копачи

Юрий Сотников

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 21636 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Странный сон увидел Муслим нынешней ночью. Будто проснулся он, когда было ещё темно. Светилось одно лишь негаснущее воображение. Желая поскорее снова уснуть, перевернулся на бок по жёсткому лежбищу. Кости его заскорбели на тёсаных досках кровати, вместо мягкой обивки пальцы ткнули плоское дно - наверное, во сне на пол свалился. Муслим приподнял голову, и стукнулся в потолок - отовсюду раздавались деревянные звуки, как будто в том скверном анекдоте из старинных книжек. Про злодеев, про кладбище - но наяву не бывает так. Может, просто впервые выпил на семейном празднике, а после заполз под стол; хорошо хоть бы посуда новая уцелела, дорогой сервиз для званых гостей. Тревожно провёл он рукой по груди: лёгкая одеялка, то ли простыня. А под неё свеча закатилась… да нет, это она со стола упала, и огонь погас… но раскинул руки, а кругом тюрьма. Каземат дощатый. И костюм новый, и туфли жмут по дороге на тот свет. Гроб.
- ууууааааааа!!!- трепыхнулся от его голоса непроглядный мрак в суровой теснине смерти.- по чужоооой веееере меняаааа закопалиииии!!!- Лепестки неживых цветов осыпались в ногах, срубленные рикошетами воплей; пёстрые бабочки сверкающей тьмы бились по углам домовины. Больной ужас утысячил силы: Муслим на колени ссобачился и хребет под планету подпёр, растолкав трёх сонных китов. Когда стал он прямиться вверх, деревянное смялось дно, ударил в потолок тёплый гейзер, размывая гнойный нарыв могилы. Но она лишь становилась глубже, а за её кордоном Муслима ожидали дети, жена и трепетные друзья. Вот если бы не осклизлый червяк, попавший меж пальцами, если б закостенелый хребет упирался в небо - и адовой пламени вместо солнце вылило ему на глаза ослепительный кипяток жёлтых пузырей… если.
Спросит на смертном одре родимая мамочка:- где Муслик? почему не пришёл ко мне?- томительно заглядывая в лица провожающих родственников. С надеждой спросит, ожидая правдивого ответа о безоблачном счастье любимого сына. Но исповедник не скажет ей прямо, а станет юлить, веселя чертей да ангелов отгоняя. И родичи губы прикусят, чтобы тайну опутать молчанием. Мамка тогда сама подымется бледная из красных цветов; оттолкнув тянущие к ней руки, уйдёт в никуда искать бродячего сына, верея блудного.
Проснувшись всерьёз, Муслим долго вспоминал свой сон по лоскутам и обрывкам, но их поглощал целиком ужас ночи. С тяжёлым сердцем мужик весь день провозился во дворе, суеверно не желая выходить из своей крепости. Надина звала мужа в гости, дети приглашали на речку - он всем отказал. Что капризничает, подумала про него жена; что болен, решили смышлёные сыновья. А Муслим, оставшись один, попросил у аллаха искреннего прощения за старые мелкие грехи, за нынешний большой грешок; потом залез в погреб, где стояла едва начатая бутыль с вином. От выпитого бокала ему стало легче, словно вино размыло камень на сердце. Мужик огляделся по сторонам: темнота, земляные стены, дощатый потолок… сон - как ошпаренный кот, он мяукая вылетел из погреба, прищемив себе крышкой хвост. На стул сел и заплакал: ну зачем я обещал лешему, зачем? может, не любить мне больше жену, не увидят меня ребятишки, и с моим крокодилом выступит в цирке дядька чужой…
Но утерев слёзы, Муслим быстро собрался, пока в отлучке семья - долгие проводы были б мучительны - и с лопатой ушёл огородами в сумерки.
