Вы ещё не с нами? Зарегистрируйтесь!

Вы наш автор? Представьтесь:

Забыли пароль?





Рассказики

Марк Андронников

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 30450 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Рецензии и отзывы
Версия для печати


КРАСИВАЯ ИСТОРИЯ

Мыльный пузырь летел, плавно покачиваясь на ветру. В нём с необычайной яркостью отражался окружающий мир. Его гладкие стенки отмечали всё. И подёрнутые дымом города, и редеющие леса, и заваленные мусором пустыри. Отражающееся в пузыре лишалось своей уродливой стороны и становилось более похожим на красивый несбыточный сон. Коптящие заводские трубы обращались в башни сказочных замков. Пеньки от вырубленных деревьев напоминали домики крохотных лесных жителей. Мазутные берега озёр и рек казались чёрной каймой, на вышиваемой великаном ткани. Заселённые беднотой трущобы получали вид пышных цветущих садов. Всё поблекшее и выцветшее обретало свежесть новизны. Разруха теряла свою разрушительную составляющую, которая превращалась скорее в пикантное качество. Мыльный пузырь превращал всё отражающееся в нём во что-то чудесное, в сказку. Он творил волшебную мыльную мечту. Поднимаясь всё выше к небу, пузырь, казалось, готов был облететь весь земной шар. Отразить всё, что встретит на своём пути. Но неожиданно он резко покачнулся, словно сбитая стрелой птица. Затем лопнул, брызнув во все стороны мыльными внутренностями. Исчез необыкновенный светлый мир, что он нёс в себе. Так уж повелось, что всему, как бы прекрасно оно ни было, приходит конец. Гибель красоты неизбежна. Она существует лишь короткое время. Озаряет, облегчает нам жизнь, дарит надежду, иллюзию счастья, а потом умирает. Красота - это лебединая песнь самого бытия.

ОЧЕРЕДЬ

Утро в обычной камбоджийской деревеньке с труднопроизносимым для европейца, но совершенно обыкновенным для Камбоджии названием, выдалось по-камбоджийски душным и жарким. Было как всегда солнечно. Царящие безмятежность и тишина нарушались лишь беспокойными обезьянами и крикливыми птицами, не умеющими, по всей видимости, ценить таких удовольствий, как покой. Даже не верилось, что когда-то в этом благостном краю трещали выстрелы, рвались бомбы и потоками лилась кровь. Но так было.
Около больницы собралась внушительная очередь в несколько сотен человек. Стояли за протезами. Международный благотворительный фонд недавно завёз новые протезы. Не то, чтобы они были особенно хороши. Но с их помощью можно было хоть как-то сносно ходить. Война уже давно закончилась. Но напоследок она оставила неплохое напоминание о себе в виде тысяч неразорвавшихся мин. Целые годы, поколение за поколением на них подрывались люди. Отсутствие одной из конечностей даже стало распространённой приметой местных жителей.
В одной очереди рядом оказывались и совсем маленькие безногие ребятишки, и зрелые мужчины, и буддистские монахи, ещё более невозмутимые, чем все остальные. Взрослые обсуждали последние новости: как была выловлена рыба необычайной величины, каких уже не видывали лет пятьдесят, как малышка Сай Бо целый день блуждала в лесу и вернулась сама целой и невредимой, как Тьену Ма из их деревни посчастливилось заполучить новёхонький протез. Монах, оперевшись на деревянную клюку, не участвовал в разговоре. Занятый, очевидно, повторением про себя заученных мантр.
Радостно, хоть и с трудом, уходили счастливые обладатели искусственных ног. Менее удачливые сородичи провожали более удачливых скорее любопытствующими, чем завистливыми взглядами. Скоро протезы закончились. Как часто бывает в очередях, кому-то не хватило. Монах, не теряя своей безмятежной улыбки, повернулся и спокойно заковылял на своей одной ноге обратно. Остальные, не прекращая разговоров, также расходились. Что ж, значит, не сегодня. Может быть, через месяц привезут ещё. И, возможно, тогда удастся заполучить себе протез. Те, кому не хватило, не выказывали возмущения, не завидовали более везучим. Спокойствие этих людей было выдающееся и вместе с тем характерное. Ко всему они привыкли, ко многому стали равнодушны. В конце концов, всё, что им оставалось - это смирение.

