Полигон. Часть 2

Виталий Шелестов

Форма: Повесть
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 36317 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

III

— Не гони пургу, чел, — сощурившись на один глаз, проговорил Болт, обильно выпуская из ноздрей табачный дым. – Еще позавчера Скаринкин обшмонал всю Назаровку до последнего кола. Не может, сказал, тут их быть, стало быть, заезжие гастролёры накатавасили. Про нашего брата у него и мысляги не порхнуло.
— Твоими бы устами да щи хлебать, — нехотя процедил Хрящ. Он сидел на драном топчане и как бы между прочим обрабатывал напильником какую-то железяку – не то вьюшку от дымохода, не то угольный совок; трофей был накануне извлечен из партии хлама, привезенного с молочно-консервного комбината. – У Скаринкина, может, на наш счет, особые планы имеются.
— Тоже мне маршал Жуков, — фыркнул Болт. – Он чё, без мозгов? Не кумекает, что мы туточки все по у-узенькой плашке виляем, чтоб лишний раз себя под монастырь подводить? Да кто хошь могёт весь Полигон в любой момент с корнями обрить и кол осиновый на этом месте вставить. И без особых усилий.
— Оно может и так, — опять нехотя согласился Хрящ, вертя в руке изделие. – Всё отлично понимаем-с. Вот одного ты никак не дотумкаешь своим кофейником: подчистит нас Скаринкин, а потом сюда опять кто-то скребанёт, окопается, что тогда? Опять по новой мосты наводить? Нас-то по крайней мере он хоть как-то знает, и то сколько времени прошло, пока с Егорычем всё обмозговали и решили промеж себя. Нету ему резона тут колупаться, неужто не понятно.
— А что, он один на свете порядок блюдёт? Мало мусоров пригнать могут из райцентра или…
— А что-то сильно щекочет тебя это назаровское дельце с продмагом, — спокойно перебил елозившего на топчане Болта Хрящ. Он отложил железяку в сторону и слегка наклонился вперед – так было удобнее смотреть в анфас собеседнику. От внимательного взора его не ускользнуло, как Болт слегка побегал глазенками, однако быстро приосанился и даже по-солидному кашлянул. – Егорыч неспроста зачастил последние два дня на Пятак. Чего-то всё ж таки нашаривает…
— Да это он по долгу службы копоти напускает, чтоб начальство, хотя бы тот же Протасевич, видело, как работа кипит вовсю. Щас столько инспекций развелось – плюнуть негде, и всем охота показать, что нужнее их на всём белом свете никого не найти.
Болт, что называется, «гнул торпеду», отлично видя, что его дар убеждения, столь действенный в отношении Митюхи или Третьяка, для здорового хрящевского уха всё равно что собачий лай: где раздаётся, там и затухает. И всё же, имея рыльце в пуху, старался напустить на себя хоть какое-то облачко доверия, хотя бы для собственного куража: дескать, поди докажи, что имею какое-то отношение к назаровскому делу. К слову сказать, это было отчасти правдой: ни Болт, на Митюха, ни кто бы то ни было из полигонщиков сельмаг не обчищали. Однако косвенно Болт всё ж таки поспособствовал деянию…
Хрящ нутром чуял, что от Болта «тянет палёным», но зондировать почву не собирался, отлично понимая, что ни к чему хорошему это не приведёт. К тому же и колупаться в чужом бельишке здесь никто не желал. Разве что слегка подтачивала смутная тревога: как бы не коснулось это дельце здешнего люда, не привело бы к крутым мерам. Призрак надвигающейся бури он ощущал уже с некоторых пор, подобно старому рыбаку у моря, которому любое дуновение ветерка может сказать о многом…
— Я не про то, что Егорыч думает на нас, тут совсем другое. Если оперá начнут колупать в нашу сторону, понимаешь, какой шмон тогда устроят?
— Там тоже не лошарики сидят, сообразить могут, что не резон нашему брату в своем же корыте дыру пробивать. Назаровка нам позарез нужна, к чему её теребить?
