Когда цвела черемуха

Нина Роженко

Форма: Рассказ
Жанр: Любовно-сентиментальная проза
Объём: 18139 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

"Вслед за мной на водных лыжах ты летишь, за спиной растаял след от водных лыж, ты услышь их музыку услышь, как от волшебного смычка такая музыка..." Над пустынной в этот знойный полдень деревенской улицей далеко разносился сладкий мужской голос. Передавали концерт по заявкам. Цветущие вековые липы бросали на пыльную дорогу кружевную тень, и в этой тени дремали две собачонки. Дед Федор, сомлевший на завалинке у калитки, разбуженный песней, неохотно разлепил подслеповытые выцветшие глаза с покрасневшими веками, достал из кармана пиджака помятую пачку примы и закурил. Он лениво оглядел улицу, сонных дворняжек. Усмехнулся в усы диковинным словам песни: "Ты сквозь года, ты сквозь года летишь за мной, как будто ангел загорелый за спиной" Придумают же! Ангел! И загорелый. Ангелы должны быть светленькими, сияющими. Как облачко. Дед Федор вздохнул. Водные лыжи дед видел только в телевизоре. Годков пятьдесят бы скинуть, он бы небось тоже совладал. Представил, как рассекая речную волну, в радужных брызгах, летит он на лыжах вдоль деревни, а на берег бабы с ребятишками высыпали, кричат, руками машут. А в сторонке под развесистой черемухой стоит она. Чисто ангел! Дед Федор закашлялся до слез. И чего только в эти папиросы кладут? Дерет глотку, как рыбья кость. Прекрасное видение исчезло, и дед Федор, утирая слезы, увидел, как по солнцепеку ковыляет Кузнечиха. Такое у нее было уличное прозвище. Но он даже в мыслях никогда ее так не называл. Вслух - Марией Ивановной. А в мыслях - Марусей.

Кузнечиха в синем ситцевом платье в белый мелкий цветочек, в теплой линялой кофте крупной вязки, в белом платочке. Тонкие бесцветные губы поджаты, лицо все в сеточке мелких морщин. Согнула жизнь Марусю. Притянула к земле нелепым вопросительным знаком. И вопрос этот болезненный вечным укором маячил перед дедом Федором. Словно каждый миг своей жизни спрашивала Маруся: за что же ты так со мной, Федор? И ведь не спрашивала на самом деле, никогда и словом не попрекнула, а вот мучался дед Федор тайной своей виной. Мимо Федора Маруся проходила молча. Никогда не остановится, не перебросится парой слов по-соседски. А сам заговорить Федор не насмеливался. Хотя Маруся когда-то сказала ему: "Что бы ни случилось, позови меня..." Не позвал. А теперь уж звать поздно. Вот и сейчас поравнялась с дедом, кивнула молча и поковыляла дальше. Сухие жилистые руки сложены на спине, черная, видавшая виды сумка, болтается в такт неровным шагам. Но показалось Федору, что в жарком ,напоенном липовым цветом воздухе, пролился свежей струей терпкий холодноватый аромат черемухи. Показалось, словно влажным черемуховым листом по щеке мазнуло. И дед Федор машинально потер колючую в седой щетине щеку. И в душевном смятении посмотрел вслед Марусе.

Конечно, смотрел он на скрюченную старушонку, ковыляющую к магазину, а внутренним взором видел другую Марусю. Такую, какой она поразила его без малого сорок лет назад. Ах, какая она вся была крепенькая, как наливное осеннее яблочко. И волосы ее, словно выгоревшие на солнце, волной падали на литые белые плечи. И стояла она под черемухой, чисто светлый ангел. Солнце в тот день по-летнему грело, в небе ни облачка. И откуда взялся дождь? Теплый весенний ливень сыпанул по крышам, по распустившимся гроздьям старой черемухи, обивая лепестки. Федор с Марусей промокли мгновенно. Ситцевое белое платьице облепило Марусю, как вторая кожа. У Федора пересохло во рту от вдруг охватившего его острого желания: так хороша была Маруся в сиянии своей зрелой женской красоты. Он все топтался рядом и молчал. И куда только подевались его удаль и умение остроумно с подходцами улестить любую девку? По деревне сарафанное радио время от времени с энтузиазмом разносило вести об очередной победе бравого плотника на любовном фронте. Да он особо и не прятался. А что жена ревновала, да сударушкам окна била - так чего с глупой бабы возьмешь? Федор только усы поглаживал, да ухмылялся.

