Нинка

Людмила Рогочая

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 6477 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Стук-стук, стук-стук – отсчитывают колёса километры. Товарный поезд с эвакуированными ленинградцами движется на юг. Не смотря на сырой промозглый март 1942 года, в вагоне плюсовая температура. И не только потому, что пассажиры по очереди поддерживают огонь в буржуйке, но также из-за большого количества людей в теплушке, которые дремлют на всех трёх ярусах узких дощатых нар и дышат, дышат. В тусклом свете, проникающем сквозь щели вагона, можно разглядеть нашу семью: измождённую мать в стёганой телогрейке и в старом пуховом платке, умирающего отца, вытянувшегося во весь рост под байковым одеялом, и меня – маленькую восьмилетнюю девочку, Нинку Брусницину. Я, налысо подстриженная, в мальчиковой шапке, нахлобученной на лоб так, что едва видны глаза, и тоже очень худая. Из коротких рукавов старого пальто выглядывают мои почти прозрачные руки с обгрызенными ногтями, на ногах – подшитые валенки навырост.
Прижавшись щекой к шершавой стене, молча, смотрю в продолговатую дырку между досками и считаю столбы. Хочется есть, но раздача еды будет лишь на станции. Надо бы считать столбы быстрее, но скорость поезда от меня не зависит.
– Мам, когда станция? – не выдерживаю я.
– Скоро, скоро, горе моё, потерпи, – успокаивает меня задремавшая, было, мать.
Застонал отец. Мать наклонилась над ним, стараясь услышать шелест невнятной речи.
– Нинк, тебя, кажется, отец зовёт, – окликнула меня. Я испуганно подошла к высохшему длинному телу отца, с едва шевелящейся грудью. Он с трудом приподнял тёмные веки и чуть слышно произнёс:
– Прости меня, дочка,… за то…. Ну, знаешь сама….
Я молчала, наполняясь ужасом воспоминаний.
– Нинка, скажи: «Прощаю», ну, умирает, ведь, – торопила мать.
Мне было жаль отца, но страх заклинил моё горло.
– Доченька, – гладила меня по плечу мать, – ну, пожалуйста, скажи: «Про-ща-ю».
– Прощаю, – выдавила я из себя и горько заплакала.
Поезд подъезжал к станции Кабаны. Предстояла долгожданная раздача пайков. По вагонам пошли санитары. Они заглядывали на все нары и спрашивали:
– Мёртвые имеются? Никто не умер?
Подошли к отцу. Пожилой вислоусый санитар наклонился над ним, потом пальцами приподнял ему веки и уверенно сказал:
– Вмэр, – и, сняв ушанку, перекрестился.
Тут же положили отца на носилки и понесли к выходу. Мать заплакала и побежала следом:
– А похоронить?
– Без тебя похоронят, – устало ответил старик и добавил: – Пайки получи, а то не успеешь. У тебя дитё.

Война для Нинки началась, когда погас свет, и стало страшно оставаться дома одной. И до этого слышала она слово «война», но не понимала, что это такое.
Родителей на войну не взяли. У них была бронь. Это значило, что они всё время на заводе делали снаряды для победы над фашистами, а Нинка сидела дома одна. Особенно плохо стало с наступлением зимы: темно, холодно, голодно. Она лежала на диване, завернувшись в тряпки, и ждала отца или мать, которые приносили ей хлеб. Маленький кусочек, но и его она ждала, как праздника. У родителей были рабочие карточки на хлеб, а у Нинки – иждивенческая. На неё давали меньше всего хлеба. Но мать ухитрялась отщипнуть от своего кусочка Нинке добавку.
Отец всегда приходил злой. «Потому что голодный, – думала Нинка. – Он же мужчина. Ему надо есть больше, чем женщинам и детям».
Однажды она, в ожидании родителей, сидела в чулане, закутавшись в старое мамино пальто, – в чулане было теплее, чем в большой комнате – и незаметно для себя уснула. Разбудили её голоса. Она услышала, как отец предложил маме:
– Давай Нинку съедим, а после войны заведём себе новых детей. Иначе не выживем.
Мать, задыхаясь от возмущения, закричала:
– Ты что, совсем с ума спятил от голода? Да я лучше подохну, чем такое даже подумаю!
Отец сильно отощал и обессилел. После этого разговора через два дня он перестал ходить на работу. Нинка пряталась от него, коченея, в соседской пустой квартире до прихода с работы мамы. Она боялась, что отец убьёт её и съест. Услышав щелчок их входной двери, Нинка выходила на лестничную площадку и шла домой. Однажды ей послышалось, что пришла мама, и она поспешила в свою квартиру. На кровати сидел отец с белыми глазами – в руках у него был нож. Увидев Нинку, он поднялся с кровати и занёс нож над её головой. Девочка побежала, он попытался бежать за ней. Но разве можно это слабое передвижение назвать бегом? Нинке удалось увернуться от его руки и выбежать из квартиры.