КАРАВАН

Нехотя, с ворчанием поднимались верблюды с насиженных мест. Понукаемые верёвками и арабской тарабарщиной хозяев. Животные возмущённо урчали, иногда пытались укусить или хотя бы плюнуть в своих притеснителей. Не только опытные берберы, но и сами верблюды отлично понимали, что им предстоит долгий, утомительный, для кого-то смертельный переход по пустыне. Но надо было идти. Таков закон. От одного оазиса к другому. Постепенно, с рёвом и рычаниями караван отправлялся в путь.

КОМИССАР

В кожаной куртке, с огромным наганом на широкой портупее и кроваво-красной повязкой на руке, широко расставив ноги, он стоял подобно статуе жестокого языческого божества. Внешне безучастный он олицетворял собой беспристрастность. Однако всё, что здесь происходило, делалось по его воле и от его имени. Прямо перед ним пышным пламенем догорала сельская церквушка. Не обращая внимания на жар, комиссар подошёл ближе, поднял с земли доску, опустил её в огонь, после чего спокойно подкурил от горящей деревяшки. Солдаты в оцеплении, строго говоря, никого не сдерживали. В этом не было надобности. Просто стояли и глазели. Так же как и все.
Толпа, до этого охавшая и причитавшая (в основном, женскими голосами), уже до конца пресытившись зрелищем, начинала расходиться. Красноармейцы садились на коней. Один лишь комиссар оставался стоять, пристально глядя на огонь. Не отворачиваясь, не моргая. На фоне пожарища он напоминал идола, соляной столб, что угодно, только не живого человека. Покурив ещё немного, выплюнул окурок. Резко повернувшись, направился к коню. Впереди предстояло ещё много работы. Это было только начало.

ПЕРХОТИНКА

Министр подробно и обстоятельно докладывал Президенту о последних ЧС в подведомственной ему отрасли. Приводил цифры, выкладки статистов, прогнозы специалистов и что об этом могут подумать за рубежом. Президент всё время сохранял серьёзный сосредоточенный вид. Вот только смотрел он не впрямую на министра, ему в глаза или на бумаги, а как-то немного выше, на его темя. Там посреди бескрайних волосяных просторов проступал белый островок засохшей кожи, перхотинка. Она поглощала всё внимание. Министр говорил. Президент слушал. Перхотинка на тёмных гладко прилизанных по последней министерской моде волосах сияла словно звезда на ночном небе. Она будто завораживала Президента, завладев всеми его помыслами. Доклад естественным образом подошёл к концу. Министр удалился. И только когда за ним захлопнулась дверь, Президент понял, что абсолютно всё забыл. В его голове мелькал лишь всё затмевающий образ перхотинки. Все ЧС, бедствия и катастрофы загораживал собой кусочек высохшей кожи.

ГОЛУБИ

На крыше трансформаторной будки собрались голуби. Одни из них, поклёвывая занесённые ветром веточки и прочий хлам, искали пищу. Другие пытались ухаживать за самками. Но тщетно они надували грудь, призывно курлыкали и совершали все свои па. Самкам до них не было дела. Весна уже давно прошла.
Один беспокойный голубь занимался тем, что гонял остальных. По-бульдожьи наклонив свою крохотную головку, он мчался на соперников, коими становились все, кто попадался ему на пути. За короткое время он расчистил более половины всей крыши. В углу ещё жались другие птицы. Самец с решительным видом ринулся на них. Всё больше голубей улетало прочь. Опустел и уголок. Наконец голубь получил контроль над всей крышей. Распугав всех, он утвердил себя. Теперь всё кругом, вся крыша, оказывалась в его распоряжении. С сознанием собственного превосходства он гордо осматривал окрестности. Но через минуту ему стало скучно и, возможно, подумав о чём-то, голубь устремился вслед за своими собратьями.

ПЕРВОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ

Маленькие кролики, ещё крольчата, даже крольчатки, впервые выбирались на свежий воздух из своей норы, подталкиваемые сзади мамашей. Перед ними представал новый незнакомый мир. Они жадно внюхивали его в себя. Старательно вслушивались. Внимательно всматривались. Четырнадцать ушей, четырнадцать глаз, семь носов работали вовсю. Их окружала какофония звуков, палитра цветов, симфония запахов. Мир пугал. Хорошо, что мать была неподалёку. Лишь немногие отваживались отпрыгивать от неё. Один наиболее отважный крольчонок, бросив вызов этому миру, отправился на его покорение. Он грыз травку, подгребал землю лапками. Забрёл на целый метр от остальных. Но услышав какой-то хруст и не на шутку от этого испугавшись, поспешил к своим. А потом мать загнала всех обратно в нору. Решив, что на один день впечатлений хватит.

ПОЕДИНОК

Две каракатицы, серая и коричневая, медленно подплывали навстречу друг другу. Они были сосредоточенны, напряженны. Ни одного лишнего движения ни единой щупальцей. Схватка была неизбежна. Серая перешла в решительную атаку. Она приняла яркий оранжевый цвет. Это был вызов. Коричневая поначалу немного растерялась и чуть не стала зелёной, но вовремя собравшись с силами, ответила чёрным цветом с белыми крапинками. Первая на это окрасилась в жёлтый с красными полосами. Вторая малиновым с фиолетовыми точками пыталась запугать противника. Тогда первая, вся сиреневая, выпятила белые и красные круглые и овальные пятна. Этого уже вторая вытерпеть не смогла и, побелев, поспешно ретировалась с поля боя под торжествующий красный цвет соперницы.

ОПЫТНЫЙ РЫБОЛОВ

- Да, я тоже на донку ловить люблю, - отозвался старик на покашливание вот уже пять минут в молчании любовавшегося небом прохожего.
- Плоскодонка - хорошая штука, удобная, - кричал дед, словно кто-то его перебивал.
- Я не рыбачу. Просто прогуляться вышел, - заметил было прохожий.
- Спиннинг, конечно, хорошо, - возразил дед, - но и стоит он тоже неплохо. Я всё то же самое могу и на донку поймать. Да и что вообще можно поймать в таком-то озере?
- Ещё раз повторяю. Я не рыбачу. Просто гуляю.
- Да-а, можно и с блесной. А можно и без. Это уж как кому нравится. Я вот без неё вот такого щурёнка поймал, - он приложил правую руку к локтю левой. Покомментировав какое-то время символический размер выловленной когда-то рыбы, старик согласно закивал, словно кто-то что-то ему говорил. - Но она (имелась в виду, по всей видимости, донка) нервов не терпит. Спокойненько так, плавненько ведёшь. А потом чуть что, резко подсекаешь. Уж что-нибудь да поймаешь.
- Да, донка вещь отличная, - опять согласился старик.
Помолчав немного, он продолжил несколько возмущённо, будто с ним спорили.
- Я честно скажу. Не понимаю спиннинга. Удобно, да. Так я и с донкой могу. Зачем мне спиннинг?
Человек уже давно ушёл, а старик всё продолжал рассказывать о преимуществах ловли на плоскодонку. Наверное, рыбная ловля это единственное, что у него осталось в жизни. Единственное развлечение ума, забава для души. Он не читал книг, не смотрел фильмов, не интересовался музыкой, не ходил по театрам и музеям. Выживший из ума старый дурак.