Но с Марусей все сразу по-другому пошло. И не говорили вовсе они. Только и постояли под черемухой, спасаясь от ливня. Только и постояли. А пропал Федор. Как мальчишка безусый пропал. Мужику за сорок, а он сон потерял. Рубанком по доске шкрябает, а перед глазами Маруся под черемухой. Как наваждение. И даже влажный аромат черемухового цвета чуял. Прямо мистика какая-то. Он с работы ее караулил, и у магазина поджидал.Только бы увидеть. А однажды ночью затаился за сараями в лопухах. Ждал, пока свет погасит. И в окно постучал, сгорая от желания. И понеслась тайная любовь утлой лодкой по стремнине.

Жена по привычке скандал закатила, и окна полюбовнице побила. Не помогло. Федор уже не ухмылялся, а отмалчивался и глаза прятал. Жена забеспокоилась. Как ни гулеванил Федор, а домой всегда возвращался. Обнимет, приласкает, подарит одеколон или пудру, утешит: "Не бери в голову, Надюха, не рви себе сердце! Ты лучше всех!" Надюха и оттает. Переплачет, перегорюет - и успокоится до следующей сударушки. А что ж делать? Мужик работящий, малопьющий. Где такого найдешь? Отдавать свое семейное счастье Надюха не собиралась. Поэтому и сторожила его, как собака кость. Где взлает, где рыкнет, а где и зубы в ход пустит.

Но когда появилась Маруся, Надюха ревнивым сердцем почуяла - беда. Настоящая беда. Словно опоили мужика. Сохнет, как сломанная ветка. А Федор только и жил мечтой о любовных свиданиях. Никак не мог насытиться Марусей. Бывало нацелуются, наласкаются до зари, а с рассветом идет Федор домой, а ноги идти не хотят, и мысли все там, в светлой комнатке, на железной койке со сбитыми простынями. Днем перехлестнутся где-нибудь, глянет Федор на припухшие после ночной любви губы своей сударушки, и ноги в коленках слабеют, и острый черемуховый аромат в голову бьет, пьянит. Вот тогда, в одну из сладких ночей, и сказала Маруся: "Что бы ни случилось, позови меня..." А он от Надюхи собрался уходить. Прикидывал, как половчее сказать.

Но Надюха опередила. Пришла к Марусе, в ноги упала, просила не сиротить ребеночка, которого она с Федором зачала. Получалось, после жарких любовных ласк с Марусей Федор так же жарко ласкал жену, хотя Марусе клялся, что не спит с Надюхой. Не может ни на одну женщину смотреть. Маруся к Федору с вопросом. А Федор оцепенел. Про ребеночка он ничего не знал. Маруся в слезы. Как же так? Ты же говорил, что я одна у тебя, как сердце в груди, как солнышко в небе, как лебедушка у лебедя. Ты же говорил, что без меня - в небо и камнем вниз. Федор виновато вздыхал. Ну, как объяснить, что не мог он совсем законную жену от себя отлучить. Ну, было дело, и Надюхе перепадала мужнина ласка. Все ж жена. А Маруся все надеялась, все заглядывала в глаза Федору, все ждала заветных слов. Но не дождалась.

Замуж Маруся так и не вышла. Жила одна. И сарафанное радио, как ни старалось, а ни одного мужичка в деревне так и не связало языком с Марусей. Как отрезала она свою любовь. Словно заточила ее в светлой комнатке. Навсегда.

Дед Федор, вздыхая смотрел, как Маруся, держась за перила, осторожно взбирается по ступенькам в магазин. Скрылась за дверью. И улица совсем опустела и даже как-то потемнела...

А ребеночка Надюха так и не родила. Соврала, чтоб Федора удержать. Федор тогда еще сильнее в гульбу ударился. Словно мстил за свою незадавшуюся любовь. Теперь-то что ж? Теперь Дед Федор своего жеребчика намертво привязал. К великой радости своей ревнивой супруги. Дура-баба! Того не понимает, что если он перестал заглядывать в чужие конюшни, так ведь и ее конюшня опустела.

