100000007. Хоэфоры.

Никита Янев

Форма: Роман
Жанр: Экспериментальная проза
Объём: 23885 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Содержание.

1. Поле от Франции до Канады с тоской в животе.
2. Пьеса на ладони.
3. Пушкин.
4. Яяяяяяя.
5. На звездЫ.
6. Лекции.
7. В жемчужине.
8. В лабиринте одиночества смерти я.
9. Бог Бога Богом о Бога чистит.
10. ВОВ внутри.
11. Я есть чистит.
12. Транспорты серой слизи и пятое измеренье.
13. Бездна.
14. Телепатия.
15. Хоэфоры.
16. Лев Толстой и цунами.

Хоэфоры.

Хоэфоры – плакальщицы в древнегреческой трагедии.

Есть много вещей, друг Горацио, которые и не снились нашим мудрецам.

Гамлет.

Толстой.

На самом деле, это никакая не небрежность, я придурялся. Достоевскому сказал редактор. «Круглый стол овальной формы. Нехорошо, Фёдор Михалыч». «Да, надо исправить». Сказал Достоевский, и не исправил.

Достоевский был писатель. Лейтмотив всех романов, как казнимого везут на казнь, и как ничего этого нет. А ещё Достоевский был эпилептик. Нет её, петли над головой, нет, нет, нет. Есть одно сплошное настоящее. Неправильность только подчёркивает летящие клеммы.

Чехов смеялся над безвкусицей и тавтологией Достоевского. У Чехова - гораздо большая безвкусица и тавтология – метафизическая неразборчивость. Новая болезнь 20-го века, сейчас ищут виноватых в гордыне, американцев, коммунистов, фашистов, евреев.

Это бесполезно, импрессионизм не может вознестись над экспрессионизмом, Ван Гог, Модильяни, Сезанн стилистически внятнее, у них нет эстетической тавтологии.

Есть, по крайней мере, 3 Толстых. Толстой «Войны и мира». Толстой публицистики. Толстой поздних рассказов. В любой монашеской практике вы найдёте ту же иерархию пути, у даосов, у буддистов, у православных: послушание, подвиг, старчество.

Левин, построивший земной рай в финале «Анны Карениной», прячет от себя верёвку и не берёт ружьё на охоту, потому что на него находит, «зачем»?

20 век, век аффектов. Фашизм – шкурный срыв. Коммунизм – эсхатологический срыв. Вопрос эвтаназии – глобальный срыв. Связей больше нет. Каждый спасается поодиночке. Так начинается новое.

Левитация.

Люди друг для друга – порталы пятого измеренья. У меня последние 6 лет старости так, когда я иду с собакой по прешпекту.

Если навстречу идут мужчины, которые все, или враги, или земляки, мне хочется уступить дорогу и уйти в боковые улицы, и смотреть с досадой, что опять, наверное, подростковые пени, « а ты кто такой, а ты кто такой»?

Если навстречу идут женщины, то я не боюсь, «пусть порталы любуются на всякие рассказы про Амазонию, Пингвинию, Брондингнегию, Лемурию, Атлантиду, Гиперборею, Альфа Центавров, глядя на землю последний раз, по которой идут дядька с собакой, надолго зависая на воздухе, как левитация».

Я, конечно, отдаю себе отчёт, что нет мужчин и женщин, есть человеческая природа. Индейцева кричит Индейцеву по телефону в 3 часа ночи во дворе, «еби своих ебалок, я тоже хочу гулять».

Но в старости срабатывают инстинкты, «есть куколки, есть гусеницы, есть бабочки». А ты отработал.

Порталы.

«Ты понимаешь, в чём дело. Только намечаю пути, а делать, почему-то не делаю. Может так надо»? Думал Никита.

Мария сделала из ободранного зонтика за 90 рублей из местного гипермаркета, стальной проволоки из «Леруа», и квадратной чёрной тарелки из «Перекрёстка», новую люстру, потому что старая упала.

«Потому что я подумал, сейчас упадёт люстра, и она упала». Думал Никита.

«Сначала я повставлял лампочки в грампластинку, но грампластинка стала плавиться как пластилин, и тогда я придумал тарелку. Но доделывать не стал, потому что». Думал Никита.

«Потом дверь перестала открываться, потому что зимой ночью оттепель превратилась в гололёд, и дверь примёрзла. Я вылезал в отломленную решётку, мы живём в одноэтажном бараке, и ледорубом разбивал наледь». Думал Никита.

