Застольная проповедь

Денис Требушников

Форма: Рассказ
Жанр: Историческая проза
Объём: 14938 знаков с пробелами
Раздел: "Средневековье"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

― Вот как раньше люди жили? Боги были, Боги пили, люди жили – не тужили. А сейчас? Посмотри, сын мой, на мировую жизнь – все ждут часа смерти своей. А наш-то Господь Бог Спаситель, даже час ее прихода не укажет, ― монах хлюпнул уголком пухлого рта, ― дескать, нечего судьбу свою знать. И я том же. Токмо все одно – люди знают, что умрут. Судный день не за горами… Знать бы, по какую сторону Альп: по нашу или Тевтонскую, а может, Ангел Смерти нашей со стороны Прованса заходит или из Богемии? А может от славян идет, известно же, что за Дунаем язычники живут, и живут, и живут… точно пьют.

Собеседник грузного, краснощекого монаха, зашевелился, озираясь быстрыми серыми глазами по сторонам:

― Тише вы, узнает, епископ – отлучит от сана.

― А что я сказал? Сетовать на жизнь – призвание людей нашего века, ― заверял антонианец юноше, приложив ладонь к груди. ― К тому же сам Бог заповедовал принимать причастие. Вот и я: выпью кварту и заем пшеничным хлебушком, - чем не причастие? Надо будет, перекрещу, освящу, под алтарем подержу денек-другой…

Монах сложил руки на пузовой горе и отвалился спиной к холодной стене из обтесанных камней грубой работы. Затем начал наблюдать за молодым собеседником: его нервными движениями и желанию покинуть не скромный дом. Видимо, подумал монах, сын его мирской боится продолжить разговор, но пуще страшится, на ночь глядя, пуститься через лес в ближайшую деревню. Ведь, как известно, девственница с мешком золота здесь не пройдет точно. Все это монаху подогревало нос к еще одной пинте крепленого вина.

Почесав выступающую в виде клубня пиона часть лица, он проговорил:

― Помнишь, сын мой, как в Писании сказано: вне дома меч, а в доме мор и голод. Так что ешь булку и запивай вином – с голоду не помрешь.

― Падре, так мне, что, всю жизнь здесь сидеть? ― наивно спросил юнец.

― Нет, можешь и походить вдоль лавки или вокруг стола, ― рассмеялся поросячьим визгом монах.

Юноша испугался, он представил себя точно таким же монахом в старости, такой же живот-поставку для кружки и креста, такой же живот-бурдюк для пива и вина. Это ужаснуло его, но возраст юноши подбирался к зрелости, и как положено, он начал обдумывать в светлокудрой голове, как это до колик в желудке смешно. И вслед за монахом разразился звонким, громоподобным, раскатистым хохотом.

― Вот видишь, сын мой, даже в смерти можно найти повод посмеяться ей в лицо!.. Брось-ка в камелек еще пару дровишек, прохладно как-то стало. Точно смерть с мечом на порог взошла.

Юноша живо справился с работой и засмотрелся на язычки пламени, вылизывающие сухие полена; на огненно-красные угли, которые, по его мнению, показывали ад и пекло на земле.

― Куда ты смотришь? ― вновь рассмеялся монах. ― О чем задумался? На пороге холодная смерть, а в камельке Геенна? Да, так оно и есть. И человек вынужден обретаться лишь в тепле, а потому, чтобы согреться, необходимо пить и есть. Так ешь и пей! А так все одно – либо меч, либо голод, либо язва моровая на худой конец.

Мальчишка отстранился от камелька и уселся по другую от антонианца сторону ветхого, ссохшегося стола, который держался лишь на красных каплях вина и еще на Святом Духе, как утверждал сам монах.

― Ешь и пей, ― повторил антонианец.

Юноша только пригубил из глиняного стакана, как за окном, затянутым телячьим пузырем, промелькнула тень. Дрова вспыхнули, предчувствуя свежий ночной ветерок, и углубились в угли, выбрасывая в дымоход фонтаны пепла.

С монаха слетела пьяная блажь. Он быстро, как медведь, уселся ровно и шепнул юнцу:

― Живо в сундук!

