О Полине и разном однообразии
Галина Викторова
|
Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры) Объём: 9244 знаков с пробелами Раздел: "О Полине" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Четыре с половиной, четыре тридцать пять, четыре сорок… Наконец зеленые пунктиры на электронных часах сложились в долгожданное 05 00. Полина осторожно высвободилась из-под одеяла, стараясь не задеть мужа. Встала. Тихо-тихо, чутко-чутко, едва дыша, на пальчиках, на цыпочках, серой летучей мышкой, невесомым лунным зайцем прошла в коридор. Не зажигая свет, не касаясь скрипучей двери, аккуратно огибая стулья и темневшее на полу что-то (не понять что: толи игрушки, толи сброшенную перед сном одежду). Муж, если и заметил передвижения, виду не подал, глаз не открыл. На тумбочке у входной двери лежали подготовленные с вечера вещи: спортивные брюки, футболка, синяя болоньевая ветровка в мягком пакете. Стираный-перестираный, еще досвадебный хлопчатобумажный бюстгальтер, из тех вещей советского прошлого, что шились на века: некрасивый, с широкими лямками и грубоватыми швами, но удобный и несносимо-прочный. На полу, в стареньких кедах – скрученные в комочек три носка (в третий засунуты ключи от квартиры, чтобы не гремели). Полина неслышно оделась, зашнуровала кеды. Шуршучую ветровку она собиралась вынуть из пакета и надеть позже, уже в подъезде, а сам пакет можно было на время оставить на подоконнике. Так Полина и поступала каждый день. Но сегодня обычная ежеутренняя последовательность была дополнена неожиданными - для постороннего зрителя, если бы такой нашелся – действиями. Полина, еще более плавно и медленно, чем раньше, контролируя каждое движение, каждый вдох-выдох, открыла дверку шкафа, и с верхней полки, из-под груды шарфов, беретов, перчаток, косынок достала: папку с несколькими чистыми листами, пару фломастеров, маникюрные ножницы, рулончик скотча. Все это и еще лаковый дамский кошелечек она положила в пакет поверх ветровки, на секунду замерла: «ничего не забыла? – вроде ничего», и выскользнула из дома. Полина бегала по утрам уже несколько лет. Не слишком регулярно, ранний подъем был для нее мучителен, она частенько не высыпалась, так что два-три, а то и четыре раза в неделю усталость и лень побеждали: Полина разрешала себе еще на час остаться под одеялом. Не поваляться, не подремать, не понежиться в постели, а по рабочему, дисциплинированно – закрыть глаза и провалиться на максимальную сонную глубину. Чтобы потом рывком вынырнуть на поверхность и помчаться: в шесть ноль-ноль – чайник поставить и, пока кипит, два приседания, три отжимания, несколько наклонов, потянулась, прогнулась, в душ. В шесть пятнадцать выскочить из душа, завернувшись в полотенце, заварить чай, на ходу накинуть халатик, кастрюлю с молоком – хлоп - на плиту, овсяные хлопья засыпать, варить, помешивая, пять минут, соль-сахар-масло, и уже полседьмого, Лёша, подъем! Высушить волосы, вспомнить, что не почистила зубы, протереть и надраить четыре пары обуви. В шесть сорок пять включить музыку: - Любаша, Васька, пора в школу, встаём, встаём, сейчас пятки защекочу, почему портфели не собраны, давайте-давайте, утро! И снова - на кухню, нарезать бутерброды, разложить кашу по тарелкам, налить чай с лимоном и сахаром (лимон и сахар предварительно растереть в чашках), еще раз вспомнить, что не почистила зубы, и - Лёша, Леша, подъем! Так, юлой, молнией, находя карандаши, колготы и шапки, проверяя заправленность покрывал на постелях и рубашек-в-штаны, крася глаза, чистя, наконец, зубы, кидая тарелки в раковину, кружить-летать до половины восьмого. И, в последний раз крикнув в глубину квартиры «Лёша, ёлки-палки, подъем!», выстрелить по направлению к школе, работе, жизни. Утренние пробежки давались Полине нелегко, но после них день шел как-то ритмичнее, слаженнее. Спорт никогда не был ее стихией, ей приходилось заставлять себя, иногда – уговаривать, иногда – ругать, особенно если на улице было слякотно и промозгло, и так не хотелось из теплой постели – в сырую предрассветную хмарь. Стандартный маршрут Полининой пробежки проходил по соседним дворам: мимо детского сада, куда еще недавно ходили Любочка и Васёк, мимо магазина, через дорогу и трамвайные пути, вдоль просыпающихся домов, на пустырь и – вперед, навстречу теплеющему востоку. Пятнадцать минут в одну сторону, передышка, и обратно, домой, домой, домой. Обратно всегда бежалось легче. Последнюю неделю сторонний наблюдатель, знавший Полинины привычки, отметил бы необычное: за магазином Полина внезапно поворачивала, бежала к автобусной остановке и запрыгивала в подъехавший «Икарус». Но, как мы уже выяснили, никакого наблюдателя не было, некому было озадаченно пожимать плечами, равнодушно молчала пустынная улица, и удрученно смотрели в окно снулые утренние пассажиры. Полина проезжала пять остановок, до окраины города, где одинаковые десятиэтажки чередуются со скелетами неоконченных и