У реки, среди долгих зарослей колючих кустов, сидела на пне замшелом тоскующая русалка.- навсегдаааа,- тихо простилась она, накрыв хвостом дремлющую лягушку, и взяла её в руки.- Вернусь,- мужик виновато прятал глаза; потом тыкнулся носом, губами, вбирая дождевой запах русалочьих волос, на которых сей миг погасла последняя клякса солнца.- сноооова однаааа,- русалочка жалела о несбыточном счастье любви, материнства; лягушачья голова полетела в речку, тельце шмякнулось о землю. Как баба вильнув бёдрами, нырнула русалка, оставив лишь воспоминания.
Ночью тревожнее, чем днём. Все страхи оголяются до исподней рубашки, поворачиваются задом, хлопая себя по ляжкам будто в дроботень барабанов. От такой музыки нехотя взвоешь: за спиной перестук чертячьих копыт, и в небесах слышен свист ведьминого помела. Шалая баба хотеньем кричит: летит на тайную сходку, тыкая веником яркие бесстыжие глаза шпионящих звёзд. Те уже настроили свои жёлтые фокуляры, и снимают на плёнку каждый порочный шаг нечестивой оргии - утром большой господь будет посвящён в бытовую крамолу жизни земной.
Ночью красиво, чем днём. Всё раньше видимое вдруг обращается химерой, из пасти которой, как в цирке, можно легко доставать белых кроликов да сизых голубей. Где были непролазные дебри, где грязное болото воняло червивым смрадом - вырос мост пешеходный. Там стоят на платформе кичливые зайцы-синие мундиры, и машут деревянными трещотками, зазывая поздних прохожих.
Захрапела одинокая кикимора, божий одуванчик. Чешет она лапу во сне, будто бежит к свету болотных огоньков, заприметив тень горького путника. Подойдёт к нему сопливой тюрей, оховячит по мозгам жалостливым рассказом - и доверься, наивный человек, этой плутовке. Простись с домом да коровой, забудь духовитый сеновал с молодою женой. Жизнь береги, бродяга: плюнь в харю, да ступай отсюда, не сдаваясь под заунывный плач. Все лешачихи похожи на баб настоящих, только груди у них волосатые. Когда сунешь руку соски потискать, а пальцы увязнут в замшелых кудрях - выцарапывайся благим матом, рви когти. Эту болотную вековуху есть кому миловать без тебя - бойся ревнивых лешаков, оплетут, удавят; к детям ихним не подходи - хоть невзрачны на вид, а гужбаном навалятся, и в топь.
Много есть страхов лесных. Ещё речные, полевые, дорожные, вечерние и зоревые, воздушные и огневые, домовые да квартирные. Больше люди боятся кладбищенских. Да только упыри и вурдалаки осязаемы, василиски и гнобыли по земле ходят, шерстят матушку. Главный страх в тебе, человече. Это твоё трусливое воображение грызёт мозг смертным самоядом, терзает сердце. Нет у тебя выхода - как же за семью отвечать, за родину и веру? когда ты над собой не властен.
Думал Муслим, шагая по тёмному лесу, что легко товарищу Серафимке в небе летать, проще простого развеивая воздушные пузыри. Вот бы и самому так, а то на каждом шагу ждут зуботычины: оглянешься не вовремя – тут же по лбу стукнет сухая ветка, или того хуже огромный сук. Если рядом завоет потешно бесприютная нечисть - значит, близко в палец до беды, трясины. И помочь некому: затихли голоса живые, а мёртвые хрипят кабальные песни.
- Кхехее… Не помешаю? мыслям тайным?
Вскинулся Муслим в боевую стойку, словно волкодав на звериный вой. Из мухоловки паучьей тишины его хмуро разглядывал Бесник, насторожив лопухи огромных ушей:- Ты один?
- Да,- вздохнул облегчённо мужик.
Леший утробно отрыгнул; повеяло мохом, лишайником, прочим земляным кормом.- А я беспокоился, что давно не виделись. Скучаю уже.
- Да чего давно? с неделю только.
