Позывные Мерцаны
Сергей Кузичкин
|
Форма: Рассказ
Жанр: Фантастика Объём: 23436 знаков с пробелами Раздел: "" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
ПОЗЫВНЫЕ МЕРЦАНЫ Новелла *** Она подошла к нему после поэтической встречи, в лёгком воздушном платье — белом, с большими красными розами, легко порхающая — почти летящая, радостно-сияющая. — Мне посоветовали обратиться к вам,— сказала она, протянув ему несколько листочков со стихами. Голос — тембр, интонация — уже зрелой женщины с молодой улыбкой и блеском в глазах были ему знакомыми. — Мы с вами нигде не встречались? — спросил он, взяв у неё листочки. — Мне тоже показалось, что я вас где-то видела,— она смотрела на него ласково, даже нежно.— Вы посмотрите мои стихи? — Позвоните мне на следующей неделе,— сказал он и подал ей свою визитку.— Вас как зовут? — Чайка…— ещё нежнее и ласковее улыбнулась она, и у него отпали последние сомнения. Чайка… Конечно же, её зовут Чайка, и пришла она на эту его поэтическую встречу и подошла к нему не случайно. Раньше или чуть позднее — они всё равно бы встретились, и встретились именно так или примерно так, но именно в этом Городе и нигде больше. Ведь она искала его сама, пока не понимая, что ищет, что идёт на зов, или, вернее, на позывные, посланные ей в тот день, как шли до неё к нему на встречу в своё время Ита и Вета, что все они связаны с ним давно, ещё до их первой встречи на Земле. Связаны не только общими земными сиюминутными интересами: стихами, литературным объединением, Городом, в котором они живут. Городом, пожалуй, больше, чем стихами. Город этот выбран местом их встреч, прописан в их земной судьбе, а они привязаны к нему. И сколько бы раз он ни рвался покинуть Город и Сибирь, и было даже — покидал, но всё находились причины вернуться и остаться. И он покорно возвращался и оставался, чтобы жить здесь, писать стихи, проводить поэтические встречи и ждать, когда придут они. И они пришли. Ита — в начале первой осени нового земного тысячелетия, Вета — ранней весной седьмого года от начала столетия, и вот Чайка — во второй день восьмого месяца восьмого года, через один год и почти пять месяцев после Веты. Он знал, что Чайка придёт последней, что они все будут жить в этом Городе, будут встречаться на поэтических вечерах, будут находиться в поле зрения друг друга, а однажды узнают, кто они и зачем их свела судьба. А пока… А пока он знает только, что должен сначала разгадать загадку Мерцаны и определить, кто из этих троих, похожих на земных, женщин — его вторая половина, а уж потом обо всём узнают они. *** Мерцана. В славянской мифологии богиня начала дня, радуги и плодородия, олицетворение красоты и живой силы природы. В книге «Славянская мифология», изданной за сто лет до его появления на Земле, он прочёл о богине Мерцане: «Под сим названием славяне разумели зарю. Следовательно, ей можем придать те же приложения, кои Гомер, списывая с природы, прилагает к своей заре; он её называет «рудо-жёлтою зарёю», иногда «злато-багряною». Оная у него появляется по два раза на день. Когда бог Солнца выезжает на небо, Мерцана утром, поднимая мрачный покров ночи своими розовыми перстами, показывает на малое время свою злато-багряную одежду. Как же скоро Солнце въедет на небо, Мерцана снова скрывается; а в другой раз, как скоро Солнце приблизится к западным вратам своего дома, она, ему оные отворив и встретив, дожидается, пока проедет, и до тех пор её злато-багряная риза бывает видна, доколь опять не опустит она завесы ночи. Но славянская заря при отправлении сего служения Световиду выходит иногда ночью резвиться над нивами, порхая над созревающими колосьями. И тогда зовут её Зарницею. А как верили, да и теперь ещё верят, что зарницы способствуют к большему обилию и скорейшему созреванию жатв, то она и почиталась покровительницею нив. А посему молили её об урожае хлеба». Когда в его жизни появился Интернет и он нашёл там доселе, казалось, известную ему одному информацию: славяне