Под знаком прозрения

Аркадий Маргулис

Форма: Рассказ
Жанр: Фэнтэзи
Объём: 26604 знаков с пробелами
Раздел: "Прозарий: рассказы и повести"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Я никогда не пытаюсь найти ответы на вопросы. Что это было - сон или явь? Открывшиеся передо мной новые возможности, возникшие из-за радиации взорвавшегося Чернобыльского ядерного реактора? Или фантастическая реальность, облаченная в привычные физиологические проявления? Кто они - эти существа из моего сна, искавшие понимания?

Год прошел, как ненастный день. Но запомнились подробности.
До начала смены оставалось несколько часов. И я решил позволить себе завтрак в ресторане. Взгромоздившись на сидение мотоцикла позади Олега Михайловича Мазалькова, я сразу же обхватил руками его торс. Двуглавой птицей мы взлетели по мосту над железнодорожными полотнами станции Янов. Лишь на пару минут останавливался здесь единственный пассажирский поезд. От города Припять рвалась на простор добротная дорога. Поэтому через четверть часа я высадился на центральной в Чернобыле улице Советской. А Олег Михайлович Мазальков помчался в Киев, раскрывший навстречу ему столичные объятия. Олег Михайлович спешил порыться в технической библиотеке. Он мечтал оснастить измерительные системы Чернобыльской атомной электростанции уникальными приборами. Таланты были дарованы ему в той степени, чтобы стать вровень с корифеями науки. А его благодушные высказывания казались притчами царя Соломона. В славянском облике Олега Михайловича, как ни присматривайся, не найти черт, даже отдаленно напоминающих семитские. Но ещё в студенческие годы кто-то откопал созвучные его фамилии, а больше сути, слова из иврита: "мазаль" - счастье и "тов" - хороший. Именно таким образом Олег Михайлович Мазальков получил своё знаменитое прозвище - Лев Моисеевич Мазаль-Тов. Светское "крещение" не смутило Мазалькова, он не протестовал против юмора. Несколько лет назад наша комната в общежитии стала центром общения молодых специалистов в городе Припять. И нам не пришлось подыскивать территорию для диспута авторитетов, представляющих известные технические школы страны. Олега Михайловича Мазалькова из Высшего училища имени Баумана и Севу Гохберга из Московского энергетического института. В назначенный час в нашей комнате между ними состоялись дебаты об основах ядерного производства электроэнергии. Спор постепенно углубился в сторону. И триумф Мазалькову принесла формула перемещения стула с учетом шероховатости пола и состава воздуха в комнате. Требующая дифференцирования, интегрирования и других сложных математических операций. Нафаршированный формулами, как чучело соломой, оставляя за Мазальковым несомненное первенство, Сева Гохберг уклончиво заявил:
- Так и быть, зато я стану министром.
Однажды мне в руки попалась почтовая открытка. С тиражированным изображением пристыкованного к американскому "Аполлону" советского космического корабля "Союз".
- Гляди-ка, Лев Моисеевич, - сказал я Мазалькову, - оказывается, наш модуль в полтора раза больше, чем у союзников.
- Рисунок безупречен с учетом перспективы. "Аполлон" изображен позади "Союза". Чем дальше - тем меньше. Но в действительности, - прищурился Мазальков, - наоборот, "Аполлон" больше и просторней.
И далее Олег Михайлович Мазальков завел меня в дебри конструктивных особенностей "их и наших" двигательных установок. Сопровождая экскурс набросанными на бумагу эскизами. Вплоть до сопел ракетных двигателей. Я был шокирован поэтической широтой Мазалькова в несвойственной ему космической отрасли. Эскизы были исполнены мастерски и врезались в память. По ним можно было изготовлять узлы космических аппаратов. Или представить их себе в готовом виде.