«Надо было просто сунуть ледоруб между косяком и дверью и нажать, чтобы голова каждый день не болела, пока дверь откроешь. Надо было просто делать мультфильмы из фотографий, видео и рассказов, и публиковать в Интернете на сайте, но были только идеи, как с дверью и люстрой». Думал Никита.

«Потом я понял, что это такое. Один академик уехал в тайгу на пасеку и 20 лет занимался вопросами, а потом опубликовал лекцию в ютубе про смерть электричества. Сначала я был один, а потом через 20 лет поколения таких же был целый ютуб с той стороны и с этой. Вот куда все делись». Подумал Никита.

«Мёртвое государство носилось по полю за идеологией и драмой и давило на горло. Вот в чём дело». Подумал Никита.

Надо было придумать принцип, чтобы технология не могла им воспользоваться, а только человек. Принцип такой – трагедия. Но делать ничего не надо, потому что трагедия должна сама себя избыть, чтобы был исход. Люди друг для друга – порталы пятого измеренья, вот принцип.

И сначала 20 лет поколения они друг для друга трагедия и технология, как они друг друга подставили, а потом исход.

Как они друг в друга входят, не как на порносайтах, а как на Соловках в 90-х, когда все плевались на нищету, а Самуилым, Седуксенычс, Демидролыч, Соловьёв, Ма, Глядящий со стороны, Рысий глаз, Агар Агарыч, работник Балда Полбич, Валокардиныч, Валокардинычиха, майор Фарафонов, капитан Останин, историк Морозов тайно тащились, как копты в катакомбной церкви, которую уже со всех сторон подожгли римские легионеры, что они младенец в люльке, и слава Богу, ни одна крупинка не потерялась, и всё начнётся сначала.

Хоэфоры.

Почему я всё время двойников придумывал в литературе? Чтобы выщемить 2 меры, меру мерную и меру преизбыточную, вольному – воля, спасённому – рай. Гоголь – Пушкин. Лермонтов – Достоевский. Чехов – Толстой. Бабель – Добычин. Бунин – Хармс. Булгаков – Пастернак. Платонов – Шаламов. Саша Соколов – Веня Ерофеев. Распутин – Астафьев.

Налагаете одно на другое. Например, 2 самых знаменитых романных стилизации 20 века. Плутовской, исторический, любовный, мистический роман о творчестве «Мастер и Маргарита» - про покой. И квази-эпос «Доктор Живаго» про свет.

Или двух самых больших, Платонова и Шаламова, стилизацию и трагедию.

И ещё очень значительная мысль, писательский русский 20 век значительней 19. Просто, человеческий, исторический русский 19 век – ренессансный, Бог всё время говорит с тобой, тебя слышно, он ещё нормальный, жизнь за компенсацию. А русский 20 век уже апокалиптический, без компенсации, уже не до литературы, но тем дороже, потому что литература и становится тем младенцем в люльке, как люди друг в друга входят, как в порталы пятого измеренья.

Здесь ключевые фигуры – Толстой и Чехов. Церковь, когда отлучила Толстого от церкви, сделала революцию. Конечно, она не виновата, просто она с государством, а государство мертво.

Вы можете изобрести другую технологию, революционное государство, диктатуру, вместо консервативного государства, монархии.

Если вы как академик Апин в тайге на пасеке за 20 лет поколенья не увидите, что электричество слетело, вам пипец.

Михорь бы с вами, но ведь вы за собой потащите, как Чехов, технологию, что ничегонетнасамомделевсёравно.

Таким, образом, будущая литература уже как бы и не литература, а землячество, телепатия, левитация, порталы пятого измеренья, младенец в люльке, потому что ей пришлось стать церковью вместо технологии.

Можно было бы рассказать про преследования, но преследований не будет, потому что трагедия – сама себе возмездье.

Таким образом, тексты превращаются в видение, а видение в поступки, как вы так ненавязчиво спасали, что человек даже сначала не замечал, что он левитирует, телепатирует и пятое измеренье во время цунами.

Вы ничего не делали, это очень важно. Вы были просто литература, только в третьем веке, в третьем изводе, самая словесность, самая социальность, самая слава, русские слоны самые слоны в мире.

Если без буффонады, то «Слово о полку Игореве», может быть, 70000 лет гиперборейской истории в земле пролежало, может быть, 700000 лет Атлантидской, может быть 100000007 лет Лемурийской.

