Боль и небыль
Сергей Сычев
|
Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни Объём: 4332 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Страсть к писательству, дремавшая в нем до поры, проснулась внезапно и захватила его с головой. Вымучив лет пять назад свой первый рассказ, казавшийся ему невероятно талантливым, и осторожно показав этот рассказ кое-кому, сведущему в сложении слов в предложения, он получил вежливый и достаточно сдержанный в целом положительный отзыв на свой опус с несколькими, но весьма существенными «но» и тут же скис, понимая данным ему от природы чутьем, что чего-то он еще не понимает. Разочаровавшись в своем писательском умении, но, привыкнув доводить начатое до конца, он переделал свой рассказ, строго следуя рекомендациям рецензента, и отложил его в сторону. Некоторое время спустя, он прочитал рассказ и вновь его переделал. Потом переделал снова. Потом снова. Когда переделывать больше ничего не захотелось, он удовлетворенно убрал белые страницы в шкаф и успокоился. …Пробуждение было внезапным и бурным. Все началось с одной забавной истории, невольным участником которой был он сам. История была настолько забавна и одновременно грустна, настолько необычна, возникнув, казалось бы, из ничего в обычной повседневности, что о ней захотелось поведать. Совсем неважно кому. Придя домой, он наскоро записал эту историю, прочитал ее и без всякой помощи специалистов понял, что у него получилось. Его будто прорвало. Писал много и с упоением. Мысли сами бежали к нему – такие разные, такие свежие, такие красивые. Ему оставалось только придавать им форму и класть на бумагу. Мысли приходили к нему утром, приходили вечером, ночью. Если мысль не приходила, ему стоило только подумать об этом и, вот она, тут как тут, дожидается. Писал о пережитом, писал о волновавшем, писал о том, что навсегда осталось только в мечтах. Немного похулиганил, конечно, так, для разнообразия и поднятия настроения. В остальном же, старался быть честным перед собой и перед потенциальным читателем и, по необходимости серьезным. За год он написал столько, что хватило бы на увесистый том. Все это время его неотступно терзал вопрос: каково это – быть писателем? Очень хотелось узнать по-настоящему и он решил издать книгу. Иначе ведь не узнаешь. Отобрав лучшее, он помчался в издательство. Книга вышла. Долгожданная, вымученная, красивая, быстро разрушившая скептическое отношение издателя к молодому автору. Книга вышла замечательная. Оказалось, что писателем быть больно. Замечательная книга не принесла ему радости. Наоборот, она принесла с собой чувство неприятного беспокойства, которого он не знал раньше. Зачем ему было это нужно? Жил бы себе и дальше как все, не высовываясь. Зачем нужно было доставлять демонстрацией своей незаурядности неудобства окружающим? Одно дело сознавать, что где-то есть люди не такие как ты, совсем другое – знать, что это твой сосед, которого ты раньше не всегда замечал и на фоне которого ты чувствовал себя цезарем. В общем, кто его просил высовываться? Он возненавидел свою книгу. Возненавидел вежливые похвалы людей, не имевших литературного вкуса. Его приводили в тихое бешенство менторские благословения личностей, лишенных творческого начала, вполне серьезно разрешавших ему слыть писателем: «я бы так не смог написать», – рассудительно по-деловому без малейшей эмоциональной окраски своей речи констатировал ментор, признавая тем самым за ним некое право быть. «Конечно, не смог бы!» - оскорбленно кричал он в своей душе. – «Конечно, не смог бы! Да как у тебя мозги повернулись подумать о чем-то другом! Твое интеллигентное происхождение не дает твоей выхолощенной личности права судить о степени таланта такого крестьянского быдла, как я и, уж тем более, сравнивать свой творческий потенциал с моим! Ты чего сравнивал вообще? Где ты это нашел?!» Ментор, продолжая поучать, говорил ему, что многое, выдаваемое в его книге за правду, есть фантастика, которая не может иметь место в жизни, а он, не находя от обиды и отчаяния слов, только шире открывал глаза и молчал. Что он мог сказать, когда фантастикой называли самое больное и мучительно пережитое им самим? Как он мог сказать об этом человеку, не знавшему боли? С каждым днем боль становилась все больше, а веры в себя оставалось все меньше. Терзаемый разочарованием, желая выплеснуть переполнявшую его боль, он сел за новую книгу. Где-то на третий день работы он почувствовал, что боль стала понемногу уходить… © Сергей Сычев, 2008 Дата публикации: 19.07.2008 11:04:25 Просмотров: 2912 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|