелись, как через увеличительное стекло. Я тогда у себя на третьем этаже сидел. Облако упало сверху прямо на танк. Но вначале гудело, словно заводской гудок, только раз в сто сильнее.
– «Линза»! – определил Костя. – Я уже с ней сталкивался. «Линзу» всегда сопровождает «гул»
– Точно, «гул» и «линза»! – обрадовался Захарыч.
– А что дальше?
– Ну и все, танк еще проехал по инерции, развернулся и заглох.
– А экипаж?
– А экипажа я не видел. Ты куда?
– Хочу одну версию проверить.
Костя вскарабкался на танк. Снаружи он выглядел так, словно был целым: ни тебе окалины, ни запаха гари. Целехонький танк, обложенный прямоугольниками динамической брони. Целой и невредимой, хоть бери и кати на нем в Зону. Только катков нет, вспомнил Костя.
Люк оказался не закрытым изнутри, и Костя потянул его на себя и заглянул в черное нутро. Как он и ожидал, ни командира, ни наводчика в башне не было, не было и механика-водителя, место которого располагалось ниже. Никакой опасности от танка не проистекало, потому что индикаторы всех видов на стекле шлема «титана» молчали и отражали только мирную обстановку не только непосредственно в танке, но и в окрестностях двора.
Ага… – удовлетворенно подумал Костя и сел на броню. У него потихоньку стала складываться теория, только в ней не хватало больше половины пазлов. Выходило, что людей воруют, а металл крадут… Только куда и зачем?.. Трупов-то нет. Ерунда какая-то, думал он. Зачем Кремлевской Зоне трупы? Этого он понять не мог.
– Ну что там? – подошел Захарыч.
– Похоже, облако это – «линза», каким-то образом изъяла экипаж.
Людей с площадей тоже изъяло, хотел он сказать, но не стал расстраивать Захарыча. Мало ли что, еще от волнения Кондратий хватит, подумал он.
– А катки? – полюбопытствовал Захарыч.
– А катки потом сняли.
– Наши, что ли? – он почесал блестевшую под луной лысину.
– Может, и наши охотники за металлом. Кто его знает, – согласился Костя и на всякий случай огляделся, но вокруг стояли мертвые дома с еще более мертвыми окнами и даже звуков большего города в квартал не проникало. Полоса отчуждения глушила все.
Может, Зона раздвинулась? – Костя суеверно скрестил пальцы, чтобы не сглазить. Может, Москвы уже нет, а мы здесь одни болтаемся, как это самое в проруби? На какое-то мгновение его охватил животный страх остаться одному со стариками. Может, вся планета гавкнулась, а мы здесь, наоборот – спаслись?
– Чудеса в решете, – присвистнул Захарыч, подпрыгивая внизу, как нетерпеливый заяц.
– Вот именно, – согласился Костя. – А генерал сказал, что их всех пожгли.
– Есть и такие, – еще больше оживился Захарыч, – те, которые стреляли.
Ну вот, подумал Костя, еще один пазл. Только куда его поставить? Туда, где сила силу ломит? Пожалуй, решил он. То есть Кремлевская Зона не любит силу. Это надо учесть. А людей ворует. Для чего? Неужели, чтобы есть?
– Ладно… – он легко спрыгнул на землю. Экзоскелет «титана» сработал безотказно. Без него такой прыжок мог стоить вывернутой лодыжки. – Идем дальше.
– А дальше надо только через Ильинку, – сказал Захарыч.
– Почему?
– Потому что Черкасский переулок стеклянной стеной перегорожен.
– Что за стена? – удивился Костя, хотя в Зоне нечему было удивляться.
– Кабы я был молодым, я бы страха не ведал, – сказал Захарыч. – Подошел бы и потрогал, а так боязно, потому что даже танки сквозь нее не могли пройти – разбивались. Но стена стеклянная, ей богу! Сквозь нее весь переулок виден.
Час от часу не легче, решил Костя. Впрочем, в Чернобыле тоже хватало всяких тайн, и он их, конечно же, навидался вдосталь, не очень стараясь проникнуть в суть явлений. Это уже потом вслед за сталкерами пошли ученые. Кремлевская же Зона еще слишком молода, чтобы ее изучать.
– А Ильинка чистая?
– Если поперек бежать, то рискнуть можно, – Захарыч радостно улыбнулся, словно новобранец, не понимающий всей серьезности обстановки.
Костя взглянул на часы. Осталось минут сорок до появления «оранжевой мачмалы», стало быть, следовало спешить. Он не рассчитывал до рассвета пересечь Красную площадь и попасть в Кремль. В темноте пойду, решил он. Ему теперь нравилось почему-то ходить ночью. Никто меня не видит, подумал он. Так лучше.
Захарыч засеменил впереди, провел Костю какими-то задворками, и через арку дома они попали в Черкасский переулок – как раз там, где старинный дом до половины сужал переулок.
По правую руку должна была быть таинственная стеклянная стена, но сколько Костя ни вглядывался в темноту, так ничего и не разглядел, кроме танка и опрокинутой автомашины – окна черных кварталов без единого огонька.
Захарыч дернул его за рукав и сказал:
– Идем, светает.
Они проскочили мимо ресторан «Царевич», аптеки, кафе «Хауз». Красной площади еще видно не было, ее закрывал угол улицы.
– Ну что, готов? – спросил Захарыч, оглянувшись.
Наискосок, как ущелье, темнел Никольский переулок, его перегораживали металлические ворота. Костя посмотрел на сухонькую фигуру Захарыча, и вдруг ему так расхотелось бежать дальше, что впору было усесться здесь же и ждать рассвета, ждать которого, кстати, оставалось совсем недолго – небо, хотя и было затянуто облаками, но чуть-чуть посветлело на востоке. Слава богу, хоть мироздание не изменилось, машинально подумал Костя и только решил окликнуть Захарыча, как тот уже безрассудно семенил чуть-чуть наискосок по Ильинке.
Стыдно стало Косте. Захарыч оказался смелее, и он, плюнув на все свои страхи, устремился следом, стараясь не поскользнуться на битом стекле и не спотыкнуться о сорванную со зданий лепнину. Легко бежал Захарыч, отчаянно помогая себе руками, словно разгребал воздух, очень легко, словно убегал от смерти.
И смерть не заставила себя долго ждать. Она пришла виде красной вспышки на внутренней поверхности шлема. А еще Костя боковым зрением отметил такую же вспышку вдалеке справа, где находилась Биржевая площадь. Захарыч сразу сбавил ход, но еще сделал два вялых шага, почти добежав до тротуара на другой стороне Ильинки, где стал падать. Костя подхватил его и вынес уже на руках на левую сторону. «Титан» послушно включил форсированный режим, Костя одним прыжком очутился в Никольском переулке, под защитой его стен, и огонек на его шлеме тотчас погас. Костя положил старика на землю, подсунув ему под голову пиджак:
– Захарыч, Захарыч! – твердил он. – Открывай глаза! Открывай!
Но у Захарыча был такой вид, словно он уснул на ходу. Выражением лица было спокойным и умиротворенным. Он даже руки сложил на груди, как покойник.
– Открой глаза, Захарыч, – в отчаянии произнес Костя и приложил безымянный палец к груди Захарыча.
На обоих безымянных пальцах в перчатках «титана» были датчики пульса. Индикация показала, что сердце у Захарыча бьется, хотя и неровно, и что давление, соответственно, упало, но это было некритично. А критичным был шок, который пережил Захарыч.
– Да помер он, – сказал кто-то со знанием дела.
Костя, похолодев, оглянулся, он даже дернулся к дробовику, который положил на асфальт, но рядом стоял не выродок и не «нитридо-платиноид», а мужичок неопределенного вида в пиджаке, который был ему велик на два размера. Ничего опасного в мужичке не было, только пахло от него кислым вином.
Бомж, решил Костя и полез в аптечку. Он быстро отыскал нитроглицерин и сунул Захарычу в рот сразу пару зерен.
– Может, запить надо, – предложил мужичок бутылку, в которой явно плескалось вино.
– Нитроглицерин должен рассосаться, – вспомнил Костя и стал искать панангин и кардиамин в ампулах, потом закатал рукав рубашки Захарыча, один укол сделал в вену – да так, словно занимался этим всю жизнь, а другой – под кожу. Оказывается, и этому его обучили. Молодец, генерал, все предусмотрел, подумал Костя, наблюдая, как розовеют щеки у Захарыча.
– А ты кто такой? – спросил он у мужичка, который только и делал что прикладывался к бутылке.
– Металл таскаем… – небрежно ответил мужичок, подбоченясь.
– Какой металл?
– Цветной в основном. С танков. Но берем и сталь.
– Иди ты! – невольно произнес Костя, не поверив ни единому слову мужичка. – Эти ж катки, наверное, килограммов по двести весят, с невольным уважением к чужому труду подумал он.
– Не-е-е… – протянул мужичок, – мы катки не берем. Мы по мелочам. Пулемет можем взять «Корд» или спаренный ПКТМ. Кому что нужно. Систему оптико-электронного подавления можем по заказу оттарабанить. Машина с краном на всякий пожарный у нас имеется. Прошлый раз гусеницу заказали за два куска. Вытащили. Намаялись, но вытащили. Жить можно!
Это несколько меняло картину, которую собирал из пазлов Костя, правда, не особенно. Получалось, что металл нужен не только Зоне, но и людям. Да-а-а… осуждающе думал он.
– А как вы отсюда вывозите?
– По разному: по воде, и по Устьинскому мосту тоже можно.
Плохо, связь не действует, с сожалением подумал Костя, я бы генералу хорошую весть сообщил, хотя мужичок ему не совсем понравился – привирает он, наверное, для красного словца. Все равно это хорошая весть, подумал Костя. Значит, Зона не имеет сплошной обороны. Значит, в ее энергетическом поле есть дыры. Может, она устала обороняться, а может, энергия кончается или ее просто не хватает заткнуть все дыры. Кто его знает?
– А сколько вас?
– Да пятеро. После ночной отсыпаемся. Меня Василием зовут.
– Уходил бы ты отсюда, – предупредил Костя, – здесь опасно.
– А где не опасно? Вон давеча на моего корешка цветок с балкона упал… – Василий выразительно посмотрел на Костю и весело приложился к бутылке.
– Понятно, – согласился Костя, аргумент был более чем железным – жизнь копейка, судьба – индейка.
Не мог же он рассказать, что Зону закидают ядерными бомбами и ракетами. Не было у него таких полномочий. А вдруг об этом узнают те, кто сотворил эту Зону, и примут соответствующие меры? В таком деле болтун хуже предателя.
Захарыч вдруг зашевелился сразу всем телом и открыл глаза:
– Где я?
– Привет, Захарыч! – завопил Василий. – А мы тебя уже поминать собрались, – он торжественно потряс бутылкой.
– Я тебе помяну! – возмутился Захарыч. Он сел, ощупывая себя, и спросил: – Что это было?
– Да ничего серьезного, – успокоил его Костя. – Устал ты просто, вот и плохо тебе стало.
– Не-е-е-т… – не поверил Захарыч, – я точно помню вспышку справа.
– Точно! – опять завопил неугомонный Василий. – Вспышка справа! Вспышка слева! Ложись! А еще есть команда «Газы!»
– Угомонись, Василий! – прикрикнул Захарыч. – Здесь дело серьезное, государственной важности, а ты буянишь. Стыдно!
– А чего я? – обиделся Василий, – я ничего… я как все… Ты что, на Красную площадь идешь?
– Ну… – Костя был занят тем, что мерил давление Захарычу.
Нормальным у Захарыча стало давление – как у олимпийца, а пульс – наполненным и злым.
– Я бы не ходил. И никто из наших не ходит, потому что убивает сразу. Андрюха Мамонтов польстился на радиостанцию и не вернулся.
– Как себя чувствуешь, Захарыч? – спросил Костя, пропуская мимо ушей насчет «не вернулся», словно это было не «про него».
От страха за Захарыча он невольно перешел на «ты», хотя вроде бы и не положено было по возрасту, но перешел, сорвался. Однако Захарыч, кажись, был не против, потому что оживал все больше и больше.
– А как он шел? – спросил Костя, не отрывая взгляда от Захарыча.
– Через Варварку.
– Значит, через Варварку нельзя, – понял Костя.
– Нельзя – подтвердил Василий.
– А где можно?
– Не знаю, – пожал плечами Василий. – Мы вообще на Красную площадь ни разу не ходили, боязно. Говорят, там какие-то эти ходят.
– Кто?
– С коломенскую версту.
А мне деваться-то некуда, подумал Костя так, словно его обрекли на заклание. Или пан, или пропал. За мной вся Россия. Эта мысль его грела лучше всего, кроме, конечно, обещания Лере вернуться. Кого еще из сталкеров ждет такая красавица? Только меня.
– Мне бы корвалольчика… – пожевал Захарыч губами. – Люблю я его… Пару столовых ложечек – и я, как новенький.
– Правильно! – прокомментировал Василий.– А я огурчик дам! – Василий полез в карман необъятного пиджака.
Аптека была в двух шагах. Костя вспомнил. На всякий случай он порылся в аптечке. Корвалола в ней, конечно, не было. Генерал все предусмотрел, кроме корвалола, даже никому ненужный жгут сунул, а простейший корвалол не сунул.
– Захарыч, ты полежи, – попросил Костя, – а я за корвалолом смотаюсь. Василий за тобой присмотрит. Присмотришь?
– Присмотрю, – беспечно отозвался Василий, демонстрируя малосоленый огурец, который пах укропом и другими пряностями.
В другой ситуации Костя глотнул бы винца и закусил вкусно пахнущим огурчиком, но надо было бежать. «Анцитаур», как всегда, молчал, словно ему дела не было до Захарыча. Вот эгоист! – решил Костя, знал бы, не приобретал. Это была отдельная и очень странная история: когда Костя покупал в Чернобыльской Зоне у Сидоровича Ивана Каземировича оружие, получилось так, что «анцитаур» сам выбрал Костю и ночью «пришел» к нему. Отделаться от него было невозможно. Из-за этого за Костей и Бараско гонялись все «южные» сталкеры. Но, конечно, не догнали. Костя вспоминал эту историю с большим удовольствием и страшно собой гордился, потому что они обвели преследователей вокруг пальца и попали на очень странный бронепоезд, который шел за Зону, в Дыру за хабаром.
Василий по-свойски подмигнул Захарычу и потряс бутылкой, в которой все еще что-то плескалось. При этом он издал лошадиное ржание.
– Мне уже хорошо, – бодро отозвался Захарыч.
Он сидел на поребрике и надевал пиджак. Вдруг стало очень ярко. Костя невольно посмотрел на небо – в центре белого кольца сияло полуденное солнце. Как это я умудрился пропустить рассвет? – удивился Костя и взглянул на часы. Было пять часов утра. Но самое удивительное заключалось в том, что с внешней стороны белого кольца ходуном ходили ливневые тучи и небо над Москвой было черным-черно, там еще властвовала ночь. Чудеса в решете, подумал Костя, но разгадывать эту загадку у него не было ни времени, ни желания.
– Я мигом. Одна нога здесь, другая там, – пообещал он и в два прыжка одолел Ильинку.
Патроны в дисках синхронно громыхнули: «Дум-дум…» На этот раз Биржевая площадь молчала, а датчики «титана» ни на что не отреагировали – даже на красные зубцы Кремля. Впрочем, Костя знал, что в Зонах опасность может притаиться в любом месте.
Подбежав к аптеке, Костя оглянулся: Захарыч и Василий, обнявшись, сидели на краю дороги и, кажется, пили вино из бутылки. Ну и молодцы, обрадовался он, и тревога его немного поотпустила.
Аптека была открыта – не то чтобы нараспашку, просто стеклянная дверь оказалась выбитой. Фальшивый майор танкист постарался, с неприязнью подумал Костя и полез внутрь. Внутри царил бардак. Ударная волна, завернув в Черкасский переулок, не побежала дальше по нему, а усилилась от выступающего дома, разбила все, что можно было разбить по обе стороны переулка, и опрокинула все, что можно было опрокинуть, и даже сорвала люстру. Стекло под ногами хрустело так громко, что Костя поневоле старался ходить на цыпочках. Пару раз ему казалось, что снаружи кто-то пробежал – туда-сюда. Он вздрагивал и хватался за дробовик и, вообще, сделался нервным и злым. Черт, думал он, я еще не добрался до Красной площади и не проник в Кремль, а времени остается совсем мало. Больше всего я боюсь не Кремлевской Зоны и не ее ловушек, а атомных бомб и ракет.
Ему пришлось порыться в груде лекарств на полу, прежде чем он увидел коробку со знакомым названием «корвалол». Он сунул в карман два пузырька и выпрямился, прислушиваясь. Что-то его встревожило. Нет, не генеральский голос и не «анцитаур», который молчал полночи и который, похоже, вмешивался только в случае крайней необходимости. Причина тревоги заключалась в шорохе, от которого мелко-мелко задрожали стены и пол. Такой же шорох Костя слышал только один раз, в Чернобыльской зоне. Шорох пришел со стороны Кремля и удалился в сторону Старой площади. Только бы не это… – с холодком в груди подумал Костя, только бы не это… – и выскочил из аптеки. На другой стороне Ильинки, там, где он оставил Захарыча и мужичка по имени Василий, было пусто. В воздухе крутилась только пыль.

***
Костя побежал туда, где они сидели. Ему было стыдно перед Захарычем, которого он втравил в опасное дело, зная, что сам-то защищен и «анцитауром», и сверхнадежным «титаном», да и вообще – опытом Чернобыльской Зоны. Он еще надеялся обнаружить его в глубине Ипатьевского переулка, несмотря на то, что тот был перегорожен металлическим забором. Он твердил: «Беру Захарыча и волоку к Анастасии, а потом отправлюсь в эту чертову Зону». Но так и замер на полпути. Выродки стояли в нише парадного и смотрели в его сторону. Были они абсолютно голыми, с длинными, как у обезьян, руками, с серо-белыми лицами и горящими глазами. Их можно было принять за оживших покойников, если бы не металлический блеск их тел. Даже в оптику они смотрелись омерзительно. Костю передернуло. Он уже подумал было отступить в Черкасский переулок, да вспомнил о стеклянной стене.
Выродки разговаривали, не раскрывая ртов. По крайней мере, Косте так показалось, потому что до них было метров сто, но слышал он их хорошо, словно они находились совсем рядом.
– Странный тип, – сказал один из них задумчиво. – Откуда он?
– Оттуда… – ответил другой. – Только я не пойму, вроде все чистим, чистим, а они лезут и лезут.
Он угодливо хихикнул.
– Люди, однако…
– Ничего не боятся.
– Ну-ка шугани его, посмотрим, что он сделает.
– А что он может сделать, – удивился выродок, – кроме того, что наложить в штаны? – и шагнул вперед, чтобы метнуть в Костю яркую звездочку.
Тут и сработал «анцитаур», но не так, как прежде – не голосом и не болезненным щелчком в голове, а с помощью непреодолимого желания. Может, эта звездочка не так уж и страшна и «титан» способен противостоять ее воздействию, в спешке подумал Костя, однако проверять не стоит, и он сделал то, что в его представлении никогда сделать не мог и что ломало все стереотипы и все правила Зоны, хотя правил в Зоне не было, ибо любое правило рано или поздно приводило к гибели.
Костя прыгнул. Яркая звездочка еще только сверкнула, а он, преодолев в полете пять метров до серого дома справа, повис на втором этаже, уцепившись за оконную раму и опершись ногами о кондиционер. Костя не знал, как это у него получилось, просто получилось, и все, хотя в инструкциях, которыми его напичкали, было четко сказано, что в «титане» может лазать по стенам, стеклу, металлическим поверхностям и даже по льду. Звездочка еще не пролетела и половины дистанции, а Костя, как паук, вскарабкался на шестой этаж, оттуда – на крышу и оглянулся: несильная ударная волна все же догнала его, а потом внизу заполыхало «оранжевая мачмала» – без жара, без языков пламени, но с копотью. Она залила Черкасский переулок до выступающего дома, может быть, даже дальше – так что спастись, останься он внизу, не было никаких шансов.
Где-то внизу кричали и метались в ярости выродки. В их голосах Костя слышал неподдельное восхищение. Должно быть, никто из людей не убегал от них по стенам домов. Он предпочел не смотреть вниз, потому что с детства боялся высоты, а активизировал шлем-самосборку и понесся дальше. Благо, что крыша была лишь слегка покатой. Следующая оказалось на два этажа ниже и не такой плоской. Зато «анцитаур» сработал на диво удачно: Костя, не задумываясь, прыгнул вниз, шипы, которые появились в подошвах ботинок, вонзились в кровельное железо, и два шага обозначились за Костей, как следы «кошек», затем шипы убрались в подошву. Ах, хорош «титан»! – восхитился Костя. Он добежал до металлической лестницы, поднялся на несколько степеней и высунулся. Слева торчала Спасская башня. Чуть правее от нее темнел купол и шпиль Сената, а за ним горел в солнечных лучах золотой крест на колокольне Ивана Великого. Еще правее возвышался шатер Никольского проезда и башенки исторического музея.
Впервые Костя почувствовал присутствие некой силы. Она казалась спокойной, уверенной, но явно следила за ним, будто говорила: ты один, опасности не представляешь, лазаешь там по крышам, ну и лазай на здоровье. Только не очень старайся, а то как щелкну! Впрочем, с ним готовы были разобраться и простые выродки. Вот такие странные мысли он угадал. И правда, подумал он, что может сделать один человек, пусть даже и в экзокомбезе «титан», пусть даже умеющий прыгать по крышам? Эти мысли страшно его смутили. Сила были явно неравны. И, честно говоря, он ничего не понял.
Справа за «Теплыми Торговыми рядами» горели на солнце колокольня мужского монастыря и купол духовной семинарии. Больше он ничего рассмотреть не успел. В наушниках что-то противно заскрежетало, как железо по стеклу, и дребезжащим голосом генерала Берлинского спросило:
– Костя! Как ты там?
– Да ничего вроде, – ответил он, прислушиваясь к тому, что делали выродки.
Их возбужденные голоса эхом разносились по Ильинке.
– Фу ты ну ты! Связь заработала! А мы тебя похоронили, – добродушно признался генерал. – Как только на Ильинке загудело, мы решили, что это по твою душу.
– Как это так? – удивился Костя. – Почему? Живой я, живой!
Он хотел сообщить о стариках: об Анастасии и Захарыче, за одно и о собирателях лома, которые, оказывается, всем нос утерли, но решил, что для этого нет времени.
– Зона выкинула фортель! – возбужденно закричал генерал. – Ударила по Воздвиженке! Но слава богу, мы чего-то такое сделали, и она убралась. Там у тебя все спокойно?
Костя приподнялся и снова посмотрел в сторону Красной площади, особенно внимательно – в сторону Воздвиженки, но ничего не увидел, потому что тот район был закрыт зданиями да и находился ниже.
– Все спокойно… – с некоторым сомнением ответил он, и снова ему хотелось рассказать обо всем, что с ним произошло за эти неполные сутки, а главное – что имеется вход в эту самую Кремлевскую Зону, но генерал перебил его:
– Не буду спрашивать, где ты находишься и как далеко продвинулся. Времени нет. Связь может оборваться в любой момент. Задание твое отменяется. Возвращайся. Кажется, наши вояки научились бороться с этой силой. – В голосе Берлинского слышались одновременно огромное облегчение и гордость хоть за маленькую, но победу. Он не удержался и похвастался: – Мы применили лазерное и электромагнитное оружие.
– Ясно… – разочарованно ответил Костя и подумал, что приказ о возвращении – это то, чего он меньше всего ожидал услышать, то, что прервало его историческую миссию, и вообще – все его надежды. Получалось, что его как бы обманули. – Ладно… возвращаюсь, – сказал он упавшим голосом. – Только вы не начинайте, пока я не выйду.
Если они начнут с этим магнитным оружием, подумал Костя, то здесь не останется ни одного живого существа. Кровь, в которой есть железо, свернется вместе с красными кровяными тельцами. Электрокоагуляция, кажется, называется. Надо за Анастасией заскочить, подумал он. Информация о проходах в Зону потеряла всякий смысл. Кому она теперь нужна? Зря только Захарыч погиб, и Василий тоже. Глупо это все. Глупо. Выходит, пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю, что, разозлился Костя. Хреновы стратеги! На фига я рисковал, хотя бы с этим майором – «нитридо-платиноидом», трансмутантом недоделанным. Или с этими? Костя прислушался. Похоже было, что выродки его нашли, потому и притихли.
– У тебя в запасе не больше часа. Ты ведь недалеко ушел?
– Недалеко… – признался Костя, взглянув на часы.
Было пять тридцать утра.
– Ну и ладушки. Давай выходи, да мы начнем, а к обеду закончим.
Хотел ему Костя возразить, что быстро только сказка сказывается, да не быстро дело делается, но передумал. Генерал – на то он и генерал, чтобы больше меня понимать и больше меня знать, подумал он. Уважал он тогда генералов очень даже.
– Хорошо, – пообещал Костя, и даже мысль о том, что он скоро увидит Леру, не обрадовала его.
Связь так же внезапно оборвалась, как и наладилась – с зубовным скрежетом и визгом. Костя снова остался один. Тебя бы сюда, на крышу, генерал, я бы посмотрел, думал он зло. Я бы посмотрел, как ты запрыгал бы. Костя прислушался. Выродки-то ли карабкались на здание, то ли забивали крюки, чтобы вскарабкаться.
Костя вовремя снял с плеча дробовик. Изумленная морда выродка появилась как раз над карнизом. Выродок необычайно легко встал на край и огляделся. Костю он не видел. «Титан» принял серый цвет торца стены. На крышу тут же вскарабкались еще двое. Это меняло соотношение сил. Вслед за тремя выродками полез четвертый. Костя не стал ждать, когда наберется рота, а выстрелил, прицелившись в центр компашки. Всех четверых снесло, словно ураганом. Внизу раздались крики ужаса и злости.
И тут они полезли со всех сторон: и справа, и слева. «Бах! Бах! Бах!» – Костя в мгновении ока расстрелял полбарабана и проклял недальновидного генерала Берлинского, потому что получалось, что для Зоны трех дисков явно мало. А выродки уже бежали по крышам со стороны Черкасского переулка и бросали свои звездочки, даже не видя, куда надо бросать. От этого крыша уже «горела» во многих местах. «Оранжевая мачмала» растекалась и, жужжа, капала на землю. Языки копоти лизали стены соседних домов. Костя больше не дал никому из выродкой вскарабкаться на козырек, и еще с десяток из тех, кто бежал со стороны переулка, завалил, а потом сам вознесся на здание «Верховного Суда РФ», а уж с него, вопреки всем законам тяготения, сиганул на Троицкое подворье.
До самой крыши он, конечно, не допрыгнул – сил не хватило, хотя «титан» и постарался на славу, а, выломав раму на третьем этаже, влетел в помещение, похожее на канцелярию. Сотворил там небольшой кавардак, разбил в щепки все, что можно было разбить. Только времени рассматривать обстановку из красного дерева у него не было. Да и не в том он был состоянии. Ему показалось, что он сломал все-все до единой кости. Но когда, крутанувшись волчком у стены, попробовал встать, это к его большому удивлению ему удалось без особых проблем. «Титан» действовал безотказно, как хорошо смазанный и очень надежный механизм. Ведь умеют же наши делать! Умеют! – радостно подумал он и воздал должное генералу Берлинскому.

