Нежный камень

Светлана Осеева

Форма: Рассказ
Жанр: Мистика
Объём: 30257 знаков с пробелами
Раздел: "РАССКАЗЫ, НОВЕЛЛЫ, МИНИАТЮРЫ"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Жизнь не ладилась. Это было так очевидно, что обманывать себя было бы не только глупо, но и подло. И ничего нельзя было поправить. Повседневность, родная сестра безысходности, загустевала, как качественный бетон - неотвратимо.

Часть первая. Нина.

Поздняя осень погасила все краски. Точнее, съела, слопала, сожрала их, оставив Нину у окна прижавшейся лбом к стеклу. Нине казалось, что эта умирающая осень высасывает из нее жизнь, капля за каплей.
Дни стал похожи друг на друга, как звенья медленно движущейся велосипедной цепи. Дочь уходила в школу. Приходила домработница. Муж Нины, Антон, свежий и благоухающий дорогими кремами, шампунем и одеколоном после водных утренних процедур, молча выпивал свой кофе с пресным печеньем, неопределенно кивал в ее сторону и уходил из дому. День начинался с ожидания и заканчивался отчаяньем. Дочь приходила из школы и запиралась в детской. Уходила домработница. Заполночь появлялся муж. Нина в этом круговороте монотонных, слипшихся, как сиамские близнецы, дней была никому не нужна.

Еще полгода назад Нина и Антон за утренним кофе непринужденно болтали, обмениваясь планами на день. Теперь он предпочитал пить кофе один, защищаясь от жены огромной развернутой газетой, как Великой китайской стеной. Она, конечно, могла себе позволить присесть рядом, но в эти минуты сама себе скорее напоминала верное домашнее животное при хозяине, чем супругу или, тем более, друга.
По-своему, по-женски пытаясь отвоевать свое место в жизни Антона, Нина пробовала плакать. Скорбно и демонстративно. Как-то, не скрывая брезгливого раздражения, Антон сухо заметил, что вовсе не намерен потакать дамским капризам и посоветовал ей обратиться к психологу. Глава семьи был серьезным коммерсантом и, в общем-то, слов на ветер не бросал. Вечером того же дня он положил на кухонный стол визитку известного врача.
Утром Нина подсела к завтракающему Антону и беззвучно залилась слезами. Какое-то время он делал вид, что не замечает присутствия жены. Но вдруг швырнул чашку на пол, вскочил и в бешенстве начал напяливать на себя замшевый пиджак. Просеменив за ним к двери - в шелковом халате она напоминала японскую фарфоровую статуэтку - Нина попыталась обнять его, бросилась ему на шею, прижалась, почти вцепилась в него, надеясь вызвать к себе хотя бы жалость. Но муж слегка оттолкнул ее - этого было достаточно, чтобы она упала на пол. Дело было не в том, что она не удержалась на ногах. Она хотела упасть. И - еще лучше - удариться обо что-то.
- Пошла вон! Истеричка! По тебе психушка плачет! - не свойственным ему в обыденной жизни визгливым тенором заорал Антон.
Хуже всего было то, что эта отвратительная сцена происходила на глазах у перепуганной домработницы. От неожиданности та съежилась и стала похожа на цирковую мышку, моющую посуду хрупкими лапками. С тех пор домработница Люба стала поглядывать на Нину сочувственно и с опаской. Нину от этого тошнило еще больше.

Нужно было быть круглой дурой, чтобы не догадываться об истинных причинах такого поведения Антона. Нина - красивая тридцатипятилетняя женщина с античным профилем и высшим техническим образованием - была умницей. Ревниво наблюдая за тем, как муж, зажав в ладони трубку мобильного телефона, то запирался в ванной с включенным душем, то выскальзывал на балкон, плотно прикрывая за собой дверь, она сходила с ума от унижения, бессилия и страха за собственное будущее. Страха стать "бывшей женой Антона Кураева". Страха лишиться налаженной, комфортной жизни, которая, как она считала, полагалась ей по праву. Ей было невыносимо больно от понимания того, что чувства мужа к ней безвозвратно угасли. Стараясь быть с собой честной, она признавала, что и в ней не так уж много любовного пыла. Но деньги. Меха. Дорогие безделушки, драгоценности, к которым Нина была привязана, как ребенок к любимым игрушкам. Выпасть, исчезнуть из этого интерьера, означало для нее перестать существовать. Она гордилась тем, что является супругой богатого человека. И справедливо полагала, что сыграла не последнюю роль в карьере Антона.