УМНЫЙ ПЁС

Арчи был умный пёс. Потому когда начала со скрипом поворачиваться дверная ручка, он не стал лаять и бросаться. Такое позволительно несмышлёным щенкам. А ему как-никак было уже три года. Возраст обязывал. Он просто лёг перед дверью, выжидающе положив свою массивную голову на мощные лапы. И только как всегда несдержанная слюна скапывала с отвислых губ. Вошедшие чужаки замерли на месте. Арчи без всяких предисловий направился к ним, обнюхал, проверив, не принесли ли чего-нибудь съестного. Всё-таки один дома он находился уже шесть часов. Целый день для собачьего мироощущения. Всё это время он не находил себе места от тоски. Постоянно подбегал к двери, в надежде тыкался в неё носом, вслушивался в звуки на лестнице. Но никто не приходил. И теперь, когда хоть кто-то явился навестить его, пёсьей радости не было предела. Он больше не один! Арчи быстро привык к новому чужому запаху. Уже через минуту ласково поджимал уши и приветливо вилял хвостом. Люди потрепали его за холку, начали гладить. Ему даже принесли из холодильника вкуснейшей ароматнейшей колбасы и что-то сладкое, чего Арчи никогда раньше не пробовал. Если у него и были какие-то сомнения насчёт гостей, то после этого все они развеялись окончательно. На такое угощение способны только могучие хозяева или те, кто им близок. Потом началась странная суета. Два новых человека бегали туда-сюда. Из комнаты в комнату. Что-то перетаскивали, носили. Арчи не понимал, что происходит. Люди то уходили, то возвращались. Он даже подумал, что это игра. На всякий случай решил сопровождать их. Бегал рядом, как бы помогая. Иногда полаивал, если чувствовал, что о нём забывают. Так что, как они не были заняты, людям приходилось останавливаться, чтобы потрепать его за уши.
Напоследок, Арчи дали ещё колбасы. Потом люди ушли. Пёс был доволен. Он был сыт, с ним поиграли, пусть и в непонятную человеческую игру. Тоска его развеялась без следа. В ожидании хозяев, он лёг немного вздремнуть. Если бы умел, пёс бы сейчас, наверное, улыбался.

ВРАГИ

Пригнувшись и вовсю работая носом, котёнок обследовал двор. Ему было уже целых три недели. Он совсем недавно начал самостоятельно выбираться из-под крыльца, где жила его семья. Мир завлекал его многочисленными незнакомыми звуками и запахами. Лапки уже достаточно слушались его, хотя чтобы гоняться за мухами уверенности пока ещё не хватало. Ведь те в полёте могли повернуться на 180 градусов и направиться прямо на своего преследователя. А это уже очень страшно.
Ему хотелось всё изучить, всё обнюхать, куснуть и, если получится, стукнуть лапкой. Столько интересных вещей существовало в этом мире. И прыгающий камешек (пока ещё не была установлена связь между ударом лапой по нему и последующим его движением), и ароматный хвост оставшийся от мыши, которую в одно прекрасное утро им принесла мать. Особенно завораживал белеющий опушившийся одуванчик. Покачивающийся на ветру, пушистый с характерным ярким запахом он представлял собой любопытнейший объект для изучения, то есть для атаки. Котёнок смело кинулся на него. Ведь ему было уже два месяца. Что ему такой противник как одуванчик? Он с лёгкостью расправится с ним. Отлетели в стороны зонтики семян. Победа была полной. Вот только рот забило чем-то непонятным и сильно хотелось чихать. Отфыркиваясь, котёнок шёл, гордо расправив свою пятисантиметровую грудь, как миниатюрный львёнок. Он чувствовал себя победителем, хозяином всего двора, грозной неодолимой силой.
Неожиданно он замер, даже вынужден был отступить. Что-то невообразимо чудовищное преградило ему путь. Жёлтое, грозно пищящее оно вселяло страх и уважение. Это был обычный несмышлёныш-цыплёнок, отбившийся от маминой стайки. В поисках вкусных зёрнышек и полезных камешков он нечаянно забрёл в охотничьи владения котёнка. Последний, не на шутку испугавшись, уже готов был ретироваться. Но ему всё-таки был почти месяц, и он не собирался сдаваться просто так. Уменьшив и без того крохотный росточек, он пригнулся к земле. Затаившийся, пристально всматривающийся котёнок представлял собой уже не просто полосатый пушистый комочек, а маленького хищника. Просыпались великие общекошачьи инстинкты. Роднящие львов и домашних кошек, пантер и оцелотов, тигров и пум. Он готовился к атаке. Шаг за шагом уверенно приближался к ничего не подозревающей жертве, иногда, впрочем, спотыкался (лапки не всегда слушались должным образом). Цыплёнок, не видя всей нависшей над ним опасности, мирно поклёвывал клювиком травинку. Приблизившись вплотную к цели, котёнок, не зная с чего начать, сосредоточенно принюхивался. И вот, когда уже была занесена для удара лапа, цыплёнок оторвался от травинки и, недолго думая, клюнул котёнка прямо в нос. Не чувствуя, наверное, особой разницы между ним и тем же цветком.
Со всех своих четырёх лап котёнок удирал от страшного агрессивного курёныша. Обратно. Под родное крыльцо. К своей тёплой и нежной матери. Ещё целый день после этого приключения он не рисковал высовываться наружу.

