Издержки доверия

Виталий Шелестов

Форма: Рассказ
Жанр: Ироническая проза
Объём: 48046 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Эх, деревня ты моя, деревенька...

Солнце лениво сползало от зенита, как бы деликатно намекая, что неплохо бы и остальным последовать его примеру. Кузнечики обрадовались возможности в который раз проявить себя и застрекотали с удвоенной энергией. Предвечерняя духота, обычная в дни ясные и безветренные, свидетельствовала приблизительно о пятом часе пополудни. Лёхе Крупилину, как и большинству обременённых повседневными заботами деревенских жителей, ручные часы под открытым небом казались такой же нужной вещью, как галстук или запонки. А когда он вспомнил, что сегодня выходной день, и магазин работает только до трёх, то был готов расплющить эти часики в блин.
«Идиотина! - принялся бичевать он себя. - Просвистал время, пень еловый, теперь куковать тут, пока солнце не зайдет, и коров гнать в село придется… И что это за жисть такая пошла! Клуб заколотили, кина – никакого, танцы-шманцы – только по большим праздникам да на свадьбах, и то у черта на рогах... Одна утеха для работяги – поддача, да и ту постоянно щемят. Вот гады, а!..»
Если бы Леху спросили, что за гадов он имеет в виду, то вразумительного ответа бы не получили. За последние годы в его голове всё так перебродило и завихрилось, что обвинять в неудачах и трудностях как личного характера, так и в глобальных масштабах он мог кого угодно – от колхозного бригадира Лопахина до гуманоидов внеземных цивилизаций. Леха не мог припомнить, чтобы за последние десять – пятнадцать лет делалось что-то свыше во благо по крайней мере ему лично. С экранов и радиоприемников базланили сперва о необходимости какой-то перестройки, после чего с магазинных прилавков испарилось всё, что горит. Еще через какое-то время воспрянул духом гордый Кавказ, и поползли слухи, что «хачики» специально скупили всю водку, сахар и мыло, чтобы потом в обмен на них умыкнуть себе Черное море со всеми его курортами. Такой вариант казался Лехе правдоподобнее, нежели вызывающие головную боль споры прозаседавшихся депутатов о каком-то «сувенире тете», якобы выдвигаемом в те годы всеми нерусскими. Ну, а уж когда бывшая «всесоюзная житница, здравница и кузница» затарахтела всевозможной огнестрельной техникой, Леха понял, что возвращать обратно скупленное народное добро никто из них и не помышляет. «Во гадоты! – любил восклицать он тогда перед любым знакомым и незнакомым. – Хоть бы мыло вернули! Сами как жуки навозные ползают – и другим отскоблиться не дают!..»
И даже когда близлежащие торговые точки стали со временем снова потихоньку обретать положенный им вид изнутри, Лехе все равно чудилось, как и многим в колхозе, что это – очередная надуваловка, дабы усыпить недовольство трудящихся, на сей раз не имевших уже при себе деньжат, чтобы выставленное на прилавок купить. Вслед за водкой и совестью нашей эпохи незаметно сгинули и казначейские банкноты.
Правда, находились в селе и такие, кто не всегда считал «хачиков» виноватыми в перестройках, перестрелках и тетиных сувенирах. Кузьма Деев, ученый ассенизатор-пенсионер, отличался в Зюзино от остальных тем, что выписывал газеты не только для растопки и подтирки: перед тем как наколоть газетку на гвоздь в своей покосившейся будочке в конце огорода, он напяливал на нос растресканные очки и долго тискал, мусолил и перебирал хрупкие листы районной малотиражки «Трудовая вахта». Возможно, тем самым попутно с очередным просветительным актом готовил ее к предстоящей участи. Так вот, Деев иногда утверждал, что напечатанное в газетах – это не хухры-мухры, а «свинцовое слово гусударства и отвечает по всем строгостям закона». Все после такой заявы начинали таращить зенки и скрестись в различных местах. Деев же, переступив запутанный пролог и откашлявшись, начинал раздвигать теорию научного капитализма, из которой якобы следовало, что «лигархи и их холопы научились подпиливать Горбачеву западло – скупили за далляры весь дефицит, а таперича нашенскому трудяге приходится иметь то, чем его делали...»
― Эт чё, в газетах твоих так пишут? – недоверчиво вопрошали ученого односельчане. – Понятно теперь, чего ими токмо геморрой нажить можно – писунов вот таких шибко много развелось.
Деев поперхался, сплёвывал и, круто развернувшись, шлепал навозными калошами восвояси. Калоши те, как можно догадаться, он когда-то мудрственно присвоил, будучи незаменимым спецом агропромкомплекса.
Однако со временем всё повторялось. Кузьма потрясал над головой очередной жертвой своей образованности, доказывая правоту ликбезным зачитыванием некоторых заголовков на ее страницах. Аудитория, ни черта не понимая, вступала в дебаты и прения с истинно деревенским запалом; хлюпанье навозных калош под общее ликование показывало, что людей ученых в Зюзино не жаловали.
Долго так продолжаться не могло, и посему народное телевидение в обмен на возросший к себе интерес простого человека решило его чутко ублажить. Что вскорости не сильно устроило начальство. Дело в том, что резко пошли на спад и без того дутые надои колхозного молока: дояркам и скотницам стало глубоко начхать на своих вонючих буренок. Ведь именно в часы великой дойки и кормежки на голубых экранах в который раз решалась судьба народной героини – рабыни Изауры, - озабоченной собственной неустроенностью бразильской дивы. Увольнять за прогулы крикливых тружениц ферм председатель не мог даже при всём желании: тогда пришлось бы ему самому становиться перед каждой буренкой на карачки и тянуть к её грязному вымени шланги от доильного аппарата. Кругом был как дефицит товаров, так и ценных работников...
Село Зюзино не являлось административным центром колхоза «Парижская коммуна». Наоборот, его отдаленность и малочисленность обитателей (всего-то пара десятков хат) давали право колхозной метрополии при встрече с Тмутараканью задирать носы, тем паче, что деятельного населения в Зюзино насчитывалось в зависимости от обстоятельств (запои, болезни, те же прогулы) человек пять – восемь, если не считать умеренно пьющего бригадира Лопахина. Остальные – кто на пенсии, кто инвалид, кто просто так, соплёй на ветру. Теперь за тунеядство не сажают.