- Ну, для тебя семь дней не деньги, а мне они летят будто пирожки из печки. Нужно скорее сундук доставать.- Бесник желчно приказал мужику, как маленькому дитяте:- Иди на глас мой, слушай ухами; если чавкает жижа - это я копытами, если с коромысла вода брызжет - то водяной подманивает, очи застит.- И пошёл напролом сквозь древесные свальни, ему всюду гати настелены. Всякое животное узнавая, леший кричит ему нечеловеческим голосом - свои, мол. Спи, синяя лягушка; спи, розовая жаба; дремлют под тиной два прыщавых крокодила - и ночные путники водомерками рядом шмыгнут.
Елань горелую прошли; сзади остались паловые травы да обожжённые кусты. Видно, здорово похозяйничал змей огнедышащий, безжалостный. Кабы не дождь, сполоснувший землю, остались одни головешки до самого горизонта пополам с костями сгоревших горемык.
- Ты чего оглядываешься? под ноги смотри,- полыхнул рассеянного Муслима голос поводыря.
- Хмуро тут у тебя. Хоть бы маленькое озеро.
- А ты не жалобь лесомань мою. Я здесь хозяин. Вам, пришлым, устоявшей красоты не понять. Всем нужны цветочки, кустики с ягодами да грибами; однодневок жалуете, а ведь глуходревью этому сто лет - в нём хворобы лечат и ворожат счастье.
Легко шагая, леший будто плыл над поваленными древами, шепча оберегающие слова. А вокруг, куда ни кинь, преет лиственная падалица, и запах такой, как если б в продуктовой столешне, где ещё варенье открытое стоит, оставить надкусанный пирожок с капустой да очищенное яблоко, а вернувшись из отпуска, нос туда сунуть. Так в эту кучу нужно свалить и гниль болотную незасыхающих луж, и прёлые трупы разной стареющей живности, в которых черви заплели неразволочные клубки - особо впечатлительным сюда ход заказан.
- Бесник, далеко ещё?- сквозь сжатые зубы прогудел Муслим, чешась от настырного гнуса, потирая ушибленное колено, отплёвываясь тягуче сухим горлом.- Мы давно прошли старую усадьбу.
- Часовню прозвали барской не потому, что рядом - а на его деньги строилась, из камня цвета небесного,- нравоучительно объяснил леший, тыкнув пальцем вверх как указкой школьной.- Раньше стояла в трёх верстах от поместья, да понаехали городские мерщики, крутили, вертели - и вышло у них пять. Вот теперь изза дураков нам с тобой лишний крюк делать.
Тут Бесник зарычал гортанным рёвом, пуганув соек и примкнувших к ним на лето сельских голубей.- Не дрожи, мужичок. То я медведей предупредил, что возле пройдём. Иди близко, побудешь жив.
- Я за себя постою,- ругнулся терпеливый Муслим, пресекая подобные шутки на корню. Вот он, чащобный лес: усеян шерстью и медвежьими когтями, сточенными острым мужичьим тесаком, а топтыгинские окорочка порублены лопатой.- Пусть звери боятся.
- Всё. Пришли.- невпопад вдруг произнёс леший, когда нывшие кости уже втянулись в мученый пыл дальней дороги.
- Что, здесь?- Муслим обвёл удивлённым взглядом травянистую лысую лощинку, на которой плешиво росли несколько кустиков.- Сразу не скажешь.
- Часовня за поворотом. А тут горстка ополченцев в войну оборону держала.- Бесник угрюмо потёр ладонью губы, снимая с себя обет молчания.- Почёт и уважение. Отец мой солдатам таскал еду: ему барана на плечах было, что муравью козявку.
- Так это, значит, окопы,- догадался мужик, и горько стукнул кулаком об корявое деревце.- Сколько людей погибло…
- Все, кто сражался. Враги пулями их не взяли, ни измором. Тогда подвезли ближе пушки, и угробили бомбами. А выдал наших бойцов местный предатель.
- Казнили его?- спросил Муслим, сжимаясь от беды непоправимой. Леший усмехнулся, вспомнив прошлое, и рублеными словами ответил:- Растерзали бабы деревенские. И мать его вместе, чтоб больше не рожала. Хотели вослед жену с детьми, да слезам посмотрели в глазки.- Бесник отвернулся к чёрным небесам, моргая подступившую боль.- Хорошими людьми потом выросли.
