Март 1824 в Одессе

Семён Прокатов

Форма: Статья
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 37792 знаков с пробелами
Раздел: "статьи"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

МАРТ 1824 В ОДЕССЕ
Граф М.С.Воронцов, ”Записки губернатора” (Одесса, ”Оптимум”, 2003 г.). Подлинный документ или мистификация?

Одно неожиданное событие влечёт за собой другое. В конце 2004 года редактор газеты ”Одесский маяк”, издаваемой Одесским Землячеством Лос-Анджелеса, А.И.Горбатюк решил вернуться в Одессу. На моей памяти это второй случай возвращения одесситов в свой горячо любимый город. Перед отъездом он передал мне десяток книг авторов-одесситов и об Одессе. Среди них – ”Граф М.С.Воронцов. Записки губернатора”. С нетерпеливым интересом я принялся её читать. Ещё бы – сведения из первых рук, я и не знал, что Воронцов оставил такие записки. Мне встречалось упоминание о ”Мемуарах князя М.С.Воронцова за 1819-1833 годы”, написанных по-французски (Т.Г.Цявловская, ”Храни меня, мой талисман”). Да и книга, которую я держал в руках, охватывает почти всю жизнь (кроме последнего года) прославленного воина и администратора, вплоть до конца 1855 г. Она заинтриговала меня немедленно предисловием ”От издательства”:
”...И нам было несказанно приятно, когда Интернет принёс из Санкт-Петербурга потрясающее письмо: ”А не хотите ли издать мемуары Михаила Семёновича Воронцова?” Конечно, очень хотим! Это же бомба! Сенсация! Мемуары графа М.С.Воронцова хранятся в частной коллекции жительницы города на Неве. Хозяйка бесценных ”Записок” поставила несколько условий, связанных с публикацией:
1. Абсолютная анонимность владелицы.
2. Публикуются фрагменты, связанные только с Одессой. (Исключение сделано для первых глав мемуаров, публикация которых необходима для целостности повествования).
3. Никаких комментариев к тексту.”
И сразу же возникли вопросы. Почему такая таинственность? Почему ”граф М.С.Воронцов”, а не ”князь”? Ведь в 1845 г. он был возведен в княжеское достоинство, в 1852 г. ему был пожалован титул светлейшего князя, а ”Записки” датированы 1855 годом, т.е. составлены уже светлейшим князем, а не графом. Почему ”никаких комментариев к тексту”? Анонимная владелица чего-то опасается? А мы как раз этими комментариями и займёмся.

”Записки” можно разделить на три части:
- воспитание графа, его военная карьера, женитьба и назначение на губернаторский пост;
- взаимоотношения с Пушкиным;
- обустройство Новороссийского края.
Граф сразу же объявляет, что ”...цель этих записок – ПРАВДИВОЕ (выделено мной – С.П.) изложение некоторых событий... ...я подразумеваю под словом ”события” исполнение смет на благоустройство Новороссии и Бессарабии и пребывание поэта Пушкина в Одессе”. В дальнейшем, в главе ”Сочинитель Александр Пушкин” он подтверждает ”...цель моих записок – рассказ о моих взаимоотношениях с господином Пушкиным”. Ещё до назначения на пост губернатора граф скупил огромные земли близ Одессы, Таганрога и в Крыму; только в Херсонской губернии он владел 45 тысячами десятин, так что назначение было принято охотно. Но император добавил в бочку мёда ковшик дёгтя. Как сообщает Воронцов в главе ”Генерал-губернатор Новороссии” царь сказал ему: ”Прости, граф. Но всё слава Богу не бывает. К должности твоей прими подарок неприятный. Будет под твоей опекой сочинитель Александр Пушкин. Стихи его наизусть знают все члены тайных обществ. Он у них и оракул и Нестор”. (Нестор – канонизированный преподобный Нестор Летописец, древнерусский писатель, один из авторов важнейшей для славянской культуры ”Повести временнЫх лет” – С.П.) Для Воронцова, с самого первого шага к губернаторству, Пушкин стал ”неприятной занозой” (выражение графа, глава ”Черты характера Пушкина”).