Леха Крупилин под категорию «деятельных» подходит, не испытывая, однако, при этом особой гордости. Давно следовало бы плюнуть и слинять из колхоза на свободные хлебá, только предков жаль. Да и куда подашься, если даже такой рукотворец как Женька Аничевский уехал башлять в райцентр и забашлил через три месяца на телеграмму, чтобы выслали денежку на дорогу обратно (пенсию, слава Богу, пока еще стараются выплачивать в сроки, вот Женькины старики и спасли дитятко). Так что ни работы тебе, ни жилья. Тут-то хоть крыша над головой какая-то, да и с голодухи не околеешь... Вот и подскрёбся Женечка обратно, на колхозную МТС. Только уже не водилой, а ранжиром помельче – автослесарем на годик-другой. Зотов, председатель, тип злопамятный, не упустит случая лишний разок показать, где твое место. А в горячие деньки, если надо, и за баранку пошлет, здесь уже не до амбиций. Удав гнутый...
И уж если Аничевскому с его башковитостью ни черта не подсветило, то ему, Лехе, которого и к трактору-то без намордника не подпускают, и вовсе ловить за пределами родной бригады нечего. После того, как в прошлом году почти новенький МТЗ – 150 на покосе вместе с прицепом в топь загнал (одна кабина из болота торчала, два тягача из соседнего совхоза тросами вытаскивали), Зотов прямо так и брызнул Лопахину в самое рыло: «Крупилина за баранку – через мой труп. Лучше гориллу из зверинца выписать да посадить в трактор... Куда хочешь теперь его тыкай, хоть себе в ж... Ботву пускай идет дергать...» Вот коз-зёл...
Ладно... Честно говоря, у Лехи-то рыльце в пуху было. Возили сено, сыпанул дождь, ну и заехали с Васькой Рындюком по дороге в продмаг, взяли «фауст»... Ну, где бутылка, там и вторая, как водится... Короче, на место подкатили уже в настроении. А тут словно петух жареный долбанул: вместо того, чтобы с полным прицепом сена правее откоса взять, дернул влево... Ну, бывает... Только зачем же перед толпой унижать? Тебе, говорил, коров пасти, а не техникой управлять. Как в омут глядел, паскуда...
А Лопахин тоже хорош гусь! Сам в технике сечёт, что индюк в астрономии, а туда же: «Тебе, - говорит, - доверить что-нибудь ответственное – все равно что башкой об рельсы... Так что топай покамест в полевики – свёклу драть, картошку полоть, на коровах побудешь какое-то время...» Вот гнида...
Можно подумать, остальные в бригаде стоят большего!.. Взять, к примеру, того же Рындюка. Год назад в помощниках комбайнера тусовался. И что же? Спьяну чуть сам под молотилку не загремел. Добро, Никитенко, комбайнер, вовремя посмотрел в нужную сторону – за шкирку, как щенка, успел схватить... А бабник! Позапрошлой весной от практиканток из агротехнаря ни на шаг не отходил. Всё ошивался за Валечкой, самой тихой из всей их кодлы. Ей все тогда долдонили: выходи, дура, он вишь как за тобой вьется. Та лишь плечиками водила: подумать надо, мол, куда лошадей гнать... А когда привезла из райбольницы визжащий трехкилограммовый сверток (пацан, говорят), для дум, конечно, времени уже не оставалось. Да вот только Васюта почему-то уже интерес к ней потерял... Юная мамаша повыла малость, к Зотову, дурында, зачем-то поплелась. Тот, как и она давеча, плечами подергал: что я, дескать, могу, подавай в суд, если хочешь алименты оттяпать, раньше-то чем думала?.. Судов Валечка побаивалась, вот и испарилась со свертком в родные края. Рындюку, понятное дело, для проформы скандальчик в деревне всё же закатали: ты чё, кобелина, творишь, совесть есть у тебя? Девку одну с дитем по миру пустил! А Ваське – что в лоб, что по лбу. «Я, ― говорит, ― что, убил кого, что вы на меня бочки катите? Я наоборот даже – человека на свет произвел. Мне, может, благодарность за это положена, а не на ковер...» Мужики похохатывали, бабы плевались...
Есть еще один клиент в Зюзино, Гена Монахов. Васюта рядом с ним – просто святой. Монахов тоже когда-то у Лопахина в бригаде состоял. Потом из колхоза уволили за пьянку. Такого даже старики за свой век припомнить не могли: чтобы за пьянку – из колхоза! Обычно переводили, как вот Леху, ступенькой пониже, где вони побольше, да и то временно. Тем более, что у Геночки руки золотые, любую технику на колеса поставит, ежели тверёзый... Понятное дело, турнули не сразу: сперва в механики, потом в слесаря, оттуда – на скотный двор, вилами махать, потом уже к Лопахину, - последняя инстанция. Ниже Лопахина – никто и не пробовал гадать, где это. Гендос прошел через все ступени большого пути и первый своим лобешником выбил запись в трудовой книжке «по статье». Леха сам видел: «За неодногократное нарушение трудовой дисциплины и систематическое пьянство». Во как!.. И всё из-за характера. Водочка тоже, конечно, лапку приложила, не без нее. Да только вот один кирнёт – всё вроде бы нормально, человек как человек; а другому стоит лишь нюхнуть – и уже болван: глазами западáет, майку на себе пластает, кепку оземь шмякает, прет на всех танком, - как подменили мужичка!.. Так и с Геночкой: тверезый вроде ничего, хоть и тоже иногда с приветом, но только стопарь опрокинет – ратуйте, люди добрые, хватайтесь за колья, чтобы отбиваться! Росточку в Монахове метра на полтора, но вот энергетики после поддачи – роте спецназа хватило бы. И что самое досадное – не в нужную сторону та энергетика направлена. Где пьяный Монахов побывал, там хоть трава не расти. Будто монголо-татарская тьма протопталась... Короче, Лопахин под конец сбегáть из бригады начал: то печень стала шалить, то сестре в поселке с ремонтом помочь надо... Зотов не дурак, скумекал, что к чему; подловил Геночку при очередном «халли-галли» вместе с ментами и нате – протокол, дело, подписка и колено под зад... Посадить не посадили, ограничились штрафом, который вычли из давно не выплачиваемой зарплаты, что, кстати, Генчика вполне устроило – по-любому тех бобанов как ушей не видать. Устроился путевым обходчиком на железку; тут уж можно было энергетику по назначению использовать – топай себе по шпалам да кувалдой шваркай, штырьки вколачивай. В самый раз для Геночки... Недавно, правда, снова учудил: шел датый со своим шанцевым инструментом, не рассчитал силенок и отрубился, – прямо поперек рельсов. Швартовы отдал. И кувалда рядом... И быть бы Гендосу аккуратно перепиленным на две половинки, если бы не проходившие мимо к ближайшей станции грибники. Отволокли и скатили вниз по насыпи, в колючий бурьян. И кувалду следом зашвырнули... Домой Гена приполз в таком виде, будто побывал в рысиной норе. В общем, дешево отделался, а то бы мог и в кусок фарша после вагонных колесиков перемолотиться. На радость воронью́...