Хрящ пожал плечами. На своём веку много чего повидав, он давно убедился, что человек способен не только на самообман, а ещё и на то, чтобы этот самообман стал для него и средством убеждения других. Казалось бы, всё логично: не должен никто из полигонщиков обчищать магазин в Назаровке, самих наполовину кормит, да и если что – в числе первых подозреваемых окажутся.… А всё ж таки появись такая возможность, то он, Хрящ, и сам бы, пожалуй, не устоял перед соблазном отхватить дармовщинки. Не то чтобы он был законченным рецидивистом, просто шаткость положения не всегда оставляла выбора в том или ином случае. Уже давно у него сработалась позитивная реакция на окружающие раздражители; привычка не шибко обнадёживаться в различных ситуациях и полагаться только на собственную голову и сделала из него то, кем он и стал – хитрым, по-своему увёртливым, в меру снисходительным по отношению к окружающим, и, конечно же, осторожным и предусмотрительным практически на каждом шагу. Иначе просто не могло быть: продержаться столько времени на плаву, тогда как большинство корешей уже давно кто в земле сырой, кто за стеною каменной, кто в рубахе смирительной… Вот и поспорь здесь с товарищем Дарвиным по поводу естественного отбора: выживает не сильнейший, а лучше приспособленный, что, вообще-то по сути одно и то же. И то и другое в совокупности дают результат прочный и надежный, если учесть давнишний опыт Хряща и его умение лепить из почти ничего что-нибудь дельное и нужное (например, трещотку от пернатых или радиоточку для всего Полигона). А при сталкивании с криминалом уметь вести себя так, чтобы ни одна живая душа не могла и предположить в его отношении чего-то подобного (хотя темных делишек за Хрящом водилось столько, что никто бы не поверил, узнав всю подноготную).
И вот сейчас, видя, как волынит и роет копытом землю Болт, чтобы не то уверить посторонних в своей честности в отношении назаровского дела, не то разузнать что-либо у других, Хрящ внутренне подобрался и всем своим видом показывал, насколько всё это для него выведенного яйца не накатывает, хотя недавнее происшествие насторожило его весьма и, похоже, на немалый срок. Тому было несколько причин. Первая: близость Назаровки к месту их обитания, и, стало быть, все, скорее всего, уже под колпаком не только участкового Скаринкина, но и, возможно, оперов из райцентра. Вторая: смутное предчувствие, что кто-то из соседей всё ж таки рыльце здесь в пушок обмакнул, и сей факт известен кое-кому. И третья, пожалуй, самая весомая причина – это приближение зимы, когда в случае чего податься отсюда практически некуда. Ну, ему, Хрящу, положим, особо печалиться нечего, он-то не пропадёт со своими талантами; а вот что делать таким как Микитишна и Поэт – вопрос непростой…
— Мы с Митюхой завтра наведаемся туда, разведаем обстановочку, — продолжал Болт, зачем-то уставившись на «радиопередатчик». – Компашку нам не составишь? А то нарвёмся ещё на рыбхалдеев с Ветрино, доказывай тогда, что не мы прошлую неделю там ихнему человеку мотор долбанули. А у тебя как-никак там корешки есть, а?
Ну и борзота, подумал Хрящ. Мало того, что от самого за милю палёным разит, так ещё хочет подставу рядом иметь в случае залёта. Разве что Митюху жаль…
— Ты, Саморезик, сходил бы лучше к Антошке, да разузнал, что в жилкомхозе собираются по поводу старого «бульдога» решать. Если что, авось на полставки ассистентом к Колчану приставят. Всё ж таки лучше, чем на стороне барыжничать.
— Гран мерси за доброе словечко-с! – Болт старательно расшаркался и сделал несколько шагов подальше. – Мы люди небогатые, уцепимся клещами за такую благодать. – Он по-собачьи ощерился, показав редкие зубья неопределённого цвета, и порывисто удалился из «бунгало».
Хрящ некоторое время вприщур глядел ему вслед. Ему внезапно пришла одна мысль, что неплохо бы, как говорится, прозондировать почву у Митюхи, и если тот не совсем шляпа, то скумекает в случае чего и будет ценным союзником на нужной стороне. А если всё-таки Болт ни при чём – тогда пускай думает, что к ним подмазываются из уважения, чтобы, значит, коалицию против «команчеросов» сплотить: ведь Болт уже не раз намекал, что ему переметнуться к тем (естественно, с молодым напарником) – раз плюнуть. Однако тут были и возможные минусы. Во-первых, Митюха парень простодушный и не совсем далёкий, потому может отчебучить где не надо что-нибудь такое, после чего пожалеешь обо всём ему раскрытом. А во-вторых, пронюхай Болт о его, Хряща, тревогах и сомнениях, то уж точно возрадуется, да и выйдет из-под всякого контроля, что валко и шатко здесь, на Полигоне, негласно существует. Видать, никак человеку без подобных ему нигде не обойтись, и что там какой-то выдуманный Робинзон Краузе на своём необитаемом острове…
В любой семье не без урода и козла отпущения, и если Болт с Митюхой, камчадалы хреновы, постоянно дают повод для беспокойств и без того перебаламученного жилтоварищества Полигона, значит, без некоторого нажима тут не обойтись. Вот только кое-кто в данном случае никак не должен ничегошеньки про это знать… Стоп! Про что знать? Про возможную причастность «камчадалов» к назаровскому гоп-стопу? Или про его, Хряща, вынужденное укрывательство некоторого барахлишка, добытого в альянсе с «команчеросами» месяц назад у заезжих безалаберных туристов на живописном навлицком прибрежье? Ведь Болт-то как раз неплохо в этом осведомлён, сам искал, куда эти финтифлюшки на сторону отшаманить… Нет, одному здесь никак не разгрести эту кучу хлама, нужен помощник и желательно покрепче. Ваську с Робином трогать также нет резона – лица как-никак всё же официальные, в случае чего на откол пойдут, несмотря на свою лояльность в отношении «аборигенов».