Пыль Бородинского сражения ещё лежала на огромной территории России. Преобразовательские и просвещенческие идеи ещё не вполне подавлены сплошной бюрократизацией общества. Понятия дворянской чести и офицерской доблести составляли неотъемлемую часть культуры, а служение Отечеству ещё не утратило высокого смысла и значения главной жизненной цели. Расширение территории путём войн и завоеваний считалось естественным. Разрешение конфликтов посредством дуэли ещё почиталось частью дворянского кодекса. Идеи освобождения народа от крепостного рабства бродили в передовых умах, а столкновение либеральных начинаний М.М.Сперанского с умеренным консерватизмом Н.М.Карамзина ещё не забылось. Открывались новые университеты, на нижних ступенях образования вводилось бесплатное обучение. Ещё ощущались огромные финансовые потери Отечественной войны и гордость за победу над Наполеоном. Дворянская молодёжь, потрясённая контрастом между свободой личности в Европе и рабством в России, объединялась в тайные общества с революционными программами. Осваивался юг страны, строились новые города на основе взаимоуважения людей разных национальностей и вероисповеданий.
В этой обстановке выпестовались воин-строитель М.С.Воронцов и поэт-свободолюбец А.С.Пушкин, развился конфликт между снисходительным начальником и рассерженным подчинённым, между двумя гениями – хозяйственным и литературным, конфликт, который до сих пор будоражит умы людей и тщательно изучается.
Не будем следовать линии, прочерченной в статье В.Есипова ”Сановник и поэт” (”Новый мир” #6, 2006): ”Становится ясно, что в литературе о Пушкине обозначилась сегодня новая тенденция – с обвинительным уклоном по отношению к поэту и по меньшей мере оправдательная по отношению к Воронцову”. Просто проанализируем ситуации, а также приведенные цитаты из Пушкина, учитывая взгляды того и другого и хронологию.
Сосредоточимся на той части ”Записок”, в которой освещаются взаимоотношения Воронцова и Пушкина, в особенности в период с конца февраля до начала апреля 1824 г., которому и в ”Записках” уделено значительное внимание.
Воронцов пишет: ”Гурьев (генерал-майор граф А.Д.Гурьев, градоначальник Одессы – С.П.) положил передо мной несколько листов. ... На первом листе было начертано: ”Свободы сеятель пустынный...” (далее следует текст стихотворения А.С.Пушкина – С.П.)... – Вот истинное лицо господина Пушкина! – воскликнул я. – ПРЕЗРЕНИЕ К ЛЮДЯМ (выделено мной – С.П.), презрение к тем, кто тяжким трудом своим кормит его и ему подобных, пребывающих в лености и неге. Гурьев молчал.”
Стихотворение, написанное в ноябре 1823 г., при жизни поэта напечатано не было и ходило в списках. Ему предпослан эпиграф ”Изыди сеятель сеять семена свои” (в ”Записках” не приведен, как будет видно из дальнейшего, не случайно). Эпиграф взят из притчи о сеятеле. Одни пушкинисты указывают в качестве источника Евангелие от Луки (глава 8), другие – Евангелие от Матфея (глава 13). Не удивительно – тексты притчи в обоих евангелиях схожи. В письме к А.И.Тургеневу (декабрь 1823 г.) Пушкин охарактеризовал своё стихотворение как ”подражание басне умеренного демократа Иисуса Христа”. Реакция Воронцова вызывает удивление – воспитанный в православной традиции и, судя по ”Запискам”, человек глубоко верующий, он безусловно знал знаменитую притчу о сеятеле (о слове Божьем) с известнейшими афоризмами ”ничего нет тайного, что не сделалось бы явным” и ”кто имеет уши слышать да слышит”. (Тем более, что в главе ”Познание истины” Воронцов декларирует свою позицию: ”Если бы мы чаще обращались к Евангелию и чтили его слова, как наставления для ума и сердца, мы стали бы во сто крат лучше и обратили бы помыслы свои для нужд мира, а не потребностей желудка и мирской суеты”.) Вчитаемся в текст Евангелия от Матфея: ”13:12 ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет”; ”13:13 потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют”. Аналогичный стих в Евангелии от Луки: ”8:18 ...кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимут и то, что он думает иметь”.