Летнее солнце протискивало спицы лучей сквозь листву вековых деревьев. Их крона первозданным шатром накрывала улицу. Одноэтажные дома стыдливо прятали окна в ветвях с кроваво спелыми вишнями или грозно свисающими, готовыми взорваться яблоками. Но здание универмага, распахнув зеницы витрин, угрюмо попирало улицу крышей. На втором этаже и был ресторан, чью изысканную кухню мне захотелось отведать. В ресторан полагалось пройти через кафе. Там за стойкой торговала пирожными Людмила. Она недавно освободилась из тюрьмы. Наше знакомство казалось банальным и неперспективным. Я как-то подошел к стойке выпить кофе, и мы встретились глазами. Не знаю - что было во мне примечательно в этот момент. Но почему-то Людмила воспылала чувством доверия. Оставив у стойки вместо себя мойщицу посуды, она повела меня в скверик за зданием универмага. И в полчаса изложила перипетии судьбы. Вот так. Полюбила, вышла замуж и привела к себе в дом приезжего веселого мужа. Муж приходил домой пьяный и, оседлав стул посреди комнаты, кричал: "Кто в доме хозяин?". Долго молчал, соображая. А потом угрожающе предупреждал: "Я тебе покажу - кто в доме хозяин". И бил Людмилу кулаками куда попадя. Даже во время беременности. Даже после родов дочери. До тех пор, пока она, прикрывая руками живот и молочную грудь, сплевывая кровь, не скажет: "Ты в доме хозяин". Однажды покорность Людмилы переросла в ненависть. Настал день, когда, не помня себя, она зарубила топором мужа. Ей присудили лишь три года, всё же усмотрев в ее действиях умысел: она почему-то перенесла топор из дровяного сарая в сени. Из тюрьмы Людмила вернулась в наколках. Дочери исполнилось уж четыре года.
- Привет, - сказала мне Людмила, - нет проблем, как обычно?
- Сначала, - ответил я, - хочу заглянуть в ресторан. Боюсь, свалюсь от голода.
- Батюшки! - изумилась она, - так загляни в гости, накормлю по-домашнему.
Я обещал зайти, но соврал. Я давно потерял записанный на обрывке газеты её адрес. А также счет подобным обещаниям. Я поднялся в ресторан. Раздевалка пустовала. Старый пройдоха Антон Никодимович отсутствовал. Он был нужен здесь в ненастное время, когда посетители, послушные этикету, оставляли на вешалках верхнюю одежду. Тогда Антон Никодимович, торопясь раздеть-одеть, призывно заглядывая в глаза, ожидал двадцати копеек за труды. Над дверью в зал красовалось сиротское сообщение о комплексных обедах. Выбор был нищий. Но мне уже мерещилось аппетитное воплощение. Считанные посетители доедали свои порции. Официантка указала рукой на столик. Её жест был неприлично красноречив. За столиком завтракал офицер. Капитан с голубыми погонами военно-воздушных сил. В запотевшем графинчике ждал участи остаток водки. Офицер с желанием закусывал жареной картошкой, половиной шницеля и помидорно-капустным салатом. Я поздоровался и сел. Он ответил приглашающим жестом. И дожевав, предложил мне водки. Я отказался. Успев обнаружить в его глазах сложную смесь чувств, замешанную на недоумении.
- Какими судьбами, земляк? - спросил он, на глазах багровея, уже видимо, во хмелю.
- Покушать перед сменой, - значительно ответил я.
- И строить счастливую жизнь?
- Светлое будущее. Здесь, на атомной станции.
Он с наигранным почтением поджал нижнюю губу к верхней. В свою очередь я поинтересовался, летает ли он ещё.
- На вертушке, - следовал ответ.
- ??? - удивился я взглядом и мимикой.
- Вертолет, - объяснил он безупречно и поднял руки, ладонями к моему лицу, - но лично я - против прогресса, особенно в мировом масштабе.
Официантка принесла обед. Для меня - завтрак. Я поблагодарил её за усилия и вопросительно посмотрел на капитана.
- Если потерплю крушение - то в одиночку. Понимаешь? Только мне перепадет. А фабрики, как ваша? Или приблизительно другие. Вдруг у вас крушение? Что тогда? Конец света?
- Резковато немного, - мирно парировал я.
- Что? Не может быть? Или нельзя признаться? - настаивал он.
- Признаюсь. Быть может даже то, чего вообще быть не может - успокоил его я.
- Ладно, земляк. Мне черный аист снится. Кружит над полем, но пока не сел. Смотри. Ты закончил?
- Пожалуй.