ЩЕНОК

Трепуновы завели себе щенка. Породистого, из сенбернаров. Но только, как оказалось, щенок - существо, с цивилизацией незнакомое. Начал он у них в доме, где попало, особенно на ковре, писать и другие разные вещи делать. Жена Трепунова образованная, на втором курсе когда-то училась, вычитала она, что щенка, сделавшего что-нибудь не то, надо в то, что он сделал, носом ткнуть. Метод обоим Трепуновым понравился. Дождавшись новой его проделки, начали они его носом пихать со словами "Фу!" и "Нельзя!". Особенно усердствовал муж Трепунов. Во всё горло кричал "Нельзя". Только кричал почему-то в ухо Трепуновой, хотя в виду явно имел щенка. Потыкали они его, покричали.
На следующее утро, проснувшись, Трепуновы обнаружили, что не только весь пол, но и их личные тапки изгажены. Если раньше щенок, где попало это делал, то теперь прицельно метил. Очень это оказался мстительный щенок. Трепуновы сделали вывод. Даже Трепунова, хоть и образованная, а поняла. Щенка его собачьим носом никуда больше не тыкали, а старались почаще выводить гулять. Так щенок скоро и гадить перестал. А потом уж и совсем вырос. Стал настоящим полноценным сенбернаром. Большим, умным и сильным. Даже не верилось, на него глядя, что когда-то таким маленьким пакостником был.

РАДОСТЬ

Обрадел Ваня радостью великой и пошёл танцы танцевать. Танцует да на девок всё оглядки кидает. Мол, как они там. А они ничего, стоят себе в сторонке. Семечки лужат.
Устал Ваня, тяжким дыхом дышит. Утомился. Запрел. Стакашку, другую хватанул. Отдохнул маненько, грудью продышался и снова в пляс пустился.
Если радуется сердце у русского человека, то вовсю радуется. И песен, пляски требует, и водки. Праздника.
А ещё у Вани гармоника была. Но она так в углу и простояла. Без неё радовался.

СЛЕСАРЬ

Войдя в парадную, слесарь поморщился. Пахло там не то, чтобы уж сильно. Обыкновенно. Совершенно обычная парадная с соответствующим запахом. Однако слесарь всё-таки зверски выругался. Лифт не работал. А вызов был в 36-ю квартиру, на восьмой или даже девятый этаж. Выругавшись ещё, он с кряхтением принялся взбираться по лестнице. Дело это оказалось не столь уж простым. Здоровье его было расшатано периодическим пьянством и постоянным курением (и в первом и во втором предпочтение отдавалось всему крепкому), а также частыми стрессами в связи с нервной работой. Но более всего, конечно, пьянством. Преодоление ступенек отнимало много и без того небольших сил. На пути от первого этажа к второму снова пришлось выругаться. Повсюду валялся мусор. На втором дышать становилось труднее. На третьем появилась одышка. На четвёртом дыхание вовсе перехватило. На пятом открылось второе дыхание, которое, правда, уже при подъёме на шестой и закончилось. На седьмом необходимо было сделать остановку. Посидев, отхрипевшись, поругав ЖЭК, жильцов и прочую "сволочь", слесарь отправился дальше в путь. Восьмой этаж он преодолел за две минуты. На девятый же поднялся достаточно быстро. Близость конечной цели придавала бодрости и сил. Вот, наконец, и она, заветная 36-я. Здесь слесарь выругался по-настоящему, увязывая в одну длинную удивительную цепь людей, некоторых животных, организации и службы. В паскудной 36-й никто не открывал. Слесарь оказался перед дилеммой, хоть и слова то такого не знал. Он думал и каждую свою мысль сопровождал красочным и нецензурным словом. Надо было или спускаться вниз, или ждать хозяев. Подождав пять минут, поматерив какое-то время всех жильцов дома и владельцев 36-й в особенности, позвонив ещё раз на всякий случай, решил спускаться вниз. Жутко не хотелось это делать. Однако злись, не злись, всё равно придётся идти. Шаг за шагом, ступенька за ступенькой добрался кое-как до восьмого. Седьмой этаж, в целом, преодолел достаточно легко, примерно так же, как когда-то первый. Шестой оставил позади, хватаясь за перила. На пятом опять закончилось дыхание. На четвёртом начали болеть не только ноги, но и спина, и почему-то голова. Третий он и не заметил, пройдя его будто в тумане. И уже на спуске к первому услышал гудение. Произошло невероятное. То, чего никак нельзя было ожидать. Заработал лифт! "Вот суки", - не ругался, а, скорее, констатировал слесарь. "Небось, скоро и в 36-ю придут". Но проверять не стал. Было потрачено слишком много сил и потеряно слишком много времени. Имелись и другие вызовы. И тоже, кажется, на высокие этажи. Где также вполне могли быть не в порядке лифты.