Вслед за евангелиями Пушкин высказывает глубокое суждение: необразованный, тёмный народ не способен воспринимать ”благие мысли” ”сеятеля свободы”.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Мог ли Воронцов эту мысль не заметить? Михаил Семёнович унаследовал от своего отца, посла России в Англии (”полномочного министра”), либеральные взгляды на общественное переустройство России. Семён Романович Воронцов был убеждён, что крепостное право уступит место разделу кретьянами помещичьих земель. В главе ”Сочинитель Александр Пушкин” Воронцов-сын отмечает: ”И дед, и отец мой полагали, что крепостничество есть рабство, которое удерживает Отечество в его развитии”. Командуя русским оккупационным корпусом в Париже, он отменил телесные наказания, установил свод правил, основой которых было требование к офицерам исключить из обращения действия, унижающие человеческое достоинство солдат. Во всех подразделениях корпуса организовал школы для солдат и младшего офицерского состава, лично составлял учебные планы. В роли учителей выступали старшие офицеры и священники. В 1818 г. граф М.С.Воронцов предложил Александру I немедленно приступить к упразднению крепостного права в России. В своих имениях заменил барщину (даровой принудительный труд на помещичьей земле) оброком (денежный или натуральный сбор), а в 1842 г. перевёл своих крепостных на положение срочно обязанных крестьян, фактически отменив крепостное право за 20 лет до реформы 1861 г.
И такой человек не усмотрел у Пушкина призыв к освобождению от рабства, изложенный в саркастически-горькой форме? В это трудно поверить.
Любопытно, как писала о либерализме Воронцова Большая Советская Энциклопедия, том 13: ”Воронцов ИЗ ЧИСТО БАРСКОЙ СПЕСИ (выделено мной – С.П.) швырял иногда огромные суммы (например, уплатил долги офицеров русского оккупационного корпуса во Франции на 1,5 млн. рублей), в своих имениях уничтожил барщину...” Из чисто барской спеси”– лихо!
Есть ещё одна причина, по которой комментарий Воронцова представляется недостоверным. В главе ”Генерал-губернатор Новороссии” Воронцов описывает беседу с Александром I во время визита к царю по поводу своего нового назначения. Царь прочёл ему отрывки из оды ”Вольность” Пушкина, предварив их замечанием: ”...слово бывает хлеще пули”. (Любопытно, что самые крамольные строки ”Питомцы ветренной судьбы, / Тираны мира! трепещите! / А вы мужайтесь и внемлите, / Восстаньте, падшие рабы!” царь не прочёл). После чтения стихов (царь зачитал и ”Песнь о вещем Олеге”) самодержец сказал: ”...он изрядный поэт. Его юношей ещё Державин отметил. ...Что бы чернь ни пыталась сделать, смута заканчивается хаосом, а не установлением Закона. ...Кстати, и сочинитель наш народ, чернь не жалует. Он наш, наш, он ровня нам по происхождению, по духу. Народ для него стадо, то есть плебеи. Но он НЕ ПРЕЗИРАЕТ ЕГО (выделено мной – С.П.), он его корит, корит и жалеет, и зовёт к свободе”. Царь высказался так, как будто бы знал содержание написанного через полгода стихотворения ”Свободы сеятель пустынный”. На стр.71 граф вспомнил это высказывание царя, но начисто о нём забыл на стр.118.
Замечание Воронцова (согласно ”Запискам”) по поводу стихотворения Пушкина совершенно не соответствовало мировозрению и практическим делам губернатора и не может быть воспринято как достоверное. Уверенный во вреде и унизительности рабства, выдающийся администратор так бы не сказал.
Но вернёмся к сцене чтения листов со стихами.
”Гурьев молчал. Я взял второй лист”. (Далее следует полный текст стихотворения ”Телега жизни”). ”Забавная вещь – засмеялся я – жаль, что иные строки плохо согласуются с русской грамматикой. Но пиеса приятная, воистину наш пиит задумался над смыслом жизни”. Здесь несколько ироничное слово ”пиит” вполне естественно в устах графа по отношению к подающему большие надежды, как говорили Воронцову, но ещё очень молодому и задиристому стихотворцу, который считал себя, как описано в главе ”Демон”, вторым в России после Батюшкова, но твёрдо был уверен, что станет первым и пойдёт дальше, ”обратив опыт своих предтечей на пользу поэзии. ...Ах, почему я не в Петербурге?”
