Поэма Времени
Олег Павловский
|
Форма: Поэма
Жанр: Поэзия (другие жанры) Объём: 273 строк Раздел: "Поэмы" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
. ПОЭМА ВРЕМЕНИ ________________________________________________ 1. Здесь день-деньской стихами стены дышат, взыскует дверь и форточка гремит, и дождь дробит морщинистые крыши – скорлупки снов и грани пирамид. Здесь грезы объявлением прибиты: «продам рояль, недорого возьму…» и слезы с крыш роняют сталактиты как тремоло невысказанных мук. О, муки творчества! О, памяти узоры, – разводы на известке и стекле… И семафор открыт, и поезд скорый как ундервуд на письменном столе. И снова в путь! Нацелены турели – призыв не крик, а посох – не костыль. Тоннели изгибаются как змеи, рессорами сгибаются мосты. Остановись у путеводной стрелки – не торопись, ты лезешь на рожон! Маршруты как разводы на побелке, и словно лист развернутый флажок. 2. Остановись! Пока еще не поздно – и звезды гаснут в сутолоке дня, и степь дрожит – визжит как свора борзых, но… казака еще никто не догонял… Здесь не вольер, не вздохи вестибюля – здесь револьвер и браунинга щёлк – и стих упрям и точен словно пуля, и щерится как одинокий волк. Вот он идет уверенной походкой – вали его, целуй его взасос, пали огнем, трави паленой водкой – гони его, чтоб стал он гол и бос! Чтоб напрочь позабыли птицеловы протяжный свист и глиняный свисток – ведь западнёй застигнутое слово и западни решетчатый лоток, и осыпи горячие каменья, и осени песок и молочай всех доведут до белого каленья как пойманную птицу невзначай. . . . . . . . Хоть ночь светла, да лошади упрямы – а пристяжной, задерживая бег, все норовит по кочкам, да по ямам не очень-то надеясь на успех. Хоть лунный свет неярок и небросок – он серебрист как папиросный дым . Припомни, затянувшись папиросой – ведь был и ты когда-то пристяжным? Ты помнишь? дом и улицу, и школу – роняли пух и перья тополя, и крик галчат – булавочным уколом, а не ударом острого копья. И вспомнишь ты такое время ночи, такой мечты нетронутый уют, когда сады цикадами стрекочут, а кузнецы про молодость поют. Легки шаги и слезы на помине – скупы слова и кошельки пусты, стучат часы на мраморе каминной, а на гладильной морщатся холсты. За карточным не убыло азарта и лузы разбивает карамболь, и ломберный как контурная карта… – Который час? Мне отвечают: – Ноль без десяти… Но замерли куранты и шестерни, накапливая вес, скрипят в ночи как голос обскуранта. – Который час? Он отвечает: – Без-с… Без десяти – мир надвое поделен, на до и после – отзыв и пароль! Хохочет шут под маской Асмодея. – Который час? Он отвечает: ноль… Ноль времени! Все стрелки воедино! Не спят каминные и ходики спешат. Как Золушка торопится картина в курзал... и с острия карандаша. . . . . . . . 3. И ночь темна, и фантики, и блестки... – забудь про них как про десерт Лукулл – застигнутый разводом на известке – ты часовой и взял «на караул». Не то темно, не то глухая пьянка, не то редут застыл на холоду – солдаты рвут знамена на портянки, а маршалы что хочешь продадут. Ты часовой, не знающий сомненья – приклад и штык, а за стеной ни зги, и тишина, – и до того мгновенья как часовой отмеривай шаги, пока следов не видно за поземкой, пока друзья не поднялись в ружье и грудь дрожит перегородкой тонкой, и сердце одинокое твое. 4. Не жги венков и падших – не кори, не уповай и попусту не кайся. Тебе флажками машут снегири, ты оставайся, слышишь? – оставайся, не уходи!… Здесь площади не спят. Ты в трубку забивай крепчайший кнастер. Фрегаты поднимают якоря, как колыбель раскачивая снасти. Ведь лед – бумага, а форштевнь – перо, но снегири пощипывают грудки. Птенцов ватага и родной порог тебя берут сегодня на поруки. Еще морозом схвачены поля, еще зима нам шлет поклон прощальный, намечен курс и скулы корабля беспечный prom-e-nad не обещают. Не кончен счет и почестей не жди, ломай лекал привычные обводы, – ты звездочет, ты верный паладин прекрасных дам изменчивой породы. Non рaradise и горизонт заснежен, и купол льдист как зонтик февраля, но как тунцы танцуют на манеже фрегаты, обрывая якоря. . . . . . . . . . . . . . . 