И всё водяра, чтоб ей пусто было! Полдеревни уже дармоедов по этой причине набралось: кто инвалид, кто рахит, кто вообще кретин. Почти в каждой хате своя жертва, прямая или косвенная, только обязательно в наличии. Лехина сестрица, Алка, три года назад тоже дебила на свет произвела: заделали с муженьком по пьяни, а теперь зубьями поскрипывают. А об чём думали в свое время, хромосомы? Вот и расхлебывайте кашицу собственного приготовления!..
Но с другой стороны... Чего еще делать-то остается? Вечером на диван у телека не приляжешь – моментом крик поднимется: «Чё валяисси, как свинья в корыте, дел боле никаких? Ща будут! Навоз из сарая када думаешь выгребать?..» А сами, чуть время подходит – как мухи к экрану липнут. Очередное «мыло» передают. Ладно бы что-то одно смотреть, так ведь по нескольку раз на дню все телекишки обязательно обсмакуют. А попробуй заикнись про тот же сарай – сразу затыкай уши. Бабы в Зюзино спокон веков голосистыми были, с ними даже Генка Монахов связываться не желает, потому и унес ноги в МПС.
Одно спасение – заныкать в сторонке пузырек-другой и за калитку... «А там друзья, ведь я же, Зин, не пью один...»
Леха горестно вздохнул и неторопливо побрел вслед за коровами к небольшому озерку в полутора километрах от пастбища. Налопавшись клевера и пырьника, коровы теперь жаждали оросить свои желудки водицей, дабы лучше переварить сжеванное: то тут тот там раздавался нетерпеливый рёв. Леха недолюбливал эту скотину за ее прожорливость и тупость. Он и молочные продукты-то сроду терпеть не мог, всегда от них воротило... Но что поделать, сегодня его очередь на выпасе. Вернее, очередь всех Крупилиных, да только какой смысл всем кагалом такое стадце охранять? Это же не президентский лимузин. Коровенок тех еле полтора десятка в деревне наскребется... Зато в следующий раз у Лехи – полная свобода, Алкина очередь пасти. Можно будет в город с Васькой Рындюком смотаться, местных барышень потеребить. А то здесь уже и некого...
Налакавшись озерной жижи, коровы тут же устало повалились на берегу. Леха пожалел, что не прихватил с собой удочки с наживкой: в здешнем водоеме клевали плотва и карась, пару раз вытаскивали щучек. Озеро было проточное, на противоположном берегу стояла дамба. Правда, ей уже лет десять не пользовались – мелиорация давно пришла в упадок... А вообще-то озерцо легендарное. Историческое, можно сказать. Сколько хребтин и черепов пострадало из-за него в разные времена!.. Вся ерунда в том, что и по сей день так и не определили, чье название ему присобачить – зюзинское или краснодольское. Расстояние от него, что в сторону Зюзина, что Красного Дола, - одинаковое. Использовали водоемчик тоже в одинаковой степени. И пострадали в битвах за него равнозначно: никто не хотел уступать своих прав на эту лужу с дамбой. Пару лет назад Женька Аничевский хотел по-научному решить проблему: будучи в райцентре, зашел в исполком к землемерам и просмотрел топокарты, в надежде увидеть название озера. А там – хрен на вертеле: рядом с голубой кляксой на полдороге от Зюзина к Долу всего две буковки – «пр.» Пруд, значит. Дамба есть, дорога, проточная канавка, даже отдельно стоящее дерево – полузасохший многовековой дуб в тридцати метрах от «пр.» А названия – никакого, хоть утопись в нём…
Так по сей день и отоваривают друг дружку морды краснодольцы и зюзинцы. Тем более, что Красный Дол – это уже другой колхоз. Имени Луначарского, чтоб ему усохнуть...
Чему тогда удивляться: если уж соседние деревеньки не могут из-за какого-то прудка сговориться, чего ждать от гордого Кавказа с его неприрученной и разноязыкой ордой? Это вам не гнилые разборки по пьяни; так ввалят, что и знать не будешь, от чего или от кого дубаря секанул. Как говорит Деев, «импернационал своего куска мяса за так урвать не даст».
Хорошо, что хоть коров с пастухами у этой лохани не цапают. Коровы тут как парламентеры – лица (точнее, морды), облеченные неприкосновенностью. Им по барабану все территориальные воды – где хотят, там и пьют...
«Та-ак, а это что за хмыри сюда подгазовывают? И машинки как будто не нашенские...»
Две иномарки неторопливо и деловито приближались к берегу многострадального и безымянного водоема. Впереди – черный «мерс» с тем же цветом застекленных салоном, за ним – уже изрядно потасканный, но еще вполне трудоспособный «фордик», обшарпанный и пятнистый, как гиена. Леха, впрочем, в иномарках не разбирался, тем паче что в здешней глухомани круче председательской «нивы» и агрономовского «козла» ничего такого не появлялось сроду. Райцентр, вот там дело другое. Насмотрелся в нем Леха различной хреновины. Только вот без денежки туда соваться нечего. Особенно теперь, когда о получке и вспоминать забыли, а окошечко колхозной кассы скоро мхом покроется...
Поэтому ничего удивительного, что принял вначале Леха Крупилин заезжую блатату как минимум за областное начальство. Лишь услыхав отголоски донесшейся вскоре до его ушей проникновенной беседы вывалившейся из машин публики, понял, кто на сей раз сюда пожаловал.
Черный «мерс» остановился на пологом песчаном бережке метрах в ста от Лехи и его подопечных. Рядом с «мерсом» суетливо притормозил и заляпанный собрат-американец. Из него выскочил шустрый молодчик и подпорхнул к «мерсу». Там в одном из окошечек опустилось стекло, и шустренький сложился пополам, сблизив свою головенку с темной щелью.
Леха навострил уши. Легкими порывами ветерка к нему долетали обрывки фраз:
― Ништяк, по-моему... В полном ажуре... Гера, падлой буду... Ну да, костерок... Ты меня обижаешь... Всё на месте, только мало... Я всё понял...