Потом вы его подняли, отряхнули и аккуратно зарыдали, как старушка хоэфора. Все подскочили, «ты чего, некогда, надо делать плот». «Жалко». «Кого»? «Всех. Толстого. Церковь. Сталина. Гитлера. Хиросиму. Первородный грех. Провалившиеся реформы». Все припупели, «у нашего клеммы полетели».

И тут на вашем месте открылся проход с той стороны на эту. Все шли по «Слову о полку Игореве» и по «Войне и миру» как по понтонному мосту и выли, как убийцы, «да, жалко». Этого никогда больше не будет.

1000.

Я пытался писать пьесы, у меня там был один хор. Я решил, что я не умею. Я не понял, что это не жанр, а исход.

Жанр – зрители приходят и уходят. После них остаются деньги, усталость и полные писсуары. Исход – зрители приходят и не уходят. После них ничего не остаётся. Они, конечно, ушли, потому что завтра на работу. И актёры тоже постарели постепенно, и думали, что лучше бы они стали менеджерами среднего звена в самом начале, тогда бы родственники их не прокляли, и они сами тоже, потому что мы – это люди.

Но тут зрители, которые пришли и не ушли, из своей вечной жизни подсунули светящуюся 1000, и прошептали, «тихо, мы здесь инкогнито».

«Эти мысли – ловушка. Исход для жанра – пустое место, потому что компенсация материального ущерба – мы – зрители, которые пришли в театр и не ушли, и ещё 40 лет проездили на работу, и всё время вспоминали, что мы на том свете и на этом, и подсунули светящуюся тыщу, и она не разложилась».

«Пусть драматург напишет драму для хора, а режиссёр поставит. Как все всем помогали и сами об этом не знали, и в последний момент перед трагедией или просто перед смертью, оглянулись и увидели светящуюся тыщу, что тоже в жизни луковичку подали, и пошли по тыще на ту сторону неба на свою звезду в телепатию, левитацию и пятое измеренье, в настоящий театр, в котором сегодня про нас и нашу 1000».

Муся Фарафонов.

Я попросил так. Муся, попроси землю, чтобы Майка Пупкова, Марья Родина, Орфеева Эвридика выздоровели. Муся Фарафонов, кот жёлтый с белым, одно ухо загнуто после энтерита, трагически погибший, из земли ответил.

«Эзотерики в ютубе думают, что земля внутри пустая. Она внутри из магмы. Там все образы переплавляются в один образ. Что на месте земли ещё одна земля. На которой я тебе ответил, «хорошо, я попрошу».

«И нужно, чтобы в течение жизни эти 2 земли совместились, тогда ты сможешь просить себя сам без посредников, потому что ты и будешь эта земля». Сказал Муся Фарафонов.

Толстой.

Такого продвинутого ученика ещё не было. Он видит целое. Целое благое в эпосе «Война и мир», вмещаемое во всякую частность и от этого не дробимое.

Такое послушание. Потом подвиг. Даосский монах на вершинах Гималаев вымочаливает своё я о сущности света, чтобы я вымочалить.

Всё возьмите, нажитое, родное, латифундию, 13 детей, государство, цивилизацию, семью, искусство, науку. Дайте мне меня, чтобы я мог быть церковь.

Кстати, из будущего можем сказать. «Это – единственное, как могло государство подготовиться к эсхатологии». Что перед всем, Сталиным, Гитлером, Хиросимой, первородным грехом, провалившимися реформами, это был единственный выход. И церковь отлучила, стало быть, уже не церковь, но это Бог с ним.

Потом старчество. «А зачем надо я вымочалить? Чтобы выбросить его на помойку»? «Нет, чтобы точить им светы». Не трахаться и не есть мясо это, конечно, хорошо, но вот бояться, а потом перестать бояться, это гораздо лучше.

Теперь про себя. Мистика цифр. В 89 написал книгу стихов, женился, родил дочку, бросил институт, читал русскую литературу, которой по новым данным 100000007 лет до нашей эры, а страна голода боялась. Лучше бы она себя боялась, как она каждый раз, как с луя, всё забыла, что с ней до этого было 100000007 лет до нашей эры.

В 99 отсидел год на тонущей субмарине в тайге и тундре без электричества и связей за то, что брата под комелёк подставил, как Ильич на субботнике, что я – я, а он – не я, и заболел там. 100000007 лет вспоминаешь, все и сразу, и валишься на спину с закаченными устами, а вокруг стоят все, 100000007 закланных в жертву, 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона, и щёлкают языками, нормальная пьеса.