Дед Федор сердито закурил папиросу. В конце улицы показалась чья-то фигура. Дед щурился, вглядываясь, даже ладонь козырьком прикладывал. Да это ж молодая Лавренчиха. Дарья. Жена механика второго отделения Сани Лавренева. Славная молодица. Приветливая, ладная. А глаза, как омуты. Так бы и нырял в них до самого утра. Дед Федор смущенно закашлялся, огляделся, словно кто-то мог разгадать его нескромные мысли. И чего это ее в такой солнцепек понесло в дальний магазин? Ей же со дня на день рожать. Вон, еле идет. Переваливается, как утица. Старая Лавренчиха совсем ума лишилась - отпустила невестку из дому в такую жару.

Даша тяжело дыша, поравнялась с дедом, оперлась о липу.

- Здравствуйте, дедушка! Можно я присяду? Что-то голова закружилась.

- Садись, голубушка, садись!

Дед Федор помог Даше присесть, загасил папироску.

- Может, тебе кваску холодного принести? Бабка славный квас заделала!

- Спасибо, дедушка. Я отдышусь и пойду.

Миловидное веснушчатое личико покрылось испариной, светлые волнистые волосы, собранные в хвост, растрепались. Непокорные прядки трепал легкий ветерок. Странно, но вдруг показалось деду Федору, что Даша удивительно похожа на Марусю. Ту, молодую и жаркую.То ли улыбкой, то ли светлым выражением лица. Дед Федор умиленно улыбнулся, кивнул на большой округлый живот молодой женщины.

- Кого ждете?

- Санечка сына хочет.

Ее расплывшееся личико вдруг просияло такой радостью, что у деда сердце екнуло. Но выражение радости мгновенно сменилось болезненной гримасой, дед перепугался. А ну как затеется рожать прям на лавочке! Он беспомощно оглянулся и увидел, как из подъехавшей "Нивы" вышел Саня, а вслед за ним рыжеволосая пышнотелая девушка. Улыбаясь, они поднялись по ступенькам и вошли в магазин.

Дед Федор крякнул досадливо и сплюнул. Он искоса взглянул на молодицу. Обняв руками живот, она запрокинула голову, часто сглатывая и вздрагивая всем телом.
Плачет, догадался дед.

- Да ты не расстраивайся, голубушка! Тебе нельзя нервничать. Сыночку вредно, когда мамка плачет.

Он сокрушенно покачал головой. Ах, паразит, так паразит! Жена на сносях, живот на глаза лезет, а он кобелюет. Да если б Надюха родила ему пацанчика или хоть девку, разве ж он гулял бы? Да ни в жисть! Правда вот Маруся... С Марусей все не так просто.
Но сейчас дед Федор остро жалел эту безвинную молодицу, которая так горько, так мучительно плакала.

- Дедушка, проведите меня к магазину. Пожалуйста!

Даша, утирая слезы, поднялась, одернула светлое платьишко. И опять Федора кольнуло неуловимое сходство ее с Марусей.

- Не надо бы тебе туда ходить, голубушка. Ну чего ты там увидеть хочешь? Да куда он денется! Побегает-побегает, а к сыну вернется. Ты себя побереги.

Даша упрямо покачала головой. За несколько минут она осунулась, и только глаза, огромные, в поллица, не глаза, а омуты, тоскливо смотрели на деда.

- Ну, пожалуйста!

Дед Федор тяжело поднялся, потоптался растерянно и поплеся вслед за Дашей.
В полутемный зальчик магазина свет проникал через пыльные зарешеченные окна. Солнечные лучики пронизывали полумрак, высвечивали прилавок, пляшущие пылинки, да квадратики облезлого, давно некрашенного пола. На полках за прилавком лежали штуки разноцветного ситца, байки. На плечиках висели костюмчики ярких кислотных расцветок. Одна полка была сплошь заставлена куклами в бальных платьях, роскошных шляпах с большими полями. Фарфоровые личики нежно розовели, круглые глаза равнодушно таращились на людей. Маруся рассматривала махровые полотенца, веером брошенные на прилавок. Придирчиво щупала, разворачивала, разглядывая рисунок. Саня Лавренев и его спутница о чем-то негромко разговаривали с продавщицей. Девушка улыбалась и встряхивала рыжими кудрями, как норовистая лошадка гривой. Продавщица взмахнула руками и в пыльном сумраке магазина запылал всеми цветами радуги тонкий прозрачный шарф такой сказочной красоты, что даже дед Федор внутренне ахнул. Солнечные лучи пронизывали шарф, и краски полыхали сочно, празднично.