Из обоих автомобилей стали медленно вылезать люди. Шустренький помог выбраться из «мерса» бритому ежиком борову в спортивном адидасовском костюмчике. Бугор ихний, понял Леха, с любопытством разглядывая весь «малинник». Всей толпы оказалось ни много ни мало одиннадцать человек, в их числе три оштукатуренные девахи, не выпускающие из пальцев сигарет.
― Вау, коровки! Живые! – дурашливо проблеяла одна пьяненьким голоском, оправляя на себе платьице, по мнению Лехи, явно детских размеров.
― Ко-овки, ко-овки! – подыграл ей, намеренно картавя, хлыщ с косичкой на затылке, один из мерсовских пассажиров. – И пастушок, мо-оденький, мо-оденький!..
Где-то слышал Леха эту белиберду слово в слово – кажется, в каком-то фильме...
― Стас! – позвал бугор одного из «фордика». – Давай под капот, разбирай что надо. Федюню бери в помощники... Кузя! Доставай чифан.
Шустрый Кузя метнулся к «фордику» и из заднего капота достал сумки и пакеты, как можно было догадаться, с поддачей и закуской. Девицы скучковались и о чем-то стали перешептываться. Двое мужиков, нисколько не смущаясь, чуть в сторонке с независимым видом орошали берег мочевиной. Остальные подошли к иссохшему дубу и с треском принялись выламывать сучья.
По всей видимости, крепко отдохнувшая за выходные деньки (а может, и не только за выходные) развеселая капелла возвращалась после уик-энда домой, да только какая-то непредвиденная поломка в одной из машин (скорее всего в «мерине») заставила кавалькаду свернуть опять на лоно природы и волей-неволей продолжать культурно развлекаться. Примерно такие мысли вились в Лехиной догадливой голове, когда он с завистливой ухмылкой наблюдал за суетой внезапных гостей. Заметного огорчения по поводу выхода из строя техники как будто не проглядывалось; лишь двое копошились впереди «мерина» с открытым капотом, остальные продолжали расслабуху кто как мог. Один молодец даже разделся до широченных трусов в цветочек и с разбегу шарахнулся в безмятежную муть водоема, подняв такие брызги, что девахи пискляво ойкнули. Еще двое захотели продемонстрировать свою доблесть в спортивном плавании на метровой глубине, но бугор им что-то насмешливо бормотнул, и они охотно успокоились.
Тем временем запылал костёрчик, и стало деловито позвякивать вокруг него. Леха сглотнул слюну. Из «мерса» грохнуло музыкальными децибелами, отчего коровы грузно заворочались в траве. Ныряльщик, фыркая, загорланил почти из середины пруда:
― Эй, народ, вы ж там про меня не забывайте!
― Не волнуйся, сын мой! – бросил ему в ответ хлыщ с косичкой, хрустя закушенным огурцом. – Память о тебе мы сохраним в наших сердцах. Плыви с миром!
Девки залились хохотком. Кузя застыл с глупым видом, молитвенно сложа перед собой ладони. Пловец торопливо заплескал к берегу.
Леха в который раз вздохнул и медленно повернулся спиной к отдыхающим. Он не заметил, как сзади к нему вплотную подступил один из баранов, которых попутно с коровами ему навязали сегодня мать и сестра, и потому слегка перепугался, едва не столкнувшись лбом с кувшинным рылом, бессмысленно уставившемся ему в затылок.
― Тьфу, чтоб ты сдох! – сплюнул он и пнул ногой в недавно обстриженный бок твари.
― М-ба-а!.. – Баран обиженно отскочил и неторопливо побрел к своим сородичам, мерно жующим неподалеку.
«Хорошо хоть, что этих-то не надо перегонять с места на место. Стоят себе тихонько и не рыпаются...» Уже второй год Крупилины держат овец и, в общем-то, довольны: скотина безобидная, жрет что попало и хоть бы что, никакого мора. Опять же мех от них, растет быстро, спрос имеет. Да и мясо что надо, на Пасху ели – вся деревня на запах сбежалась. Деев тогда чуть костью не подавился, угостили под стопку идиота...
Веселье меж тем за Лехиной спиной набирало силу. Переливчатый смех девиц время от времени заглушался басовитым рокотом из заливаемых спиртным глоток кавалеров. И всё это под музыкальный тарарам западных топ-поп-хип-хоп-жоп. Ну где тут о каких-то баранах вспоминать!
И все же Леха не уходил. Чего ему сейчас в поле делать? Коров гнать в село еще рано, травы им и тут навалом... Может, молочка тем гаврикам предложить?.. «Тоже скажешь! Им сейчас разве что от бешеной коровки молочко пошло бы...»
Нетрудно было понять, что творилось в многострадальной Лехиной душе. Душа эта рвалась наружу всеми потоками и фибрами, а присутствие рядышком людей веселящихся, людей беззаботных, людей, наконец, свободных, растравляло душу особенно мучительно. Леха сжимал и разжимал кулаки, скрипел зубами, плевался, но не двигался с места, всё еще на что-то или на кого-то надеясь. На кого и на что – он не мог определить, так глубоко в себе не привык копаться. Ему временами казалось, что он вот-вот поедет крышей...
Если бы кто-нибудь из знакомых увидел Леху в эти минуты – наверняка пустился бы наутек без оглядки. Но его могли видеть лишь коровы да овцы, и те глазели куда-то сквозь него, тупо и бессмысленно, изредка встряхивая мордами, чтобы отогнать слепней и оводов.
...Внезапно Леха встрепенулся от легкого толчка. Развернулся, чтобы треснуть по морде глупую скотину и в изумлении застыл. Вместо вытянутой рогатой образины над ним склонилось личико прелестной феи – так в первые секунды ему показалось; потом дошло, что это одна из «мерсовских» барышень. Неподалеку стоял «Косичкин».
― Что с вами, молодой человек? – Тонкая полоска общипанной брови недоуменно изогнулась в дугу. Подведенные тушью глаза слегка испуганно расширились. – Вам помощь не нужна? А то мы вот наблюдаем за вами уже почти час – никаких признаков жизни, решили – что-то случилось с человеком...
Леха будто проглотил язык. Здесь необходимо было с ходу изящно выдать в ответ что-нибудь насчет йоги, медитации или же на худой конец летаргическом сне, да только застыло красноречие где-то в районе гланд и не хочет вылезать наружу, хоть тресни. Только хрип, как у старого глухаря из простуженной глотки.
― Светунчик, ― пришел на выручку догадливый «Косичкин». ― Здесь не надо быть медиком, чтобы с ходу поставить диагноз – птичья болезнь под названием «перепел». Ведь так? – обратился он к Лехе.