Давайте посмотрим, мог ли в 1824 г. Пушкин, уже сознающий своё высокое место в современной русской поэзии, да ещё и порядком заносчивый и далеко не скромный, поставить Батюшкова над собой? Мощному влиянию Батюшкова (”поэзии итальянской”), умершего в 1855 г., подверглись многие поэты 20-х-30-х
годов XIX века, в том числе Туманский и Раич, с которыми Пушкин общался в Одессе (И.В.Киреевский, ”Обозрение русской словесности 1829 г.”). Сам Пушкин воспитывался как поэт в ”школе Батюшкова”. (Пушкин считал, что Батюшков ”русские звуки заставлял звучать по-итальянски”, т.е. музыкально, напевно). Но Батюшков-поэт умер, безнадёжно заболев тяжёлой психической болезнью (мания преследования), в 1821 г. в Германии, где написал своё последнее в жизни стихотворение, и отношение к нему Пушкина к 1824 г. уже изменилось от восторженно-почтительного к умеренному и даже критическому. Пушкин дал немало отрицательных оценок стихотворениям Батюшкова. В январе 1825 г. он писал из Михайловского: ”Что касается Батюшкова, то уважим в нём несчастие и не созревшие надежды”. Известны его пометы (около 200) на полях 2-ой части ”Опытов в стихах и прозе” Батюшкова, изданных в 1817 г. Среди помет немало замечаний, таких как ”весьма дурные стихи”, ”вяло”, ”неудачный перенос”, ”вообще мысли пошлые”, ”слабо”, ”неудачный оборот и дурные стихи”. Дата пушкинских замечаний окончательно не установлена. Тем не менее, Олег Проскурин в статье ”Пометы Пушкина на полях ”Опытов в стихах” Батюшкова: датировка, функция, роль в литературной эволюции” (”НЛО” 2003 г., #64) отмечает, что исследовательница В.Б.Сандомирская датирует пометы 1820-1824 г.г., а затем уточняет, что скорее всего они были сделаны в августе-сентябре 1823 г. В одной из своих статей Раич, уехавший из Одессы в конце 1823 г., свидетельствовал: ”Пушкин не любил Батюшкова, он с каким-то презрением называл его поэтом звуков”. 31 августа 1823 г. в ”Журнале изящных искусств” был опубликован разбор П.А.Плетнёва элегии Батюшкова ”Умирающий Тасс”. Разбор был восторженным: ”...лучший перл новейшей нашей поэзии”. Пушкин имел возможность прочесть этот выпуск журнала уже в конце 1823 г. (хотя точных указаний нет). Он написал замечание по поводу разбора: ”Эта элегия конечно ниже своей славы”.
Не слишком ли много доказательств, что Пушкин не мог сравнить себя с Батюшковым так, как указано в ”Записках”?
На восклицание Пушкина ”Ах, почему я не в Петербурге?” последовало вполне резонное возражение Воронцова: ”...неужто столичные салоны позволяют развить вам поэтическое дарование. ...Право, Ваши жалобы обидны для одессанов”. Конечно же, высокого начальника задевала бесцеремонная заносчивость молодого подчинённого. В главе ”Сочинитель Александр Пушкин” граф вспоминает свою первую встречу с поэтом: ”Я подхожу к Пушкину. Голова его оказывается на уровне моих плеч...” У Воронцова не было иной возможности смотреть на низкорослого сочинителя, мелкого чиновника в своём подчинении – только сверху вниз.