И мы, расплатившись с официанткой, спустились в кафе. Людмила обслуживала покупателя.
- Прощай же, дивная Фемина, - сказал офицер, сделав нетвердый жест ладонью.
- С пути не сбейся, Аполлон, - достойно ответила она, даря мне жемчужную улыбку.
Мы вышли на улицу. Было заметно, как высоко поднялось солнце. Свет и тени стали контрастны. Мы принялись прощаться.
- Чтобы нахальная птица не свила гнездо, - пожелал он мне напоследок, а затем, глядя поверх тротуара, пропел хрипловато, как с эстрадных подмостков:
- Улица Советская,
Удаль молодецкая!
И сбежал по ступеням под скрипящий аккомпанемент зеркально вычищенных ботинок.
Моя смена прошла удручающе бурно. И после полуночи я, как гофрированный, приполз в общежитие. Мазальков сонно приподнял голову на шум открываемой двери.
Внезапно отгремели проводы Севы Гохберга. Его пригласили заместителем главного инженера на строящуюся Балаковскую атомную электростанцию. Но ещё тревожнее грянул отъезд Мазалькова. Сева Гохберг звал его возглавить научно-исследовательский отдел. Это было королевское предложение. Со сказочной перспективой. С возможностями реализовать смелые замыслы. И Олег Михайлович Мазальков, он же Лев Моисеевич Мазаль-Тов, профессионал, не мог устоять и стал готовиться к отъезду. Не беспрепятственно.
- Лев Моисеевич, - сказал я ему, понимая формальность начатого разговора, - ты нарушаешь устоявшееся в природе качество.
- И ратифицированную конвенцию, - поддержал меня со своей стороны Дмитрий Юрьевич Вивчаренко.
Он сказал так, потому что мы жили втроем в комнате. И хорошо дружили. Но теперь остались вдвоем. Я и Дмитрий Юрьевич. Как-то в рождественских заботах Дмитрий Юрьевич подцепил к люстре надувной шар. Щедро начертав на нем призывы и поздравления Центрального комитета партии советскому народу. Бытовая комиссия общежития в ходе предновогодней проверки чистоты в апартаментах сочла шутку чрезвычайно вредной. Не высказывалось, но подразумевалось, что шарик мог лопнуть! В противовес обвинению Мазалькову пришлось всерьез мотивировать защиту. Теоретически она была задумана, как отполированный таран. Шар все-таки лопнул - и сначала без грозных последствий. Дмитрий Юрьевич был спасен для профессионального труда. Но из кандидатов в члены коммунистической партии выбыл бесповоротно. Тем более, что прочие последствия всплыли наружу спустя много лет. Потеряла ведущую роль в жизни страны коммунистическая партия. И Дмитрию Юрьевичу не пришлось писать заявление о выходе из ее рядов. Распалась на части страна. Мазальков оказался по ту сторону границы - в России. А мы с Дмитрием Юрьевичем - по эту, гражданами нового независимого государства Украина. Но это произошло позднее. Гораздо позднее нашего новоселья. Дмитрий Юрьевич получил трехкомнатную квартиру - его семейство дождалось прибавления. А я, состоявшийся холостяк, въехал в однокомнатную. Вечерами мы часто общались по телефону. Иногда заходили друг к другу в гости. И между нами, кажется, не хватало кого-то третьего. В действительности, так оно и было.
Вскоре не званная гостья вошла в наши дома. Через двери и окна. Через отверстия и щели. Власти назвали её - Авария. А ушлый народ, чураясь завершенности более точного определения "Катастрофа", назвал Война. О любых событиях стали рассказывать, обязательно уточняя "До войны..." или "После войны...".
Этой ночью я спал тревожно. По ту сторону моего сознания раздался громкий хлопок. Или взрыв. Я открыл глаза. И ощутил чье-то присутствие в комнате. Ощущение было зловещим, но вряд ли имело реальное подтверждение. Я жил на шестом этаже. Кто мог сюда проникнуть! Зачем? И все же медленно повернул голову к окну. Именно отсюда могла исходить угроза. И ничего подозрительного не нашел. Трезвея, вскочил с кровати, подбежал к выключателю. Вспыхнули только три плафона. Четвертый лежал на полу разбитым. И я не сумел объяснить себе причину падения. Часы отсчитали половину второго часа ночи. Я выключил свет и лег. Зазвонил телефон. Спросили меня.