Тот горестно вздохнул.
― Значит, с нашей стороны будет просто антигуманно не дать человеку микстуры и тем самым возвратить его обществу исцеленным и бодрым духом.
― В самом деле, ― затягиваясь сигаретой и приветливо ухмыляясь, подтвердила фея-Светунчик. – Мы, собственно, за тем и подошли, чтобы пригласить вас на огонек. Если, конечно, не побрезгуете.
Леха не верил своим ушам. Его, простого деревенского долбака, приглашают к себе в компанию люди культурные и образованные, из городу. А девки-то какие – супер! И в киношных замыленных операх таких не встретишь... Он еще будет брезговать и малахольника из себя корчить!..
― Ну, если от чистого сердца... – выдавил он наконец, стряхивая с робы колючие репья и солому.
― А как же! – мурлыкнула суперфея. – Прямо неудобно как-то: лежит человек в одиночестве, тоскует, а мы в двух шагах кордебалесим... Быстренько подымайтесь и приходите. Мы вас ждем. – Она развернулась и засеменила обратно, кокетливо пружиня задком. Леха засмотрелся.
― Давай-давай, ― заторопил его «Косичкин», похлопывая по плечу. – Коровки никуда не денутся, им видишь как тут хорошо...
Если бы Леха оказался посообразительнее или на худой конец поосторожнее, то, конечно, задался бы вопросом, с чего бы это совершенно незнакомые люди проявили столь неслыханную по теперешним временам хлебосольность. И уж конечно бы не произошло того, что произошло.
... – Ну давай, братуха, ― с ходу в карьер добродушно приветствовал немного растерянного Крупилина бугор, протягивая ему стакан водки. – Твое здоровье...
Леха наглядно показал, как он свое здоровье уважает. Одна из девиц даже похлопала в ладошки:
― Вот он, размах по-русски. Учитесь, мужчинки.
― Тебя как звать? – приветливо допытывался бугор.
― Алексей я... Николаич. – Леха послушно куснул ломтик ветчины, протянутый ему вместе с вилкой услужливым Кузей.
― А я Герман. Алексеич, ― слегка оживился бугор, поглаживая щетину на затылке. – Для друзей я просто Гера.
― Ништяк. А я – просто Лёха, - с готовностью кивнул Николаич. Он уже искренне симпатизировал всей честной компании, даже «Косичкину», хотя рука так и тянулась, чтобы цапнуть этот беличий хвостик (как когда-то любил делать в школе, дергая подобное украшение на головах одноклассниц).
― А чё, братва, классный ведь парняга, а? – Гера обвел глазами свою «малину». Все, конечно, бурно изъявили абсолютное, полное и безоговорочное согласие:
― О чём базар! Видно с ходу!..
― А ты еще сомневался! Я это моментом подсек!..
― Давай, Леха, ― подмигнул Гера, поднося второй стакан. – За знакомство...
Было просто грех такой призыв не поддержать в практическом выражении. Если бы не нытьё в плече от длительного и неподвижного лежания, всё чудилось бы просто сном. Пухлая Герина длань хлопнула Леху по плечу – важно и покровительственно, не то что у «Косичкина» ― нервно и с оглядкой по сторонам.
― Садись, не смущайся. Мы, как и ты, люди простые, разве что батрачить нужным образом разучились.
Леха, работая набитым ртом, послушно грохнулся на расстеленный возле костра плед, рядом с шефом. На почетное место, стало быть.
― Ну, не скажи, ― возразил шефу один из парней напротив. – Если быть точнее, то мы не разучились, а поменяли квалификацию. Что за смысл пахать до упора, если всё тобой заработанное уплывет неизвестно в чей карман! Вот и приходится менять коней на переправе, чтоб хоть как-то выжить.
― Что-то по тебе не заметно, чтобы ты вел борьбу на выживание, ― заметил ему бугор. Потом усмехнулся: ― Как и по мне, кстати... А вот они, ― он кивнул в сторону жующего колбасу Лехи, ― ее ведут. И мы без них – загнемся. Потому как ам-ам нечего будет, понятно?.. Так что закрой поддувало, Карлуша, не тебе шамкать про выживание.
Он снова отечески и доверительно положил руку на Лехино плечо и поинтересовался:
― Как ты тут вообще поживаешь, Лёхман? Расскажи. Я ведь не просто так из вежливости спрашиваю. Я ведь сам родом из деревни, да-да, братишка. Такой же, как и ты, крестьянский сын.
Карлуша с Кузей отвернулись в сторону, чтобы бугор с Лехой не заметили их ухмылок. Уж они-то знали Геру с малолетства, как и его родителей. И если тех можно было считать крестьянами, то в таком случае самого Геру – смотрителем Эрмитажа.
Разумеется, в зашумевшей Лехиной голове и в мыслях не было, чтобы заподозрить хоть в чём-то своего нового друга. А кому, как не друзьям, можно еще выложить как на духу всё скопившееся в душе, да и не только в ней!
― Ну, как... – Леха поскреб щетину на подбородке. – Живем, в общем, нормально. Кто пьет, кто ворует, кто и то и другое. Колхозу скоро кранты – ни топлива, ни запцацок, ни тем более башлей. Если чем и платят, так только натурой – зерном, мукой, убойным весом. И то – если не успеют растащить. Скоро уже забудем, как те бумажки, что раньше как зарплату выдавали, теперь выглядят. Короче, Гера, скажу тебе по чести: не жисть, а малина. В смысле, малинник: куда ни ткнись, везде царапает.
Его, корме потомственного крестьянина Геры, никто уже не слушал, как это часто бывает у костра да с водочкой. Девицы повизгивали, парни хорохорились и выдавливали из себя остроты. Стан кипел.
Гера потрепал Леху по растрепанной голове и как-то слишком прочувствованно вздохнул:
― Да, у нас в сельском хозяйстве так спокон веков было: сначала что-то дадут, потом отберут, да еще с процентами... Но ты, главное, не переживай, братишка. У тебя всё еще впереди. Я это к чему базарю... Фирму свою собираюсь открыть. Вот и приглядываюсь вокруг, нужных людей подыскиваю. А это в деле – самое основное. Чтобы у тебя не ворьё ошивалось, а честные фраерá, без понтов и заскоков.
― А эти что... – Леха повел головой вокруг. – Не такие, по-твоему?