Ее брак отнюдь не был продуманной блестящей партией. И Нина, и Антон были нищими студентами. Но тогда не было страха, и все было впереди - мытарства по съемным углам и квартирам, беззаботно-полуголодная жизнь, рождение ребенка и безуспешные попытки вырваться из заколдованного бедностью круга. И, наконец, нелегкая, но яркая карьера Антона в бизнесе, которая привела их семью к богатству и успеху. Все это оправдывало годы, состоявшие, как казалось теперь Нине, из одних трудностей и неприятностей. Все эти годы рядом с Антоном была она - жена и мать. Любила, поддерживала, ухаживала за мужем, как за малым дитятей. И если было нужно - пилила, прагматично и продуманно. И если бы она всего этого не делала бы, то Антон так и остался бы несчастной серой фигуркой, затерянной в толпе таких же серых, никчемных посредственных инженеров с затравленным взглядом, плебейской зарплатой и потертым троллейбусным талончиком в заднем кармане лоснящихся брюк.

И вот теперь, когда, казалось бы, жизнь вознаградила Нину за терпение и пережитые невзгоды, в ее спокойный уютный мир вторглась женщина. Пигалица. Из поколения жевательных резинок и чертовой колы. Что может быть банальнее флирта с секретаршей... Однако Нина точно знала - это не флирт. Чутье не обманывало ее. Шпильки, ноги, безупречное образование со знанием иностранных языков. Вышколенные манеры, отличная прическа, стильная одежда, изысканная косметика. Компьютер, деловой этикет. Такие секретарши ходят по трупам своих начальников, по руинам пожарищ их семей.
О связи Антона с секретарем-референтом знали давно и все вокруг. Не потому ли общие друзья обходят их дом стороной ? - не раз задумывалась Нина. Антон, никого уже не стесняясь, возит ее "на ленч", на обед и на ужин. Интересно, куда? А Нина, окончательно растеряв сытую уверенность респектабельной женщины, вдруг открыла для себя то, что она - одинока, беспомощна и не так уж горда, как выяснилось. Иначе ни за что бы не позволила себе прятаться в подъезде напротив офиса Антона, чтобы своими глазами увидеть его новую пассию. В том, что ее наихудшие предположения подтвердились, ей пришлось убедиться, когда она увидела их вместе. Антон мягко открыл дверцу БМВ, сжал пальцы девушки, помог ей сесть в машину. Но главное - как он смотрел на нее в эти секунды. Он просто пожирал ее глазами. С обеденного перерыва они вернулись часа через два. Нина звонила ему на мобильный, но телефон не отвечал. Вечером Антон невозмутимо сообщил ей, что ездил на важные деловые переговоры и впопыхах позабыл мобильный телефон в ящике письменного стола, в закрытом кабинете офиса. Не удивительно, что он не слышал звонка... С тех пор его мобильный хотя бы раз в день по неведомым причинам был отключён, а невозмутимый женский голос электронного фантома сообщал: «В данное время абонент недоступен. Попробуйте позвонить попозже…» Он, этот голос, лгал. Вероломно и нагло. Абонент не был доступен только для неё, для законной жены. А для той, другой, именно в это время, Антон был ой как доступен! И Нина, пытаясь совладать с сотрясающим все ее тело стуком сердца, задыхалась от негодования и тоскливой боли внутри, но - молчала. Знала - если правда всплывет на поверхность, хуже всех будет именно ей. Все остальные, и даже - дочка, вздохнут с облегчением. И - да здравствует новая семья! Звучи, проклятый марш Мендельсона - тем веселее будет на ее похоронах! Жить при таком всеобщем будущем счастье Нина не хотела. Что оставалось на ее долю? Что? Ни профессии, ни каких-либо достойных занятий у нее нет. У нее нет даже любовника - из опасений, что Антон, проведай он об этом, обязательно воспользуется этим и вышвырнет ее из своей жизни на всеобщую помойку, где она будет лишена необходимых для нее жизненных благ.