называли, а некоторые называют и сейчас вторую от Солнца планету Землёй Зари Мерцаны,— то понял, что он на Земле такой не один. *** Самая ранняя на небе звёздочка с малых лет привлекала его. В отличие от Иты, Веты и Чайки, появившихся и выросших в Городе, его детские годы прошли в небольшом посёлке, за сотни километров от предназначенного ему судьбой Города. Улицы посёлка с наступлением темноты почти не освещались, и жители его, вольно-невольно, чаще горожан поднимали глаза в звёздное небо. Впервые он отметил от других раннюю звёздочку возвышенным вечером второй половины марта. Это отрезок календарного года и это время суток в нём он потом встречал с особенным трепетом. Выжженные на снегу не ярким ещё солнцем проталинки, маленькие, прихваченные ледком лужицы и темнеющее, но ещё лазурное, а потом густо-синее небо — и вот она, первая звёздочка. Позже он узнал, что её называют Венерой — в честь римской богини любви, что она появляется не только вечером, но и утром и даже больше известна как Утренняя звезда. Узнал и о том, что у этой звёздочки были и есть другие названия, и порой название Венеры вечерней отлично от Венеры утренней. Древние греки и египтяне серьёзно считали, что вечерняя и утренняя блуждающие звёзды — это совсем разные планеты. Греки вечерней Венере дали имя Веспер, а утренней — Фосфор; египтяне: Тайоумутири — утренней Венере и Оуэйти — вечерней. Индейцы майя называли Венеру Нох Эк — «Великая звезда» или Ксукс Эк — «Звезда Осы». Подростком он научился быстро отыскивать свою звёздочку утром — примерно за час до восхода солнца. Соорудив подзорную трубу из скрученных в трубочку листов плотной бумаги и увеличительных стёкол, смотрел с восторгом на приближенную к нему светящуюся точку, отмечая в тетрадке, как, подобные лунным, меняются фазы другой планеты: от крошечного серпика до полудиска. Весной и осенью он глядел на Венеру чаще вечером, летом — больше по утрам, а зимою, бывало, не получалось неделями увидеть ни одной звезды. Большинство зимних дней небо затягивалось плотными тяжёлыми облаками, а когда выпадали редкие ясно-звёздные ночи, то стоять во дворе с трубой было холодно, а через окна дома, разрисованные морозными узорами, не было видно, что делается в ограде или на улице. И он с нетерпением ждал весны, марта, его второй половины, сине-лазурных вечеров. А ещё он любил ранние июньско-июльские рассветы, тёплые тёмные августовские звездопадные ночи и прохладные вечера в конце сентября – начале октября, когда замолкали дроби нудных серых дождей, и на багряно-золотой от листвы деревьев день надвигался сиреневый вечер, и вспыхивала в короне бархатеющего неба ранняя Венера-Мерцана. Теперь, вспоминая того мальчика, сравнивая его с собой сегодняшним, понимая и принимая в сознание, что тот, прежний,— всё же он сам, ему больше и больше кажется, что всё-таки тот был другим — более земным. Да не более даже, а совсем земным. Тот, прежний, не знал ничего о себе. Вернее, знал другое: свой дом, свою семью — отца, мать, сестёр, друзей, одноклассников… А есть ли у него действительно родные: мать, отец, сёстры или братья? Или… «Ты всё узнаешь, когда придёт время…» — помнил он слова Мерцаны. *** Как это произошло, он не смог понять тогда и не может теперь. Сколько ему было — семнадцать, двадцать, двадцать пять земных лет? Наверное, не важно. Они поняли, что он готов, и призвали его. Той летней тёплой ночью до появления Венеры-Мерцаны оставалось больше часа, и он рассматривал другие звёзды, наводя свой самодельный телескоп то на одно, то на другое созвездие. Он не сразу заметил её. Звёздочка появилась неожиданно: вспыхнула и стала расти, становясь всё ярче и ярче. Он взглянул на неё в свою трубу и ахнул: знакомые очертания! Это была она — Утренняя звезда, его Венера-Мерцана. Была там, в том месте неба, где её не должно было быть. А звёздочка росла и росла. Вот она уже стала похожа на Луну в её половинчатой фазе, вот уже закрыла половину неба, вот весь небосвод… И он оказался на Мерцане и… рядом с Мерцаной. Он стоял перед ней, стоял непонятно на чём — ни внизу, ни вверху ничего не было, но он чувствовал опору и видел приятное женское лицо: длинные белые волосы, синие зрачки глаз, улыбку. — Я — Мерцана,— сказала она ему, растерянному, но не чувствовавшему страха. — А я думал, что Мерцана — это планета,— произнёс он несмело. — Я и есть планета,— сказала она, и её улыбка стала ещё добрее.