- Да. Слушаю, - ответил я.
- Проснись. Закрой форточки.
Это был Дмитрий Юрьевич, но обычно он говорил:
- Проснись. Нас обокрали.
Я посмотрел в окно, поворачивая ручку и плотно прижимая форточку. Я выполнил его просьбу автоматически. Ведь Дмитрий Юрьевич по законам субординации становился моим командиром, если наши смены пересекались. Силуэты станции освещало кровавое пятно. Я не обратил внимания. Спросонья мне показалось, что в игре света спрятались контуры четвертого энергоблока. Ещё сонный, я не понял, что четвертого энергоблока уже действительно не существует. Так началась для меня авария на Чернобыльской атомной электростанции.
Мы закрыли форточки. Но нас всё-таки обокрали. Пока вверху решали - быть или не быть эвакуации, город Припять продолжал дышать в полную грудь. Жители города торопились на рынок купить продукты. Жители сельских окрестностей торопились на рынок продать эти продукты. Уже загрязненные продуктами радиации. Проехала свадебная кавалькада машин. В цветных лентах и надувных шариках. Ликовали на детских площадках дети.
На следующий день, в воскресенье, потянулась от города Припять в сторону города Чернобыль бесконечная череда автобусов, вывозя людей за пределы тридцатикилометровой зоны. Это была эвакуация.
И стоял в горле горький ком несправедливости. Нас, не повинных в непоправимой беде, обвиняли. Ругали и проклинали. Пресса, телевидение, люди. Версий аварии родилось множество - от дилетантских до профессиональных. Неправильно представленная информация плодила слухи. Они множились спонтанно. Молва бурлила, как болотная жижа в ржавой кастрюле на огне. Но было нечто, заставившее меня вздрогнуть. В одной из газет я прочел, что перед аварией долго кружил над Припятью черный аист. И вспомнились слова пилота, с которым завтракал в ресторане.
С Дмитрием Юрьевичем виделись редко. Весна была адски жаркой. В те майские дни на вахты ездили из детского летнего лагеря "Сказочный", приспособленного для проживания персонала. Я встретил Дмитрия Юрьевича на аллее около торговой палатки.
- Хочешь отвлечься? - сказал он мне, - пошли пить водку.
- Нет, - ответил я, - не хочется.
Две исполинские сосны отдавали нам честь над нашими головами. Но иногда мы работали в одной вахте. Это случилось совсем недавно. Смена перевалила через середину, когда на моем пульте замигала красная лампочка начальника смены станции, и заныл зуммер. Я поднял трубку.
- Оповещение. Вертолет разбился, - сказал Дмитрий Юрьевич официально, а затем добавил по-свойски, - шел рядом с Саркофагом. Лопасти обрубил. Хорошо, на пустырь сумел дотянуть.
Через день мне попал в руки газетный лист. На меня весело глядели знакомые глаза. Был капитаном, погиб майором. Это с ним я завтракал в ресторане. Черный аист, черная рамка.
Улица Советская,
Удаль молодецкая.
К этому времени мы ездили на смены из вахтового поселка Белые Пароходы. Они действительно были, эти белые пароходы: "Советский Азербайджан", "Советская Киргизия", "Советская Украина" и еще несколько - пассажирские суда класса река-море. Мы романтически жили в каютах, питались в судовых ресторанах, играли на досуге в билиард в кают-компании. Но работать ездили на Чернобыльскую атомную станцию. Нас называли не иначе, как ликвидаторами. Суда скучали, пришвартованные у песчаного берега. Напротив стояли вагончики администрации, складские и прочие службы. Пространство между пароходами и вагончиками составляло единственную улицу в "Белых пароходах". Я отправился на обувной склад. Взамен загрязненных ботинок мне выдал новые, в зеркало сверкающие, пройдоха Антон Никодимович. Нашлась ему от войны не сезонная работа.
- А старые брось туда, - показал он на гору ботинок за вагончиком, подклеивая в журнал справку дозиметрического контроля.