котлованами неначатых строек - такие районы обычно называют спальными. Не дожидаясь, когда двери закроются и автобус уедет, Полина пускалась бежать, каждый день выбирая новое направление. Этот квартал просыпался раньше, чем тот, где она жила, навстречу попадались другие бегуны, среди посадок испуганных березок и чуть более уверенных в себе маленьких лип бродили стайки собачников в окружении веселых питомцев. Полина здесь очень естественно смотрелась – молодая женщина в спортивном костюме, бегущая по свежим асфальтовым дорожкам. Очень естественно, если забыть, что она приехала сюда на автобусе, всего на десять минут, и, уже сейчас, обежав два-три дома, помчится на обратный рейс. Так продолжалось всю последнюю неделю, но сегодня у Полины, очевидно, была иная - и очень четкая цель. Она обошла одну из высоток, прокралась к подъезду другой, прячась за киосками. Пару секунд постояла на крыльце, прикрытая козырьком, и, наконец, шагнула внутрь. Между вторым и третьим этажами Полина остановилась, вынула из пакета бумагу, разложила на подоконнике, фломастером написала несколько слов – явно продуманных заранее: писала быстро, уверенно, большими и четкими печатными буквами. Кто-то вышел на площадку несколькими этажами выше. Полина застыла, слушая, как поднимается и затем опускается лифт. Посмотрела в окно на того, кто вышел из подъезда. Перевела дух. Задержалась еще минуту и двинулась вверх кошачьим бесшумным шагом. На предпоследнем, девятом этаже вытащила рулончик скотча и в одно мгновение приклеила к стене лист, к другой стене – второй, к двери лифта – третий. И мячиком ссыпалась вниз по ступенькам, прыжками, бегом, бегом, бегом – обратно, на улицу, утирая откуда-то взявшиеся непонятные слезы. На девятом этаже остались висеть три плаката с одинаковым текстом: «БУДЬ СЧАСТЛИВ, СОЛНЫШКО!» Ровно в шесть, как всегда после пробежки, Полина вернулась домой. Фломастеры и остаток бумаги она бросила в урну на остановке, скотч и ножницы, поколебавшись, оставила в кармане ветровки. И закрутился обычный день обычной семьи. Если бы об утренних перемещениях и поступках Полины знала ее ближайшая подруга, Олечка Первушкина, она бы непременно спросила: - И зачем всё это было? Скажи, зачем?! На что Полина, без сомнения, честно ответила бы: - Не знаю. А Оленька обязательно, обязательно бы добавила: - Какого фига ты так унижаешься? Ведь это настоящее унижение! Ты понимаешь? И Полина согласилась бы: - Понимаю. Тут Ольга, вероятно, закричала бы сердито: - Он же бросил тебя! Бросил! Вы же расстались! У него же другая женщина! Ты же говорила, что сама его подталкивала! Ты же говорила, что это и твоё, и твоё тоже решение! А Полина тихим эхом подтверждала бы: - Бросил… Расстались… Другая женщина, да. Говорила… Моё решение… - Ты что, вообще дура?! - Вообще. Дура. Бредовый бы получился разговор. А что можно сказать человеку, для которого ты – как облупленная, вся как на ладошке? Человеку, который друг, и который рядом с самого детства? «Подыхаю, Олька. Плохо мне, ни есть, ни спать, ни жить. Умираю. Натурально умираю, Олька. Дышать не могу. Я, Олька, до краев наполнена - горем. Меня тошнит по утрам, словно я беременна - горем, словно у меня наконец-то токсикоз, но родить я в результате могу только одно – горе. Всё, что я делаю – полное безумие, но я не могу остановиться». Отличная речь, пафосная. Произносить, заламывая руки и закатывая глаза. Биясь в судорогах и прочих конвульсиях. Хорошо, что Ольга ничего не знала. И никто ничего не знал. Никто. Ничего. Совсем. Девочка по имени Любовь облилась сгущенкой и ревела в ванной, мальчик по имени Василёк размазывал овсянку по тарелке, Полина лихорадочно гладила дочери кофточку и думала: «Для вас. Только для вас. Не оцените ведь. И «спасибо» не скажете. Ни черта вы мне «спасибо» не скажете». - Мам, вода холодная! – слышалось из ванной. - Не хочу кашу! – доносилось с кухни. - Ничего, переживёте, - крикнула Полина в два адреса сразу. И, про себя уже, добавила: «И я переживу. Никуда не денусь. И «спасибо» ваше мне не нужно. Кто сказал, что любовь должна быть за «спасибо»? Того и гляди, потребую «спасибо» за то, что родила, кормила, растила. Заботилась. Оберегала. Нет. Всё правильно, правильно, правильно». -Мааа… Ну можно не есть кашу? – ныл Васёк. - Не ешь, - устало ответила Полина. И, обращаясь, по-видимому, к утюгу, прошептала: «Будь счастлив, солнышко моё…» *** В комнате, потягиваясь и зевая на ходу, появился Полинин муж, Алексей: - Утро. Вопли. Каша. Как все однообразно. Достало. © Галина Викторова, 2008 Дата публикации: 19.10.2008 09:50:19 Просмотров: 3264 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|
РецензииElena Vinokur [2008-10-19 19:06:39]
Тамара Ростовская [2008-10-19 16:43:11]
Рассказ интересный.Меня удивило пять "же" в одной строке.Вообще "же" считается словом паразитом.А тут их целых пять рядом.Не слишком ли много? Ответить Михаил Лезинский [2008-10-19 12:43:27]
|
|