ДОМОФОН

В доме недавно установили домофон. И надо же было такому случиться, что туда с заказным письмом пришёл почтальон. Набрал "26", номер требуемой квартиры. Никто не ответил. Нет дома, значит. Ничего нет проще. В почтовый ящик надо закинуть. Набрал "25", чтобы впустили. Там, по всей видимости, жил алкоголик. Потому что по заикающемуся мычанию, доносящемуся из динамика, невозможно было разобрать, что говорит или что пытается сказать человек. Обратная сторона также, в свою очередь, похоже, не очень-то понимала, чего хочет почтальон. В "27" отвечала старуха. Уже после первых слов почтальона она начала убеждённо доказывать ему, что никакой он не почтальон, что почтальоны теперь по домам не ходят, что он или вор или маньяк, задумавший обманным путём проникнуть в парадную, чтобы вывентить все лампочки и написать в лифте. Много бы ещё могла наговорить, если бы не нажал другой номер. Почтальон обратился к первому этажу. Нажал самую первую, "1". Там жили хамы. В самой доходчивой форме они заявили, чтобы он убирался отсюда. Щедро удобрив начало, середину и конец фразы непечатными словами. Во второй жили кавказцы. И по-русски они понимали плохо. И ещё хуже на нём могли изъясняться. Слож-но было им что-нибудь втолковать и очень сложно было понять, что объясняют они. В третьей были узбеки. Эти по-русски совсем не понимали. Потому даже и говорить с ними почтальон не стал. Кнопка четвёртой не работала. В пятой лаяли собаки и кто-то бурно дышал. В шестой опять послали. Седьмую даже нажать не удалось. Из восьмой отвечал словоохотливый, но глуховатый старичок. На девятой почтальон всё-таки потерял терпение. В конце концов, рассудил он, письмо могло бы и на почте затеряться.

НЕОЖИДАННЫЙ ТРОЛЛЕЙБУС

Был обычный, совершенно обычный, ничем не отличающийся от прочих, зимний день. Слегка подударил морозец. Не слишком сильно, но достаточно, чтобы не начали таять замёрзшие лужи. Снег хлопьями облепил ветки редких деревьев. В кустах нахохлившиеся воробьи возмущённо перечирикивались друг с другом. Вороны рыскали по помойке в поисках пищи. Под завистливые взоры голубей, ждущих своей очереди. По дороге ехал троллейбус. Совершенно обычный троллейбус. Синий с белой полосой по борту. Заурядный, ничем не отличающийся от прочих, троллейбус. Вот только ехал он там, где никогда до этого троллейбусы не ходили, где вообще не было для этого проводов. Тем не менее он всё же каким-то образом ехал. Его спицы неприкаянно болтались в воздухе, как усы огромного жука. Люди, спешащие на работу, не обращали на это особого внимания. Некоторые, те, кому было по пути, даже сели в него. И поехали куда-то. Синей точкой теряясь в начавшемся снегопаде.
Странный это был троллейбус. Очень странный. Что стало с теми, кто сел в него? Вернулись ли они? Куда приехали? Что это были за люди? И люди ли вообще? И что это был за троллейбус? Троллейбус ли вообще? Странный, очень странный троллейбус.