Глава 6
Кремлевская Зона

Как же здесь вернешься? – подумал он, выглянув в окно. Биржевая площадь заполнялась выродками. Но они почему-то прятались за двумя сгоревшими танками и не шли на саму площадь, а предпочитали тротуар вдоль здания суда, словно боялись пересечь невидимую границу. Даже звездочки с «оранжевой мачмалой» не бросали, а больше гримасничали, как обезьяны, а еще судачили на все лады так, что в наушниках стоял сплошной галдеж:
– Смылся!
– Я его едва не зацепил, – хвастался кто-то.
– Пусть только вернется…
– Пусть только попробует! – кричал кто-то, правда, остерегаясь – из-за танка.
Танки выглядели плачевно, словно кто-то припек их сверху, превратив в единый кусок металла. Краска обгорела, металл сделался бурым, а в тех местах, где прогорел – почти красным, с ломтями окалины. Пушка безвольно смотрела в землю, и кончик ее был оплавлен, откуда торчал неразорвавшийся снаряд.
Пропали танкисты, подумал Костя и оглянулся, скорее, чисто интуитивно, чем осмысленно: в дверях стоял человек с большой головой.
Был он среднего роста, очень крепким, с непомерно развитой шеей, с большим, просто уродским ртом – от уха до уха. Казалось чудом, как нижняя челюсть у него вообще на чем-то держится? Голова сразу переходила в туловище. Можно было сказать, что шеи у него не было. Одет он был в какой-то странный балахон мышиного цвета, скрывающий массивное, коротконогое тело. На выпирающем животе у него был большой карман. В кармане лежало что-то до жути знакомое. Рук Костя вначале не разглядел. Большеголовый человек как-то странно все время двигался, подергивался, по его лицу пробегали судороги, и вообще, он производил впечатление страшно нервного существа. Должно быть, из-за казенной мебели, решил Костя, сейчас попов и служников позовет. Руки крутить будут. Он подумал, что это кто-то из архидиаконов или какой-нибудь блаженный, только похожий на троглодита, и даже произнес, извиняющимся тоном:
– Слушайте, а как отсюда выйти?.. Мне назад надо. Туда… – он показал пальцем себе за спину, чтобы большеголовый и большеротый человек не сомневался в его порядочности и в его намерениях покинуть Зону, и вообще, после смерти Захарыча он не хотел ни с кем воевать, тем более с монахами. Кто их знает, чего они надумают?
По лицу странного человека трудно было догадаться, понял он что-то или нет. Он странно ощерился, обнажив длинный ряд острых, как у акулы, зубов, сделал странное глотательное движение, молча повернулся и вышел.
– Это же Зона!.. – крикнул Костя. – За мной гнались!.. Вот эти… голые… Как их?..
Он выскочил следом. Большеголовый уходил прочь по коридору. Спина его выражала презрение. Костя снова крикнул:
– Черт с ней, с этой мебелью! Новую купите! – и осекся.
Только теперь он разглядел руки большеголового. Были они у него непропорционально огромными, как у человека, пятипалыми, но с присосками на кончиках пальцев, поэтому казались еще больше. И ступни были огромными, словно снегоступы. От этого или от чего-то другого, двигался он так, словно быстро-быстро скользил над полом. Не успел Костя прийти в себя, как большеголовый свернул в том месте, где был лестничный пролет.
Ого, оторопело подумал Костя, кажется, я влип. Он вдруг понял, что лежало в кармане большеголового – кусок сырого мяса, поэтому он сорвал с плеча дробовик, передернул затвор и осторожно побежал следом. У него в голове крутилась одна и та же мысль. Вдруг я их вычислил, вдруг я их вычислил?! Кого именно, он не знал и даже не представлял. Его охватило страшное любопытство, а еще он почувствовал себя охотником, выслеживающим дичь. Идиотское, но ужасно приятное ощущение. Только он не подумал, что его заманивают в ловушку.
Последние пять-шесть шагов до поворота он двигался на цыпочках, выставив перед собой короткий ствол дробовика и считая удары сердца. А еще он старался, чтобы патроны в дисках не громыхали. На тридцать пятом ударе выскочил на лестничный пролет, готовый разрядить дробовик в любого, кто там окажется.
Однако лестничная площадка была пуста. Костя посмотрел вниз между этажами, но никого не увидел, только мелькнула тень большеголового. В этот момент на внутренней поверхности шлема вспыхнул сигнал тревоги. От неожиданности Костя шарахнулся к стене, едва не выронив дробовик. Сигнал тут же пропал, зато включился детектор движения – проекция из четырех сиреневы точек показала, что кто-то находится выше и излучает энергию. Потом этот кто-то стал двигаться – одна из проекций стала сжиматься, и Костя понял, что неизвестный спускается по лестнице вниз.
Для того, чтобы детектор движения показывал правильные результаты, надо было двигаться самому, поэтому Костя осторожно сделал три шага по маршу наверх и отступил в тень. «Титан» тут же замаскировал его под цвет и текстуру стены, сымитировал даже филенку поперек груди. В любое другое время Костя порадовался бы, но только не сейчас. Все полезные свойства «титана» могли быть бесполезны перед неизвестной ловушкой, хотя он и знал, что ловушки живыми не бывают.
Тот, кто его выслеживал, замер. Положение сиреневых точек не изменилось, а это значило, что преследователь тоже каким-то образом его видит. А раз он меня видит, то надо сваливать, мудро решил Костя, и чем раньше, тем лучше. Не зимовать же здесь? Если уж танки пожгли вместе с экипажами, то что я сделаю со своей пукалкой? Сказано, «возвращайся», подумал он, вот я и вернусь, и гори оно все синим пламенем: эта Зона с ее тайнами, эти ловушки, которых надо остерегаться, и эти выродки, которые пожирают людей.
По правилам любой Зоны сталкер должен отступать перед ловушками, потому что ловушки всегда сильнее, потому что они и созданы для того, чтобы ловить и убивать. А мое дело хитрить и изворачиваться, а не подставлять лоб. Ред Бараско так бы и поступил, подумал Костя и стал медленно пятиться туда, откуда пришел, не теряя из вида лестничный пролет. В крайнем случае выпрыгну в окон, думал он, а от выродков как-нибудь отобьюсь. Не успел он сделать и двух шагов, как неизвестный тоже стал двигаться вниз. Ему оставалось-то опуститься на три или четыре ступени, и Костя должен был увидеть его ноги. Или что там у него? – подумал Костя, хвост, что ли, и даже взмок от напряжения. Капли пота потекли по затылку. Стекло шлема слегка запотело, но «титан» тут же справился с этой задачей, смахнув поверхность статической тенью, и Костя увидел-таки, с кем имеет дело.
Это был Ред Бараско собственной персоной в комбинезоне типа «титан». У Костя отлегло с души.
– Ну ты и даешь… – пробормотал он, держа однако Реда на мушке – так, на всякий случай, больше по привычке, чем из надобности.
А вдруг это вовсе не Ред? – суеверно подумал он и едва не перекрестился, вдруг Зона сподобилась? Нет, не может быть, я такого нигде не читал.
– Ты тоже даешь… – парировал Бараско, – я тебя с утра обыскался, – и снял бейсболку с логотипом «МТС», чтобы почесать затылок.
В солнечных лучах ежик на его голове засеребрился, и Костя словно впервые заметил, что Бараско осунулся и выглядит усталым. Куртка на нем поверх «титана» была та, старая, давняя, из больницы, а шея, как обычно, повязана любимым красным платком.
– Выходит, ты меня опередил? – спросил Костя, опуская дробовик.
– Выходит, – улыбнулся Бараско.
Он был вооружен куда солиднее – длинным черным гатлингом ГШК-6 типа «сармат», к которому снизу была прикреплена огромная плоская зеленая коробка с лентой. Да и сам Бараско был обвешан этими лентами, как новогодняя елка. Патроны калибра пять целых и пятьдесят шесть сотых миллиметра, отражаясь в солнечных лучах, слепили глаза. Костя даже удивился, когда это Бараско успел полюбить гатлинги? Сроду такого не было. А таскать тяжести – вообще не в характере Реда, который и в Чернобыле проявлял черты сибаритства. Ах, да… вспомнил Костя, «титан» решал все проблемы с весом, только аккумуляторы быстро сядут. Он и сам таскал на себе три тяжеленных диска и не находил это неудобным, а очень даже полезным для здоровья в прямом и переносном смысле слова.
– Едва уговорил генерала… – объяснил Бараско, снимая с шеи ремень и опуская тяжеленный ГШК-6 на пол, – не хотел, чтобы я к тебе на подмогу шел, мол, сам выберется. Парень, мол, смышленый.
Он несколько раз, кряхтя, прогнулся, держась за поясницу и улыбаясь, как ясное солнышко.
– Скажи спасибо, что не подстрелил, – радостно сказал Костя, глядя на него во все глаза.
Любил он Бараско. Было в черном сталкере неиссякаемое обаяние. Даже его злость имела оправдание в глазах Кости. Шутка ли сказать – Ред вернулся, чтобы его спасти, значит, еще не завяла дружба и черный сталкер еще способен на сильные чувства.
– Это ты мне скажи спасибо, что башку не продырявил, – Ред похлопал себя по боку, где у него висел большой черный пистолет. – Суешь нос, куда не надо. Я тебя здесь давно жду. Не мог ты мимо этого здания пройти. Нет мог. Мне ли не знать?
– Почему? – удивился Костя.
В его представлении он с таким же успехом мог переться в Зону через Гостиный двор, а после «гула» и «линзы» со страху вообще свернуть в любой переулок, и поминай как звали, выйти где-нибудь у Васильевского спуска.
– Да потому что выродки так или иначе выгнали бы тебя на Биржевую площадь. Вот я и следил за ней,– объяснил Бараско. – Да, видать, пропустил. Уморило меня.
Он сладко зевнул, явно с намеком на недавнюю попойку в компании генерал-полковника Берлинского. У Кости даже заболела голова. Одновременно ему захотелось выпить горького пива – немного, глотка два, и он вспомнил, что в кармане лежит хабар питья и еды. Вдруг он дает и пиво, как тогда в Чернобыльской Зоне, когда мы с Редом наслаждались чудесным портвейном, текущим из природного хабара, вспомнил Костя и облизнулся. Портвейн был хорош.
– Уснул, что ли? – спросил он, доставая хабар.
– Ну… – смущенно сознался Ред. – Ты же сам меня и разбудил.
– Не я… – многозначительно сказал Костя, сунув себе в рот зеленый край хабара.
Он не ошибся, на этот раз хабар расщедрился на черное пиво или на что-то похожее. Костя не разобрал. Было очень вкусно, но мало. Как раз те самые два глотка. Чего-то ты скудный, разочарованно подумал Костя и нажал на хабар посильнее, но, дудки, больше жадный хабар из себя ничего не выдал.
Бараско сделал круглые глаза и с удивлением уставился на Костю. Костя решил, что Ред больше поражен его словами о короткопалом троглодите с присосками, а не хабаром, который же сам и подарил ему, и сказал:
– Здесь бродит один сумасшедший чудак с огромным ртом… – и убрал хабар в карман.
Бараско почему-то сдержанно крякнул.
– Ерунда, – беспечно и, как показалось Косте, намерено отмахнулся он. – Тебе померещилось. В здании больше никого нет.
Однако покосился на карман, где исчез хабар-кормилец. В его глазах застыл немой вопрос. Хотел Костя напомнить, что Ред сам же притащил хабар из Чернобыльской Зоны, но вместо этого спросил о более важном:
– Почему?
– Потому что теперь много кто шляется. Зона ведь! Хотя бы эти… – Ред, держась за поясницу, выглянул в окон.
Костя подошел и тоже посмотрел на Биржевую площадь. Действительно, выродков меньше не стало. Напротив, даже прибавилось. А орали они еще громче. Прямо выходили из себя, рвали, что называется, на себе рубаху, но дальше невидимой границы не совались.
– За тобой шли? – со знанием дела спросил Бараско.
– Ну да… – скромно признался Костя, надеясь, что Ред его похвалит.
– Бузят, проклятые, – добродушно, как о родственниках, сказал Ред. – Они и меня гоняли, словно гончие – зайца. Едва отбился, – и Ред с уважением пнул массивный гатлингом ГШК-6 типа «сармат».
Хорошая штука, с уважением подумал Костя. Мощная. Только для пехотинца тяжеловата, но зато скашивает врагов, словно коса – траву.
– А кто это такие? – спросил Костя.
– Да понимаешь, выяснили мы, что это паразиты, живущие за счет Зоны. Где она появляется, там они и возникают, как тараканы, но центра Зоны боятся, потомку что она их не терпит. Однако и без нее они не могут. Откупаются, таская нашего брата.
– В смысле?
– Людей ловят, – ответил Ред, совсем как прежде с долей насмешки.
Словно в подтверждение его слов, один из особенно горячих паразитов перешагнул невидимую границы и тотчас упал, почернел, изошел черным дымом, и через минуту-другую от выродка осталась кучка пепла.
– Слушай, а как это происходит? – спросил Костя. – Чем это Зона его так?
– Я не знаю, – ответил Бараско, – чудес здесь, как и в каждой Зоне, не перечесть.
Костя вдруг вспомнил, рассказ генерала о том, как погиб в Кремле отец Анисим. Его удивило, что Ред забыл об этом. Он внимательно посмотрел на него, неужели Ред добавил для храбрости, но Ред выглядел, как всегда, обычно, разве что возбужденным чуть больше, чем надо, да и не пахло от него даже перегаром, хотя должно было быть. Трое суток обычно пахнет, подумал Костя. Трое! По себе знаю. Ладно, решил он, бывает. Может, он имбирным орешком закусил? Но ведь мы обсуждали эту тему с отцом Анисимом? Обсуждали! Должно быть, Ред просто перепил. Черт, случается с ним такое – перепьет и забывает мать родную, то бишь друзей и где находится, да и что было вчера. В общем, в голове у него сейчас полный бардак, оправдывал он черного сталкера. И все-таки странно.
– Чего мы здесь делаем? – спросил Бараско. – Пора убираться.
Костя едва не шлепнул себя пол лбу и посмотрел на часы.
– Уходим, – сказал он, – у нас полчаса осталось.
Он активизировал шлем. Ред поднял с пола гатлинг ГШК-6, перекинул ремень через шею, поправил ленту, и они побежали по длинному коридору, но почему-то в сторону Площади революции.
Костя подумал, что Ред знает, что делать, что у него, как всегда, есть свой первоклассный план. Это было так естественно, что Костя даже ни в чем не усомнился, ведь Ред Бараско всегда был для него учителем и командиром. На душе сразу стало легко, потому что не надо было думать, что делать и куда направлять свои стопы. Бараско все решит, на то он и Бараско.
– Слушай… – несмотря на экзокорсет «титан», Ред пыхтел, как паровоз, – что-то я сегодня не в норме.
«Пить надо меньше», – хотел сказать Костя, но промолчал. Негоже критиковать командира, да еще в такой ситуации, к тому же Бараско сам с усам – знает, что делает.
– Может, еще пошляемся по Зоне. Когда такой случай выдастся?
– Так… э-э-э?.. – удивился Костя.
Конечно, если бежать по Ильинке, то нам хватило бы и пяти минут, чтобы оказаться на Маросейке, подумал он. Но в Зоне только дураки по прямой бегают. Тогда о чем Ред спрашивает? Хорошо, если мы уложимся минут в пятнадцать. Может, Ред что-то запамятовал в своей Крымской Зоне и уже мышей не ловит?
– Ну, я понял… понял… – отозвался Ред, взглянув на расстроенное лицо Кости.
– Сейчас как вдарят наши, – пообещал Костя, – я даже не знаю чем. Здесь один пепел, как от того выродка, останется.
Бараско затормозил так, что от подошв его армейских ботинок едва не пошел дым.
– Чем вдарят?
В этот момент он стал прежним Бараско – властным и злым. А ведь я совсем забыл о злосчастном режиме ОПС, подумал Костя, но как-то несерьезно. От кого скрывать тайны? От кого? От друга Бараско?
– Откуда я знаю! – сварливо ответил он, потому что его уже начинала раздражать забывчивость Реда.
– Ах, ну да!.. – воскликнул Ред. – Как же я забыл! Говоришь, полчаса осталось?
Костя посмотрел на часы:
– Двадцать пять минут.
– Ага. Это меняет дело. Подожди меня здесь. Чего-то мне приспичило.
Бараско круто повернулся и исчез в туалетной комнате. Костя автоматически засек время. Часы показывали шесть ноль семь. За время отсутствия Реда с Биржевой площади разбежались все выродки, и Костя, провожая их взглядом, увидел, как дрожит и увеличивается в размерах один из танков. «Линза», сообразил Костя, отшатнулся от окна, и тут загудело. На какое-то мгновение он отключился, а когда пришел в себя, то обнаружил, что почти выломал подоконник, в который вцепился, чтобы не упасть. Снова ему было плохо, снова пот катил по лбу и затылку градом. Костя потянулся к хабару-кормильцу.
В этот момент у него в голове и щелкнуло, как тогда, когда он столкнулся с «грозным ветром» на плешке. Костя от боли аж завертел головой: вокруг никого не было, кроме Бараско, который вышел из туалета и сказал:
– Я договорился, нам коридор на Никольской откроют.
Казалось, «гул» на него не действует, казалось, он как огурчик, после посещения туалета.
– С кем? – через силу спросил Костя.
Если бы не экзоскелет, Костя давно рухнул бы и забылся тяжелым сном. «Гул» пропал так же внезапно, как и появился. «Линза» уползла в Старопанский переулок добивать тех, кого не добила.
Если договорился, то только с генералом, но сигнал связи у Кости отсутствовал. Еще одна странность в Реде Бараско. Зато в голове долбали молоточки так, что терпеть больше не было мочи. Даже голос раздался: «Дурак!»
– Стой! – сказал Костя и снял с плеча дробовик.
Ред, который был чуть впереди, обернулся. Длинный ствол гатлинга ГШК-6 зацепился за дверной косяк.
– Ты ведь не Бараско?!
От возмущения Ред попытался развернуться к нему лицом, но Костя уперся ему стволом дробовика в плечо и правой рукой схватился за гатлинг ГШК-6 типа «сармат»:
– Дернешься, отстрелю руку!
Теперь он окончательно убедился, что это не Бараско. Количество перешло в качество. Во-первых, Бараско даже без «титана» не задыхался бы от такой тяжести, как гатлинг ГШК-6 типа «сармат». Он просто не взял бы такую бандуру. А во-вторых, настоящий Ред не мог забыть, как погиб отец Анисим. Черный сталкер такого не забывает, потому что это его работа запоминать всякие хитроумные ловушки. В-третьих, Ред был ранен в правое плечо, как раз там, где проходил ремень от гатлинга ГШК-6. И самое главное – все шесть стволов пулемета были чистенькими и свеженькими, как после заводской сборки. Костя мог поклясться, что из этого пулемета вообще не стреляли.
– Куда ты ходил и что ты делал?
Ред Бараско крякнул ну совсем, как настоящий:
– Простота хуже воровства, – усмехнулся он. – Разболтал ты все. А я сообщил, кому надо. – Он даже высокомерно и нагло изогнул бровь и посмотрел на Костю пристально и долго, мол, ты еще не знаешь, с кем связался.
– Кому? – спросил Костя, мертвея в душе.
Он понял глубину своей ошибки, и хотя это и не было предательством, а всего лишь – хитростью, ловушкой врага, в которую он попался, оправдания ему, конечно, не было. С другой стороны, только так, можно было хоть что-то узнать о Зоне. Пожалуй, это было самым важным из его миссии, к которой он прикипел всей душой. Кому можно было сообщить о том, что люди предпримут атаку? Только противнику. Вражина, подумал Костя. Подло маскировался под моего лучшего друга – Реда Бараско. Он едва не нажал на курок.
– Ты еще многого не знаешь, человек, – сказал псевдо-Бараско, явно наслаждаясь ситуацией. – Да тебе и не положено знать. А убить ты меня не можешь. Я бессмертен. По вашей классификации я трансмутант из жидкого металла. Что, выкусил?
С этими словами он стал меняться. Вначале «нитридо-платиноид» превратился в танкиста Софринской особой бригады оперативного назначения, потом фальшивый танкист стал оплывать, словно свечка. Вначале пропали широкие плечи и массивные бицепсы, и вот уже вместо него стояло чудище с гребнем на голове, из позвоночника у него торчали острые, как спицы, позвонки.
– Кем ты хочешь, чтобы я еще стал? – улыбнулось оно.
Русская речь в его устах звучала дико.
Костя смотрел, как зачарованный. Он вспомнил, как фальшивый майор превратился в собаку, но все равно удивился. Он не питал вражды к «нитридо-платиноиду», в конце концов, каждый делает свое дело, но и отпустить его с оружием тоже не мог:
– Никем. Отдай пулемет и можешь топать на все четыре стороны!
– Ха-ха… – коротко рассмеялось чудище. – Ты еще мне приказываешь?!
Вместо того, чтобы дать очередь и отбросить Костю, «нитридо-платиноид» вытянул руку, из пальцев которой появилась блестящая игла, похожая на трехгранный русский штык. Костя вспомнил, что где-то и когда-то видел эту картинку, но где, хоть убей, не мог вспомнить, кажется, в каком-то из старых-старых кинофильмов.
Зато «нитридо-платиноид» не знал, что такое дробовик АА-24 и что он делает при выстреле в упор. Костя нажал на курок. Дробовик словно только и ждал этого. Он с готовностью выплюнул семь тяжелых картечин, и не успела гильза с утробным звуком коснуться пола, как «нитридо-платиноид» оказался разрубленным пополам, и его верхняя часть туловища держалась на тонком кусочке металла, а левая рука с блестящей иглой-штыком пробила стену коридора и застряла в кирпичах. Только поэтому «нитридо-платиноид» не рухнул.
Второй раз Костя, наверное, и не выстрелил бы, хотя на секунду позже «титан» просигналил, что у Кости за спиной примерно на расстоянии метров сорока появился объект. Но даже и тогда бы Костя не выстрелил, если бы не увидел с другой стороны коридора большеголового, с которым столкнулся в самом начале. Для себя он назвал его «жабак». «Жабак» тащил наперевес вполне земное оружием – АК-94У. Наверное, добытое у бедняг танкистов, подумал Костя.
Вначале он не понял, почему «анцитаур» молчит. Да и прислушиваться к нему времени не было. Потом уже, погодя, сообразил, что он и сам делал все правильно и что зря не искушал судьбу.
Левой рукой Костя сорвал с «нитридо-платиноида» гатлинг ГШК-6, ленту и одновременно выстрелил из дробовика себе за спину. Он даже не видел, в кого стрелял, а просто отскочил к окну под защиту стены.
Прыгнул он к окну весьма вовремя, потому что большеголовый «жабак» выпустил очередь из АК-94У, который застрекотал бойко, как швейная машинка, и хотя «титан» был способен выдержать попадание пули калибра пять целых и сорок пять сотых миллиметра, Костя не стал искушать судьбу. Он высунул ствол гатлинга ГШК-6 из-за угла и «тра-та-та-та-та…тра-та-та-та-та…» – залил коридор свинцом. От непривычки к такому мощному оружию его отбросило на противоположную стену, а еще крутануло вдоль оси. Пули с визгом пошли по стене и потолку. В коридоре повисла пыль. Костя едва устоял на ногах, развернулся и, не целясь, полоснул коридор направо. Был ли там кто-то, он не увидел. Метка на стекле шлема пропала. Ствол гатлинга ГШК-6 еще вращался, а Костя выстрелил в «нитридо-платиноида» второй раз. Теперь он знал, что делает, и не намерен был повторять ошибку, которую допустил с фальшивым майором. Было такое ощущение, что он добивает большую, неуклюжую куклу. «Нитридо-платиноид» еще не пришел в себя. Капли живого металла только-только начали стекаться по стенам к покалеченному телу. Но игла-штык уже пропала, и перебитая рука, приняв форму капли, уже двигалась к «нитридо-платиоиду». От второго выстрела картечь перебила шею, и голова покатилась по полу.
Костя опасливо схватил ее за гребень и, пока она не превратились в живую каплю, побежал, громыхая патронами в дисках, направо, туда, где в его представлении был выход. Дробовик он закинул за плечо, а пулеметную ленту повесил на шею. Двигался он не очень быстро и ловко – все же вес в шестьдесят килограммов давал о себе знать даже в экзокомбезе «титан». Гатлинг ГШК-6 не был сбалансирован, и Костю перекашивало направо и вперед. Кроме того, в левой руке он держал голову «нитридо-платиноида», поглядывая на нее, чтобы вовремя заметить, когда она станет растекаться. Голова вела себя вполне прилично, что было не удивительно в ее положении, и даже пыталась заговаривать с Костей о смысле жизни, но ему, разумеется, было не до философии.
На лестнице он несколько раз задевал стволом за перила, едва выбрался на второй этаж и попал в цоколь башни. Он уже подумывал бросить неудобный ГШК-6, а заодно и голову, как увидел во внутреннем дворе «жабаков». Они копались в ящиках, доставая оттуда вполне земное оружие – старые и новые модели АК. Стало быть, они не так страшны, подумал Костя, открыл створку окна и выпустил по ним очередь. «Жабаки» заметались как ошпаренные и вдруг пропали – растворились в воздухе. Времени разбираться, как они это сделали, у Кости не было, хотя явление само по себе было настолько удивительным, что у него по телу побежали мурашки. Черт с ними, прошептал он, и дал деру.
Ствол гатлинга ГШК-6 еще вращался с противным завыванием, когда он выпрыгнул со второго этажа и очутился на Ильинке. Направо были видны красные стены Кремля, налево в глубине улицы приплясывали выродки, грозя ему кулаками. Их звездочки с «оранжевой мачмалой» не долетали даже до Биржевой площади.
Костя не стал рассматривать стены Красной площади, особенно зубцы стены, откуда стреляли лазерным лучом. «Титан» упорно молчал. Значит, «гула» и «линзы» не предвидится. Через пять минут Костя понял причину этого молчания. Оказывается, вопить и стенать о чем-либо было уже поздно. «Анцитаур» же, по всей видимости, глядел дальше и находил ситуацию вполне рядовой для Зоны, никак не влияющую на судьбу Кости Сабурова.
Костя прыгнул под стены Гостиного двора и огляделся. Преследования не было. Больше всего он боялся, что «нитридо-платиноид» явится за своей головой и достанет что-нибудь более существенное, чем стальную иглу, похожую на русский штык. Было в этом предубеждении что-то от страха перед покойниками, хотя «нитридо-платиноид» тянул на покойника меньше всего.
Кремлевская Зона казалась вымершей, однако детектор движения показал, что в Хрустальном переулке кто-то бегает – достаточно далеко, чтобы пока не волноваться. Жить можно, подумал он, не хуже и не лучше, чем в Чернобыльской Зоне, несколько своеобразно, но не смертельно. В душе у него появилась пугающая легкость. Он подумал, что если бы не приказ вернуться, он бы тут же перебежал Красную площадь и попал бы в Кремль. Всего-то делов. А там, думал он, я бы им всем показал. Правда, кому всем, он еще не понял. Ну, большеголовым «жабакам», подумал он, что ли? Кому еще? Больше он никого не видел: ни «механоидов», ни знаменитых «протеиновых матриксов». Последние, предположительно, отличались тем, что в определенных ситуациях становились, как «жабаки», невидимками. Информация была более чем секретная и предоставлялась только таким сталкерам, как Костя.
Голова «нитридо-платиноид» начала течь. Металл размягчился в Костиных руках. Не долго думая, он сбросил ее из окна второго этажа Гостиного двора. Ищи теперь, злорадно подумал он и посмотрел на часы, было шесть тридцать восемь утра. Пора было уносить ноги.
Выродки появились неожиданно. Они крались вдоль стены, высматривая человека. Стайный инстинкт руководил ими. Они были всего лишь загонщиками дичи. Костя тоже был дичью. Странные догадки родились в его голове: «Мясо! Они жаждут мяса!» Хорошо, что «титан» не сплоховал, сделал его незаметным на фоне колонн Гостиного двора, и когда выродки почти вышли на Ильинку и опасливо стали коситься в сторону Кремля, Костя дам по ним очередь, сметая первые три-четыре ряда, как траву. Было ли ему их жалко? Нет, совсем не жалко, ведь это были выродки – тараканы Кремлевской Зоны. А кто жалеет тараканов? Только выродки. Странный силлогизм подумал он, едва удерживая тяжеленный ГШК-6 и упираясь пятками покрепче в землю. По крыльцу весело запрыгали крохотные золотистые гильзы.
Те, кто были левее, ближе к стене Гостиного двора, успели среагировать, но их звездочки с «оранжевой мачмалой» все равно не долетели до цели, зато вспыхнувшее пламя, окаймленное копотью, спасло некоторым жизнь. Правда, ненадолго.
Костя спрыгнул с крыльца и целую секунду не видел нападавших. А когда обежал крыльцо и выскочил им навстречу, они в растерянности метались поодаль. Было их так много, что если бы не гатлинг ГШК-6 типа «сармат», у Кости не было никаких шансов, даже если бы он стрелял очередями из двух дробовиков марки АА-24.
«Тра-та-та-та-та…тра-та-та-та-та…» гатлинг ГШК-6 наискосок прорубил в толпе выродков целую просеку и оставил отметины на колоннах и стенах Гостиного двора. Должно быть, выродки сбежались со всей округи, подумал Костя, с упоением видя, как они ложатся ровными рядами, словно домино. Его даже не пугала «оранжевая мачмала». Он уже понял, как она действует – парализует человека, а потом его съедают заживо или тащат в Зону к хозяевам, думал он. А кто хозяева? Это еще предстояло выяснить. Пара пазлов легла в его общую картину. Выродки были мусорщиками Зоны, но именно за это она их и привечала.
Он поймал себя на том, что в упоении кричит: «Тра-та-та-та-та…тра-та-та-та-та…» Его крик, завывание движка ГШК-6 и звон сыпавшихся гильз слились в одни бесконечно долгий звук победы. Врагов было столько, что они устилали Хрустальный переулок вплоть до храма Варвары. А когда он окончательно уверовал в свою силу и, словно рок, пошел навстречу врагам, укладывая их направо и налево, как тяжелые снопы пшеницы, и враги наконец испугались и побежали, в тот самый упоительный момент, когда он считал, что дело сделано, а он – великий и непобедимый сталкер, быть может, даже черный сталкер – кончилась лента.
«Щелк! Щелк!» – Костя безрезультатно нажал на гашетку, ствол еще вращался с характерным звуком, но гильзы не сыпались, и выстрелов не было. Тогда он развернулся и побежал в другую сторону – тем более, что «анцитаур» и «титан» вовсю подавали сигналы тревоги.
Его единственный путь лежал в Ветошный переулок. Надо было бы, конечно, бросить тяжеленный гатлинг ГШК-6 типа «сармат», но, во-первых, Косте было жаль расставаться с такой серьезной машиной, а во-вторых, он просто не успевал скинуть ее с плеча, потому что выродки опомнились и бросились за ним следом. Спасением было спрятаться в ГУМе или затеряться в лавчонках по правую сторону улицы, чтобы перезарядить пулемет и вообще прийти в себя, отдышаться, собраться с мыслями и наконец понять, что происходит – потому что «анцитаур» и «титан» трезвонили во всю ивановскую, хотя реальной опасности Костя не видел. В тот момент, когда он думал, что не все так плохо, что автоматика «титана» просто испортилась, что «анцитаур» зря паникует, что еще можно вернуться к своим и раз и навсегда покончить с этими приключениями – погасло солнце и наступила ночь.
Это произошло настолько неожиданно, что Костя испугался. Хорошо хоть, что он интуитивно успел нырнуть в ГУМ, который был привычен, словно домашние тапочки. Костя знал его, как пять своих пальцев – его истертые ступени и плиты, его бесконечные переходы и закоулки, его фонтаны с золотыми рыбками напротив кафетерия «Черный сталкер», куда Костя регулярно заскакивал во время редакционных поездок по Москве. Любил он это местечко не только потому, что на стенах красовались фото всех известных сталкеров, в том числе и Реда Бараско, а потому, что там можно было встретить бывалого человека и поболтать с ним о аномалиях, отвести душу. Тосковал Костя по Чернобыльской Зоне и мечтал снова попасть в нее. В ГУМе можно было прятаться хоть до всемирного потопа, который, впрочем, не заставил себя долго ждать.
Завыл ветер, все вокруг затряслось, и градом полетели выбитые стекла и куски крыш, и лепнины. Но прежде чем нырнуть в ГУМ, Костя взглянул на небо – оно стало багровым. Тучи клубились, словно их основательно перемешивали сверху огромной метлой. Там, в космосе, происходила странная круговерть, похожая на столкновение миров. Было такое ощущение, словно Костя стоит на дне моря, а над ним бушует ураган. Белое кольцо пропало. Мрак прорезали молнии, и ежесекундно, как артиллерийская канонада, гремел гром. Должно быть, в вышине происходило сражение между земными спутниками и Зоной. Костю что-то ударило в ногу, а затем – в поясницу. Он предпочел спрятаться в том месте, где был маленький, уютный магазин соков – нырнул в него, как в омут, и даже залез под стойку, стоя с другой стороны которой, часто пил молочные коктейли и джин-тоник.
Снаружи грохотало и рушилось, словно начался обстрел Кремля и Красной площади. Ежесекундно что-то падало с протяжным звуком, разбивалось или металось по коридорам ГУМа. Потом стеклянная дверь в магазинчик разлетелась вдребезги, и потоки воды хлынули внутрь. Когда вода поднялась до щиколоток, Костя полез на стойку. Не то чтобы он боялся промокнуть, в экзокомбезе «титан» этого не могло произойти по определению, просто находиться воде было не очень приятно. Потом хлынуло так, словно прорвало плотину, и Костя понял, что пора покидать убежище. По колено в воде он выбрался из магазинчика. В багровом свете молний, прорезающих темноту, он увидел лестницу, ведущую на второй этаж. «Титан» включил подсветку, и Косте стало удобнее ориентироваться. Его едва не сбил с ног упавший манекен, который он вначале принял за чей-то труп. Затем на него в потоке воды вынесло бесчисленное количество сумок, чемоданов, а один из них, похожий на прабабушкин сундук, едва не утащил с собой вниз. Он долго с ним боролся, как с живым, едва не потеряв пулеметную ленту. А когда все же попал на галерею, понял, в чем дело – купола над ГУМом не было. В нем зияли дыры размером со слона, и везде валялся град величиной с детскую голову. Одна из таких градин все-таки заехала ему по плечу, и если бы не «титан», сломала бы кости. Костя не стал искушать судьбу, а по старой памяти нашел автомобильный салон, влез в серебристый «роллс-ройс» вместе с гатлингом ГШК-6 типа «сармат» и упал поперек широких сидений, пахнущих натуральной кожей.
Странная вялость охватила его. Перед глазами поплыли круги, они превратились в блески, которые падали с потолка прямо сквозь крышу «роллс-ройса» – разноцветные и пугающие своей реальностью, потому что от них проистекал животный страх неба. Потом стало совсем плохо: его вырвало, едва он успел «снять» шлем. Неясные тени двигались стороной, словно боялись, что он их заметит, однако в них сквозило не любопытство, а отрешенность, словно они были не от мира сего.
Костя вскочил. Небо летело наискосок с быстротой молнии, словно он падал на «американских горках»; но там, в самом низу долины, оно уже было не таким стремительным, потому что зацепилось за сопки, и стала важна не суть, а смысл – он увидел их совсем близко. Они стояли в тени скал, прижавшись к ним, и словно говорили ему: «Оставь нас в покое, оставь… мы тебе чужды…» Но ему было так интересно, что он побежал к ним, а они все отодвигались и отодвигались вместе с пейзажем: заливом, изогнутым, как лук, и цепочкой камней, похожих на тетиву. Вода блестела, как ртуть, непостижимая, словно лунная тень. «Кто вы?!» – крикнул Костя, не решаясь зайти в странную воду. И услышал эхо: «Никто… никто…» Костя побежал вдоль берега. Дорога была длинной и необычно трудной: ноги скользили на мокрых камнях, а ветер бил в лицо и не давал дышать. Приходилось закрываться руками.
Они стояли, словно загнанные в угол, всесильные и слабые одновременно, страшащиеся людей, как овца – льва, но могущественные другими, неземными началами. Костя оторопел. Вот в чем дело! Мы им не нужны! Не потому, что изгои вселенной, а потому, что не предназначены для высоких скоростей и проникновения. Это его так поразило, что он остановился, а те, за заливом, вздохнули с облегчением. «Что же мне делать?» – спросил он. «Ничего – ответили они ему. – Все должно идти так, как шло миллионы и миллионы лет». «Но почему? – удивился он. – Это же несправедливо!» И смотрел на них, неподвижных и тихих. «Потому что, – нехотя объяснили они, – стоит вам приблизиться, как вы все поймете, но это не осчастливит вас…» «Ну и что?» – безмерно удивился он. Но они снова превратились в скалы, отгородившись от него немотой природы.
Костя очнулся. Он по-прежнему лежал в «роллс-ройсе». Было светло, как днем, и тихо, как в майский полдень. Великолепный серебристый «роллс-ройс» превратился в жалкий кусок железа – с него слезла вся краска, а голый металл покрылся странными рыжими, как лишайник, пятнами. От «бугатти» и «порше» остались одни остовы. В центре зала торчал странный предмет, похожий на сталагмит. Только через несколько минут, разглядывая его, Костя догадался, что это суперъяхта с третьего этажа, вернее, ее обломки, и выбрался из «роллс-ройса». Он с трудом вытащил гатлинг ГШК-6, потому что корпус машины стал тоньше папиросной бумаги. Ленту с патронами пришлось извлекать уже из груды металла, похожего на обгоревшую фольгу.
Стояла необычная тишина. Такая тишина бывает только после грозы, подумал Костя, заряжая гатлинг ПШК-6, и, похоже, мы проиграли. Я так и знал, думал он, что что-то произойдет и мне не удастся довершить начатое. Или Зона пропала, или наши маху дали. Третьего не дано.
Он уже сообразил, что между людьми и Зоной произошло сражение. Наши ударили, а «они» ответили. Вот почему «они» не стреляли лазерами с Кремлевской стены, догадался он, и не насылали «линзу» с «гулом» – готовились к войне. Оставалась еще маленькая надежда, что люди все же победили, но она таяла по мере того, как Костя все ближе и ближе пробирался к выходу среди гор мусора и обломков здания. Если бы наши взяли верх, здесь было бы полно радостных военных, думал он, перешагивая через рекламную тумбу и отпихивая прилавок с бижутерией. Везде стояли лужи воды. На самом видном месте одиноко и зловонно благоухал аморфофаллус – целый и невредимый среди моря хаоса. От его тошнотворного запаха Косте показалось, что он увидел невдалеке человеческий труп, но это оказался всего лишь мертвый выродок.
Самым удивительным был белесый свет, который лился отовсюду. От этого вездесущего света некуда было скрыться. Он бил изо всех щелей и отверстий и, казалось, проникал сквозь стены. Крыша стала небом, а под ногами плавали клочки белого-белого коллоидного тумана. Его можно было потрогать, как вату. Даже слепить что-то подобие снежка, который, правда, тут же распадался на клочья и растекался сквозь пальцы.
Значит, думал Костя, мне сам бог велел топать в эту проклятую Зону и выведать все ее секреты. Снова получается, что без меня никак. Эх, посоветоваться бы с генералом, думал он, или с Бараско, да связи нет. Как будто в подтверждение в наушника что-то пробурчало и замолкло. Костя даже похлопал себя по правому уху, но наушник бесславно молчал. Неужели генерал пробивался сквозь всевозможные магнитные поля? С таким же успехом могла подсуетиться и Зона и прислать мне ложную команду. Но Кремлевская Зона молчала, как убитая.
Он подошел к серверному выходу, но не дошел, чувствуя, что его там уже поджидают «протеиновые матриксы», состоящие из симбонаноматерии. Увидеть их невозможно, а получить по голове проще простого. Поэтому он решил идти коротким путем.
Отдел шуб был безжалостно перевернут. Дорогие меха валялись в углу. Костя раздвинул покореженные жалюзи, выглянул в окно и замер: прямо из тумана торчал зад танка. Туман же лежал подобно огромному одеялу. Кремль с его шпилями, куполами и маковками был похож на остров, и, казалось, Костя находится так далеко, что до него надо брести целую вечность. Когда я дойду, подумал Костя, все будет кончено. Он не знал, что именно кончится, может быть, его оставят сомнения, а может быть, он наконец поймет, кто сотворил Кремлевскую Зону. Но эта мысль его позабавила своей простотой. Он бесшумно влез на сгоревший танк без башни, погрузившись в этот странный туман. Ничего не произошло: не загудело, не загремело: «Аларм! Аларм!» Идиотизм, думал он, может, там ничего и нет? А я стараюсь!
Вдруг рядом кто-то протопал – большой, огромный, как жираф. Костя от неожиданности присел. Гатлинг ГШК-6 предательски звякнул о броню.
– Ты слышал?.. – спросил кто-то справа не далее как в десяти метрах.
В ответ раздались неясные голоса. Снова что-то промелькнуло, потянув за собой клочья тумана. Костя увидел гигантский силуэт, похожий на богомола в профиль. Большие, жилистые ноги, казались костылями, на них покоилось сутулое, плоское тело с крохотной головой без шеи и с прижатыми к бокам руками.
Костя суеверно закрыл глаза. Это был «механоид». Один из вариантов, таким его обыгрывали в прессе и на телевидении, таким его запечатлели в памяти Кости, когда накачивали информацией под гипнозом. Такие «механоиды», в отличие от «нитридо-платиноидов», обитали во всех пяти Зонах. Их называли «богомолами». Правда, он с ними в Чернобыле не сталкивался. Они появились позже. А откуда, никто не знал. Просто появились, и все. Универсальные солдаты. Такими их выдумали и создали. Кто – тоже неизвестно. Земная наука только-только начала классифицировать инопланетный разум. Предполагали, что «механоиды» находились на стыке видов и были опасны, прежде всего, тем, что могли быть вооружены любым оружием. И пока ты с ними не столкнешься в бою, ты не поймешь, чем именно. Они не обладали взрывной реакцией «протеинового матрикса», зато были выносливы и чрезвычайно сильны, как бегуны на длинные дистанции. Их мышцы, сделанные из симбонановолокон, требовали предварительного разогрева, зато потом «богомол» на одной подзарядке мог двигаться хоть трое суток, хоть неделю, все зависело от погоды. Кроме того, часть энергии они могли запасать во время движения, поэтому были выгодны прежде всего для патрульной службы. И порой нерадивый командир выгонял «богомола» из казармы «накопить энергию», экономя таким образом ресурсы. Правда, было одно «но»: при такой эксплуатации мышцы «богомола» изнашивались чуть ли не в десять раз быстрее обычного режима. Но кого это волновало на войне или на чужой планете? Стоило заменить мышцы, и «богомол» снова был готов к подвигам. Головы у них были бронированы овальными стальными пластинками. Костя увлекся фантазированием. Переманить бы «механоидов» на службу человечеству. Тогда с ними можно осваивать любые миры. Но, увы, мир больше интересовался Пятизоньем, чем иными планетами. Выходило, что Пятизонье вольно или невольно тормозило развитие человечества. Действительно, думал Костя, или конец цивилизации, или – следующий скачок в развитии. Чем все это кончится, неизвестно.
– Нет… – произнес кто-то с другой стороны танка, – так мы никого не поймаем… Этот чертов туман… Все системы контроля зависли.
– Ты думаешь, сталкер остался жив? – спросил «богомол» слева от танка.
Голоса были странными, какими-то бесполыми, с механической основой, словно вещали две шарманки.
– Я ничего не думаю, у нас есть приказ. Сказано, поймать!
Костя их не видел, а представил: над туманом возвышаются два очень голенастых «механоида» и уныло треплются, покуривая сигареты.
– Приказ приказом, а я бы не особенно надрывался. У меня после сражения все поджилки трясутся.
И действительно «механоид» переступил ногами, как лошадь, когда ее долго не кормят, нетерпеливо, в тревожном предчувствие худшего. Суставы его скрипели, как жернова.
– Перейди на режим ожидания.
– Уже…
– Что уже?
– Уже перешел, со вчерашнего дня. Все равно не помогает. Жрать охота. Энергии не хватает. Вижу только перед собой, боковое зрение на правом упало до тридцати процентов, на левом – до десяти. Правое коленка плохо гнется, бедро…
– Ну ладно… ладно… терпи. У нас у всех не хватает энергии. Вечером или зарядимся, или пожрать дадут. Солнце вот-вот откроется.
– До вечера я не доживу. Жрать охота сейчас. Не смогу быстро переходить на режим бега.
– Я тоже, а этого все равно поймаем, – пообещал «богомол» слева.
Должно быть, он старший, с невольным уважением подумал Костя. Побаивался он начальство. Была у него такая неизлечимая болячка.
– А если упустим? – Вопрос был задан самым унылым тоном, на который был способен биомеханический механизм.
– Упустим? Не-е-ет! Нас переведут в сторожа, а кормежка там сам знаешь какая.
– Знаю… – с горечью ответил больной «богомол». – Пропади оно все пропадом. Когда это все закончится?!
– Тихо, не болтай. Идем!
Голоса стихли, говорящие сошлись, а потом разошлись. Костя спрыгнул с танка и, не дыша, на цыпочках проскользнул между ними. Одни из «богомолов» прихрамывал. Вот кого следовало опасаться, понял Костя. Это солдаты Зон. Наверное, они произошли от циркулей и поэтому вездесущи и дешевы, но все равно опасны. «Жабаки» не являются серьезными противниками, раз они пользуются земным оружием. С «механоидами» же надо держать нос по ветру. Это точно!
Теперь он понял, что надо быть очень и очень осторожным. Здесь, поди, датчиков понатыкано всюду, думал он, невольно копируя движения «богомола» и ступая опасливо, как на болоте. А датчики – это пассивный элемент, его только радаром и увидишь. «Титан», вон, примолк, должно быть, боится выдать мое присутствие. Чувство самосохранения у него развито, как у человека. А может, он сломался? – испугался Костя; и на него едва не наступили – «богомол» прошествовал совсем рядом, ставя ноги, как аист. Костя аж вспотел. Он быстренько пошел – поплыл, разводя туман руками, словно воду, туда, где, судя по всему, находился «Мавзолей». Над самой землей туман казался чуть реже. Ориентиров не было, если не считать привычную каменную мостовую.
Вот где меня искать не будут, подумал он с облегчением, будто это было реально – спрятаться в магазине. Мавзолей, который просуществовал больше полувека, давно пустовал. На его месте появилась лавка канцелярских товаров с одноименным названием. Говорят, народ валил валом, пока не надоела экзотика. Костя сам ради интереса заходил три раза купить карандашей и оглядеться. С тех пор магазин, кажется, закрыли. Но через него имеется вход в Кремль, вспомнил он. Должен быть вход!
Внезапно «титан» просигналил тревогу, да такую, какой Костя еще не видел – «титан» был в настоящей панике. Оказалось, что источник излучения появился совсем рядом – в трех шагах. Костя повернул по азимуту гатлинг ГШК-6 и, дав короткую очередь, побежал в противоположную сторону. Если бы не паника «титана», он бы не стал стрелять, он бы проскользнул невидимкой. Но «титан» четко и однозначно просигналил, что надо стрелять. Может быть, «богомол» заметил Костю и приготовил оружие, а «титан» уловил это? Плохо, плохо, думал Костя, ох, как плохо.
«Титан» благосклонно отозвался на его действия, сжав в детекторе движения проекции сиреневых дочек до нуля. Попал я, обрадованно подумал Костя, попал точно в излучатель, и лишь только вздохнул с облегчением, как вдруг справа и слева возникли сразу четыре объекта и скачками двинулись к нему. Костя, громыхая на всю вселенную, рванул к лавке «Мавзолей». Потом уже понял, что даже если бы он туда добежал, шансов у него не было никаких. Он уже видел знакомые ступени, ведущие к «Мавзолею», и вроде бы – даже туи и елочки у красной стены, и тут его словно обдало ветром, и если бы не интуитивный шаг в сторону, все кончилось бы в мгновении ока. Костя ткнулся в то, что Захарыч называл стеклянной стеной, которая тихонько гудела, как трансформатор. Кремлевская Зона закрылась наглухо.
А к нему уже бежали со всем сторон: и со стороны исторического музея, и со стороны Васильевского спуска, и от ГУМа – со всех сторон – цепочки «богомолов». Они даже не стреляли, уверенные в своей силе, а радостно переговаривались:
– Ну вот же он вот… я же говорил…
– Где, где?
– На мостовой…
– Такой мелкий?!
– Наконец-то, а то у меня нога совсем отпадает…
– Да я… да мы его сейчас!..
– Хорошо бы за него пожрать дали.
– Кому чего, а вшивому – баня, – прокомментировал кто-то начальственным тоном, и «богомол», который все время жаловался, замолк.
Вот тогда-то «титан» и выдал все, к чему был предназначен. Казалось, до этого он берег свои резервы, а здесь вдруг «вспомнил», что у него есть даже карта местности. Костя наконец увидел, где он находится – действительно напротив канцелярской лавки «Мавзолей».
Неожиданно для самого себя Костя побежал с такой скоростью, что с легкостью оставил позади «богомолов», перепрыгнул один танк Т-134, другой, третий, затем – Лобное место и понял: первое – что его отжимают от Кремля, второе – что при такой скорости он не попадет на спуск и неизбежно врежется в собор Василия Блаженного, но самое главное – энергия «титана» стремительно таяла. Ее осталось-то всего сорок пять процентов – как раз до спуска, а там можно было спокойно лечь и умереть.
Нет, так можно бегать только в экстренных случаях, вовремя сообразил Костя и упал, распластавшись за Лобным местом. Дальше бежать было некуда. «Титан» отозвался тихим стоном, включил тепловизор и электронный прицел. Васильевский спуск был перекрыт. Варварка – тоже. «Анцитаур» глубокомысленно молчал. Или испугался, или не принял решения, что делать. Впрочем, у Кости почему-то было предчувствие, что все кончится хорошо, только он не знал, каким образом, а главное – когда.
«Черт!» – выругался он и почти в упор выстрелил в «богомола», бог весть почему оказавшегося ближе всех. Пора отвыкать от иждивенчества, а полагаться только на себя, отстраненно думал он, азартно поводя стволом. Чтобы свалить «механоида», пришлось извести четверть ленты, благо, что ГШК-6 стрелял быстро. «Богомол» однако не рухнул, а, схватившись за голову, отвалил влево и поплелся, как сомнамбула, в сторону стеклянной стены. Самое интересное, что он беспрепятственно прошел сквозь нее.
Сейчас окружат и забьют, как мамонта, думал Костя, ловя в электронный прицел очередного «богомола». Они все яснее проявлялись в тумане. «Тра-та-та-та-та…тра-та-та-та-та…» застучал гатлинг ГШК-6, и еще одна унылая фигура побежала лечиться. Должно быть, у них там доктор, сообразил Костя. Осталось восемь «механоидов», посчитал он, выбирая следующего. Как только подстрелю хотя бы половину из них, пойду в атаку, решил он. «Тра-та-та-та-та…тра-та-та-та-та…» Живым так не дамся!
Тут «богомолы» не выдержали и сами начали стрелять. Белесые шары, невидимые в тумане, вспахали мостовую и разворотили Лобное место, но Костя то ли по счастливой случайности, то ли по воле «анцитаура» остался невредим. Он отстреливался, перекатываясь с одного места на другое, крутясь, словно капля воды на горячей сковородке, а вокруг царил настоящий бедлам: «богомолы», которые набегали со стороны Кремля и ГУМа, попали под удары белесых шаров и в свою очередь тоже начали стрелять, но, боясь задеть своих, делали это очень неточно – поверх головы Кости, и даже умудрились завалить кого-то из космических сотоварищей. Вспыхнуло настоящее пламя, начали рваться боеприпасы, и эфир наполнился отчаянными криками умирающих.
Костя вскочил, побежал, потом упал. Потом снова побежал. Столкнулся с раненым «богомолом», который тоже хотел его убить, и Костя, стреляя в упор, видел, как пули со стальными сердечниками отскакивают и высекают искры из железного тела. Но икру на ноге они все же повредили, и «богомол» послушно рухнул и пополз в стеклянной стене. Впрочем, Костя этого уже не видел, потому что снова куда-то бежал, стреляя и кувыркаясь, чтобы сбить с толку преследователей.
Каким образом он очутился на одном из них, он и сам не сообразил. Он только помнил момент, когда в гатлинге ГШК-6 типа «сармат» кончились патроны, и он, бросив его, совершив обходной маневр, попытался в суматохе пронырнуть на Васильевский спуск, где у него был единственный шанс к спасению – прыгнуть в реку и уплыть, но на него налетел хромой «богомол». Впрочем, кто на кого налетел, надо было еще разобраться, потому что мало того, что «богомол» хромал, он еще и плохо видел и в основном двигался только по прямой. Костя различил перед собой длинные, как у сарыча, ноги, подскочил, уворачиваясь от очередного белесого шара, и неожиданно для самого себя оседлал несчастного. Хромой «богомол» испугался и понесся, как скаковая лошадь.
– Стой! Стой! – заорал Костя.
У него появился гениальный план. Как ни странно, «богомол» послушно остановился и замер, безвольно свесив руки по обе стороны плоского тела.
– Неси меня туда! – приказал Костя, показывая в сторону Спасской башни, – а за это я тебя накормлю.
Хромой «богомол» прислушался. Костя запустил руку в карман, вытянул хабар-кормилец и что есть силы надавил на его зеленый край. Только бы не подвел, подумал Костя, только бы не подвел. Из хабара послушно вылезли три пирожка с яблочным повидлом. Один пирожок Костя сунул в рот «богомолу». Тот осторожно взял его губами и, проглотив, не жуя, потянулся к следующему.
– Э-э-э… нет! – веско произнес Костя. – Так дело не пойдет. Гони в Кремль! Там получишь еще!..

Глава 7
Кремль

«Титан» находился в плачевном состоянии. Он стонал и поскуливал, как человек после марафонской дистанции, и тихонько латал свои системы. Энергии в нем осталось всего-то три процента. Остальное он потратил на бег, прыжки и таскание тяжеленного гатлинга ГШК-6 типа «сармат». За Кремлевской стеной все еще продолжалась суета с пальбой, и, похоже, исчезновение Кости еще не обнаружилось.
Рядом понуро, как усталая лошадь, застыл «богомол», глядя на Костю большими влажными глазами с продольным, как у козы, зрачками.
Костя сидел на фюзеляже сбитого К-64, чтобы быть повыше, но «богомол» все равно возвышался над ним, как колодезный журавль. Он следил за каждым движением Кости и напоминал ему голодную собаку.
– Тебя как зовут? – спросил Костя, одновременно оглядываясь, прислушиваясь и принюхиваясь к обстановке в Кремле.
Тайницкий сад казался райским местечком – с клумбами и голубыми елями, маргаритками и одуванчиками на газонах, если бы, конечно, не сбитые К-64 и поодаль, в овраге, у стены – Ми-68. Судя по всему, обитатели Зоны утащили даже трупы. Едят они их, что ли? – гадал Костя, невольно поеживаясь. Не хотел бы я оказаться на месте экипажа.
Как они сюда попали, он плохо запомнил. Все промелькнуло, как в мультяшках – одним махом. «Богомол» вбежал в неохраняемые ворота Спасской башни, сунулся влево, в сад, и Костю смахнула с его плеч первая же липовая ветка толщиной в руку. Разумеется, «титан» не сплоховал, скоординировал полет, и Костя приземлился на ноги, но ощущение было не из приятных, потому что от удара веткой он набил себе огромную шишку, и даже шлем не защитил. Теперь его беспокоило близкое соседство здания Военной школы, хотя от ее взора их с «богомолом» укрывали раскидистые липы, клены и ели.
– Амтант, – отозвался «богомол», сглатывая слюну, как собака Павлова.
Костя достал еще один пирожок и протянул Амтанту, хотя ему самому очень хотелось есть.
– А машинного масла у тебя нет? – спросил Амтант, проглотив пирожок, как семечку, и огромный кадык на его горле дернулся синхронно глотательному движению. – Колено у меня болит… локоть… в груди давит…
– Увы, нет, – сказал Костя. – Это у тебя вроде как человеческая подагра из-за нарушения обмена веществ. Будешь мне служить, достану машинного масла.
Естественно, Костя врал для того, чтобы задобрить это огромное, голенастое существо.
Амтант послушно шмыгнул носом и приготовился ждать обещанного. Излучатели «пермендюры» у него были пристегнуты к предплечьям – две здоровенные трубы с раструбами. Костя с тревогой косился на них, но Амтант держал их, скромно опустив вниз, и ни разу, даже случайно, не направил «пермендюр» на Костю. Из чего Костя сделал вывод, что «богомол» выдрессирован на уровне рефлексов и, как собака, не может укусить хозяина. А еще у Амтанта на груди и животе крепились две антенны – одна к горизонтальной плоскости, другая – к вертикальной.
– Буду, – преданно пообещал Амтант.
– Ну и хорошо, – кивнул Костя. – Что у вас здесь происходит-то?
Амтант пожал узкими плечами:
– Охраняем Зону… – ответил он уныло.
– В смысле?
– Три месяца не платят и не кормят, как положено. Батареи сели. Мышцы затекают, холодные, как половые тряпки.
– Почему? – спросил Костя.
Амтант снова пожал плечами:
– Дай пирожок…
Костя выдавил из хабара-кормильца два пирожка и один отдал Антанту. На этот раз Амтант его тщательно разжевал, а не разделался, как с семечком.
– Ну?.. – выжидательно спросил Костя.
– Нас, как всегда, наняли...
– В смысле?..
За Кремлевской стеной все еще палили в белый свет как в копеечку. Глупцы, невольно подумал Костя и в нетерпении поерзал на металлическом корпусе вертолета. Сейчас все обследую, и быстренько к нашим. В красках представляя встречу с Лерой, он от нетерпения заерзал еще энергичнее. «Титан» отозвался готовностью бежать куда глаза глядят.
– Ну… наняли… – замялся Амтант, – а больше я ничего не знаю. Выдали «пермендюры» и приказали ходить вдоль Красной стены, в общем, по брусчатой площади, и никого не пропускать.
Его длинная, как у бультерьера, морда, несмотря на стальные пластины, аккуратно подогнанные друг к другу, выражала крайнюю степень усталости и отчаяния.
– Ага… – удивился Костя.
Это кто ж такой хитрый? Он привык, что Зоны – это непостижимое, вне человеческой логики, что ловушки сами по себе, а сталкеры сами по себе. И так до самого выхода, а здесь кто-то просто нанял солдат. Ясно и понятно до сущей простоты.
– А кто нанял-то?
У него даже перехватило дыхание и тревожно забилось сердце – сейчас он узнает тайну тайн, и полдела сделано, а дальше пусть сам генерал Берлинский разбирается и решает, бомбить или не бомбить, пулять ракетами или не пулять. Это уже не мое дело.
– Не знаю, – печально ответил Амтант, дожевывая второй пирожок. – Нами капитан Бухойф командует.
На это раз пирожок был с ливером. Амтант долго смаковал его. Косте еще сильнее захотелось есть.
– Понятно, – разочарованно вздохнул он. – Ну, а ты чего?
– Чего?.. – удивился Амтант. – Я ничего… Больной… вот… локоть… колено… – завел он старую песню.
Костя едва не поморщился, побоявшись, однако, что обидит своего нового знакомого.
– Ничего я тебя вылечу, – пообещал он с дальним прицелом. – Не дрейфь!
– Я не дрейфлю, мочи нет…
– И много вас? – спросил Костя, чтобы только увести мысли «богомола» в другое русло.
Амтант вдруг дернулся и насторожился, прислушиваясь к себе.
– Вызывают… – со вздохом сообщил он. – Приказано собраться на площади. Ну, я пойду?..
– Иди… – согласился Костя, – раз приказали.
– Я бы остался… – признался Амтант, – да капитан сердитый... бить будет…
– Иди, иди… – сказал Костя. – Дальше я сам.
Его тревожила тишина внутри Кремля. По идее, здесь все должны стоять на ушах и уже подбираться к нему со всех сторон, но на Ивановской площади, которая виднелась сквозь деревья, все было чинно и благородно, как будто она не была сердцем таинственной Зоны. Костя даже засомневался – туда ли попал? Может, генерал Берлинский капитально ошибся и нет никакой Кремлевской Зоны? Чепуха какая-то, решил он.
– Это вам… – Амтант, потупясь совсем, как человек, снял с левой руки и протянул Косте один из «пермендюров».
На его руке он казался небольшим, можно сказать, соразмерным телу «механоида», а в отстегнутом виде оказался метра полтора длиной.
– А как этой штукой пользоваться?
– Вот так рукой возьмете, нажмете на рычаг – и стреляйте.
– Ага… – согласился Костя, приноравливаясь к странному оружию.
Для человека оно было явно большим. Разве что только повесить на шею, как гатлинг ГШК-6, подумал Костя, и то большое, и вспомнил, как в него стреляли со всех сторон – неточно, но очень и очень мощно. Выгода от мощности оружии перевесила все сомнения – брать, не брать?
– Беру! – восхищенно обрадовался Костя. – Стоящая вещь! А ты?
– Скажу, что в бою потерял. И вот… – Амтант, безмерно стесняясь, протянул блестящую вещичку.
– А это что?
– Ультразвуковой свисток, настроенный на мою частоту. Свистните, я сразу явлюсь.
Руки у него были стальными, четырехпалыми, с уплощением на кончиках пальцев и, естественно, с присосками. Уж не «жабаки» ли его лепили по своему подобию? – удивился Кости. Странно, очень странно. Интересно, экзокомбез все записывает? Вот генерал удивится.
– Ты молодец! – похвалил он Амтанта.
– Ну, я пошел?..
– Иди, иди…
– Вы только о масле не забудьте, а то колено болит… солидол тоже подойдет… а лучше всего часовая смазка, потому что очищена и без включений…
– Не забуду, не забуду, – пообещал Костя, плохо представляя, где он возьмет машинное мало, солидол или часовую смазку.
Амтант вздохнул, как старый паровоз, и нехотя удалился, оглянувшись пару раз. Несомненно, он не забудет о пирожках и машинном масле. Надо хоть самому пожрать, решил Костя и взялся за хабар-кормилец, хотя самым главным в этот момент было не это, главным было обязательно восстановить энергию экзокомбеза «титан».
Костя тихонько спустился на землю, оберегая «титана», как дитятю. Он даже его нежно уговаривал: «Ну давай, давай, приятель, только не подведи». Индикатор мощности на внутренней стороне шлема застыл на все те же несчастные трех процентах. «Титан» отключил всю индикацию и молчал, как партизан. «Анцитаур» тоже не подавал признаков жизни. Должно быть, судьбе ничего не угрожает, решил Костя, вздохнув с облегчением: индикатор неуверенно показал прирост мощности на один процент. Слава богу, едва не перекрестился Костя. Может, выберусь? И резко повернулся – «титан» отозвался протяжным скрипом. Совсем как Анастасия, подумал Костя, падая на траву. У «титана» было так мало энергии, что он даже не смягчил удар о землю и уже не камуфлировал, поэтому Костя понял, что придется рассчитывать на старые, испытанные методы маскировки.
Со стороны Ивановской площади на фоне далекого городского гула раздался странный звук. Костя перекатился под развесистую елочку, как раз за фонтаном с райской птицей, и замер. Сразу стало неуютно. В душе поселилось прежнее сомнение в целесообразности генеральского мероприятия, за воротник пополз предательский страх: а что если это явились по его душу те же самые «протеиновые матриксы», которых никто никогда не видел? Но звук битого стекла больше не повторился, и на площадь снова легла тишина. И так хорошо сделалось Косте – пригревало солнышко, одуряюще пахло хвоей, – что он неожиданно для себя то ли уснул, то ли отключился на какое-то мгновение. А очнулся снова от звука, причем на сей раз он, усиленный «нетопырем», напомнил Косте кряхтение человека. Этого еще не хватало, подумал Костя и выполз из-за елочки. «Титан» все еще не думал камуфлировать его, зато прибавил сразу два процента мощности, должно быть, оттого что погрелся на солнышке. Но Косте сейчас было не до проблем с маскировкой. На площади кто-то был!
Он по-пластунски переполз главную аллею, косясь на колокольню Ивана Великого – очень удобный наблюдательный пункт, и замер как раз под развесистой липой. Пахло пряными запахами маргариток и розами.
Напротив через дорогу, около третьего окна от угла Военной школы стоял человек, который давно умер. И не просто человек, а майор бронетанковый войск Базлов Олег Павлович собственной персоной.
«Ах ты гад!», – чуть растерянно пробормотал Костя и, забыв о «пермендюре», потянул с плеча дробовик. Я тебя сейчас прищучу. Нашел-таки голову, песий сын. Он уже взял майора на мушку и палец лег на курок, однако в последний момент «титан» возьми да включи оптику. Танкист Базлов сразу сделался огромным, как слон. Костя поелозил прицелом, куда бы выстрелить, чтобы наверняка свалить «нитридо-платиноида», но стрелять не стал. Странным показался ему этот Базлов. Исхудавшим, кожа да кости, и вообще не от мира сего, комбинезон на нем был разорван в клочья, правый рукав вообще отсутствовал, а из-под черной ткани проглядывала тельняшка. На щеке алел свежий кровоподтек, а в русых волосах запеклась давняя кровь. Главным аргументом в пользу отсрочки стрельбы стала черная клокастая борода.
– Эй!.. – неожиданно для себя позвал Костя. – Свой, что ли?..
Базлов однако среагировал тупо. Он уставился на Костю и молчал, даже не шевелился. Контуженный, должно быть, решил Костя.
– Иди сюда! – приглушенно крикнул он, – иди!..
На этот раз майор Базлов действовал куда более уверенно. Он сделал три шага по тротуару и замер, глядя на дорогу, как на реку.
Идиот, решил Костя, сейчас кто-нибудь заметит!
– Ну чего ты застыл?! – снова подал он голос.
Базлов наконец решился и ступил на проезжую часть. Сделал он это так, словно у него плохо гнулись ноги, а еще он расставил руки для равновесия, словно бежал над пропастью. Но пересек дорогу четко поперек и сунулся как раз под ту липу, где лежал Костя.
Костя схватил его за руку, она оказалась теплой и вполне человеческой, и поволок за собой в густые елки. Они не пробежали и ста метров, как майор взмолился:
– Все!.. больше не могу… – и рухнул на траву. Он явно боялся открытого пространства.
Костя огляделся и прислушался. Было по-прежнему тихо, только за Спасской башней все еще суетились «богомолы» во главе с капитаном Бухойфом. Но стрельба прекратилась. Все равно надо уходить, подумал Костя. Менять дислокацию. Прятаться. Закапываться. Бережного Бог бережет. Он приглядел овражек у дальней стены, где лежал Ми-68, но перед этим решил смотаться за «пермендюром». Негоже такую штуку бросать, подумал он, ища его в густой траве.
– Ты кто? – спросил танкист, с трудом отлипая от земли, за которую держался, как за последнюю соломинку.
– Свой… – Костя сунул ему хабар-кормилец тем краем, где тот давал жидкость.
Что он на этот раз выдал, Костя так и не понял. Майор припал к хабару с жадностью человека, который не пил много-много дней.
– Ой-й-й… – выдохнул он и снова присосался.
Костя настороженно следил за местностью. Пока все было тихо, хотя индикатор опасности краснел все больше. Майор облегченно засопел, вздохнул несколько раз полной грудью и спросил:
– Ты что, из наших?
– А то… – не без гордости подтвердил Костя.
Майор огляделся, явно ища еще кого-нибудь. Его мужественное, открытое лицо сделалось необычайно удивленным.
– Один я, один, – сказал Костя быстро, давая понять, что знакомство состоялось. – Идти сможешь?
– Смогу, куда я денусь, – натянуто улыбнулся Базлов, и с него как будто спало оцепенение. – А почему один?
У него оказался сухой, благородный и запоминающийся баритон.
– Потому, – нетерпеливо объяснил Костя. – Побежали!
К майору явно вернулись силы. А пил он сухое крымское вино. Костя уловил знакомый запах «алиготе». Молодец, с теплотой подумал он одновременно и о Реде Бараско, и о хабаре-кормильце, каждый, оказывается, знал свое дело и заслуживал всяческого уважения.
Они пробежали наискосок до металлической ограды, скатились вниз по склону к каким-то низким строениям, похожим на хозяйственные постройки, и майор, задыхаясь, потребовал:
– Дай пистолет? Дай! Там наши! – он явно вышел из ступора и собрался лезть по склону назад.
– Я дам тебе пистолет, – пообещал Костя, – дам и даже пойду с тобой. Только ты мне все расскажи.
– А чего рассказывать, – нервно, как институтка, вздрогнул майор Базлов.
– А ты все-таки расскажи, – попросил Костя.
– Ладно… – сделал одолжение майор Базлов. – Я выдвигался во втором эшелоне. Первому повезло: они хоть до Красной площади дошли! А нас, как недельных кутят!.. Эх, не так мы воевали, не так!.. Дай пистолет!!!
– На! – Костя наконец выдавил из хабара-кормильца что-то посущественнее пирожков, что-то в кляре, пахнущее одуряюще, как в ресторане.
Облизнувшись, он сунул майору еще один горячий кусок.
– Свинина… – благоговейно констатировал майор и, откусив крохотный кусочек, аж зажмурился от удовольствия, – сто лет мяса не ел. Они же нас, собаки, не кормили.
– Кто?..
– А черт его знает. Мы их «песиголовцами» прозвали.
– За морду?
– Не-а… а черный хлеб есть?
– Сейчас узнаем, – Костя надавил на хабар.
Но тот вместо черного хлеба выдал куски поджаренной картошки. Костя подставил было ладонь, но картошка оказалась горячей, и несколько ломтиков упали на траву. Майор помог Косте ловить картошку и только вздыхал, как лось на водопое:
– Ох, класс! Ох, наконец-то! Где ты раньше был?! Сейчас пойдем и наших накормим, – размечтался он, засовывая в рот последний кусок картошки.
Костя посмотрел на него, как на идиота. Он что, не понимает ситуации? Я сюда-то еле-еле добрался, головы чуть не лишился, а теперь надо переться неизвестно куда. Но вслух ничего не произнес, экономя время, а лишь спросил:
– Запьешь?
– Запью, – с достоинством согласился майор.
Что там выдал хабар-кормилец, Костя понял только тогда, когда майор Базлов выдохнул воздух: коньяк! Судя по запаху и морде майора – хороший коньяк. Костя и сам был не прочь его отведать, но надо было двигать. Он вспомнил, что у него в кармане натуральная еда, и достал «преснушку». Она оказалась вполне съедобная, только немного суховатая, зато жирная и питательная.
– А кто ты такой, собственно? – спросил Базлов и покосился как-то странно, словно приглядываясь, как вести себя с Костей.
– Сталкер… – признался Костя нехотя, потому что не знал, как майор отнесется к подобной новости, может, кинется с кулаками?
– Черный, что ли?
К его облегчению, в голосе майора не прозвучало ни презрения, ни предвзятости – одна деловая заинтересованность.
– Да не знаю я… – пожал плечами Костя, – по-моему, еще нет.
– Ну да… ну да… – не поверил майор, – упакован ты первостатейно, – он вопросительно посмотрел на Костю и перевел взгляд на «пермендюр».
Костя не успел ничего объяснить. Они добрались до вершины косогора, волоча за собой излучатель, как бревно, и стали разглядывать Ивановскую площадь. В какой-то момент она показалась Косте очень странной, как бы задернутой вуалью, в следующее мгновение – непримечательной, пустой, словно выметенная ретивым дворником. Костя сжевал три или четыре «преснушки» и почувствовал себя вполне бодрым. Он знал, что воли ему хватит как раз на три дня, на больший срок он не рассчитывал. Далекий гул продолжал его тревожить. Гул одновременно напоминал шум города и шум большого завода. Раньше такого не было, думал Костя, или я привык, или не обращал внимания. На всякий случай он «надел» шлем-самосборку, чтобы лучше слышать. Базлов только присвистнул:
– А говоришь, не черный!
Костя не знал, с чем или с кем ассоциируется слова «черный сталкер» у майора, и потому промолчал. Может, он меня убить хочет? – подумал Костя, как в старые добрые имена. А может, завидует? Черт его знает. Он покосился на мужественное лицо майора. Оно было сосредоточенным и злым. Лоб прорезали две глубокие морщины. Даже рана сбоку не портила его благородных форм.
– Ну что там? – нервно спросил майор.
– На колокольне кто-то сидит, – ответил Костя. – Даже не пойму…
– А как эта штука стреляет?
– Я не знаю, – даже не оглянулся Костя.
– Что-то похожее на гранатомет, только прицела нет, – майор повертел в руках «пермендюр». – Ага… в качестве его можно использовать раструб и вот эту штуку.
Базлов что-то потянул там, где у нормального оружия был затвор, и открыл шторку. Костя заглянул. Под шторкой явно был индикатор количества зарядов. Похоже, Амтант из него ни разу не выстрелил, решил Костя и не успел глазом моргнуть, как майор, не долго думая, шуранул из «пермендюра» по колокольне Ивана Великого: «Бах-х-х!..» Костя от неожиданности присел и с удивлением посмотрел на майора. Сказалась военная подготовка. Должно быть, он мог стрелять из чего угодно, даже из водопроводной трубы. Вслед за белым шаром потянулась огненная дорожка с белым дымом, и заряд влетел как раз туда, где, по идее, находились колокола. Над Кремлевской Зоной поплыл протяжный, басовитый гул. Золотая маковка пошатнулась и съехала набок. А еще через мгновение от стен кто-то отделился и, сделав несколько пируэтов в стиле пьяной мухи, рухнул на Соборную площадь. Раздался звук упавшего мешка с картошкой.
– Это вам за моего механика-водителя, Пашку Ржевского, – процедил сквозь зубы Базлов, и лицо его сделалось злым-презлым, а глаза налились смертельной усталостью.
Ну все! – с холодком в груди подумал Костя, теперь мы сплошная мишень. Словно в подтверждение его страхов пелена над Ивановской площадью встрепенулась, а со стороны Арсенала и Троицкой башни будто взлетела стая ворон. Только каждая ворона была величиной с осла, если не больше.
– Чего стоишь?! Бежим! – крикнул майор Базлов, нервно кривя рот.
Оказывается, он, прихрамывая, уже навострил лыжи назад к Военной школе. Что оставалось делать? Костя со всех ног кинулся следом, проклиная на чем свет стоит шустрого майора с его мужественным баритоном. Далась ему эта колокольня, зло думал он. Так хорошо все началось. Проскользнули бы тихо, незаметно, как мышки. Разведали бы все, дождались удобного момента, и тогда – стреляй не хочу. Всех уложили бы! Лучше было вообще не стрелять. А так?.. Размазня сплошная. Вот почему я люблю работать один. Ну может быть, в паре с Бараско. Костя поймал себя на мысли, что впервые осознанно причислил себя к сталкерам. Быть может, даже к черным. Это было для него маленьким открытием. Назвать себя честно и непредвзято черным сталкером многого стоило – быть может, даже такого момента, когда на тебя нисходит просветление. Только Костя не успел насладиться сладким чувством сопричастности с черными сталкерами.
Майор уже лез в подвальное окно школы, цепляясь «пермендюром» за разбитую раму. Костя спиной чувствовал, что те короткие мгновение, которые остались до появления летающих тварей, истекают, как последние капли жизни. Единственной хорошей новостью во всей этой суматохе было то обстоятельство, что индикатор мощности «титана» показывал восемнадцать процентов. Когда он успел? – с облегчением удивился Костя и подумал о Лере, но как-то мимолетно, словно оглянулся на промелькнувшую в кустах райскую птицу, не тот был момент в жизни, не тот – из-за угла на уровне третьего этажа выскочил, блеснув кирасой, «песиголовец», то бишь какая-то летучая тварь, то бишь «протеиновый матрикс». Костя его сразу узнал, хотя ни разу в жизни не видел, и понял, почему майор назвал их «песиголовцами» – из-за острых стоячих ушей, острой лисьей морды и гребня на макушке.
«Протеиновый матрикс» по инерции пронесся чуть вбок, с противным скрежетом цепляясь, однако, когтями за стену, и Костя чисто автоматически, на одном рефлексе вскинул дробовик АА-24. «Протеиновый матрикс» выпустил из когтистых лап ветвистые короткие молнии. Костя выстрелил, целясь в грудь странного существа. Молнии врезались в стену школы, а от «протеинового матрикса» во все стороны полетели ошметки, похожие на доспехи, его же самого отбросило наискосок к деревьям. Костя выстрелил снова – недаром его виртуально натаскивали делать это на одном автомате. Вот тогда-то брызнула кровь, и «протеиновый матрикс» закричал, как смертельно раненый неземной зверь.
– Сигай! – услышал Костя сухой баритон и прыгнул в окно.
В трех шагах он увидел майора, выглядывающего из следующего подвала, и, держась за металлические поручни, на пятках съехал вниз. Потом они долго и нудно бежали, не жалея ног, несколько раз сворачивали, карабкались, падали, вскакивали, бежали и наконец, запыхавшись, остановились в белокаменной сводчатой комнате, где воздух был неподвижным и холодным, как в могиле. Майор дышал тяжело, словно паровоз, у которого кончается пар:
– Ох, и везунчик ты… – в странном восхищении глянул он на Костю, закрываясь ладонью от света фонариков «титана». – Смелый парень, однако.
– А что он мог сделать? – удивился Костя.
Он действительно не заметил у «песиголовца» никакого оружия, кроме когтей. Разве что молнии? Но они показались Косте несерьезными, и, по сравнению с настоящими – какими-то игрушечными. Убить они человека явно не могли.
– Цепенеют люди от него. Цепенеют! – веско и зло выкрикнул в лицо Косте майор Базлов. – Так что ты не очень со своим ружьишком. А то они тебя живо утащат к своим хозяевам.
– Куда-а-а? – не тушуясь, поинтересовался Костя.
– Едят они нас, едят! Неужели не понятно?!
– Нет! – твердо ответил Костя.
Он не любил, когда на него кричат. Если Бараско еще мог себе позволить малую толику от психа, то у майора Базлова вообще не было никаких шансов отыграться на Косте.
– Слушай, майор, – сказал Костя, чувствуя, как у него деревенеют скулы, – ты не очень-то ори. Говори спокойно и вежливо. Я тебя накормил, напоил, дал оружие. Чего тебе еще надо?
– А что будет? – с интересом спросил майор, и глазах у него промелькнуло нехорошее любопытство забияки.
Он мельком оглядел Костю, его экзокомбез цвета подземелья, шлем, делающий его похожим на космонавта, два диска на поясе, один – на груди, огромный нож и пистолет. И что-то его остановило. Нет, не юношеская гибкая фигура и не оружие, а еще что-то, что таилось за всем этим. Майор в драку не полез, хотя в армии таких удальцов «валил» одной левой. За ним сейчас не было этой самой армии и субординации не было. А были они один на один со смертельно опасной Зоной, и драться друг с другом в такой ситуации было глупо, а тем более учить жизни черного сталкера, хотя сталкер был и молодым, а по меркам армии – зеленым-презеленым. Но это по меркам армии, а если он черный сталкер, то пусть таким и остается. Костя будто прочитал все мысли майора: за и против.
– Ничего не будет, только ты нарываешься, – он с благодарностью подумал о восемнадцати процентах мощности «титана», которых вполне хватит, чтобы урезонить взвод таких майоров.
Он также подумал, что они равны, как представители черных сталкеров и армии. А кто равнее, выяснится позже, потому что дела поважнее. Но не объяснять же это майору!
– Ладно… извини… Нервы ни к черту, словно мочало, – майор заговорил с Костей, как с новобранцем. – Я только не понимаю, зачем ты за мной поперся? – он ухватился одной рукой за камень, торчащий из низкого белокаменного свода, другой – за «пермендюр». Ты пришел за диковинным хабаром? Так здесь хабара нет! Понимаешь? Здесь не игры в Зоны. Здесь вообще ни во что не играют. Здесь реальная смерть.
– Спокойно, – сказал Костя. – Я послан с миссией.
И в двух словах, в нарушение режима ОПС, рассказал о генерале Берлинском, о своем задании, об эвакуированной Москве, не упомянув, разумеется, что через три дня Зону разбомбят к едрене фене ядерными ракетами и бомбами. Незачем об этом знать майору. Может, он только на вид такой крутой и смелый, а когда жареным запахнет, слабаком окажется?
– Так бы и сказал… – растерялся Базлов. – А я уж думал, ты хапуга, на народном горе деньги делаешь. Извини, не понял. Прикид на тебе нерусский… и все такое…
Хотел ему Костя со злости рассказать еще и о том, что в Кремлевскую Зону не может попасть даже самый черный сталкер, но подумал, что это будет выглядеть как бахвальство или как оправдание. А оправдываться было глупо. Пусть майор своей головой доходит. Захочет – поверит, не захочет, ну что же, насильно мил не будешь.
– Прикид наш, отечественный.
– Научились делать, – констатировал майор со сдержанной гордостью за отечественный ВПК.
– Оружие только американское.
– И это тоже? – Базлов потряс «пермендюром».
– Нет, – сказал Костя. – Это мне «механоид» подарил. Оружие явно неземное, но лупит прилично. Очень даже мощное.
Костя вспомнил, что ему даже в «титане» едва не отбило все внутренности, но не стал распространяться в подробностях. Майор наверняка обстрелянный, и не в таких передрягах бывал.
– Ишь ты! – очень и очень удивился Базлов. – А за что подарил?
– А я ему пару пирожков дал. Говорит, у них жратвы нет.
Костя почувствовал, что сказал что-то не то. У майора на лице заиграли желваки, взгляд его оцепенел, а голубые глаза вообще стали белыми-белыми. Он зашатался. В таких случаях принято подставлять плечо, но Костя сдержался, потому что майор был в ярости и вряд ли нуждался в поддержке в прямом смысле слова. Здесь словами не поможешь, понял Костя, здесь нужна бутылка водки.
– Идем! – прорычал танкист в бороду. – Идем! Там наши!..
– Ты объясни, майор, толком, в чем дело? – воззвал Костя к спине Базлова.
Свод пещеры был затянут вековой паутиной. Белые, словно мел, пауки бежали прочь от луча света. Белые же сверчки лопались под ногами, как каленые орехи. А еще в щелях прятались сколопендры-альбиносы и огромные мокрицы с бесцветными усиками и бесцветными ножками.
– Там… где-то… я сам не знаю. Понимаешь… – майор заскрипел зубами, – я полз всю ночь. Хорошо, хоть нашел старую кладку, выбил ее к чертовой матери! Выбрался наверх без сил. А тут ты! Ну ладно, положим, ты не врешь. Явно не врешь. А там из народа каждый день забирают по три-четыре человека. Никто не возвращается. Вот эти самые ушастые и забирают. Заходят в подвал, гипнотизируют и уводят, сколько им угодно. Мы уже и восстание задумали, но силы неравные, шансов нет. Понимаешь?
– Понимаю… – сказал Костя, воображение у него заработало, как хорошо отлаженный механизм.
Есть такие вещи, о которых не говорят. Например, о безвременно ушедшем друге. Болезненные воспоминания ослабляют дух, потому что они приходят тогда, когда ты сам того не хочешь. Они преследуют тебя всю жизнь, и от этого никуда не денешься, подумал Костя. Такова реальность.
– А с другой стороны, как овец, режут…
Базлов застыл в странном трансе, весь уйдя в самого себя. Костя тактично вздохнул. Базлов словно очнулся и несколько мгновений смотрел на Костю, словно не узнавая его, потом сказал хриплым голосом:
– Ну в общем… решили мы навалиться на них всем миром. А чтобы они не воздействовали на нас хотя бы сразу, обмотали головы тряпьем, а уши забили глиной. – Майор тяжело вздохнул. – Только ничего у нас не вышло. Навалиться-то мы навалились, и даже кого-то из них сбили с ног, как я понимаю. Но, кроме меня, похоже, больше никто не ушел… Вот так, парень. – Он вдохнул полной грудью затхлый воздух подземелья, – а там, почитай, полторы тысячи человек помирают.
– Идем тогда! – сказал Костя.
И они пошли быстро, как только могли. На пути стали попадаться арки, поддерживающие свод, а сам туннель стал заметно наклонным и привел их к цилиндрическому колодцу.
Костя откинул крышку и посветил вниз. Вода была кристально прозрачная, и на глубине примерно восьми-десяти метров они разглядели труп в полном рыцарском облачении. Голова со шлемом, инкрустированным золотом и серебром, лежала отдельно. Левая рука покоилась на гарде сабли.
– Ты что-нибудь понял? – спросил Костя.
– Я ничего не понял, кроме того, что этому парню отрубили голову, а потом бросили сюда.
От колодца коридор изгибался и уводил в сторону Арсенальной башни. На всю длину подъема он был устелен массивными брусками из мореного дуба.
– За столько лет не сгнили, – сказал майор. – Надо это место запомнить. Потом придем и вытащим покойника. Бабки за него большие можно взять.
Это точно, подумал Костя. Но как бы все это не ко времени.