Хрящ стоял в раздумье всего несколько минут. Затем пошарил в карманах, ища курево, и, достав пачку «Астры», вынул оттуда сигаретину, разорвал пополам и жадно раскурил одну из половинок. Вторую спрятал обратно в пачку. Потом затушил чинарик плевком и нерешительно зашагал в сторону вагончика-бытовки, что находился слева от въезда на Полигон. Там обычно в это время околачивался нужный ему сейчас человечек.

IV

А через сутки кое-кто был свидетелем непривычной для Полигона сценки. Егорыч, приодетый в цивильное, старательно поливал из невесть откуда добытой садовой лейки жухлые цветочки на обложенном красными кирпичными обломками подобии клумбы. На собственно клумбу сей предмет, сиротливо прозябавший в нескольких шагах от «портала», походил примерно так же, как раздолбанный курятник на птицеферму. Да и произрастало там скорее больше сора, чем соцветий с пестиками и тычинками. Вот потому и разинули все рты при виде такого инопланетного зрелища.
— Не иначе как молнией по кумполу врезало, — жуя папиросину, пробормотал Третьяк.
— Насчет тебя – может и поверю, да только неспроста бугор этот водевиль разыгрывает. Ждет, видать, кого-то шибко продвинутого, — нахмурилась Таисия. – Скакнул бы ты, разузнал, в чем дело.
— Чего ж тогда нас не проинформировал? – недоуменно протянул Третьяк. – Не-е, Кузьминишна, тут что-то совсем другое.
— А, ну-ну… Товарищество декоративного цветоводства решил учредить. Приглашаются все желающие. Вступительный взнос – чекушка… Ну чё, не почешешься разведать?
— Делов у меня только красных следопытов рисовать из себя… — Третьяк выплюнул папироску, развернулся в сторону Пятака, и, засунув руки в дырявые карманы обмызганной ветровки, демонстративной походкой озабоченного труженика двинулся занимать позицию к прибытию самосвалов. Поэт, присутствующий тут же, как всегда умиротворённый и малоприметный, бесшумно тронулся следом, неуверенно озираясь и пошевеливая бородёнкой.
Таисия не стала посылать вдогонку язвительных реплик по поводу гордых аристократов и дальновидных стратегов, лишь слегка поморщилась, и медленно, на ходу придумывая возможную прелюдию для вступления к беседе с непонятным сегодня Егорычем, направилась к нему. Интуиция подсказывала, что странное его поведение вызвано отнюдь не показушным желанием изобразить рачительного и хозяйственного босса. Тем паче, спозаранку не подошёл новостями перекинуться и международную обстановку обсудить.
Егорыч между тем краем глаза давно приметил мини-кворум неподалёку, однако виду не подал, продолжая неторопливо обрабатывать бесплодный суглинок внутри так называемой клумбочки, время от времени подправляя и запихивая каблуком поглубже расколотые кирпичины, якобы в форме круга придавленные с незапамятных пор его предшественниками. Сие творение можно было ассоциировать с Поэтом: заброшенное, никому не нужное и вместе с тем незримо присутствующее, не мозолящее глаз. И отлично понимая, что внезапное окультуривание оного привлечёт внимание окружающих, вплоть до водителей самосвалов, с некоторой долей вероятности даст толчок развитию тому сценарию, который он, Подшивалов, замыслил вчерашним вечером после разговора с Хрящом.
— Здравия величать! – проницательно разглядывая объект подшиваловского внимания, окликнула Таисия. – Так заботой плантацию облепил, что и поздоровкаться нету когда. Чего растить собрался? Не поздновато дачный сезон открывать, ноябрь скоро.
— Здоров, Кузьминишна, — не оборачиваясь, пробормотал Егорыч. – Вишь, цивилизуюсь маленько. Самоподготовка, однако. Слыхала про такое?
— Винтики нарезáть можешь кому другому тут, пора бы скумекать, где мозги, а где раствор извёстки в некоторых бóшках. – Таисия поняла, что издалека подскребаться нет смысла, у Егорыча в голове засело нечто, требующее упорядочить мысли. Ишь, даже не повернулся к ней, тюкает землицу, что ворона мёрзлый хрен…
— Эт по твоей части резьбу накручивать кое-кому, а мы люди простые, педагогикой нету когда заниматься. Всё хлебушек насущный…
— Ладно тебе лапшу надувать, вижу, что маешься. Всё равно ведь потом выложишь как на духу. Чё случилось-то?