МЕЧТА

Нги Бцвана лежал на скрипучих, пропитанных кровью, потом и другими человеческими выделениями досках. Тяжёлыми, впивающимися в мясо, цепями он был прикован к своим уложенным в ряд соплеменникам. Нги вспоминал, как впервые у них появились белые, странно одетые люди. Сначала они вели себя бесцеремонно, но без агрессии. Ходили по деревне, всё время что-то высматривали. Потом неожиданно напали, используя своё дьявольское оружие. Сразу убили старейшину и несколько мужчин, пытавшихся оказать сопротивление. В первую очередь они забирали молодых. Используя панику и неразбериху. Нги обернулся на отчаянные крики своей сестры и тут же получил сокрушительный удар по голове. Как его вели к кораблю воспринимал смутно. Окончательно пришёл в себя уже в беспросветном трюме рядом с другими пленными. С помощью переговоров удалось выяснить, что здесь были не только жители его деревни, но и соседних. Сколько ни кричал, однако никто из родных не отзывался. Может быть, им удалось бежать?
Сам Нги не мог и мечтать о подобном. Ни рукой, ни ногой он не мог пошевелить. Даже дышать было тяжело. Воздух был спёртым, и с каждым новым вздохом его оставалось всё меньше. Нги думал лишь об одном. Он мечтал умереть. Больше ему ничего не хотелось. И ему повезло. Жизнь сжалилась над ним и отпустила от себя. На второй день пути, не выдержав напряжения, сердце его остановилось. Он умер. Сбылась его мечта.

ОБРАЩЕНИЕ

Конкистадор в пузатом панцире и напоминающем кастрюлю шлеме выступал с речью перед толпой индейцев.
- Слушайте, вы, сучье племя. Собачьи отродья. Смуглые ублюдки. Готовы ли вы отречься от вашего поганого культа и принять истинную веру в Христа, нашего Спасителя? - он больше угрожал, чем спрашивал.
- Кто такой этот Христос? - робко переспросил один из индейцев, успевший через побои кое-как освоить испанский язык.
- Христос - это тот, кто отдал за вас, ублюдков, свою жизнь. Кто вмещал в своём сердце любовь ко всем, в том числе к вам, отродьям, если вы только, конечно, креститесь, - ответил конкистадор индейцу, ударяя его ногой в живот после окончания каждой фразы.
- Ну, становитесь на колени. Будем вас крестить.
Индейцы, посчитав, что "крестить" означает какой-то очередной вид казни, покорные и привычные к подобному обращению вставали на колени. Некоторые закрывали глаза в ожидании грядущей расправы. Священник делал своё дело. Крестил, поливал водой, мазал им чем-то лбы, читал отрывки из священного текста. Всем индейцам выдавали новые христианские, "человеческие", понятные испанцам, имена и крестики.
Конкистадор посчитал нужным разъяснить суть крещения.
- Ты, морда, - объявил он, тыча рапирой в скрючившегося индейца, - принял Господа нашего Иисуса Христа. Теперь твоё христианское имя Хуан. Понял?
Индеец обречённо кивнул.
- А ты, пёс, теперь будешь Паблито. Всё понял?
Индеец кивнул, поняв, что теперь он будет собакой по кличке Паблито.
- А ты будешь Хорхе.
Ты Антонио.
Ты Диего.
Ты Хесус. Повезло же тебе.
Католические миссионеры не скупились на деревянные крестики и имена. Этого добра хватало на всех.
- Поняли, ублюдки языческие, теперь вы все христиане.
Заметив, что после получения крестика, их перестают бить, индейцы поспешно расхватывали амулеты. Не понимая ещё толком, что такое христианство и что оно отныне будет значить для них. Они не думали пока о спасении душ, они спасали жизни. Крест на шее давал им хоть какой-то шанс.

МОНОЛОГ ЛЮБВЕОБИЛЬНОГО, НО НЕУСПЕШНОГО МУЖЧИНЫ

Столько красивых женщин и девушек прекрасных ходит кругом. И главное, куда идут? Бывает, целый день ни одной не видно или в лучшем случае две, три, и то средних. А в иной день целыми стайками фланируют. Куда-то идут, куда-то едут. К кому идут? К кому едут? На телевидении их почти нет, на всяких там работах днём с огнём не сыщешь. Но стоит в метро зайти или в какой-нибудь другой общественный транспорт - глаза разбегаются, сердце сжимается, дыхание перехватывает и голова кругом идёт. От такой красоты. Так и хочется воскликнуть. Девушки, женщины, красавицы, куда идёте? У кого вы ищете любви? Нет её у них и не может быть. Идите лучше к тому, кто сможет должным образом оценить вас и вашу красоту, кто способен на чувство, кто даже будет вас уважать, кто будет вас слушать, что бы вы ни говорили. Если ищите любви истинной идите ко мне. Или, ладно, Бог с ней, с любовью, просто так приходите.