Перед тем, как скрипучая дверь начала отворяться, монах сбил мальчишеский стакан на пол. Вошел человек. Антонианец отломил кусочек хлеба, перекрестил его на глазах незваного гостя, затем обмочил в вине и, с молитвой на губах, проглотил.

Гостем являлся поджарый человек в отрепьях: льняные одежды несколько раз были заплатаны то красными, то синими тряпками. Но на ногах красовались кожаные сапоги, выкрашенные в черный цвет, и с ремешками, проклепанными сталью. Поверх одежды была накинута короткая стеганная, в дырах, куртка, на ней темнела черная кольчуга, препоясанная перевязью с фальшионом. Хотя в боевом виде незнакомец казался толще, но худое, скуластое лицо все же выдавало его жилистость. Из-за этой черты, не свойственной местным людям, и кольчуга, и одежда неестественно свисали складками вниз.
Монах заглянул ему в лицо, обрамленное черным капюшоном с длинным хвостом.

― Да благословит Господь Бог ночных гостей, ищущих приют у бедного монаха, ― вяло проговорил антонианец.

― Ты мне голову не морочь, боров! Отвечай, съестные припасы есть? ― голос незнакомца был хрипатым и грубым, словно его горло жгло не то от изжоги, не то от кашля. А скорее, подумал монах, тот болен моровой язвой, хотя отбросил навязчивые мысли.

― Я бедный монах, и могу лишь предложить разделить со мной скромную трапезу, которую Господь послал сегодня мне.

Незнакомец прошел по скрипучему полу и заглянул в кувшин с вином. Затем он гневно проговорил, опершись руками о стол так сильно, что начал выходить со скрипом Дух Святой:

― Монах, пьющий Бернское крепленое вино? Не слишком ли дорого для бедного служителя Господа нашего? Или ты кого еще пригрел?

― Нет, что вы, господин путник. Я здесь один. А вино мне оставил один рыцарь, совершающий паломничество в Рим. Он, благородный человек, подарил мне этот кувшин.

Гость выпрямился и осмотрел хижину антонианца: небольшой очаг, с пылающими дровами, над ним на вбитом между камней гвозде висели четки. По левую руку от камелька располагался стол и две дубовые скамьи. С другой стороны, под связками лука и трав располагался большой сундук, окованный проржавевшим железом; сверху его накрывал коврик, впитавший в себя больше пыли, чем сажи лицо кузнеца, который этот сундук обил железом. Далее, вдоль стены шла простая койка, крытая толстым шерстяным одеялом. Но внимание незнакомца привлекли свежие капли под кроватью. Он презрительно и холодно взглянул на монаха.

― Один, говоришь, ― не то спросил, не то утвердил хрипатый гость в дорогих сапогах.

Их в полном объеме монах рассмотрел, когда незнакомец заглянул под пыльную постель и выудил оттуда глиняный, чудом не разбившийся стакан. Человек в отрепьях и таких славных сапогах не мог быть хорошим, по определению, но было поздно. Разбойник внутри, и его ловкость, не отяжеленная пузом, предоставляла ему большую выгоду. Незнакомец провел пальцем по стенкам стакана, затем попробовал влагу на язык.

― Крепленое вино. Недавно налитое. Зачем тебе понадобился второй стакан, когда ты, боров, говоришь, что один?

― Как, я не сказал? Я так испугался, когда мелькнула тень за окном, вот и обронил стакан, а он, видимо, закатился под кровать.

― А крошки по другую сторону стола?

Монах задрожал, понимая, что дальше не может обманывать разбойника, доводы заканчивались, а вино, как бы о нем не говорили, скорости мышления не прибавляло. Незнакомец схватил тонкопалой, но крепкой рукой антонианца за рясу и хорошенько встряхнул, не замечая грузности оппонента. Разбойник дыхнул гнилью:

― Говори боров, кто еще здесь?! Я облегчу твой язык. Пол ночи я наблюдаю за твоим домом, и никто не выходил, однако звонкий детский хохот весьма разнится с твоим поросячьим визгом. Где мальчишка?! Отвечай, или станешь первым желудем на дубовой ветке!