— Да такого серьёзного покамест нету. Земля крутится, солнце встаёт и заходит, Америка хорохорится, арабы в своём котле варятся, а мы дискуссируем, как хорошо жить можно, да не знаем.
Егорыч отлично понимал, что никто другой как Таисия может здесь иметь при себе здравого смысла, интуитивно осознать и ощутить постоянно давящую со всех сторон мрачную безысходность их положения, в том числе и его, Подшивалова, несмотря на официальный статус и, казалось бы, легальность, но тем не менее шаткую и неспокойную, с каким-то постоянным угаром в душе, словно золы наглотался. Кто ещё здесь способен к анализу и оценке истинного положения вещей, хотя, если разобраться, такая административная единица, как этот Полигон, прости Господи, есть миниатюра всего теперешнего и, возможно, грядущего: пороховая бочка, что рано или поздно громыхнёт на всю катушку от прикосновения какого-нибудь идиота, чаще всего дилетанта, волей случая оказавшегося рядом. А разве нет? Уж счёт потеряли всяческим проверкам, инспекциям, комиссиям, где в основном состояла публика, столь далёкая от реального положения дел, что если кому рассказать – обхохочут, как старого клоуна. Пару недель назад вон, приехали какие-то девицы во главе с тучным и гугнивым начальником, по виду – ни дать ни взять музейная экскурсия. Все с кейсами, папками, глупыми вопросами; разбрелись по Пятаку, словно ребятишки на прогулке, не утрудив себя даже переобуться во что-либо соответствующее ландшафту. Одну барышню вскоре тяпнул за нескромное место шершень, после чего энтузиазм пошёл на убыль, а начальник оперным баритоном наобещал кучу санкций за антисанитарию и отсутствие предметов первой необходимости (наверное, имел в виду медаптечки и убивающие свалочный дурман благовония, коих тут сроду не наблюдалось). Колчан, наблюдавший спектакль поодаль (все остальные ещё при виде ехавших сюда «таблеток» умело растворились, дело привычное), резонно предположил, что аппетит во время еды не всегда приходит, и очередные посетители музея бытовых отходов будут слепнуть и глохнуть при одном упоминании о сегодняшнем вояже. Егорыч тогда нехотя согласился, что посулы гугнивого едва ли материализуются, если только не отыщет болвана-подчинённого, дабы свалить на кого-то безнадёжный проект оптимизации данной экосистемы (словечко это было заслышано и оценено по достоинству в начале мероприятия). И всё же, глядя вслед удалявшимся «таблеткам» с приунывшими пассажирками и их голосящим реконструктором, Егорыч в который раз ощутил гнетущий ворох проблем, осевших здесь на плечи с незапамятных времён. Когда такое впервые почуял – уж и не вспомнить, да и никакой охоты ворошить, всё равно без толку…
— Ладно, когда созреешь – поделишься, мне резону нет сюсюкаться тут с тобой, работы, сам знаешь, по самый кадык… — Таисья собралась восвояси.
— Погодь, Тайк… ― Егорыч понимал, что сдаёт позиции, однако в одиночку измышлять и задумывать не имел привычки, тем более информация, полученная от Хряща, требовала серьёзного анализа, потому как касалась их всех. Держать это в себе было бы неразумно и даже в какой-то степени непорядочно. Разрабатываемый было сценарий, и без того туманный, разом стал испаряться, даже как-то легче на душе сделалось.
— Ну… — Таисья всем видом показывала, как ей неохота прерывать работу, а у самой всё внутри подобралось.
— Скокни в каморку ближе к полудню, лады? Только чтоб никто не подсёк.
— Ей-богу, ща растаю на радостях. Уж не припомню, когда на тайные свиданья последние разы ходила… Ладно, скажи хоть, дело серьёзное?
— Сам покамест не разберу. Может, и пшик на масле, зря скребусь, а может и хреново по полной. Фифти-фифти, как говорится…
— Ладно, жди… — Таисья нахмурилась и медленно двинулась к Пятаку.