— В нынешнем твоём мире такое сложно для понимания, но, поверь, это так. Люди — лишь одно из состояний живых разумных организмов. Если они совершенствуются, то становятся асами, богами, планетами, системами, даже галактиками, не теряя способности оставаться людьми. Вот здесь, на Мерцане, или, как называют у вас, Венере, люди немного другие, чем там, где живёшь ты. — На Венере… на Мерцане живут люди?! Но это невозможно! Там же разреженная атмосфера, непригодная для жизни человека! — почти выкрикнул он. — В одном измерении невозможно, в другом — возможно,— её глаза лучились и лучились добротой.— Жизнь состоит из многих измерений, и все планеты и их спутники, по всей Вселенной, заселены так густо, что ты даже представить себе не можешь. Земля тоже на разных измерениях выглядит по-разному. Об этом ты скоро узнаешь, пока же должен знать лишь то, что родился здесь, на Мерцане, и состоишь из двух половинок, двух начал. Эти оба начала, обе эти половинки самостоятельны, хотя существуют раздельно, но находятся, живут всегда рядом, вместе. И они должны быть и жить вместе и расставаться ненадолго, только для того, чтобы перебраться на другие земли-планеты. Время в разных измерениях и на разных землях-планетах проходит по-разному, и половинки чаще всего попадают в разные его периоды, но в конце концов соединяются. Часто им, чтобы встретиться, не хватает одной жизни, или бывает так, что одна из них доживает до преклонного возраста, а другая только появляется там. Приходится ждать новой жизни, нового перевоплощения. Но для долгой, почти вечной жизни это не столь важно, как не важно и само время. Они всё равно встретятся. Твоя вторая половинка ещё не отправилась вслед за тобой, но скоро она придёт к тебе. Ты узнаешь её. Расстояние между Землёй и Мерцаной небольшое, и возрастная помеха тоже будет небольшой. Вы встретитесь в течение твоей нынешней жизни. Мы создадим образ и среду обитания, и к тебе в разные сроки придут три женщины. Ты узнаешь их, но кто из них твоя половинка, поймёшь не сразу. Они придут на позывные, не понятные им до времени. До поры ты ничего не будешь им говорить. Ты будешь жить рядом с ними своей жизнью, они своей. Может быть, и даже наверняка, пройдёт не один земной год, пока ты поймёшь, кто она, но ты должен будешь узнать её обязательно. Это твоя главная задача на первом этапе. На втором вам предстоит спасать Землю. Её нужно будет скоро спасать. К вам придёт помощь. Но пока ты будешь там один и будешь ждать их. А вот и они… Лицо Мерцаны растворилось в улыбке, а на его месте появились и пошли, полетели, поплыли к нему три женщины с лицами и улыбками, похожими на лицо и улыбку Мерцаны. Они прошли, пролетели, проплыли совсем рядом с ним, и он заметил: несмотря на свою похожесть, они всё же очень разные. До него долетели слова — то ли имена, то ли позывные: Ита, Вета, Чайка… А ещё он слышал пение и запомнил слова, мелодию, мотив. Тебя всюду узнаю, Тебя всюду узнаю, На какой бы планете ни жил. Я с Мерцаной мерцаю, Я Мерцаной мерцаю, Чтоб мой свет до тебя доходил. На Земле ты мечтаешь, Ты живёшь и не знаешь, Что ищу тебя тысячу лет. Ты рассветы встречаешь, Ты закат провожаешь, Но любви у тебя моей нет. «Я люблю тебя, слышишь, Я люблю тебя, слышишь!» — Через Время тебе я кричу. Я люблю тебя, слышишь, Я люблю тебя, слышишь! Я к тебе через Вечность лечу! *** И вот они пришли к нему, и теперь едва ли не каждый месяц они видятся на поэтических встречах, которые он организовывает в библиотеках и Домах культуры Города. Они приносят ему новые