***
Гул был странным. Он то приближался, по мере того, как они с Базловым углублялись в лабиринт пещер, то отдалялся, опять же непонятно почему, и Костя не мог уловить закономерности. Ему стало казаться, что гудит у него в голове. Наконец он не выдержал и спросил:
– Ты что-нибудь слышишь?
Вдруг Москва ожила, подумал Костя. Полоса отчуждения снята, жители вернулись и занялись своими обычными делами, метро функционирует, Бараско мороженое жрет и коньяком запивает, а мы здесь, как жуки в навозе, ковыряемся. Он даже обернулся на майора, ища на его лице подтверждения своим мыслям.
– Ну?.. – нетерпеливо уставился на него майор.
Лицо его ничего не выражало, кроме сосредоточенности. Он так спешил, что наступил Косте на ногу. Странный майор, подумал Костя, плутаем уже битый час, а толку?
– Ну, гул там какой-нибудь или что-нибудь еще?
– Лучше не спрашивай. Вот наших освободим и свалим подальше. У тебя только один такой хабар?
– Один.
– Жаль, всех не накормишь.
Он наелся, напился, оправился и снова готов был командовать, как в армии. Костя подумал, что не каждый смог бы вернуться назад в тюрьму, где ты каждый день ждешь смерти. А майор вернулся. Молодец танкист, думал Костя, молодец!
– Так есть гул, или нет?
– Есть, есть… – проворчал Базлов. – Лучше бы его не было. Идем быстрее.
– А что за гул?
– Откуда я знаю. Мне лично не докладывали. Но гул, я тебе скажу, нехороший. За этим гулом все и кроется.
Базлов замолк, словно не досказав что-то интересное. Костя навострил уши.
– Что кроется? – спросил он, устремляясь вперед.
– Не знаю, понимаешь, друг, не знаю. Если бы знал, все бы рассказал. Но то, что для это нашего брата погибель, совершенно точно.
– Почему?
Костя даже остановился, и свет фонариков уперся в кирпичную кладку стены – там, в метрах пяти, начинался новый поворот, и там капала вода. Кажется, мы здесь уже были. Он посмотрел на карту, которую старательно рисовал «титан». По карте выходило, что еще не были. Но Костя мог руку дать на отсечение, что они уже здесь проходили – настолько были похожими друг на друга все эти древние лабиринты, выложенные кирпичом на извести, смешанной с клейкой льняной кашицей. Такая кладка не боялась сырости и могла простоять хоть тысячу лет.
– А кто его знает, – нетерпеливо ответил майор. – Нам не докладывали. Только я не помню… – признался он, почесав затылок, – как шел. Понимаешь, – признался он, – темно было, я ориентировался на сквозняк. Помню, поднялся по трем лестничным пролетам. Но где сейчас эти пролеты, бог их знает.
Костя почувствовал, что подспудно майор надеется на него, словно спрашивает, что делать дальше в этой ситуации. Пролеты стали главным ориентиром. Их надо было найти. Они пошли дальше. Базлов тащил «пермендюр», как бревно, на плече.
– Что там твоя карта подсказывает? – нетерпеливо спросил он.
Костя перевел взгляд на карту, потом на Базлова и хотел сказать, что карта ни о чем ему не говорит, что, наверное, надо еще пройти какое-то расстояние, чтобы найти эти самые злосчастные пролеты, как вдруг волосы у него на голове встали дыбом от ужаса: за спиной майора, бесшумно, как привидения, возникли «протеиновые матриксы», то бишь гребнистые «песиголовцы». Самое жуткое, что они шли не следом, а пересекали коридор поперек, проходя сквозь кирпичную кладку, как сквозь воду. Костя, как детстве, закрыл глаза, надеясь, что видение окажется мнимым, а когда открыл, «протеиновые матриксы» все еще шли, не реагируя на свет его фонариков. Костя вскинул АА-24 и, отодвинув майора, который ничего не замечая, самозабвенно рассказывал о своих страданиях в плену, выстрелил. Звук выстрела еще стоял в ушах, когда они, задевая плечами за стены, нырнули за угол. Майор Базлов от страха забыл, что в руках у него грозное оружие – «пермендюр», но потом Костя сообразил, что стрелять из него в узком пространстве туннеля смерти подобно.
Однако все это они поняли потом, когда отбежали на порядочное расстояние и дышали, как загнанные лошади, оглядываясь и вздрагивая от малейшего шума. Теперь этот вековой туннель не казался им надежным убежищем, сложенным человеческими руками, а был полон непонятной угрозы, которую источали стены.
– Черт знает что… – пробормотал Базлов, брезгливо снимая с лица липкую паутину. – Мне кажется, мы в ловушке…
И ты туда же, подумал Костя. «Анцитаур», как всегда, молчал, индикатор опасности – тоже, будто ничего не происходило из ряда вон выходящего. Но Косте казалось, что разгадка Зоны где-то совсем рядом, стоило протянуть руку. Только разгадка эта не за углом и не за развилкой, а там, куда ушли «протеиновые матриксы». Некоторое время они с майором простукивали стены, но быстро поняли бесперспективность этого занятия, потому что так можно было стучать до скончания века. Не было здесь тайных ходов, а «протеиновые матриксы» появились вовсе не из какого-то тайного хода, а именно из монолитной стены. А это уже попахивало не какой-то доморощенной мистикой, а самой что ни на есть реальностью, только с такой реальностью ни Костя, ни майор Базлов раньше не сталкивались. Не укладывалась такая реальность в человеческую логику и была вне понимания, словно отголосок четырехмерного пространства. Костя старался не глядеть на майора, который в свою очередь старался не глядеть на него. У обоих на языке крутился один и от же вопрос, но они боялись его задать: «А туда ли мы премся и выберемся ли вообще?»
Они пошли, так быстро, насколько это было возможно в туннеле, который то сужался, то расширялся. Базлов нервно оглядывался и что-то бормотал себе в густую черную бороду. Потом он вдруг виновато сообщил:
– Слушай, я вспомнил, там воды не было…
Костя уже давно понял, что они плутают неизвестно где, свернули не туда, куда надо. Во-первых, Военная школа не могла иметь такие бесконечно длинные подвалы, а во-вторых, они бродили в старой, древней части подземелья, а это означало, что они ходят по кругу. А еще он вспомнил, что Военная школа имеет в плане вид буквы «ш», а значит, этих подвалов должно быть, как минимум, три. В какой из них они попали, неизвестно.
Словно в подтверждение его умозаключений, Базлов внезапно заорал, показывая на стену:
– Мы здесь были! Знак! Я нацарапал его, когда мы проходили.
– Значит, где-то здесь должен быть выход на поверхность, – высказал Костя очевидную мысль и вздохнул с облегчением.
Сейчас мы выберемся на свет белый, пусть там даже сотня «протеиновых матриксов». Надоело мне шляться по этим лабиринтам. Но «титан»! «Титан-то» почему подвел? – страшно удивился Костя. «Титан» действительно показывал не то, совсем не то, что надо, словно он испортился.
– Слушай, а тебе не кажется, что нас кто-то водит?
– С смысле? – майор Базлов, не очень-то слушая его, стремительно двигался к ближайшей развилке. – Вот куда мы здесь свернули? Куда?
– Да подожди ты… – сказал Костя, ухватившись за свою мысль, как за спасительную соломинку. – Не выйдем мы здесь.
– Почему? – майор уверенно свернул направо, хотя Костя пошел бы налево.
– Потому что нам морочат голову.
– Кто? Что ты несешь? А еще сталкер!
– А помнишь тех, из стены?
– Ну и что? Может, их и не было? Может, нам обоим показалось? Я слышал, что в подземельях так случается: бродишь, бродишь, а потом тебе всякая чертовщина видится.
– Да нет… – не очень уверенно возразил Костя. – «Титан» рисует план, который не замкнут, словно мы все время идем и идем в бесконечность.
– А хочешь, я разрушу всю твою логику? – самоуверенно заявил майор.
– Ну?.. – недоумевающе посмотрел на него Костя.
– Если сознание человека еще можно изменить и заставить верить в неочевидные вещи, то как можно влиять на аппаратуру?!
– Так-х-х-х… и я же о том же! – воскликнул Костя, удивляясь непонятливости Базлова. – Вот твой знак?
– Ну…
– И этот же?
– Ну?..
– А это?
– Этот я точно не ставил, я ставил один большой знак в начале пути.
– Ну?.. – Костя вопросительно уставился на него. – Ничего не понял…
Майор схватился за голову и сел на корточки, прислонившись спиной к стене. Костя упал напротив на странную кучу мусора. «Титан» в целях экономии тут же снизил расход энергии в два раза. Фонари едва тлели. Лицо майора в их свете казалось черным.
– Выходит, ты прав? – осторожно спросил Базлов.
– На, поешь, – сказал Костя, протягивая хабар-кормилец.
Пока майор заправлялся, он посмотрел на часы, которые показывали восемь часов вечера, получалось, что они бродят весь день, хотя субъективно Косте казалось, что прошло не больше трех часов. Если кто-то хотел нас обмануть и запутать, то это ему удалось, подумал он. Но ведь так не бывает! – возмутился он и сжал кулаки.
– Чего орешь? – хрипло спросил майор.
– Это я так… – ответил Костя. – От злости. Извини…
– А-а-а… – согласился, вздохнув, майор. – В яме я тоже злился и кусал себе руки. А что толку?
– Слушай! – воскликнул Костя. – А ведь тебя специально выпустили!
– Да ладно тебе! – усмехнулся майор. – Кому это надо?
– Нет, я серьезно, – Костя откинул шлем. – Кому-то очень надо было, чтобы ты вышел на поверхность!
– Но зачем?! – удивился майор.
– А чтобы морочить мне голову!
– Не годится, – насмешливо ответил майор.
– Почему?
– Потому что тебя и так могли убить, хоть десять тысяч раз. Кому ты нужен?
Он только не добавил для полноты картины: «жалкий черный сталкер».
– Да… – нехотя согласился Костя и подумал, что майор не знает об «анцитауре», а те, кто знают или подозревают, или просто видят, что он везунчик, именно так и поступили бы. Увели бы везунчика с места событий и выиграли бы время. Время!.. – оторопело подумал Костя. Точно! Кому-то срочно нужно выиграть время!
Когда же он сформулировал эту теорию, она самому ему показалась дикой. Действительно, подумал он, что стоило убить меня с помощью «богомола»? А он мне, наоборот, помог. Значит, в тот момент «они» меня не контролировали, а может, просто наблюдали с колокольни Ивана Великого? Можно сказать, планы строили, используя майора. Значит, они дальновиднее всех нас? Он поймал себя на мысли, что думает, как последний псих. Так может и крыша поехать, решил он и едва не перекрестился. Не было у него такой привычки. Не то чтобы он не верил в Бога, но и не почитал его. Так что-то – серединка на половинку.
– Соблазнительно, конечно, поверить в высший разум, но это недоказуемо, – во весь рот зевнул майор. – Живи спокойнее. Все гораздо проще. Классическая логика еще никого не подводила.
– Я тоже так думаю, – согласился Костя. – Но в Зонах может произойти все что угодно. На то они и Зоны.
Он не стал рассказывать, чего навидался в Чернобыльской Зоне, и подумал с облегчением: хорошо хоть здесь ловушек нет. Хотя, может, все впереди?
– Пожуй лучше, – сказал майор, передавая хабар-кормилец Косте, – а я посплю. Буди, если что, – и завалился на тот бок, где у него был целый рукав.
«Пермендюр» он положил рядом с собой, прикрыв его куском полиэтилена из мусорной кучи. Костя уже заметил, что майор Базлов с любовью относится к оружию.
Теперь картина из пазлов, которую он собирал, приняла несколько иной вид. А вдруг я сам участвую в чьей-то хитроумной игре в качестве пазла? Вдруг кто-то могущественный учитывает мою судьбу, экзокомбез «титан» и генерала Берлинского, да и вообще всю обстановку в стране? Ведь может так быть? Может, хотя бы чисто теоретически. Что же это за Зона такая хитрая, которая думает за меня?
Он «надел» шлем и прислушался. Гул был тут как тут, рядом и в тоже время далеко-далеко. Усилитель звука типа «нетопырь» ничего не мог поделать, ни взять азимут, ни усилить до необходимого уровня, словно ему не хватало мощности. Гул специально рассеян, сообразил Костя, кто-то его маскирует. «Титан» исправился и замкнул схему туннелей. Детектор движения молчал. Его сиреневые точки слились в одну крохотную и были сдвинуты на периферию поля зрения. Индикатор мощности застыл на двадцати пяти процентах. Он давно уже не рос и не уменьшался, и Костя не знал, радоваться ему или огорчаться по этому поводу. Фонарики постепенно стали гаснуть. И только один – на груди перешел в режим ночного бдения. Усилитель зрения, наоборот, проснулся, и мир стал зеленоватым. Лабиринт наполнился вязкой тишиной, только вездесущий гул никуда не делся. Костя стал задремывать. Ему вдруг привиделось огромное лицо «богомола». «Достань мне машинного масла, – просило оно, – достань… Христом Богом прошу… колени болят, ох, как болят…» «Где же я его тебе возьму? – оглянулся Костя. – Здесь одни голые стены». «А ты посмотри наверх». Костя посмотрел наверх и увидел луну – тонкую, как ободок консервной банки. Луна была очень странной. Она висела не как обычно, под углом, а сверху – прямо над головой.
Костя открыл глаза, словно не спал, и сказал:
– Майор, вставай… слышишь?..
– А?.. Что?.. Где мы?! – вскочил Базлов и, кажется, ударился головой, потому что ойкнул.
Экзокомбез «титан» тоже ожил и включил фонари на полную мощность. Усилитель зрения, наоборот, отключился. Майор, щурясь, недоуменно смотрел на Костю. В его глазах читался укор: не дал поспать. Должно быть, ему снилось что-то очень приятное, потому что несколько секунд лицо его было расслабленным и добрым. В следующее мгновение, должно быть, майор вспомнил, где он находится и по какому поводу, и лицо его приняло прежнее жесткое выражение.
– Там… – сказал Костя и потыкал пальцем вверх. – Там…
Он и сам не знал, зачем разбудил майора, разве что рассказать о глупом сне? Но над головой действительно темнел люк, который они не заметили. А по краю люка шел ободок света, который Костя принял за луну.

Глава 8
Первая тайна Кремлевской Зоны

Чугунная крышка отлетела с таким грохотом, что даже абсолютно глухому человеку стало бы ясно, что они нашли выход из древнего лабиринта.
Напоследок майор оттолкнулся от Костяных плеч и исчез. Костя подождал, вглядываясь в яркий свет круга.
– Эй… – позвал он негромко.
Но Базлова и след простыл. Тишина стояла гробовая. Костя слышал, как кровь бежит по телу, а еще где-то капала вода, даже вечно присутствующий гул сделался тише, словно провалился в глубь земли.
– Эй… – снова позвал Костя.
Ему сделалось немного жутковато оттого, что он остался один. А еще почудилось, что и справа, и слева кто-то мелькнул. Подавив в себе желание сорвать с плеча АА-24 и стрелять, стрелять, стрелять, он подпрыгнул, уцепился одной рукой, в спешке подтянулся, цепляясь стволом дробовика, и осторожно заглянул за край люка. Казалось, что он смотрит на отсек подводной лодки. Пол железный, гофрированный. Справа и слева – громадина механизмов, над головой вентили, манометры и странные рычаги, а еще множество разнокалиберных кнопок и трубы – большие и маленькие, блестящие кожухи, разноцветные лестницы, металлические переходы – высоко, почти под белым потолком, и там же – яркие неоновые светильники.
Костя перевалился внутрь помещения и, откатившись подальше от люка, в тень громадины механизмов, привел дробовик в боевую готовность. Пахло маслом и металлом. «Титан» глубокомысленно молчал. «Анцитаур», должно быть, считал, что судьба и так вывезет. Ладно, обиженно подумал Костя, лучше перебдеть, чем недобдеть, и косился одновременно то на люк, то на желтую дверь высоко под потолком, к которой вели бесчисленные лестницы.
Тут же откуда-то сзади возник, словно привидение, Базлов и хрипло сказал:
– Все чисто. Помещение пустое.
Вид у него был слегка ошарашенный, словно он был недоволен таким поворотом событий. Надо было и дальше искать три твоих лестничных пролета, зло подумал Костя. Ему тоже было жаль пленных людей, но против судьбы не попрешь. Это аксиома той же самой судьбы.
– Ага… – согласился он, но абсолютно майору не поверил.
В помещении или где-то рядом кто-то присутствовал. И хотя шлем у Кости был откинут, «титан» словно передал Косте свои ощущения. Этот «кто-то» присутствовал в пространстве не далее, чем в десяти-пятнадцати метрах.
Раздались гулкие шаги. Желтая дверь стремительно распахнулась, и появился… белобрысый парень в синей майке. Он насвистывал какую-то донельзя модную мелодию «Что такое любовь?» Этот шлягер крутили на телевидение с утра до вечера. Одно время Костя сам ее напевал круглые сутки, пока она не сделалась навязчивой, как пьяный друг.
– Эй, Гнездилов! Серега!
Парень оглянулся.
– Масло в системе проверь и аккумуляторы посмотри!
– Да знаю, знаю… – ответил он кому-то за дверью и, по-прежнему насвистывая, лихо, на одних руках, скатился по перилам вниз.
Так это дизель! – наконец сообразил Костя, отползая от громадины механизмов.
– Кирилл Васильевич, – удивленно сообщил по селекторной связи Гнездилов, – здесь люк открыт…
– Ну так закрой! – приказал невидимый Кирилл Васильевич и добавил несколько матерных словечек. – Давно говорил, заварить пора, да начальству виднее.
– А доложить куда повыше?..
– Ты, Серега, своими делами занимайся. Я сам доложу, – язвительно отозвался Кирилл Васильевич.
– Наши! – подскочил за спиной Кости Базлов.
Костя не успел ничего ответить, как Базлов уже шагнул к белобрысому:
– Здравствуй, товарищ!
– Привет… – опешил Гнездилов и потянулся в кнопке селекторной связи.
– Да свои мы, свои! – остановил его майор. – Заблудились в лабиринте…
Глупо было прятаться за стеллажами, и Костя тоже вылез, проклиная доверчивого майора. Конечно, это был «нитридо-платиноид», трансмутант из жидкого металла. Кто же еще? Впрочем, проверить можно было только одним способом, но стрелять с ходу почему-то не хотелось, рука не поднималась взять и убить подростка, хотя бы и «нитридо-платиноида».
– Привет, – сказал он и убрал оружие за спину, потому что Серега Гнездилов от страха стал заикаться.
Еще бы, подумал Костя, из-под земли явились два чудика при полном вооружении. Я бы тоже в штаны наложил.
– Все-е-е… ра-а-а-вно на-на-до доложить, – выдавил из себя Гнездилов, глядя на них ошалелыми глазами.
Был он худощав по молодости лет, белобрысый, словно его мукой посыпали, с розовыми, как у поросенка, ушами, и не очень уверен в себе.
– Конечно, конечно… докладывай, только без паники, – согласился майор Базлов и отступил на пару шагов, чтобы не пугать парня.
– Ки-ки-рилл Ва-ва-сильевич, здесь два человека… говорят, военные, – поглядывая на них, с трудом произнес Гнездилов.
– Какие военные? – удивился Кирилл Васильевич. – А-а-а… ну да, ну да, должны быть военные диггеры. Наверное, заблудились со времен штурма. Спроси, они диггеры?
– Вы диггеры?
– Мы диггеры, – кивнул Костя, потому что майор Базлов в своем одеянии меньше всего походил на диггера.
– Диггеры, диггеры, – подтвердил Серега Гнездилов.
– Сейчас я спущусь, – строго пообещал Кирилл Васильевич.
Через мгновение на лестничной площадке стоял сухопарый, жеваный человек неопределенного возраста, в роговых очках и в желтом вельветовом пиджаке. Пиджак был надет на майку не первой свежести, из-под которой торчали седые волосы.
Несмотря на возраст, Кирилл Васильевич тоже ловко скатился по перилам вниз и представился:
– Главный электромеханик Жигунов. А это мой помощник – Серега.
Белобрысый Гнездилов испуганно кивнул, а Базлов радостно сказал:
– Да мы уже познакомились!
– Вы оттуда? – Кирилл Васильевич как-то неопределенно посмотрел на открытый люк – то ли не поверил, то ли скрыл удивление.
Лицо у Кирилла Васильевича было цвета кирпича, щетинистое, нос картошкой – бугристый и возбужденный алкоголем, глаза живые, нахальные, перебегали с Кости на Базлова и ничего толком не выражали, кроме возбуждения.
– Оттуда, оттуда, – оживленно подтвердил Базлов, держа тяжелый «пермендюр», как автомат, наперевес. – Плутали, плутали, едва вышли…
Только бы он на радостях ничего не сболтнул, подумал Костя. А то сейчас расскажет о том, что мы видели «протеиновых матриксов», как тогда поведут себя эти «нитридо-платиноиды», одному богу известно.
– Это первый случай в моей жизни, – признался Кирилл Васильевич и покосился на «пермендюр». – Еще никто оттуда не появлялся. Говорят, там люди гибли целыми взводами. Проваливались. Там же подземные реки! Люк лет пятьдесят назад прорезали на всякий случай. Но им так никто и не воспользовался. Мы туда, честно говоря, мусор сбрасываем. Серега, вот, все хотел разведать. Говорит, спусти меня на веревке, дядя Кирилл. А я ему: какая веревка? Что я потом моей свояченице Людмиле Владимировне скажу?! Карты нет, света тоже нет. Куда идти? Что искать? Одному богу известно.
– Ну да… – согласился Костя.
От главного электромеханика пахло то ли перегаром, то ли чесноком. Закусывать, чтобы начальство не учуяло, надо имбирным орешком, вспомнил Костя.
– А чего? – вредным голосом произнес Гнездилов. – Слазил бы… Клад откопал бы…. эту, как ее?.. Библиотеку Ивана Грозного! Я бы поделился: вам, Кирилл Васильевич, как моему непосредственному начальнику – одна треть. Одна треть нашей конторе, и одна треть мне за риск и работу.
– Нет! Ну вы видели! – воскликнул Кирилл Васильевич, пересыпая слова матерком, и хлопая себя по тощим ляжкам. – Кремлевский мечтатель! Тебе одни клады и снятся, а по ночам, между прочим, когда я дежурил, ну, еще лет десять назад, оттуда голоса раздавались и свет шел. Я пару раз сдуру люк открывал: «Ау!..» – никого! Только запах, как от дикого зверя. А ты – клады! Взрослых надо слушаться! Мало ли кто там бродит? Понял меня? Утащат, и поминай как звали.
– Понял… – отвернулся Гнездилов, молча соглашаясь с тем обстоятельством, что подземелье – опасное место, но по молодости лет ни на йоту не веря Кириллу Васильевичу.
– Ну вот то-то же! – веско заметил Кирилл Васильевич.
– Значит, нам повезло! – обрадовался майор Базлов. – У нас не было веревки, но мы спаслись.
Насчет «протеиновых матриксов» он благоразумно промолчал. У Кости отлегло от сердца. Он слушал их и не верил ни единому слову. Здорово они маскируются под людей, дивился он, не отличишь. А с люком Кирилл Васильевич вообще загнул – ну кто может шляться ночами под Кремлем? Разве что террористы? И сам едва не рассмеялся своей шутке.
– Может, по такому случаю?.. – Жигунов выразительно щелкнул по горлу и старательно поскреб кадык.
В глаза у него промелькнул странный огонь, который, впрочем, тлел в нем постоянно. Точно такой же огонек тлеет в каждом желающем выпить в дружной компании, угадал Костя.
– Да можно… – Базлов вопросительно оглянулся на Костю.
Если сразу не убили, подумал Костя, то почему бы и нет. Может, за разговорами что-то и выяснится? Рискнем.
– А что у вас есть? – спросил он, чтобы поддержать разговор, и почувствовал, как его губы раздвигаются в улыбке.
Валяй Ваньку, валяй, подумал он, только обмани «нитридо-платиноидов».
– Ну… обижаешь, – развел руками Кирилл Васильевич.
– Ладно, тогда с нас закуска, – пообещал Костя, надеясь на хабар-кормилец, и снова натянуто улыбнулся.
Он потом эти улыбки считал, как скупой ростовщик деньги. Не было у него возможности непринужденно улыбаться – ни в настоящем, ни в ближайшем будущем.
– Вот это настоящий разговор, вот это по-русски! – обрадовался Кирилл Васильевич и полез наверх по гулким лестницам и переходам, наказав однако: – Серега, люк закрой, дизель запусти и поднимайся к нам, а мы пока стол накроем. У меня еще квашеные помидоры с зимы остались.
Костя полез следом за наивным майором Базловым. При упоминании о квашеных помидорах рот у него наполнился вязкой слюной. Однако он подумал, что если это такая игра, то так тому и быть, только бы майор не свалял дурака. Надо было давно ему рассказать о трансмутантах и «механоидах», но теперь уже поздно. В последний момент, оглянувшись, он увидел, как худощавый Гнездилов, словно играючи, приподнял чугунную крышку и накрыл ею люк. Люди так не могут, почти равнодушно подумал Костя, ну да ладно. Точно – «нитридо-платиноиды». При этом Гнездилов, как ни в чем не бывало, насвистывал модный шлягер «Что такое любовь?» Костя если не привык, то смирился с тем обстоятельством, что в Зонах происходят всякие чудеса, и чудесами их уже не считал, а считал их органическими свойствами Зон.