― Эти?.. Так, не пришей козе бороду. Хотя не все, конечно. Стасик и Федюня, это которые под капотом – они, пожалуй, сгодятся. Да еще, может, Кузя пользу принесет как шес... как правая рука, я имею в виду. Остальные – чистые гундосы, кроме трепа от них ни хрена не дождешься. Если хвосты прижмет, моментом тебя с потрохами сдадут. Верно, Серго? – Бугор потянулся другой рукой к соседу слева от себя.
― Чё, Гер? – встрепенулся тот, повернув курносый профиль к шефу.
― Я говорю, классный вечерок, куда нам торопиться, верно? – ласково «повторил» Герман Алексеевич.
― А-а... Самое то. Главное, комарья здесь нету.
Гера снова повернулся к Лехе:
― У нас тут в дороге клапанá в «мерине» забарахлили, так решили вынужденную остановку сделать. Хорошо, спецы нашлись, отладят скоро кабриолет... Но главное, повезло с местом. Два дня до того гудели на даче у корешка под Сосновкой. Ты не поверишь, до чего комары задолбали! Вот же ошибка природы, мать их грёб!.. А ту-ут! Прямо рай земной! И озерцо, и песочек, и дровишек завались. Душа исстрадалась по родным нивам и прудам.
― Лафа полная, ― согласился Леха. – Ежели оттянуться надо – в округе лучше места не найти.
― Вот за это и добавим, ― подмигнул Гера. – Кузя! Тащи сюда еще пузырек.
Исполнительный Кузя поднес бутылку, осторожно заметив при этом:
― Последняя, Гер.
― Че-во?! – изумился бугор.
― В натуре, Гера, падлой буду. Я же еще с самого начала, как приехали сюда, предупреждал. Забыл?
― Этого еще не хватало... Что делать-то теперь будем? Где резервы изымать?
― Что, кир на исходе? – уточнил Леха.
― В том-то и дело, братишка. Не рассчитали всё сначала, думали – еще останется, а тут...
― Так нет проблем, ― деловито подобрался Леха. – Насчет водяры, конечно, глухо, зато самопального горючего тут в любой деревне – хоть залейся. Лучше всего Зюзинская. В Краснодолье из патоки выгоняют...
С полминуты Гера отскребал затылок.
― А знаешь, Алекс, ― наконец изрёк он, ― ведь это даже еще лучше – нюхнуть продукта истинно народного. Чтобы душа взыграла и вспомнились старые добрые времена. Как считаешь, Кузь?
― В самый р-раз, ― бодро осклабилась «правая рука». – Вот только придется ли по нутру всем этот душевный продукт?
― Так, внимание, ледиз энд джентльменз! – Гера энергично похлопал в сторону шумной аудитории. Все притихли и с любопытством уставились на него. – Наш достославный фуршетик оказался под угрозой не только по техническим причинам. Истощились запасы главного источника русского обаяния и удали – вот этой самой боярыни. – Он щелкнул пальцем по бутылочному горлышку. – Однако госпожа Фортуна к нам все-таки явно неравнодушна. В лице нового хорошего знакомого, ― Гера вдохновенно в который раз шлепнул Леху по плечу ладонью, ― она, матушка, прислала нам истинного спасителя и благодетеля. Алексей э-э...
― Николаевич, ― подсказал Кузя.
― Сам знаю, не вклинивайся... Короче говоря, появилась реальная возможность приобщиться к народу – тому самому, что нас, оглоедов и небокоптителей, кормит, поит и одевает. В общем, Леха знает, где и за сколько. Верно, Николаич?
― И добудет в качестве рвотного мутную сивуху, ― недовольно заметила одна из девиц, блондиночка с капризным ротиком. – Тебя никак на экзотику потянуло, Гера?
― Усохни, Афродита. Надо быть реалистами. Больше ничем в радиусе двадцати километров мы не разживемся. А кроме того, почему вы решили, что обязательно будет тошниловка? Если хотите знать, настоящая деревенская настоечка полезнее самого крутого французского коньяка. Который, кстати, мы уже давно выссали.
Леха почувствовал, что в такой ответственный момент имеет право встрять в общие дебаты.
― Верняк говорю. Есть недалеко место, где толкают самую натуральную божью слезу. Ни запаха, ни горечи. И крыша после нее никогда не протекает.
― Так что? – Гера обвел всех глазами. – Будут разногласия? При общем одобрении.
― Ну, если и вправду божья слеза... – Блондинка плавно повела плечиком.
― Кузя! Тащи мой кейс! – решительно пресек возможные словопрения бугор. – Там где-то портмоне завалялось.
Толпа снова ожила. Бывший ныряльщик с тесачком в зубах повел вокруг костра лезгинку, наступая всем на ноги и принимая дружеские пинки в зад. «Косичкин» завопил что-то по-английски и повалил в траву завизжавшую фею-Светунчика. Карлуша вынес из «фордика» гитару и стал пощипывать струны.
― Тара нужна? – спросил у Лехи Кузя. – У нас тут ее – целый капот.
― Смотря сколько будем брать, ― ответил тот, нерешительно косясь в сторону Геры. Бугор извлек портмоне из недр кейса и достал бумажку.
― Держи, Братухин. Здесь хватит и на сегодняшний вечер, и тебе наутро опохмелиться.
В Лехиной ладони оказалась свернутая трубочкой 20-долларовая купюра. Он, до сей поры из всей валюты державший в руках лишь монгольские тугрики, недоверчиво поднял на Геру глаза. Тот усмехнулся:
― Извини, «дерево» давно истратили. Это уже НЗ – на всякий пожарный, для перестраховки.
― Да я не про то, ― тихо произнес Леха. – Гера, а не жалко на какую-то сивуху зелень разбазаривать?
― Жалко у пчелки. Пчелка на Любке. Любка без юбки, ― отрезал Гера. – Что такое двадцать гринов? Главное – люди.
Этим доводом он окончательно рассеял последние Лехины сомнения, если таковые еще у того могли оставаться.
― Так сколько брать? – спросил он, вставая.
― Я же сказал. Бери на все, но чтобы и тебе потом хватило... Кузя, помоги ему подсчитать.
― Ну, если водка – примерно два бакса, то сэм – максимум полтора будет тянуть. Короче, тебе этого хватит на 13 – 14 поллитровок сэма. Заметь, по максимуму, - отрапортовал Кузя.
«А что, клёво получается, ― рассудил про себя Леха. – Двадцарик обменяю у Рындюка, этот сделает, себе на видак уже третий год собирает. И к Дееву!..»
― Так, а коровы? – мотнул он головой в сторону жующего в траве скота. – За ними ведь надо приглядывать.