Кстати, про место. В общем-то, дело не в месте. Но если про место. 100000007 лет до нашей эры, лабиринт одиночества смерти я, летающие тарелки инопланетян, которые помогли нашим выиграть танковое сражение под Прохоровкой, решившее исход Курской битвы, решившей исход ВОВ, 100000007 закланных в жертву, 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона – это это место.

Там теперь православный курорт, а впрочем, Бог с ним. Все места такие, потому что место это люди. Место не проходит тест на место, а несколько человек проходят, и тащат на себе ситуацию, как казнимый, как вечное сейчас, как Толстой.

В 2009 красавцы исплевались в Интернете на одного юродивого, страна заблудилась в своём лукавстве, как лакей в лакейщине, жена, дочка и тёща заболели без денег. Я лёг на пол и подумал, «ну, и что дальше»? Из тумана вынырнул Толстой и сказал. «Все живы, надо просто перестать бояться».

«Придумай им историю, какую хочешь, они во всё поверят в минуту спасенья, а потом забудут. Что они станут звёзды. Что они будут жить на другой звезде. Что земля станет звездой».

«Это очень важно, что мы друг для друга – исповедь, причастье, отпеванье, воскресенье, как церковь. Сначала мёртвые для живых, потом живые для мёртвых, потом живые для живых, потом мёртвые для мёртвых».

«Это, конечно, вообще супер-уровень. Только старушки хоэфоры, серафиме-херувиме и старцы так могут».

«Серая слизь только успеет заскребсти по участку асфальта когтями, сохранившемуся чудом после катастрофы, и обломок упадёт на твёрдое, круглое и большое, с атмосферой и биосферой».

«У серой слизи будут мгновенно, за нуль-время – 100000007 лет до нашей эры, 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона, 100000007 закланных в жертву превращаться друг в друга, как вечное сейчас, в бельмах глаз».

«И она будет в нуль-реальности створаживаться из этих превращений в облик, как эволюция и фотосинтез, и трястись членами, как ужас наслажденья».

«А потом, бах, и пауза, тишина, и наши на парашютах скользят из тумана, как Толстой. Баба Поля, баба Лена, Афанасий Иванович Фарафонов, дед Танас, папа, мама, кот Муся Фарафонов, кошка Даша Бегемотова».

Серафиме-Херувиме.

Я ничего не знаю, но немного знаю 2 последних русских века, потому что 20 лет этим занимался, литература и опыт. Выводы очень простые. Оказывается, это не шалтай-болтай, а работы. История – это планомерные работы по преодолению смерти. Говорил доктор Живаго в «Докторе Живаго».

Хопа, всё сразу выстраивается в лестницу, и рыла не помеха, а наоборот, помощь. Отвлекают, чтобы не сосредоточился. И ты в отместку, наоборот, сосредотачиваешься, как колодец, когда рыла додолбят до отчаяния и после.

Всё, всё вообще. Ну, давай, придумай метафорический ряд. Сострогай кораблик, на котором все спасутся, как дудочка и крысы. Описательный ряд, кто, все. Зона, психушка, ток-шоу, Интернет, война, ненависть, несчастье, которые просто община верных, дом в деревне, мастерская возле жизни, пьеса на ладони, дружба, любовь, вера наоборот.

Когда место силы не прошло тест на место силы, потому что ничего нет самом деле всё равно, несколько человек прошли тест на место силы, потому что место это люди, и мандячили в пустом небе, что все дети всех.

Вся ответственность была на дядьке, который 30 лет гулял с собакой в одном пригороде. Так себе дядька, местный священнобезмолствующий. Только он мог увидеть и показать, чтобы всё не поломалось, потому что это не луй с горы, это 100000007 лет до нашей эры, Гиперборея, Атлантида, Лемурия.

Это на поле Куру второй раз схлеснулись дети Пандавы и дети Кришны в танковом сраженье под Прохоровкой, и летающие тарелки бороздили небо, «началося».

Это поле от Франции до Канады с тоской в животе. Это чтобы избыть свою судьбу, как возмездье и искупленье, 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона исповедали, причастили, отпели, воскресили 100000007 закланных в жертву.

Вы поднимаетесь на гору, как просветлённый, и последний раз оглядываетесь на долину с перевала, как нуль-реальность.