***
Хабар-кормилец словно только и ждал такой пьянки. Он раскрылся, как рог изобилия – давить не надо. Костя даже обиделся на него, хотя как можно обижаться на неодушевленный предмет? В былые времена из него черной корочки не выдавишь, а здесь он вдруг расщедрился и исторг: двух копченых куриц – огромных, как гуси, два окорока – один копченый, другой – запеченный с горчицей и медом, колбасы с чесноком, в том числе и длинные тонкие «купаты», зелень – огромной горой, и в довершении ко всему – бутылку английского «джина», холодного и чистого, как слеза, ну и «тоник», конечно, пару мутных баклаг. И много еще другой вкуснятины. Как бы он раньше времени не оскудел, пожадничал Костя.
Кирилл Васильевич от удивления крякнул:
– Мы так не договаривались… – и достал трехлитровую банку самогона, закрытую белой полиэтиленовой крышкой. – Начнем с этого! Специально берег для неведомых гостей!
А еще он достал бадью обещанных помидоров, банку квашеной капусты и трехлитровую бутыль пива «Невское темное». Ну все, подумал Костя, здесь мы костьми и ляжем, но почему-то даже не улыбнулся.
Внизу загудел дизель. Явился белобрысый Гнездилов. Уселся на свободное место, и Кирилл Васильевич тут же наполнил граненые рюмки из толстого зеленоватого стекла.
– Ну… за знакомство! – воскликнул он, вставляя ядреные матерные словечки.
Костя выпил вонючего самогона, закусил огромным, пухлым помидором, кожура на котором лопалась и слезала сочными ошметками, и потянулся за хрустящими «купатами». На мгновение ему показалось, что он ни в какой не в Зоне, тем более не в Кремлевской, а пьет в компании Бараско, который вот-вот явится, чтобы сказать свою дежурную фразу: «По мне, так мы занимаемся самым нужным делом на Земле! За настоящих мужиков сталкеров! Пусть меня Зона сожрет, если вру!» И от этих слов в носу вдруг защиплет, на глазах навернутся слезы и все быстро выпьют, чтобы скрыть свои чувства, и будут хлопать друг друга по плечам, говорить приятные, мужественные, но совершенно нельстивые вещи, а потом будут петь песни и вспоминать, как они ходили по Зонам, кто как спасся, отделавшись испугом или ампутированной конечностью, и кто там, в этой проклятой Зоне, остался навечно. Пухом тебе чернобыльская земля, сталкер! И за тех, кто не вышел оттуда, тоже выпьют, не чокаясь, стоя. И на какой-то момент все сделаются грустными и печальными. А потом снова будут пить водку и клясться в вечной дружбе. И всем будет очень весело и хорошо.
Но ничего этого не было, напротив Кости сидел главный механик Жигунов Кирилл Васильевич, который уплетал за обе щеки, слева – белобрысый Серега Гнездилов, который с обожанием глядел на всех, справа – Базлов Олег Павлович, который не терял бдительности даже в самые сложные моменты и сторожил свой «пермендюр», как зеницу ока. Молодец! – отметил Костя, бдит. Полезное свойство. А значит, нет никакого Реда Бараско, а есть одна смертельно надоевшая Кремлевская Зона, которая ухандокала целую страну, и надо принимать решения. Только какие? Эх, скорей бы что-нибудь такое случилось, чтобы расстроить мои, то бишь планы генерала Берлинского. Но ничего из ряда вон выходящего не происходило, хотя Костя ждал такого события, как манны небесной. Крепкая у меня судьба, с гордостью думал он. Очень крепкая. А что толку? Куда ни кинь – все клин. И куда она выведет, тоже неизвестно.
Потом Кирилл Васильевич заорал, опять же с круглыми матерными словечками, что после первой и второй перерывчик небольшой. Снова выпили и сразу налили вдогонку. Такими темпами мы точно напьемся, ошалело подумал Костя и наступил Базлову на ногу, чтобы тот не гнал. Однако, похоже, Базлов вошел в раж. Он пил много и вне очереди, правда, закусывая, долго и много говорил, правда, на нейтральные темы: в основном об армии и женщинах. Должно быть, армия и женщины вызывали у него приятные воспоминания.
– Вот когда я служил… А когда я был женат… А вот когда у меня была собака…
Жизнь у него оказалась богатой и бурной. Первая его жена владела сетью мелких магазинов розничной торговли. Детей у них не было. Потом крутой поворот – жена заболевает раком и одновременно в нее влюбляется молодой миллионер. Естественно, она уходит к нему, выздоравливает, а о майоре напрочь забывает. Потом майор, будучи в служебной командировке в Санкт-Петербурге, знакомится в общественном транспорте с поэтессой и женится на ней. У них пошли дети. Однако поэтесса обладала странной чертой характера – ей нравились мужчины после сорока лет. И все было мило и чинно, но как-то стороной майор узнал, что жена, выезжая на всякие литературные съезды, изменяла ему там с большими и маленькими писателями и мимоходом – с поэтами, мягко сказать – все сплошь перезрелого возраста. Майор, естественно, пришел в бешенство, развелся с поэтессой и пустился во все тяжкие, дав себе слово больше никогда не жениться, а остаток своих дней посвятить любимой армии. Что он с тех пор, собственно, и делал.
Мягкое сердце Кирилла Васильевича дрогнула, он пустил слезу и на некоторое время притих. А Костя подумал: майор или дурак, рассказывая такие байки, или хитер, как сто чертей вместе взятых. А потом успокоился: Базлов Олег Павлович пивом не запивал, умел держать марку и, похоже, не пьянел. В нем чувствовалась старая армейская школа. А главное – он соблюдал режим ОПС: о Зоне вообще ничего не говорил, вроде ее и не существовало, что конечно же, было крайностью, потому что сидеть в Зоне и не упоминать о ней в разговоре, было, разумеется, неестественно, и – само по себе настораживало. Однако, казалось, Гнездилову и Кириллу Васильевичу было все равно.
Острые, пахучие «купаты» с чесноком смели в одно мгновение. От окорока с горчицей и медом остались лишь косточки, да и те тщательно обгрыз Гнездилов. Курицы были разорваны на мелкие кусочки. Зелень уменьшилось наполовину. Черный хлеб сгрызли с горчицей в качестве деликатеса, а соусами залил весь стол, застеленный газетами.
Гнездилов, как хомяк, набивал еду за щеки и жаловался, едва шевеля языком:
– А мы здесь голодаем…
Кирилл Васильевич расчувствовался:
– Я ведь вас принял за диверсантов, – признался он, энергично вытирая жирные руки о свой вельветовый пиджак, – и даже начальству доложил, а потом тебя увидел...
– Меня? – удивился Костя.
– Ну, а кого же?! – восторженно заорал Жигунов, размахивая руками так, что того и гляди мог сковырнуть свою бутыль самогона на пол. – Тебя с утра до вечера показывают по ящику.
– А-а-а… – туго соображал Костя. – По какому ящику?
– Да по этому! – Кирилл Васильевич хлопнул ладонью по телевизору и включил его.
Вперемешку с помехами шла передача о главной Зоне страны. Костя увидел знакомые лица: Ксюшу Белякову, к которой испытывал перманентное состояние влюбленности, правда, не настолько, чтобы потерять голову, Андрюху Лукина, которого взяли вместо погибшего в Чернобыле Пети Морозова, Славика Котова, который тоже высказался насчет эпохи Пятизонья в смысле ее глобального влияния на экономику и на политику страны, а в конце заявившего:
– С глубоким прискорбием хочу сообщить о том, что, исполняя свой гражданский долг, погиб наш сотрудник Константин Сабуров. – Славик Котов не мог сдержать волнения и сделал невольную паузу. – Мой друг Константин Сабуров побывал во всех аномальных Зонах и не раз рисковал жизнью, делая самые трудные и опасные репортажи в чрезвычайно гиблых местах, в которые не всякий журналист сунется. Последняя его командировка в Чернобыльскую Зону едва не стала роковой. Он первым попал в знаменитую Дыру и увидел новый «N-мир», безбрежный, как океан. Судьба уберегла его, но в этот раз… – Он всхлипну и полез за платком. От его лица, которое болезненно задергалось, быстро убрали камеру. Должно быть, Славик Котов не сдержался и разрыдался.
Я не знал, что он ко мне так относится, удивился Костя. Вот он меня теперь и будет вспоминать всю оставшуюся жизнь. Если вернусь, надо будет с ним обязательно раздавить пузырь коньяка, да не один. Ох, какой у меня друг! Костя почувствовал, что по-идиотски радостно улыбается.
– Про тебя, что ли, говорят? – пихнул Базлов Костю локтем.
– Наверное… – снова улыбнулся Костя и вперился в экран.
Появилось взволнованное лицо генерал-полковника Берлинского. Выглядел он ужасно – постаревшим лет на десять. Армейская рубашка болталась на нем, как на огородном пугале. Под глазами лежали свинцовые тени.
– …Сабуров был направлен в Зону со специальным заданием. Не могу сообщить, с каким именно, это государственная тайна, – глаза у генерала сделались влажными, – но, к сожалению, мы получили достоверную информацию о его смерти. Мы выражаем соболезнования родителям и друзьям покойного. Вечная память бойцам невидимого фронта!
– Тебя, что ли, укокошили?! – тоже безмерно удивился белобрысый Гнездилов, показывая грязным, замасленным пальцем на экран.
– Наверное, – согласился Костя, и ему стало не по себе. Он в первую очередь подумал о родителях, а потом – о Лере. А вдруг она передумает и забудет его?! Эх, подать бы о себе весточку!
Неспроста все это. Понятно, что чисто теоретически убить его могло в то время, когда военные предприняли магнитно-электронную атаку на Кремлевскую Зону. Но это чисто теоретически. Значит, генерал что-то затеял. Откуда достоверные сведения о моей смерти? Нет… не может быть… Скорее всего, генерал таким образом пытается ввести противника в заблуждение. А если он действительно меня похоронил? Тогда… тогда… Зону должны разнести в пух и прах в течение этой ночи или следующего утра, потому что ждать больше нечего и даже опасно. От этой мысли Косте сделалось физически плохо.
– Так, надо уходить… – прошептал он Базлову в ухо.
Майор сделал вид, что отмахнулся от мухи. Костя снова забубнил ему:
– Дело серьезное… очень…
Но Кирилл Васильевич вдруг так заорал и так замахал руками, что банка с самогоном едва не улетела на пол:
– Давайте помянем?! Давайте!!! Повод-то какой, повод!
Всем стало жарко, все раскраснелись от избытка чувств – надо же, убили человека, а он живой! Такое не каждый день происходит. Такое событие из ряда вон выходящее – почему бы, действительно, не выпить лишний раз, хуже не будет.
– Помянем! – фальцетом поддержал Серега Гнездилов и даже вскочил, радуясь неизвестно чему.
Косте сделалось не по себе от шума и внимания к собственной персоне.
– Помянем, – насмешливо поддержал Базлов и хлопнул Костю по спине – мол, не дрейфь, всему свое время.
Если бы не экзокомбез «титан», то он точно отбил бы Косте легкие. Тяжелая у майора оказалась рука. Какая-то нечеловеческая, словно железная дубина. Но Костя тут же об этом забыл, потому что за него выпили стоя аж три раза подряд: за упокой, за воскрешение и за возвращение в мир живых. И каждый раз все троекратно орали: «Ура-а-а!!!» А Кирилл Васильевич лез лобызаться. Пахло от него как-то странно – словно от бутыли с перебродившим квасом. Косте пришлось срочно закусывать, но все равно запах долго не выветривался с губ.
После этого он действительно на некоторое время забыл о своих тревогах и волнениях. Снова ему сделалось весело и приятно в компании приятных людей, пока волна опьянения не прошла и он не вспомнил, что он погиб для Большой земли. Тогда-то Костя и почувствовал, что лицо у него делается деревянным, словно маска, и он перестал улыбаться. Надо было уходить, и как можно быстрее. Может, успеем выбраться? – тупо думал он, невольно прислушиваясь, не летит ли ядерная ракета. Впрочем, если она уже летит, то рыпаться поздно, надо как можно быстрее напиваться.
Кирилл Васильевич снова заорал, искусно вставляя колкие матерные словечки и страшно выкатив глаза:
– А вы знаете, где вы находитесь?!!
– Где? – хитро-хитро, как показалось Косте, спросил Базлов.
Зачем он так спросил? – подумал Костя. Зачем? А зачем Кирилл Васильевич так ответил? Зачем? Ох, и напился же я вдребезину!
– В Сенате!!! На стратегическом объекте! – Кирилл Васильевич поднял вверх заскорузлый, узловатый палец. – Так выпьем же за нашу вечно нужную работу!
– Ура!!! – фальцетом закричал Гнездилов. – Выпьем!!!
Он уже с трудом держался на ногах и все чаще поглядывал на топчан в углу каптерки. Костя и сам был не прочь завалиться и поспать. Глаза закрывались сами собой. Но спать было нельзя. Это он помнил точно. Сон в Зоне часто означал верную смерть.
Кирилл Васильевич налил по края и, поднявшись, взмахнул рукой. Он не рассчитал движения и все-таки задел трехлитровую бутыль, которая была еще полна едва ли не наполовину. Бутыль постояла на краю, подумала, подумала: упасть или не упасть, все замерли, затаив дыхание, и упала аккуратно на полиэтиленовую крышку. Кирилл Васильевич моментально протрезвел. Банка не разбилась вдребезги, а лопнула ровно по середине, и верхняя часть съехала на бок. Все вскочили, чтобы посмотреть, как разливается самогон. Кирилл Васильевич сделал слабую попытку спасти хотя бы часть зелья, но горлышко в полиэтиленовой крышке предательски дало течь, и прежде чем Кирилл Васильевич поднял нижнюю часть банки на стол, чтобы вылить самогон в чашку, его остатки растеклись по грязному полу.
Кирилла Васильевича едва не хватил удар. Он даже не мог ругаться матом, а только расстроено хихикал и икал. По его морщинистому ручьем лицу текли слезы:
– Серега!..
– А?.. – Гнездилов еле оторвал взгляд от лужи самогона.
– Серега?!
– Да, дядя Кирилл?.. – нижняя губа у него отвисла, как у шимпанзе в минуту тяжелого раздумья.
– Я же его целую неделю гнал … – осипшим голосом сообщил Кирилл Васильевич, – целую неделю! Сколько я сахара извел! Сколько! – он театрально схватился за голову, но почему-то не зарыдал. – Серега!..
– Да, дядя Кирилл… – Гнездилов придурковато улыбался, ему было смешно.
– Серега!
– Да… дядя…
– Сахара сколько ушло!..
– Хватит вам! – сказал майор Базлов, сворачивая пробку «джину», – у нас еще непочатая бутылка есть. Садись!
Кирилл Васильевич послушно рухнул на свое место, горестно посмотрел на «джин», а потом – с надеждой на Костю:
– Выдавишь еще пару бутылок из своего хабара?.. Ну, чтобы душа успокоилась?
– Нет проблем… – пообещал Костя, хотя не очень был уверен в хабаре-кормильце, который был непредсказуем, как экономика при капитализме. – А кстати, – спросил он, – что вы здесь вообще делаете-то?
– Как что?.. – переспросил белобрысый Гнездилов и вопросительно посмотрел на своего начальника.
– Что мы делаем? – безумно переспросил Кирилл Васильевич, все еще пребывая в трауре по разлитому самогону и, кажется, не понимая вопроса. – Серега?..
– Я… мы… да это… – у Гнездилова не хватило слов.
– Серега, что мы делаем? – Кирилл Васильевич трезво посмотрел на Гнездилова.
Гнездилов развел руками. Его словарный запас иссяк, как рано или поздно иссякает родник. Он только гукал, мыкал и ойкал, как девица на выданье.
– Да, что вы делаете? – еще раз спросил Костя.
– Мы это самое… – Кирилл Васильевич словно проснулся. Он страдальчески шмыгнул носом, – даем электричество на стратегически важный объект.
Вторую часть фразы он произнес заученно, явно из инструкции по эксплуатации электроустановок, не вставив ни одного матерного слова.
– Да подожди ты, заладил, стратегический да стратегический, – поморщился Базлов. – Почему вы здесь так долго сидите? Все давно уже разбежались.
– Куда? – тупо спросил Кирилл Васильевич и облизнулся, глядя на «джин», который Базлов аккуратно разливал в рюмки.
– По домам! – вмешался Костя.
Ему вдруг захотелось вывести этих «нитридо-платиноидов» на чистую воду. Ишь, думал он, цепенея от внезапной злости, самогон трескают, как настоящие! А так не бывает! Не может «нитридо-платиноид» трескать самогон. Он не должен на них действовать. Это противоречит природе вещей. Да и зачем трансмутантам из жидкого металла алкоголь? Какой от него прок?
– Зачем? – спросил Кирилл Васильевич, но только в матерном варианте.
– Ты что, не слышал о Зоне?
– Какой Зоне? О Чернобыльской и Крымских слышал, а больше – не слышал.
– Что ж такое?! – с беспокойством спросил Базлов у Кости.
Костя пожал плечами. Ему самому было интересно, как «нитридо-платиноиды» выпутаются из такого положения. Только он забыл, что они становятся опасными, если их загнать в угол, как, впрочем, и любого зверя.
– Ты меня не путай, – обиженно сказал Кирилл Васильевич. – Я уже и так запутался.
Они выпили, закусили и хором крякнули. Крепок и хорош был «джин» – особенно после самогона. Вопрос все же повис в воздухе.
– Смена же не приходит! – сердито, как для непонятливых, ответил Серега Гнездилов. – Куда мы денемся с подводной лодки? Три месяца сидим! Нет смены! Нет!!! Мать там, наверное, с ума сходит. Вначале еще можно было позвонить, а теперь и связи-то нет!
Выпутались! – изумился Костя. – С помощью какой-то извращенной логики. И ничего не возразишь! Все логично!
– Так я же и говорю! – возмущенно сказал Кирилл Васильевич. – Стратегический объект особой важности… Кто ж нас домой отпустит?! Так и мучаемся. Вас встретили – хоть какое-то разнообразие в жизни. Вот последний самогон допили, – он пнул разбитую банку.
И таким он был честным и искренним, так обиженно у него блестели глаза, что Костя едва не поверил каждому его слову. Он даже взглянул на Базлова, чтобы понять его реакцию. Но майор, казалось, не внял объяснениям Кирилла Васильевича:
– А начальство твое где?
Ох, ну я и пьян, сообразил Костя. Он посмотрел на Базлова. Базлов двоился. Это же так естественно, узнать, где начальство. Не может быть здесь начальство. Не может быть! Или я совсем запутался! Или сижу не в Зоне, а на Луне! А может, просто схожу с ума?
– Сейчас позвоню, – пообещал Кирилл Васильевич и взялся за телефонную трубу. – Алло, – сказал он, – Алло, Иван Никифорович, здесь вас спрашивают. Да сталкеры. Какие? Военные. Ну? А-а-а… Ага… ага… Да… понял… Сейчас сам придет, – сказал он, положив трубу. – Лично хочет засвидетельствовать свое почтение. Кристальной души человек, тоже с работы не ушел.
– А это?.. – удивленно Базлов показал на стол.
– Нальем, – пообещал Кирилл Васильевич, возбужденно блестя глазами. – Что он не мужик, что ли? Ну давайте еще, что ли, по одной? За дружбу!
«Джин» ему, видно, понравился, потому что он то и дело косился на него и облизывался в прямом смысле слова – от одного края рта до другого.
– Давай! – охотно согласился Базлов. – Только мы сейчас с другом выйдем, отольем и вернемся. Хорошо? Где здесь у вас туалет?
– А вот там по коридору, направо, – беспечно ответил Серега Гнездилов.
Кирилл Васильевич между делом с интересом потянулся к бутылке с «джином». Серега Гнездилов охотно подставил рюмку.
Кирилл Васильевич прочитал этикетку и сказал:
– Нужен стакан и «тоник».
Гнездилов потянулся за стаканом. Жигунов открыл бутылку с мутным «тоником».
– Дробовик возьми… – сквозь зубы процедил, поднимаясь, Базлов.
Сам он, как бы между делом, тащил свой «пермендюр» и был сосредоточен, как никогда. Костя понял: что-то случилось и что он это «что-то» пропустил. Они вывалились в коридор.
– Что же ты так напился? – риторически спросил Базлов.
– Я не напился, – возразил Костя, чувствуя, как левым плечом отирает побелку со стены.
Только он справился с левым плечом, как тотчас испачкал правое, поэтому остановился и попытался сохранить равновесие. Даже экзокомбез не помогал. На пьяных он не был запрограммирован.
– Пить не умеешь, – констатировал Базлов насмешливо.
Кровь, запекшаяся у него в волосах, придавала ему мужественный вид. Да и вообще, майор все больше напоминал Косте какого-нибудь «мачо» – прямолинейного и дикого, как индеец запада.
– Это я не умею?! – обиженно воскликнул Костя и распахнул дверь в туалетную комнату. Его повело в сторону, он едва не упал, ручка от двери осталась у него в кулаке.
Подумаешь, тяжело ворочал он мыслями, не умею, ну и что, зато я сталкер. Почти черный. Эх, жаль, Бараско нет, я бы не напился. Я бы душу отвел. Эх, как я соскучился по нормальной хорошей компании!
– Потом, потом! – раздраженно сказал майор, закрывая дверь перед носом Кости. – Времени нет! – И стал подталкивать Костю к выходу:
– Давай! Давай!
– Я тебе не верю! – заявил Костя и решил, что сейчас майор его ударит, и даже, как в боксе, нырнул под правую руку майора.
Ударил ли его майор или нет, Костя так и не понял, этот момент он тоже пропустил. Зато обнаружил себя стоящим перед каптеркой и твердящим на все лады:
– Я только посмотрю… и если ты прав, конечно…
Его многозначительные угрозы не возымели действия – майор по-прежнему смотрел на него с усмешкой. Ну ладно, подумал Костя, я это запомню и никогда не прощу.
Перед тем, как заглянуть в каптерку, он «надел» шлем-самосборку. И тут экзокомбез «титан» что-то такое вспрыснул ему прямо в нос. Костя фыркнул, на мгновение протрезвел и, приоткрыв дверь, посмотрел на Кирилла Васильевича и белобрысого Гнездилова. У Гнездилова были белые-белые ресницы. Как «они» их копируют? – подумал он о «нитридо-платиноидах». Кирилл Васильевич пребывал в своей стихии – нюхал «джин». Точно затырит бутылку, подумал Костя. Ему даже стало интересно, насколько далеко зайдут «нитридо-платиноиды» в стремлении клонировать человека. И вообще, пьянеют ли они, или только подделываются под нас?
«Нитридо-платиноиды» смаковали дармовую выпивку, смешивая «джин» и «тоник» в разных пропорциях. И все бы ничего, и все было бы прекрасно и можно было начхать на подозрения майора Базлова, если бы над головой Кирилла Васильевича не висел «дрон», похожий на череп «бодающегося» преноцефала, который существовал в древнем триасе. Был такой динозавр, вспомнил Костя, был, точно помню, в школе учил, даже семинар готовил. Там, где у черепа должны были быть отверстия для ноздрей, торчали два ствола.
Ба! – страшно удивился Костя, как же я «дрона» раньше не заметил? Только после такого умозаключения он обратил внимание, что смотрит на мир через ультрафиолетовый детектор. И почему я его не включал? Множество «почему» вертелось у него в голове. Главное из них: зачем я так напился?
– А я думаю, чего мне в нем такое кажется? – оглянулся он на Базлова.
– Нет знаю, – обозлился Базлов, – когда кажется, надо креститься. – Удостоверился?! Идем! – И потянул его за рукав.
– А парень-то, похоже, человек? У него этого самого… «дрона» нет.
– Не заслужил еще, – ответил Базлов, как бы между делом выталкивая Костю в коридор.
– А почему? – глупо спросил Костя.
Они находились в цоколе здания, потому что стены были бетонными и монолитными. В кафельном полу отсутствовали плитки. Те места, где их не было, были грубо замазаны цементом.
Экзокомбез «титан» снова прыснул в нос Косте спрей для отрезвления. На пару минут голова у Кости прояснилась так, что он даже увидел чуть выше трех «протеиновых матриксов». Они стояли вдоль стен, сложив крылья. Костя кинул в них ручку от двери в туалет, а потом сдернул с плеча дробовик. С дробовиком у него вышло лучше, чем с ручкой – она просто не долетела до цели.
– Стой! Стой! – заорал Базлов. – Там никого нет!
– Да вон же они! – Костя готов был выстрелить, но майор схватил дробовик за ствол и этим испортил все дело:
– Совсем спятил?!
Костя оглянулся: перед дверью действительно никого не было.
– Но я же точно видел, – чуть не плача, сказал он.
– Выключи свой ультрафиолетовый детектор, – посоветовал Базлов, взбегая наверх и оказываясь рядом с дверью. – Иногда так бывает. Сбоит твой детектор.
Костя нехотя поплелся следом. Как это так? – думал он, до этого не сбоил. На душе сделалось тоскливо, как после любой пьянки. За дверью они попали в вестибюль. Впору снова было хвататься за ружье – «протеиновые матриксы» прятались за колоннами.
Костя крикнул:
– Стреляй! Стреляй!
Даже «титан» возмутился и нарисовал три фиолетовые проекции, правда, ужасно индифферентные, но это не меняло сути дела. Враги есть враги – везде и всегда!
Но Базлов, словно ничего не замечая, потащил Костю дальше. Костя, конечно, хотел открыть ему глаза на суть вещей, но майора словно заклинило – не обращал он внимания на его слова. Черт, думал Костя, медленно трезвея с помощью «титана», который брызгался спреем, чего он раскомандовался. Это я великий черный сталкер! А он кто?!
Между тем он совершенно автоматически отметил, что за окнами Сената стоит темень несусветная и что часы на внутренней поверхности шлема показывают час ночи. Стало быть, думал Костя, прошли сутки. Осталось двое с половиной. А дело даже не сдвинулось с мертвой точки, и что делать: бежать от ядерных ракет или оставаться, чтобы выполнить задание генерала Берлинского?
По логике вещей им следовало свалить из Сената, подальше от «протеиновых матриксов», но Базлов почему-то поволок Костю по мраморным лестницам наверх, в ужасные длинные коридоры с мрачными, высокими сводами. «Матриксы» с укором, как казалось Косте, глядели им вслед из-за колонн. Лампы под потолком то гасли, то зажигались. Костя медленно-медленно трезвел.
– Нет там ничего! Нет! Да выключи ты наконец свой ультрафиолетовый детектор!
Костя почти уверовал, что Базлов прав, что «протеиновые матриксы» всего лишь видения, что их реально не существует, что все это не то чтобы подстроено, а синтезировано в качестве эксперимента – с самогоном, «джином» и «дроном», и готов был по совету майора залечь в одну из комнат, где были диваны с подушками, чтобы выспаться. Но вдруг где-то внизу раздался знакомый голос Кирилла Васильевича:
– Вашу мать! – кричал он. – Проспали! Вашу мать!
– Да! Проспали! – фальцетом вторил ему Серега Гнездилов. – Сейчас бошки поотрываем и на помойку выбросим.
Базлов затолкал Костю за ближайшую дверь, и они, опрокидывая стулья и налетая на другую мебель, побежали через анфиладу комнат. Но голос Кирилла Васильевича не удалялся, а наоборот, только приближался и раздавался, казалось, отовсюду. Даже «титан» вспомнил о свои обязанностях и включил детектор движения. Врагов оказалось слишком много. «Титан» не успевал отрабатывать их всех, а выбирал исключительно тех, кто оказывался ближе, но даже при такой избирательности внутренняя поверхность шлема оказалась забита сиреневыми точками и их проекциями, и Косте пришлось на время выключить детектор движения. Теперь он ориентировался исключительно на слух.
Базлов страшно нервничал и поводил во все стороны «пермендюром». Наконец не выдержал и выстрелил. Белесый шар, волоча за собой огненный хвост, с ужасно грохотом выбил ближайшие инкрустированные серебром и золотом двери, снес притолоку и, пролетев через три или четыре комнаты, взорвал камин из черного камня. Костя услышал, как трещит огонь, с жадностью пожирая убранство комнат. «Протеиновые матриксы» на мгновение притихли. Даже Кирилл Васильевич куда-то делся, и Костя с облегчением подумал, что от них отстали, тем более что майор ловко свернул в переход, и ударная волна всего лишь слабо толкнула их в спины.
Минуты две или три, которые показались Косте обнадеживающей вечностью, их никто не преследовал, потом «протеиновые матриксы» снова полезли, но непонятно откуда, крича, как голодные чайки:
– Иа-иа!
– Да что ж это такое?! – изумленно бормотал Базлов, бессмысленно поводя излучателем «пермендюром».
Впрочем, одного выстрела хватало, чтобы отбить у «протеиновых матриксов» желание приблизиться.
Костя плохо понимал происходящее, но чувствовал, что приходит в себя – то ли от страха, то ли от беготни. Выдохнув очередной раз порцию пьяного воздуха, он на какой-то момент ощутил себя абсолютно трезвым. «Титан» услужливо включил внутреннею вентиляцию. Стало легче дышать. В желудке исчезла тяжесть. Но это длилось недолго, как раз до самого того момента, когда они снова услышали противный голос Кирилла Васильевича. Ему вторил Серега Гнездилов:
– Вперед! Вперед! – Кирилл Васильевич пересыпал слова изысканно-отборным матом. – Где наш «джин»?! Где?!
Вот неутомимый алкоголик! – поразился Костя.
В конце перехода мелькнули крылья «протеинового матрикса». Майор с перепугу выстрелил снова и в дыму и неразберихе куда-то пропал. Косте даже показалось, что Базлов провалился аж на первый этаж, потому что оттуда донесся настолько страшный грохот, что здание Сената пошатнулось, этажом выше зазвенели стекла, а «протеиновые матриксы» взлетели в ночное небо, как испуганные галки, блеснув напоследок желтыми набедренниками.
Костя оказался в каких-то апартаментах из красного бархата: огромный стол, забранный тяжелой скатертью с золотой бахромой, огромные кресла с покатыми спинками и подлокотниками и шкафы, забитые пыльными книгами, много шкафов. У Кости не было времени разбираться, куда он попал. Он только понял, что Базлов уводит «протеиновых матриксов». Периодически грохотало с прежней силой. В воздухе повисла пыль.
Неожиданно Костя услышал странный звуки: «Тр-р-р-р-р…» И еще раз: «Тр-р-р-р-р…» Так стреляли в компьютерных игрушках только «дроны». Потом он увидел через распахнутые двери трех комнат Кирилла Васильевича. Тот застыл, опершись на обеденный стол, явно прислушиваясь к звукам в Сенате. Ничего себе! – подумал Костя. Ох, и «нитридо-платиноид»! Если это вообще он. Вдруг это неизвестная сущность, название которой еще даже нет? Странные воспоминания, словно о старом знакомом, шевельнулись у него в голове. И дело даже было не в пьянке, а в чем-то еще. Где же я его видел? – думал Костя. Где?
Кирилл Васильевич словно почувствовал его:
– Иди сюда! – зарычал он вдруг, как зверь. – Иди сюда, человек! Где наш «джин»?! Человек, иди сюда! «Джина» хотим!
– Да! Иди сюда! – высунулся из-за его спины белобрысый Серега Гнездилов. – Человек!..
Ну все, подумал Костя, сейчас я вам устрою! Только он так решил, даже еще не потянувшись к дробовику, как Кирилл Васильевич учуял его. Да он такой же, какой я в экзокомбезе «титан», сообразил Костя. «Дрон» повернулся в его сторону и выстрелил: «Тр-р-р-р-р… тр-р-р-р-р…» Вряд ли это были прицельные выстрелы, потому что голубоватые импульсы прожгли три стены и в дребезги разнесли статую Петра Великого в нише за парчовым балдахином, перед белым столом с малахитовой поверхностью.
Костя тотчас вспомнил! Это был «фрактал» – существо, являющееся самоподобием человека, но не самим человеком, а структурированной сущностью. А еще Костя вспомнил, что увеличение или уменьшение копии не ведет к упрощению свойств по сравнению с оригиналом, а наоборот, возможно, только усложняет ее. «Наоборот» – было самым пугающим, потому что никто не знал свойств «фракталов». Их обнаружили совершенно случайно в чреве Марса и вначале приняли за колонию пралюдей, каким-то чудесным образом выживших на необитаемой планете. Предполагали, что «фракталы» являются древнейшей формой материи, но в виде человека. Информация была строжайше засекречена, потому что ее не могли осознать, ибо она попахивало признанием теории физического вакуума, ибо в противном случае требовалось обратиться к верховенству Бога. Ее подбросили Косте, конечно же, у генерала Берлинского. С тех пор произошло столько событий, что все, что происходило когда-то на Большой земле, казалось Косте ветхозаветным, как Святое писание. Немудрено, что я забыл, подумал Костя. Можно сказать, что той жизни вовсе не было, что она, если и существовала, то в другом измерении. Оказывается, наши все знают, все предугадывают. Преисполненный гордости, Костя заскочил на то место в нише, где до этого находился Петр Великий, и вытащил бурый хабар маскировки – артефакт типа «невидимка» с вариантом типа 3D.
Вряд ли это было столь необходимо, но бежать Костя почему-то никуда не собирался. Только он это сделал, как в комнату влетели Кирилл Васильевич и белобрысый Серега Гнездилов.
Кирилл Васильевич пнул ногой обломки статуи.
– Чую, чую, – загробным голосом произнес он, – чую, он где-то здесь.
«Дрон» над его головой плыл следом, как верная собака.
– Так нет же никого, – беспечно возразил Серега Гнездилов, оглядываясь и разводя в недоумении руками.
Значит, «они» умеют копировать людей не только в «нитридо-платиноидов», но и во «фракталов», подумал Костя, хотя не был, конечно же, уверен в правильности своих выводов.
– Да нет, здесь он. Убежать-то он не мог! Правда?! – и Кирилл Васильевич погладил «дрона», словно почесал его за ухом.
«Дрон» загудел на высокой ноте, как испорченный трансформатор, но глядел совершенно в другую сторону. Костя немного успокоился. Он готов был стрелять, если что-то пойдет не так, но понимал, что в открытом сражении с «дроном» проиграет, потому что скорострельность у «дрона» даже выше, чем у гатлинга ГШК-6 типа «сармат».
Кирилл Васильевич подошел к нише, с величайшим подозрением осмотрел ее, но ничего не заметил.
– Чую, чую… – произнес он, – я этот запах «джина» хорошо чую. Что скажешь, Субершот?
«Дрон» загудел еще громче и на этот раз посмотрел двумя стволами прямо на Костю. Вот тогда-то Костя Сабуров и пожалел, что не дал деру, а положился во всем на бурый хабар маскировки.
– Что, дядя Кирилл, он что-то учуял? – спросил Гнездилов и, любопытствуя, сунул морду вперед.
– Не лезь! – осадил его Кирилл Васильевич. – Будем рассуждать так: скульптура должна была где-то стоять? Так?
– Так… – недоуменно согласился Гнездилов, стараясь угадать мысли главного электромеханика.
– А если так, – ехидно произнес Кирилл Васильевич, – это должно быть где?.. Это должно быть где?..
– Где? – недоуменно спросил Гнездилов, таращась сквозь белесые ресницы на Кирилла Васильевича и ни бельмеса не соображая.
– Ну… – с явным облегчением произнес Кирилл Васильевич, – только здесь! – и он указал на то место, где стоял Костя.
– Здесь же стена? – Серега Гнездилов моргал от удивления еще чаще, чем обычно, своими белесыми ресницами.
– Ха-ха… я и сам удивляясь.
– Ну?.. Чего будем делать?
– Сейчас увидишь, – сказал Кирилл Васильевич. – Ну-ка, Субершот, пальни в это место.
«Дрон» подался вперед, прицелился и дал очередь. Полыхнуло море огня. Во все сторону полетели искры и брызги металла. Кирилл Васильевич и Серега Гнездилов оказались сидящими на полу у противоположной стены под портретами великий мужей России
Кирилл Васильевич тряс головой. Серега Гнездилов ковырялся грязным пальцем в левом ухе. Кирилл Васильевич покосился на портрет генерала Ермолова Алексея Петровича, героя Отечественной Войны тысяча восемьсот двенадцатого года. Генерал был строг и серьезен. Он с укоризной смотрел на Кирилл Васильевич.
– У-у-у… – как глухой, произнес Кирилл Васильевич, – куда-то нас не туда занесло. Вернее, не туда мы пальнули.
– Точно, не туда… – согласился Серега Гнездилов. – Это же несущая стена. Она крепче перегородок.
– Много ты понимаешь! – оборвал его Кирилл Васильевич. – Это называется капсулой времени. Ну-ка Субершот, пальни еще раз для проформы и пойдем. Не обломится нам здесь ничего.
– Почему? – спросил белобрысый Гнездилов.
– Ушел он, а обманку оставил.
– Жаль… – неподдельно вздохнул Гнездилов. – Жаль, мне его ружье понравилось.
Второй выстрел Субершота тоже ни к чему не привел. На этот раз Костя не испугался. Он даже не услышал выстрела. Голоса «фракталов» слышал, а выстрела «дрона» не услышал. Должно быть, это было свойство хабара маскировки. Ну да, подумал Костя, иначе какой смысл от такого хабара, если можно убить звуком.
Он подождал для приличия минут пять. Индикатор опасности беспечно показывал зеленую точку. Детектор движения обнулился. «Анцитаур», конечно, же молчал. Уснул он, что ли? – думал Костя, не зная, что ему предпринять, куда идти и что делать. Из всего услышанного и увиденного, а особенно после того, как его похоронили на Большой земле, отсюда надо было бежать без оглядки, и чем быстрее, тем лучше.
Костя вылез из ниши и подошел к выбитому окну, за которым темнел Сенатский сквер. От асфальта волнами поднималась летняя жара. В полуразрушенном Арсенале, ближе к Никольской башне, горели огни. На втором этаже кто-то ходил, очень похожий на большеголового «жабака». Было тихо, как может быть тихо летней московской ночью. Где-то в кустах пел сверчок. Даже постоянный гул, к которому Костя уже привык, сделался тише и вроде бы даже временами пропадал.
Кто-то шевельнулся в темноте:
– Хозяин…
Костя дернулся, словно его огрели кнутом, и спросил, на всякий случай, однако, схватившись за дробовик:
– Ты, что ли, Амтант?
– Я, хозяин… – из темноты выступила унылая фигура «богомола».
Вид у него был печальный и больной. Маленькую голову на узких плечах он держал склоненной набок.
– Есть хочешь? – спросил Костя.
– Хочу, хозяин, ох, как хочу…
– Сейчас… подожди…
Костя повозился с хабаром-кормильцем, и к его удивлению тот выдал два круга «краковской» колбасы. Сквозь оболочку просвечивали кусочки бугристого сала. Амтант завозился в темноте сильнее.
– Колбасу будешь? – спросил Костя, не зная, можно ли «железным» «механоидам» потреблять мясо.
– А что это такое?..
– На, попробуй.
– Вкусно пахнет…
Морда Амтанта была как раз на уровне второго этажа. Он вытянул ее, как лошадь, потом, видно, вспомнил, что у него есть руки, взял колбасу и снова отступил в темноту. Через несколько секунд раздалось громкое чавканье. А еще через несколько секунд морда Амтанта снова вплыла в круг света. Его толстые губы жирно блестели.
– Я себе колени смазал… – с горестным вздохом сообщил Амтант.
– Э-э-э… – вспомнил Костя. – Я ведь тебе машинного масла достал. – И протянул «богомолу» масленку, которую прикарманил, когда прятался в дизельной за стеллажами с инструментами.
Амтант схватил масленку с такой жадностью и одновременно с таким благоговением, словно боясь упустить райскую птицу, и Костя понял, что служба довела «механоида» до ручки и что капитан Бухойф плохо следит за своими солдатами и что хозяева Зоны экономят на всем и на наемниках тоже.
На этот раз Амтант отсутствовал долго. Костя даже забеспокоился, как бы Амтант не забыл о своем благодетеле. У него появилась идея.
Когда Амтант возник снова, даже стальные пластины не могли скрыть радости на его морде. Голову он держал уже в нормальном положении. Губы у него стали еще жирнее.
– Ты что, выпил масло?
– Половину. Нам полезно, – радостно сообщил Амтант. – Нам даже полагается в сутки пятьдесят граммов. Теперь мне месяца на два хватит.
– Ну тогда возьми еще колбасы.
– Спасибо, – вежливо поблагодарил «богомол». – У вас большое сердце, хозяин… Говорят, что машинное масло и солидол есть в автомашинах, но нам оно не достается.
– А куда оно идет? – насторожился Костя.
Он снова приблизился к тайне Зоны.
– Нам не говорят. Это я подслушал нашего капитана. Он свою норму получает регулярно и продает кому надо, а у меня денег нет.
– Ладно, – сказал Костя. – Свезешь меня туда? – он кивнул на окна Арсенала.
– Это можно, – согласился Амтант и подставил спину.
Костя прыгнул на него как раз вовремя, потому что услышал в отдалении голос Жигунова, который разговаривал с Субершотом, как с собакой:
– Ищи… ищи, сукин сын, найдешь, я тебя подзаряжаться отправлю…
Амтант понес Костю, впрочем, совсем недалеко – за темные деревья. Жигунов мелькнул в окне и пропал. Его голос еще несколько мгновений доносился из разбитых окон.
– Ищи, ищи, сукин сын…
Амтант, жуя колбасу на ходу, пересек Сенатский сквер, и они очутились перед Арсеналом. Костя заглянул в ближайшее окно.
Большеголовый «жабак» что-то ел. Костя вначале не понял, что именно, а потом его едва не вырвало. На столе перед «жабаком» лежала человеческая нога. Он наклонялся к ней, изо рта высовывались острые, как у акулы, глоточные зубы и отрывали плоть.
Костя отшатнулся. Амтант воспринял это как команду в действию и побежал вдоль Ивановской площади.

Глава 9
Вторая тайна Кремлевской Зоны

– Гады… – злобно пробормотал Амтант, ссаживая Костю на остатки все того же К-64, – сами жируют, а нас впроголодь держат.
Хотел Костя спросить, кто и как жирует, да душевных сил не было. «Жабак», который ел человечину, все еще стоял у него перед глазами. Эх, надо было его подстрелить, зло думал Костя. Да сразу не сообразишь.
Начинало светать. Мир вокруг едва заметно посерел. Белое лохматое кольцо облаков, закрученных против часовой стрелки, четко и ясно проявилось на небосводе. Внутри круга сияли звезды, а снаружи – властвовала все та же беспросветная темнота. Ничего не изменилось, понял Костя. Ничего!
Перед тем, как попасть в Тайницкий сад, он попросил Амтанта повернуть на Соборную площадь. Они проскочили между Благовещенским и Архангельским соборами. И Костя, которому было страшно и который ежесекундно ожидал погони или, наоборот, засады, был страшно разочарован – Кремль оказался пуст. Для проформы он обследовал территорию перед Большим Кремлевским дворцом, Оружейной палатой и даже тупичок между ними. Ворота Боровицкой башни оказались заваленными железобетонными блоками. Рядом в стене зияли отверстия от снарядов. По ту сторону застыли сгоревшие танки. Было тихо, как в гробу.
Может, уже ничего нет? – думал Костя. Само собой рассосалось? Исчезло? Растворилось? Но тотчас же вспомнил «жабака», жующего человеческую ногу. И гул. Гул-то никуда не делся! Он как был, так и остался. Стал фоном. Неизменно присутствующим фактором Зоны. Какая-то странная загадка, думал Костя, выше моего понимания.
Его вдруг охватила апатия и усталость. Хотелось завалиться в кусты и поспать до рассвета. Амтант бодро потоптался и сказал:
– Ну… я пойду. У нас скоро построение…
Казалось, что он ждет от Кости команды дезертировать или совершить какой-нибудь подвиг. Но Костя не мог предложить ему ничего путного:
– Давай… – согласился он.
– Если что, свистите в свисток… – напомнил Амтант и неуверенно потоптался своими голенастыми ногами.
– Иди… иди…
– Ну, в общем, свистнете… – повторил Амтант и ушел.
– Непременно, – произнес Костя вслед ему, соскользнул с покатого бока К-64 и тут же уснул мертвецким сном.
Ему снился Амтант, бодро отозвавшийся: «Я!» Сам он стоял правее, а когда выкрикнули фамилию: «Сабуров!», Костя тоже бодро произнес: «Я!» и с удивлением понял, что он тоже «механоид» и что у него длинные, сухопарые руки с четырьмя пальцами, с симбонановолокнами вместо мышц, а грудная клетка узкая, клинообразная, и на ней висят две антенны – одна в горизонтальной плоскости, другая – в вертикальной. А еще Костя вооружен двумя «пермендюрами». Действительно, чем же еще? – удивился он и покосился на Амтанта. Тот словно аршин проглотил. Значит, и я тоже «богомол», подумал Костя и выпрямился, хотя и так тянулся, как струна.
Все это он успел осознать за то короткое время, пока они стояли перед центральным входом во Дворец съездов, где и происходила перекличка личного состава. Потом капитан Бухойф выкрикнул его фамилию, и Костя автоматически шагнул вслед за Амтантом и оказался в бригаде, которая шустро побежала к Потешному дворцу. Как только они завернули за угол Дворца съездов и пропали из поля зрения капитана Бухойфа, все стали прихрамывать, стонать, кроме, конечно, Амтанта и Кости, а один «богомол» по имени Гиренча, не успел во время свернуть и со всего маху врезался в полицейскую будку и разнес ее вдребезги. Все засмеялись, кроме Кости, потому что он от удивления проглотил язык. Будка-то была совсем не современного вида, а из дерева, черная, с желтыми косыми полосами. Перед ней простиралась огромная лужа, и вообще, куда-то пропал асфальт, а железные ноги «богомолов» месили свежую московскую грязь. То, что это именно Москва, Костя ни на миг не усомнился, потому что увидел за церковными маковками шатер Троицкой башни и российских герб на шпиле, но странный, стилизованный под старину, а вовсе не золотой, легкий, современный, а какой-то даже аляповатый и позеленевший. Дальше – хуже. На высоком крыльце с белокаменными кубышками стоял то ли человек, то ли «фрактал», одетый, как приказчик семнадцатого века, с русой короткой бородой и кудрями, а главное – в белом холщевом фартуке. Борода у него, видать, была не чесана с самого Покрова, потому что в ней запутались хлебные и табачные крошки. Наш, землянин, удовлетворенно подумал Костя и почему-то вспомнил его имя – Шленкин.
Старший сержант группы, которого звали Хамзя и у которого на морде были пластины желтого цвета, подошел к нему. Шленкин что-то сказал, и Хамзя показал пальцем куда-то в глубину квартала. Они свернули за угол. Впереди высилась красная стена. Справа – стена дома. Костя, который привык к большому городу, был страшно удивлён, что здесь всё маленькое, словно сжатое – подслеповатые «голландские» окна с мутными стеклами и занавески, как в деревне. Однако фасад дома был украшен, хотя и безвкусно, но разнообразно: то птицами с человеческим лицом, то зайцами и львами, то рыцарями на турнирах, и даже охотником, борющимся с медведем.
– Ты чего?.. – чуть нервно спросил, спросил вынырнувший из-за угла Амтант.
Костя, очнувшись, прибежал во внутренний двор Потешного дворца последним. Бригадир Хамзя уже косился на него. Проштрафился, понял Костя. Но ведь красиво же! Где еще такое увидишь?
Амтант многозначительно покачал головой. Расправа откладывалась на потом. Сержант запомнил его. Он не любил тех, кто изучал архитектуру и вообще – интеллигенцию. Но Косте было все равно. Плевать. Ведь это же сон, думал он, а во сне чего только ни случается.
Внутрь хором они, конечно, попасть не могли. Зато все те же то ли люди, то ли «фракталы» выносили на белокаменное крыльцо тяжеленные армейские ящики, а «богомолы», и в том числе Костя, который не чувствовал себя таковым, принялись таскать эти ящики и складывать перед краснокаменной стеной прямо на кучи строительного мусора: на застывшую известку, бревна и кирпичи, прямо в лужи, где плавали черные головастики. Пальцы с присосками намертво прилипали к дереву, что было очень непривычно, но удобно, потому что хватка получалась очень крепкой. Присоски отлипали от дерева с чавкающим звуком: «Чмок… чмок… чмок…» Красная стена кое-где поросла травой, а между зубцами зеленела крохотная березка. Воняло лошадиным навозом и печным дымом, а еще откуда-то несло прокисшей капустой.
Костя таскал ящики и с любопытством оглядывался. Он уже сообразил, что это все тот же Потешный дворец, но только четыреста лет назад, когда он еще был похож на терем. Изо всех резных окон на них то и дело украдкой пялились, как на диковинку – все в основном бабы и девицы. А из здания с верхней галереей выскочила одна такая – красивая, простоволосая, босоногая, в сарафане, и стала развешивать белье, косясь на «богомолов» белыми от страха глазами. Пару рубах, она, кажись, таки уронила в грязь.
– Верка! – крикнула из терема старуха в черном платке. – Бесстыдница! Тьфу, срамоты не оберешься! Марш назад! – и с грохотом захлопнула окно.
Но Верка, словно зачарованная, боялась, и одновременно ей было страшно интересно увидеть вблизи невиданных существ.
– Вот сейчас выйду с ухватом! – снова высунулась старуха.
Однако шустрая Верка успела развесить белье и, блеснув напоследок белыми от ужаса глазами, скрылась в двухэтажном доме. Костя не удержался и, когда подошел к крыльцу за очередным ящиком, наклонился и заглянул в окно второго этажа.
– Я и говорю, чисто лешаки! – взахлеб рассказывала Верка своим подругам на веранде.
Они сидели на полу рядом с голландской печкой, подогнув под себя грязные ноги. Гора немытой посуды была свалена в лохань. В углу стояла прялка. На широком подоконнике под геранью спала рыжая кошка.
– Чего у них, взаправду лошадиные ноги?
– Я, вот истинный крест, разглядеть не успела. Все высоченные, худые. А руки с присосками.
– Немцы, должно быть?
– Не-а-а, у немцев еще хвост бывает и рога. А у этих хвостов нет, а на башке – плошка.
– Приезжал к нам прошлый раз немец, полотном торговал – чистый антихрист. Ей богу!
– Да видели мы их сверху! – вставила одна побойчее.
– А боязно со мной выйти?!
– Еще чего?! – ответила та, что побойчее. – Схватят и утащат в подпол, а там ад!
– Они не из ада… – пискнула самая маленькая, золотушная.
– А откуда?.. – уставились на нее.
– Тятька сказывал, – золотушная перешла на шепот. Подружки дружно склонились к ней.
Костя только уловил: «…с небес…»
Верка, как знаток дела, возразила:
– Чи, поди, таких оглоблей на небо силой не затащишь. Они же здоровые, как лошади.
– Дура ты, Верка! – сказала ее подружка по правую руку. – Небеса необъятные, как Москва. В них любой может спрятаться.
Все затихли, пораженные ее мыслью.
– Не-а-а, – авторитетно сказала Верка, – край Москвы я видела.
– Когда?
– А когда тятя в Казань на ярмарку ездил, я его провожала до Ссыльной заставы.
– Смелая ты, Верка, – с завистью выдохнул кто-то из четверых.
– Мне тятя рубль подарил!
– Покажи! – попросили все хором.
Верка полезла за щеку.
– Богатенькая… – шептались подружки, рассматривая серебряный рубль, – замуж тебе можно идти.
– Да ну! – фыркнула польщенная Верка и покраснела.
– Здравствуйте, красавицы… – Костя не удержался, позабыв, что он теперь «богомол».
Все замерли, словно парализованные. Рыжая кошка, напротив, выгнулась и зашипела на Костю, как на собаку. Шерсть у нее на спине стала дыбом, а хвост торчал дугой. И она пошла, словно на цыпочках. Девки еще больше онемели.
– А ну, брысь отсель! – появилась старуха и замахнулась веником, однако, заметив в последний момент лошадиное лицо Кости, упала на зад и: – Свят, свят, свят! – уползла в горницу.
Девки с визгом прыснули кто-то куда и пропали.
– Сабуров! – окликнул Хамзя. – Сколько можно пялиться? Работай! А то я тебе живо найду другое занятие!
Костя схватил ящик и поволок. Присоски на пальцах: «Чмок… чмок…» намертво впились в дерево, не отдерешь. Минут пять он в поте лица таскал ящики и складывал у стены. Даже приустал, чего с ним отроду не бывало.
– Будь осторожней, – посоветовал Амтант, когда они возвращались к крыльцу. – Старший сержант Хамзя правая рука капитана Бухойфа. Он новичкам послабления не дает. Даже если ты не прошел адаптацию.
– А я что… новичок?.. – спросил Костя.
– Ну, а кто? – удивился Амтант. Он внимательно посмотрел на Костю: – Совсем, видать, плохой.
По его длинной морде невозможно было понять, что он думает, и вообще – удивляется ли чему-либо в жизни.
– Сегодня и прибыл… – сдержано объяснил он.
– Ага, – сказал Костя, словно что-то припоминая, хотя в голове у него была абсолютная вселенская пустота.
– А откуда?
– Ты что, пьяный? Или обкурился?
– Нет, – возразил Костя. – Я не пьяный и не обкурился. Я просто не помню, как сюда попал, а главное – почему?
– Больной, значит. Пришел ты с последним пополнением. Так что не отлынивай, капитан шутить не любит.
– Понятно, – сказал Костя и хотел почесать макушку, но до макушки не добрался – оказалось, что на нем плоская каска – чуча.
Ну и видок, должно быть, у меня, подумал он и схватился за очередной ящик, который выволокли из хором четыре «фрактала». Были они хоть и похожими друг на друга, но разными. Один даже с разноцветными глазами: зеленым и красным. Костя вначале удивился, а потом сообразил, что глаз у работника просто подбит.
– Осторожней! – крикнул приказчик, когда один из «фракталов» зацепил ящиком дверной косяк. – Это вам не камни! Это как его… дорогое оборудование!..
– Слушаемся, хозяин, – смущенно сдернули шапки работники.
– Ну ладно… ладно… – смилостивился Шленкин. – Сколько осталось?
– Четыре...
– Тащите, но аккуратно!
Не похожи они на «фракталов», решил Костя. С виду обычные мужики. Хотя главный электромеханик Жигунов тоже вначале не казался «фракталом». Надо на них через ультрафиолетовый детектор посмотреть. Костя дернулся к шлему, но вспомнил, что это сон и что он самый что ни на есть настоящий четырехпалый «механоид». От этой мысли ему сделалось весело.
– Слушай, – спросил он у Амтанта, опуская ящик на землю, – а что в ящиках-то?
– Сейчас команду дадут, все узнаешь.
Во двор через арку въехали две телеги. А ведь когда мы сюда шли, никакой арки не было, удивился Костя, или я не заметил? У него на языке вообще крутилось множество вопросов. Например, как это получается, что они из настоящего попали в прошлое, где, похоже, у «механоидов» и «фракталов» склад оборудования? Да такой склад, спрятанный во времени, днем с огнем не сыщешь, даже если очень-очень стараться. Мистика какая-то! – дивился он, все еще с любопытством разглядывая старинные хоромы, но так, чтобы не обратить на себя гнев старшего сержанта Хамзя. Расскажу генералу Берлинскому – не поверит. Скажет, вру. Я бы и сам не поверил, если бы кто рассказал.
– Интересно, – сказал Амтант, – сегодня кормить будут? – и вопросительно уставился на Костю.
Костя пожал плечами. Если он думает, что у меня есть хабар-кормилец и что я его накормлю, то он ошибается. Сон на то и сон, чтобы все смешивать.
В каждую из телег нагрузили по десять ящиков и вышли всем отделением через арку. Пришлось согнуться в три погибели. Пахло мочой, помоями и гнилью. Тощая, облезлая собака отскочила в сторону и залилась лаем. На колокольне сидела огромная ворона. А Дворца съездов не было и в помине! Вместо него кособочились строения с зелеными крышами, чуть получше Потешного дворца – Царев-Борис дворец. То же самое, ну, может, чуть побольше аляповатое крыльцо с белокаменными кубышками по обе стороны от лестницы, подслеповатые окна с тусклыми стеклами, и грязь, грязь, грязь, продавленная тележными колесами. А еще запах печного дыма, смешанного с запахом хлеба и навоза.
Однако стоило пересечь невидимую линию, и колеса застучали по брусчатке. Они снова оказались в настоящем. Костя невольно оглянулся – как это получается? Но нарвался на окрик старшего сержанта Хамзя:
– Башкой не ворочать! Правь к Арсеналу!
От семнадцатого века не осталось и следа, разве что: подвода с сеном, лошадь и возчик в зипуне с перепуганными глазами.
– У-у-у… – стонал он, вцепившись в кнут. – Барин, не сгуби… век не забуду…
– Молчи! Молчи, дурак! – отвечал старший сержант Хамзя, не обращая на него внимания.
Возле Арсенала разгрузили одну из подвод, возчик которой вообще впал в прострацию. Часть подразделения вернулась за ящиками, остальные принялись устанавливать оборудование. Костя все же украдкой оглянулся: подвода и «богомолы» пропали в тот момент, когда пересекли невидимую границу рядом с современной полицейской будкой. После этого ему стало не до разглядываний. С криком налетел старший сержант Хамзя, ткнул дубинкой-электрошокером в бок, и Костя аж присел от боли. Нога словно стала чужой, словно ее отключили.
– Это только аванс! – пригрозил сержант.
– За что? – спросил Костя.
– Вечером узнаешь, на профилактике! Не слышу!
– Есть узнать на профилактике, – ответил Костя, волоча ящик под стены Арсенала.
Его так и подмывало размазать сержанта по асфальту с помощью «пермендюра», но от опрометчивого шага удержала мысль: вот разведаю, разнюхаю все, доложу генералу Берлинскому, тогда и сочтемся.
Сержант, не обращая на него внимания, командовал:
– Тащите туда! Сверлите стены! Живо! Живо, свиньи!
Гиренча зашептал:
– Больно? Мне тоже профилактику назначали. Целых шесть раз.
– Как?
– А вот этой самой штукой будут тыкать, пока не шлепнешься на карачки. Похоже, сержант на тебя переключился…
– Ну, на мне где сядешь, там и слезешь, – бодро ответил Костя, а у самого на душе кошки заскребли.
Ящики открыли, и Костя понял, что это и есть те самые пресловутые лазеры и приемники. Лазеры повесили на Арсенал, приемники – на зубцы Беклемишевской башни. Таким образом получалось, что Ивановская площадь простреливалась лазерами вдоль и поперек. Только зачем?
Следующая подвода потащилась к Никольской башне. Лазеры на ней стояли мощные. Поменяли только источники питания. Ну, вот и все ясно, понял Костя. Зону дополнительно закрывают. Не от меня ли?
Сержант без особого повода избил еще парочку «богомолов», но на Костю поглядывал с особым воодушевлением и многозначительно помахивал дубинкой-электрошокером.
Вдруг закричали:
– Возчик сбежал!
Долго и азартно ловили возчика. А когда поймали, то связали и бросили в телегу: «Сиди, дурак! Тебе же хуже будет!»
В общем, провозились весь день, передвигаясь от башни к башне. К вечеру едва волокли ноги. Никто, конечно, их не кормил. Энергия была на нуле. Специально, чтобы нами легче было командовать, догадался Костя. Амтант, вскормленный колбасой, и то приуныл.
– Жрать охота… – шептал он, но боялся даже посмотреть в сторону сержанта.
Вечером вернулись в казарму. Оказалось, что она располагалась во Дворце съездов. За счет бесчисленных зеркал фойе, переделанное под спальню, казалось необъятным, как летное поле.
– Оружие снять! – прозвучала команда.
– А ты иди, новичок, на профилактику! – злорадно позвал Хамзя, левый глаз у него при этом ехидно прищурился.
Он втолкнул Костю на лестничную клетку и запер дверь на замок. Сержантов было двое, вооруженных стальной ножкой от стула и еще какой-то железякой непонятного назначения. На морде у них, как и положено, были стальные пластины желтого цвета. Двое сидели на батарее отопления, третий – Хамзя – остался стоять за спиной у Кости. Должно быть, он решил, что это лучшая позиция для атаки.
– Это ты, что ли, новичок? – спросил тот, который держал железяку.
– Прописаться требуется, – засмеялся второй, с ножкой от стула в руках.
Старший сержант Хамзя добавил:
– Ну, а теперь рассказывай, кто ты такой? Зачем все вынюхиваешь? Служить не хочешь? Устав забыл?
– Сейчас мы тебе его напомним, – многозначительно сообщил тот, который вооружился железякой, и поднялся с батареи.
Костя не стал дожидаться продолжения диспута. Если его раскусили, значит, раскусили, а о чем тогда беседовать?! Первое движение было самым медленным, как во сне. Костя даже успел подумать, что сон странный какой-то, больше похожий на реальность. Сейчас проверим, решил он и лягнулся, как сноровистая лошадь. На пол полетела каска типа чуча и с грохотом запрыгала, словно крышка от кастрюли.
Куда он там угодил пяткой старшему сержанту Хамзя, Костя разбираться не стал. Только попал во что-то чрезвычайно болезненное, потому что старший сержант Хамзя утробно хрюкнул и, должно быть, согнулся пополам. Была у Кости, конечно, мысль оглянуться, но он не успел, потому что тот сержант, который поигрывал железякой, замахнулся, и Костя как-то сразу понял, что драться они не умеют – слишком неумело он это делал, в расчете на ответную реакцию. Кто же так дерется? – удивился Костя, подныривая вперед и опережая удар. Он схватив сержанта за кисти рук и, используя энергию самого «богомола», потянул чуть вбок и перекинул через бедро в пролет лестниц. Сержант загремел всеми частями тела, как и его железяка, которая поскакала следом. Руки у него в этот момент походили на крылья мельницы. Все это Костя отметил за то короткое мгновение, пока поворачивался к следующему противнику.
Второй сержант испугался. Он не имел представления о самбо, а после виртуозного Костиного броска ножка от стула показалась сержанту никудышным оружием. Правда, на левой руке у него был «пермендюр», но в помещении им можно было пользоваться только разве что как дубиной, поэтому когда он выстрелил, не успев даже приподнять оружие, лестничную клетку моментально заволокло дымом. Грохот возник такой, словно рядом с Манхэттеном рухнула статуя Свободы. Костя не стал больше искушать судьбу и с облегчением прыгнул в дыру, которую увидел под собой.
В тот момент, когда он приземлился в подвале, зазвонил телефон. Костя покрутил головой, ища трубку, и понял, что звонок звучит у него в ухе.
– Алло! Алло! – сердито произнес генерал Берлинский. – Костя! Ты меня слышишь? Алло!
– Слышу, – ответил Костя.
– Слава богу! – запричитал генерал, совсем, как баба на базаре. – Слава богу, ты жив!
– Вы же меня похоронили, – напомнил Костя, впрочем, не держа камня за пазухой.
– Только без обид, – как ни в чем не бывало сказал генерал. – Нам нужно было спровоцировать противника.
– Считайте, что вы его спровоцировали.
– В смысле? – напрягся генерал Берлинский.
– Зона пуста!
– Как пуста?! – очень сильно удивился генерал.
– Нет здесь никого!
– А ты уверен? – осторожно спросил генерал, сбавляя темп.
Видать, услышанное плохо укладывалось у него в голове. Если Кремлевская Зона пуста, то с кем воевать? Костя вспомнил о странном сне и замялся:
– Не очень.
– В смысле?
– В смысле, идея есть, но она слишком чудовищная, чтобы ее понять.
– Выкладывай, сынок, я и не такое слышал, – заверил его генерал таким серьезным тоном, что Костя едва не поперхнулся в трубку.
– Думаю, что они прячутся.
– Где?.. Под землей? – опять удивился генерал. – Мы смотрим из космоса – ничего не видно.
– В разных временах.
– Как это?.. – нервно переспросил генерал.
– Ну, склад у них есть в прошлом, точнее, в семнадцатом веке.
Трубка долго молчала. Потом генерал осторожно спросил:
– А ты не того, сынок?.. Не загибаешь? Не обкурился?
– Не того, товарищ генерал, и не загибаю, и не обкурился. Я только хочу напомнить, что у меня еще полтора дня.
– Считай, что один, – очень быстро отреагировал генерал.
Должно быть, эта фраза засела у него в голове в качестве последнего приказа, и баста! Как с ним работать?! – в отчаянии подумал Костя.
– Полтора! Вы же обещали?!
– Обстоятельства изменились… На меня давят… ты даже не представляешь, как!
Это была отговорка – Костя сразу понял, просто генералу надоело ждать. Да и полдня в его представлении были чепухой. Что за это время можно сделать? Разве что напиться и удавиться?
– Я могу не успеть, – сказал он. – Я и сам еще не все понял. Надо этот самый вход найти.
– А поздно не будет?
– Не будет, – дерзко ответил Костя, которому уже надоело пререкаться с генералом. Связь, как всегда, могла оборваться в любой момент.
– Добро. Жду до двенадцати ночи следующего дня. Я на тебя по-прежнему рассчитываю.
– Спасибо, – глупо поблагодарил Костя. – У меня по-прежнему полтора дня!
– Ладно, ладно, действуй, – согласился генерал.
Хорошо вам, подумал Костя. А как действовать? Как? Он начал тяжело думать и… проснулся. Перед ним стояли майор Базлов и Серега Гнездилов в синей майке. Костя перевел взгляд на Ивановскую площадь, ожидая увидеть там строй универсальных солдат, то бишь «богомолов», разыскивающих дезертира, то бишь – его, Костю Сабурова, но, увы, Ивановская площадь была по-прежнему пуста, только над Арсеналом одиноко и потерянно летал «протеиновый матрикс». Должно быть, заблудился во времени, решил Костя. Ну и бог с ним.
– Привет! – сказал майор своим сухим баритоном, словно они и не расставались. – Дай пожрать…
Костя так на них посмотрел, что они отступили на два шага, и только тогда он понял, что солнце светит вовсю, что наступил новый день и что пошли вторые сутки его пребывания в Кремлевской Зоне. А значит, она цела и никакой ядерной атаки не произошло. Молодец генерал Берлинский! Держит слово. Настоящий мужик, только от этого не легче, а может, даже и страшнее. Может, лучше, если бы площадь была полна здешнего люда, тогда все было бы ясно и понятно. А так – где их искать?
– Иди ты знаешь, куда! – ответил он майору.
– Ты что, обиделся? – осведомился Базлов, хотя на лице у него невозможно было прочесть и следа раскаяния.
– Если бы у меня был «пермендюр», – сказал Костя, – я бы разнес это осиное гнездо еще вчера.
Он думал о «жабаке» в Арсенале, который пожирал человечину, от одного этого можно было сойти с ума.
– Дай пожрать, будь другом, – слезно попросил Серега Гнездилов, выглядывая из-за спины майора.
Его белобрысые ресницы выглядели особенно печально.
– Знаю я вас, опохмелиться хотите, – смилостивился Костя, доставая хабар-кормилец.
– Есть малость… – осмелел Серега Гнездилов. – Ты не думай, я ведь настоящий. Я человек. Это Кирилл Васильевич у нас «фракталом» заделался. А я нет, я настоящий. Его когда копировали, меня в подвал бросили. Молод я еще. Я по привычке Кирюху и слушался. Мне пиво положено… – не очень уверенно добавил он, следя голодными глазами за каждым движением Кости.
Врет, подумал Костя, по последним данным «фракталы» – древнейшая небиологическая раса людей. В общем понятии – энерготоники, существа, произведенные из небелковой материи. Но почему они приняли человеческий вид? Это вопрос вопросов! Тайна вселенной! Загадка мироздания! Возможно, они самая древняя форма жизни, а я здесь со своими проблемами Зоны, и вообще – мне все надоело!
Базлов Олег Павлович до попрошайничества не опустился, но по его печальным глазам Костя понял, что майор тоже хочет опохмелиться.
– Сейчас, но не гарантирую… – пожалел он их и вытряс из хабара ровно три бутылки «Невского светлого».
Получается, что хабар-кормилец читает мысли? – он даже не успел удивиться, чтобы воздать хвалу Реду Бараско – как всегда, некогда было разбираться с подобными чудесами, которыми были полны все без исключения Зоны.
– Вообще-то, я темное предпочитаю… – поморщившись, заявил майор. – Но и светлое пойдет, – заторопился он, поняв, что может лишиться и этой бутылки, потому что Серега Гнездилов тут же готов был вцепиться в нее, как клещ, мертвой хваткой.
– Где ж ты был? – спросил Костя, делая глоток. – Я без тебя здесь навоевался.
Пиво было холодным, с выраженным привкусом хмеля. Майор закашлялся. Сергей Гнездилов заботливо постучал его по спине. Сдружились, понял Костя, аж противно. Заговор, что ли, плетут за моей спиной?
– Мы теперь решили тебе вдвоем помогать, – наивно поведал Гнездилов, моргая белесыми ресницами.
– Тоже мне помощники, – усмехнулся Костя и выдавил из хабара-кормильца три плавленых сырка с грибами.
Больше хабар ничего не выдавал, сколько Костя его ни тряс. Наверное, он решил, что и этого достаточно.
– Ты хоть понимаешь, что мы тебя спасли? – важно спросил Базлов своим сухим баритоном, раздирая пальцами бороду.
– От чего? От чумы?
– Э-э-э… – с укоризной произнес майор, принимаясь за сырок. – Я, может, с «песиголовцами» сражался. От тебя, между прочим, уводил.
– Ешь… ешь… – не поверил ему Костя. – А где «пермендюр»?
– Потерял… – невольно потупился майор, сдирая остатки фольги. – Прыгать пришлось, бегать… когда обронил, возвращаться не имело смысла.
– Остались мы без артиллерии… – вздохнул Костя. – А где Кирилл Васильевич?
– Кирюха? – переспросил Гнездилов, допивая содержимое бутылки. – Так он это… к себе подался… – Лицо у него выглядело простецким-простецким, как морда у пса-баламута.
Врут, наверное, не поверил Костя, очень талантливо врут, но не стал разбираться. «Фракталов» нам еще не хватало, подумал он между делом. Надо было что-то предпринимать. У него еще не созрел план. Можно было пойти в Арсенал и наказать «жабаков», но для этого надо было иметь хотя бы «пермендюр», который Базлов потерял. Черт знает, каким оружием эти «жабаки» владеют и во что они могут превратиться с перепугу? К тому же я один реальный боец. Майор и пацан только обуза.
Костя оценивающе посмотрел на Базлова и Гнездилова. Без «пермендюра» мощь его армии уменьшилась больше чем наполовину. Разве что свистнуть Амтанта и попросить у него новое оружие? Такой вариант не исключался, но это значило раскрыть Амтанта перед Базловым и Гнездиловым. Косте почему-то этого делать не хотелось. По крайней мере, не сейчас. Амтант – его единственная козырная карта. Тайный агент на службе у Зоны, то бишь ее хозяев. Не то чтобы Костя не доверял никому, просто Базлов до сих пор непонятная лошадка, а Гнездилов – явно «фрактал», но без «дрона», что бы он ни говорил. Жигунов где-то здесь шляется со своим «дроном». Тоже еще тот фрукт! Ничего не пойму, думал Костя. Запутался.
Оставалось одно: пристрелить Гнездилова и искать вход в прошлое. Костя снял с плеча АА-24. Базлов с беспокойством взглянул на него и оторвался от бутылки:
– Э-э-э…
Костя сделал вид, что проверяет, сколько осталось патронов. Сменил диск. Пустой сунул в кусты и поставил тот, что был у него на груди. Три оставшиеся патрона спрятал в карман. Майор с облегчением допил пиво, внимательно следя за Костей. Наверное, он догадывался, что будет дальше. Костя понял, что убить Гнездилова скорее всего невозможно. Как можно его убить, если он трансмутант из неживой материи? Из материи, которая такая же древняя, как сама Вселенная? Может быть, даже древнее, может, она существовала еще до Большего взрыва? Кто его знает? Разве что забросить его голову, как и в случае с «нитридо-платиноидом», за Кремлевскую стену, и пока он ее будет искать, сделать ноги? Косте стало смешного от таких гиперболических мыслей. Самое последнее воевать со своими. В жизни все гораздо проще – на уровне бытовых отношений. Он вспомнил свои приключения в Троицком подворье, а потом – Реда Бараско и наконец – Леру, даже ощутил ее запах. Давно это было, словно в другой жизни. И так хорошо в ней было, что Костя на мгновение расслабился и пожалел Гнездилова. Тоже, должно быть, переживает. Неизвестная форма жизни, большая редкость, в «красную книгу» наверняка занесен, семья у него есть: папа с мамой, сестренка. Черт знает что! – он едва не выругался и решил больше не думать ни о «фракталах», ни о майоре, который был сам себе на уме.
Серега Гнездилов ничего не понял. Он вертел головой, таращился во все стороны, словно впервые попал в Кремль. Костя окончательно передумал в него стрелять. Пригодится. Индикатор опасности молчит, рассудил он. «Анцитаур» вообще забыл, когда подавал голос. Значит, реальной опасности нет. Если Гнездилов кем-то подослан, то нет ничего лучше, чем принять его игру, а потом переиграть, ведь он не знает ни о «титане», ни о «анцитауре». Будет у меня вместо приманки, как в Чернобыльской Зоне, цинично подумал Костя и, так до конца и не определившись с Гнездиловым, скомандовал:
– Подъем!
– Дай пистолет, – нейтральным тоном попросил майор и самоуверенно протянул руку.
Костя, помедлив, снял с пояса «пернач» и молча отдал майору, выразительно посмотрев на него. Потерять «пермендюр» было непростительной ошибкой. Может, правда, у майора возникла безвыходная ситуация? – подумал он. Но камень сомнения остался лежать на душе. Если майор потеряет еще и «пернач», то я не знаю, что сделаю с ним.
– Ну, а тебе, Серега, придется идти налегке, – сказал Костя.
– Мне оружие не нужно, – ответил Гнездилов, не в силах скрыть обиду, – я могу и так… – он сделал несколько резких выпадов.
Недаром он чугунные крышки таскал, подумал Костя. Но если он такой сильный, почему он на меня не нападает? Неужели боится «анцитаура» или выжидает?
– Куда идем, командир? – спросил майор, на которого абсолютно никакого впечатления не произвели экзерсисы Гнездилова.
Наверное, в армии он нагляделся и не такое, насмешливо подумал Костя. Уж очень майор вел себя по-армейски уверенно и не исправлял своих ошибок – хотя бы с тем же самым «пермендюром». В общем, у Кости были к нему претензии в смысле ответственности.
Майор поскучнел, хотя пиво и сырок вернули ему душевное равновесие. Расправься я с Гнездиловым, он бы особенно и не возражал, понял Костя. Мальчишка ему без надобности. Просто он почему-то не хочет шума. Интересно, понимает он, что перед нами «фрактал»? Выяснить это Костя не успел: в ухе раздался треск, шлем сам собой закрылся, и на его внутренней поверхности возник сигнал опасности, одновременно детектор движения показал, что на горизонте, то бишь со стороны Арсенала приближаются гребнистые «песиголовцы». Раздались хлопанье крыльев и гортанные крики.
– За мной! – крикнул Костя и, пригнувшись и прячась за липами, побежал к Кремлевской стене.