― Не проблема. Глаз не спустим, ― весело пообещал бугор. – Тебе помощник нужен, чтоб притарабанить горючку?
Леха махнул рукой.
― Справлюсь. У меня с собой торба есть – 40-литровая канистра влезает. Бензин еще, помню, с хоздвора пёр...
― Ну, давай. Мы тебя ждем...
Леха рванул назад к коровам, схватил валявшуюся на песке вместительную полусумку-полумешок – в ней лежали плащ на случай дождя, остатки «ссобойки» и уже давно опорожненная фляга (в ней до обеда жизнерадостно булькал всё тот же самогон). Вытряхнул всё это на траву и быстро зашагал в направлении родного села.
Вначале промелькнула мысль, что неплохо было бы воспользоваться затурканным «фордиком» и не отбивать понапрасну ноги. Водилы же есть, ковыряются в «мерсе». Однако потом Леха решил, что так, на своих, будет все-таки надежнее. Иномарку могут заметить, полюбопытствуют, увидят его, Леху, подымут крик – он же должен находиться подле коров. Всё правильно. Конспирация не помешает в таком деле... Но тогда, значит, к Ваське Рындюку дорога закрыта – они свою буренку утром тоже в поле выгнали. Так что придется Деева уламывать за баксы продать. Хорошо хоть, что он корову не держит, без надобности она ему. Да только согласится ли за валюту? Самогону-то у него – море бездонное, не божья слеза, конечно, это Леха так, для убедительности загнул. Обычная сивуха, из картошки или свеклы выгоняет, брага стоит максимум неделю, не больше. Но пить можно, с ног косит отменно... Интересно, на кой этому старому говновозу столько денег? Гонит, продает, выручку куда-то откладывает. Себе на гроб, что ли?
...Кузьма Деев, напялив очки, долго разглядывал купюру с портретом какой-то американской «шишки», мял ее, словно тоже потом собирался наколоть на гвоздик за огородом.
― А где ты ее откопал? – наконец спросил он, уставившись на Леху поверх растресканных линз.
― Где, где... Корешок один долг отдал. Еще с прошлого года, ― нагло соврал Леха. А что еще было говорить? – Не томи душу, Петрович! Башкой ручаюсь, не фальшивая.
― А где я тута ее разменяю, а?
― Рындюку продашь. Он купит, сто пудов гарантии даю.
― Вот и продай ему. А мне потом нашенские принесешь.
― Да нету его дома, Петрович! А мне позарез надо.
Деева всегда трудно было в чём-то убеждать. Наверное потому, что сам он, хоть и ученый, никого ни в чём не мог убедить. У Лехи заныло под ложечкой.
― Петрович, выручай! – взмолился он. – А если и фуфло окажется, я тебе потом всё без остатка верну... Ты же знаешь меня!
Петрович деликатно умолчал, что именно по этой причине он такой несговорчивый.
Лехе вдруг страшно захотелось пить. Он отошел к лавке в углу сеней и зачерпнул кружкой воду из ведра. Тут его взгляд остановился на часах, обвивающих запястье. Часы были швагеровы, дадены Лехе, чтобы вовремя коров пригнал вечером в село. Сам Леха, как уже говорилось, нуждался в этой вещице не более чем свинья в кружевах. А часики, кстати, ничего себе, дилинькают в нужное время. Свадебный подарок...
― Слышь, Петрович, ― повернулся Леха с уже забытой кружкой в руке. – Бери часы в залог. Если завтра баксы не разменяю – пользуйся навеки. Твои будут.
― У-тю-тю! – повел носом Деев. – Еще насчет валюты поверить могу, хоть и с трудом. Но тут – не запудривай мне мозговню. Точняк не твои.
― Правильно. Семейная реликвия, ― не растерялся Леха. – Так что делай вывод, Петрович: если такую штуку закладываю – значит, есть под какие гарантии.
Леха даже закашлялся от уважения к самому себе – до того солидно выразился.
Деев почесал затылок. Да, здесь была логика, прицепиться не к чему. Он и сам видел, что и без всяких гарантий обмана никакого. А доллар – он и в Африке доллар...
― У тебя есть куда наливать-то? – проворчал он.
― Нет, - просиял Леха. – Давай свою тару, всё в оплату включено. Трёхлитровики подойдут в самый раз...
...Наполненные трехлитровые банки величаво вызванивали в сумке, словно призывая к торжественности предстоящей трапезы. В справедливости сего факта Леха убедился еще на подступах к резвящемуся бивуаку: его чуткий нос уловил аромат шашлычного дыма. «Вот это я понимаю! Дельный народец, умеют толково развлекаться. Не то что эти зюзинские клуши...»
― Да здравствуют герои Шипки – поставщики боеприпасов и фуража! – приветствовал Леху Кузя.
Все дружно взвыли и повскакивали с мест. Леху едва не подхватили и не понесли на руках. Бабенка в «детском» даже чмокнула его в ухо.
― А мы уже хотели за тобой посылать, ― добродушно заметил ему Гера. – Место почетному гостю!..
Всегда приятно ощущать, что ты оказался в нужном месте в нужный момент. Шампуры с нанизанными ломтиками дымящейся баранины как нельзя лучше подходили к тому грузу, который Леха только что приволок.
― И долго я пропадал? – озабоченно поинтересовался он, присаживаясь на свое законное место – возле бугра.
― Неважно. Мы уже и шашлычок успели сообразить, ― ответил Гера. – Да ты не переживай за свой крупный и мелкий рогатый, он тут был у нас как за каменной стеной!
― Да что с ним сделается, ― поморщился Леха. – Я просто смотрю, куда одна барышня подевалась. Света, кажется, так ее зовут.
― А-а... Скоро придет. Ушла с Никитой в лесок ягодки собирать. Что, приглянулась матрешка?
― Никита – это который с косичкой?
― Он самый. Ты не волнуйся, с ним договоришься. Уступит... Ну давай, Лёх, за всё хорошее...
Хорошего сейчас было столько, что всё остальное просто не могло сюда и приблизиться. А разве не так? Леха ощущал себя на вершине блаженства: с ним новые друзья, веселые и дружные, дармовое угощение по-царски (баранина в шашлыке отменная!), тяжелая, но дружественная начальничья длань на своем плече, отвязная музыка из динамиков, лукавые девичьи глазки напротив (не против?)... И главное – со всеми на равных, без чванства и лицемерия: «Алекс, толкани речь», «Лёхин, держи шампур», «Как думаешь, Леха, соли достаточно?»