Часть вторая. Нина Павловна

Нина Павловна подошла к зеркалу и внимательно посмотрела в глаза своему отражению. Из зазеркалья на нее взглянуло то, чем она и являлась на самом деле. Маленькая красивая женщина большого богатого мужчины. Она вздохнула и посмотрела на часы. Пора собираться. Ей предстояло много дел. Сауна, массаж, косметичка, маникюрша, парикмахер. Сегодня фирма мужа праздновала десятилетний юбилей. Нина Павловна приглашена на праздничную вечеринку в качестве законной супруги генерального директора. "Покойной супруги", - мстительно подумала она и горько улыбнулась. Ничего. Она знает, как собрать нервы в кулак. Она в совершенстве овладела искусством быть красивой ухоженной женщиной. Желанной женщиной. Она умеет себя вести и уж, во всяком случае, не позволит, чтобы в чьем-либо взгляде, обращенном в ее сторону, отразилось сочувствие.

Звонок в дверь застал ее врасплох. К Кураевым никто не посмел бы прийти без предварительного телефонного звонка. Даже родители Антона. Ее родителей уже не было в живых. Подъезд охранялся днем и ночью. Переговорное устройство внизу не давало никому ни единого шанса нажать кнопку дверного звонка без предупреждения о визите.
- Люба? - недоуменно позвала она, и ее голос слился с лаем дога Рэя. Домработницы почему что не оказалось дома. Нина Павловна взглянула на экран домофона. На площадке стояла незнакомая женщина с длинными темными волосами.
- Рэй, сидеть! - вполголоса приказала Нина Павловна, - Кто там?
- Откройте, красавица! - весело ответили ей из-за двери.
Дверь распахнулась, как показалось Нине Павловне, сама по себе, едва она повернула щеколду на замке. Сердце Нины Павловны встрепенулось от испуга. Цыганка... Обыкновенная цыганка, в пестрой юбке и засаленной кофте, облегающей плотную фигуру с некрасиво обвисшей неряшливой грудью. Животный запах неопрятного женского тела - Нине показалось, что она не слышала подобного запаха с юности, с тех пор, как перестала появляться на улице без дела и запросто ходить на рынок за продуктами.
- Что вам... - осеклась Нина Павловна и почему-то отступила вглубь квартиры, как будто приглашая гостью войти. Пес поднялся и чуть слышно рыкнул.
- Ах ты красавец! - звонко воскликнула цыганка и, глядя ему в глаза, пробормотала скороговоркой: - Ай, хороший, хозяин, в обиду не даст! Богато живешь, милая, и долго жить будешь, - она перевела взгляд на Нину Павловну. - Гадать не прошу, сама твое счастье вижу. Дай дитям голодным поесть, а мне ничего не надо. А попить дашь - дай Бог тебе здоровья!
Растерянно выслушав скороговорку, Нина Павловна мельком взглянула на Рэя. Тот лежал, смирно уронив на лапы породистую голову.
- Да-да... Я сейчас... Проходите... - пролепетала она и пошла на кухню. Открыв дверцу холодильника, Нина оглянулась. Цыганка сидела за обеденным столом, опершись подбородком на сложенные в замок пальцы и смотрела на нее насмешливо-ласковым взглядом влажных, как черные оливки, глаз.
- А ты не спеши, милая, ты человек хороший, страдающий, тебе Господь пошлет все, что пожелаешь - и завтра, и послезавтра, и дом полная чаша будет, если ты сама захочешь. Верь мне, красавица, Я людей насквозь вижу!
- Разве люди стеклянные? - нелепо пошутила Нина и покраснела.