Тем временем Болт, редко принимавший участие в полигонных мероприятиях, шёл по тракту в сторону Назаровки, однако намереваясь в полукилометре от неё свернуть на просеку, ведущую к заброшенной делянке леспромхоза, уж как год не действующей. Митюха был отправлен этим путём часом раньше: разведать атмосферу в деревне, что поговаривает честной люд о гоп-стопе, как ведут расследование местные органы, да и ведут ли вообще, ну и, попутно договориться о завтрашней встрече у Навлицы. Точнее, узнать время и место «стрелки», вести переговоры для Митюхи слишком сильный умственный напряг, его амплуа – быть исполнителем, носить, копать, долбать, по возможности прикрывать и поорудовать кистями рук, здесь уж молодой напарник свою ценность знает. Не Поддубный, конечно, зато его, Болта, от непрошенных оппозиционеров, если надо, загородит. Неделю назад Третьяка на обе лопатки уложил, правда тот пьян был в зюзю, на ногах не держался, и всё ж таки завалить его дано не любому, даже в расцвете сил. Митюхе же только жить начинать, и вообще повезло ему, Болту, с подельником. Только бы Хрящ или кто другой, и не только с Полигона, не перемакнули на свою сторону человека, пропадёт тогда почём зря…
Болт почему-то не утруждал себя проанализировать вчерашнюю светскую беседу с Хрящом. Он полагал, что тот если и заподозрит по части продмага, всё равно оставит при себе: как-никак повязаны на другом дельце, и это неплохой козырь в той двойной игре, что раскрутил Болт за последние две недели. Как и большинство жуликов мелкого пошиба, Болт считал себя личностью незаурядной, способной не только умело замести в любом деле следы, но и объегорить кого надо, а при случае и подставить. По крайней мере, за последние годы репутация поддерживалась незамаранной, всё в худшем случае спускалось на тормозах, стало быть, опыт и сноровка своё берут. Даром, что ли, по молодости залетал и нешуточный срок тянул за хищение госимущества? Теперь всё, на мякине тёртого калача не проведёшь, впору самому расследования проводить…
Как ни медленно выдвигался к бывшей делянке, всё равно пришёл раньше других. Тишь кругом и никаких следов, просека и делянка заросли, невыкорченные пни тут и там, и, если бы не ветер, шевелящий еловую хвою и оголённые ветви осинника, было бы слышно собственное дыхание и хруст травы под ногами. В самую пору если не грехи замаливать, то уж точно вирши слагать. Во славу общей гармонии и процветания.
Ждал Болт недолго, вскорости послышался треск палого хвороста и негромкое покашливание. Судя по всему, двигались не со стороны тракта, а окольной тропой, с деревни. «Конспираторы, — усмехнулся Болт. – Доверяют каждый себе и никак иначе. В общем, так и должно. Что человек человеку крыса, ещё в школах приучили».
Звуки приближались, и вскоре стало заметно, что сюда идут трое. Болта это насторожило: уговаривались о встрече не всем кагалом, даже в такой глухомани можно внимание привлечь. Не иначе, что-то серьёзное удумали…
Болт перевёл дыхание и осторожно повёл глазом в стороны: отскочить и дать тягу ежели что, в левом сапоге на подобный случай заточка, она-то всегда при себе. Да и кастет уже в правом кармане ватника для перестраховки – не последнее дело. Экипирован Болт на все случаи жизни.
— Не бзди, товарищ, с мирным стягом к тебе! – услышал он. – Наш бронепоезд давно уж рельсов под собой не чует – растащили на вторчермет.
Послышался хохоток, который почему-то Болта не особо обнадёжил. Зная мало-мальски всех троих, он не торопился успокаиваться, хотя и сделал попытку сострить в ответ:
— Так то ещё не конечная станция.
Трое приближались не торопясь, но и без оглядки, значит, покамест всё тихо, - по крайней мере, к Болту, вроде, претензий выказывать не собираются. Да и к чему? Он со своей стороны всё делает без проколов, хоть и делов там с гулькин пуп…
— Верно меркуешь, остановка если будет, то в коммуне. Годков на пять.
Снова реготнули, только уже по-другому – потише и как будто устало. Наконец подошли.
— Никак внеочередное профсобрание, — заметил Болт. – Договорились же: больше двух при дневном освещении не состыковываться.
— Так тó – в официальной обстановочке, прилюдно. А тута мы укрыты природной завесой, — сказал один из подошедших, уроженец здешних мест Мишка Губанов по прозвищу Рулет. – Кто и заметит, так пришли дровишек трельнẏть, дело обычное.
— Точно, — хмыкнул Болт. – Особенно я. Без дровишек просто невмоготу. Да и Полигонец под боком, чего волыниться, хватай да трелюй через большак. А вы, стало быть, мне в подмогу, а то ненароком какое поленце вывалится, столько калорий под хвост.
— Хорош помелом чесать, – вмешался второй подошедший, безымянный тип как будто из полесских краёв, тощий, длинный и сутулый, прозванный Акеллой. – Тут проблема нарисовалась, и если по-скорому не устраним, ни в каком бронепоезде не схоронишься.
— Так давай устранять, – согласился Болт. Ему почему-то казалось, что всё это блеф, подельники куражатся, дабы цену себе набить, за ними и раньше такое наблюдалось. – Только вначале скажите хоть, с какого боку мне пристроиться, а то гадай всё на дуршлаке…
— Дело в следующем, – подал голос третий, довольно пожилой мужичок, без клички, но и фамилии Болт не знал. Все звали его Пашей Лексеичем, проживал он на станции Фариново, что километрах в тридцати отсюда, здесь околачивался наездами, в периоды рыбьих нерестов и жоров. – Адъютантик твой, как там его… позавчера засветился: у Навлицы поддатый ластоногим консервы пытался сплавить. Ну и, само собой, шнапс цивильный, до боли знакомый всей окрестной шарашке. Это как понять?