В чём же Воронцов усмотрел несоответствие стихотворения ”Телега жизни” русской грамматике? Конечно же в восьмой строке ”Кричим: пошёл к ебене мать!” Но в марте 1824 г. эта строка не могла быть в такой редакции. Написанное в 1823 г., стихотворение впервые было напечатано в ”Московском телеграфе” #1, 1825 г. Пушкин послал стихотворение П.А.Вяземскому в письме из Михайловского в ноябре 1824 г., где заметил: ”Можно напечатать, пропустив русский титул”. Так Пушкин называл матерные выражения и нередко их применял. В ”Телеге жизни” образ простой телеги как символа жизни необратимо далёк от возвышенных образов
романтической поэзии и ”русский титул” в нарочито реалистическом контексте о человеческой жизни представляется Пушкину очень даже уместным. Вяземский внёс изменение: 8-я строка была переделана на ”Кричим: пошёл!...” В оригинале ”Кричим: валяй, ебёна мать!” В этом виде стихотворение и ходило в списках. Текст, приведенный в ”Записках” – комбинация текста оригинала с редакцией Вяземского. Такая комбинация могла возникнуть только после опубликования стихотворения, т.е. в 1825 г., но никак не на листе, представленном бдительным градоначальником губернатору. Воронцов не мог вспомнить такой текст – его не существовало.
А что было на третьем листе? Губернатор пишет: ”Гурьев по-прежнему сумрачно молчал. Я взял третий лист”. На нём была эпиграмма на царя Александра I ”Воспитанный под барабаном”. Воронцов продолжает: ”Я не мог не улыбнуться. Хорошо, что Гурьев сидел, низко опустив голову – иначе ожидай доноса в столицу. ...зачем он дерзит властям? Пушкин становится опасным. Его стихи подобны пороховой бочке. Неосмотрительность – и бочка может взорваться. Раздражение Петербурга противу Пушкина непременно обернётся раздражением противу Одессы...” (читай: против губернатора). Немного раньше (глава ”Черты характера Пушкина”) у Воронцова состоялся длительный, обстоятельный разговор с начальником губернаторской канцелярии А.И.Казначеевым о Пушкине, в конце которого Казначеев высказал аналогичную мысль: ”Увы, Пушкин стал опасен, как порох, для одесского общества. Почитая себя великим и непризнанным поэтом, он обижается на любое суждение, которое идёт против его мнения”. После разговора с Гурьевым Воронцов решает: ”Я положил себе обязательно переговорить с Пушкиным и по результату разговора решать, что с ним делать.”
И переговорил. В присутствии Туманского, Раевского и своей жены. ”Поверьте, все мы желаем вам добра. Но вы играете с огнём. Зачем вы написали свой пасквиль на императора? Разве мало вам ссылки в Одессу? Зачем вы дразните Петербург? ...Пасквили же ваши ставят под сомнение не только ваше личное благоденствие, но могут печально отразиться и на благоденствии Одессы. ...не я сослал вас в Одессу, не я был тому виной. Но чем провинились перед вами одессаны?” В ответе Пушкина содержалась фраза, подтверждающая идею стихотворения о сеятеле: ”Народ-раб делает рабами своих владетелей”.
Какая предусмотрительность, какое беспокойство о судьбе Одессы проявляет Воронцов в этом эпизоде ”Записок”! Вполне в духе заботливого губернатора, искренно пекущегося о благоденствии управляемого им края. Только дело в том, что в марте всего этого не было и не могло быть – разговора с Гурьевым об эпиграмме, самой эпиграммы и размышлений о том ”что с ним делать”. Эпиграмма позиционирует царя как мелкого чиновника, намекая на то, что он провёл детство и юность в помещении для дворцового караула Гатчинской кардегардии. Она была написана по поводу неудачи Александра I на петербургской конференции европейских держав, состоявшейся в феврале 1825 г., т.е. появилась через год после сцены в ”Записках”: Гурьев – листы со стихами – Воронцов. Пушкин уже восемь месяцев, как переслан из Одессы в Михайловское – так далеко всевидящее око осведомителей Гурьева не узревало. Да и принадлежность эпиграммы пушкинскому перу сомнительна. Согласно статье Л.С.Салимона ”Пушкин: эпиграмму припишут мне” (”Звезда” #2, 1998) поэт предпринял попытку доказать, что эпиграмма сочинена не им.
Доклад Гурьева в начале марта, реакция Воронцова и его размышления – чистой воды вымысел. И если, как пишет Воронцов в главе ”Свободы сеятель”, ”...было внезапно нарушено моё спокойствие”, то уж никак не рассмотренными стихотворениями Пушкина.