***
Его воинство со страху разбежалось кто куда. Гнездилов то и дело мелькал в траве и фальцетом подавал оттуда голос:
– Так их! Так!.. – сам же дергался, как боксер, – с правой и с левой, хук!
Первого «протеинового матрикса» Костя свалил одним выстрелом, когда он вынырнул над верхушкой ближайшей липы и, получив заряд дроби, сразу исчез, дернувшись головой. Второго – прищучил, когда тот планировал бесшумно, как летучая мышь. Третьего – как в тире, в тот момент, когда тот перебегал между деревьями. «Бах-х-х!»
Они полезли с трех сторон, выпуская ветвистые молнии: от колокольни Петра Великого, от Царской башни и прямо – с площади. Удержать их одним АА-24 не было никакой возможности, приходилось очень здорово вертеться. Благо экзокомбез «титан» придавал скорость и силу. Правда, при этом Костя терял ловкость. А тут еще Базлов, словно не имея представления о тактике боя, сунулся на линию огня, и Косте пришлось стрелять поверх его головы, давая тем самым возможность «протеиновым матриксам» совершить бросок на расстояние действия гипноза. Костя не знал, какое это расстояние, но предполагал, что примерно метров двадцать-тридцать. Молнии же, как и прежде, казались ему ненастоящими и потому неопасными. Ругаясь самыми черными словами, он бегал, как сумасшедший, от дерева к дереву и стрелял, стрелял, стрелял. И каждый раз его местонахождение выдавал грохот в дисках «Дум-дум-дум…» Трудно было определить, подстрелил он кого-либо насмерть или нет, но на какое-то время «протеиновые матриксы» оставили их в покое, зато сильно запахло озоном.
– Ну что?.. – спросил Базлов, дыша, как после стометровки. – Отбились?
– Сейчас полезут снова, – отозвался из-за Ми-68 Серега Гнездилов.
Костя усмехнулся – совсем как пацан. Война для него игрушка.
– Не полезут, – убежденно сказал Базлов.
Костя не стал разбираться, почему майор убежден, что не полезут – у него было другое мнение: «протеиновые матриксы» ищут пути обхода, обычная логика боя.
Они скатились к Беклемишевской башне. И тут Костя вспомнил, что совсем недавно, не далее, как во сне, вешал на ее зубцы лазеры. У него появилась прекрасная возможность убедиться в реальности вещих снов, но наверху косогора мелькнули «протеиновые матриксы», и Гнездилов заорал, как резаный:
– Сюда! Сюда!
Базлов пальнул два раза куда-то вбок «Бах! Бах!», и Костя понял, что «протеиновые матриксы» все же совершили обходной маневр и крались, сложив крылья, по тропинке за кустами. Правда, их короткие ноги с когтями явно не предназначались для таких путешествий. Но дело свое они знали, и приблизились совсем близко – так что Костя вроде бы даже ощутил воздействие на себе их гипнотических чар. Однако экзокомбез «титан», кажись, ставил свою защиту, хотя Костя в этом и не был уверен. Просто он не ощущал на себе воздействия гипнотической силы в той мере, как ее описывал майор Базлов.
Он не стал стрелять, а нырнул вслед за Гнездиловым – вначале за Ми-68, потом – за какой-то ангар для лодок, а потом – в едва заметную дверь за ложной кирпичной стеной.
Гнездилов испуганно твердил:
– Быстрей! Быстрей! У меня голова как в тумане…
Они пробежали по какому-то коридорчику с большим канцелярским шкафом посередине и инструкциями на стенах под стеклом и, тяжело дыша, посмотрели друг на друга, как вдруг Костя опомнился:
– Постой!.. а где майор?!
Пришлось возвращаться. Костя пробежал коридорчик и приоткрыл дверь. Снаружи стояла пугающая тишина. За ложной стеной никого не было.
– Майор!.. – приглушенно позвал Костя, поводя стволом дробовика и ожидая всего, чего угодно.
Где-то совсем рядом раздавались странные звуки, словно кто-то пускал пузыри. Дальше, у Кремлевской стены, явно шастали «протеиновые матриксы», выпуская молнии. Сильно пахло озоном.
– Базлов! – на этот раз громче крикнул Костя.
Базлов выскочил из низинки, где тек ручей, как черт из табакерки, грязный, взъерошенный, тяжело дыша, словно пробежал стометровку. То ли пот, то ли вода катились с него градом. Черная борода походила на паклю. Но выражение лица было таким же мужественным, как и прежде. Майор не изменил своей природе. Он так и умрет с этим мужеством, неприязненно подумал Костя. Так что от этой мужественности толку, как от козла молока.
– Я вас потерял… – промямлил Базлов, выбивая зубами дрожь, как молотилка.
Даже в этом плачевном состоянии его сухой баритон нисколько не изменился. Пистолет майор тащил, опустив вниз стволом. Руки безвольно висели безвольно, рот был перекошен. Должно быть, его «зацепил» гипнозом, сообразил Костя и побежал навстречу, чтобы помочь, ибо было заметно, что майор разрывается между желание уйти со своими и желанием, продиктованным «протеиновыми матриксами», отправиться прямо на закуску к «жабакам». Третьего было не дано.
В этот момент из-за лодочного ангара выскочил «протеиновый матрикс», но не заметил их, потому что Базлов находился в низинке, а экзокомбез «титан» сделал все, чтобы его замаскировать, и Костя успел выстрелить до того, как «протеиновый матрикс» «зацепил» их взглядом. С ним-то самим ничего не произошло, потому что он был в шлеме, а вот майор поплыл еще больше, стал, как пьяный, и сделал два неверных шага навстречу «протеиновому матриксу». «Бах! Бах!» – Костя в спешке выстрелил два раза подряд, тратя лишние патроны – лишь бы только «протеиновый матрикс» не впивался в них взглядом своих кошачьих глаз. Впрочем, и после первого выстрела от «протеинового матрикса» во все стороны, как кора с дерева, полетели ошметки доспехов. Костя с удовлетворением подумал, что генерал был прав: на близком расстоянии дробовик оказался страшным оружием. После третьего выстрела «протеиновый матрикс» вообще превратился в решето и упал, затрепетав напоследок крыльями. Его острая морда торчала из травы, как придорожный камень.
– Побежали! – Костя подставил плечо Базлову, который уже ничего не соображал, подхватили «пернач», который он выпустил из рук, и они втиснулся в коридорчик.
На пол полетели инструкции и горшки с сухими цветами. Канцелярский шкаф подумал-подумал и тоже упал, загородив коридорчик. Косте было плохо видно, что происходит конкретно. Где-то сбоку маячило белобрысое лицо Гнездилова.
– Держи! – Костя скинул ему в руки безвольное тело Базлова.
А сам развернулся, ожидая появления преследователей. Но было тихо. Должно быть, мы отбили у них охоту связываться с нами, решил он.
– Ну, что он? – спросил Костя, мельком взглянув на майора.
– Да чего-то молчит… – растерянно сообщил Гнездилов.
Держа вход под прицелом, Костя нащупал в аптечке ампулу с аммиаком. Раздавил ее в перчатке и сунул под нос майору. Целую минуту ничего не происходило. Майор был безучастен, как утопленник. Серега Гнездилов начал удрученно вздыхать, словно над покойником. Признаться, Костя тоже забеспокоился, даже забыл о «протеиновых матриксах», которые бродили где-то совсем рядом. Вдруг глаза у Базлова задергались, он сделал глубокий вдох, закашлялся и открыл глаза. Костя смахнул остатки ампулы на пол.
– Где я? – спросил Базлов, болезненно морщась.
На лице у него появился румянец.
– Неважно, – ответил Костя. – Идти сможешь?
Он оглянулся, потому что за дверью раздались шаги, и едва не пальнул.
– Могу, – как-то неопределенно ответил майор и попытался встать.
Ноги у него разъехались. Он едва не сделал «шпагат».
– Ага… – оценивающе посмотрел на него Костя и протянул пистолет Гнездилову: – Стрелять умеешь?
– Умею! – двумя руками схватил пистолет Гнездилов.
– Только не в меня, а туда, – показал Костя на дверь и взвалил Базлова на плечи.
«Бах!» – Гнездилов сразу истратил один патрон и радостно, как школьник, ойкнул. У Кости не было даже возможности погрозить ему пальцем – он потащил Базлова. Экзоскелет «титан» хоть и работал, как надо, но Костя боялся элементарно травмировать майора о дверной косяк.
– Что ж ты меня… – пробурчал Базлов, – как девку… пусти… пусти… я сам, я сам…
Но Костя его не слушал, он почти побежал вслед за радостным Серегой Гнездиловым, который прокладывал путь. «Бах!» – Гнездилов истратил еще один патрон.
– Это я случайно! – радостно закричал он. – Здорово бьет!
«Бах!» – и еще раз выстрелил.
Костю даже не удивило то обстоятельство, что Гнездилов верно угадывал направление и уводил их все дальше от «протеиновых матриксов». Если бы он был одним из них, рассуждал Костя, то, наоборот, сунул бы нас под гипноз, а он старается. Ерунда какая-то. Неправильный «фрактал»? А такое вообще бывает? Он окончательно запутался в своих выводах и решил, что больше об этом думать не будет, по крайней мере, в ближайшие полчаса.
Они проскочили механическую мастерскую и очутились в огромной бойлерной, в которой котлы из стали занимали все пространство, а бесконечно-длинные трубы и шланги вились вдоль стен и потолка. Миновали еще какое-то пустое помещение непонятного назначения, где в стенах были сделаны ниши, а за окнами почему-то мелькнули кусты, незнакомая река. Потом пробежали еще ряд тесных помещений, где под ногами захрустело что-то похожее на соль, но только на очень грязную, почти черную. Вдруг стало холодно, запахло гниющей рыбой, да так сильно, что майор завозился на плечах, и Костя за суетой и волнением пропустил тот момент, когда они попали в семнадцатый век. А может, этого момента и не было, как тогда, когда он, будучи «богомолом», «ходил» в Потешный дворец.
– Все! Отпусти меня! – приказал майор совершенно трезвым голосом.
Костя поставил его на землю, отметив для порядка, что экзокомбез «титан» потратил целых три процента энергии. Ну да ладно, свой, как-никак. Майор потрясся, как собака, всем телом, словно выражая недовольство тем, что его грубо тащили, и произнес:
– Дай сюда! – грубо забрал у Гнездилова пистолет и сказал своим обычным непререкаемым тоном: – Я готов!
Вольно или невольно он признавал командирское начало Кости. Хоть на этом спасибо, подумал Костя, а то бы мы здесь еще выясняли, кто старше. Наверное, это все из-за экзокомбеза «титан»? – решил он, хотя в глубине души понимал, что против черного сталкера даже бывалый танкист не потянет. Нет хватки, а некоторые вещи, которые можно понять, только побывав в какой-нибудь Зоне, майор вообще не просекает.
Гнездилов уже находился в конце помещения. Тусклый свет едва пробивался сверху из полуовальных окон. Под ногами стояли зловонные лужи, в которых плавала рыбья требуха. В углах белели мешки с солью, да все какие-то странные – из дерюги. Костя видел такие только в старых сибирских деревнях, куда не доходило электричество и связь. Отец эти деревни избегал. Были они «темными». Да они, собственно, только один раз в такую деревню и забрели, когда на реке Тиша раньше времени наступили заморозки. Выменяли бутылку спирта на теплую одежду и ушли восвояси. Узкоглазый, пьяный народ там был не очень дружелюбный, все водки просил, и глаз за ним был нужен да глаз, потому что тянули все, что плохо лежало. У отца подсумок свистнули. Хорошо, он вовремя заметил и после пререканий, криков и махания кулаками вернул его себе. Понятно, они опасались погони, но обошлось. Перепились мужички в дупель. А когда очнулись, они с отцом за эту самую Тишу уже перебрались, догонять их было – себе дороже, потому что наступила оттепель и река «двинулась» и сделалась непроходимой ни на лодке, ни пешком. Шли они две недели и благополучно, даже не поморозившись, пришли на родной кордон. Потом с этими же мужичками было продолжение, но это другая история, в которой отец получил удар ножом в бок.
Костя очнулся от воспоминаний. Гнездилов подавал таинственные знаки. Он сразу и безоговорочно признал главенство Кости и теперь поглядывал на майора так, словно остерегался его, особенно после того, как тот забрал у него пистолет.
Костя и сам услышал голоса – вначале далекие, потом все ближе и ближе, наконец в соседнем помещении раздалось:
– Черт вас дери! Где вас черти носят? Ищи с утра! Ну-кась, возьми тот чан. Давыдка, помоги ему. Да не так, раззявы. Тяните наверх. Стоп! Я посмотрю.
Костя осторожно выглянул.
– Гошпода плохую рыбу не жалуют, – сказал толстый человек в красной рубахе, похожий на артиста из очень знакомого фильма. Только Костя не мог вспомнить, из какого именно. Что-то из средневековья, что ли?
Это ж надо так загримироваться! Может, действительно фильм снимают, подумал он. Уж очень ему было не по себе от мысли, что они вот так запросто попал в прошлое. Не Кремль, подумал он, а сплошной «Мосфильм».
Человек, который командовал, запустил в чан руку, вытащил рыбину, похожую на селедку, и впился в нее зубами. По бороде и усам потек пахучий рассол. Костя даже в шлеме учуял его запах. Пряностей переложили, сообразил он, но вкусно.
– А-а-а… хороша, – произнес человек. – Тащите. Да не разливай! Не разливай. Гопа, не задирай, не задирай!
Тот, который шел впереди, худой и высокий, с длинными руками, покорно согнулся в три погибели.
– Да нешто я не стараюсь?!
– Тяни, оглобля!
– Тяжко, грудь болит.
– Тяни, говорю!
Троица с кряхтением и руганью удалилась.
– Где мы? – спросил, оробев, Гнездилов.
– В прошлом… – ответил Костя и вдруг почувствовал, что Базлов занервничал. – Я уже здесь был, – пояснил Костя на всякий случай. Объяснение, однако, не удовлетворило Базлова. А почему – непонятно?
Где и когда они пересекли границу этого самого времени, Костя так и не сообразил. Дело даже было не в этом. Он не стал говорить, что знает, где выход, потому что это было не суть важно и не объясняло явления Зоны. А Базлов почему-то злился. Ну и ладно, ну и злись, подумал Костя и пошел туда, откуда струился дневной свет. И тут, как по заказу, разом «проснулись» «анцитаур» и «титан». «Анцитаур» звякнул словно колокольчиком, а «титан» врубил такую тревогу, что весь экран залило ярким красным светом. Такого «титана» Костя еще не видел и перепугался.
Базлов спросил шепотом:
– Чего встали? – он между делом лакомился селедкой и не знал, обо что вытереть руки.
Воняло так, словно сдохла вся рыба мира. А ему хоть бы хны, с завистью подумал Костя.
– Тихо… – сказал он и, стараясь, чтобы в дисках не громыхнул ни один патрон, на цыпочках стал подбираться к выходу, держа дробовик перед собой. Он быстро привык к нему и ощущал дробовик как бы продолжением самого себя. Палец лег на курок, и кто бы ни сунулся, ему бы сильно не поздоровилось.
Последние три метра Костя преодолел, не дыша, хотя в этом не было никакого смысла. Узкий, как нора, лаз вел наверх. Дверь была приоткрыта. Снаружи тянуло летним теплом, запахом травы и земли. Какие-то неясные тени мелькали там. Слышались голоса. Что-то знакомое было во всем этом. Костя никак не мог вспомнить, что именно. Поскользнувшись пару раз на засаленных ступенях, он подкрался и осторожно выглянул наружу. Все стало ясно: так «благоухало» от «богомолов» – смазкой и нагретыми симбонановолокнами ног. Остывая, они отдавали в окружающее пространство много тепла и при этом пахли горячим металлом. Запах не очень приятный – похожий на поджаренный лошадиный пот.
Отделение принимало пищу: «Чмок… чмок…» пальцы присасывались к рыбе и отрывали чешую. Костя разглядел Хамзя, у которого чуть ниже живота в доспехах красовалась глубокая вмятина. Из-за этой вмятины Хамзя передвигался, чуть согнувшись и подволакивая левую ногу. Моя работа, удовлетворенно сообразил Костя. Только тогда выходит, что это был не сон, а самая что ни на есть настоящая явь. Чудеса в решете. Он не успел поломать себе голову над этой тайной, как вдруг снова послышались шаги, ругань: «Руки из жопы растут... вам бы самовары раздувать…» Костя прыгнул вниз – прямо на любопытствующего Серегу Гнездилова. Патроны в дисках громыхнули: «Дум…» Однако в последний момент Костя сумел смягчить падение, оставив на стенах глубокие борозды от перчаток, но все равно Гнездилову досталось. К его чести, он даже не пискнул, а убрался назад в помещение. Костя – следом весьма поспешно. Дверь открылась, и пустая бадья соскользнула по лестнице. Видно, мужикам было лень стаскивать ее в погреб. Бадья замерла в куче рогож.
– Ну все, мужики, – объяснил Костя, когда они отбежали подальше, в соседнее помещение. – Мы в прошлом. Наверху отряд «богомолов». Это очень серьезно, потому что они хорошо вооружены. Есть два варианта: вернуться назад или подняться на поверхность после того, как отряд уйдет.
Только теперь он обратил внимание на деревянные бочонки, ведра и корыта, в которых солилась рыба. А еще здесь были кузова из лыка, корзины, усыпанные рыбьей чешуей, и, конечно, гнилые сети. Все это наполняло подземелье немилосердной вонью.
– Я за то, чтобы вернуться, – сказал Базлов и болезненно поморщился, вспомнив, должно быть, как его тащил Костя.
– А ты, Серега? – спроси Костя.
– Мне интересно… Я еще ни разу не был в прошлом… – прошептал Гнездилов, массируя плечо, и моргнул белесыми ресницами. В темноте подвала, хотя и разбавленной светом фонариков, он выглядел, как старик, не хватало только бороды. А еще он явно замерз в своей синей майке и тихонько, дрожал, но терпел.
Что-то в нем такое есть, подумал Костя, что мне нравится. Ох, уж эти «фракталы», не подловишь их ни на чем. И не агрессивный вовсе, а то бы «анцитаур» предупредил, да я бы и сам почувствовал.
– Ну что, майор, – сказал он, – мы остаемся, а ты как знаешь. Можешь здесь посидеть, пока мы с Серегой не вернемся.
– С какой стати? – зло ответил Базлов. – Хочешь меня «протеиновым матриксам» сплавить?
Несомненно, что мнение Гнездилов он ни во что не ставил. Пацан есть пацан. Что он понимает? – читалось на лице майора. Но раз ты, сталкер, берешь на себя ответственность, то так тому и быть. Спорить не буду.
– Майор, – удивился Костя, – ты же сам все решил?
– Да, решил, но я думал, мы выйдем назад вместе. Мне одному не выбраться.
– Извини, по-другому не получится.
– Чего в прошлом-то делать?! – неожиданно вскричал майор. – Зачем мы вообще туда премся?
Костя даже удивился – почему он так занервничал? Боится, что ли, не вернуться?
– Где-то здесь находится вход к тем, кто закрыл Кремлевскую Зону, – пояснил он.
– А ты не путаешь? – поморщился Базлов.
– Был я здесь, – Костя только не сказал, что во сне, а то бы все его аргументы рассыпались прахом.
А еще ему было почему-то стыдно перед Гнездиловым, которого, он это чувствовал, надо было защищать и оберегать.
– Ладно, – согласился майор, – я с вами, но, чур, советуйся, если что. Я все-таки старше тебя и опытней.
Это значило, что Костя в глазах майора не сделал ни одной крупной ошибки.
– Хорошо, – согласился Костя, – об чем разговор. Но я типа того, тебя не понял.
– А чего понимать? Если бы ты предупредил, мы бы сюда не лезли.
– В смысле? – насторожился Костя.
Ему показалось, что Базлов что-то знает, но молчит. Может, Гнездилова опасается? – подумал он и невольно оглянулся. Серега с безразличным видом рассматривал примитивную утварь семнадцатого века с таким видом, будто ему все равно, о чем взрослые разговаривают. Главное, что решили – идем в прошлое и баста! А все остальное меня не интересует.
– Да так… – неопределенно пожал плечами Базлов, – не люблю я все это… прошлое, в смысле… покойники там одни, должно быть?
– Нет там покойников, – насмешливо ответил Костя.
– Тогда просто страшно!
– А-а-а… – Костя сделал вил, что поверил, – понятно, – хотя он ничего не понял из мудреных речей майора, главное, что майор согласился идти в прошлое.

Глава 10
Третья тайна Кремлевской Зоны

– Ве-е-ра… а Ве-е-ра… – позвал Костя так, как обычно заигрывал с девушками из отдела.
В доме пахло пирогами, на улице кричали гуси, а из печной трубы в тереме напротив вяло струился дым.
Им страшно повезло. Они беспрепятственно прошли от Беклемишевской башни через конюшенный двор – в Царев-Борис дворец и даже столкнулись с дворовой девкой Веркой, и Костя на правах старого знакомого заговорил с ней. Верка простодушно привела их на светлую половину дома, выходившую окнами и на Дворцовую улицу, и во двор. А потом выяснилось, что она дочь старшего конюха Ивана Лопухина.
– Что, дяденька? – спросила Верка и покраснела так явственно, что на щеках проявился румянец.
– Какой я тебе дяденька? – возмутился Костя. – Меня Костей зовут, – он хотел еще добавить, что они почти ровесники, но промолчал, успеется.
Верка бросила теребить подол и, украдкой взглянув на Костю, тут же отвернулась:
– А странный вы какой-то… я таких ратников раньше не видала…
Горница была большой, чистой, а главное – с высоким потолком. Пахло щами и кислым тестом. Рядом с окном висела связка мяты.
– Почему ты решила, что я ратник?
– Да вон у вас пищаль за плечами. Странная какая-то… у нас другие… длинные, со штыком… а вот здесь такая штука, полочкой называется и замком.
– Полочкой, – рассмеялся Костя.
– Полочкой, – подтвердила Верка, – мне тятя говорил.
– А что он еще тебе говорил?
– А говорил еще то, – смешливо повела она глазами, – что из нее быка запросто можно свалить. Можно?
– Можно, – согласился Костя и едва не ляпнул типа: «А что ты делаешь вечером?», да вспомнил, где и при каких обстоятельствах они находятся.
Гнездилов с таким азартом подслушивал их, так ему хотелось поучаствовать в разговоре, что у него даже уши шевелились, хотя Костя, выделив ему сектор наблюдения, строго-настрого велел не отвлекаться. Со стороны Арсенала в любой момент могли появиться «богомолы» с подводами.
– А ты кто будешь?
– Мы Милославские… – кокетливо ответила Верка и зыркнула кокетливо, ну совсем как первая московская красавица.
Сердце у Кости, как всегда в такие моменты, сладко дернулось. Любил он, когда на него так смотрели, и никак не мог к этому привыкнуть. Не избалован он был женщинами, особенно такими красивыми и синеокими.
– А боярин где? – понимающе улыбнулся он.
Верка ему понравилась, когда он еще «был» «богомолом». Было в ней что-то непосредственное, природное, то, чего они все давным-давно потеряли в большом городе. Я бы сказал, «натуральное», подумал Костя.
– Илья Дмитриевич? – спросила она кокетливо.
Даже в лаптях она выглядела грациознее, чем какая-нибудь московская штучка на шпильках.
– Ну да, – не уступил ей Костя.
– Так они уехали намедни. А куда не знаю, сказывали, к себе в загородное… – она замолчала на полуслове и прислушалась.
– Вижу «механоида»… – постным голосом сообщил майор Базлов. Должно быть, он тоже завидовал их болтовне, но до подслушивания не опускался.
Усилитель звука «нетопырь» подсказал Косте, что «механоид» направляется по дороге в сторону сеновала на скотном дворе, поэтому Костя не отреагировал. Базлов вопросительно посмотрел на него. Он стоял в самом дальнем конце горницы и со скучным видом пялился в окно, выходившее во двор Потешного дворца. Таким образом, они контролировали все входы и выходы.
Гнездилов и тот делает свое дело охотнее, с неприязнью подумал Костя. Последнее время майор его почему-то раздражал, и Костя всячески давил в себе это чувство. Может быть, виной всему было то, что майор не привык подчиняться зеленым юнцам. А Костя Сабуров в его глазах именно таким и был. Разве я виноват, что молодой? – подумал Костя и спросил:
– А кто это у вас?
– Да лошаки… – оживленно зашептала Верка. – Я уже к ним привыкла. Чудные они какие-то, хотя и страшные.
– А почему шепотом?
– У них ухи, как у кроликов – все слышат!
– Иди ты?! – не поверил Костя.
В моей бытности «механоидом» я эту особенность в себе не заметил, удивился он. Уши как уши, и вовсе не кроличьи, а крохотные, как у мышки.
– Вот те крест! – еще яростнее зашептала Верка. – Они каждый звук за версту зело чуют.
– А не балуют?
– Нет. Тихо себя ведут. Но любопытные. Морды в окошко суют. А я их шваброй, шваброй… Кошка Дуся их не любит…
Рыжая кошка Дуся никого не любила. Они давно забилась на полати и посверкивала оттуда зеленым глазом.
Гнездилов не удержался и хихикнул. Верка с любопытством дикарки посмотрела него. Было такое ощущение, что ее вообще интересует весь мир вокруг. Такого любопытства Костя давно ни у кого не видел. Он считал, что в его приевшимся столичном мире ничего нового не существует. А здесь вот подишь ты! Есть чему удивиться.
– А чего они делают-то?
– Не знаю… – снова перешла на шепот Верка, впиваясь в Костю глазами, как ворожея. – Мне ключник сказывал, у них здесь, как это, запасник... Штуки они всякие хранят. А ключнику нашему серебром платят. Сама видела.
Она заулыбалась, радостно и чисто глядя на Костю, словно затягивая его в омут. Все, перееду в семнадцатый век, неожиданно для себя подумал он, назло Бараско и генералу, и произнес:
– Ага… И давно?
– Да почитай, со Святок, – Верка покосилась на окна. – Твои-то хорошо глядят? А-то мне попадет.
Она пристально посмотрела на Костю. И он подумал, что глаза у нее голубые-голубые, как море, а волосы цвета пшеницы. В своей жизни он называл таких женщин – степными. Было что-то в них от древней Руси. А теперь эта Русь в образе девушки с рассыпающимися волосами стояла перед ним.
– Я их уже почти не боюсь, – поведала Верка. – Говорят они по-нашенскому. Иногда рассказывают о своей родине.
– О-о-о… – прокомментировал Базлов, – это интересно…
А вот Базлова она боялась и вопросительно посмотрела на Костю. Базлов был для нее стар, непонятен и, самое главное – зол. В самом деле, чего злиться? – удивлялся Костя, будто я ему на любимую мозоль все время наступаю. Ну не хочешь идти в прошлое, так бы и сказал, я тебя на аркане не тащил.
– А что говорят? – отвлек ее от Базлова Костя.
– Да говорят, что у них похожая страна, только горы выше. И солнце у них большое, и луна не одна, а целых три. А как это так? Бывает разве?
– Бывает, бывает, – заверил ее Костя. – Стало быть, три месяца, как у вас квартируют?
– Ну да, – согласилась Верка. – Сегодня им Федор-дьякон рыбы дал, а то они свою жратву уже съели.
Гнездилов понимающе усмехнулся, но промолчал, боясь пропустить «богомолов» за окном.
– А чего так?
– Да голодные, как черти, с ног валятся. Жалко бедолаг.
– А вот скажи, чего они вообще здесь делают?
– Да ничего! – удивилась она вопросу. – Ящики таскают туда-сюда.
– А больше никого не видела?
– Да я, почитай, с Великого поста из дома ни ногой.
– А чего так?
– Да запретил отец. Во двор только мусор вынести, да за поленьями. Мне уже скучно… – пожаловалась Верка. – А ты, правда, царский офицер? – в глубине ее синих глаз промелькнуло неподдельное любопытство.
– Правда, – сказал Костя и подмигнул Верке.
Верка зарделась. Базлов насмешливо прокомментировал:
– Урядник.
Верка не поняла.
– По вашему капитан-поручик, – ответил Костя и почему-то покраснел.
– Ну, тогда я секунд-майор, – отозвался Базлов.
Верка испугалась. Должно быть, секунд-майор был для нее чем-то подобным темному лику Бога перед свечой.
– Ладно, ладно, – успокоил ее Костя. – Он шутит. Майор, кончай девушку пугать.
Верка совсем потеряла голову от незнакомых слов и снова взялась теребить подол, но не убегала за занавеску, где белела большая русская печь. Интересно ей было.
– А я тебя знаю… – наивно поведала она и зарделась, как мак.
Эта ее черта Косте уже страшно нравилась.
– Откуда? – удивился он.
– Чудится мне, что я видела тебя и даже разговаривала, будто я твой голос слышала…
Костя не стал ее пугать тем, что в обличии «богомола» подслушал ее речи, а только спросил:
– Рубль при тебе?
– Рубль?.. – она еще шире распахнула свои голубые глаза и потрогала щеку.
Костя засмеялся. Верка вдруг прониклась к нему доверием и зашептала, косясь, однако, на Базлова:
– Я однажды пыталась за ними последить…
Костю аж жаром обдало. Он ходил вокруг да около тайны, она открывалась ему со всех сторон, но не до конца, хотя гул присутствовал и в прошлом, то бишь в семнадцатом веке. Можно было только предположить, что гул вездесущий. А что это значило, Костя так и не понял. Информации было мало. Что за странная Зона? – думал он. Нетипичная. Не такая, как везде. Теперь вот Верка что-то знает.
– А меня не попустило, лешая, – доверительно произнесла она, поправляя у него на груди пуговицу. – Не попустило, и все, а они, лошаки, тут же пропали, словно в воздухе растворились… – она вопросительно уставилась на него.
Ее природное любопытство оказалось сильнее предрассудков и страхов.
– Понимаешь, – сказал Костя, – есть здесь один такой проход, из которого можно попасть в будущее.
– Тятя там был…
– Отец? – удивился Костя.
– Ты бы ей еще рассказал о темных дырах и червоточинах между ними, – укорил его Базлов, не очень вникая в суть разговора. – И вообще, не болтал бы лишнее. Зачем ей это знать?
– Почему, собственно, и нет, – возразил Костя, – может, она нам поможет?
– Ты что, сталкер, совсем с дуба рухнул? Наболтаешь на нашу голову.
– Даже если и рухнул, нам надо узнать ход отсюда.
Костя только не сказал, что подозревает существование чего-то более грандиозного, чем переход из одного времени в другое. Собственно, мы этот переход знаем. Ну и что? – думал он. Это ничего не дает. Только путает карты. Кремль пуст. Появились ящики, которые «богомолы» таскают туда-сюда. Ну положим, для каких-то целей мне знакомых. А еще зачем? Не складываются пазлы в единую картинку – хоть убейся. А может, я не ту картинку собираю, может, ошибся в расчетах? Он едва не пал духом. Не начинать же складывать картинку заново?
– А-а-а… – протянул Базлов, вроде бы соглашаясь. – Только не перегни палку, стратег.
Если Костя еще что-то уловил из намеков майора, то Верка вообще ничего не поняла. Все незнакомые слова пролетели мимо ее сознания. Остался один испуг в глазах василькового цвета. Эх, влюбился бы я в тебя, подумал Костя, да мне нравятся брюнетки.
– Ладно вам… – миролюбиво подал голос Гнездилов из своего угла. – Хватит мучить девчонку. Вон какой-то мужик идет!
– Ой… тятя… – произнесла Верка испуганно и юркнула за занавеску.
Через пару минут раздались шаги. Дверь открылась, и в прихожую стремительно вошел мужик. Был он худощав, но силен, как может быть силен человек, занимающийся всю жизнь лошадьми. Однако на лице его лежала печать страданий. Глаза, как и у дочери, тоже были голубыми, но с влажной поволокой в углах, волосы – белыми, как лен, а борода, напротив – черная, с легкой проседью.
– Верка! У нас гости? – удивился он, снимая малахай, при этом настороженно глянул в окно.
Пахло от него конюшней, сеном и еще чем-то неуловимым, очень-очень знакомым, чего Костя, казалось, забыл в детстве. Он так и не вспомнил этого запаха, и он у него потом долго ассоциировался с запахом Москвы, родины, России.
Вот черт! – подумал Костя, так можно сойти с ума – помнить то, чего никогда не знал.
– Да, тятя, – Верка с виноватым видом появилась из-за занавески, прикрыв голову ситцевым платком. – Издали приехали к Илье Дмитриевичу. А его нет. Вот беда-то!
– А откуда? – спросил ее отец, проходя в горницу и настороженно рассматривая Костю, Базлова и Гнездилова.
– Из Смоленска, – ляпнул Серега Гнездилов из своего угла. – Пришли, а у вас здесь такое…
Отец Верки как-то неопределенно кивнул: вроде бы соглашаясь и одновременно имея на этот счет свое мнение.
Костя подумал, что они вляпались, и стал лихорадочно соображать, что было в семнадцатом веке между Смоленском и Москвой. Но так ничего не мог вспомнить, да и Веркин отец, моя руки, отреагировал совсем по-другому:
– Поляки, что ли?
Костя ничего не понял. Не понял причину волнения Веркиного отца.
– Какие же мы поляки?.. – отозвался Базлов с обидой.
– Да вижу, вижу… морды наши, христианские, не этих католических собак! Тьфу ты, господи!
Веркин отец нашел взглядом икону в углу и перекрестился мокрыми руками. Костя вспомнил, как пару раз ходил в церковь, и тоже перекрестился, стараясь сделать все правильно, хотя за ним никто не следил. К его огромному удивлению Базлов последовал его примеру. А вот Гнездилов с ехидной улыбочкой на губах даже не подумал креститься и демонстративно отвернулся, но на него, к счастью, никто не обратил внимания – пацан есть пацан.
– Ну, тогда прошу пожаловать за стол! – скомандовал Веркин отец, вытирая руки. – Меня, кстати, Иваном Лопухиным кличут. Верка! Неси пироги! Не забудь лука зеленого и огурцов малосольных.
Верка словно только этого и ждала и стала выставлять на стол один пирог за другим. Она раскраснелась, волосы у нее рассыпались, словно пшеничный сноп, глаза потемнели и сделались синими-синими, как вечернее озеро. Не один Костя залюбовался ею. В горнице даже наступила минутная тишина. Кошка спрыгнула с печи и стала ласкаться к хозяину, задрав хвост трубой.
– Верка, подай что покрепче! – велел отец, но как-то странно, словно прислушиваясь к звукам снаружи.
Да он «богомолов» ждет! – догадался Костя и остановил хозяина дома:
– У нас все есть!
Он уже целую минуту тряс хабар-кормилец под столом и с холодеющей душой боялся посмотреть, что же вытряс: если пиво, то это конец, если вино, то их точно не поймут и признают поляками, если же ничего не вытряс, то это хуже всего. А когда взглянул под ноги, то лишний раз убедился, что хабар-кормилец все-таки настоящий хамелеон, потому что приспосабливается к ситуации и обстановке. Он выдал штоф чистейшей водки и длинный ломоть сала в белой тряпице. Сало оказалось таким свежим, что горница тут же наполнилась умопомрачительным запахом. А еще он по инерции облагодетельствовал огромным караваем белого хлеба и банкой заводской русской горчицы. Гнездилов цап-царап – схватил банку и спрятал за спину.
– Вот это дело! – воскликнул Иван Лопухин. – Давно я не сидел в хорошей компании. А когда вы приехали? Я что-то не заметил.
Костя запнулся, сделал вид, что жует краюху хлеба. Кто его знает, что сейчас происходит в мире? Как бы не опростоволоситься.
– Да утром еще, тятя, – спасла положение Верка. – Пришли через Варварку.
– Мы на Маросейке встали, – объяснил Костя, чтобы упредить расспросы.
Еще в школе он увлекался историей Москвы и знал, что обычно на Маросейке останавливались все приезжие купцы.
– Да, времена сейчас… – сказал Лопухин, намекая на что-то. – А что же ты их не накормила до сих пор?! – укорил он дочь.
– Да тебя ждали, тятя…
– Это хорошо, – согласился Лопухин, погладив бороду, и налил всем по полной чарке. – Молодцы, что дождались. За это надо выпить!
Костя думал, что после недавней пьяники водка в него не пойдет, но, как ни странно, она проскользнула внутрь, словно горло было смазано маслом: «Бульк!» И вот он уже закусывал толстенным куском сала. Майор с Гнездиловым не отставали и жевали во всю, налегая на Веркин мясной пирог и булочки с требухой. Гнездилов незаметно отодрал с банки этикетку и выставил горчицу на стол.
– Хороша смоленская водка… – одобрительно сказал Иван Лопухин. – А что у вас слышно о поляках?
Дались тебе эти поляки! – неприязненно подумал Костя, боясь попасть впросак, и ответил:
– Да не шалят вроде… а там кто их знает...
– Ну да, ну да… – согласился Лопухин. – А то у нас поговаривают, к лету война будет.
– У нас тоже поговаривают, – со знанием дела сказал Базлов, и Костя вздохнул с облегчением, потому что последние несколько минут Базлов сидел и злился. Это было так заметно, что Костя едва не пересел поближе к хозяину дома.
Выпили еще по две чарки водки. Закусили, и Костя сказал:
– Мы приехали посмотреть на ваших лошаков. Чудные говорят о них вещи.
Он намазал горчицей хлеб, сверху положил кусок сала.
– Ну вот… – недовольно буркнул Иван Лопухин и даже на мгновение перестал жевать.
Видно было, что он не любит эту тему и что она для него болезненная. Потом он тоже, глядя на Костю, намазал кусок хлеба горчицей, только перестарался с порцией. Костя подумал, ну все пропали, сейчас заявит, что мы поляки. Однако Лопухин стоически сжевал хлеб с горчицей и произнес, вытирая слезы:
– Крепка заморская зараза. Немцы еще такой не привозили. – Он крякнул от удовольствия, его отпустило, и он сказал: – Значит, и вам известно о лошаках. Ведь просил боярин не болтать, да разве воду в сите удержишь, – он осуждающе посмотрел на дочь.
На всякий случай Верка спряталась за занавеску.
– Кто они такие? – спросил для приличия Костя.
– Понимаешь, в чем дело, – наклонился Лопухин вперед и перешел на шепот, – я вначале думал – черти, как в библии написано. Но лошади их не боятся! А это, брат, о многом говорит. Лошади черта за версту чуют и к себе не подпустят. Стало быть, лошаки имеют подход к ним. А значит, они не черти. Мы здесь с мужиками беседовали. Сказывают, что они железные люди. А о железных людях в писании ничего не написано. Вот мы и ломаем голову.
– Ну да… ну да… – согласился Костя.
Серега Гнездилов, который, видно, умаялся от впечатлений и водки, задремал, припав щекой к стене. Ему больше не наливали.
– А что они возят? – спросил Базлов.
Косте показалось, что Лопухин готов был рассказать больше, да майор перебил его мысль.
– Так мы ж не знаем. Нам не говорят, – болезненно посетовал Лопухин. – Только дай подвод самых крепких и лошадей выносливых. Они даже наших мужиков не берут, а последние дни все вывозят и вывозят. К вечеру возвращаются – лошади с ног падают от усталости, – Лопухин оглянулся на окно в прихожей, которое выходило во двор.
– А куда ездят?
– А кто же его знает? – вскинул глаза к потолку Лопухин.
– Может, у них здесь какие другие службы есть? – спросил Базлов, но так, чтобы запутать конюха.
– Знамо дело, – вдруг ответил Лопухин. – Кузня целая!
У Базлов водка пошла не в то горло, и он долго кашлял.
– Говорят, что они хаживают за три мира! – опять же шепотом добавил Лопухин так, как принято сообщать о страшной тайне.
Серега Гнездилов, не открывая глаз, спросил:
– Как это?
– А вот так, – теперь уже важно ответил Лопухин, – говорено, что лошади устают, а эти лошади у нас пушки тягают. А гул откуда?
– Откуда? – спросил Костя.
– Оттуда! – поднял палец конюх. – Поговаривают, что царю-батюшке Романову отвалил три мешка золотом. А бояре наши серебром умылись да разбежались кто куда. Кремль опустел. Я да ключник-Шленкин остались. Да вот Верка. Была еще свояченица Прасковея, но и она вчерась в деревню ушла. Говорит: от гула у нее в голове у самой гул идет.
– А что такое «за три мира»? – спросил Костя.
Иван Лопухин крякнул, замолк, словно приготовившись к речи, а потом выдал:
– Один раз я с ними хаживал. Воронок наш захромал, и пришли они за новым конем, – он странно замолчал, словно что-то припоминая, – да… за новым, – повторил он, – а запрягать не умеют, да и руки у них, ясное дело, не так вставлены... с чего бы им правильными быть?
Он снова многозначительно замолчал на жутко печальной ноте. По тому, как Верка испуганно прикрыла ладошкой рот, Костя понял, что эта история уже стала домашней легендой и что отец готов пересказывать ее часами. Тишину нарушил, как всегда некстати, Серега Гнездилов.
– Что там было?! – он окончательно проснулся. На его физиономии отпечатался рисунок бревна.
– Налей! – лихо потребовал Лопухин. – Больно у вас водка забористая. – Он выпил, еще раз крякнул в кулак и намазал горчицей здоровенную горбушку. – Я такого страху натерпелся, что водку три дня пил, и то не помогло!
Он возвел глаза на черную икону и перекрестился. Рука его заметно дрожала, дрожал и подбородок, а из глаз выкатилась слеза.
– Так бывает! – согласился Базлов, должно быть, вспомнив армейские будни.
– Еще как бывает! – кивнул конюх Лопухин. Рассказываю: вышли мы к ночи. Я спрашиваю: а на рассвете нельзя? А ихний капитан… м-м-м…
– Бухойф… – подсказал Костя.
– Ну да… Бухойф, прости меня господи, и говорит: ты, мужик, не волнуйся и ничему не удивляйся, а что увидишь – лучше забудь. А за это я тебе серебряный рубль дам. Я струхнул, ну думаю, попал в переплет! Мало того, что лошади пропадут, а мне за них отвечать перед барином, так еще и сам сгину, – он налил в полной тишине, выпил, с хрустом закусил огурцом и продолжил, глядя то в темный угол, где висела икона, то на гостей, которые слушали, открыв рты: – Ладно, думаю, чего мне бояться, черти – они, конечно, страшные, но привычные. У нас в конюшне порой лошади как забьются, забьются, начнут ржать. По утру придешь, а у них гривы в косички заплетены. Чего только ни делали, и батюшку звали, чтобы прогнал ночных гостей, и сами сторожили с бердышами. Барин-батюшка собак-волкодавов привез. Только те волкодавы через полгода все передохли.
– Чумка, – со знанием дела сообщил Базлов.
– Как? – переспросил Лопухин, косясь на штоф с водкой.
– Чумка, – еще более значительно повторил Базлов.
– Ага… – согласился Иван Лопухин, – чума она самая… – и потянулся за водкой, – самая что ни на есть настоящая. Вот почему я с чертями знаком и не очень их боюсь. Настоящие черти, они к нашему брату привычные. А эти… Срамно сказать, не крестятся, водку не пьют, а все больше на рыбу налегают и железом от них воняет. И вообще… Немцы и то лучше. До самой Тайницкой башни ничего не происходило. Веду я Серко спокойно так. А в самой башне-то ворота. Только не простые, а словно горячий воздух поднимается, только обжечься нельзя. Чудно все так. Зашли мы в башню и тут же вышли… Но… – Иван Лопухин поднял к потолку палец.
В нем явно пропадал талант драматического актера – уж очень искусно он подводил, так, чтобы у присутствующих от нетерпения начинали чесаться языки.
Иван Лопухин налил всем водки. Выпил, снова крякнул, сунул в рот кусок сала, густо намазанный горчицей, зеленый стебель лука и продолжил:
– Но… вышли мы уже в «третьем мире»! И был тот мир совсем не такой, как наш! А еще там рабы были…
– Какие рабы?.. – страшно удивился Костя.
– Тата… – упавшим голосом произнесла Верка, – лошаки вернулись…