Потом оказывается такая метафорическая деталька с новеллистическим сюжетом, что только вы выжил, как Сталкерова Мартышка, потому что, оказывается, работы велися 100000007 лет до нашей эры.

И колена перемешались. И мутант мутанта мутанта вынимал из себя, как Лара из плеча в «Докторе Живаго» метафорический ряд, как живые обстоятельства, как исповедь, причастье, отпеванье, воскресенье, и валился замертво на небе.

Все отряхались, как дворняжка, и всё сразу забывали. И уже и сразу в одном пригороде сразу начинал гулять один дядька с собакой.

Пушкин.

1.

Это очень хорошее оружие. Это оружие применяется против всех и против всего, что этого нет. Можно убивать, можно преследовать, а зачем? Экономичнее просто не замечать.

Чтобы применить это оружие, нужно чтобы общество, именно общество, а не власть, стало временщиком. Раньше ничего не было и потом ничего не будет, ток-шоу как эмблема эпохи.

Нельзя сказать, что оно это сделало для лёгкой жизни, оно испугалось себя. Нужно помнить, что общества разрушаются охранителями, а не реформаторами. Советский Союз за 70 лет стал застывшей массой, которая сама себе не верит, и подвижным землячеством.

Когда разрушаются и эти связи, нужно идти дальше, потому что в течение жизни человек вымочаливает себя об историю, чтобы взять на этот бессмертный кораблик себя как можно больше земляков и бессовестных, чтобы они остались.

Он их спасает, а они его убивают, в глухой несознанке, что ничего не было, и ничего не будет, и ничего нет, такой кайф.

Я почти никогда не пил, курил, пил кофе, ни разу не видел в глаза наркотиков. Я уверен, что наркотики это не наркотики, это отшибание памяти и кайф.

В сущности, здесь нужно говорить про психологические наркотики, жизнь в забвении. Ясно, что дело в человеческой природе, что все ведутся на это, потому что это в них есть, и это в них главное.

Нельзя даже сказать, что это как-то особо порочно, они стараются, службу тащат, они достойны, умеренны. Но забвение превращается в возмездие. Военный и блондинка минус трёшка, мицубиси, дача, Ницца равно наркоман и одинокая.

Разумеется, жизнь сложнее и трагичнее, но страх унижает хуже несправедливости. Ты боишься неизвестно чего, потому что тебя нет. Ты боишься, потому что ты не спасёшь. Тебя боятся, потому что не спасутся. Значит, чтобы выйти за систему игры, надо просто за неё выйти. Легко ли это?

Та ради Бога, как говорили в чужом родном южном городе Мелитополе, что в переводе с южно-русского диалекта на средне-русский диалект означало, не надо нас, маленьких, дурить.

Сократ, Христос, Гамлет, Толстой. Старик, пьющий цикуту. Юноша, на котором спасутся цивилизации, и за это его убивают. Выдуманный резонёр, для которого забвение и возмездие реальнее его самого в 33 года становятся.

Чуть не единственная удавшаяся судьба, шишки мы, на станции Астапово, как ракета класса земля-воздух-земля, последний раз страдает.

И все понимают, что одни остались, и ныряют в новейшую историю, всю из трупов, и там их больше, где - на голубом глазу.

Но мне бы хотелось рассказать, как с той стороны, чтобы было понятно, о чём я. Но это нужно выслужить такую лычку.

Мне кажется, что ещё никогда не показывали, как с той стороны. Мне кажется, что всё время показывали, потому что с той стороны как с этой.

Что это такое? Теперь представьте, вы были Богом. Что можно сказать про Бога? Что он - всё, информационное поле, нуль-реальность.

Теперь вычтите из него звезду, на которую вы переселитесь после порогового перехода. Что остаётся? Да почти что всё. Жизнь, сжатая, как фугас на войне, который разрывается.

Сразу становится понятно, что биополе земли отступает перед психофизической энергией человека, который вымочаливает себя о сущности века, чтобы я вымочалить, потому что звезда – живая.

Дальше 3 возможности рисует себе неофит в те 40 дней, когда возносится. Экстрасенсы в ютубе говорят, в связи с катастрофическими событиями, которые мы чувствуем, и уходим в глухую несознанку, потому что не понимаем, как Гамлет, как быть, куда вырулить, и рулим куда все, в забвение.