Одна из особенностей ”Записок” выпукло проявляется в главе ”Черты характера Пушкина”. Однажды вечером, за обедом у Воронцовых, Пушкин был мрачным и невнимательным. На вопрос, не болен ли он, Пушкин возбуждённо произнёс речь, изложенную на полутора страницах ”Записок”. Она повторяет слово в слово его письмо А.И.Казначееву, написанное 22 мая 1824 г., выпущены только две короткие фразы. Понятно, что Казначеев показал письмо Воронцову, и граф знал его содержание, но – без малейших изменений и за 2-3 месяца до написания письма? Текст письма, вставленный в ”Записки” без изменений и без ссылки на источник – нет, это не в стиле Воронцова, это сделал кто-то другой. В ”Записках” есть ряд ссылок на письма, цитаты из писем: Воронцов – П.Д.Киселёву, графу К.В.Нессельроде, Н.М.Лонгинову, Нессельроде – Воронцову, Пушкин – Казначееву и в Коллегию иностранных дел. Почему же некоторые тексты и цитаты вставлены без ссылок на соответствующие письма? Вероятно потому, что так требовала хронология ”Записок” и необходимость поддержания стилистической живости и естественности языка героя воспоминаний. Аналогичный приём, но с незначительными изменениями текста, применён и в других главах, например, в главе ”Развязка”, где Пушкин, вызванный в канцелярию для объявления ”ему о решении императора об увольнении его от службы”, сказал Воронцову: ”Петербург видит во мне коллежского секретаря, а я думаю о себе что-то другое – я поэт”. (Месяцем позже в письме А.И.Тургеневу от 14 июля 1824 г. Пушкин писал о Воронцове: ”...он видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думаю о себе что-то другое”).
Не отличается, мягко говоря, достоверностью и уже упомянутая глава ”Демон”. Глава открывается приездом в Одессу полковника Александра Николаевича Раевского, ближайшего друга Пушкина в одесский период. Позже Пушкин разочаровался в нём, считая, что в результате его интриг был выслан из Одессы. (Тёзку поэта, Раевского постигла та же участь – и он был выслан из Одессы Воронцовым.) А пока, как пишет Воронцов, ”А.Пушкин был восхищён своим другом и многое ему прощал. ...Он посвятил ему стихотворение ”Демон”, в котором восхищение сочетается со страхом”. А вот что написано в примечании к стихотворению ”Демон” (Пушкин, Собрание сочинений в 10 томах): ”В образе демона, навещающего поэта, олицетворён скепсис, характерный для Пушкина в тяжёлый для него 1823 г. Современники узнавали в демоне сухого и язвительного А.Н.Раевского... Пушкин думал выступить в печати с опровержением этого суждения”. Он подготовил заметку об идее ”Демона”, написав её в третьем лице, но так и не опубликовал: ”...иные даже указывали на лицо, которое Пушкин будто бы хотел изобразить в своём странном стихотворении. Кажется, они неправы, по крайней мере вижу я в ”Демоне” цель иную, более нравственную. ...Недаром великий Гёте называет вечного врага человечества духом отрицающим. И Пушкин не хотел ли в своём демоне олицетворить сей дух отрицания или сомнения и в сжатой картине начертал [отличительные признаки и] печальное влияние [оного] на нравственность нашего века?”
Мнение Воронцова не находит несомненного подтверждения.
В главе ”Демон” воспроизводится разговор Пушкина с А.Н.Раевским о русской поэзии вообще и, в частности, о стихотворении юного Пушкина ”Наполеон на Эльбе”, состоявшийся в гостиной дома Воронцовых ”дождливым мартовским вечером”. Раевский обращается к Воронцовой: ”...Елизавета Ксаверьевна, не
благоволите ли вы попросить слугу принести КНИЖКУ ПУШКИНА (выделено мной – С.П.), где есть стихотворение ”Наполеон на Эльбе”.” И далее в ”Записках”: ”Книжку доставили, Раевский открыл нужное место...” Стоп! Слуга не мог принести книжку Пушкина. До 1825 г. сборников стихотворений Пушкина не существовало. ”Наполеон на Эльбе” было впервые напечатано в 1815 г. в ”Сыне Отечества”, а потом перепечатано во втором издании пятой части ”Собрания образцовых сочинений и переводов в стихах” в самом начале 1822 г. После этого Пушкин не включал его в свои публикации.