- Грешно здесь рыться.- Мужик с тревогой оглядывался вокруг.- Солдаты не захоронены, и души их поблизости бродят.
Леший на копытце крутанулся юлой, засмотрелся в приспущенные шторы мужичьих глаз:- Чтобы от меня ни на шаг. Где скажу - там копай, а могил не касайся.- Вздёрнул Бесник лохматую голову, и тихо провыл свою песню, в которой плела широкую вязь искренняя череда признательности да поклонения, сердечный помин усопших душ.- Выдастся время спокойное, и придёт сюда вся округа, грудные на руках, старики в колясках; станут на колени пред памятью и отмолятся злым добром - чтоб этот зарок грядущие помнили через многие века.
Простояли они в молчании сколько невесть, да к часовне пошли. Заросла по окошки ветхая храмовка, обвалилась начетверть как буханка хлеба, с одного края обгрызанная мышами. Краски на фронтоне за сто лет изблёкли, купол зелен от моха, и летучие мыши прикаянно жируют без тревог.
- Сам пойдёшь. Мне внутрь нельзя, там богомазы стены разрисовали.- Огромный дремучий леший пищал на ухо словно комар.- В часовне была лестница, а остался замурованный огрызок. Рой прямо под ним. Да поторапливайся.
Муслим разодрал руками кущи у входа, шагнул, и было не рухнул вниз по кирпичам. Но осторожно - ставя ноги в тёплые плешины земли, обходя завалы деревянных разбалков, каменных груд. Со стены на мужика смотрел уцелевший грудной младенец, и нянька его в платке - может, мать. Под потолком, в тусклом сиянии явой луны, среди нарисованных небес да солнцев, припудренные ангелочки паковали тюки и чемоданы. Было видно, что они больше себя жалели, чем натерпелись страданий.
Когда уходит день, давая сумеркам фору, в рушенной храмовке появляется призрак. Днюёт он обычно на потолочных орясинах, кинутых с края на край; и если б добрый мужик забрался хотеньем, то попилил их для баньки - да высоко, шагов десять к небу. Дух церковный один не боится там жить, скачет по воздуху аки лунь полночный. Каждый раз, как тринадцатое на пятницу выпадает, он тоже собирается в путь. Набив походный мешок разной всячиной, берёт свой молельный оберег. И опять о невзгодах забывая, до утра в окно разбитое смотрит.
Когда Муслим подковырнул заступом первый ком, призрак завизжал, словно водопроводный кран. Мужик крепко вздрогнул, стряхнул мурашек и огляделся вокруг - никого. Но чувствует психом своим - стережёт его этот никто, который сам злытьё задумал или по наущению чьему.
Снова копнул землю Муслим, а призрак тут же толкнул его под руку. Тогда помолился мужик своему богу аллаху; и затих вдруг церковный бродяжка, будто един у них всевышний господь. Но другая напасть: лопату землицы Муслим выбросит, а в яму с ведро осыпается новой грязи. Золотишко - вот оно, под ногами, да в руки не даётся.
У порога леший от нетерпенья топочет, танцует:- Как там? ну как, шепни хоть словечко?- Уже сердце его недоверчиво, лёгкая дружба обмана ждёт.
Когда трава запахла мятными леденцами, и небесная серость развеяла темноту, усталый мужик выбрался из каменного узилища. Лопата да набитый вполовину мешок полетели к ногам Бесника:- Держи!- Тот со счастливой улыбой распустил затянутые верёвки и махом высыпал всё на землю: разобранный в смазке пулемёт, три нагана, кучка обвязанных проволокой гранат.
Потешно было смотреть на глупую морду лешего, если бы не злобный оскал жёлтых зубов, из которых тянуло угрожающей вонью:- А золото где?..- и только глаза его блестели обиженными каплями, как у мальчугана, лишённого навсегда большой мечты.