***
Базлов спрятался за печь. Гнездилов полез под стол. Костя – «дум-дум…» – выскочил в темный чулан, проклиная неудобную конструкцию АА-24. В щелочку приоткрытой двери он видел, что происходит в прихожей и горнице. Верка убрала лишнюю посуду и села напротив отца, подперев кулачком подбородок. Лопухин налил себе водки, выпил и закусил хлебом с горчицей. При этом он все время крякал от удовольствия. Нравилась, видно, ему немецкая горчица.
В окно постучал старший сержант Хамзя:
– Эй… хозяин…
Вид у него был болезненный, а щитки на морде из желтых стали почти белесыми. Косте показалось, что Хамзя его заметил, и отпрянул в глубь чулана, вспомнив, что у «богомолов» острое зрение.
– Ой! – Верка сделала вид, что испугалась, и заскочила в чулан:
– Много их там… умаялись… снова лошадей требуют… – она прижалась к Косте. – Боязно!..
– Не бойся, – сказал Костя, ощущая, как бьется ее сердце.
Во рту у него стало сухо-сухо. Да и собственное сердце готово было выскочить из груди, как пробка из бутылки шампанского.
– Верка! – приказал Лопухин. – Лошаков белым хлебом не корми и убери со стола. Я на конюшню за лошадьми!
– Хорошо, тятя, – отозвалась Верка, еще крепче прижимаясь к Косте.
Иван Лопухин вышел, потянув за собой запах конюшни, сала и водки.
Костя едва не поддался искушению поцеловать девушку. У него аж голова закружилась от таких мыслей. Волосы у Верки пахли хлебом и ромашкой, и вся она была ароматная, как земляника.
– Вера… – произнес он, теряя остатки воли.
– Что?.. – она подняла на него глаза, которые в темноте чулана стали бездонными, как море.
За печкой что-то забубнил майор Базлов, слышался его сухой баритон: «вот застряли… кому это надо?.. скорее бы… ну хорошо… ну я им всем… кто старое помянет…» С кем он там болтает? Костя почему-то захотел подслушать его, но «надеть» шлем-самосборку не решился. На дворе залаяла собака – зло, визгливо, срываясь на истерику. Гнездилов выполз из-под стола и украдкой налил себе огромную чарку водки. Косте было все равно: пусть хоть зальется, подумал он мимоходом. И вообще, он стал вспоминать все, что не относится в данный момент к делу: и о том, что у него в кармане три патрона, и о том, что экзокомбез, похоже, восстановился, и о том, что надо идти и делать дело, которое он обещал генералу, а не зажиматься с красавицами по углам. В общем, всякую чепуху.
Размышляя обо всем этом, он словно невзначай прикоснулся губами к ее щеке. Кожа у нее оказалась восхитительная, словно бархатная, нежная, как шелк, и пахучая.
– Поцелуй меня… – попросила она и, закрыв глаза, приподнялась на цыпочках.
И тут произошло то, о чем Костя вспоминал впоследствии с большим стыдом и сожалением. Шлем-самосборка, будь он неладен, почти бесшумно закрыл ему голову. Верка отшатнулась. Глаза ее наполнились ужасом. И хотя шлем тут же вернулся в исходное положение, она уже убегала, грациозно, как лань, мелькнув по ту сторону двери:
– Леший!
– Подожди! – опешил Костя. – Стой! – Но было поздно.
Он и сам словно очнулся и понял, что пора действовать. Снаружи раздавались знакомые звуки: «Чмок… чмок…» «Богомолы» пожирали рыбу. Гнездилов самозабвенно наливался водкой. Базлов все еще твердил: «…бу сделано… всенепременно… не ошибусь…» Костя прошел мимом него, подумал, что Базлов молитву читает, да забыл слова, и осторожно выглянул в окно. «Богомолы» лежали в лежку. Среди них он увидел Амтанта, который был таким усталым, что спал прямо в луже у стены. Что же они там такое делают, в этом «третьем мире»? – подумал Костя, кто у них эти рабы? – и сказал, оглянувшись:
– Серега, напьешься, тащить не будем, останешься здесь.
От его беззащитности, которая так нравилась Косте, не осталось и следа.
– Не напьюсь, – заверил его Гнездилов, вливая в себя еще одну чарку водки. – У меня открылось второе дыхание.
– Смотри, я предупредил.
– А хозяин нас не того? – из-за печи появился Базлов, с опаской поглядывая в сторону ближайшего окна.
– В смысле? – спросил Костя, обозревая двор.
Подвода с понурой лошадью стояла под аркой. Торчала только голова и оглобли. «Богомолы» были настолько уставшими, что никто из них даже не шевелился. От их тел шел пар, они остывали, как большие железные машины. Если они заподозрят, что мы здесь, то от дворца камня на камне не останется, подумал Костя. Базлов вдруг быстро перекрестился, как суеверный человек:
– Не предаст Лопухин?
– Не должен, – ответил Костя, хотя у него возникла такая же мысль.
Иван Лопухин меньше всего походил на человека, который предает своих. Были бы мы поляками, подумал Костя, он был нас предал точно, слишком он их не любит, мягко говоря.
– А я бы поосторожничал, – многозначительно сказал Базлов. – Мало ли что…
Верка вышла из соседней комнаты и разочарованно заявила:
– Я пойду с вами! – На Костю она не смотрела, зато успела заплести толстую, длинную косу, в кончик которой вплела красную ленту.
Верке никто не ответил, и так было ясно, что девушку никто с собой не возьмет.
Гнездилов выпил еще водки и аппетитно закусил хлебом, салом и зеленым луком. Казалось, он решил наверстать упущенное, пока спал.
– А я бы взял, пусть идет!
– Гнездилов, ты бы не болтая лишнего, – заметил Базлов. – Твое мнение никого не интересует.
Костя удивился: майора словно подменили. Он уже не излучал недовольство, а был как никогда деятелен и предприимчив.
– А что, я не имею права голоса?..
Водка оказала на обычно тихого Гнездилова возбуждающее действие. Даже обычно белесые его ресницы словно налились синькой и излучали агрессивность.
В этот момент в окно, выходящее на проезжую часть, заглянул тот самый сержант, которого Костя спустил с лестницы. Морда у него была перекошена. Желтые пластины едва держались на морде. Две из них – на носу и на скуле – напрочь отсутствовали, под ними шелушилась серая кожа.
Хорошо, что Базлов стоял за печкой, а Костя – за занавеской, а кто сидел за столом, сержант не понял.
Верка подскочила, загораживая окно, и затараторила:
– Чего надо? У нас давно ничего нет. А это мой брат из деревни приехал, – она бросила сердитый взгляд на Серегу Гнездилова.
Однако брат интересовал «богомола» в последнюю очередь.
– Поесть бы, хозяюшка… – скромно попросил он.
– Идите в солильню! В погреб – Федор вам рыбы даст!
Сержант с тоской посмотрел, как Гнездилов уплетает пироги с требухой, и пропал. Его шаги некоторое время доносились с улицы, он действительно пошел к отцу Федору за рыбой, Костя хорошо слышал. «Надеть» шлем и проследить маршрут сержанта с помощью детектора движения он не осмелился – Верка то и дело оказывалась словно бы невзначай совсем рядом. А вот, как торопится Иван Лопухин с новой лошадью, Костя услышал.
– Все! – сказал он. – Уходим! Иначе нас раскусят в два счета! Вера, убирай со стола. Серега, кончай водку пить.
– Последняя! – бескомпромиссно заявил, наливая, Гнездилов.
Движении его стали размашистыми, лицо, как у Кирилла Васильевича, сильно покраснело. Уши налились кровью. А ресницы стали почти черными. «Фрактал», не «фрактал» – не поймешь!
Костя отобрал у него штоф, плеснул водку из чарки в угол, не заметив, однако, кошку Дуську, которая с воплем: «Мяу!» сиганула на печь и зашипела оттуда на Костю. А потом стала брезгливо облизываться.
Гнездилов опешил, но драться не полез. Шансов у него даже у пьяного не было ни единого. Только нехорошо взглянул на Костю, и Костя понял, что заимел врага. Впрочем, ему было наплевать. Осталось каких-нибудь двадцать четыре часа, подумал он, и разбежимся мы по белу свету кто куда.
Гнездилов понес околесицу:
– Мне даже Кирюха не указ, а вы кто?! Кто?! Какие-то дерьмовые сталкеры! Плевать я хотел на вас и вашу Зону!
– Заткнись! – посоветовал ему Костя, выглядывая в окно.
«Богомолы» все еще валялись на земле, но вот-вот что-то должно было произойти. Костя кожей это чувствовал. Самое время «надеть» шлем, но Верка точно не поймет. Она уже и так косилась на него, как на сказочное чудище. Костя шепнул ей: «Это шлем такой». Но она, кажись, не поняла, только блеснула глазами, как лесными озерами.
– Затащили черт знает куда! Я просил?! Я просил?! Отцы-командиры! Вот сейчас покличу этих самых железных охламонов, посмотрим, как вы забегаете! Дайте мне водки! Дайте!!! – капризничал Гнездилов.
Хамзя, которого до этого не было видно, вдруг появился, хромая, в дальнем конце улицы. Он явно услышал крики Гнездилова. Права, права Верка насчет ушей, подумал Костя и схватил Гнездилова за руку:
– Заткнись, выдашь нас!
– А мне плевать! Дайте водки! – в подтверждение своих слов Серега ударил кулаком по столу.
Костя чуть сильнее, чему надо, сжал его запястье. Кости хрустнули. У Гнездилова сделались круглые глаза. Он скатился с лавки на пол, ловя ртом воздух.
– Ой-ой-ой… ой-ой-ой… Все-все… все-все… все-все… дяденька… больше не буду… я все понял… – заныл он, безуспешно пытаясь вырваться.
– Командир! Опасно! – предупредил Базлов.
Прежде чем Хамзя заглянул в окно, Костя, схватив Гнездилова поперек туловища, уволок его в чулан и бросил к угол на мешки и тряпье:
– Лежи здесь и не шевелись!
Даже экзокомбез «титан» вздрогнул от возмущения. Впрочем, оказалось, что он включился на полную мобилизацию всех ресурсов. Индикатор мощности налился ярко-зеленым цветом, инфракрасный прицел искал цель, детектор движения видел всю бригаду «богомолов» и, естественно – Хамзю.
Было слышно, как Верка оправдывается перед ним:
– Да брат напился, чтоб ему пусто было! Буянить стал, так я его… – для достоверности она продемонстрировала тяжелый ухват.
Хамзю, однако, интересовал не Гнездилов. Это было ясно сразу. Хамзю интересовало только то, что Гнездилов ел и пил. Он вдруг разбил стекло одним движением. Осколки со звоном посыпались на пол. Быстро просунул длинную, как у экскаватора, руку и загреб со стола все, что на нем было, в том числе и штоф.
– Ах ты гад! – Верка сгоряча переломила ухват о его железную руку.
Но это не произвело на «богомола» никакого впечатления. Тогда Верка ойкнула, схватилась за рот и, бросив бесполезный черенок, выскочила в прихожую. Костя увидел представление не хуже, чем в цирке: первым делом Хамзя выпил остатки водки, а пироги, сало и краюху хлеба затолкал в себя, как в мясорубку, сверху вытряхнул горчицу из банки, вылизал ее длинным языком и застыл, делая глотательные движения, похожие на то, как змея заглатывает курицу. Жаль, что все это не видит его босое и голодное подразделение, подумал Костя. Зона обречена, понял он. Не выйдет у них ничего, не люди они и ведут они себя не по-людски.
Базлов: «Ой-ой-ой!!!» – едва не лишился чувств от смеха. Он катался по полу и кусал себе руки от восторга:
– Ой, держите меня!.. Ой, держите! Ой, не могу…
Хамзя, прихрамывая, отвалил в сторону Царев-Борис дворца. Мелькнула Верка, бросив в сторону Кости тревожный взгляд, хорошо хоть, что к этому моменту он успел убрать шлем.
Пора было уносить ноги. Костя обернулся: Гнездилов спал сном младенца, пуская слюнки. Лицо его приобрело прежний белесый цвет моли.
Очень странный «фрактал», решил Костя, как минимум – без «дрона» и тормозов, но мне почему-то его жаль. Ведет он себя, как подросток. Интересно, почему он не применил ничего из своего чудесного вооружения со всякими там чудесными превращениями типа иглы, похожей на трехгранный русский штык. Нетипичный подросток. Нетипичный «фрактал». Нетипичная Зона. Нетипичный семнадцатый век. Нетипичный мир. Больше рассуждать не было времени. С улицы раздались ругань, крики. Похоже, били не кого-нибудь, а самого Хамзю.
– Что же ты за сволочь такая! – задыхаясь от злости, кричал кучер Лопухин. – Ты чего окна разбиваешь и воруешь?! Креста на вас, выродков, нет! Где твои командиры? Длинноногая саранча!
Базлов, не в силах таиться, выскочил из чулана и приник к окну, за которым разрасталась свара. Похоже, Хамзю ударили чем-то тяжелым, потому что он лихо промелькнул мимо окон в сторону Оружейной башни, забыв, что прихрамывает.
Костя осторожно выглянул во двор. Подразделение всполошилось, однако некоторые «богомолы», посмеиваясь, даже не утруждали себя перевернуться на другой бок. Старшего сержанта Хамзю ненавидели, и его унижение восприняли как должное.
Однако так думали не все. Два сержанта, которые прописывали Костю, когда он еще «был» «богомолом», кряхтя, поднялись и целенаправленно двинулись на крики Ивана Лопухина. Костя снял с плеча дробовик АА-24, он не хотел, чтобы пострадали конюх и его дочь.
Впрочем, события развивались совсем не так, как предполагал Костя. За этим крылась чудесная особенность реальности: человек не все может предвидеть, даже когда считает, что он уже труп. Вопли и призывы к справедливости вначале удалялись, а потом стали возвращаться. Костя посмотрел в другое окно: Лопухин, вооруженной оглоблей, гнал Хамзю в сторону Арсенала. Самое комичное заключалось в том, что он этой оглоблей-то не мог даже поцарапать стальные ноги Хамзи, не говоря уже о том, чтобы добраться до физиономии, что он периодически и пытался сделать, когда догонял Хамзю. Бегал же Хамзя очень быстро, но только по прямой, а на поворотах или когда надо было обогнуть препятствие, он оказывался не таким ловким. Тут его и нагонял Лопухин и от души прикладывался. И хотя на обеих руках у Хамзи были сверхмощные «пермендюры», воспользоваться ими он явно не решался. К тому же его приятели сержанты, выскочившие на улицу, быстро поняли суть конфликта и в драку не полезли, а стояли на обочине и подавали советы Хамзе, как половчее увернуться.
На шум подтянулась сонная бригада. Глядя, как улепетывает ненавистный бригадир, некоторые отпускали шуточки типа:
– Вот и на нашей улице праздник…
– Хи-хи… вот придурок!
– Отольются крокодилу наши слезы…
Но большинство «богомолов» молчали, потому что отлично понимали – после развлечения Хамзя отыграется на них. Молчал Амтант, молчал и Гиренча, который, позевывая, явился позднее всех. Все они уже потеряли свои плоские каски типа чуча и выглядели ободранными и крайне усталыми.
Зрители разделились на два лагеря: большая часть болела за Лопухина и считала количество ударов, которыми он наградил Хамзю, другая если и болела за Хамзю, то скрывала свои чувства под репликами:
– Не так, не так! Быстрее, быстрее, раз-з-зява!
Уже стали заключаться пари, суть которых сводилась к тому, сколько ударов за пробег в одну сторону может нанести разъяренный конюх. Уже стали проигрываться завтраки и обеды, когда на шум и гам явился капитан Бухойф, и выяснилось, что причиной гнева конюха Лопухина послужил не факт разбитого окна, в конце концов, черт с ним, а съеденная горчица. Лопухин поднял чудом уцелевшую банку и стал предъявлять ее в качестве главной улики и лишь для пущей важности показывал на окно дворца.
К чести капитана, он быстро разобрался в сути конфликта, вытащил из кармана пять рублей серебром и сунул поостывшему Лопухину.
– Это компенсация за разбитое окно, еду и ваш иностранный деликатес. Немецкий, говорите? – капитан Бухойф хмыкнул.
Этим он хотел показать, что знает истинный источник происхождения горчицы. Так по крайней мере показалось Косте.
– Так-х-х-х… – хотел что-то возразить запыхавшийся конюх, но сумма компенсации оказалась столь значительной, что перевесила все его сомнения.
Капитан Бухойф смело предположил, что конюх украл горчицу у кого-то из бригады, которая, в свою очередь, украла ее где-то в Кремле. Но разбираться капитан не собирался. У него осталось совсем мало времени.
– Ладно… – ответствовал Лопухин, все еще воинственно помахивая оглоблей и косясь на старшего сержанта. Крякнул по привычке и добавил: – Вы уж на меня не серчайте, если что не так, мы, люди божьи, справедливость понимаем, поэтому спасибо большое, не обессудьте, если чего… – поклонился и ушел запрягать Серко.
Старший сержант Хамзя виновато переминался с ноги на ногу. Капитан Бухойф погрозил ему пальцем, мол, главное – работа, а не еда, но и с аборигенами ссориться не надо. Хамзя вздохнул с облегчением. Командир был суров, но справедлив.
Капитан скомандовал:
– Кругом! Шагом марш!
Хамзя понимающе заулыбался и, прихрамывая, побежал с сержантами догонять уходившую бригаду.
Костя, который рискнул «надеть» шлем, с помощью усилителя звука «нетопырь» хорошо услышал реплику, брошенную капитаном в сердцах:
– Была бы моя воля, я бы вас всех разобрал на запчасти!

***
– Дуся, Дуся, Дуся… кыс-кыс-кыс… – звала Верка, придерживая косу, которая ей мешала.
Костя оглянулся и рассерженно зашипел:
– Уходим, уходим… – красная лента в ее косе почему-то так и притягивал взгляд.
– Я не могу ее бросить… – Верка так посмотрела на него своими голубыми глазами, что у него сжалось сердце. Теперь он был в ответе за нее, за кошку-дуру и Гнездилова. Майор Базлов почему-то не входил в сферу его опеки, наверное, потому что демонстрировал мужественность и потому что у него был сухой баритон, не предрасполагающий слабостей.
Вот же дура, беззлобно подумал Костя, но ничего добавить не мог. Ему снова пришлось тащить – на этот раз Серегу Гнездилова. Благо, он был легким, хотя и костлявым. Олег Базлов, хищно улыбаясь, замыкал отряд. У него за поясом торчал огромный «пернач», и вид у майора был очень деловым, словно у него существовал свой план, который исполнялся в точности. Что же он затеял? – гадал Костя, надеюсь, ничего дурного?
Подвода громыхала где-то впереди. За ней тащилась бригада «богомолов». Сержанты подгоняли их дубинками-электрошокерами, впрочем, не пуская их в ход, а только вертя и угрожая. «Богомолы» двигались, как стадо овец. Следом за ними стелились селедочные головы и хвосты. Все остальное «богомолы» съедали вчистую.
Верку Костя взял с собой по одной единственной причине: Хамзя мог вернуться и отплатить Лопухиным черной монетой, даже вопреки приказам капитана Бухойфа. А что у них у всех на уме – одному богу известно. Может, и капитан только делал вид, что он за справедливость, а в глубине души презирает человечество из прошлого, будущего и настоящего? Может, над ним тоже командиры стоят и накручивают ему мозги?
Проникся Костя заботой и сам себе был не рад. Выйдем из Потешного дворца, я ее отправлю в Царев-Борис дворец, решил он вначале. Однако, когда они покидали двор, прячась по закоулкам и за кривыми заборами, как-то само собой получилось, что они уже миновали и Царев-Борис дворец, и пустые торговые ряды, и даже конюшни с плоскими крышами, а Верка знай себе все шла и шла с ними, держа в изумлении кошку Дуську на руках. Должно быть, виной всему был шлем-самосборка, который Костя был вынужден активизировать, чтобы правильно ориентироваться в окружающей обстановке. Пару раз она даже ойкнула от испуга, когда оглядывалась на Костю, а потом, похоже, даже впала в ступор. Что она думала о нем, Костя так и не понял. Должно быть, что он – страшно важная личность, иначе ее голубые глаза не были бы такими изумленными.
Все попытки прогнать ее ни к чему не приводили. Она на мгновение замирала, на ее дивные глаза наворачивались слезы. Костя, скрепя сердце, отворачивался. Так оно и тянулось. Успокаивало одно то, что звуки тяжело груженной телеги впереди никуда не исчезали.
Как ее возьмешь с собой в настоящее?! – ломал себе голову Костя со странным чувством, от которого захватывало дыхание. Еще бы! Девушка из прошлого! Приодеть, приобуть. Вместо лаптей – туфли на шпильке, вместо сарафана – модную кофточку от Марфина, ну и джинсы «старые», конечно. С такой и на компаративной вечеринке не стыдно появиться, и в ресторан можно завалиться, правда, в языке, естественно, придется натаскать. Волосы оставим прежние. А то мне все эти пергидролизные блондинки страшно надоели. Хотя она вначале любого трамвая пугаться будет, не говоря уже о пылесосе или автомобиле. А с другой стороны, обуздывал Костя свои фантазии, не все так просто. А регистрация? А документы? А работа? Как все властям объяснить? Мол, привел девушку из прошлого! Да они все чокнутся и не поверят. Начнут следствие. Кто? Откуда? Придется сразу на ней жениться, а то выселят на сто первый километр. Эти неразрешимые вопросы периодически возникали перед ним, как Монблан перед альпинистом. Жениться Костя категорически не хотел. Страшно было. Не входило пока что это в его планы. Тащить девушку из прошлого в будущее теперь казалось ему верхом глупости. Еще не известно, состоится ли переход, может, она стареть начнет на глазах, а может, сразу помрет. Кто его знает? – мрачнея, думал он. Брать ее с собой нельзя, хотя она мне очень и очень нравится. И вообще, кажется, я запутался в чувствах. Мне так же нравится и Лера. А с ней что делать? В конце концов Веру всему можно обучить, а к городу она привыкнет. Но Лера? – вернулся он к старому вопросу. Заплутав в своих мыслях, как в трех соснах, он решил: пусть что будет, то и будет, решил он, куда кривая вывезет.
«Анцитаур» молчал, индикатор опасности – подавно, в общем, все как обычно, за маленьким исключением – шли они за «богомолами» туда, где редко кто из простых смертных бывал. А если и бывал, то, судя по всему, возвращался со сдвинутой психикой. Что же там такое? – гадал Костя, придерживая Гнездилова на плече, как мешок с мукой. Несколько раз Костя вопросительно поглядывал на Базлова, но, казалось, майора ровным счетом ничего не заботило, а предстоящая вылазка в неизвестность была всего лишь очередным приключением. Странно, думал Костя, совсем недавно он и слушать не хотел о прошлом, а теперь чуть ли не бегом. Он даже позавидовал выдержке майора. У него самого зубы ныли, как перед экзаменами. А тут еще Гнездилов ворочался, стонал и норовил исторгнуть содержимое желудка.
«Богомолы» не направились, по, казалось бы, самой короткой дороге, вдоль Теремного дворца с шатровой крышей и широкими лестницами, взбегающими к его подножью, а почему-то пошли со стороны Ивановской площади, где теснились все те же убогие палаты, которые Костя, хоть убей, не воспринимал за что-то изящное и ценное, разве что с исторической точки зрения. Впрочем, в исторической архитектуре он не разбирался. Пахнуло цветущей сиренью и лошадиным навозом, в траве копошились курицы. Пробежала рыжая собака, глянув на Костю ошалелыми глазами. Какая-то старуха в кокошнике высунулась в оконце и перекрестилась:
– Свят, свят, свят…
В отдалении поп с огромным крестом на груди, оглядываясь, бежал так лихо, что с ходу налетел на столб и упал в лужу.
Издали донеслось:
– Не замай! Сам я!
Костя узнал голос Ивана Лопухина. Должно быть, застряли в яме, решил он, телега-то груженая. Базлов на всякий случай вытащил пистолет. «Анцитаур» ясно и точно сообщил: «Будь настороже!» Костя завертел головой, пытаясь определить источник опасности. Экзомышцы «титана» сами собой напряглись. Ого! – успел подумать Костя. Но источник опасности исчез так же внезапно, как и появился. «Анцитаур» прошептал: «Отбой…» Костя так ничего и не понял.
Вдруг все изменилось, словно сдернули гигантское покрывало, куда-то пропала грязь, лужи, поп, заборы и низенькие церкви, и Костя, который плохо ориентировался в семнадцатом веке, сообразил, что они вернулись назад – в настоящее, и в этом настоящем гнать куда-либо Верку глупо и опасно – все равно попадет в лапы или тех же самых «богомолов», или к выродкам забредет, или, того хуже – прямиком на обеденный стол «жабакам». От одной этой мысли Костю передернуло. Он на мгновение представил, что его самого пожирают, и посмотрел на небо в надежде, что белое кольцо лохматых облаков с закрученными против часовой стрелки завихрениями исчезло напрочь, как дурное наваждение. Однако оно, как прежде, висело над Кремлем, в центре него синело вечернее небо, а снаружи этого кольца ходуном ходил черные-черные тучи. Это был знак того, что ничего не изменилось, не рассосалось, не испарилось, пока он пребывал в семнадцатом веке, что генерал ждет и что от него, Кости Сабурова, действительно зависит если не судьба всего мира, то, по крайней мере, судьба страны.
Базлов убрал пистолет, давая тем самым понять, что опасности нет и не предвидется. Телега и «богомолы», обогнув колокольню Ивана Великого, приближались к деревьям Тайницкого сада.
Серега Гнездилов ожил и в самом деле собрался рыгать. Кошка Дуся зашипела, как змея. Базлов не очень уклюже подался в кусты, откуда поведал умиротворенным тоном:
– С возрастом сноровка теряется, а опыт остается...
К чему он это? – подумал Костя, ссаживая Гнездилова на землю, ничего не пойму. Со стороны Арсенала мелькнул «протеиновый матрикс». Верка на всю площадь звала:
– Дуся, Дуся, Дуся… кыс-кыс-кыс…
Телега Лопухина скрипела уже на спуске к Тайницкой башне. Маленькие головы «богомолов» последний раз мелькнули в просветах деревьев.
С другой стороны, слава богу, что все цело: сияют золотые маковки церквей и горделиво торчат шпили башен. Ничего не испепелили и не взорвали, думал Костя, озираясь, словно на чужой планете. Генерал слово держит, а это главное. И Верка цела, только раскраснелась от волнения, как земляника. Эх, почему я ее не поцеловал? – вздохнул Костя.
– Кошка сбежала…
– Где? Как?..
Он бросился ловить Дуську, иначе на Веркин «кыс-кыс-кыс» могли слететься вся стая «протеиновых матриксов» Кремлевской Зоны.
Дуська понимала, что что-то в мире изменилось в худшую сторону, что мир этот коварен и опасен, и спешила сообщить людям эту страшную новость весьма своеобразным способом протеста: она орала на всю округу: «Мяу!!!»
Они поймали ее под Царь-пушкой. Дуська фыркала на Костю, царапалась и не хотела вылезать из-под ядер.
– Держи крепче, – сказал Костя, передавая кошку Верке.
Когда они вернулись, Сереги Гнездилова нигде не было.
– Бог с ним… – беспечно отозвался Базлов своим сухим баритоном, покидая кусты. – Пошли дальше.
Как-то это все не сочеталось с его мужественным видом и шараханьем по подворотням. Что он там искал? А ведь говорят, что наши своих не бросают, подумал Костя, схватил Верку за руку и поволок за собой. Не дай бог, еще кто-нибудь пропадет, подумал он. Майор, бог с ним, майор уже привык к зоне, а этих я просто так бросить не могу. Нехорошо это, не по-людски, пусть даже Серега и неправильный «фрактал». Я себе этого никогда не прощу. Должны же у нас быть какие-то принципы, в отличие от танкистов?!
Над Арсеналом снова мелькнули «протеиновые матриксы», но дальше Сенатского сквера почему-то не полезли.
Гнездилов спал, свернувшись калачиком, в одной из арок Патриарших палат. От него пахло блевотиной. Его белесые глаза были открыты, как у совы. Базлов совсем уже издевательским тоном сообщил:
– Да вот же он! А вы искали.
Верка непонятно почему всхлипнула. Дуська жалобно мяукнула, но уже не пробовала удрать.
Костя взвалил Гнездилова на плечо, и они побежали туда, где в сумерках растворились телега и «богомолы».

Глава 11
Тайницкая башня

Телегу с Иваном Лопухиным и «богомолов» они все же упустили. Только услышали короткое: «Бух!» Воздух над Ивановской площадью дернулся, как монолит. Грудь у Кости, даже несмотря на экзокомбез, мгновенно сдавило. Базлов улетел под елки, а Верку Костя успел поймать за подол сарафана. С Гнездиловым же ничего не случилось, словно ударная волна обошла его стороной. Пьяным, как всегда везет, решил Костя. И все! Телеги и «богомолов» как не бывало!
Базлов вылез из-под елки, отряхнулся и хрипло произнес:
– Сейчас мы во всем разберемся!..
Костя почему-то в этом не был уверен, но промолчал. Пока дошли до обрыва, пока Серега Гнездилов несколько раз освобождал желудок, пока Верка капризничала: «Сюда не пойду!» «Здесь я боюсь!» «А там дюже чисто!» Пока искали Дусю, время было упущено. Костя, привыкший действовать один, только злился: зачем я с ними связался? Правда, Верка словно приклеилась к нему со своей кошкой и никуда не отходила, но от этого легче не было. Отвечай теперь за нее, думал Костя с раздражением. Конечно, она красавица, но и Лера не хуже, а может быть, даже и лучше. Честно говоря, я уже запутался и сам не могу понять, кто мне нравится больше: порывистая и естественная Верка или самоуглубленная и чувственная Лера. Черт знает что! Оказалось, что мне и русые нравятся тоже, а я и не знал, хотя почему не знал, а Пономарева? Насколько он помнил, у Ирки были светло-русые волосы, хотя и не такие шикарные, как у Верки. У Верки их целый водопад, а у Ирки всего лишь искусственная копна.
– Это не Тайницкие ворота… – покачиваясь над очередным кустом, страдальческим голосом сообщил Гнездилов. – Ой, мамочки… ой… – издав утробный звук, он согнулся пополам. – Я… Тайницкие… знаю… большие… а эти… ой, мамочки, ой… ой… ой… маленькие…
Костя и Верка старались не смотреть в его сторону, а тем более вникать в его бормотание. Верка, которая отличалась стыдливостью, еще и покраснела.
Город казался вымершим: ни огонька, ни звука, только Москва-река блестела между зубцами Кремлевской стены. Костя и думать не хотел, что все его старания напрасны. Несколько раз он пытался выйти на связь с генералом Берлинским, но связи не было. А вдруг Зона, думал Костя, уже захватила весь город? Что тогда делать? От этих мыслей его трясло, как в лихорадке, и экзокомбез «титан» пытался его лечить, выдавая на поверхность шлема рекомендации, какие лекарства надо принимать. Он потратил на консультации два процента мощности, что было слишком шикарно в данной ситуации. Все без толку. Костя только еще больше нервничал.
– А где Тайницкие? – вредным голосом спрашивал майор Базлов, – Где?! – и все заворачивал вправо, вправо, где не было травы, а вилась асфальтовая дорожка.
– Вот они, Тайницкие… – неуверенно, как показалось Косте, сказал Гнездилов, когда разогнулся. – Левее, где за изгибом стены, следующая башня, а это Благовещенские... – Ему на мгновение стало легче. Он тяжело вздохнул и попробовал выпрямиться. – Мне ли не знать, мы здесь с Кириллом Васильевичем все облазили... – Ой, мамочки!..
– Ну во-первых, не облазили, а наверное, бухали под каждой из них! – с насмешкой заметил Базлов. – А во-вторых, вот она Тайницкая! Вот он вход. Чего еще надо?!
Чего он так раскомандовался? – удивился Костя. Действительно, в сумерках уходящего дня темнели какие-то ворота. Но вовсе не прозрачные, в которых должен был колебаться, словно горячий, воздух, как рассказывал Иван Лопухин, а самые что ни на есть настоящие деревянные, с коваными навесами и бронзовыми ручками, такими огромными, словно они предназначались для великанов, а не для людей.
– Может, и бухали… – проворчал Гнездилов, – но все равно это никакая не Тайницкая, а Благовещенская башня. Ой, мамочки… мне ли… ой, мамочки… не знать…
– Вначале протрезвей! – уверенно посоветовал Базлов, направляясь к башне.
Костя никак не мог решить, куда идти: с одно стороны, «анцитаур» трезвонил на всю вселенную, что надо двигать влево, а с другой – Олег Павлович был весьма и весьма убедителен. Тем более танкист, которому перед боем вкладывали в голову всю информацию о Московском Кремле, тем более прошедший все круги ада Зоны, тем более боровшийся с «протеиновыми матриксами». Я бы таким, как Олег Павлович, жизнь доверил, неожиданно для самого себя решил Костя. Нравился ему Олег Павлович, несмотря на то, что был слегка неуравновешен. Ну, а кто уравновешен в Зоне? – задал себе вопрос Костя. Никто! То-то же!
Ну ладно, думал он, словно уговаривая «анцитаур», посмотрим на эту башню, что с нами сделается? «Анцитаур» надрывался: «К черту! К черту! К черту!» Но в Косте проснулось непонятное упрямство. А потом, если что, сходим к той, уговаривал он камень судьбы. Он только совсем забыл, что времени-то осталось всего ничего – до рассвета. Ну может, чуть больше. А потом здесь будет атомный ад. Гнездилов отлепился от куста и поплелся по синусоиде следом за ними. Дуська залезла на Веркино плечо и шипела оттуда на него. Оказывается, все объяснялось тем, что она не любила пьяных.
– Тятя всегда ей на хвост наступал, когда напивался.
Дуська орала на всю окрестность:
– Мяу-у-у!!!
Несомненно, у нее были неоцененные вокальные данные. Верка едва удерживала ее.
– Боязно мне, Костя. Боязно…
– А зачем шла? Сидела бы дома.
В сумерках ее глаза стали бездонно-синими озерами. Костя на мгновение усомнился, правильно ли он делает, рискуя ее жизнью, а с другой стороны, он помнил, какой она была в чулане – нежная и желанная. Запутался я окончательно, тяжело думал он, страдая, прежде всего, от собственного душевного дискомфорта. Оказался бы рядом Бараско, он бы подсказал, что делать. Ред сказал бы: «Да пошли ты этих женщин, сам знаешь куда, и живи спокойно». И был бы прав.
– Тятю жалко, – шмыгнула Верка носом, – отымут у него Серко... Отымут...
– Почему сразу отымут?
– Потому что подрался… а Илья Дмитриевич запорют до смерти!
Ага, вот в чем дело, сообразил Костя. У нас бы просто лишили премии.
– Не отымут! – уверенно сказал он. – Мы не дадим.
Она снова шмыгала носом и жалобно смотрела на него:
– Я где это мы, Костя?.. Места совсем не такие, как у нас. Вроде бы похожие, но другие…
– В настоящем, – ответил он нехотя, – в две тысячи пятьдесят втором году. А места те же самые – Московский Кремль. Самый что ни на есть настоящий.
– Дома я чего-то не вижу…
– Да… – согласился Костя, – твоего дома здесь нет.
– А разве так бывает?.. – выдохнула она все свои страхи.
Костя подумал, что если он расскажет Верке, что на месте Царев-Борис дворца построили нелепое сооружение, никак не вписывающееся в средневековую архитектуру Кремля, если он расскажет, что действительно здесь происходит, расскажет о Зоне, о Полосе отчуждения, о современном городе-мегаполисе, который лежит в таинственной темноте, она точно испугается до смерти, а кошка Дуська снова сбежит. Лови ее тогда.
– Знаешь, что, – сказал он, вдруг поняв, как ему надо поступить хотя бы в одном вопросе. – Мы твоего батю найдем, и вы вернетесь домой. Я тебе обещаю.
Не надо делать жизнь сложнее, чем она есть, подумал он, мрачнея от собственной решимости, потому что все равно ничего хорошего не получится. Пусть живет в своем семнадцатом веке. Она в нем счастлива, в нем она все понимает и разбирается. А здесь? Здесь я сам не все всегда понимаю. Здесь тоскливо, скучно и печально, а еще – опасно. От этого решения он сделался еще мрачнее.
– Все равно страшно, и тятя пропал.
– Да здесь он! – радостно закричал Базлов, ухватившись за ручку ворот. – Здесь! Куда ему деться?!
– Что ж ты кричишь на всю вселенную? – с возмущение обернулся Костя.
Ворота, словно живые, сами дернулись – раз-два, поддались со скрипом. Костя потянул левую створку. Базлов – правую.
Верка рванулась:
– Тятя!..
Пьяный Гнездилов заорал в тот последний момент, который отделяет живых от мертвых:
– Засада!
Костя, который мало что мог различить из-за створки, все понял. Экзокомбез «титан» за мгновение до этого опустил шлем, и на его поверхности Костя увидел тени «протеиновых матриксов», затаившихся в глубине башни.
– Куда!.. Куда!.. – успел он воскликнуть вслед Верке и, схватив ее в последний момент за подол сарафана, дернул что есть силы. Дуська истерично мяукнула. Верка своевременно улетела в кусты.
Что произошло затем, как-то вывалилось из его памяти. Остались только фрагменты событий, которые он потом собирал по кусочкам, складывал один к другому, как пазлы, и наконец у него вырисовалась более-менее целостная картина.
Базлов! Он первым потерял ориентацию. Эх, майор, майор… Но у Базлова был пистолет и какой-никакой опыт Зоны, недаром же мы болтались в ней все это время, с горечью думал Костя, пытаясь оправдаться хотя бы в собственных глазах. Я ведь на него полагался, как на самого себя, я же не думал, что он так глупо побежит навстречу смерти? Не похоже, очень не похоже на майора.
Верка! Верку он, считай, вырвал их когтей гребнистых «песиголовцев», то бишь «протеиновых матриксов».
Серега Гнездилов! А вот его спасти не успел! Но Сереге, собственно, помощь и не понадобилась, потому что, оказалось – гипноз на пьяных не действует. Везет пьяницам и дуракам, думал Костя после всех перипетий, когда они втроем, не считая кошки, обсуждали события.
Остался только он сам. Шлем-самосборка на расстоянии пистолетного выстрела оказался почти что не действенен. Не оберегал он от гипноза. Гипноз проникал под шлем и в мозг. Косте вдруг страшно захотелось обняться с гребнистыми «песиголовцами», побрататься, узнать, чем они живут и дышат и почему ожидают его здесь, в Благовещенской башне. Пусть расскажут! Пусть объяснят этот мир, чтобы не было вопросов. Ведь неспроста они сулили всепонимание?! Неспроста! Ошибся Базлов, а Гнездилов оказался прав. Не в ту башню они попали. Не в ту!
Костя послушно, как во сне, шагнул навстречу «песиголовцам», не в силах противостоять их воздействию. В голове не было ни одной мысли. Они же нашептывали: «Иди же сюда… иди же... У нас так хорошо, спокойно и вольготно, с нами не почувствуешь ничего, кроме радости и душевного комфорта. Забудь генерала Берлинского… Забудь Реда Бараско… Забудь свое задание… стань одним из нас – вечным, могучим, счастливым… и ты обретешь вселенскую мудрость… тебе откроются истины, которые ты раньше не понимал… ты сможешь сопоставлять вещи, которые раньше казались тебе несопоставимыми… ты увидишь миры, которых еще никто из землян не видел…»
Только какая-то часть его засыпающего мозга била во все колокола, но с каждым мгновением все тише и тише, а голоса «песиголовцев», напротив, звучали все громче и настойчивей и главное – роднее. Они уже не уговаривали, не воспитывали, а требовали, и когда Костя готов был окончательно уверовать, что счастье его целиком и полностью зависит от гребнистых «песиголовцев», когда ему с идиотской улыбкой на губах осталось сделать последний шаг, чтобы обрести вечное блаженство, «анцитаур» включился на всю мощь. Он так дернулся, что Костя почувствовал, как у него встрепенулись все внутренности, а чары «песиголовцев», то бишь «протеиновых матриксов», напротив, разлетелись мелкими, никчемными осколками, и Костя вначале неуверенно, а потом все быстрее и быстрее отступил назад. Ему даже показалось, что в темноте башни на него с изумлением смотрит не кто иной, как сам майор Базлов Олег Павлович. Не может быть, подумал Костя.
В следующее мгновение он уже стоял в воротах, а «протеиновые матриксы» предприняли попытку схватить его. Они «выскочили» из ультрафиолетового спектра и, превратившись из теней в реальные живые существа, ринулись на Костю. Лучше бы они этого не делали. Сдернуть с плеча дробовик АА-24 было для него делом одной секунды, тем более, что в затвор был дослан патрон. Они даже не успели и крылом взмахнуть, как первый заряд дроби отбросил их в глубь башни, а второй – лишил всех надежд на победу. Напрасно они закрывались когтистыми лапами с желтыми набедренниками, напрасно надеялись на стальные кирасы, напрасно выталкивали впереди себя наиболее сильных и могучих, картечь пробивала доспехи, ломала кости и крылья. Напрасно они швыряли в Костю свои молнии, экзокомбез «титан», оказывается, отражал их с превеликой легкостью.
Смертельно испугались «протеиновые матриксы», пали духом и, гортанно крича, ломая друг другу крылья и теряя перья, ринулись куда-то вверх, под башенные своды. Костя же не стал искушать судьбу. Он выскочил наружу, правда, хотел напоследок отбить майора, да тот куда-то сгинул в этой кутерьме.
Оказывается, Верка все это время криком изошлась, чтобы вызволить его из чар «протеиновых матриксов».
– Ты теперь мне как брат… – произнесла она, пока они захлопывал тяжелые ворота, а потом бежали по косогору вверх с единственной надеждой оказаться как можно дальше от Благовещенской башни.
– Почему, как брат? – удивился Костя, окунаясь в омут ее бездонных глаз.
Господи, ну почему я такой влюбчивый? – мучился он. Почему я не могу управлять своими чувствами. Это как ярмо, от которого невозможно избавиться. Она все поняла и все сама уже решила, грустно думал он. Нет, не потащу я ее в настоящее, это опасно. Еще неизвестно, что с ним произошло. Может, настоящего уже нет, а осталось одна Кремлевская Зона, а за ней – бескрайняя пустыня. Нельзя исключать и такую вероятность развития событий.
– Ну, а как еще?.. – спросила она. – Как? – и вопросительно уставилась на него.
Ничего он не мог ей ответить. Слов не было. Да это и не объяснишь.
Вечерело, но было еще светло, только свет исходил как-то странно: не с запада, где обычно садилось солнце, а сверху – через белое кольцо с завихрениями. С наружной же стороны кольца по-прежнему было темно и мрачно, и вся Москва лежала без единого огонька.
Они взбежали почти на самый косогор, спрятались под какой-то куст рядом с махиной Ми-68 и, дрожа от пережитого, стали вспоминать, кто что сказал и кто что сделал.
– А я ж!.. – кричал и захлебывался от восторга Серега Гнездилов. – Я ж ничего, ничего не понял!.. Вот ей богу! Скажи, Костя, скажи!
– Да, – сказал Костя, – тебе повезло.
Он все еще переживал то состояние униженности, которое бывает после глубокого гипноза.
– А я напужалась, сердце в пятках так и трясется, так и трясется. Костя, а ты?
– Я тоже перетрусил, – мрачно ответил Костя, но не признался, что ему стыдно за свою слабость. Теперь меня просто так гипнозом не возьмешь, думал он и сказал: – Майора мы потеряли. Да... Плохо... Отбить я его не смог, не успел. Никогда себе этого не прощу!
От столкновения с гребнистыми «песиголовцами» остались стыд в душе и тупая боль в затылке, да страшно болели пальцы, которыми Костя сжимал АА-24, который боялся потерять.
– Да что ты?! – закричали они хором. – Что ты!!! Ты настоящий герой!
– Не прощу! – упрямился он.
– А мое мнение, это майор завел нас в ловушку! – брякнул Гнездилов и, как прежде, испуганно взглянул на Костю, проверяя его реакцию.
– И мне тоже так кажется… – рассудительно добавила Верка, держа кошку, которая от пережитого, спала мертвецким сном. – Чего он туда поволокся? Открыл ворота и сиганул, будто его ждали.
– Ну знаете! – возмутился Костя. – Может, он спешил в этот самый «третий мир»? Может, человек спасти своих хотел. Батя твой, кстати, тоже там.
Он в двух словах, соблюдая, конечно, режим ОПС, рассказал, что пришлось пережить майору в плену, рассказал о том, что «жабаки» едят людей, что Кремль захвачен неизвестно кем и что он, Костя, пытается во всем этом разобраться. К его удивлению, лицо Гнездилова осталось невозмутимым, как звезды на небе.
– Так ты из спецслужб?.. – уточнил он.
Костя хотел рассказать о черных сталкерах, что их привлекли к работе, но никто из них не смог проникнуть в Зону, что все погибли, как погибла и Софринская особая бригада оперативного назначения, но внимательно посмотрел на Серегу Гнездилова и ограничился коротким ответом:
– В общем-то, да.
– Так бы сразу и сказал, а то я подозревал тебя в чем угодно.
– В чем же? – удивился Костя.
– Да хотя бы в дружбе с майором.
– А что в этом плохого?
– Ничего, только, только… м-м-м…
– Что?!
– Непонятный он, с кем-то разговаривал за печкой.
– Майоры тоже не каменные люди, – заметил Костя. – У них есть свои слабости.
– Ничего это не слабости!
– А что?
– Я не знаю… – пожал плечами Гнездилов. – Такое ощущение, что он докладывал кому-то.
– Может, и докладывал, – допустил Костя. – Теперь уже ничего не поделаешь, – но все еще до конца не верил, что майор Олег Павлович Базлов – предатель.
Странным было лицо у Сереги, словно он завидовал чему-то, и, честно говоря, Костя его не понял. Он лишь в очередной раз подумал, что «фрактал» «фракталу», видать, рознь. Одни враждебны человечеству, другие, как Гнездилов, живут рядом и в ус не дуют. Не поймешь их. Вечные люди, что ли?
Верка тоже не удивилась, словно была готова к чудесам.
– Да?.. – задумалась она, поглаживая утихомирившуюся Дусю. – А я даже не подозревала… – и оглянулась туда, откуда шел гул. – А где эти пленники сидят?
Костя пожал плечами.
– Я Базлова давно знаю… – заверил их он, а сам подумал, как давно? Всего-то двое суток, а кажется, что всю жизнь. Половину из этих двух суток Базлов где-то шлялся один одинешенек и что-то делал. Если с Базлова сотворили копию «нитридо-платиноида», то я не виноват. Может, в этом вся проблема? Ведь с Базловым должны были работать? Как это я раньше не задумывался? Нет, не может быть, чепуха, так не бывает. Майор не может быть предателем. А какие речи он говорил! Как красиво изъяснялся! И каким правильным и мужественным казался. Один баритон его чего стоил!
Первые, робкие сомнения появились в Костиной душе: но ведь майор бежал из плена, и мы ходили по подземелью, а потом пьянствовали с «фракталами», надеясь с их помощью разузнать что-нибудь о Зоне. У майора было сто десять возможностей убить меня одним махом. Я бы даже пискнуть не успел. Почему же не убил, если он на стороне «фракталов» и «жабаков»? На этот вопрос у Кости не было ответа. Значит, Базлов свой и пропал он, как герой. Я когда выйду отсюда, всем так и сообщу: Базлов Олег Павлович – герой, каких еще поискать надо.
В общем, тяжело было у Кости на душе, и ничего он с этим поделать не мог. Он уже поглядывал в сторону Тайницких ворот и собирался с духом, чтобы отправиться туда, прислушиваясь между делом к трепу Сереги Гнездилова и Верки, но тут в ухе раздался усталый голос генерала Берлинского, и шлем-самосборка накрыл голову.
– Что-то ты, сынок, пропал?! Не рано ли?
– Здравствуйте, Эдуард Петрович! – завопил Костя. – Сто лет с вами не разговаривал! – он даже подскочил от радости, словно услышал голос любимой девушки.
Генерал Берлинский молчал целую минуту, потом прочистил горло:
– Ты меня в краску-то не вгоняй на старости лет! Мы тебя здесь вызываем тридцать часов кряду! Как твои дела, сынок?
Костя подмигнул Верке и Гнездилову, которые, открыв рты, пялились на него, как на полного идиота, разговаривающего с самим собой .
– Вот сижу и думаю, – радостно ответил Костя, – как в «третий мир» попасть.
– Что это такое? – голос у генерала был очень и очень усталым.
– Да понимаете, я из семнадцатого века собираюсь шагнуть еще куда-то, то есть в этот самый «третий мир», подозреваю, что оттуда гул и идет, а что это такое, сам не знаю. Вот с приятелями треплемся и гадает на кофейной гуще, как туда проскользнуть незаметнее.
Он хотел рассказать, что они едва не угодили в лапы «протеиновым матриксам», но пока говорил о «третьем мире», понял, что это делать необязательно, не дай бог связь оборвется.
– Я хочу напомнить, что у тебя осталось очень мало времени, – генерал трагически вздохнул, чтобы передать всю тяжесть ситуации. – Меня наверху уже никто не слушает. Хорошо, если… если… м-м-м… в общем, если вышестоящее руководство не нарушит своего слова. Сам понимаешь, что поставлено на карту. Быть может, судьба всей страны. Никто не может предсказать развитие ситуации. За сутки Зона скачком расширилась на сто пятьдесят метров. Есть потери среди наблюдателей. Так что будешь выходить по Устьинскому мосту. Нащупали мы проход, который то открывается, то закрывается. А кто у тебя приятели? – голос генерала уже звучал глуше, словно кто-то невидимый крутил настройку.
– Девушка Вера и Сергей Гнездилов… – ухмыляясь, сказал Костя, ему почему-то стало весело, должно быть, оттого, что он представил, как вытянулось бы лицо у генерала, если бы он увидел Верку и Гнездилова.
– Гнездилов, Гнездилов… – задумчиво повторил генерал. – Что-то знакомое… Дай вспомнить… Наведем справки. А что за девушка? Ты не можешь удержаться, чтобы не завести подружку.
– Подружка, – согласился Костя, – но не та подружка, что вы подумали. – Совсем другая подружка, из семнадцатого века...
Казалось, генерала должно было насторожить это сообщение, но он устало среагировал:
– Из семнадцатого, говоришь? – Похоже, у него не было сил даже удивляться. – Ну ладно, – снова вздохнул он. – Мне все равно, откуда она. Главное – задание выполни… я очень… прошу…
– Да я из кожи вон лезу! – расстроено воскликнул Костя и густо покраснел от того, что генерал нему не поверит. – Я проникся ответственностью! Я все понимаю!..
Черт, как же ему дать понять, что я и так стараюсь, в отчаянии подумал Костя. А с другой стороны, сколько времени зря упущено, потрачено на какие-то пьянки, ненужные разговоры, и ему действительно стало стыдно, как будто он оказался самым никчемным сталкером в мире.
– Времени… мало… – казалось, что Берлинский его уже не слышит, – все еще надеемся… ждем… очень… времени…
– Я все сделаю! – закричал Костя. – Ей богу! Эдуард Петрович! Вы можете на меня положиться!
Но, казалось, генерал его не слышал. А бубнил свое:
– Мы все здесь… молимся… за… тебя… не подведи… сынок…
Казалось, звуки безмерно растянуты по времени и долетают из далекого-далекого космоса. Связь окончательно оборвалась.
Костя еще некоторое время послушал эфир, но он был пуст, потом «снял» шлем, и Гнездилов, глядя на его расстроенное лицо, спросил:
– Чего, влетело?
– Не в том дело… – вздохнул Костя. – Я за все это время ничего толкового и не узнал, а главное, ничего не сделал. Мелочь всякая. Вот ты, например, кто? – Костя посмотрел на него так, словно видел впервые.
– Как кто?.. – удивился Гнездилов и даже поперхнулся, словно ему что-то попало в горло.
– Человек или «фрактал»? – Костя напрягся, вспомнив, как Гнездилов, играючи, ворочал чугунную крышку люка.
Дробовик висел на плече и был, что называется, под рукой. Только Костя забыл, дослан ли патрон в ствол? В ближнем бою такая ошибка могла стоить жизни.
– Человек, конечно! – хмыкнул Гнездилов и обиженно заморгал белесыми ресницами. – Если только это!
– А что еще?
– Ничего, – буркнул он обиженно.
Кошка Дуся проснулась и зашипела на Гнездилова. Серега расстроился еще больше:
– А я думаю, чего ты на меня все время косишься. Кирилл Васильевич – это одно, я другое. Я же не виноват, что он у меня начальником был?
– Не виноват, – согласился Костя и подумал, может, оно и так, но у меня просто нет времени все проверить. Может, вы были засланными казачками на Земле. А здесь такое дело! Оно и открылось. Кто на вас в ультрафиолете смотрел? Никто. И получается, что к Зоне вы не имеете никакого отношения, а сами по себе, стало быть, вы пришельцы с Марса! Во... куда загнул! – удивился он сам себе. Но Сереге Гнездилову, разумеется, ничего не сказал о своих сомнениях. Пусть генерал Берлинский разбирается и все его службы вместе взятые, а мое дело маленькое – разобраться хотя бы с Кремлевской Зоной.
С этой мыслью он приподнялся, оглядывая местность из-за куста, и сказал:
– Двигаем к башне. Вера, ты за мной. Сережа, ты замыкающий. И ни слова!
Он снова «накинул» шлем и огляделся вокруг через ультрафиолетовый детектор. «Протеиновых матриксов» нигде не наблюдалось. Индикатор опасности был зеленого цвета, а детектор движения показывал, что в ближайших двухстах метрах справа и слева никого нет. Разве что кто-то притаился за гребнем косогора? Но это было маловероятно, да и далековато.
Ворота Тайницкой башни действительно мерцали неземным голубоватым светом. Сквозь это мерцание виднелась деревянная поверхность. Как же мы туда попадем? – подумал он. – Неужели это и есть вход в «третий мир»?
Он поднял с земли ветку и потыкал в ворота. Ветка вошла в дерево, как в воду. Должно быть, именно голубоватое мерцание и делало ворота проходимыми. Костя почувствовал, как у него по спине ползут мурашки. Можно было развернуться, и гори оно все синим пламенем, вернуться и доложить генералу, что не смог, струсил в последний момент. Но потом он подумал: хорош я буду в одном шаге от величайшей тайны эпохи. Отступать поздно.
Гнездилова и Верку он на всякий случай оставил сидеть в кустах по другую сторону асфальтовой дорожки. Верка следила за ним, не отрывая глаз.
Костя подумал: если что, то назад он явно не выберется.
– Идите сюда… – позвал он. – Возьмитесь за руки. Ну… Кто боится?..
– Я! – признался Гнездилов.
Верка только шмыгнула носом. Кошка Дуся проявила завидное хладнокровие и уже не орала, а озиралась, как марсианин на Земле.
– Тогда я с Богом!
С этими словами Костя ткнул рукой в мерцающую поверхность ворот, сделал шаг, и они прошли сквозь ворота, как сквозь пустоту. И ничего не случилось – не взорвалось, ни лопнуло, ни брызнуло, словно это было самым обыденным явлением – проходить из мира в мир.
Внутри башни было холодно и сыро. Пахло все тем же навозом и горячими симбонановолокнами «богомолов». Ага, подумал Костя, значит, мы на верном пути, вход в «третий мир» здесь! На земляном полу четко отпечатались следы телеги. Неужели Базлов нас действительно завел в ловушку? – подумал Костя и тут же отогнал эту мысль. Ошибся! Просто ошибся майор! С кем не бывает. Без злого умысла, да и зачем ему это? И все-таки в душе у Кости поселились сомнения, которым он не хотел верить. Вот встретимся, думал он, я у него самого спрошу.
– Быстрей! Быстрей! – теребила его Верка.
Серега Гнездилов проявлял признаки зрелости, потому что, сунув руки в карманы, терпеливо ждал, когда Костя даст команду действовать.
– Ну и что... – спросил Костя, – страшно? Айда в «третий мир»?
И шагнул вперед.