Никто не обратил внимания на сивушный дух из стаканов и банок, деевская горючка пошла накатом, без задержек и принюхивания. Как толково заметил Никита, воротившийся к костру со Светунчиком, но без ягод, «под цивильную закусь и бензин пошел бы в ход»...
Уже давно стемнело, коровы с недоумением стали поглядывать по сторонам – обычно в такие часы их уже заканчивали доить, а тут хозяйскими руками и не пахнет. Нехотя поревев в пространство и убедившись, что в этот раз им придется рассчитывать лишь на собственные копыта, они медленно повставали с належанных мест и побрели к селу. Вслед за ними послушно утóпали мбекающие овечки семейства Крупилиных.
Надежда и опора семейства вспомнил о подопечных лишь когда, наконец, приспичило отойти чуть в сторонку. К тому времени Леха уже считался полноправным учредителем Гериной коммерческой фирмы «Рубин». Более того: ему предоставлялись всевозможные льготы на получение двухкомнатной квартиры в городе, куда Лёха уже твердо и бесповоротно решил переехать на местожительство. Там же он теперь будет строить и свою дальнейшую карьеру. Гера обещал ему в этом свое полное содействие.
А Зюзино с его визгливым бабьём и отпившими все мозги колхозниками пускай гниет до скончания веков. Авось перегной добротный потом будет.
...Исчезновение вверенного ему стада Леху не обескуражило. Деревня рядом, скотина дорогу помнит, а если какая и заблудится – сама виновата. Да и вообще, какое ему теперь дело до этой рогатой убойной массы! В эти дни самое главное – не забыть напоследок Лопахину в торец заехать как следует. На добрую память.
Леха сплюнул, застегнул ширинку и нетвердой походкой зашагал к костру. Там его ждут новые друзья, его место отныне и присно возле них...
Так уж устроен русский человек – не успокоится, пока у него в бутылке или стакане что-то булькает. В данном конкретном случае легко понять, что пикник у водоёмчика под названием «пр.» затянулся допоздна. И под конец зеленый змий принялся бесовски развлекаться, манипулируя честнóй компанией, как нестойкими оловянными солдатиками.
Вначале шустренький Кузя споткнулся, подбегая на Герин зов, шмякнулся оземь и потянул на стопе сухожилие. Только не свое, а блондинки Танечки, о которую споткнулся (Танечка имела неосторожность слегка вытянуть дивные по красоте ноженьки). Затем ныряльщик по имени Гоша узрел на берегу змею и, презрев опасность, ловко подскочил к ней и схватил аспида рукой. Змея оказалась трухлявой деревянной рейкой и больно оцарапала своего ловца ржавым гвоздем. Не успели бесстрашному змеелову прижечь рану накаленным тесачком, как курносый Серго, в неверном свете огня перепутав гитару с одной из девиц, опрокинул ее (гитару, слава Богу) в порыве пьяной нежности в котел с водой, который, конечно же, только что сняли с огня. Ну а дальше – цепная реакция: брызги из котла ошпарили не только Серго, но и близсидящих. Раздался такой рев, что у Лехи зачесалось в ушах. Гера повалился на спину и долго не мог оправиться от хохота, стеная раненым вепрем. Костолом Кузя прискакал на помощь бугру с пластиковой бутылью минеральной воды. Неподалеку заливалась злорадствующим хохотком временно нетрудоспособная Танечка, выставив из салона «мерса» перебинтованную стопу.
Через некоторое время выяснилось, что кто-то из пострадавших от кипятка случайно задел трехлитровик с самогоном, и аромат продукта деевского самтреста, вытекшего из повалившейся банки, распространился по всему урочищу. Ввиду того, что веселящего душу зелья больше не оставалось, все наконец остепенились и решили, что пора закругляться.
Гера великодушно позволил всем ошпаренным, оцарапанным и охромевшим устроиться в более комфортабельном «мерине», а остальные без его указки собрали вещички и посуду, залили костер и расселись по машинам. Гера с Лехой напоследок обнялись.
― Держи мою визитку, не потеряй. – Гера протянул пластиковую карточку. – Здесь телефон и реквизиты. Как приедешь – сразу дай знать. Лады?
Леха бережно засунул карточку в нагрудный карман своей засаленной робы. Гера втиснулся в «фордак», Стасик и Федюня (они в культурном мероприятии участия не принимали, лишь наблюдая его со стороны) завели моторы, и обе машины тронулись. Из салонов замахали руками, Леха ответил тем же и продолжал так махать, пока всё не скрылось за холмом...
Усталый, гордый и пьяный он медленно брел к своей избе в центре села. Уже нигде не горел свет в окошках, только у Крупилиных желтые прямоугольники нарушали тьму августовской ночи. «Беспокоятся», ― усмехнулся Леха, открывая дворовую калитку. Цепной кобель Жук вопросительно бафкнул в конуре, позвякал цепью и затих. Леха отворил дверь в сенях.
― Ах ты ёлупень стоеросовый! – завопила мать, набрасываясь на него с дедовской клюкой. – Опять шары залил, стоишь, шатаисси! А ну, говори, барана нашел?.. Чё молчишь, козел безрогий? Где барана посеял?
― Какого к хренам козла-барана, вы что, опупели?! – заорал Леха, оглядывая по очереди всё взрослое сословие, собравшееся в предбаннике – отца, деда, сестру и швагера Николая. – Скажите хоть толком, что тут за партсобрание такое, ёлы-палы!
― Оп-паньки... – негромко и растерянно пробормотал дед.
Все опешили.
― Так ведь одного барана не хватает, как в воду канул! – воскликнул отец. – Ты что, прокеросинил его?
― Да чтоб ты окочурился, ирод пьяный! – заголосила мать, снова хватаясь за клюку. – Чтоб ты подавился своей водярой, пень дубовый! Чтоб ты...
Леха выскочил во двор и подошел к окну. При его свете достал из кармана пластиковую карточку, что оставил ему Гера, и поднес к глазам. Это был карманный прошлогодний календарик. На обратной стороне деваха в бикини рекламировала автопокрышки.
...Он шел по деревне вслепую, ориентировочно к теперь уже заветным кустам ежевики, в которых припрятал заначку и, спотыкаясь, бормотал:
― Всё!.. Всё... К Монахову подамся, в обходчики... Ну вас всех к собачьим чертям... Чтоб вам всем сгореть в одной топке...
В сумке позвякивала о нож пустая бутылка. По обочинам дороги тарахтели в зарослях кузнечики...

2003 г.

© Виталий Шелестов, 2016
Дата публикации: 15.11.2016 20:33:39
Просмотров: 2013

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.