Грустью смутившись, пожал плечами Муслим:- Я достал всё.
Долго и пронзительно глядел Бесник, а после пустил острую стрелу:- Неправду говоришь. Узнал, что мне в церковь хода нет, и решил один прийти.
Рассердился мужик:- Я с тобой честен! видно, обманули тебя надежды.
Леший пнул ногой ненужный мешок, попав копытом во ржавую ость старой проволоки; передёрнулся от занозистой боли:- Не захотел похорошему, тебе же хуже станет! свободой кичишься - как бы ярмо на шею не надели!- и ушёл…
============================

Удивителен мне антагонизм ночи и дня. Почему они так по-разному относятся к людям и к миру? Когда ночью, то вроде бы можно покойно спать – а вдруг из темноты кишок просыпаются и выползают наружу усрашающие и даже низменные помыслы. Я помню себя маленьким годиков с трёх, и тогда уже всякие чудища да монстры начали окучивать ужасом мою мелкую душу, в которую все они сразу не поместились, и многие оставались ждать пока я подрасту до нужного размера, чтоб втиснуться вместе с рогами, с копытами. Я как тот глупый мышонок, будя укрытым за плинтусом, стрядал в уголке, дрожа разъярённого кота, кой рвался да не мог достать – но я этого не знал и потому жертвенно готовился быть съеденным уродливой прожорливой тварью.
Потом приходило осветляющее утро лёгкой поступью зоревого расцвета и радостными прыжками солнечных зайчиков, а на серебре росных трав как в зеркальцах гномов отражалась улыбка восходящего золота – и тогда из моей памяти хлёстким омывающим ливнем снискались все беды тревожные, словно кто меня вновь, одержимого злобного взрослого, погрузил с головой в ребячью купель.
================================

Самый умелый на свете народ – душевные проститутки. Они умеют шпрехать по дойчу, парлеву франсать и дуть на спикинглиш. Как их не перекрути, а обязательно вывернутся наизнанку, чтобы доставить огромную массу удовольствия.
Все они делятся на три категории – шалавы, плечёвки, и элитные. Первые ходят по пятам, сладко поют в уши, а за мелкую услугу оближут сверху донизу, пуская пузыри от восторга. С ними можно познакомиться только по пьянке, в долгосрочном загуле беспамятства, потому что на трезвую голову от их словоблудий тошнит.
Плечевых приходится снимать самому: они цену себе уже предложили и медленно прохаживаются вдоль обочины жизни, набиваясь в компаньоны, в наперсники сиюминутной судьбы. Эти проститутки более умны – то есть образцово начитаны из газет да журналов – и с ними можно вести разговор. Даже принимать в своём доме на правах добрых гостей.
=================================

Он мне напоминает храброе, но безмозглое животное, которому имени я не подберу. В нём пьяная злоба перехлёстывает через край, и тогда он уже не следит за руками – они будто на шарнирах летают в разные стороны, бия по чужим головам – и не выбирает выражений – за кои ему совсем недавно поделом отбили мозги. Нынче он чуточку заикается; а всё же жгучая ярость, происходящая скорее всего из зависти к чужой сытной жизни, выплёскивается из него – хоть уже и не в тех безмерных океанских объёмах, но на длинный цистерновый товарняк вполне хватит.
Мне жаль его: потому что ни духом, ни телом он не силён – чахлый да злой человечек. А ведь мог бы с каких-либо пор стать красивым примером для людей, и взволнованные пионеры разинув рот слушали б его патетические песнопения, которые на школьных собраниях возле мраморных памятников уж больно похожи на церковные митинги.
Но зависть. Самое страшное человеческое чувство сжирает любого из нас исподволь, извнутри. У неё отвратительное ненасытное рыльце, которое бодренько хавает всё подряд в своей мрачной вонючей сердечной закуте, особенно набирая сальцо от чужих радостей да успехов – словно насильно, пинками втиснута в душу для козней и провокации.