- Конечно, стеклянные! - блеснула зубами цыганка и нахально взяла из вазы самое спелое яблоко. - Для меня, голубка, любой человек - стекло. И ты, и собака твоя, и Люба, и муж твой - неверный изменник, и любовница его, разлучница подлая. Что глядишь? - цыганка невинно округлила глаза, как будто передразнивая Нину Павловну. - Не знаешь или притворяешься? Гордая ты, красавица, да не печалься. Червячка-то из головы выброси, из сердца выдерни, в душу к себе не пускай.
- Какого червячка? - пробормотала еле слышно Нина Павловна и, пряча глаза, стала суетливо запихивать в яркий полиэтиленовый пакет деликатесную снедь. Ей не хотелось показаться странной визитерше излишне скупой.
- Сама знаешь. Есть такой червяк. У всех есть, не только у тебя. Раскормишь - большой станет, толстый, как змея ядовитая. А в душу заползет? Ай! Страх какой!
- Вот, возьмите, - Нина пододвинула пакет, доверху набитый едой, к цыганке, - Тут все вкусное, правда! Конфеты детям... Икра. И вот еще, - Нина Павловна метнулась к кладовой, где хранились вещи дочери, из которых та выросла, - Берите, здесь почти новое, возьмите, пожалуйста...
Приподняв две объемистые сумки, цыганка обвела взглядом просторный холл и остановила цепкий взгляд на хозяйке. Нина Павловна вдруг заплакала. Слезы полились безудержно. Она почувствовала себя безумно маленькой, затерявшейся в этом враждебном столичном городе, который столько лет бессовестно притворялся ей родным. Друзья, которые ей льстили и врали, отшатнулись тотчас, едва из-под ее ног ускользнула такая, казалось бы, надежная почва. Связи, на которые она полагалась, оказались мифом. Это были связи Антона. Стеклянный мир относился к ней так, как принято относиться к опостылевшим, брошенным женам - почти брезгливо, с лицемерным сочувствием. Нина Павловна ощутила это особенно остро вчера, когда была у портнихи. Портниха обшивала всех, кто был вхож в этот дом. Она знала о романе Антона куда больше, чем сама Нина Павловна. Поэтому голос ее был сладким и липким, как патока, а нарочитые недоговорки и прозрачные намеки ранили Нину, как бритвенные лезвия. В том, что Антон рано или поздно бросит ее, Нина Павловна больше ни капли не сомневалась.
Цыганка бросила сумки на пол и порхнула к ней легко и подвижно, не взирая на свое грузное тело. Обняла за плечи. Прижала к себе. Отпустила.
- Ну, не плачь, родная, красавица. Что отдать готова, чтобы вернуть неверного?
- Все! Все... - затрясла головой Нина Павловна, - Все, что угодно, только пусть не бросает! Пусть не уходит! - и с ней началась истерика. Щелкнул замок и мелодично зазвенели нежные колокольчики в прихожей. Вернулась Люба и застыла на пороге с открытым ртом.
- Ты, милая, знай работай, - бесцеремонно махнула на нее рукой цыганка, и Любу как ветром сдуло - лишь из ванной послышался плеск воды и тихое гудение стиральной машины, - А мы поговорим. Сядем вот так... - она подтолкнула Нину Павловну к креслу, - Хватит плакать. Помогу тебе, дорогая, только и ты без обмана.
- Что? Да я... Все, что угодно! Все... - всхлипывала Нина, зачерпывая воздух воспаленными губами и почему-то хватая цыганку за руки.
- Все не надо. Как быть тебя научу. А ты... Отдашь мне этот перстень, - указательный палец с грязным ногтем накрыл бриллиант, сверкавший на тонком безымянном пальце плачущей женщины. В искреннем порыве Нина Павловна попыталась тут же снять перстень, но цыганка остановила ее.
- Не сейчас. Через две новых луны приду к тебе. Когда у тебя все хорошо будет. А сейчас не надо. Я ведь не воровка какая-нибудь! - в ее темных, непроницаемых восточных глазах появился тяжелый блеск.