5. Был день как день, летали самолеты, звенел трамвай и искрами трещал – был месяц май и усмехался тот, кто, казалось, ничего не замечал. Казалось гром попахивал вендеттой, казалось город замышлял побег, мостам передавая эстафету столбов, и колокольчик на столбе. Рулады роз и бледных симболарий как будто оказались не у дел – пылали подоконники кострами, и звездочками алых асфодел... Пылали подоконники и лица, шипела брага, щерились костры огнем, кипела светлая водица, звенели пилы, пели топоры – мы строим дом – дай Бог! он будет крепок – поднимем кубки старого вина – окно не прорубать и в Старый Свет нам, и в Новый Запад тоже на хрена.... Был месяц май. Сменялись караулы, смеясь, на баках щурились коты, май выпускных, звонков последних – гул их не умолкал до самой темноты. Бал выпускной – и платьица, и банты, черемухи роняли лепестки, и за стеклом пылились фолианты, и не спеша подтягивали ванты на галеонах братья-моряки. Ноль времени – усмешка Асмодея! И восклицательными стрелки у часов. До скорого! до белых асфоделей, до новых встреч, до алых парусов… . . . . . . . . . . . . 6. Тебя весь день поэма торопила – навскидку, влет – промазал? – не жалей! – сгибая поднебесные стропила как ветви серебристых тополей. Был день как день и, надо же, под вечер когда глаза продрал «сороковой», как снежный путь засеребрился Млечный и запуржил облавой снеговой – над трубами умолкнувших котелен, над кронами дерев и фонарей как долгожданный чистый понедельник и светлый бриз, и трепетный борей. Но сумерек прилив упруг и липок, синее чем сироп на пироге – сотрет как слезы россыпи улиток и закружит в сиреневой пурге… 7. Ты вспомнишь дом, где страсть полуденной казалась – от жары нет спасу – ни смех, ни бряцанье иудиных монет не предвещали Пасху. Ты вспомнишь сад, где листья плавали в рассоле колыханья летнего… Вода на тротуарах – паводок, бачки мороженого – в ледниках… Душа, хрустя стаканом с корочкой, насвистывала о несбыточном (стаканом вафельным «с иголочки» и с очертаньем башни пыточной). Душа, тебя пытали с ложечки: пока не съешь – да хоть подавишься! Тебя питали, как положено – дыши! пока не разонравишся! 8. ...в начале седьмого, когда разносили графины и гости шептались у окон, дверей и зеркал, горели огни и настойчивый дух парафина, смиряя с собою, к смирению сам привыкал... нет! было иначе - когда-то, когда поневоле, срывая с лица безупречную маску тоски, склонялись друзья к исполнителю, как к изголовью, и струны вздыхали от трепета нервной руки... потом баритон, или нет, но спокойней и строже бродил среди стен и развалин сердечных причуд – казалось, не будет на свете другого, дороже... а дунул – и нет! Приручал и тебя приручу, вещал... Да упомнишь ли? сколькие нам не вещали, и руку держали, и смело глядели в глаза – великий кудесник и дева, и цвета печали актриса, готовая ноги Господни лизать... Да сколько ж нас было? героев, безумцев, поэтов, прошедших сквозь залы, каморки, сквозь радужный дым, делясь второпях опаляющей рот сигаретой и правом ласкать золотые как пламя лады... Как пламя и воск, возгораясь, дают обещанье светить даже если любимым глазам невтерпеж, сжигать алтари, никогда не тревожить речами. Вот так и жила золоченая ты молодежь! Когда бы любой предавался похмелью и страху, а Ирод плодил только жадных и злых иродят – тогда для кого вожделенная звонкая плаха? кому вы нужны и парадный, и смертный наряд? В начале седьмого, когда собирались в гостиной – я вспомнил оброненный в темной парадной платок и преданный взгляд, и виденье грядущих бастилий, и ветер свободы, и первый стыдливый глоток... 9. Товарищ, чур! – здесь день синее ночи и часовые намертво стоят, клавиатур оттачивая почерк и голоса выстраивая в ряд. Здесь глаз прищур надежнее прицела и свет очей, пронизывая тьму, встречает по одежке бракоделов, мастеровых – венчает по уму. Тебе армяк, барану – смокинг клубный, душа в кулак, а барин зол и глуп, – молчали, но сквозь стиснутые зубы и плакали, не разжимая губ… Ты говоришь, весна синее лета, а осень ярче бархата гвоздик? Не сделан шаг, и песня не допета – до той поры и ты не уходи… Останься до конца! до дня и часа, когда разбудит алая заря сплин мастерских и мел картонных масок, и корабли поднимут якоря. 10. Мы здесь стоим на страже и надолго – кривят улыбки каверзные рты, дурманя фимиамом кривотолков, и обходя надежные посты. Здесь день-деньской звучат стихами стены – встречай Дантеса, праздничный Марсель! Кривляются лабазники Каперны и сматывают удочки отсель. Ты будешь петь как Лель под образами, как менестрель с синицею в руке! Как тот чудак со светлыми глазами, что говорил на странном языке *… ___________________________ *[ Л.Н.] . © Олег Павловский, 2012 Дата публикации: 15.01.2012 10:52:54 Просмотров: 2919 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|