=================================

- Все загрузились?- спросил шофёр почему-то взволнованным голосом, и дрожание его длинного языка вдруз чуточку напугало нас.
- Все,- ответила маленькая бабулька, видно спешившая обратно в деревню, на дальнюю предальнюю окраину города.
- Тогда готовьтесь. Мы сейчас улетаем в неведомое.
- Как это?! Как это? как это?- закудахтали все пассажиры вместе и каждый вразнобой.- Отъезжаем по маршруту: вы так хотели сказать,- поправил водителя интеллигентный мужчина в тройном костюме с жилеткой и галстуком, по виду научный работник иль кабинетный чиновник.
- Нет. Моя маршрутка на самом деле летучий голландец. Я лично её изобрёл. И теперь приглашаю вас в будущее.
- За горсть медяков? Да кто вам поверит.- Шикарная дама слегка полнеющей комплектации, очень нарядная и слишку намакияренная, заявила это таким беспардонным голосом, как будто она собственноручно держась за гроб проводила в последний путь самого последнего бескорыстного праведника Земли.
- А мне не нужны ваши деньги.- Парень развернулся от руля прямо к салону, и все увидели его весёлый картофельный нос, усов чёрную жёсткую щётку, которой чистят ботинки, и подбородок с такой большой ямкой, что на ней бы спотыкнулся маленький автомобиль.- Я провожу испытания, и хочу чтоб вы стали моими первыми седоками.
- Ну вот что.- Кабинетный работник посерьезнел, даже слегка заугрюмился, несмотря на смешливый облик молодого водителя. Видно, по рангу своего конторского чина он не доверял подобным фантазёрам.- Хоть я и не верю вашим затейливым химерам, но и ехать с вами в таком состоянии я отказываюсь. Вы не совсем адекватны.
- Да скажи проще, дядя! С ума он сбрендил,- захохотал с последней седушки один шибко умный студент, держащий в руках электронную книжку и повесивший в ухи пристяжные наушники. Только глаза его были свободны, лупатеньки, и ими он наверное слушал.
Тут с переднего почётного места опять встряла бабулька, дотоле только шамкавшая губами от удивления, ото всех этих неожиданных вестей, которыми долго да говорливо можно делиться с соседями – хоть на скамейке под липами, а хоть ли покрикивая через межу.
- Эх, сынок, и дуралей же ты,- сказала она жалостливо, беззубо пережёвывая шипящую – же, а сглатывая уже мягкую – зе.- Тебе больше всех нужно ехать с нами – посмотрел бы на будущее.- И подёргала слабой ладошкой за лацкан дорогого костюма.- Ведь без таких дуралеев как ты оно не построится.
Все пассажиры весело рассмеялись; а так как махонькая бабулька уже определилась, то вслед за ней здоровякам да крепышам было стыдно отказываться, и даже шик-блеск, немного попотев стоя, тоже сел на своё место.
====================================

Снится мне сон. Что у меня появились крылья. Не то чтобы прямо белые и в перьях, а вот как-то чувствую я себя лёгкой птицей, названье которой душа, и влечёт она мою плоть то ли в дальние страны, то ль в давние времена. Может хочет узнать, что другими незнаемо, и потом прыгать кувырком да бахвалиться на весь мир – что во всей вселенной одна я, кроме бога, коей всё ведомо.
Честно признаюсь – полетал я да покружил. Заглядывал в светлые окна домов и в потаённые комнатки открытых сердец; ведь когда люди спят – то их настежь сердца. И захотелось мне проведаться середь тех душ, кои дороги мне сейчас как я сам, и драгоценны станут в раю иль в аду, коли сдохну на смерть. Потому что они моя память и мой обелиск, когда злые от трудной натуги могильщики всё же спихнут мой отчаянный гроб в мокрую яму – среди вьюги дождя – и их усталые грязные морды выдадут залп тягомотных проклятий – как ты нам надоел! забивайся скорее под землю.

© Юрий Сотников, 2014
Дата публикации: 23.02.2014 11:07:45
Просмотров: 2365

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.