Что было потом, Нина запомнила смутно - произошедшее, как сон, проскользнуло сквозь тонкие створки разума, опустилось на дно подсознания и замерло там навсегда. В памяти сохранились лишь обрывки интонаций гортанного голоса и шевелящиеся толстые губы с темным пушком над коричневой верхней каймой. Кровь на узкой ладони Нины Павловны. Прядь ее тонких пепельных волос, рассыпавшаяся от дуновения в воздухе. Непонятные, вязкие слова на каком-то древнем наречии. Вспышка. Дикий танец многорукой узкоглазой богини на скале. Ветер, сметающий с лица земли крохотные хрупкие домики и медленно кружащий их, как осенние листья... Змеиный глаз, холодно и пристально глядящий из мрака прямо ей в душу.

Нина Павловна очнулась. В голове стучали тысячи блестящих ледяных молоточков. Хотелось пить. "Господи, она отравила меня... Ограбила, наверное..." - с острой печалью подумала Нина Павловна и удивилась безразличию, с которой ее разум воспринял эту неприятную новость.
- Ай, как не стыдно! Не думай черные мысли - и все светло будет. Здоровье будет, счастье будет, любовь будет. Цыганский глаз береги. Спрячь. И никому не рассказывай. Несчастье будет, если расскажешь! - зашептала цыганка, взяв Нину за руку, и вложила ей в ладонь что-то теплое и гладкое. Черный камешек, неестественно тяжелый, как свинец. Ни одной трещинки. Абсолютно гладкая отполированная поверхность. Цыганский глаз. Вещь, скрытая где-то глубоко в себе. Как человеческая душа.

Тихо прихлопнув дверь, Нина Павловна подошла к окну. Она долго смотрела вниз, во двор. Но никто так и не вышел из подъезда. Цыганки не было. Испарилась. Просто исчезла.
Сауна и косметичка отменились сами собой. Успеть бы в парикмахерскую.
- Я ухожу, Люба. Ты... - Нина Павловна зачем-то поправила на домработнице накрахмаленное крылышко передника. - Знаешь, ты не говори, что к нам кто-то приходил, Антону Григорьевичу.
- Кто приходил? - взглянула на дверь Люба. На секунду Нине Павловне показалось, что домработница шутит. Но круглое лицо Любы было безмятежным.
- Никто, это я так... Сама с собой разговариваю, - усмехнулась Нина Павловна в ответ на понимающе-жалостливую улыбку домработницы, - Не обращай внимания.

Неуверенно прикоснувшись к блестящей ручке двери офиса, Нина Павловна взглянула сквозь стекло в холл. Она увидела Антона. Он разговаривал с ненавистной Нине Павловне пшеничноволосой девицей, по-хозяйски положив руку ей на плечо. Молодой охранник смущенно улыбнулся Нине Павловне и почтительно распахнул перед ней дверь. Все обернулись и посмотрели на вошедшую. Ей захотелось поежиться от назойливых взглядов, но она вдруг радостно усмехнулась и, покачнувшись, всем телом подалась навстречу Антону, небрежно кивнув сопернице. Антон в замешательстве сделал странное движение рукой, легко оттолкнув девушку от себя. Обнял Нину Павловну и неожиданно поцеловал ей ладонь. Зал окутала невесомая джазовая дымка.

Через неделю секретарь-референт уволилась. Ни Антон, ни сама Нина Павловна ни разу не вспомнили о ней. Жизнь восстановилась, как будто повинуясь чьему-то мягкому, но властному волшебству. Темная, сжигающая страсть, которой Нина не помнила даже в юности, захватила их обоих. Они назначали друг другу свидания в городе, чтобы пообедать или просто погулять по набережной. Счастье окружило их непроницаемым плотным сиянием, в пределы которого невозможно было вторгнуться постороннему.
Пролетел месяц, истекал другой. И однажды, сидя в шезлонге на балконе, Нина Павловна взглянула в вечернее небо и увидела тоненькую прощальную полоску убывающей луны, как будто там, в небесах, кто-то серебристыми чернилами нарисовал букву "С". Она почему-то вспомнила, как бабушка говорила ей в детстве о том, что если луна похожа на букву "С" - значит, она стареет, а если на букву "Р" - только мысленно палочку дописать - значит рождается, растет. С тех пор она никогда не путала убывающую луну с растущей.
Нина Павловна вздрогнула от холода. Бриллиант на ее пальце колко сверкнул, отразив скудный лунный свет. Это был безумно дорогой перстень. Целое состояние.
- К нам приходила цыганка. Куда вы смотрите? - требовательно заявила она утром охраннику в зеленой пятнистой форме, медленному добродушному увальню, сидевшему у входа в подъезд, - Если это повторится, я пожалуюсь вашему начальнику.
Охранник пожал плечами и промолчал.