Рыжеволосая взвизгнула и даже захлопала в ладоши. Она подхватила шарф и накинула его на рыжие кудри. Сиял, переливался шарф, сияли кудри. Девушка повертелась, демонстрируя не столько обнову, сколько свою яркую красоту, молодость, задор. Саня снисходительно улыбался, продавщица с дежурной улыбкой терпеливо ждала. Все были так заняты, что не заметили вошедших.

Даша, поддерживая живот, пошла к прилавку, дед Федор неловко затоптался у входа.

- Красивый шарф! И девушка красивая. Это и есть твое важное дело, Саша?

Даже в полумраке магазина стало заметно, как побагровел Саня. Улыбка сползла с его красивого нагловатого лица.

- Даша? Ты зачем здесь?

- Соскучилась я, Саня. Да и страшно мне дома одной. Пора уже, понимаешь?

Рыжая с кислой улыбкой оглядела располневшую фигуру молодой женщины. Усмехнулась. Даша подошла и встала рядом с ней, словно давая возможность мужу вот сейчас, здесь, сравнить и выбрать. Дед Федор заволновался, сразу захотелось курить. Он покопался в кармане пиджака в поисках папирос. И вдруг его как обожгло. Он словно наткнулся на задумчивый взгляд Маруси. Она смотрела на Федора с явно читаемым сожалением. Деда Федора аж в жар бросило. Он и про папиросы забыл. А Саня насупился и сердито буркнул:

- Ты что? Ты никак следить за мной вздумала? Иди домой! Я скоро приду.

Продавщица аж подалась всем телом вперед, чтобы не пропустить ни слова.

Но Даша решительно качнула головой.

- Нет, мы уйдем вместе. А если, - она задохнулась и замолчала, но собралась с силами и продолжила, - а если я уйду одна, то уйду навсегда.

Саня удивленно уставился на жену. Продавщица ахнула. Дед Федор вспомнил, как Даша, запрокинув лицо, плакала на скамейке, сам чуть не заплакал от жалости и неожиданно для себя брякнул:

- Валька, а ты бы в сам деле ушла. Видишь, разговор тут семейный. Пусть они покалякают.

Рыжая удивленно вскинула брови:

- Тебе, старый, какое дело? Ты чего лезешь? Без тебя как-нибудь разберусь, уходить или остаться.

Она посмотрела на Саню, ища поддержки.

- Да нет, девонька, лучше уйди, - громко и внятно сказала Маруся. Все удивленно воззрились на нее. Маруся держала в руках ворох разноцветных полотенец, она аккуратно положила их на прилавок и подошла к рыжеволосой. Цветущая красавица и согнутая крючком старуха представляли собой странное зрелище.

- Посмотри на меня. Да ты не кривись. Смотри! Я не всегда такой была. Это меня Бог наказал за то, что вот с ним - она кивнула на деда Федора - любилась.

Все, как по команде, повернулись к деду Федору. Продавщица боком-боком вышла из-за прилавка и застыла, разинув рот. Федор болезненно поморщился.

- Тебя и на свете не было, когда у нас с ним, с чужим мужем, любовь случилась. Да только не вышло ничего из той любви. И у тебя не выйдет. Поверь мне. Беги ты от этого кобеля, девонька! Сломает он тебя. Ты посмотри на нее! - Маруся кивнула на Дашу. -Она его ребенка носит! А он ноги об нее вытирает. Думаешь ты счастливей будешь? Нет! Не будешь. Уж как я любила. Как любила! И где она моя любовь? Облетела, как черемуховый цвет.