стихи, читают их для всех на встречах, а позже каждая из них в отдельности рассказывает ему о своей жизни. Иногда они ему звонят. Бывает, встречаются с ним в Городе случайно, но, понимая, что все случайности между ними закономерны, он не торопится с ними расстаться и выслушивает их долгие монологи. И так продолжается и продолжается. Пошёл уже четвёртый год с того дня, как появилась последняя из них, а он ни на шаг не приблизился к разгадке. Он по-прежнему даже не догадывался, кто из них — она. А они продолжают жить своими личными интересами, часто отличными от его, влюбляются, увлекаются. Впрочем, как он понимает, глядя на них, слово «влюбляются» не совсем подходит к ним, они, скорее, действительно увлекаются, ибо их чувства, их отношения к мужчинам другой планеты, хотя внешне и похожи на земные, всё же отличаются от тех, что обычно складываются у землян. Видимо, через увлечения и влюблённость они лучше адаптируются на новой планете. Больше других преуспела в личной жизни Ита. Она моложе его лет на шесть, и за то время, что он её знает, она успела побывать замужем за молодым врачом, родить дочку и развестись. Года два после она числилась подругой зрелого, на три десятка лет старше её, литератора, у которого была перехвачена отставным блюстителем правопорядка, более моложавым, но и более ревнивым. Если литератор любил её как женщину, не желая принимать её стихи, а тем более продвигать их в печать, то блюститель скорее видел в ней страстную партнёршу. Он яростно ходил за ней по пятам, неожиданно появлялся на поэтических вечерах и вступал в конфликты с лицами мужского пола, посмевшими ближе чем на полтора метра подойти к Ите. Она же, изнурённая таким вниманием, бывало, убегала от пылкого приятеля, пряталась у подруг и друга-литератора, но бывший блюститель всегда находил её. Не нашёл только один раз, когда, взяв в очередной раз её след, уже впотьмах забрёл на стройку, где ему на голову с девятого этажа упала жестяная бадья. Как определили потом, он задел трос, к которому бадья была привязана. И хотя бадья оказалась пустой, блюститель сутки лежал без сознания, а потом ещё восемь дней в больнице, а когда выписался, его приторможенные мысли были больше направлены на укрепление собственного здоровья, чем на объект полового влечения. Может быть, интерес к Ите он и не потерял, но преследовать её перестал и на творческих встречах больше не показывался. Зато возле Иты сразу же появились странные мужчины среднего возраста, называющие себя художниками-самоучками и поэтами, пишущими для самих себя. Анализируя поведение Иты, он сначала исключил её из претенденток, полагая, что его половина не может быть такой. Но во время бесед с ней наедине начинал сомневаться. Ита была с ним искренней, слушала его, замирая, глядя на него с любовью, готовая пойти за ним куда угодно — только позови. Вторая — Вета — почти на четырнадцать лет младше его и казалась до поры самой скромной из троих мерцаночек, как он успел их назвать. Она жила с мужем, имела двоих детей, и всё вроде бы в жизни у неё было правильно, по-земному. Но года через полтора после своего появления в его кругу она вдруг призналась ему, что муж её встретил другую женщину, потерял голову и выставил её, вместе с детьми, из квартиры, потребовав развода. Целый год Вета мыкалась: снимала квартиры, соглашалась на дополнительную работу, чтобы прокормить и одеть детей. В этот трудный для неё период они сблизились, стали встречаться, и ему уже казалось, что Вета и есть его половинка, что ещё немного — и он услышит позывные Мерцаны и получит подтверждение своей догадке. Время шло, а позывных не было. Они продолжали встречаться и едва не дошли до физической близости. Но не дошли, ибо тут начались чудесные перемены в жизни Веты. Муж её, в ответ на согласие развестись, оставил ей квартиру и ушёл жить к новой жене. Вета, отложив свидания с ним, перебралась в новое-старое жильё, провела там ремонт, пообещав непременно пригласить его в