***
Первое, что они почувствовали – старый-старый запах гари. Костя огляделся. Что-то здесь ему не понравилось, но он еще не понял, что именно.
Та же асфальтовая дорожка раздваивалась и убегала вправо и влево. В сумерках неясными тенями проступали корявые деревья и башни: две Безымянные, за ними – Петровская и угловая – Беклемишевская. На фоне бархатного неба их контуры казались размытыми и неясными. Первая безымянная торчала неестественно косо, словно ее тюкнули по шатру, но разрушить полностью не разрушили, а так и оставили стоять скособоченной. Детектор движения слабо верещал, показывая наличие движения на девять часов.
– Идите сюда!.. – сдавленно крикнул Гнездилов.
Испытывая дурное предчувствие, Костя и Верка подбежали к Гнездилову. На косогоре под кустом лежал Иван Лопухин.
– Тятя! – закричала Верка, едва не упустив кошку, которая в свою очередь ударилась в панику: «Мяу!»
– Тихо!.. – сказал Костя и Верке, и кошке. – Не ровен час услышат…
Кто услышит – он и сам не знал, но кто-то обязательно должен был услышать. Тут только он наконец сообразил, что его так тревожит – гул! Тот самый, старый, прежний, привычный, только он стал громче и явственней, словно где-то совсем рядом дышал и жил огромный завод.
– Серега, поднимись на холм и следи за местность! – приказал Костя, почему-то невольно подумав о Гнездилове как о приманке.
В Чернобыльской Зоне такой приманкой послужил он сам. Правда, это не значило, что и Гнездилов будет приманкой. Надеюсь, до этого дело не дойдет, подумал Костя не особенно уверенно.
В свете фонариков Лопухин казался мертвым. Поперек черепа пролегала глубокая рана. Из-под ее краев была видна кость. Сгустками крови были заляпаны волосы и малахай. Ударили сверху. Должно быть, конюх полз, прежде чем потерять сознание. Хорошо, хоть не добили, с признательность к «механоидам» подумал Костя. Теперь в нем жили два существа: одно следило за косогором, другое вынуждено было заняться Иваном Лопухиным.
Верка грохнулась в обморок. Дуська инстинктивно прижалась к ней, еще пуще заорав: «Мяу!!!» Костя, не долго думая, сунул в рот хабар-кормилец и выдул на Верку не меньше стакана минеральной воды. Верка ойкнула и выпучила голубые глаза. Костя едва не рассмеялся.
– Все! Все! – быстро сказал он. – Жив он, жив, жив. Сейчас мы его лечить будем.
– Тятя! – запричитала Верка, однако, напуганная словами Кости, приблизиться не решилась.
Костя приложил к шее конюха датчик пульса на левой перчатке. Сердце билось так, словно дикая птица в клетке. У Ивана был явный шок, но давление – в норме, хотя, судя по всему, кровопотеря приличная. Отомстили все-таки, подумал Костя, ударили железной рукой. Верка уже не причитала, а вместе с кошкой снова забилась под куст, поглядывая оттуда зорко, как рысь. Но Косте было не до нее. Он ввел конюху в мышцу руки промедол, обработал рану противовоспалительным спреем и принялся накладывать давящую повязку. Все, что было связано с зашиванием раны и само зашивание он отложил на потом. Через минуту-другую Иван Лопухин задышал ровнее, открыл глаза и застонал.
– Вера… – позвал Костя.
– Тятя, – кинулась она грудью вперед.
– Только не трогай его! – предупредил Костя.
– А-а-а… – очнулся Лопухин. – Что со мной?! Ах, это вы… А меня значит… – Он схватился за голову. На лице его появилась гримаса страдания.
– Ударили… – подсказал Костя.
– И деньги забрали… – пожаловался конюх.
Ну, слава богу, с облегчением подумал Костя, раз речь завел о деньгах, значит, будет жить. Сейчас я ему... – Он нацедил в походный стаканчик граммов сто водки, нашел в аптечке морфин и капнул одну каплю.
Конюх выпил, и ему окончательно похорошело. Он даже сел и попросил:
– А еще дашь?
Костя выдавил из хабара-кормильца водки еще на пару глотков:
– Больше нельзя.
– Где ты такую вкусную водку берешь? – крякнул Лопухин, приподнимаясь и тут же плюхаясь назад. – Фу… повело… Слышь… мне бы Серко вернуть?.. А?.. Пропадет ведь.
Ему бы кровь перелить, подумал Костя, пропуская его странную просьбу мимо ушей, но, во-первых, некогда, а во-вторых, где эту кровь взять? Он вопросительно посмотрел на Верку, но тут же отказался от это затеи. Переливать кровь, когда вот-вот появятся враги, было неразумно, да и группы крови у отца и дочери могут быть разными. Хотя определить не так уж сложно, правда, сравнительных таблиц нет. Может быть, в аптечке? Он поймал себя на мысли, что рассуждает, как врач. А ведь меня никто не учил этому, подумал он, ай да генерал, ай да молодец, все предусмотрел.
– Я Серко сам выкармливал. Он за мной ходил, как собака… – Лопухин жалобно заглянул в глаза Косте.
Свалились вы мне на голову, думал Костя. Как я устал! Как!..
– Командир! Командир! – приглушенно крикнул с откоса Гнездилов. – Демоны!
– Какие, к черту, демоны? – удивился Костя и подался наверх.
Серега Гнездилов испуганно лежал под поваленным деревом, сжавшись, словно эмбрион, и дрожал, как осиновый лист на ветру. Детектор движения «титана» не верещал – он захлебывался.
Перед тем, как выглянуть, Костя выставил перед собой ствол дробовика. Теперь уже гудело основательно и даже меняло тональность. Земля мелко подрагивала. Утробно и басовито бил гидромолот: «Бабах-х-х! Бабах-х-х! Бабах-х-х!»
Ивановская и Соборная площади и то, что осталось от Дворца съездов, были залиты ярким-ярким светом. То, что находилось там, больше напоминало классическую летающую «тарелку», только в строительных лесах. Вокруг, как муравьи, сновали не кто иные, как «фракталы» и «жабаки», в отдалении двигались, как ходячие жерди – «механоиды», то бишь «богомолы», рядом с ними находилась телега и впряженный в нее Серко. Но самое жуткое заключалось в том, что Иван Лопухин, действительно, оказался прав, когда говорил о рабах. Сотни две или три измученных москвичей разбирали леса. Вот как… – подумал Костя, вот зачем вам люди понадобились.
– Ничего себе! – прошептал он и спрятался за деревом, но вовсе не из-за того, что боялся быть замеченным, а потому, что надо было осознать увиденное.
А увиденное было более чем странным. Костя даже потряс головой, чтобы собраться с мыслями. Сама «тарелка» его не удивила. Он словно был готов к такому повороту событий, тем более об этих «тарелках» столько писано переписано, но… пейзаж вокруг нее привел его в изумление. Кремля как такового не было! Пейзаж коренным образом изменился. Не было ни Военной школы, ни Сената за ней. Точнее, они-то, конечно, располагались там, где им было положено по плану, но в виде уродливых развалин, срезанных кое-где до основания, кое-где до первого этажа. Арсенал из-за огней вообще не был заметен. Не было видно ни Большего Кремлевского дворца, ни развилин Дворца съездов, ни Потешного дворца, который, судя по всему, должен был сохраниться. Остальная территория, кроме Ивановской и Соборной площадей, была погружена во тьму. Капец, подумал Костя. Слева, там, где располагался комплекс церквей и где над всем этим торчала привычная колокольня Ивана Великого, возвышалась белая гора кирпичей. Что было за ней, нетрудно было себе представить – все те же груды обломков.
А как же Москва? – с замиранием сердца подумал Костя и оглянулся. Только теперь он разглядел, что части стены от Сенатской башни к югу вообще не существовало, вместо нее торчали какие-то неправильной формы ступени. То, что лежало за этой некогда высокой стеной, тоже тонуло во мраке. Костя включил усилитель зрения, но единственное, чего добился: разглядел мрачные остовы ГУМа и развалины храма Василия Блаженного. Дальше ничего не было видно, ну, может быть, чуть-чуть угадывались кварталы за рекой и на востоке, но что они из себя представляли, трудно было даже представить. Лишь совсем далеко, так далеко, что казалась миражом, тлела крохотная точка света. Костя так вглядывался в нее, что аж глаза заболели. Неужели Москве конец? – подумал он, и все из-за какой-то Зоны? Гады!!!
Он снова высунулся из-за поваленного дерева и, чувствуя, как у него от ярости раздуваются ноздри, уставился на блестящую «тарелку». Ее борта походили на сопла. Рубка – на четыре огромных серпа с огнями. В основании виднелся вход, залитый светом. Вот «они» – хозяева – «жабаки» и «фракталы»! Я их сотни раз видел! Эх, сюда бы хоть одни «пермендюр». Майор, майор – всю обедню испортил! Я бы всю эту «стройку» раскатал в пух и прах. Нельзя… нельзя ни на кого положиться, только на самого себя. Он подумал, что совершил кучу ошибок, и ему стало стыдно. Ох, как стыдно! Господи, как все просто! – думал он. Сюда можно было попасть в течение суток, а не пить водку с кем ни попадя и не разгуливать со странными майорами по подвалам. Так, сейчас вызываю Амтанта, беру у него два «пермендюра», и разбабахаем мы с Серегой эту «тарелку» к едрене фене, и пусть меня потом осудят потомки и правительство. Костя нащупал на груди ультразвуковой свисток и уже собрался было воспользоваться им, как Гнездилов с отчаянным криком:
– А-а-а!!! – покатился вниз по откосу.
С холодеющим сердцем Костя оглянулся: оказывается, их атаковали от Спасской башни, которой уже не существовало. «Протеиновые матриксы» выскочили их темного «угла» Тайницкого сада. Но это были всего лишь цветочки, ягодки – в виде «фракталов» – подкрадывались со стороны несуществующей колокольни Ивана Великого. Костя их не заметил, а всего лишь почувствовал, как вещую угрозу. Шлем «титана» сработал с опозданием на несколько секунд, которые могли оказаться роковыми, если бы не Серега Гнездилов, который заверещал, как резаный.
Костя предпочел «протеиновых матриксов» – все-таки у них не было «дронов», приходящих из четвертого измерения. С «дронами» Костя тягаться не мог. «Дроны» были очень мощным оружием. Может, действительно, Гнездилов никакой не «фрактал», а самый настоящий человек? – подумал он. Это была последняя его здравая мысль, потому что в следующее мгновение все его помыслы были сосредоточены исключительно на том, как улизнуть от нападавших и увести их подальше от Верки и ее отца, дать им шанс скрыться в Тайницкой башне. Впрочем, два этих желания совпали исключительно случайно. Просто так получилось, что и «фракталы», и «протеиновые матриксы» сосредоточили внимание только на нем – Косте Сабурове. Дался я им? – подумал он, прижавшись к земле. Вот уж когда ему пришлось попотеть и выжать из экзокомбеза «титан» все, на что он был способен.
«Протеиновые матриксы», еще не успев подлететь, принялись «швырять» во все стороны молнии прямо из когтистых лап. Костя стал тихонько отползать, еще сильнее прижимаясь к земле. Единственная надежда была на «титан», который маскировал его как часть ствола дерева. Где же ваш хваленый и всесильный гипноз? – думал Костя. Кусты вспыхивали, как порох, деревья трещали, от них валил дым. Вмиг стало светло, как днем. У Кости, как у хорошего стратега, было всего три секунды, чтобы убраться поближе к разрушенной стене Кремля. Но тогда это был бы конец и для него, и для Верки с ее отцом, и для Гнездилова. Он надеялся, что у Сергея хватит здравого смысла покинуть этот «третий мир», который оказался совсем не «третьим», а обычной «стройкой», только непонятно, где, в каком времени или измерении. Вот она, тайна! – думал он. Вот она, тайна тайн! Вселенская, необъятная, из-за которой возник весь сыр-бор. Но этот пазл никак не ложилась в его картину. Не было для него места в Кремлевской Зоне. Он-то думал, что Кремлевская Зона хотя бы отчасти повторяет Чернобыльскую, но здесь все было не так, все оказалось шиворот-навыворот. Теперь Костя окончательно понял, что Кремлевская Зоны создана искусственно. Вот этого одного-единственного, непредсказуемого пазла ему и недоставало.
Когда рядом с ним вспыхнул куст, а ствол дерева, вокруг которого он перемещался, задымился, Костя перевернулся на живот и вместо того, чтобы скатиться вниз, пополз, извиваясь, как ящерица в сторону Ивановской площади. Было ли это правильным решением, он не знал. Тотчас на шлеме слева высветились четыре проекции из сиреневых точке. «Фракталы» возникли из дыма, как приведения. Они его еще не видели, но «дроны», как гончие псы, поводили стволами в его сторону.
Используя, как прикрытие, густой белый дым, Костя незамеченным миновал гребень откоса с остатками чугунных перил и скользнул к хозяйственным постройкам. Пока «титан» давал ему преимущество. Тяжелые ветви елей задевали за шлем, АА-24 цеплялся за все что угодно, и вообще Костя давно заметил, что ползать с дробовиком не очень удобно как раз из-за круглого диска, который сгребал перед собой прелые еловые иголки и оставлял позади себя глубокую борозду, и если бы не «титан», ползти вообще было бы мукой. В какой-то момент у Кости возникла мысль отсидеться под елкой, но когда с сухим треском вспыхнуло соседнее дерево, он скользнул в противоположную сторону и едва не попал на глаза «фракталам», которые были похожи на обычных людей, только с «дронами» над макушкой. Они рыскали, словно гончие псы, по кустам. Гонят, гонят на открытое место, сообразил он, перекатываясь в тень следующего дерева. По делу, надо было, конечно, уносить ноги назад в семнадцатый век, отсидеться там и вернуться позднее, но блестящая эта идея лопнула в тот момент, когда Костя бросил взгляд на Тайницкую башню. Сердце его сжалось от плохого предчувствия. Нет, не может быть, чтобы Верка с отцом погибли: парочка «протеиновых матриксов» вместе с парочкой «фракталов» дефилировали вдоль ворот, отрезав пути отступления. Однако Костя не слышал ни криков, ни стонов, да и усилитель звука – нетопырь не мог не предупредить его. Значит, что?.. Костя не успел понять, что случилось – на него наскочил «фрактал». И все завертелось так быстро, что ему стало не до анализа ситуации.
Должно быть, «фрактал» вышел на Костю по борозде от дробовика, хотя и принял его в первый момент за кучу валежника и прелых елочных игл – настолько отлично работал экзокомбез «титан». Но все хорошее, даже очень хорошее, однажды кончается, и Костя вынужден был выстрелить во «фрактала», потому что понял, что тот его вычислил. «Дрон» покачнулся над головой хозяина, и Костя выстрелил вначале в него, а потом – во «фрактала». «Дрон» задрал дула вверх, словно получил нокаутирующий апперкот, дал очередь в небо голубоватыми импульсами и отлетел в листву ближайшей липы, а «фрактал», как будто действительно копировал людей, брызнул во все стороны самой что ни на есть настоящей кровью и, согнувшись, пропал из поля зрения вслед за своим верным псом.
Но всего этого Костя уже не видел, потому что с этого момента выдал себя и только скорость и ноги могли спасти ему жизнь, и еще, пожалуй, «анцитаур», потому что в тот самый момент, когда, казалось, деваться было некуда, Костя услышал команду: «Прямо и вправо в развалинам!» Действительно ли это голос «анцитаура» или слуховой галлюцинацией, Костя так и не понял.
Он дернулся вперед, и все, кто на него охотился, дернулись в том же направлении. Патроны в дисках громыхнули: «Дум-дум… дум-дум…» Костя дал очередь, не целясь – лишь бы только отпугнуть нападавших. «Дроны» выстрелили дуплетом, «протеиновые матриксы» метнули молнии. Но никто из противоборствующих сторон не попал друг в друга, и не потому что они были плохими стрелками, а потому что экзокомбез «титан» понял всю серьезность ситуации и «включил» седьмую, а то и восьмую скорость и сделал все, чтобы Костя добежал до развалин, даже ни разу не споткнувшись. «Нитридо-платиноид», внезапно возникший на его пути, был сбит с ног и улетел с откоса, повалив по пути пару вековых деревьев.
Костя очутился в тени развалин Военной школы, одним прыжком пересек дорогу, заваленную камнями, сунулся под арку, пополз, разгребая штукатурку и кирпичи, скатился по каким-то лестницам и замер, услышав голос Кирилла Васильевича над самой головой:
– Я же говорил, что он не такой, как все. Субершот, ищи его, ищи!
– А кто же его знал, – возразил кто-то.
– Думать надо было башкой. Говорено, никакой агрессии. Никакой! Субершот, там посмотри!
– Кто ж знал, что он найдет сюда дорогу. Все было сделано, как положено, – оправдываясь, добавил кто-то третий.
– Все, да не все! – веско возразил Кирилл Васильевич. – Что теперь прикажешь делать? Даже Субершот не реагирует.
– Окружим развалины и будем сторожить.
– Дура! Козел! – заорал Кирилл Васильевич. – Он сталкер от природы! Понимаешь это или нет? Лучший черный сталкер рядом с ним сущий мальчишка! Везунчик он от природы! Ты хоть понимаешь это? Планида у него такая! Судьба!!! А против судьбы не попрешь!
– Понимаю… – уныло ответил второй.
– Ничего ты не понимаешь! Его убить нельзя. Это записано в «Вековой книге времени». Знаешь, что такое «Книга времени»?
– Нет, господин.
– Оно тебе и не надо. У тебя судьбы нет, потому что ты небиологический объект, а у него есть. И она у него уникальна. Поэтому и возятся с ним, как с дитятей.
– Мы ж не знали…
– Да знали вы все! Просто облажались. Где теперь его искать? Ну что, Субершот, нет никого? Оно и так ясно! Прозевали!!!
– Может, залить развалины какой-нибудь гадостью?
– Некогда, – ответил Кирилл Васильевич. – Поставишь оцепление, и чтобы мышь не проскочила!
– Слушаюсь!
– Ну, иди выполняй.
– А мне что делать? – спросил третий.
– А ты бери «богомолов», и чтобы к утру все лазеры были сняты. Там немного осталось. Я проверял.
– Зачем?
– Затем! Время пришло. Болтай здесь с вами.
– Слушаюсь…
Костя не удержался. Лестница под ним угрожающе наклонилась, и он, не успев ни за что схватиться, скользнул в пропасть.

Глава 12
Геройство смелых

Сколько он так пролежал, Костя не знал, а когда очнулся, часы на шлеме показывали час ночи. Было тихо и спокойно, как может быть только тихо и спокойно в собственной постели. Только индикатор мощности экзокомбеза «титан» был почти на нуле.
Он попробовал пошевелиться. Дудки. Тело казалось погруженным в бетон. Тогда он стал потихонечку двигать всеми частями тела и вначале освободил пальцы правой руки. Если «титан» сейчас сдохнет, подумал он, словно о постороннем, то мне кирдык – раздавит, как подводную лодку. Он покосился на шлем, где индикатор мощности показывал сотые доли процента, и стал быстренько освобождать левую руку. Слышно было, как осыпаются мелкие камушки, занимая освободившееся пространство. Осталось восемнадцать сотых процента, шестнадцать, пятнадцать. Пенять было не на кого, кроме как на самого себя. Сам влез, сам упал, самого засыпало. Через сто лет, когда здесь будут что-нибудь строить, найдут мумию, почти весело думал он, не веря собственным же мыслям. Перспектива не самая радужная стать музейным экспонатом. Наконец ему удалось освободить правую руку по локоть. Индикатор мощности в этот момент показывал девять сотых процента. Время летело, как стрела. Теперь Костя сосредоточился исключительно на движениях, а не на индикаторе. Камушки шуршали, как приговор, как рок, как судьба. Не может быть, я не верю, думал Костя, что «анцитаур» приготовил мне такой конец. Он сумел смахнуть со шлема песок и штукатурку. Злосчастный лестничный пролет наклонно висел прямо у него над головой. Костя посмотрел направо – он заметил узкую щель, а налево был тупик. По сути, он и лежал в могиле – обездвиженный, как спинальник. Мотнул головой, освободил плечи, а потом стал раскачиваться, стараясь не смотреть на индикатор мощности. В тот момент, когда тот сдох окончательно и бесповоротно, Косте удалось освободиться по пояс. Он ожидал, что сотни тонн камней и бревен раздавят его, как лягушку, но случилось невозможное. Оказывается, в схеме экзокомбеза «титан» было предусмотрено еще кое-что, о чем он не знал. «Титан» отключил все без исключения системы, кроме экзомышц. На внутренней поверхности шлема-самосборки появилась одна единственная информация: ядовито-красная цифра пять, которая тут же стала уменьшаться. Костя понял, что на все про все у него пять минут, а потом экзокомбез «титан» перестанет функционировать. Он принялся сгребать с себя щебенку, но обломки здания, такие податливые вначале, оказались теперь словно спрессованными, и Костя понял, что пока над ним висит железобетонный лестничный пролет, выбраться нет никакой возможности. Тогда он откинул шлем и засвистел в ультразвуковой свисток. Это была его последняя надежда, правда, слишком мизерная, чтобы на нее можно было реально надеяться.
Однако произошло то чудо, которое случается в судьбе человека один единственный раз. Над головой раздались шаги, посыпался песок и раздался приглушенный голос Амтанта:
– Хозяин… это вы?..
– Я!!! Я!!! – что есть мочи заорал Костя, только звуки вязли, не успевая разлететься, как внутри ватного кокона. Однако Амтант отозвался:
– Я слышу вас! Слышу! – обрадовался он, как горячая котлете. – Где вы?
– Ты ходишь прямо надо мной. Видишь лестничный пролет?
– Вижу! – заорал он, – торчит под ногами.
– Вытяни его! Сможешь?
– Не знаю, но попробую.
На голову Кости посыпался песок. Могила наполнилась шумом. Костя «надел» шлем и приготовился к самому худшему. Лестница несколько раз дернулась и осталась на месте.
– Хозяин… – услышал Костя. – Вы живы?
– Жив, жив! Тяни!
– Я сейчас не могу, надо подождать, – прошептал Амтант и умолк.
– Не спать! Не спать! – раздался голос Кирилла Васильевича. – А то утечет и понаделает дел! Солдат, ты спишь или не спишь?
– Никак нет, – бодро ответил Амтант.
– Субершот, ищи, ищи! Вижу, дрыхнешь потихоньку. Уже скоро, солдат. Утром улетаем. Немножко осталось.
– Так точно, – натянуто ответил Амтант и, осмелев, добавил: – Пожрать бы...
– Еды нет. Терпи. Дома наешься, и батареи новые поставишь, и мышцы дадим. Нет сейчас ничего, нет. Терпи! Ищи, Субершот, ищи!
– Есть терпеть… – нехотя ответил Амтант.
– И не спать!
– Есть не спать, – ответил Амтант, и голос Кирилла Васильевича удалился.
– Ищи, Субершот, ищи!
Косте осталось жить три минуты. Индикатор мощности честно и непредвзято сообщил ему об этом языком цифр. Амтант пропал. Его не было целую вечность. Прошла еще одна минута. Костя снова попытался пошевелиться. Тщетно, казалось, порода вокруг тела только уплотнилась. Вдруг над головой появилось отверстие, в котором возникла стальная рука «богомола». Рука подхватила лестницу и резко вывернула наружу. Сразу сделалось легко и свободно. Костя рывком выбрался из щебня. Но рука на этом не успокоилась, она вернулась и «чмок… чмок… чмок…» бережно обхватила Костю, как щупальце осьминога. Через мгновение он сидел на развалинах. Ноги у него тряслись, а в коленках появилась предательская слабость, страшно хотелось пить.
– Хозяин, вы целы? – спросил Амтант.
– Цел, цел… – ответил Костя, поднимаясь на ноги.
От «стройки» их загораживал обломок стены. Гул стал еще явственней. Костя потянулся, испытывая непреодолимое любопытство, встал на приступок и посмотрел вниз: горожане, подгоняемые «фракталами», разбирали остатки лесов. «Тарелка» приобрела зримые очертания, хотя большая часть ее терялась в темноте ночи. Стали видны свежие заплаты на ее боках. В огромной рубке, похожей на четыре огромных серпа, светились переливающиеся огоньки. Под покатыми боками сновали «жабаки», «фракталы» и «нитридо-платиноиды» – трансмутанты из жидкого металла, все, как один, похожие на Базлова Олега Павловича.
Это маленькое открытие даже не удивило Костю. В глубине души он готов был к чему-то подобному. К тому же энергия в экзокомбезе «титан» разом закончилась, и он сделался тяжелым, как черепаший панцирь. Костя едва слез с приступка. Его пригибало и клонило к земле, как величайшего грешника.
«Титан» умер. Он сделал свое дело – довел, защитил, спас в самый критический момент и умер, как преданный друг – на бегу, в действии, отдав самое дорогое – жизнь. Костя словно кожи лишился. Он даже принялся его уговаривать: «Ну давай, дорогой… ну давай, мой хороший… сверкни своими индикаторами, и мы побежим дальше». Но «титан» безмолвствовал, он даже не «надевал» шлем-самосборку, а напротив стал слезать с Кости, как шагреневая кожа. Его наномышцы теряли упругость, и он сполз с Кости, как сползает с ноги распустившийся по всем швам чулок. Сразу стало легче дышать, но на душе сделалось так тяжело, стало так одиноко, что Костя едва не заплакал. Он постоял над «титаном», как над лучшим другом, который умер и которого у него больше не будет, потом аккуратно сложил экзокомбез, затолкал в дыру развалин и засыпал камнями, в надежде вернуться сюда когда-нибудь с новыми аккумуляторами. Себе он оставил пояс, разгрузку с дисками, нож, аптечку и кремень на шнурке из оленьей кожи, и еще свисток, которым вызывал Амтанта, ну и два хабара: хабар-кормилец и хабар типа 3D, который чуть не забыл в кармане экзокомбеза. Костя чувствовал, что завершился какой-то этап в его жизни, смысл которого он еще не понял, не осознал, но который делал его таким же сильным и смелым, как Реда Бараско. Должно быть, это Зона повлияла на меня, подумал он и глубоко вздохнул. Надо было действовать.
Амтант топтался рядом, словно действительно понимал, что происходит. Вот теперь Костя безоговорочно верил ему. Друзья познаются в беде, думал он с благодарностью, надевая разгрузку. Он остался в тонком, эластичном комбинезоне песочного цвета. С одной стороны, двигаться в нем было так же удобно, как если бы Костя тренировался с отягощением в знаменитом монастыре Шаолине и вдруг эта нагрузка пропала, а с другой – после экзомышц «титана» его собственные мышцы казались одеревеневшими и вялыми, не хотели воспринимать реальные нагрузки и требовали – верни нам силу экзомышц, верни. Костя чувствовал, что потерял былую сноровку. Глаза так бы и сделали, а тело не слушается, подумал он. Несколько мгновений он казался себе стариком. Но когда Амтант произнес:
– Сюда идут… бегите! – вполне сносно шагнул несколько раз, и мышцы вспомнили, для чего они, собственно, рождены и что умеют и что должны делать. И он побежал.
Амтант неуверенно топал рядом. Да уходи же ты, пожарная каланча! – подумал Костя, ты же меня демаскируешь! Но не было сил даже прогнать «богомола». Тело не слушалось, оно казалось чужим. К рукам словно были привязаны пудовые гири, и земля под ногами качалась, как палуба. Не в силах больше бежать, Костя сдернул с плеча АА-24, по всем правилам тактики боя плюхнулся в жесткую траву, отполз к поребрику, щелкнул затвором и приготовился дорого продать жизнь. Амтант, как сарыч, ходил за ним и, переставляя длинные, негнущиеся ноги, с недоумением, наблюдал за его маневрами. Но, оказывается, их никто не преследовал.
– Что там? – покосился на Амтанта Костя, не выпуская, однако, из поля зрения сектор обстрела от разрушенного угла Военной школы до первой липы слева.
– Ничего… – без интереса посмотрел в сторону «тарелки» Амтант.
– Ничего?.. – Костя сел и огляделся.
Дорога, ведущая от колокольни Ивана Великого мимо развалин Военной школы, была пуста, не считая «богомола», торчащего в оцеплении недалеко от того места, где стояла Сенатская башня. Но, кажется, «богомол» спал стоя, как лошадь, да и ему было начхать на весь мир и прежде всего – на старшего сержанта Хамзю, не говоря уже о капитане Бухойфе.
Позади лежала темная Москва. Не было видно ни огонька. Темная, мрачная, пустая. За одно это надо было разделаться с «тарелкой». Может, самое разумное – плюнуть на все и свалить, тем более, что до Спасских ворот пара шагов? – подумал Костя. Похоже, все стеклянные стены уже пропали. Но этот вопрос был чисто риторическим. Ясно, что исследовать темноту за Кремлевскими стенами следовало лишь после того, как станет понятно, что происходит здесь – в сердце Зоны. Может, это только Полоса отчуждения? – успокаивал себя Костя. – Может, она теперь такая широкая, что не видно другого края? Сейчас я разбабахаю эту «тарелку», а потом пойду и узнаю, что случилось с городом.
От этой мысли Костя даже вздохнул с облегчением:
– У тебя «пермендюр» заряжен?
– Не знаю… – вяло, как больной, ответил Амтант.
Костя полез за хабаром-кормильцем. Амтант навострил уши. Костя извлек из хабара связку шпикачек. Амтант сделал вид, что разбирается с индикатором количества зарядов:
– Три… – сказал он и весь обратился в нюх. – Три заряда…
– А зарядить можешь?
– Не знаю… – как загипнотизированный, ответил Амтант, неотрывно следя за манипуляциями Кости с хабаром.
Костя сунул ему гирлянду шпикачек:
– Ешь! – а сам принялся выжимать из хабара-кормильца хоть какое-нибудь питье.
Должно быть, у хабара были свои соображения на этот счет и, должно быть, он держал Костю на строгой диете, потому что выдал ему не вино и не желанный коньяк, а большой стакана обычной водопроводной воды, которая, впрочем, показалась Косте слаще любого вина. И все-таки Костя испытал легкое разочарование. Выходило, что хабар-кормилец относился к нему хуже, чем к Амтанту. С чего бы это? – подумал Костя, с раздражением и с завистью поглядывая на Амтанта. Тот, не жуя, заталкивал в себя последнюю шпикачку. Очевидно, что они у него шли прямиком в желудок.
– Спасибо, хозяин… – пробормотал Амтант, делая глотательное движение.
– Еще один «пермендюр» можешь достать?
– Не знаю… – признался Амтант. – Надо старшего сержанта Хамзю попросить. Он мне должен – я ему масленку подарил.
Костя все понял, он что есть силы потряс хабар-кормилец и вытряс из него бутылку «кахетинского». На большее у него фантазии не хватило. Но на этом хабар-кормилец не остановился. Он подумал-подумал и выдал банку русской горчицы, вдобавок к ней – килограмма три жирной ливерной колбасы. Колбаса была свежая, от нее шел одуряющий печеночный запах. У Амтанта потекли слюнки, но он тут же взял себя в руки и с собачьей преданностью посмотрел на Костю. Костя понял, что в глазах Амтанта он приобрел еще больший вес и что пока у него есть хабар-кормилец, Амтант никуда не денется.
– Хозяин… – произнес Амтант на выдохе.
– Что?..
– Вы очень большой человек. Я таких больших не видел. У вас доброе сердце. Спасибо, хозяин.
– Да ладно, брось… – растрогался Костя. – Сердце у меня обычное…
– Я не в том смысле… – грустно, как корова, завел старую песню Амтант. – Сердце у вас щедрое. Меня никто так не кормил со дня рождения, и ко мне так никто не относился, кроме мамы… – он вздохнул тяжело и грустно.
– Вернешься, я тебя еще угощу, – пообещал Костя.
– Я не за угощение… – промямлил Амтант и потупился.
Костя понял, что обидел его. Но он никак не ожидал, что холодная, голая машина под названием «механоид» способна на человеческие чувства.
– Ладно… – махнул рукой Костя, стараясь замять неловкость. – Извини. Я не хотел тебя обидеть.
– Паласситы не обидчивы. Паласситы за справедливость.
– Как ты себя назвал?
– Паласситом.
– А что это значит?
– Метеоритный человек.
– Вот как? – очень и очень удивился Костя и хотел расспросить подробнее, но времени, как всегда, было в обрез, поэтому он перешел к делу: – Зарядишь свой «пермендюр» и принесешь еще один.
– А-а-а… если старший сержант не захочет? – спросил Амтант, выкатив глаза с продольными, как у козы, зрачками. Щитки у него на лице от возбуждения слегка порозовели.
– Намекни ему, что ты нашел кремлевский буфет, полный деликатесов. Соври с три короба. Говори, что хочешь, лишь бы он поверил.
– А если?.. – неуверенно произнес Амтант.
– А если не поверит, съешь его колбасу сам.
Амтант не выдержал и засмеялся. Впервые Костя видел смеющегося «богомола», то бишь палассита.
– А если?..
– А если он попросит показать ему, веди его сюда.
– Есть вести! – обрадовался Амтант, он все понял.
– Ну беги!.. – напутствовал его Костя с легким сердцем и едва не перекрестил вслед. От «механоида» теперь зависела судьба Кремлевской Зоны. Почему-то впервые за все время нахождения в Кремлевской Зоне Костя вздохнул с облегчением и почувствовал себя счастливым: у него, кажется, появился новый друг, странный друг, но – настоящий друг.
Принесет, почему-то был уверен Костя. Обязательно принесет, и не из-за колбасы, конечно. А там видно будет. Должно быть, «анцитаур» тонко и ненавязчиво подсказывает правильные шаги, с удовлетворением подумал он, отползая под деревья, откуда стал наблюдать за «тарелкой».
Суета вокруг нее вместе с гулом только усилилась. Убирали остатки лесов. Туда-сюда сновали большеголовые «жабаки» и человекообразные «фракталы». Больше всего Костю удивляло большое количество двойников Базлова. Здорово он меня обхитрил! – восхитился он. Рабов тоже стало больше. Их понагнали откуда-то из темноты, и они затаскивали внутрь «тарелки» какие-то длиннющие контейнеры и очищали стройплощадку от мусора. В отдалении, на фоне прожекторов, уныло повесив голову, стоял Серко, запряженный в телегу. То, что в следующее мгновение увидал Костя, привело его в состояние крайнего удивления, а затем и тревоги: со стороны Арсенала, по краю освещенного пространства, крался не кто иной, как Серега Гнездилов.
– Черт! Черт! Черт! – выругался Костя. – Дался им этот Серко. Я же велел уходить! – Он уткнулся лицом в землю от огорчения, а когда поднял голову и посмотрел вперед, то обнаружил, что Иван Лопухин, используя складки развалин Сената, тоже пробирался к подводе. А это означало, что где-то рядом должна быть и Верка с кошкой Дусей. Не может быть, чтобы она оставила отца. Перевязанная голова Лопухина то и дело мелькала среди камней. Больной скорее жив, чем мертв, подумал Костя с мрачным юмором и незаметно для самого себя тоже двинулся по направлению к Серко. Дробовик АА-24 он держал в руках, готовый выстрелить в любую секунду. Патроны в диске, словно живые, привычно бренчали на все лады. Как приятен ему был этот звук. Костя вдруг осознал, что чувствует себя во всей этой обстановке, полной опасности, как рыба в воде, понимает, куда идти и главное – что делать, и все ему ясно и понятно, и нет суеты и хаоса в мыслях, как тогда в Чернобыльской Зоне. Неужели это еще один признак того, что я сделался черным сталкером? – думал он.
Верку Лопухину Костя обнаружил в зарослях лебеды, среди развалин Кремлевской стены, между Сенатской и Спасской башнями. Она от волнения кусала себе руки. Кошка Дуся преспокойно спала у нее в подоле сарафана.
Костю так и подмывало отправиться исследовать Красную площадь, потому что там появилась новая тайна, быть может, даже более важная, чем тайна Кремлевской Зоны, но он заставил себя сосредоточиться на деле. Вначале эта Зона, а потом – та, и пусть генерал Берлинский не обижается. Он только бросил взгляд в кромешную и страшную темноту, и снова ничего не увидев, кроме размытых контуров ГУМа.
– Вера… – тихо позвал Костя.
– Ай! Что! – подскочила она.
«Богомол», стоящий в отдалении, проснулся и закрутил лошадиной башкой с нелепой плоской каской чуча. Кошка Дуся проснулась и зашипела на Костю, не признав его в новом одеянии.
– Тихо!.. – предупредил Костя, хотя за гулом можно было хоть на голове ходить.
– Я тятю жду… – произнесла Верка и бросилась к Косте на шею. – А мы думали, что ты погиб!
В следующее мгновение она поцеловала его – страстно, с чувством утраты и обретенного счастья. Прижалась к нему, как к спасителю, и замурлыкала нежно, даже не произнося ни слова. Костя потерял счет времени. Много раз целовался он с девушками, но так – никогда. Верка словно подстегнула его своей порывистостью. Жизнь вдруг представилась совсем другой – яркой, бесконечно солнечной. Нет, таких девушек он еще не встречал. Голова у него пошла кругом. На мгновение он потерял чувство реальности и забыл о Зоне, о своем задании и, вообще, обо всем на свете. Вот оно, счастье, решил он.
Верка отстранилась от него, посмотрела своими бездонными голубыми глазами и спросила:
– Где твоя форма?..
– Долгая история, – стряхнул с себя наваждение Костя. – Что вы задумали?
– Тятя пошел за Серко…
– А если схватят?! И… – он не договорил, вспомнив, как «жабак» в Арсенале пожирал человека. Нечего было пугать Верку и терзать ее бедное сердечко, но она, кажется, и так все поняла. От ужаса в ее прекрасных глазах навернулись слезы.
– Я не знаю… – беспомощно ответил она и посмотрела в том направлении, куда подался отец.
Там все еще грохотало и пыхтело непонятно что, и «тарелка» – такая огромная, что казалась необъятной взору, нависала над развалинами Кремля.
– Ты, главное, не волнуйся, – сказал Костя, сам не зная, что предпринять.
Она снова прижалась к нему и томно вздохнула, как первая московская красавица. Ее голубые глаза снова сотворили с ним злую шутку, как и тогда в чулане. Снова он не хотел никуда идти, а только крепче прижать к себе Верку, которая, он был уверен, нуждалась в его защите.
– Сиди здесь и ни с места, – сказал Костя.
Так можно и голову потерять, подумал он и почему-то был уверен, что влюбился в Верку Лопухину. Какая-то часть его души говорила ему, что это безнравственно и глупо, ведь его ждет Лера, а другая – возражала и мотивировала это тем, что красивые женщины в жизни встречаются крайне редко и что такой момент нельзя упускать, и что потом об этом можно будет только сожалеть.
«Богомол» в отдалении уснул, свесив набок голову в нелепом плоском шлеме. Его ржавые суставы казались обломками буровой установки. Развалины Кремля с ярко освещенной «тарелкой» напоминали сюрреалистический пейзаж какого-нибудь приключенческого фильма. Часть стены Сената, подсвеченная огнями, казалась слишком зловещей на фоне «тарелки». Неужели «они» разбабахали Кремль и город, а я и не заметил из семнадцатого века? – думал Костя. От таких мыслей по спине пробегал мороз. Только бы Амтант не оплошал, только бы не оплошал. Костя перелез через камни. Боль в мышцах и немощность на какой-то момент оставили его. Казалось, он снова стал ловким и вертким, каким был в Чернобыльской Зоне. Он вспомнил, как со страху прошел через два минных поля и перепрыгнул через две стены, находившихся под напряжением. Повезло ему тогда необычайно и долго потом везло – до самого выхода из Зоны. Ред Бараско помог, с удовлетворением думал Костя.
Он обошел «богомола», то бишь палассита справа, стараясь не особенно шуметь, и уже соображать, что эти «богомолы» давние, что им никак не меньше десяти лет, и, похоже, «тарелка» здесь ни при чем, раз ей всего три месяца. Несуразица какая-то, подумал он, ничего не сходится. Лишние пазлы. Не получается общая картинка. Густые заросли татарника и лопухов стояли стеной. Какие-то лианы с колючками цеплялись за одежду и мешали передвигаться. К тому же патроны в дисках, как казалось Косте, гремели на всю округу, но на фоне гула «тарелки» это была сущая ерунда.
Серегу Гнездилова Костя нагнал в том момент, когда Иван Лопухин встал и в открытую пошел к подводе.
– Что?! Что он делает?! – невольно воскликнул Костя с испугом в голосе.
Прежде всего он подумал о Верке. Как же она жить будет без отца?
– Я ему тоже твердил, я ему говорил… – стал оправдываться Гнездилов, ничуть не удивившись появлению Кости. – Но разве он меня послушается.
– Для него, куда ни кинь, везде клин, – объяснил Костя, на всякий случай выбирая самый удобный для стрельбы сектор. – Вернется без Серко, запорют на той же самой конюшне, попадет в руки к «жабакам» – съедят с потрохами. Что лучше?
– Лучше вернуться с конем, – отозвался Гнездилов. – Только я не пойму ничего, при чем здесь «тарелка»? Это ведь Зона! А «тарелки» не делают Зоны. Это аксиома.
Костя только хмыкнул. Ишь, разбирается, подумал он и согласился:
– Зона, но, видать, не та, не классическая, к которой все привыкли, а лишь имитация, чтобы люди не особенно мучились всякими проблемами и не задавали себе глупых вопросов: «Что это такое новенькое?!», а боролись именно с Зоной. А как известно, с Зоной бороться невозможно. Это природная данность, от нее не отмахнуться.
Больше он ничего не успел добавить и не успел порассуждать над очевидными вещами: Иван Лопухин подошел к Серко, обнял его, и никто не закричал: «Караул!», никто не забегал, не завыл, только «тарелка» загудела, как показалось Косте, еще громче. Может, пронесет? – подумал он с тайной надеждой. Серко тихо заржал.
Гнездилов возмущенно засопел. Ему тоже не нравилась ситуация, но он в ней разбирался еще меньше, чем Костя.
Костя с тревогой подумал о темной Москве, лежащей за пределами Кремля. Похоже, возвращаться некуда. Нет там ничего – пустыня, холодная и выгоревшая. Эта новая неопределенность беспокоила его точно так же, как и непонятная «тарелка». Почему она здесь очутилась?
Гнездилов вдруг сказал:
– Такое ощущение… что… произошла война…
Точно, осенило Костю, как я сам не догадался. Третья мировая! Эти развалины, и мертвая Москва. Ведь по-другому не бывает. Но тут его внимание снова привлек Иван Лопухин. Тот, уже не таясь, взял Серко под уздцы и стал поворачивать телегу влево, в сторону Тайницкого сада. Телега скрипела и стонала, разбитая тяжелыми грузами. Серко от радости попытался взбрыкнуть. Колесо наскочило на камень. Лопухин наклонился, чтобы убрать его. Тут его заметили. К нему уже бежали длинноногие «богомолы» и большеголовые «жабаки», а также «нитридо-платиноиды» – все, кроме «фракталов». Они со своими дрессированными «дронами» на этот раз остались возле «тарелки». «Дроны» сделались видимыми и послушно, как собаки, караулили рабов, то бишь москвичей, а «фракталы» занервничали и забегали в лучах света еще быстрее.
Интересно, кто из них главнее, – думал Костя, выбирая цель, – «жабаки» или «нитридо-платиноиды» и изготовился к стрельбе, поставив «флажок» на короткую очередь. На таком расстоянии он мог рассчитывать, только на то, что поразит «жабака». В «нитридо-платиноидов» следовало стрелять в упор, а в «богомолов» – по ногам, в симбонановолокна. Вот тогда-то Костя и понял, что они сейчас с Гнездиловым лягут здесь костьми и хотел было уже отослать парня к Верке, чтобы хотя бы они спаслись, но нервозность, которая возникла возле телеги, вдруг исчезла, словно ее и не было. Костя почувствовал себя уверенным и спокойным, словно уже выиграл все сражения, хотя в который раз пожалел, что «титан» вышел из строя. Сейчас бы я все слышал и знал, что делать, подумал он. Между тем Иван Лопухин преспокойно откинул камень в сторону, разогнулся и что-то стал отвечать «жабаку» и «нитридо-платиноидам» в образе майора Базлова. Потом случилось совсем невероятное: «жабак» что-то спросил у «богомолов», подбежавших к телеге, и они дружно закивали своими лошадиными головами в чудаковатых касках типа чуча.
– Фу-у-у… – все понял Костя. – Теперь бы только отпустили его.
Лопухин несколько раз показал на свою перевязанную голову, потом – на Серко, подводу и в направлении Тайницкой башни, и главный «жабак», совсем как человек, устало махнул рукой, что означало одно: катись на все четыре стороны. Должно быть, он согласился с доводами человека. Да и действительно, чем может быть опасен человек из семнадцатого века? Даже если он кому-то что-то расскажет, ему не поверят, сразу потащат в пыточную, чтобы узнать, кому он продался, а заодно изгнать беса. Поэтому, скорее всего, он будет молчать, как рыба об лед, чтобы не прослыть белой вороной и не накликать на себя беду. Слава богу, подумал Костя, что старший сержант Хамзя занят совсем другими делами, но тут же вспомнил об Амтанте. Тревога закралась в его сердце: он вот-вот должен был появиться вместе с этим сержантом. Лишь бы все вышло, подумал Костя, лишь бы все вышло, как я задумал. Он вовсе не был уверен в успехе и надеялся лишь на жадность и глупость Хамзя. А вдруг Хамзя окажется умнее и никуда не пойдет? У меня всегда так – какая-нибудь мелочь рушит все планы, даже самые лучшие, думал Костя, держа пальцы скрещенными.
«Богомолы», то бишь паласситы расступились, вяло поворачивая своими длинными, как телеграфные столбы, тела, «нитридо-платиноиды» в образе майора Базлова чуть ли не отдали честь, и Иван Лопухин повел Серко в сторону спуска к Тайницкой Башне – вначале не очень уверенно, оглядываясь, потом – все быстрее и быстрее, а потом и вовсе пропал в темноте ночи.
Хорошо, хоть он спасется, вздохнул Костя и почувствовал, как по лицу струится холодный пот, хотя теплой летней ночи никто не отменял.
– Уходим! – скомандовал он.
Верку они с Гнездиловым подцепили в тот момент, когда пробегали мимо. Кошка Дуська доверчиво прыгнула ему на плечо и потерлась о шею.
Они, как ветер, понеслись к Тайницкой башне, перепрыгивая через груды кирпичей, сцементированные раствором, через бревна, некогда служившие перекрытиями, через колонны, которые некогда подпирали портики, понеслись, разумеется, не по прямой, а вдоль разрушенной Кремлевской стены, путаясь в лианах и колючем татарнике. Со стороны города тянуло давнишней гарью пожарищ. Далеко-далеко горел одинокий огонек. Кто там? Горожане? Бродяги? Случайно выжившие? – думал Костя. Бедная страна! Бедный народ! И не было здесь никакой войны – а одно сплошное недоразумение. Господи, ну не могут же все несчастья быть в одном месте, не могут!
Тело дало о себе знать в самый неподходящий момент. Оно снова сделалось слабым и непослушным. Костя закашлялся, но не остановился. Сердце билось где-то в горле, в висках пульсировала боль. В тот момент, когда перед глазами поплыли круги и земля словно вздыбилась под ногами, он потерял связь с реальностью, и пришел в себя оттого, что Гнездилов лил ему воду на голову прямо из хабара-кормильца. На этот раз хабар не поскупился, и Костя мгновенно промок до нитки. Тонкий, как паутина, комбинезон не шел ни в какое сравнение с универсальным «титаном».
– Что? Что случилось? – встрепенулся Костя.
– Ты просто упал, – растерянно объяснил Гнездилов.
Верка стояла поодаль, испуганно прислушиваясь к чему-то, чего еще не слышал Костя. Лишенный «титана», он сделался беспомощным и слабым.
– Все, все… хватит… – с трудом произнес он, – дай попить, – и пил до тех пор, пока жидкость не забулькала в горле.
После этого он сел, ощущая во рту вкус сухого белого вина. Силы возвращались. Голова уже не кружилась, но подняться он почему-то боялся. И вдруг понял, что они неслучайно застряли посреди развалин. «Анцитаур», старый надежный приятель, наконец вспомнил о нем. Что-то должно было произойти.
Верка сказала:
– Кажись, кто-то идет...
Костя и сам ощутил подрагивание земли. Так могли ходить только «богомолы». Над развалинами Военной школы возникли две головы в идиотских касках чуча – Амтант и старший сержант Хамзя. Амтант самозабвенно врал:
– Где-то здесь… точно помню… дыра в земле, а там… ой, чего там только нет… Век бы ел и ел… вкуснотища…
– Чего?.. – загипнотизированно спрашивал Хамзя и облизывался.
Его толстые вывернутые губы блестели от горчицы и ливерной колбасы. А еще, должно быть, старший сержант Хамзя предвкушал крепкие спиртные напитки, к которым пристрастился здесь, на Земле, и которые оказались очень и очень вкусными, а главное – полезными.
– Сунь только руку… – уверял его Амтант, – а там Клондайк!
Откуда он знает о Клондайке? – удивился Костя, но тут же сообразил, что «богомолов» специально готовили для Земли и набивали им головы всякой исторической всячиной.
Амтант с Хамзей обогнули угол Военной школы и вышли на дорогу, ведущую к Спасской башне.
– А что-нибудь покрепче есть? – Хамзя влил в себя остатки «кахетинского», зашвырнул бутылку в развалины, и она просвистела над Костиной головой, как ядро, выпущенное из пушки.
– Конечно, есть, – уверял Амтант старшего сержанта Хамзю, – я и коньяк видел, и джин, и абсент…
– А чего сам не выпил? – с подозрением спросил Хамзя.
– Я к вам сразу побежал, как к своему непосредственному начальнику.
– Молодец! – снисходительно похвалил его старший сержант Хамзя. – Ценю. Даже уважаю. А ты никому больше не говорил? – испугался он, и, должно быть, подумал о своем непосредственном начальнике – капитане Бухойфе, с которым не хотел делиться.
– Нет, что вы! – воскликнул Амтант. – Как можно?! Только вам!
– Молодец! Ценю! Ну, и где он, этот буфет? – Хамзя оглядел развалины, лежащие в тени обгорелых стен.
– Да вот где-то здесь, – Амтант, поднимая пыль и волоча за собой лианы, рыскал по камням, высекая искры. – Сейчас найдем... Куда он денется… Была же здесь дыра… была…
Старший сержант в развалины лазить брезговал. Он, уперев руки в бока, наблюдал издали за Амтантом.
– Ищи, ищи, – говорил он, – если найдешь, я тебе, так и быть, дам выпить пару глотков водки. Сам понимаешь, рядовым не положено. Ну, а колбаса вся моя, и консервы мои. Эх, надо капитану отстегнуть, а там еще, не дай бог, «жабаки» подтянутся. Самому не хватит.
– Да мы понимаем… – все больше заикаясь, отвечал Амтант. – Здесь много чего.
– Ты губу-то не раскатывай! – оборвал его Хамзя. – Сказано, два глотка, значит, два глотка.
– Неужто мы без понятия? – стал оправдываться Амтант. – Неужто мы субординацию потеряли?
– Вот это ты молодец, вот это правильно… – поучал его старший сержант Хамзя. – Старший командир, он для тебя отец, друг и брат.
– Я же всей душой… Я ж не спорю… два глотка, так два глотка… где же этот?.. – Амтант шарил по развалинам, ища, разумеется, не пресловутый буфет, а Костю.
– Нашел?
– Да нет еще…
Несомненно, он вот-вот готов был потерять чувство самообладания. Костя понял: еще мгновение и Амтант с криком: «Спасайся!» побежит в сторону города, где у него не было ни единого шанса выжить. Старший сержант Хамзя его, конечно же, подстрелит, и этого нельзя было допустить. Костя привстал. Амтант его заметил и замер, словно наступил на мину-лягушку.
– Ну что, нашел?! – окликнул его старший сержант Хамзя.
Амтант, изображая полного идиота, заторможено повернулся на окрик и односложно ответил:
– Ага… – и даже забыл закрыть большегубый рот.
– Погоди! Я сам! – старший сержант Хамзя, высоко задирая ноги, брезгливо полез в развалины, совсем как человек, боясь запачкаться в пыли.
Все это время Костя шептал Амтанту:
– Отцепи «пермендюр», отцепи!
Но на Амтанта словно нашел столбняк. Он только смотрел на Костю и глупо улыбался. Костя все понял и зашипел:
– Прячься!
Серега Гнездилов сразу же куда-то исчез, испарился, будто его и не было. Верка дернулась, но почему-то осталась на месте, во все глаза глядя на Костю. Кошка Дуська, сидя на плече у Кости, приготовилась орать благим матом.
– Погоди… не доставай! – командовал старший сержант Хамзя. – Я сам, а то подавишь… испортишь хорошие вещи… там колбаса, наверное… изюм… я изюм люблю… а лучше семечки. Здесь, на Земле, чудные семечки. Я один раз ел. Я тебя тоже угощу, ты не думай, я не жадный, – наставительно говорил старший сержант, выбирая, куда бы ступить.
Вмятина в доспехах у него чуть ниже живота походила на деформированную крышку от унитаза. Из-за этого Хамзя подволакивал левую ногу, но не терял достоинства старшего сержанта.
Костя со своим дробовиком модели АА-24 почувствовал себя против него примерно так, как индеец с луком против кремневых ружей. Завалю, если только очень и очень повезет, подумал он.
Первым, кого увидел старший сержант Хамзя, была кошка Дуся, точнее, ее глаза. Они светились в темноте, как два зеленых прожектора. Хамзя, конечно же, видел земных кошек, но не знал свойств их глаз. Он так и замер с поднятой ногой, приняв зеленый свет за нечто опасное. Это дало возможность Косте переместиться на шаг влево, и тут кошка Дуся выгнулась, запыхтела, напряглась и завыла диким голосом на всю вселенную. Она в свою очередь никогда не видела «богомолов», и ее ужасу не было предела. В довершение ко всему она выпустила когти и вцепилась в плечо Кости со всей кошачьей дури. Даже хваленый комбинезон не выдержал ее когтей. Костя от боли дернулся, словно ему в плечо впилась змея, и первый выстрел, направленный в икру Хамзе, пришелся мимо.
Вот то, чего я все время опасался, пронеслось в голове у Кости, пока он передергивал затвор.
Старший сержант Хамзя, как опытный боец, начал уходить с линии стрельбы, одновременно направляя в сторону зеленых кошачьих глаз «пермендюр», но ни переступить через Костю, ни тем более выстрелить он просто не успел – сказывалась травма низа живота. «Бах!!!» Страшная боль пронзила его. Опорная нога лишилась мышцы из симбонановолокон. Он стал заваливаться на бок, все еще стараясь поймать в прицел фосфоресцирующие глаза кошки Дуси и почему-то думая, что провалился в яму. Однако от грохота выстрелов Дуська возьми и сигани в развалины. Верка бросилась следом. И это было хорошо, потому что она не видела, как добили старшего сержанта Хамзю. И хотя он принадлежал к расе «механоидов» и, стало быть, не обладал душой, но картина смерти даже «механоида» не предназначалась для слабой девичьей души. Впрочем, если бы не Амтант, Костя не справился бы с Хамзей. Самое большее, на что он мог рассчитывать – это обездвижить его. К счастью, в ближнем бою «богомол» оказался совершенно беспомощным, как мамонт против толпы троглодитов, которые побеждали копьем и умением.
Костя успел выстрелить еще один раз, целясь в другую ногу, но стальные щитки, прикрывающие голень, уберегли мышцы от картечи, и Хамзя, стоя на колене, взял упреждение и выстрелил, причем из обоих стволов сразу. Если бы Костя никогда не имел бы дело с «богомолами», то он наверняка погиб бы, но он просто упал вперед, и два огнедышащих шара пронеслись над ним, как бомбы из жерла вулкана, врезались в развалины и подняли столб дыма и пепла. И следующего залпа в упор он тоже избежал, откатившись в сторону, хотя у него заложило уши, а в голове зазвонили колокола. А потом вдруг наступила гробовая тишина. Костя, не глядя, вскинул дробовик, выстрелил в упор два раза и увидел, что старший сержант Хамзя стоит на одном колене, безвольно опустив руки и покачиваясь, а из его груди вырывается столб пламени. Может, это и была его душа, вместе с которой выгорала биоэлектронная начинка, Тут только Костя сообразил, что своим спасением обязан Амтанту, который держал «пермендюр», все еще направленным на старшего сержанта Хамзю. Ствол «пермендюра» курился, а физиономия у Амтанта была самая что ни на есть счастливая. Отвел он душу – расправился одним махом с ненавистным сержантом.
– Молодец! – крикнул Костя. – Здорово ты его, очень-очень здорово! И очень ко времени! Больше не стреляй, не надо, побереги… – он не успел договорить.
Старший сержант Хамзя, от которого остался один металлический каркас, рухнул лицом вперед, как колосс острова Пасхи, едва не придавив Костю.
Во все стороны полетела пыль и мелкие камни.
– Отцепляй «пермендюр»! – приказал Костя, не дожидаясь, когда над телом старшего сержанта опадет пламя и рассеется пыль.
Больше всего он боялся, что на звуки выстрелов и столб пыли сбегутся «богомолы», «жабаки» «нитридо-платиноиды» и «протеиновые матриксы». Воюй после этого с толпой.
Амтант пришел в себя:
– Хозяин…
– Что? – спросил Костя, возясь с «пермендюром» старшего сержанта Хамзя.
– Простите меня…
Откуда-то вынырнул Серега Гнездилов и с восхищением произнес:
– Здорово ты его!
– Это не я, – громко, как глухой, ответил Костя. – Это Амтант… – и подмигнул ему.
Амтант понял, что его простили, и расплылся в улыбке.
– Твой знакомый, что ли?
– Ну, в общем… Друг, можно сказать…
– Да… хозяин, – подтвердил Амтант, с лица которого еще не сошла счастливая улыбка.
– Хороший друг! – восхитился Серега Гнездилов, оглядывая Амтанта с ног до головы. – Хотел бы я иметь такого друга. Но все равно я бы так не смог! – добавил он, отцепляя «пермендюр» с правой руки сержанта Хамзя. – Это ж надо – завалить такую машину! Это ж надо! – твердил он на все лады, возясь с тугими ремнями.
Костя оглядел неподвижную тушу Хамзя. Действительно, повезло нам несказанно.