Рыжая задумчиво стянула шарф, а деду Федору показалось, что в магазине пахнуло свежо и остро черемухой. Он пробормотал:

- Не надо, Маруся! Чего теперь ворошить?

- Надо! Сейчас эти молодые идиоты сломают и свои жизни, и ребенка осиротят. Я ради твоего ребенка отказалась от своего счастья. А уж как я любила!

Маруся покачала головой и слабая улыбка тронула ее сухие губы.

-Помнишь, Федор, нашу черемуху?

- Я ничего не забыл, Марусенька, ничего.

Дед Федор взволнованно взмахнул руками.

- Я все помню! Каждую минуточку с тобой помню! Лебедушка ты моя!- вырвалось у него.

Продавщица всплеснула руками, рыжая прыснула со смеху.

- Совсем старые умом тронулись! Лебедушка! Горбатая! Надо же!

Она кинула шарф на прилавок, шагнула к двери и сказала с вызовом:

- Я ухожу!

Саня задумчиво посмотрел на деда.

- Баб Маш, так у деда нет детей и никогда не было. О каком ребенке вы говорите?

Маруся вздохнула:

- Не было. Но ведь могли быть.

Стало тихо. Так тихо, что слышно было, как тяжело с присвистом дышит дед Федор.

И эту тишину прорезал резкий болезненый Дашин крик:

- А-а-а-а! Ой не могу! Ой, больно!

Она стала медленно оседать. Саня неловко подхватил жену:

- Дашутка, девочка, что с тобой? Чего это с ней?!

Маруся даже рассердилась:

- Чего-чего! Рожает! Довели девку!

И продавщице:

-Ну чего рот разинула? "Скорую" вызывай!

Продавщица метнулась в подсобку. Дед Федор с побледневшим Саней осторожно усадили Дашу на стул, который Маруся вынесла из подсобки. У Сани тряслись руки, на лбу выступила испарина. Рыжая, как замерла у двери, так и таращилась оттуда во все глаза на Дашу.
Даша, закусив губу, стонала.

- Баб Маш? Это опасно? Скажите? Почему она стонет?

Маруся рассмеялась:

- Эх, парень, а ты думал легко человека на свет выпустить?

Саня бросился к двери.

- Да где же эта "скорая"?

Увидел рыжую:

- А ты чего стоишь? Иди, иди, Валюха, иди! Не до тебя. У меня жена рожает!

Когда подъехала "скорая", Саня на руках вынес Дашу и уложил на носилки. Сигналя сиреной, распугивая кур и кошек, "скорая" затряслась по неровной дороге. Дед Федор и Маруся смотрели вслед. Деревня сонно пережидала жару, на улицах ни души, и в сирене никакой надобности не было! Но водитель упорно сигналил, словно трубил радостную весть. Не проехав и ста метров, машина остановилась, из нее выскочил Саня и кубарем помчался обратно к магазину. "Скорая" потарахтела дальше и скрылась за поворотом. Поравнявшись со стариками он выдохнул:

- Подарок куплю!

Через минуту выбежал из магазина с ярким радужным шарфом, так приглянувшимся рыжей.

- Жене! Подарок!

Саня завел "Ниву" и помчался догонять "Скорую".

Маруся улыбнулась:

- Хорошее мы дело сделали, а, Феденька? Уж этот-то ребеночек родится! Верно? Как же ты меня давеча назвал? Лебедушкой?

Она помолчала, разглядывая деда Федора. И было что-то такое в ее взгляде, от чего дед Федор смутился. Он стоял перед ней в потертых рабочих, с заплатами, брюках, в старом пиджаке, подпоясанном солдатским ремнем. Растерянно тер щетинистый подбородок, сожалея, что не побрился с утра. Легкий ветерок растрепал тонкие седые волосы, и они встали серебристым венчиком над дедовой головой.

И баба Маша Кузнецова, которую вся деревня уже лет тридцать прозывала Кузнечихой, баба Маша, строгая и неуступчивая, которую побаивались самые скандальные соседи, улыбнулась светло и печально:

- Как же долго я ждала этих слов, Федюшка! Лебедь ты мой, сизокрылый...

© Нина Роженко, 2011
Дата публикации: 10.04.2011 20:15:24
Просмотров: 2799

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.