Посреди "улицы", на песке вместо тротуара была настелена дощатая пешеходная дорожка. На ней мы и повстречались случайно с Дмитрием Юрьевичем после смены.
- Я разговаривал с этим парнем, пилотом, - сказал я, - он чувствовал, что погибнет.
- Мы все попали в переплет, - ответил Дмитрий Юрьевич, - врачи - из тех, кому тоже досталось, говорят, что каждый из нас потерял десять лет жизни.
В темноте висели гирлянды фонарей над палубами. Мы отправились спать, каждый в свою каюту.
События прошедшего года пронеслись в моей голове, когда я возвращался автобусом в вахтовый поселок Зеленый Мыс. Его построили в мажорном темпе. Сюда переселился персонал после каютной жизни на Белых Пароходах. Я торопился. Хотелось быстрее добраться в свою обитель. Я зашел в столовую и остолбенел. На раздаче за стойкой стояла Людмила.
- Привет, - сказал я, - какими судьбами?
Глупее вопроса сыскать было трудно.
- Работаю, - объяснила она, - здесь тоже идет год за два. Что будешь есть?
- Какая разница, - пожал я плечами, - лишь бы быстрее. Устал.
В одну тарелку она налила до краев супу, в другую собрала к гарниру лучшие куски мяса. Я улыбнулся ей:
- Вот и накормила по-домашнему.
- Не забыл?
Я не забыл. Прошлое казалось наивным. Наполнив брюхо, я пришел в комнату и упал на кровать поверх одеяла. Потом пришел мой оператор и напарник по комнате Гена Вырвида, баловень судьбы и любимец женщин.
- Включить телевизор? - спросил он, - идёт Лайма Вайкуле.
- Давай, - сказал я, - пусть будет Лайма. Она пластична.
Но по телевизору шел клип. Чьи-то ступни в высоких ботинках, отодвинув опавшую листву, остановились на корке льда. В стороны побежала паутина трещин. Я вздрогнул. Я помнил мельчайшие подробности этого момента. Он был запечатлен на слайде. Наиболее знаменитом слайде в нашей комнате. Я не мог ошибиться. "Как он попал сюда?" - спрашивал я себя мысленно и не находил ответа. И я стал вспоминать. Хотя очень хотелось спать. Грани между воспоминаниями и сном не существовало.
Мы вышли с Мазальковым пройтись. Утро было вопиюще солнечным. Снег как нарочито выбелил местность. Под ногой печально треснула корка льда, и Мазальков, наклонившись, сфотографировал черную паутину трещин, искрящихся из-под подошвы ботинка. И далее мы как будто направились мимо оранжевых домиков к пустырю, отсеченному забором от продолжения в поле. Подошли к турнику и стали подтягиваться на руках, стараясь коснуться подбородком перекладины. В пустоту поднималась то моя голова, то голова Мазалькова. Не было ни облачка. И вдруг в синеве неба я увидел черную точку.
- Смотри, - сказал я Мазалькову, - что это?
- Птица, - ответил он, - жаворонок или аист.
Черная точка быстро росла. Пока не превратилась в черное кольцо над нашими головами. Мы смотрели и не могли тронуться с места. В нескольких метрах от нас приземлился огромный черный тор! Он лег наземь, не примяв снега. По его траурно-бархатной поверхности пульсировали зеленые вспышки. Потом вывалился трап. Маленький черный трап, всего в четыре ступени, с поручнями по обе стороны. И сразу же на верхней ступени возникла высокая фигура человекоподобного существа. По нашим понятиям это был мужчина - с ассирийской бородой и в длинном синем халате. Он стал спускаться по трапу. И в момент, когда его нога ступила на снег, появился ещё один. Тоже с бородой, в зеленом халате, но ростом ниже. Они стояли, будто бестелесные - не повредив поверхности снега. Потом повернулись в нашу сторону. Всем телом, вместе с головой. Теперь они стояли к нам лицом и смотрели на нас. Их взгляд пронизывал насквозь, как рентгеновские лучи. Мы неподвижно ждали, а они беззастенчиво рассматривали горизонт сквозь наши тела. Потом они равнодушно отвернулись, оба взошли на трап. И остановились, держась за поручни и согнувшись в пояснице. Именно в таком состоянии черный тор взмыл в поднебесье и исчез. Даже черной точки не осталось в синеве. Мы не успели сказать ни слова. Но услышали шум. А потом увидели падающую с неба конструкцию. Это была первая ступень космического корабля "Союз". Отброшенная после использования. Или взрыва. Обугленная. Но будто подготовленная к выставке. И в последний момент перед ее падением мелькнули и навсегда остались в моей памяти сопла двигательной установки. Раздался сотрясающий землю удар, выбросивший к потемневшему небу искореженное железо, расплавленные комья земли и облака пара.