***
Закона подлости еще никто не отменял. Не успел они отцепить «пермендюры», как затряслась земля.
– Вера!.. – в ужасе крикнул Костя.
– Я здесь!
Верка вынырнула из развалин, прижимая к груди кошку. Перепачканная, взъерошенная, но счастливая. Глаза ее горели голубым огнем, а распущенная коса развевалась словно боевое знамя.
– Пулей беги к Тайницким воротам!
Костя боялся лишний раз взглянуть на нее, чтобы не изменить решение.
– Зачем?! Я не могу! – она в знак протеста перекинула косу со спины на грудь. – Я останусь здесь!
– Я тебе говорю, беги к отцу, и уходите домой!
– А ты?..
– Что я? – Костя мельком взглянул на «тарелку».
Ему показалось, что она словно бы парила над землей: то ли свет под ней сделался ярче, то ли она действительно приготовилась взлетать. Он снова посмотрел на Верку.
– Ты… ты… ты… – она не знала, как сформулировать мысль, – ты пойдешь с нами?..
Господи! – подумал он, я еще не знаю! Но мысль остаться в семнадцатом веке взбудоражила его воображение. Это ж сколько всего можно там накрутить, скорректировать историю, чтобы в России потом лучше жилось, технологий всяческих напридумывать, оружие, электричество завести, флот построить, обогнать в развитии весь белый свет, царю-батюшке помочь. Но одновременно ему в голову пришла другая мысль: этот же самый царь-батюшка посадит тебя на кол как колдуна и чернокнижника, и все дела. У него аж мороз по коже пробежал от такой провидческой мысли. Будешь ты там, как белая ворона, и врагов у тебя будет немерено, и не поможет тебе никакой «анцитаур». Может, он в семнадцатом веке вообще работать не будет? Единственный огромный плюс – Верка Лопухина. Но долго ли я в нее еще буду влюблен, неизвестно. Поставят на конюшню за лошадьми ухаживать, вот все достижения.
– Я не знаю! – крикнул он. – Видишь, какая заваруха! Беги!
– Еще чего! – воскликнула она, глядя на него во все глаза.
Черт! Может, это и есть то, чего я искал всю жизнь? – подумал он, не зная еще, что он точно так же прав, как и неправ, что все в жизни равнозначно, если отнестись беспристрастно, что миром правит случай, а не воля, потому что воля тоже относительна.
Топот приближался. Вот-вот должны были показаться быстрые на ногу «богомолы».
– Беги! Кому сказал! – он едва не кинулся к ней, чтобы прогнать силой.
– Никуда я не побегу! – топнула она ногой в лапте.
– Ладно! – Костя махнул рукой. – Тогда спрячься где-нибудь подальше и не высовывайся!
Верка радостно подскочила к нему, чмокнула в щеку и кинулась куда-то в темноту. Кошка Дуська напоследок жалобно мяукнула: «Мяу-у-у…» Впечатлений о «третьем мире» ей хватило на всю оставшуюся жизнь.
– Серега! – Костя показал Гнездилову налево. – Береги заряды! Помни, что основная цель – «тарелка»!
Сам же побежал направо, где лучи света вырывались из-за угла, как корона Солнца из-за Луны.
– А мне что делать? – спросил Амтант так, словно его обделили вниманием, и он готов был обидеться.
– А ты в центре! – приказал Костя на бегу. – Да сядь ты в конце концов или даже ложись, а то такая мишень, убью сразу же.
«Пермендюр» был тяжелым, как чугунная батарея. Но Костя на одном адреналине дотащил его до угловой стены и, заслонившись от света рукой, выглянул из-за ней. В который раз он пожалел, что лишился экзокомбеза «титан». Сейчас бы опустил фильтры и спокойно выбрал, куда стрелять, подумал он.
Большеротые «жабаки» еще не сообразили, что произошло, и поэтому действовали не очень расторопно. Трое в балахонах голубого цвета приближались к тому месту, где сидел Костя, двое чуть левее как раз выходили под выстрел Амтанта. За ними, как телеграфные столбы, маячили «богомолы». Без команды они не желали делать и шага. «Жабаки» тащили вполне земное оружие: автоматы модели АК.
Ладно, подумал Костя, он вдруг обрел спокойствие и уверенность, сейчас мы поговорим на понятном вам языке. Он решил беречь заряды, да и, честно говоря, не успел бы привести «пермендюр» в боевое положение, поэтому первые залпы очередью дал из дробовика АА-24, хотя это было глупо: три выстрела в цель, а остальные в белый свет, как в копеечку. Однако три «жабака» в балахонах голубого света, попавшие под его картечь, не добежали до асфальтовой дорожки, засыпанный битыми кирпичами и известковым мусором. Один из них словно споткнулся на бегу и упал ничком, второй закрутился, как юла, и исчез из поля зрения среди камней. Третий рухнул, как подкошенный, и уставился в ночное небо, словно увидел там что-то необычное.
Наступила странная тишина. Должно быть, там, у «блюдца», соображали, что произошло: то ли «богомолы» восстали, то ли горожане взбунтовались. На помощь «жабакам» уже спешили «фракталы» со своими «дронами», вновь ставшими невидимыми, а где-то повыше мелькали «протеиновые матриксы», нервно выпуская из лап ветвистые разряды молний. В воздухе запахло грозой.
Ну все, понял Костя, сейчас или никогда.
– Стреляйте! Стреляйте по «тарелке»!
Он схватил тяжеленный «пермендюр», крякнув от натуги, положил его на стену, откинул шторку индикатора количества зарядов и совместил ее с раструбом на конце ствола. Там, в прицеле, находилась злополучная «тарелка», из-за которой заварился весь этот сыр-бор, из-за которой погиб Захарыч, Софринская особая бригада оперативного назначения, Кремль и, похоже – вся Россия. С этими мыслями он нажал на гашетку.
«Бах-х-х!» – «пермендюр» выплюнул белесый, как снежный ком, шар, который потащил за собой кольца белого дыма. Костя смотрел, как зачарованный. Уже над ним визжали пули, уже такие же белые шары тянулись в его сторону, уже голубые молнии, словно корона, вспыхивали все ближе и ближе. А он все смотрел и смотрел туда, где от его выстрела зависела, быть может, судьбы всей России. Левее тоже кто-то выстрелил, но неумело – так, что белесый шар взорвался, коснувшись земли где-то между «тарелкой» и «богомолами». В воздух, как от двухсотмиллиметрового снаряда, со страшным грохотом взметнулся столб земли и пыли. На какое-то мгновение все остальные звуки пропали. Потом миниатюрный гриб осел, расстелился над землей, и стало слышно, как кричат раненые «богомолы» и «жабаки».
Куда конкретно метил Костя, он и сам не понял. «Тарелка» была такой необъятной, такой огромной, как стадион, что грех было промахнуться. Только на маковке, где сияла и горела рубка в виде серпа, подобно солнцу вспыхнула маленькая темная точка, но ничего конкретного не произошло, то есть не взорвалось, не загорелось, не ухнуло, как до этого ухнул снаряд «пермендюра».
Что заставило Костю подхватить тяжеленный «пермендюр» и дернуть вправо, к развалинам Сената, он и сам не понял. Должно быть, отчаяние, или «анцитаур» постарался.
Спустя мгновение там, где он сидел, выросло облако дыма и пепла, а бухнуло так, что уши заложило еще сильнее, и он подумал, что соотношение сил не в их пользу, что зря он влез в эту авантюру с самого начал и что это конец. Забьют, как мамонтов, подумал он на бегу.

Эпилог
Пат в два хода

Кто-то шустро обогнал его – только дым завертелся кольцами. Мелькнули стальная нога и рука с зажатым в нем «пермендюром».
– Амтант! – что есть силы заорал Костя.
– Да, хозяин…
Из дыма вынырнуло испуганное лицо «богомола». Костя без сил плюхнулся на камень. Одно плечо оттягивал дробовик АА-24, другое – «пермендюр». На боку висел единственный запасной диск. Позади рвалось и гремело: «богомолы» добивали их позиции.
– Где Серега?
– Кажись… – Амтант испуганно оглянулся, словно был в чем-то виноват. – Побежал в Тайницкий сад.
– А ты куда?
– А я за вами… хозяин, – Амтант посмотрел на него преданно и нежно, как смотрит нянька на нерадивое дитя.
Не понравилось это Косте. Хотел он возразить, что он вовсе не хозяин, да не ко времени было выяснять отношения.
– Вот что я думаю! – закричал Костя, стараясь перекричать звуки взрывов. – Сейчас мы ее обежим и ударим со стороны Арсенала.
Амтант что-то хотел возразить, да не успел: из дыма и пыли, пошатываясь, выскочил Серега Гнездилов. Тяжеленный «пермендюр» заставлял его крениться, будто он тащил ведро с раствором. Из правого уха у Сереги текла кровь.
– Да ты ранен? – закричал Костя и потянулся к аптечке.
– Да какая это рана?! – закричал в ответ Гнездилов, размазывая кровь по щеке. – Скорее, контужен.
– На хоть! – Костя сунул ему клочок ваты и флакон с зеленкой и тут же отвлекся: в разрывах дыма мелькнул кто-то. Когда же он повернулся и снова посмотрел на Гнездилова, тот был весь зеленым с ног до головы и с блаженной улыбкой на губах продолжал мазаться, словно в этом заключался смысл жизни. Белыми остались лишь ресницы и макушка на голове.
– Хозяин!
Но недаром Костя целился в развалины Военной школы: оттуда вынырнул «протеиновый матрикс», то бишь гребнистый «песиголовец». Они выстрелили одновременно. Запахло озоном. Костя попал «протеиновому матриксу» в крыло, а тот в свою очередь запустил ветвистую молнию прямиком в Амтанта, благо он оказался самым высоким. «Бах-х-х! Бах-х-х! Бах-х-х!..» – Костя разделал «протеинового матрикса» под орех: в одну сторону отлетели блестящая кираса, в другую – набедренники и крылья.
Амтант наклонился, как журавль над колодцем и потряс головой:
– Левая полуось моста сгорела. Сейчас… заменю…
Пришлось Косте отстреливаться теперь уже из «пермендюра», тратить драгоценные заряды на банальную перестрелку. В ответ из дыма периодически вылетали белесые шары, но ни один из них не достиг своей цели. Амтант стоял, как парализованный. Через целую минуту он произнес загробным голосом:
– Действую… действую… действую! Можно бежать!
Костя с облегчением вскочил, и они понеслись дальше, пересекая развалины Сената поперек. Если Костя и Серега делали три здоровенных шага, то Амтант – один маленький, поэтому он каждый раз останавливался, поджидая их.
– Сейчас ударим со стороны Арсенала! – прокричал Костя.
– А? Что ты сказал? – переспросил контуженный Гнездилов.
– Хорошо бы! – радостно согласился Амтант. – Только… только… только это ничего не даст!
– Почему? – Костя даже притормозил от удивления и, споткнувшись о глыбу кирпичей, сцементированные раствором, едва не упал. Перспектива свалиться еще раз в какую-нибудь трещину пугала его больше всего.
Гнездилов с удовольствием бухнулся рядом и снова стал мазаться зеленкой. Пришлось Косте отобрать ее у него.
– С детства люблю запах зеленки, – признался Гнездилов. – Чуть ли не пил ее, мать по шее давала. Поэтому у нас зеленки никогда не было. А йод мне не идет. Пробовал, но не идет, не тот букет.
Костя посмотрел на него и засмеялся. Гнездилов засмеялся минутой позже. Даже Амтант хихикнул, хотя, конечно, ничего не понял из услышанного, потому что был из другой культуры.
Стало тише. Взрывы прекратились. Должно быть, «жабаки» и прочие обитатели «тарелки» «захватили» развалины Военной школы.
– А вояки из них аховые, – высказался Гнездилов.
Костя с тревогой подумал, что Верка с кошкой наверняка убежала к Тайницким воротам. Хорошо бы так, а если не убежала? Нет, Верка не дура, она сообразит. Она шустрая. Да и кошка Дуська не даст ей наделать глупостей.
Амтант вдруг поведал кающимся голосом:
– «Тарелка», как я слышал, защищена магнитным полем.
– Как ты сказал?! – воскликнул Костя.
– Защищена магнитным полем…
– А что ж ты раньше молчал?!
– Так кто ж знал… что мы будем пулять по «тарелке»? Я думал, по «жабакам» и по «протеиновым матриксам».
Хотел Костя выругаться, да не смог. Сам виноват, подумал он, полез, не разобравшись, как Софринская бригада, как генерал Берлинский, который сунул меня на убой.
– Единственное слабое место – вход в «тарелку», – сообщил Амтант все тем же кающимся голосом.
Несомненно, он понимал свою вину, но от этого было не легче.
– Куда? – Костя едва не уронил «пермендюр» в какую-то темную расщелину, но в последний момент ухватил его за ремешок. Сердце у него екнуло. Он с трудом вытянул тяжеленный «пермендюр» и сразу устал, словно тащил трактор из болота.
– Ну туда, откуда они выходят, – упавшим голосом пояснил Амтант.
– Отлично, сейчас туда и врежем! – обрадовался Костя, выпрямляясь.
Пот катил по нему градом. Колени предательски тряслись. Поясница разламывалась, но Костя не обращал внимания на такие мелочи.
– По «тарелке» стрелять бесполезно. Они ее уже отремонтировали, – стал рассказывать Амтант. – Они ж когда упали, то стали запрашивать помощь, я так думаю, и солдат, то бишь нас поднапрягли. У меня большие подозрения, что «жабаки» нас с собой не возьмут.
– Почему? – спросил Костя, скатываясь с крутых развалин в темный Сенатский сквер, где от деревьев остались одни косые пеньки. И хотя сквер тоже был завален камнями разной величины, передвигаться стало не в пример легче.
Он выдохся окончательно, и силы у него были на исходе. Попросить же Амтанта помочь он считал ниже своего достоинства. Вот и тащил тяжеленный «пермендюр», как каторжник цепь с ядром. Серега был не в счет. Его мотало, как пламя свечи на сквозняке. Но, к чести своей, «пермендюр» из рук он не выпустил, а нес его нежно, словно родного ребенка.
Амтант шагнул следом и сказал:
– А зачем мы им нужны? Так и будем здесь шляться, пока энергия не кончится. Нас никто не будет искать.
– Где «здесь»? – спросил Костя, словно из житейского интереса, его уже била дрожь от досады на самого себя.
– В вашем двадцать втором веке.
– Как?.. – Костя от изумления сел на ближайший камень. – У тебя больше никаких новостей про запас нет? – ехидным голосом спросил он.
– Нет… хозяин… – совсем уже по-идиотски ответил Амтант.
Костя едва его не пожалел. Ему окончательно поплохело. Вот что я упустил! – стукнул он себя по лбу. Это ж надо было так опростоволоситься. Ведь ясно же, что есть еще одно время, раз «они» шлялись по семнадцатому веку, как у себя дома. Получается, что «жабаки» большие мастера по этой части – шастать туда-сюда, куда заблагорассудится. Как я раньше не сообразил! Правда, что мне это дало бы? Он вспомнил все события последний трех дней. Они были настолько непредсказуемыми, настолько случайными, что предугадать их было невозможно, за исключением только того факта, что его – Костю – преднамеренно водили за нос. Значит, чего-то опасались? А чего? Ответа у него не было, кроме самого фантастического предположения, что конкретно его – Константина Сабурова – «они» боялись и не пущали дальше двадцать первого века. Предположение было таким зыбким, что Костя вначале даже в него не поверил. Весь предыдущий опыт жизни говорил ему, что герой из него аховый, что так в жизни не бывает, ну разве только что из-за «анцитаура»? Сейчас и проверим это, подумал он, не веря самому себе.
Гнездилов пробормотал:
– А я тебе давно хотел сказать, что мы не у себя дома. Я давно подозревал, что нас куда-то не туда затащили.
– «Третий мир» – это и есть двадцать второй век, – будничным голосом сообщил Амтант. – Так что если подорвем «тарелку», то быть может, что-то изменится.
Ага, тупо подумал Костя. В голове у него творился маленький бардак. Так вот что случится в двадцать втором веке – Третья мировая. Костя покосился на Амтанта, понимает ли он, что здесь вообще происходит? Но Амтант был как никогда серьезен и готов к действию, как и положено «механоиду» и солдату. Костя даже позавидовал его выдержке и готовности действовать в любой ситуации. Все равно не верю, подумал Костя. Стало быть, в двадцать втором веке Москвы не существует, поэтому «жабаки» и спрятали в нем «тарелку», хотя на самом деле она упала в двадцать первом веке и фактически будет уходить через него же. А если не уйдут, если «они» здесь навечно застрянут?! Ведь может быть такой вариант? Может. Вдруг им здесь понравится? Значит, в нашем, двадцать первом веке будет вечный бардак, и Москве конец. И России тоже. Конкуренты, почувствовав слабость, навалятся со всех сторон. Ладно, подумал он, не будем забивать голову. Наше дело маленькое. Сейчас разбабахаем «тарелку», и будь что будет. Ведь если мы ее разбабахаем здесь, в будущем, то в настоящем, двадцать первом веке все встанет на свои места. Вот генерал Берлинский обрадуется, двинет свои бригады. А моим именем назовут улицу на окраине. Эта горестная мысль не покидала его давным-давно, и он ждал, когда же фортуна изменит ему. Ведь не может все время везти, думал он. Не может, даже если внутри тебя сидит «анцитаур».
Хватит нюни распускать, решил он и скомандовал:
– Проверить оружие!
– У меня полный комплект, – бодро сказал Гнездилов, и Костя, глянув на него, снова едва не рассмеялся.
Серега было похож на привидение: поперек лица шла широкая зеленая полоса, мочки носа, как и уши, и подбородок, и лоб тоже были зелеными.
– У меня девять зарядов, – доложил Амтант.
– И семь у меня, – сказал Костя, – не считая дробовика.
Арсенал был темен и мрачен. Сюда не попади лучи от «тарелки», и Костя впервые осознал, какая она огромная.
– Делаем так. Я иду первым. Сережа, за мной. Амтант – замыкающим. Больше пригибайся, чтобы тебя не заметили.
– Ага… – сказал Амтант, испуганно озираясь – над его головой в черное небо, как комета, пронесся белесый шар, выпущенный из «пермендюра».
– Если там кто-то есть, зачищаем, – Костя подумал о «жабаке» который ел человеческую ногу. – Будем надеяться, что никого нет, – добавил он. – А потом по команде бьем исключительно по днищу «тарелки». После первого залпа быстро меняем позицию. Вопросы есть? Вопросов нет. Побежали!
Теперь, когда дело приближалось к концу, он чувствовал некоторое облегчение, и «пермендюр» уже не казался таким тяжеленным. Его мучила только одна мысль, как там Верка с отцом, сумеют ли уйти через Тайницкую башню?
Они пересекли Сенатский сквер и очутились в Арсенале. Амтанту для этого понадобилось сделать один шаг, всего лишь больше обычного.
Развалины были пусты. Те комнаты, которые уцелели, носили следы проживания. Должно быть, здесь у них была кухня, с омерзением думал Костя, расшвыривая подозрительного вида подносы. Ему не хотелось думать, что бурые следы на них – это человеческая кровь.
Серега Гнездилов выбрал себе комнату, где было много столов и стульев. Амтант, который, разумеется, не мог поместиться ни в одной из уцелевших помещений, пристроился там, где некогда была Кремлевская стена, и подал голос:
– Я готов, хозяин.
– Внимание! Первый выстрел пристрелочный. Смотрим, куда попали. Потом два одиночных, и меняем позицию. На всякий пожарный оставить по одному выстрелу про запас.
Со стороны Арсенала, который находился в тени, «тарелка» была видна прекрасно. Прекрасно был виден и Тайницкий сад, вернее, то, что от него осталось: корявые стволы деревьев и заросли кустов.
«Бах-х-х!»
Гнездилов, который не умел стрелять из «пермендюра», отправил два первых шара куда-то в ночное небо, точнее, он-то метился в низ «тарелки», но белые шары скользнули поверху, рядом с рубкой. Костя попал в цель – туда, откуда появлялись «жабаки», «фракталы», «протеиновые матриксы» и «нитридо-платиноиды», все, как один в образе майора Базлова. Амтант тоже попал – аккурат в верхнюю треть входа.
«Бах-х-х! Бах-х-х!..»
Костя не стал рассматривать результаты своих усилий. Единственное, что он заметил – огни, которые сияли, как миллионы ламп, сделались слабее. Он перебежал вправо, через две комнаты, в которых не было потолка, замер в третьей, где над головой жалобно скрипела одинокая балка. Под скрип этой балки он положил «пермендюр» на подоконник и, прицелившись, выстрелил еще два раза: «Бах-х-х! Бах-х-х!..» Слева, похоже, из Сенатского сквера и справа из района Троицкой башни ударило дуплетом: «Бах-х-х! Бах-х-х!..»
«Тарелка» вовсе погасла. Ивановская и Соборная площади погрузились во тьму, словно «тарелка» испустила дух. Военная хитрость, подумал Костя. Не может быть. Не верю. Не победили еще! И понесся прочь, помня о скрипящей балке над головой и о том, что сейчас враги ударят по Арсеналу из всего, что у них есть под рукой, и начнется свистопляска. Не может быть, чтобы не ударили, думал он, перемещаясь еще правее и ежесекундно ожидая урагана взрывов и шквала осколков, и едва не угодил под массивное тело Амтанта, который в свою очередь двигался по-пластунски влево.
«Хрясь!» Ему показалось, что у него сломалась нога. В последний момент Амтант с легкостью перенес массивное тело через Костю.
– Ай!.. Хозяин! – Амтант отбросил «пермендюра» и всплеснул железными руками с присосками. – О, Боже! Что я наделал! Что я наделал!.. Как же так? Как же так? Какой я неловкий! Неужто сломали ногу?
– Спокойно, – сказал Костя и, помогая себе руками, принялся вытаскивать ногу, которая застряла между двумя острыми камнями.
Боли почему-то не было. Была пустота в голове. Потом возникла лихорадочная мысль о том, что делать дальше? Неужели все пропало? Вот она, та мелочь, которой я все время боялся и которая разрушит все наши планы. А ведь мы почти выиграли.
– Сейчас, сейчас, хозяин… – твердил Амтант, ползая вокруг него, и разгребая кирпичную крошку.
Нога по-прежнему не болела. Так бывает при очень сильном ударе, подумал Костя, когда в первый момент немеет тело. Он ждал боли, а она все не приходило, и вдруг он почувствовал, что может шевелить пальцами и даже голенью.
Амтант вытащил его ногу и с нежность хирурга стал хлопотать над ней.
– Подожди… – Костя сел и понял, в чем дело.
Удар как таковой был, просто Амтант вдавил его ногу в щель между камнями. В данном случае его уберег комбинезон из эластичной, как паутина, ткани.
Через мгновение Костя уже стоял на своих двоих.
– Вы чего здесь делаете?! – удивленно воскликнул появившийся Серега Гнездилов. – Там эти… как их делегация…
– Какая еще делегация? – изумился Костя, быстро приходя в себя.
– Парламентеры. Мира просят.
– Мира? Ха! Пойдем посмотрим. А ты сиди здесь, – приказал он Амтанту, – будешь прикрывать нас, если что.
– Есть прикрывать, если что, – ответил Амтант и схватил свой «пермендюр».
Костя, прихрамывая, подошел к краю развалин и выглянул. Светало. Небо из темно-синего бархата, стало ультрамариновым. Тарелка уже не была залита огнями, как прежде, только множество светлячков двигалось вокруг нее. Амтант с шумно вздохнул:
– Ты ведь не предашь меня, хозяин?
– С чего бы это? – спросил Костя.
– Ну… если они захотят забрать меня с собой?
– Твоя воля, с кем хочешь, с тем и оставайся.
– Я хочу с тобой, хозяин.
– Не называй меня так. Какой я тебе хозяин?
– Я больше не буду.
– Следи за нами внимательно. Если я махну рукой, бей одиночными по «тарелке», пока заряды не кончатся. Понял?
– Понял.
– Пошли!
Снизу кричали натужно:
– Не стреляйте, мы хотим поговорить.
Костя и Гнездилов спустились в Сенатский сквер.
– Пусть подойдет один! – крикнул Костя, держа «пермендюр» на уровне бедра. Руку он положил на гашетку.
От роя светлячков отделился один и неуверенно поплыл к ним. Когда он оказался рядом, Костя и Серега увидели, что это «жабак» в пурпурном балахоне.
– Дайте нам уйти, – попросил он, глядя почему-то туда, где прятался Амтант.
Ага, сообразил Костя, они знают, что нас трое.
– А что вы можете нам предложить?
– Мы знаем, кто ты.
– Откуда?
– В «Вековой книге времени» все записано. Там сказано, что появится человек, могущий противостоять, нам кочевникам времени.
– Так вы кочевники? – удивился Костя и посмотрел на индикатор количества зарядов. У него горело всего лишь две черточки. У Сереги, наверное, и того меньше, подумал Костя. Но этого достаточно, чтобы смести всех парламентеров.
– Мы принадлежим к народу каран-каратов.
– Очень приятно, – ответил Костя. – Что вы здесь делаете?
– Мы потерпели крушение.
– Это и так ясно. Мы догадались, – Костя подмигнул Сереге, мол, добились своего.
– У нас вышел из строя гравитационный модуль, и мы упали в центре города. Нам пришлось блокировать район, чтобы дождаться своих. Наконец мы отремонтировались и хотим улететь. Дай нам это сделать.
– А где гарантии, – спросил Костя, – что вы нас не обманываете?
Из темноты выступил не кто иной, как майор Базлов Олег Павлович. Его отличал от остальных майоров пистолет «пернач» за поясом.
– Теоретически мы хотели убить тебя еще в самом начале, но не могли этого сделать. И не можем до сих пор.
– Погоди… – попросил Костя, – так ты не человек?
– Я не человек, – нехорошо засмеялся Базлов. – Я «нитридо-платиноид».
– Почему ты не убил меня сразу?
– Я же говорю, я даже не мог подумать об этом. Любая мысль могла выдать меня с головой. Твой «анцитаур» был настороже. Поэтому меня запрограммировали тянуть время.
– Вы знаете об «анцитауре»? – удивился Костя.
– Мы знаем, кто когда родится и умрет на вашей планете. Мы знаем все! А «анцитаур» космического происхождения. Попал на Землю через Дыру в Зоне, которую вы называете Чернобыльской.
– Я догадался, – засмеялся польщенный Костя. – А Гнездилов? Гнездилов кто? – он посмотрел на Серегу, с ног до головы перепачканного зеленкой, и едва не рассмеялся.
Базлов пожал плечами:
– Я не знаю, может, человек, а может…
Костя не понял:
– Так кто он?
– Мы не знаем, кто он и откуда пришел. Он не наш.
– Да, не наш, – подтвердил «жабак» в пурпурном балахоне.
Из-за глоточных зубов он страшно шепелявил.
– Ладно, – согласился Костя, – взлетайте. А мы покараулим.
– Так не получится, – объяснил Базлов. – Если мы улетим, закроются коридоры в двадцать первый и семнадцатый века. Тогда вы останетесь здесь навечно.
– Хорошо, – согласился Костя, – мы уходим, но если что, вернемся и добьем вас.
– Не надо нас добивать, – самоуверенно возразил «жабак», – мы улетаем через полчаса. И даем слово больше не появляться на вашей планете.
– А люди? Горожане?
– Вернем прямо сейчас.

***
Через десять минут они стояли у Тайницкой башни. Первая и вторая партии москвичей «ушли» через ворота.
Верка тараторила:
– А уж как мы боялись! Но тятя сказал, что будем ждать до упора.
К ним подошел какой-то человек и сказал:
– Мне поручено вывести всех наших. Вы идете?
– Идите, мы за вами, – сказал Костя.
Настроение было, как на вокзале. Все понимали, что больше никогда не увидят друг друга. Иван Лопухин спросил:
– Водочки на посошок не найдется?
– Найдется, – ответил Костя и достал хабар-кормилец.
Они выпили. Досталось даже Амтанту, который так присосался к хабару, что Иван засмеялся:
– Лопнешь!
– Вкусная водка, никогда не пробовал, – оторвался Амтант, – когда еще такой выпью.
Верка боялась смотреть на Костю, и вообще, у него было такое ощущение, что между ними возникла стена. Не пойдет она со мной, понял он, отец отговорил, напугал чем-нибудь.
Наконец ворота открылись, они вошли и тотчас вышли в двадцать первом веке. Серко радостно тянул подводу, почуяв родную конюшню.
Костя вздохнул с облегчением: Москва и Кремль был целы. Не соврали каран-караты, подумал он. Однако на душе почему-то было тяжело.
– Ну что, пора прощаться? – сказал Серега Гнездилов, протягивая руку.
– Погоди, ты что, не с нами?
– Я всегда хотел пожить в древних веках, – объяснил Гнездилов. – Там интересней.
– Там же зеленки нет, – напомнил Костя.
– Ну и что? Зато простор и есть куда руки приложить.
Костя подумал, что Верка бросится к нему на шею, но она продолжила стоять рядом с отцом, а потом вообще отвернулась.
– Трогай, – сказал Лопухин и дернул вожжи.
Серко обрадовался и с ходу набрал скорость. Подвода затарахтела по асфальту.
– Ну бывайте, ребята! – крикнул Лопухин и запрыгнул в подводу, в которой уже сидела Верка.
– Может, свидимся? – крикнул Серега Гнездилов и побежал догонять.
– Погоди! Погоди! – Костя в два прыжка настиг его и сунул ему в руку хабар-кормилец. – На счастье!
Он стоял и смотрел, как отъезжает телега. Подошел Амтант:
– Хозяин…
Костя тяжело вздохнул и посмотрел на него:
– Ну что, идем к нашим, обрадуем их.
– Как скажешь, хозяин.
– Да не хозяин с тебе вовсе, а друг.
– Как скажешь… хозяин… – добавил Амтант и преданно шагнул вслед за Костей, который уверенным шагом направился к Спасским воротам.
Напоследок Костя оглянулся. Кольцо из белых лохматых облаков пропало, его место тут же заняли веселые тучи, и пошел теплый весенний дождь.

***
– Да-а-а… эта история не для фанфика, – философски изрек Бараско, обнимая Костю Сабурова. – С победой тебя, друг! Теперь ты настоящий черный сталкер!
– Ты в этом уверен?!
– Я был в этом уверен всегда! – очень серьезно сказал Ред Бараско. – Но мы обсудим это, когда ты отдохнешь и соберешься с мыслями. А пока, кажется, к тебе пришли…
– Кто?.. Где?.. – Костя завертел головой.
Он увидел ту, которую за эти три дня успел подзабыть и которую до сих пор любил: в конце аллеи стояла Лера с сияющими глазами.
Господи, какая я скотина, подумал он и быстро пошел, а потом побежал навстречу к ней.

Май-август 2010

© Михаил Белозёров, 2017
Дата публикации: 01.06.2017 11:30:14
Просмотров: 2653

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.