При этих словах юнец собрался с мыслями в молодой светлой, пусть пьяной голове, что придало ему небывалую для своих лет отвагу, и с хлопком откинул крышку сундука. Незнакомец глянул искоса томным карим взглядом, оценивая мальчика, но при этом не разжал пальцы, державшие монаха за грудки.

― Отпусти его, разбойник! ― возопил юноша, поднимая массивный деревянный крест, хранившийся на дне сундука.

Гость медленно отошел, стараясь сделать так, чтобы его руки были на виду у багровевшего от злости мальчика. По лицу разбойника, как это бывает, когда человек осознает свою силу, пробежала ядовитая ухмылка, обезображенная недельной, уже черной, щетиной.

― Так-так-так, ― проговорил он, склоняя голову на бок. ― А вот и наш бравый отрок.

Незнакомец поглядел на мальчика, по колено стоящего в сундуке; верхнюю часть тела прикрывала льняная рубаха с длинным рукавом. Лицо показалось ему мужественным и даже красивым. Как раз таких ребят и любят все красавицы Милана: ровный прямой нос, тонкие дуги бровей, совсем белесые, словно юноша родился альбиносом. Ко всему прочему, алебастровая кожа чуть темнела на скулах и под пухлой нижней губой, - уста, не ощутившие опьяненного женского поцелуя, всегда притягательны.

― Во имя Господа Бога нашего, приказываю тебе, разбойник, отыди из этого дома!

Хрипота придала смеху незваного гостя особенную грубость. Он хохотал в смазливое личико юнца, воображая, как богатенькие дочки будут вздыхать и браниться за право первой сорвать с него целомудрие.

― Разбойник? Изыди? Ха! Правду говорят, крепленое вино не только пьянит. Отрок, послушай меня, старого вояку, твой крест мне ни черта не сделает.

― Не чертыхайся! ― вставил антонианец.

― Раз нет припасов – вообще молчи, боров. У меня к мальчику есть небольшое дельце, ― при этом, словно не чувствуя опасности, незнакомец скрестил на груди руки.

Юноша перешагнул через стенку сундука. В пылающей жаждой приключений груди зажегся праведный гнев, разносивший по телу невиданную самоуверенность в собственных силах. Кровь, прилившая к лицу, выдавала его с головой.

― Не спеши, отрок. Всему свое время, может, когда-нибудь ты сможешь убить меня крестом, но только не сейчас.

Незнакомец спокойно подошел и тронул юношу за руку. Мальчик вывернулся, продолжая сопеть, не в силах решиться на первый удар.

― Хиловат, твой отрок. Но даже такие приручаются к труду и дисциплине, ― продолжал разбойник, повернувшись спиной, что очередной раз доказало молодому человеку, что незваный гость совершенно не страшиться нападения сзади. Только уверенный в себе человек мог позволить подобное. ― Как думаешь, сгодиться он Империи, или стоит подождать пару зим? ― он вновь повернулся к юноше: ― Вот видишь, ты даже сейчас не решился меня ударить. Нерешителен, но первое убийство сгладит этот недостаток… Готов ли ты узнать о грядущем? Я жду ответа.

― Отстань от мальчика, ― повелительно икнул антонианец. ― А ты, ― обратился он уже к светлокудрому юноше, ― коли вылез из сундука, присядь на скамью. В ногах правды нет.

Незнакомец отошел, вновь скрестив на груди руки, и проговорил, смотря, с какой ловкостью и поспешностью мальчик исполнил повеление:

― Если стоишь твердо, то и в ногах бывает правда, не так ли, брат Тозо?

Монах с кряхтеньем зашевелился, заливаясь румянцем то ли от вина, то ли от смущения. Он положил жирные руки на стол и наклонился вперед, как заправский писарь или судья – поза выдавала в нем весьма обученного юридическим наукам человека, да и пьяные глаза оставили в себе толику мудрости и невозмутимости по таким случаям.

― Насколько я знаю, Дитрих Черный, тебе не долго осталось крепко стоять на ногах.