ФАНТАЗИИ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

Редактор небольшого, но уважаемого издательства вертел в руках рукопись с уже пожелтевшим титульным листом, несколько сконфуженно покашливая и периодически покрякивая. Перед ним, нервно покусывая обветренные губы, сидел невзрачного вида, каким ему и положено быть, начинающий писатель.
- Ваш роман, он в стиле фэнтези, так? - наконец, начал издатель.
- Да. - как любой настоящий писатель, этот был молчалив и несловоохотлив.
- Ага, - редактор удовлетворённо кивнул, - у вас там есть главный демон по имени Аркадий. Так? Почему Аркадий?
- Ну, мне показалось это будет достаточно оригинально. И потом есть же аркады. Вот я и...
- Ага. Ну хорошо. Пусть и Аркадий. Чёрт с ним. А вот ваши гномы...
- Почему это мои? - обиделся писатель.
- Хорошо, гномы из произведения. Вы говорите, что у них большие остроконечные уши.
- Ну да.
- Да что же вы, голубчик, где это вы видели у гномов большие уши?! У них большие бороды, оно носят забавные шапочки, любят пещеры и золото. Единственное, что у них ещё может быть большим, это носы. Что ж вы никогда о гномах не слышали, что ли? Хм... Уши!
- А я захотел сделать им такие уши.
- Да вы просто гномов с эльфами перепутали.
- У меня эльфов вообще нет.
- Ну, не знаю. Ладно, Бог с ними, с ушами. А что у вас гномы там нападают на кого-то и постоянно сражаются?
- Ну да, а что им ещё делать? - недоумевал писатель.
- Да где же вы таких гномов видели?! Гномы сидят себе тихо по пещерам, камни драгоценные да золото добывают. Первый раз слышу, чтобы гномы сами нападали на кого-то, а тем более сражались. Не может такого быть. Нет, не может быть, - убеждённо покачал головой издатель.
- А я хотел чтобы гномы нападали.
- Не делают гномы такого.
- А мои делают.
- Вот, уже "мои".
- А чьи же ещё? Это я их придумал.
- Ну, ладно. Допустим, предположим, гномы дерутся. Ладно. Фантастика, так фантастика. Хотя, честное слово, даже представить не могу, как это ваши гномы смогут сражаться. Главное, чем?
- Очень просто. Боевыми мотыгами. Как у Толкина.
- Знаете, к Толкину тоже по поводу гномов у многих есть претензии. Но, Бог с ним, с Толкиным. Как по-вашему гном, пусть и с мотыгой, даже боевой, выстоит против гоблина или там тролля? Про горного я уже не говорю.
- А у меня, между прочим, горные тролли не такие уж большие.
- Сколько?
- Метра два, не больше.
- Всё равно. Не маленькие. И вот как это гном выстоит против гоблина? С мотыгой жалкой своей?
- Гномы ловкие, юркие. Везде их описывают так.
- Да ведь и гоблины-то тоже не растяпы. Нет, не верю, чтобы гном мог одолеть гоблина. Это невозможно. Вы попробуйте только представить. Этакий маленький гном, гномик со своей мотыжкой и большими ушами против огромного гоблина, гоблинища. Кстати, чем у вас гоблины вооружены?
- Топорами и секирами.
- Ну хоть здесь угадали. Короче говоря, пока мы не можем взять ваш роман. Уж слишком у вас всё неправдоподобно. Мой вам совет, продумайте получше гномов. Совсем не нравятся мне ваши гномы.



© Марк Андронников, 2024
Дата публикации: 23.10.2024 00:04:10
Просмотров: 267

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Ваше имя:

Ваш отзыв:

Для защиты от спама прибавьте к числу 21 число 51:

    

Рецензии

Ну, приятно встретить автора, умеющего писать, и со своей эстетикой, построенной, представляется, на убеждении в бессмысленности любых усилий. Это, надо думать, системное убеждение, утверждающее, помимо прочего, и полную бессмысленность написания чего бы то ни было.
Думаю, любителей такой эстетики найдётся достаточно много.


Ответить