В новолуние, днем, раздался звонок в дверь. Нина вздрогнула, но не удивилась. Это была цыганка. Она звонила долго и настойчиво. Нина Павловна терпеливо смотрела на экран домофона. Потом, тихо пройдя в комнату, сказала Любе:
- Не открывай. Никого нет дома.
- А что, разве кто-то звонил? - удивилась та и подозрительно посмотрела на хозяйку. Нина Павловна ничего не ответила, ушла в спальню и плотно прикрыла за собой дверь.
На следующий день пришлось объясниться. Цыганка внезапно появилась у машины, будто материализовалась из воздуха.
- Ну, здравствуй, красавица. Забыла наш уговор? - тон ее голоса был наглым. Взглянув на бритый затылок водителя-охранника, который как ни в чем ни бывало, говорил по мобильному телефону, Нина Павловна побледнела и тихо, но твердо сказала:
- Если я еще раз увижу вас, мне придется вызвать милицию. Оставьте нас в покое. Меня и мою семью.
- Шутишь? - ощетинилась цыганка, - Ну, милая, пеняй на себя теперь. Да смотри, не подавись своим счастьем, а то его слишком много будет - так много, что не съешь! Большая семья будет!
С тех пор они больше не встречались. А в жизни Нины Павловны стали происходить совершенно необъяснимые и недопустимые, с точки зрения всей ее предшествующей добропорядочной жизни, странности.

Все началось с того, что мужчины стали проявлять к ней повышенный, нездоровый, иногда - оскорбительный интерес. Да и с ней самой происходило что-то неладное. Ее преследовали темные смутные желания, которые приобретали формы порочных, постыдных фантазий. Поведение жены иногда ставило в тупик даже Антона.
- Не думал, что ты у меня такая... - смущенно шептал он ей, подчиняясь прихотям ее развращенного сладострастием ума, которым все настойчивее руководили плотские влечения со все более отчетливым привкусом классического садомазохизма. Антон все чаще чувствовал себя подавленным. В его отношении к ней появилась ревнивая подозрительность и нервозность. Жена из милого, послушного женщины-ребенка превращалась в одержимую наслаждениями женщину-вамп. Это притягивало и пугало.

В один из дней, который трудно было бы назвать прекрасным, Нина Павловна неожиданно для самой себя оказалась в объятиях личного водителя-охранника - в грязной, пошлой, Бог знает чем замусоренной лесопосадке на окраине города. Дальнейшие события ее жизни лучше опустить. Калейдоскоп ее интимных приключений мог бы стать третьесортным сценарием для дешевого порнофильма.

Часть третья. Нинка.