«Ластоногими» в округе называли заезжих дайверов, в основном из Прибалтики, за смехотворные по их меркам цены снимавших жилые помещения у «аборигенов», дабы пощёлкать что покрупнее в здешних акваториях. Некоторые приезжали сюда уже не впервые и хорошо знали не только места, но и специфику организации, так сказать, полноценного отдыха.
— Это Митюха, что ли? – удивился Болт. – Да он тут ни ухом ни рылом, даже отдалённо без понятия! Или вы кого другого с Полигона присватали?
— Да он самый, твой дубинушка-пенделеев во всей красе, – хмыкнув, убеждённо ответствовал Рулет. – Целый вещмешок ханки притаранил, настоящий дампинг на бережке устроил. А у тех у всех почти фото-видео на мобилах, кумекаешь?
— Да кто видел это?! Только покажи, я ему в харю плюну!.. Не мог никак Матюха там быть, он закордонную публику за три версты огибает. Да и откуда у него будет фартовый дувал , если он за всю жисть круче сивухи не дёргал!
— Вот и нам интересно…
Некоторое время стояла тишина, затем Акелла прочистил глотку и произнёс:
— Ты вот что… Возьми своего орлёнка за жабры, скажи – типа видели, как он из Назаровки с рюкзачишком шуровал, в сторону вашего коммунхоза. Усекаешь?
Болт понимал, что пороть горячку не стоило, однако поведение троицы сильно его ошарашило. Даже если теоретически предположить, будто Митюхе удалось пронюхать и добраться тайком к месту, которого и сам Болт не ведал, чтобы потом устроить в открытую акцию доброй воли… Сказать такое кому, со смеху загнётся. Не иначе, какую-то поганку решили ему завернуть; ведь знают, что не поверит он в такое фуфло, даже если и сам Митюха это подтвердит. А он может: что родина прикажет, то и делает, без оглядки на будущее. Может, потому и держал Болт его до сей поры в адъютантах: безотказность и здоровый оптимизм парняги шибко подкупали, и в первую очередь тщеславие самого Болта. Всегда приятно, когда кто-то зачарован твоей мудростью и ловит каждое словцо, преданно глядя в рот. И вот теперь эта назаровская простимафия собирается подставить скорее всего их обоих, дабы собственное нутро замаскировать в тепле и покрыть фальшивой позолотой невинности, – для всеобщего понта. А ведь они-то как раз и есть главные толкачи в деле, причём не только в этом…
— Кстати, о птичках… Орлёнка можно наблюдать в радиусе кило – как раз к тебе, Рулет, намыливался с приветом. Знаешь, про что говорю.
— Та ты шо! – Рулет изобразил радостное замешательство, скребнув затылок. – Стало быть, разминулись!.. Вишь, братэло, на ловца и зверюга чалит.
— Что стоим тогда и скалимся, пошли колоть злодея, пока тёпленький. – Болт решил контратаковать в лоб. – Ну, чего такое?..
— Не-е… — снисходительно процедил Паша Лексеич, медленно поводя головой в стороны, словно разминая шею. – Тут на арапа брать неразумно: сорвётся чего доброго и такого напортачит, что и сами не докажем, и засветит на всю округу. Ты, Болтик, у нас дипломат с пелёнок, не тебя учить правильному подходу. Посюсюкай с дитём в домашней, так сказать, обстановочке, дай понять, что добра желаешь, что не ошибается только солнечное светило и тэ-дэ. Глядишь, и челом забьёт…
— Непонятно только, в чём он должен всё-таки каяться. – Болт с трудом сдерживал яростное желание пластануть на себе ватник и кинуться с заточкой на всех троих. – Сами не хуже знаете, что ни с какого боку он к нашему делу не примазан. Да и мне никакого резона ему про это выкалякивать…
— Тебя никто не записывает в рекламные агенты, – убеждённо вставил Рулет. – Тут вариант, что жеребчик твой запросто мог со стороны всё отнаблюдать: и как лабаз шаманили, и куда скарб отволокли, где и как пристроили… Вот в чём фишка.
— Ага, а потом в нахалку у всей честной публики туристам багрить, как трофейные сувениры, – язвительно хмыкнул Болт. – Я, конечно, всей душой за такую версию, только воспитание не позволяет её принять: слишком умнó…
— Так ведь чужая душа темень, — заметил Акелла. – Да ты и сам говорил, что у воспитуемого тобой голова – что аппендикс, удалишь – только житуху ему облегчишь.
Все, кроме Болта, хохотнули.