Когда в этот день мать пришла с работы, Нинка её не узнала, так она изменилась. Она постарела и тряслась, как в лихорадке, не в состоянии произнести даже слово: зубы стучали, не переставая. «Что случилось?» Этот вопрос застыл в глазах отца и Нинки. Наконец, матери удалось ответить на их немой вопрос:
– От-тоб-брали кар-рточки, фэзэушники, – и она рухнула на кровать.
Что это конец, было понятно всем, даже Нинке. Хотя она знала, что мамка сильная и найдёт какой-нибудь выход из этой страшной беды.
Так и случилось. Мать пошла в комендатуру и заявила о краже продовольственных карточек. Ей предложили эвакуацию семьи по единственной дороге на большую землю – через замёрзшее Ладожское озеро.
Нинка хорошо помнит, как их везли в полуторке под непрерывной бомбёжкой. Через брезентовое окошко Нинка видела, что машины, в которые попадали бомбы, уходили под лёд. Из некоторых машин люди выпрыгивали, цеплялись коченеющими пальцами за уходящий из-под ног лёд, но вскоре их тоже поглощала вода. Нинка понимала, что с ней может произойти то же самое…. Но, к счастью, их полуторка успешно прошла ледовый путь и оказалась у своих. Солдаты с лицами, полными жалости и сострадания, начали кормить эвакуированных. Мать всё время предостерегала Нинку и отца:
– Меньше ешьте, не надо так сразу. Привыкайте к еде постепенно. Выживет тот, кто мало ест.
Отец не слушался и, хотя у него страшно болел живот и началась рвота, он беспрерывно что-то порывался проглотить. А Нинка, постоянно держа в руке кусок хлеба, отщипывала от него понемногу, как дома, в Ленинграде, и держала эту крошечку долго во рту, не глотая, как бы привыкая к тому, что хлеб есть.
На берегу озера они простояли двое суток, пока не появились свободные товарные вагоны, наскоро приспособленные к перевозке людей.
Солдаты помогли погрузить эвакуированных ленинградцев, и поезд тронулся. Никто не знал, куда именно идёт он, было только известно направление – на юг.
Мать принесла чайник с кипятком, армейский котелок с кашей и целую буханку хлеба. Нинка, уплетая за обе щёки кашу, подумала, что колёса говорят не «стук-стук», а «на-юг, на-юг». И это хорошо!

© Людмила Рогочая, 2011
Дата публикации: 13.01.2011 21:22:46
Просмотров: 3006

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Лилия Смоляр [2015-04-06 05:38:45]

Тяжёлый рассказ, правдивый. Можно ли осуждать отца? Сложно ответить. Поведение людей непредсказуемо в экстремальных ситуациях. Простила его Нинка? В душе не простит никогда. А жизнь продолжается в детях, … "И это хорошо!". Спасибо, понравилось.

Ответить

Людмила Рогочая [2015-04-06 06:56:19]

Благодарю Вас.

Мила Горина [2015-03-23 16:34:09]

Превосходно написано! Читала и плакала. С теплом, Мила Горина

Ответить

Людмила Рогочая [2015-03-23 18:19:46]

Спасибо, Мила. Я поняла, что о таких вещах надо писать очень просто.

Ицхак Скородинский [2011-01-15 13:04:18]

...И это хорошо.

Ответить

Людмила Рогочая [2011-01-15 18:25:45]

Что говорить....

Николай Лемкин [2011-01-14 13:00:56]

Сильно!
Хорошим языком и от большого сердца написано.
А и ехали и к нам, у нас до девяностых юг Нижегородчины учиться ехал именно в Ленинград, на родину предков.
Удачи!

Ответить

Людмила Рогочая [2011-01-14 18:30:05]

Благодарю Вас.

Николай Лемкин [2011-01-15 14:28:18]

Кстати, Таня Савичева почти наша-она погибла в десятке километров от Лукоянова.
Вот и парадокс-где Ленинград, где мелкий райцентр в Горьковской обдасти...а в общем-то думать и думать!!!!