Прошло два года. С семьей было покончено. Нина Павловна стояла у Окружной дороги и задумчиво смотрела на белую линию разделительной полосы. Теперь ее партнерами все чаще становились дальнобойщики, а то и вовсе представители человеческого сброда, которых город, переварив и выплюнув, отправил на сомнительные поруки капризной судьбы. Ее звали Нинкой, иногда добавляя циничные, но в общем-то беззлобные ругательства в ее адрес. В этом было что-то мстительное - ведь Нинка вызывающе отличалась от той среды, в которой теперь обитала. Она не походила на завсегдатаев облюбованных ею трущоб и пригородных трасс. Породистая осанка, ухоженное тело, дорогая одежда, которая осталась еще со времен существования семьи, не выдержавшей испытания изобилием. Антон по-прежнему помогал ей, так что в определенном смысле Нинка могла вести более или менее обеспеченную жизнь - то ли содержанки, то ли пенсионерки.
В те редкие часы, когда сладострастный угар отступал в потаенный уголок подсознания, появлялась мучительная, пожирающая душу, тоска по размеренной жизни, по семье, по дочери. Дочь осталась с Антоном - Нинка не посмела возразить, так как в противном случае лишилась бы его поддержки, а заодно и родительских прав. Компрометирующего материала у него на этот счет было более, чем достаточно. И в том, что он применит против нее все, что сможет, если это будет необходимо - Нинка не сомневалась ни капли, хоть и расставаясь с ней, Антон закрыл лицо руками и простонал: "Ниночка, девочка, что же ты наделала, родная моя! Господи, зачем?"
Репутация была окончательно испорчена, и прошлая жизнь постепенно меркла, угасала, превращалась в тоскливый призрак, мучивший Нинку в часы одиночества. Иногда ей хотелось сесть в поезд, закрыть глаза и ехать куда-то далеко, долго, прочь от собственного позора, которым давно было окружено ее имя. Так однажды она и оказалась на вокзале, в зале ожидания, все не решаясь купить билет, а до какой станции и в каком направлении - Нинка вообще не представляла.
Скамья напротив была оккупирована цыганами.
- Тети-и-нька, да-а-айте пятьдесят копе-е-ечек! - прогундосил крошечный чумазый оборвыш, протягивая руку трогательной лодочкой. Нина вытащила из бумажника новенькую десятку и аккуратно вложила ее в теплую ладошку. Мальчишка вытаращил глаза и послушно метнулся к старой растрепанной цыганке в линялом клетчатом платке, которая задумчиво сидела в окружении галдящих смуглых маленьких оборванцев. Та неторопливо свернула купюру и спрятала за пазуху, настороженно глядя на Нину.
- М-можно мне с вами поговорить? - заикнувшись от робости, привстала со скамьи Нина.
Цыганские дети мгновенно осыпались на пол, освобождая место рядом со старухой.
- Со мной... Со мной случилось несчастье... - сбивчиво проговорила Нина и тяжело задышала, глотая подступившие к горлу слезы.
- Вижу, - спокойно изрекла старуха.
- У вас есть цыганская почта, я слышала...
- Так это ж в кино, - усмехнулась цыганка.
- Вот... - Нина достала цыганский глаз из сумочки, - Я не знаю, что теперь делать!
Старуха взглянула на камень равнодушно. Ее молчание окончательно поставило Нинку в тупик. Торопясь, она с горем пополам пересказала историю своей, в общем-то, неяркой жизни, умолчав разве что о самом постыдном. Рассказала и о своем обмане, и о перстне. Старуха молчала, глядя поверх голов пассажиров, ожидающих свои неизвестные поезда. Наконец, она разомкнула губы и шепнула:
- Глупые люди. Жалко мне тебя. Помочь тебе не могу.
- Но почему?! Я заплачу сколько надо! - вскрикнула Нина. Несколько пассажиров повернули головы в ее сторону и заинтересованно уставились на старуху и Нинку.
- Счастья не купишь. И от горя не откупишься. Один грех все остальные грехи за собой тянет, - цыганка мельком взглянула на Нинкины ухоженные руки с длинными перламутровыми ногтями, - Своими руками все сделала, милая.
- А цыганский глаз? - Нина снова разжала ладонь.
Старуха недоверчиво покосилась на камень и криво улыбнулась какой-то своей, непроизнесенной, мысли. Потом покачала головой:
- Не-е. Без перстня ничего не получится.
- Так вот же он, перстень! - Нина повернула руку ладонью вверх. Бриллиант сверкнул. Нина сжала ладонь в кулачок, - Сделайте что-нибудь! Хотите, Я вам перстень отдам? Отдадите ей или себе возьмете - мне все равно.
Старуха задумалась, вздохнула и с жалостью посмотрела на Нинку.
- Ладно. Есть способ. Только мне твой перстень ни к чему. Колдовство на нем. Несчастье.
Она покопалась в своих необъятных юбках и извлекла на свет кожаный мешочек на тонком черном шелковом шнурке.
- На вот. Давай сюда, в кисет свой цыганский глаз, - и камень, скользнув в ладонь старухи, исчез в кисете, - А теперь клади сюда перстень, только своими руками, я и притрагиваться к проклятой вещи не хочу!
Перстень сверкнул и исчез вслед за камнем. Цыганка старательно затянула шнурок на кисете, завязала узлом, прошептала что-то, глядя в пространство зала ожидания, плюнула на узел, завязала еще один, снова пошептала и плюнула, повторила свои незатейливые манипуляции в третий раз и протянула кисет Нине.
- Пусть перстень и камень вместе будут. Не посмотрит больше на тебя цыганский глаз. На, утопи в речке, чтобы никто не видел. Ночью, когда новолуние будет. И не развязывай, не вздумай! Избавься от нее, от ведьмы раз и навсегда.
- А муж?
- А что муж? Не гоняйся за прошлым, милая, пропадешь. Живи дальше. Что упало, то пропало! Всё, красавица.
- А... А я? Ведь я же...
- А, ты про это? Так не блуди! Молодая, здоровая, красивая. Еще замуж выйдешь. Встретишь скоро хорошего человека. Змею свою жадностью не корми - а то всю жизнь твою сожрет. И душу береги. Кисет, смотри, не развязывай. А то будет еще хуже. Утопи, как сказано тебе. Ну, прощай, милая. И ручку позолоти, я бесплатно не гадаю.
Вторая десятка перекочевала к цыганке за пазуху. Кряхтя, она поднялась со скамьи и проворно шмыгнула к выходу, огибая зорких милиционеров, проверяющих документы. Стайка черноголовых детей, стрекоча на своем бойком птичьем языке, шлейфом устремилась ей вслед. Нина растерянно взглянула на цыганский кисет. При мысли, что ей придется расстаться с перстнем, что-то внутри острым коготком царапнуло по сердцу, требовательно и настойчиво. Но цыганский глаз, тускло блеснувший темным проклятием в ее воображении, наполнил душу неизъяснимым ужасом. Из глубин подсознания всплыл, леденяще содрогнулся и замер гигантский змеиный зрачок.