И я проснулся. Открыл глаза. Отодвинул штору. За окном лежал снег, обильно выпавший за ночь. Я поднялся. Умылся. Выпил кофе. Открыл наружную дверь и вышел на крыльцо, общее для двух оранжевых домиков. Я вытащил сигарету. Но не успел закурить. Мое внимание привлекли две пары следов, уходящих от крыльца. Я присмотрелся. И странное чувство овладело мною. Мне показалось, что одна пара следов на снегу - моя. Я спустился на последнюю ступеньку и осторожно поставил ботинок во вмятину следа. Я не сошел с ума. Это был мой след! Совпал даже рисунок протектора на подошве ботинка. Я двинулся вслед за парой следов. Сон был свеж в моей памяти. Следы вели на пустырь к турнику. Следы смешались под ним и никуда не уходили дальше.
Следующая смена была ночная. И посреди ночи, когда все мы инстинктивно старались не возмущать лишний раз равновесие систем, позвонил Гена Вырвида.
- По стене реактора третьего блока бегают зеленые вспышки, - сказал он.
Мне стало холодно. Я попросил его убедиться еще раз. И снова ещё раз. Он подтвердил увиденное. И я сообщил об этом Дмитрию Юрьевичу Вивчаренко. Через несколько минут Дмитрий Юрьевич перезвонил мне:
- Отбой. Военные признались. Они измеряли степень ионизации атмосферы. С моста над станцией Янов. Извинились, что не предупредили.
Ещё долго стоял вокруг Чернобыльской атомной станции "рыжий" лес. Мертвый старый лес сосен. Не выживших. Погибших от радиации.
Миновало два года. Я отправился устраиваться на новое место работы - завод по термической переработке бытовых отходов. Попросту говоря, мусоросжигательный завод. После Чернобыльской атомной электростанции - консервная банка взамен благородно отчеканенной картины. Таковы рулады судьбы. Секретарша директора подвела меня к кабинету начальника теплосилового цеха - сначала я должен был переговорить с ним.
- Дождитесь его, - сказала она, - Дмитрий Юрьевич скоро вернется. Можете посидеть в кабинете.
Я вошел в кабинет, будто ничего не изменилось. Будто на атомной станции вошел в помещение Центрального щита управления.
Лишь пестрые обои с розовым фоном были забавны. Напротив стола начальника, тоже за письменным столом, сидела женщина. Она подняла голову. Я не поверил собственным глазам. Это снова была Людмила.
- Ба! - сказал я ей, - вот уж кого не чаял увидеть здесь. Переквалифицировалась?
- По колоссальной протекции, - ответила она, - чтобы не забыть - вот тебе мой номер телефона, как-нибудь расскажу. А ты? Где? Что?
- Спасибо, - улыбнулся я, вспомнив о безнадежно утраченном адресе её частного дома в Чернобыле, - но теперь будем видеться ежедневно.
- Что ты! - изумилась она, - неужели сюда?
- Заместителем. Мы с Дмитрием Юрьевичем давно знакомы.
И потекли чудесные трудовые будни. По утрам главный инженер собирал инженерный корпус на оперативное совещание в укромном уголке Щита управления. Чтобы посовещаться в присутствии начальника смены. И облаченные в пластмассовые каски, все стояли в кругу, высказываясь о перезревших проблемах. Всегда чего-нибудь не хватало. То гвоздей, то приборов, то писчей бумаги. Снабженцы разводили руками. Это было невыносимо после железного распорядка атомной станции. На профсоюзных собраниях директор, оглядывая людей бесцветными глазами, обиженной скороговоркой рассказывал о гигантских трудностях и карликовых возможностях. Иногда привозили дефицитные товары, и тогда все оставляли работу и мчались что-нибудь купить.