гости. Но в гости к ней он так и не попал. Накануне очередной поэтической встречи Вета позвонила ему, сбивчиво сказав, что к ней неожиданно приехал старый друг, её одноклассник, и она не смогла отказать ему, когда он попросился на ночлег. — Теперь он живёт у меня,— сделала признание Вета. А он расстроился и подумал: раз она вот так просто может поменять его на другого, то не должна и даже не может быть его половинкой. Оставалась Чайка. На Земле она жила в облике женщины чуть старше его, но выглядела почти ровесницей. Именно при первой встрече с ней у него, как никогда ранее, билось в восторженном предчувствии сердце. Именно она с самого начала смотрела на него так лучезарно, как смотрела сама Мерцана. В те первые минуты их встречи он почти не сомневался, что это она. Он даже хотел, чтобы она была ею, и ничуть не удивился, когда она позвонила ему сразу после их знакомства и предложила встретиться. Встреча, однако, вопреки его ожиданиям, разочаровала и даже отдалила их на некоторое время. Чайка рассказала ему то, что не каждая женщина расскажет даже близкой подруге. Она призналась, что у неё есть мужчина, которого она — точно знает — не любит, но который имеет над ней неведомую ей власть и полностью подавляет её волю. Мужчина этот, азиатской внешности, смуглый, с острыми скулами и узким разрезом глаз, женат. Она встретила его на танцах несколько лет назад и, едва согласившись танцевать с ним, попала под его влияние. Он сразу повёл её с собой и взял её силой, что, как она полагает, ещё больше увеличило его влияние над ней. Она боится его, но всё время ждёт с нетерпением его прихода. Не он, а она ищет место для их тайных встреч, просит ключи от квартир у знакомых, организовывает поездки за город. Когда его долго нет, она не находит места, мечется по Городу, ходит под его окнами. Когда же он решил оставить её и увлёкся молоденькой, она чуть не сошла с ума, даже ходила к его жене. Но не нашла понимания там и чуть было не наложила на себя руки, приготовив отраву. — Я не выпила её потому, что вдруг вспомнила о вас, наши литературные встречи,— сказала она,— вспомнила — и всё отлегло. А потом он снова пришёл ко мне, сказав, что поссорился с молодой подругой. Несколько недель после этого разговора они не виделись. Позже Чайка снова стала ходить на творческие вечера, читала стихи, но с ним встреч не искала. А примерно полгода спустя он встретил её с заезжим близоруким гитаристом. Гитарист этот выступал как-то на одной из их встреч, представляя соседний город. На встрече они познакомились и увлеклись друг другом. Как гитарист разбирался с азиатом и разбирался ли вообще, ему не было известно, но вскоре гитарист переехал жить к Чайке. Несколько раз он встречал их вместе. Они ходили, взявшись за руки, улыбаясь друг другу, много фотографировались. Она потом дарила эти фотографии на встречах, несколько фото отдала и ему — на память. Два раза она приводила объект своего нового увлечения на их творческие встречи. Он играл на гитаре и даже пел. А потом она стала приходить, как прежде, одна. И если улыбалась, то с грустинкой. Несколько раз он видел её, одиноко гуляющую в парке или по улицам Города. К нему она по-прежнему не подходила, он тоже не стремился к ней. От литераторов он знал, что гитарист всё ещё живёт у неё, но увлечение их друг другом ослабло. Он больше лежит на диване, смотрит телевизор или бренчит на гитаре и ждёт от неё только приглашения к столу. Когда же она начинает читать ему свои новые стихи, он откровенно посмеивается и иронизирует. Конечно же, он был не в восторге от таких бурных контактов его мерцаночек с земными мужчинами. Конечно же, ему хотелось, чтобы предназначенная ему половинка, да и он сам были изначала непорочными и принадлежащими только друг другу, и даже здесь, на Земле, сохраняли чистоту отношений. Но судьба поворачивала по-своему. Здесь, на Земле, и для них, видимо, были другие правила бытия. Ведь и он сам был здесь несвободен — более двадцати лет уже