Экстасенсы в ютубе говорят, теперь не так, приходят двое за одним и препровождают его на звезду без названия, на которую все переселяются. Или он просто аннигилируется. Вспышка частиц и всё. Именно на это они рассчитывали, когда жили в забвении, просто обрыв и всё.

Про 3 возможности. Что он станет звездой, что земля станет звездой, что всех переселят на звезду. Теперь, представьте, вы стали звездой. На вас прилетели люди жить, вы им кричите, а они не слышат.

Вы ходите, как обдолбанный, и гоните эту туфту про психофизическую энергию, биополе, информационное поле земли, нуль-реальность. И у одного глаза становятся всё квадратнее, он вас увидел.

Дальше ваши действия? Конечно, вы переноситесь. Без вопросов. И вот вы видите себя и рассказываете всем, что вы их видите, а они идут сквозь, и вы догадываетесь, что они не встретились.

Дальше – внимание. Как можно сделать так, чтобы они встретились? Реформаторство, охранительство – фуфло. И вы понимаете, что вы всё время это делали, вы рассказывали, как вы встретились.

Они называют это неуспешным писательством. За 20 лет ни одного гонорария. Они понимают, что нужно всё в своей жизни переделывать или сделать вид, что вас нет. Вывод единственный. Теперь вы их понимаете.

2.

У моих новых друзей, всех этих экстрасенсов в ютубе, есть только одна общая черта. Они все говорят, такого ещё не было.

Я долго искал своих. Они текли сухой ниткой. Нобелевский лауреат, который отказался от нобелевки, адвокат, который над своим трупом рыдает, старик, который кошек кормит и писатель.

А потом они потекли жирной чертой. Потом я как-то раз вернулся в ЖЖ, там всё то же самое, ненависть к политике и политика, как презрение к лакейщине и лакейщина.

Не подумайте, что это Интернет-обзор, у меня Интернета дома нет. Я в 18 лет решил новую жизнь начать и другое имя взял.

И в 24 книгу стихов написал, потому что рефлексия сработала. Когда стихи читал, видел по глазам загипнотизированным, что сработала.

Как Никита следит за Геной Яневым всё время, что правильно, что неправильно он сделал, такая литература, земля как образ, а вы на звезде, вы с неё никогда никуда не отлучались, ни-ни.

Потом прошло ещё столько же, 24. Стихи превратились в эссе, эссе превратились в прозу, проза превратилась в пьесы.

У всех было искушение нищетой, что они так больше не могут (они не голодали), искушение корыстью, что они слепоглухонемые для благополучья (были ли они благополучны? нет, они стали слепоглухонемыми), искушение фарисейством, что не надо близко.

(Не слишком близко от несчастья и счастья на своей звезде на свободе они размышляли так. Если мы себя не увидели, мы не только звезду и землю разрушили, и аннигилировались. Но всё продолжает быть, звезда, земля и мы, и это, конечно, кайф).

Но тут мои новые друзья в ютубе нарисовывались и рассказывали. После этого новый Никита женился, родил дочку, не служил, ушёл из института, чтобы учиться. Не очень-то подходящие поступки в боящейся голода стране.

А главное, бесчеловечные, но женщины-парки, жена, дочка, тёща, и страна его вытаскивали, потому что они были сцеплены, как зрение со звезды, через мёртвых и живых.

Потом он жил на острове, и они все собрались, и плыли на острове в нуль-реальности, и спасали землю, звезду и их.

Как они это делали? Как экстрасенсы в ютубе. Лечили. Мозги вправляли. Забросили политику, как забвение и возмездие.

Они всех убьют и потом себя убьют. Тем, кто останется после ток-шоу и наркотиков, надо показать что-то такое, что они никогда не видели, что они поймут, что спасутся. Вот что мне рассказали на острове.

Я, конечно, вернулся. И прошёл через все красоты отчаянья, когда на вас плюются и блюются, что вас нет, а вы спасаете, рассказываете про землю, звезду и их.

А что, нормальная такая советская судьба, школа, армия, институт, семья, работа, литература, после литературы. Как вы разворачиваете ладонь, и все входят в жанр, исповедают, причащают, отпевают, воскрешают.

Входят в порталы пятого измеренья и спасаются у вас на ладони, на земле, на звезде. Вы им кричите, ну как? И они отвечают, да так как-то всё, брат Пушкин.

© Никита Янев, 2011
Дата публикации: 10.10.2011 14:55:52
Просмотров: 2607

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.