— Так что, добазарились? – подытожил беседу Рулет. – Шуруешь к себе в пансионат, ждёшь корешочка терпеливо, а там повинную головешку легонько по-отечески, чтоб просветление нашло. Ну, а завтра у третьей делянки в это же время. Тики-так?..

Нетрудно понять, какой хаос ворошился в голове Болта, когда тот медленно возвращался с места переговоров за круглым вырубом. Такого поворота событий он не мог припомнить за всю свою насыщенную полувековую деятельность. Ведь мало того, что решили отбрить его в делёжке (а это даже слепому видно), так ещё и напарника ни за что подставой хотят сделать. Хотя, с другой стороны, какие у них доказательства? Разве Митюха имеет что-то при себе или в самом деле снюхался с ластоногими? Бред сивой кобылы: последние дни он почти всё время на виду если не у его, Болта, то у остального Полигона точно. В случае шмона показания святой троицы с Рулетом в авангарде будут стоить пшик, принимая во внимание тутошнюю их репутацию. А если и поглубже копнут, запросто может кое-что ещё всплыть, и неизвестно, в качестве кого станут тогда потенциальные свидетели Рулет энд кóмпани. С Болта взятки гладки: продмаг лично он не колупал, находился поодаль на стрёме, что при случае тоже доказать трудно, да и унесённый товар, если он ещё не реализован на сторону, у него нигде не заныкан. Более того: о местонахождении последнего Болт не имеет представления даже намёками. Так уж условились в своё время, – так сказать, априори…
И всё-таки похабное ощущение негаданного фиаско грызло Болта отвратно и неотвязно. До сей поры в качестве прокинутого ему как-то не доводилось выступить (Болт приписывал это благу собственной прозорливости и дальновидности); если и были проколы, то мелкого технического характера и устранялись без осложнений. Дважды, правда, это не совсем удалось, и приходилось некоторый срок повышать квалификацию в специально отведённых местах, но то были как раз те случаи, когда вероятность провала исключить невозможно (опять же по причинам техническим), как при карточной игре, с долей риска. Здесь же срыв произошел из-за вероломства и алчности партнёров… Между прочим, этот старый мухомор Лексеич в самом «скачкé» участия не принимал, его Болт знал по иным сферам деятельности, больше по браконьерским. И какого хрена его здесь подмазали? Скорее всего, со сбытом не промах, комиссионные посулили, а потом – как и его, Болта, в кювет, и дыши сапом, товарищ, разевай вякалку хоть до десятого пришествия антихриста…

V

Участковый инспектор капитан Скаринкин за свою достаточно долгую деятельность на здешнем поприще обрёл почти все те необходимые навыки, что делали его работу если не виртуозной, то по крайней мере отвечающую тому уровню, без коего сама работа участкового считалась бы бесполезной тратой времени и сил. Основными аксиомными требованиями в такой работе считались, во-первых, длительное проживание в месте сферы деятельности и, стало быть, хорошее знакомство с его обитателями, во-вторых – умение правильно расположить к себе как можно больше из них, дабы при случае могли стать союзниками и помощниками уж если не в расследовании, то хотя бы в рекомендациях или намёках, что, кстати, спокон веков было одним из любимых занятий простого обывателя, особенно в сельской местности. Анискины не перевелись и по сей день, разве что при работе всё чаще приходится использовать не вполне, мягко говоря, легитимно-гуманные способы воздействия или достижения. Сие, понятное дело, происходит не от хорошей жизни, куча объективных и субъективных причин зачастую просто не оставляет выбора, но… как говорили в сравнительно недалёком прошлом вершители философских раскладок, бытие определяет сознание…
Трудно сказать, в какую сторону изменилось за тридцать с лишком лет мировоззрение Скаринкина, да и изменилось ли вообще, только вышеупомянутые истины и навыки были усвоены им со всей возможной полнотой. Уже не только сведения и факты давали пищу умозаключениям и выводам, но и то самое чутьё (можно назвать интуицией), выработанное столь давним сроком. В отдельных случаях как раз оно решало главную роль при расследовании. И вот теперь, в деле ограбления поселкового магазина, это чутьё подсказывало, что само деяние является не целью, а средством, направленным, скорее всего, чтобы на кого-то или что-то воздействовать или же от этого кого-то или чего-то избавиться. Если бы его спросили, на чём это основано, Скаринкин не смог бы дать определённого ответа; лишь сопоставляя целый ворох отдельных и, казалось бы, на первый взгляд не связанных меж собой догадок, можно было сплести только самому понятную слабо осязаемую верёвочку умозаключений, каждое из которых с определённой долей вероятности может привести к желаемому результату.