жил со скромной земной женщиной, часто задавая себе самому вопросы: зачем? и почему именно с ней? «И Время, и тело — не главное для нас,— вспоминались слова Мерцаны,— и Время, и тело меняются, оставляя в нас какой-то опыт прожитых жизней, остаётся неизменной только суть наша, наше Начало — тоненькая ниточка, тоньше человеческого волоса в несколько раз. Она — начало новой жизни и продолжение уже идущей. Она вечно живая. Думай в первую очередь об этом. Каждый раз новая жизнь для нас начинается словно с нового листа. На котором пишется». *** Сегодня он снова организует творческую встречу, на которую придут они. А накануне... Звонок от Иты раздался около полуночи. Он привык к её поздним звонкам и не удивился. Ита говорила долго, темпераментно признавалась, что любит его, и если бы он был чуть побогаче, она была бы рядом с ним всегда. Что она наконец убедилась, что лучше и честнее, чем он, на Земле людей нет, поэтому она и любит только его одного. — А я новым жанром для себя увлеклась — четверостишиями,— сказала она в конце длинного монолога.— Все считают, что у меня здорово получается. Только ты один не слышал. Дашь мне возможность прочесть десять-двенадцать? — Дам, Ита, дам,— соглашается он.— С интересом сам послушаю. Вета позвонила, как обычно звонила раньше,— ближе к обеду. Звонок её был для него во многом неожиданным. Она почти год не появлялась на поэтических встречах, не звонила ему. А он ждал — и вот дождался. Вета сказала, что рассталась со своим одноклассником, а тот год, что провела с ним, она не жила — мучилась. Он мучился сам, скучал по брошенной им семье, по детям и изводил этими мучениями её. Наконец решился и ушёл. Вета замолчала, долго вздыхала в трубку и вдруг сказала: — Я поняла, что зря разрушила наши отношения… Я поняла, что ты для меня лучший из мужчин. Вета произносила слова в трубку несмело, словно боясь, что он бросит, не дослушав её. — Можно, я приду к вам на встречу? У меня много новых стихов,— нерешительно спросила она. — Конечно, Вета… Я буду ждать тебя,— ответил он ей, и на душе у него посветлело. После продолжительного перерыва, ближе к вечеру, накануне творческого дня, звонила ему и Чайка. Спокойно, почти без эмоций и заминок, она сообщила, что решилась и выгнала из дому опостылевшего ей гитариста, после чего пришла к выводу: у неё ничего не получается в жизни с мужчинами потому, что судьба хранила её для него. Она сказала это тоже обыденно, без эмоций, а он не сразу понял, что речь идёт о нём. — Для меня?..— на всякий случай переспросил он её осторожно. — Да,— сказала она, на этот раз быстро и отрывисто.— Разве ты сам не чувствуешь, что нам надо встретиться и поговорить? — Давай встретимся, поговорим,— согласился он. Вечером накануне творческой встречи он смотрел через телескоп на Венеру-Мерцану в надежде получить сигнал. Он ждал её позывные всю ночь и всё утро, пока рассвет не погасил последние звёзды. Позывных с Мерцаны он не услышал, но когда собрался и уже вышел на встречу, вдруг понял, ясно понял, что сегодня он точно узнает её. В ушах звучало: Тебя всюду узнаю, Тебя всюду узнаю, На какой бы планете ни жил. Я с Мерцаной мерцаю, Я Мерцаной мерцаю, Чтоб мой свет до тебя доходил. Пройдя несколько шагов от дома, он вдруг остановился и стал мысленно рисовать её образ. Мотив и слова кружились возле этого, пока ещё нечёткого, рисунка. На Земле ты мечтаешь, Ты живёшь и не знаешь, Что ищу тебя тысячу лет. Ты рассветы встречаешь, Ты закат провожаешь, Но любви у тебя моей нет. Автобус не заставил себя ждать — подошёл, едва он вышел к остановке. «Я люблю тебя, слышишь, Я люблю тебя, слышишь!» — Через Время тебе я кричу. Я люблю тебя, слышишь, Я люблю тебя, слышишь! Я к тебе через Вечность лечу! Когда он протиснулся в заднюю дверь и ухватился за поручень в тесном салоне, он уже точно знал, кто она. Июль 2012 © Сергей Кузичкин, 2012 Дата публикации: 10.08.2012 21:29:33 Просмотров: 2957 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|