С Дмитрием Юрьевичем мы жили душа в душу - делу это не вредило. Людмила часто заваривала чай, и мы много пили чаю. Решали технические задачи. Обсуждали политические интриги. Вспоминалось прошлое.
Однажды в минуты послеобеденного досуга Людмила дала мне почитать газету с выдранными страницами, но уфологическая статья сохранилась полностью. В ней писалось о случаях контакта людей с внеземным разумом. Я углубился в чтение. Статья доказывала несомненность таких контактов. Описание встречи с высокими человекоподобными существами в синих и зеленых халатах, с ассирийскими бородами повергло меня в мистический трепет. Ведь это было точное воспроизведение моего сна! О котором я никому не рассказывал.
Дмитрий Юрьевич со вкусом устроил свой быт. Его квартира всегда светится теплом и уютом. Осенним вечером, подгоняемый дождем и ветром, я зашел поздравить его с днем рождения. Мы были одни во всей квартире. Мы посидели на кухне за столом. Выпили водки. Было нетрудно молчать и говорить. Потом перешли в комнату к телевизору. Я взял с полки книгу. Это было юбилейное издание, посвященное тридцатилетию советской космонавтики. Я машинально и наугад открыл книгу. В глаза бросилась фотография. Запечатлевшая сопла первой ступени корабля "Союз". Нет - запечатлевшая мгновение из моего сна. Я посмотрел Дмитрию Юрьевичу в глаза.
- Давай допьем, - сказал он.
Мы вернулись в кухню.
Вскоре Дмитрий Юрьевич, приручив интернет, постепенно подготовил меня и Олега Михайловича Мазалькова к электронному обмену информацией в эпистолярном жанре. Мы стали общаться чаще. Но сколько раз я вожделенно возвращал взгляд в прошлое! Раз за разом мысленно повторяя пройденный путь. Пристально, до тошноты, рассматривая подробности дороги. Под разными углами. Под одним и тем же углом. По отношению к настоящему. Соизмеряя с концепциями будущего. Поэтому я знаю, что не напрасно возглавляет научно-исследовательский отдел Балаковской атомной электростанции Олег Михайлович Мазальков. Мне неожиданно открылось, что Божье провидение заранее подает нам путеводные знаки, но мы, бесстрашные недоумки, не пытаемся их прочесть. Мой оператор Гена Вырвида скоропостижно женился и жил с молодой женой в Киеве. Пока не обменял квартиру на равноценную в родном Минске. Неудержимо потянуло его домой. Новоселье отмечал со старыми друзьями за городом. От блюда с дымящимся шашлыком его повезли в больницу. Диагноз был неутешительно прост. И он угас в страданиях, так и не победив злокачественную опухоль легких. Медицина оказалась бессильной. Его сыну, Геннадию Геннадьевичу Вырвиде, едва исполнилось полтора года. Если бы я умел внимательно присматриваться к знакам прозрения! Я бы понял их потаенный смысл. И можно было бы избежать несчастий. Или предугадать будущее. Мы все живем под знаком прозрения. Людмила, занявшись бизнесом, неожиданно разбогатела. Устроила пышные проводы прошлому. У нее пылкий телохранитель. Гуттаперчевый чемпион города по кикбоксингу среди юниоров. Она воспитывает наследницу в престижном лицее. И благородно располнела. И носит шоколадный загар. Шокирует одноклубников изысканными вечерними туалетами. Мы иногда общаемся по телефону. Я никогда не пытаюсь найти ответы на вопросы. Что это было - сон или явь? Открывшиеся передо мной новые возможности, возникшие из-за воздействия радиации? Или фантастическая реальность, облаченная в привычные физиологические проявления? Кто они - эти существа из моего сна, искавшие понимания? Не знаю. Человек самонадеян и слеп. Бессилен и глух. И только Сева Гохберг не отступил от обещанного. Он действительно стал - вначале заместителем министра энергетики страны. Впоследствии развалившейся. А затем возглавил ядерную энергетику нового независимого государства Украина.

© Аркадий Маргулис, 2012
Дата публикации: 22.11.2012 11:10:21
Просмотров: 2442

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.