А кое-какие детали в этом происшествии определённо наводили на упомянутую версию. Начать с того, что сильного переполоха ни в Назаровке, ни в прилегающих окрестностях оно не вызвало; неопытный детектив, конечно, сразу же заподозрил бы работниц магазина, если бы хорошо не знал их обеих – здешних пожилых баб, и в райцентр наведывавшихся не чаще раза в год. Они и шумиху-то подняли не сразу, обнаружив перемену в ассортименте лишь спустя часа полтора после открытия: сигнализация работала на честном слове, злоумышленники проникли с заднего хода, который закрывался щеколдой изнутри, навесным замком довоенной ковки – снаружи. Словом, мечта алкоголика: с шилом и фомкой в руках одно удовольствие систему оприходовать. К тому же по уходе разве что щеколду не задвинутой оставили, всё остальное как в автосервисе, чинно-аккуратно по местам. Стало быть, не торопились, значит – не заезжие гастролёры, либо снаружи «кукушка» ошивалась, а скорей и то и другое. Гадить у себя под боком никому из местных нет резона, особенно забулдыгам: тут же на подозрении, да и спрятать краденое некуда – у себя глупо, а на стороне… Не бриллианты же или ценные бумаги, чтобы конспиративный самовывоз организовывать, засекут моментом… И всё же интуиция нашёптывала Скаринкину, что орудовал кто-то из тутошних, разве что цель была иная, нежели стрёмно «оторваться» в какой-нибудь хазе с фартом и барышнями в обнимку. А раз так, то исчезнувший товар (кстати, в сравнительно небольшом количестве, что также кое о чём говорит) должен находиться где-то неподалёку, и не обязательно в помещении: в описи фигурировали только горючка и дорогие консервы (снова шепоток в пользу «аборигенов»). И если попробовать раскрутить версию дальше, то само по себе напрашивается, что кроме полигонных обитателей, по всей округе больше практически некому становиться поперёк рельсов здешней «коза ностре». Скаринкин, разумеется, практически обо всех тэбэошниках имеет различные сведения, не всегда, понятно, достоверные, но всё ж кое-какое представление дающие, а с некоторыми и вовсе лично знаком; с Подшиваловым давние приятели с незапамятных времён, Гришка Василевский (прозвище у него в тех кругах забавное – Хрящ) хоть и тёмная личность, не всегда с законом на короткой ноге, но пользы от него иной раз может быть куда больше, чем от некоторых штатных коллег. Да и бедолага-казачка, у которой чернобородые семью истребили – тоже молодцом, хоть бери в подручные, мигом порядок наладит; жаль только, не собирается здесь никому в ножки кланяться. В какой-то степени тоже понять можно – не двадцать лет, начинать что-то заново нет уже ни силёнок, ни стимула…
Что же касалось версии, будто якобы кто-то из тэбэошных продмаг отоварил, то Скаринкин хоть и держал её в качестве одной из рабочих, при некоторых раскладах она виделась сомнительной. Это верно, что отдельная тамошняя публика не упустила бы случая халявно урвать добра, только положение у них ещё хуже, чем у местных хануриков – сами себя в этом случае под топор укладывают. Хоть и живут они только сегодняшним днём, лишний раз подозрения на себя лить им не впрок. Разве что косвенно быть причастными к дельцу кое-кто мог вполне: например, сбыть на сторону товар, тем же дайверам или, на худой конец, смежникам по свалке, «команчам», — так они их вроде кличут…
Опергруппа, прибывшая к месту происшествия, никаких улик не выявила, да и отозвали их вскорости срочно: вблизи райцентра что-то посерьёзнее случилось. Прытко составили протокол, хлопнули Скаринкину по плечу (мол, если что – телеграфируй) и укатили восвояси под оханья да причитания слетевшегося к продмагу поселкового бабья. Опрос местной публики ничего нового не дал: всё произошло ночью, вдобавок под аккомпанемент дождя, собаки и те безмолвствовали. Последний фактор, однако, говорил не в пользу назаровских обитателей, хотя и не давал весомых убеждений: магазин расположен хоть и в центре посёлка, соседствующие с ним заготпункт и почтовое отделение и в дневную-то пору не всегда открыты, а ближайшая обживаемая хата – через дорогу метрах в ста, и посему дерзать и творить там при удачно сложившихся обстоятельствах кому попало и без особой оглядки сам чёрт велел…
В общем, как ни крути извилинами, пробовать искать следовало бы именно в Назаровке и окрестностях: местá не особо почитаемые в плане достопримечательностей: кругом лес, кое-где заболоченный, и посему туризм здесь может быть разве что с оттенком криминала. А уж законсервировать что-либо на время от постороннего сглаза, так ещё в Великую Отечественную партизаны трофейные эрзацы там без последствий хоронили. Неплохо бы начать с заброшенного колхозного сада, примыкавшего к магазину как раз со стороны заднего хода: сад этот так зарос, что в иных местах без кустореза и шагу не ступить…

© Виталий Шелестов, 2016
Дата публикации: 25.12.2016 21:01:00
Просмотров: 2079

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.