жмот
Анатолий Петухов
|
Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни Объём: 6536 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
ЖМОТ. Говорили, что он приехал из Сибири, из самой глубокой, какая только есть в России, шахты. Купил дом с яблонями, обновил забор, завел лохматую собаку. Весной, слева от калитки, посадил березку, вкопал под ее будущей сенью лавочку. Закурил. Взглядом пробежался от начала улицы до перекрестка, пересек его, завернул к своей калитке, вернее, взял чуть правее нее, затяжным прищуром что-то оценил. Говорили, что он уже давно привез и свою жену, которую пристроил поварихой на химическом заводе, и тощего сына - школьника, ходулями пересекающего калитку два раза в сутки: ранним утром и поздним вечером. В глубине двора он что-то долго строгал и пилил, пока оттуда не разнеслось по всей улице многоголосое хрюканье. На окраине поселка освоил - под картошку - целину невообразимого размера, а у забора, под тем же прищуром, были выгружены фундаментные блоки и красные кирпичи. Он купил велосипед, и когда с двумя ведрами на руле зачастил к проходной химического завода, его стратегия прояснилась, как белый день: "Наращивать жирок задумал и на заводских помоях в том числе!.." Печать на подготовленный общественным мнением "документ" поставил Ванька после футбольного матча "холостяки на женатиков": - Жмот! - он выплюнул презрение изо рта. - Взаймы не дал! Жмот! Блоки, между тем, зарылись в землю, залезли друг на друга кирпичи, на них водрузилась крыша с небольшим чердачком, открылись и закрылись до времени металлические ворота. Молодое хрюканье в глубине двора переросло в матерое, сытое ворчание. "Еще бы", - катофельно - мешочный конвейер между полем и калиткой Жмота работал без перерыва несколько суток, и сынок его ("надо же"  мешочки подбрасывал на плечо, словно пуховые подушки.
До зимы еще оставалось некоторое время, и Жмот заполнял вынужденную паузу одиноким созерцанием мира на лавочке, через кончик дореволюционной самокрутки. Неизвестно, кто первым выразил мнение, что Жмот вылупился из шахтеров - скорее, это было коллективным творчеством потому, что для любой другой, знакомой профессии в регионе, где о сверлении земли знали только из школьных уроков, он не годился. Жмот имел длинную, сутулую спину в пиджаке, два изношенных кривошипо-шатунных механизма в брюках, шляпу, скрывающую под собой еще что-то, кроме мыслей, и хромовые, с убеленными носками, сапоги. Он как бы постоянно боялся промочить ноги и потому спотыкался на ровном месте. А еще он имел скуластое, черное лицо, и широкие, черные ладони. Местные произведения подобного рода называли "жареными" или "копчеными", но к Жмоту такие прилагательные как-то не прилагались. И зимой Жмот, даже в лютые морозы, заменив сапоги на подшитые валенки и шляпу на вислоухую шапку, до полного угасания раскаленного горизонта продолжал самокрутками отапливать улицу и отсчитывать подбородком пробегающие: "Зрасьте!" А весной на зеленой травке перед гаражом с распахнутыми воротами расцвели вишневые "Жигули". И Ванька громогласно объявил на весь мир о финансовом источнике фруктово - бензинового чуда: - На химзаводе, в столовке, баланда одна! Вот где мои денежки! У-у Жмота! С первыми лучами солнца Жмот, упираясь руками в багажник, выкатывал машину из гаража, с последними, упираясь в капот, закатывал обратно - Жмот растворился в "Жигулях". Он умывался, причесывался, чистил зубы, следил за одеждой, подводил глазки и даже позволил себе явные излишества в виде бархата с кистями и помпончиками. Очки "Жигулей" постоянно противостояли самому солнцу, и не уступали ему, - они послушны были только Жмоту, и даже родной отпрыск, с налитыми завистью глазами, не подпускался к автомобилю на расстояние ближе одного выдоха. Подчеркивая желтым, мизиночным ногтем строчки в желтой книге, Жмот подкручивал на себе гайки, подкачивал обувь, вливал в себя масло, тосол, проверял люфты в шарнирах, тысячи раз демонстрируя миру отполированную до блеска задницу, и, наконец, украсив себя - сзади и спереди - номерами, повернул ключ в замке зажигания. Взревел, поурчал и... выключился... По лобовому стеклу Жмота растеклось глуповатенькое блаженство. Ванька, на завалинке через дорогу, размахивал руками, что-то кричал, но Жмот словно надел на него шапку-ниведимку: он путешествовал внутри себя. В середине лета Жмот наконец-то стронулся с места, но тут же, обнаружив на своем пути камень, заглох, вышел, отбросил препятствие в сторону и... задом вернулся к гаражу. Наступило первое августа. Первого августа, в воскресенье, Жмот еще раз пробежался прищуром по улице от начала и до конца. Остался доволен, хлопнул дверцей и, набирая скорость, двинулся в сторону леса, до которого были еще картофельное поле, единственный домик ветхого старика - одиночки, и прохладный утренней свежестью ветерок. Поглощенный своим движением, Жмот, конечно же, не видел в зеркале заднего обзора праздника, равного первомайской демонстрации. Разбуженный дикими воплями Ваньки, народ вывалил на улицу... Жмот постепенно налегал на педаль газа. Жмот слышал стук своего сердца... И вдруг, откуда ни возьмись, прямо из прозрачного воздуха ему навстречу понесся огромный, военный, вероятно, пьяный грузовик, потому что он вылетел не только на встречную, жмотовскую полосу, но и дальше, на поле, подымая за собой грозные тучи пыли. Тормозная педаль Жмота в испуге поднырнула под акселератор, а руль, так и не поняв требований трясущихся пальцев, самостоятельно крутанул влево, за горбыльные пределы старика-одиночки... Раздался звон, треск, хруст, мат, и оглушительные удары тяжелым предметом по кузову автомобиля... Вечером того же дня, на веранде сидели двое: добивали вторую бутылку самогонки, курили ванькины "столичные". В гараже плакали дуэтом, особенно выделялся наследник. Говорил, в основном, Ванька: - Темный этот старикашка. Ворожит по ночам. Выйдет, зыркнет по сторонам, и опять не видно, не слышно. Он бы и тебя порешил, если б не я... Забор починили бы, помидоры свои отдал бы, я правильно говорю? А тот - сразу за топор! И как отделал! Сердце кровью обливается... Они чего, с утра плачут? - он сделал отмашку головой в сторону гаража. - Жалко, да?.. - И вдруг спохватился, так как докапливали последнее. - А зовут-то тебя как? - Иван Иваныч... - Надо же,- удивился Ванька, - что ж ты сразу не сказал? Тезка значит! Двойной! Эх! Автомобиля жалко... Стаканы осушились, плач в гараже прекратился, Ванька возвращался к себе на завалинку, и к тому футбольному матчу "женатиков на холостяков". "Надо же, тезке, двойному, рубля не дать! Эх люди-человеки... Так и надо тебе! Жмот!.. © Анатолий Петухов, 2008 Дата публикации: 24.08.2008 10:30:49 Просмотров: 3688 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|