Через несколько дней, в новолуние, незадолго до полуночи Нина притормозила такси, в котором бесцельно каталась по вечернему городу, на мосту. Вышла, шагнула к чугунной ограде и, раскачав на прощанье кисет на указательном пальце, отпустила. Где-то внизу, недалеко от ивовых зарослей, послышался влажный отчетливый шлепок. Невидимая паутина из легких прочных нитей, опутавших ее жизнь, вдруг рассыпалась незримыми искрами. Машина просигналила.
- Сейчас! - звонко откликнулась Нина и с наслаждением вдохнула сырой речной воздух, насыщенный грибным запахом прелой осенней листвы. Прошлое отпустило ее. Впереди была неизвестность. Но сердце Нины билось легко и спокойно. Прислушиваясь к себе самой, Нина с удивлением открыла, что состояние, в котором она пребывала сейчас, можно было назвать счастьем. Ощущение было новым и совершенно незнакомым. Она точно знала: все неприятности - позади.

...Когда в одном из добротных каменных домов на окраине города звякнула щеколда и открылась дверь, девочка-подросток накрывала стол белой холщовой скатертью. Двое ребятишек сидели на половике и складывали слова из кубиков. В доме вкусно пахло картошкой и жареным мясом, молоком и пеленками. Хозяин, невысокий коренастый крепыш средних лет, с удовольствием втянул аппетитный мясной дух в раздувшиеся ноздри, опустил ведро с бьющейся рыбой на пол и аккуратно прислонил удочки к выступу на стене.
- Ну что, клюет? - ласково улыбнулась при его появлении темноглазая пышная женщина, проворно разрезая белый хлеб на толстые мягкие ломти.
- Ага! - довольно ухмыльнулся мужчина и поманил пальцем старшего из сыновей, смуглого сердитого парня. - Гляди, Андрюха, ерунда какая-то за блесну зацепилась. Не могу развязать!
На пол плюхнулся цыганский кисет, разбухший от речной воды.
- Ух ты, тяжелый! - взвесил его на руке подросток, - Анька, дай ножницы!
Крошечная большеглазая девчушка с огромным розовым бантом на макушке, усердно сопя простуженным носом, полезла в ящик стола. Камень выкатился на дощатый пол и застыл.
- Всё, что ли? - Андрюха встряхнул кисет, запустил в него пальцы и разочарованно хмыкнул, - Пусто!
- А я рыбкам брошу! - торжествующе выкрикнула Аня и, схватив камень обеими руками, понесла его к аквариуму. Камень бултыхнулся в воду и, увлекая за собой спутанные ламинарии, стремительно и тяжело улегся на дне среди песка и ракушек. Прозрачные гуппи фейерверком брызнули в разные стороны. На лица присутствующих упала незаметная беззаботному сытому глазу тень будущей катастрофы.

© Светлана Осеева, 2009
Дата публикации: 09.01.2009 05:19:59
Просмотров: 3357

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Николай Бельжин [2009-01-11 09:39:17]

Светлана, лично у меня эта история не вызвала такого интереса, как Ваши стихи или как рассказы созданные Вами в соавторстве с П. Солодким. Почему? Я думаю, потому что не хватает в ней музыки, мелодии, звучащей в слове. По всей видимости, Вас саму не сильно трогает то, что Вы написали. По всей видимости, Вы исполняли какой-то заказ, может быть заказ внутренний. Ничего в этом страшного нет - такова доля литератора: исполнять заказы. Но прошу Вас - не увлекайтесь этим. Ваш большой талант выражается в мелодии, которая постоянно присутствует в Вас. Вот к ней и прислушивайтесь. Извините за резкость. Она продиктована искренним интересом к Вашему творчеству.

Ответить