― Падре, Вы его знаете? ― подал голос юноша.

― Отчего же не знать, перед тобой сам король Берна, так он себя называет. Он не король, конечно, но пророк весьма известный по берегам Мозеля.

― Брат Тозо знает, что говорит, слушайся его, пока есть возможность, ― подтвердил гость; принимая приглашение антонианца, он уселся на скамью через стол от юноши.

Дитрих подвинул к себе стакан монаха и спокойно наполнил его до краев, пользуясь тем, что это вино было изготовлено в его мнимых владениях. Залив глотку, незнакомец отставил глиняный стакан, и, сложив локти на стол, продолжил разговор:

― Брат Тозо, как зовут твоего отрока? Ах да, разумеется, я приношу свои извинения за оскорбления. Пусть нынешний спектакль послужит ему уроком, и он научится сначала проверять, а потом судить людей об их возможностях.

― Дитрих, скажи лучше, ― настала очередь антонианца выпить крепленого вина, ― ты опять ушел от дел?

― Да что там говорить, город и без меня хорошо живет, красиво. А ты же знаешь, мне всегда нравилась природа. Вот и пропадаю неделями, а то и месяцами. Брожу по лесам, охочусь... Так что это был за рыцарь, идущий в Рим? Может, ему необходим проводник?

― Не было никакого рыцаря. Это я так, чтобы показать, этому юнцу, уменья следопытов, ― монах с добродушной улыбкой разлохматил светлые кудри мальчика.

Юноша смутился, как маленький ребенок, будто его похвалили за какую-нибудь мелочь, которую он нарочито выполнил, чтобы получить одобрение, и поэтому скромно упер глаза в пол.

― Врать не хорошо, ― тут же вставил Дитрих. ― Спектакль, если поучительный - одно, а вот говорить ложь всегда плохо. Запомнишь, отрок? Но бывает и так, что говорят не всю правду, вот как со мной, например. Брат Тозо прекрасно знал, кто я, однако умолчал, чтобы смутить и проверить тебя.

― Так вы не разбойник? ― поднял юноша серые глаза.

― Тогда бы мне путь был заказан…

― Путь куда?

― В шнурок святого Бенедикта, конечно, в лучшем случае. Но сейчас не об этом, раз ты уже знаешь достаточно, отрок, жду ответа на вопрос, который я задал. Не хочешь ли узнать о грядущем? Назвав свое имя, конечно.

Юноша жалобно, подобно котенку, упрашивающему молока, взглянул на монаха. Весь его вид выдавал еще детскую наивность, плавно переходящую в жажду приключений. По-поросячьи рассмеявшись, антонианец, закивал и проговорил, еле сдерживая хрюканье:

― Конечно, Роджер, ты волен делать, что заблагорассудится. За благо… ― при этом краснощекий монах еще пригрозил пухлым пальчиком.

― И вот еще один урок, ― Дитрих вновь привлек внимание юноши. ― Сначала я спросил твое имя у него, затем у тебя, но ответил опять-таки брат Тозо. Какой можно из этого сделать вывод?

― Брат Тозо - болтун? ― неуверенно произнес Роджер.

Монах вновь уперся всей массой тела о каменную стену, чувствуя, как не только колики в животе дают о себе знать, но и сердце – так ему было смешно. Хохотал и хриплый пророк, чем полностью сконфузил юношу. Но, быстро придя в себя, Дитрих налил мальчику вина – настал его черед – и поставил стакан перед ним, проговорив:

― Именно, он - болтун, отрок! Никто бы правдивее и лаконичнее не сказал бы! Поэтому, зная его застольную проповедь, говорю: пей и ешь! В ближайшие дни ты подобного не попробуешь, ибо уже наступили для всей Римской Империи времена бедствий и несчастий. И чрез тебя, дитя Апулии, войдет в мир или Христос, или Дьявол… Тебе решать. А пока есть возможность, ешь и пей вдоволь. Император должен быть здоров!

© Денис Требушников, 2008
Дата публикации: 13.04.2008 16:10:44
Просмотров: 3036

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.