Вернёмся к обсуждению стихотворения Раевским и Пушкиным в ”Записках”. Раевский критиковал ряд строк: ”...почему туманная луна сквозь тучи бледные, не лучше ли ”бледная луна сквозь туманные тучи?” На фразу ”над дикою скалою сидел Наполеон” Раевский отозвался: ”Можно сидеть на скале, но над скалою сидеть никак нельзя”. Пушкин читал:
Он новую в мечтах Европе цепь ковал
И, к дальним берегам возведши взор угрюмый,
Свирепо прошептал:
”Вокруг меня всё мёртвым сном почило,
Легла в туман пучина бурных волн!..”
Раевский отреагировал: ”Ночью смотреть на другой берег! Шептать свирепо: ”Ложится в туман пучина волн”. Это хаос букв! А грамматики вовсе нет! В настоящем времени и настоящее действие не говорится в прошедшем. ”Почило” тут весьма неудачно”. Пушкин продолжал: ”...о скоро ли, напенясь под рулями, меня помчит покорная волна”. На что язвительный Раевский не без резона заметил: ”Ты по морю, брат Пушкин, никогда не ездил: волна не пенится под рулём – она пенится под носом”. Окончание дискуссии – цитата из ”Записок”: ”Пушкин продолжал читать: ”Волнуйся ночь над эльбскими скалами”. – Ну, любезный друг, этого я вовсе слышать не могу! На Эльбе ни одной скалы нет! ...Поэзия должна быть точной, к месту. Не у места, если б я сказал, что волны бурного моря плескаются о стены Кремля, или Везувий пламя извергает на Тверской!”
Пушкин реагировал на критику односложно: ”это новый оборот”, ”ты несносен”, ”я перестану читать”, ”да это поэзия”. Присутствующие молчали, только Туманский воскликнул: ”Но ведь это давнее сочинение. Пушкин был ещё отроком”. (Л.И.Вольперт назвал ”Наполеон на Эльбе” ”ученическим стихотворением”). И, как пишет Воронцов, ”Поэта судят не по годам, а по стихам – заметил Раевский и рассмеялся. К удивлению моему Пушкин тоже захохотал. Напряжение в зале спало”.
Приведенный в ”Записках” разговор действительно состоялся, но в другое время, в другом месте и между другими собеседниками. Раевский был – да не тот, а майор Владимир Федосеевич Раевский, впоследстии написавший воспоминание ”Вечер в Кишинёве” (впервые опубликовано Ю.Г.Оксманом в ”Литературном наследстве”, т.16-18, 1934 г.). Разговор произошёл не позднее начала февраля 1822 г., так как 6 февраля член тайного общества В.Ф.Раевский был заключён в Тираспольскую крепость. В нём участвовали Раевский и майор Р., к ним присоединился молодой Е. Он читает стихотворение, а майор Р. комментирует его. Диалог Пушкина и А.Н.Раевского почти в точности повторяет беседу Р. и Е. (Ю.М.Лотман отмечает, что майор Р. – сам В.Ф.Раевский, а молодой Е. – прапорщик В.Г.Горчаков).
Пушкин, общавшийся с В.Ф.Раевским, вероятно знал о содержании этой беседы и запомнил замечания. В стихотворении ”Зимнее утро” (1829 г.) эпитеты к луне и тучам поменялись местами: ”Луна, как бледное пятно, / Сквозь тучи мрачные желтела”.
Рассмотренный эпизод ”Записок”, а возможно, и весь раздел, связанный со взаимоотношениями с Пушкиным, был в них включён не ранее, чем через 80 лет после того, как Воронцов закончил его датированием ”Писано в 1855 г. от Р.Х. Не предавать огласке 100 лет. М.С.Воронцов”. Чем не мощный аргумент в пользу мистификации! Кто её придумал и зачем – одному Богу ведомо. ”А пути Господни неисповедимы”, как говорится в последней фразе раздела.
В конце главы ”Демон” Воронцов сообщает: ”Элиза (Елизавета Ксаверьевна – С.П.) встала, и сказав ”Подождите меня, господа”, вышла из кабинета. Вернувшись, она подошла к Пушкину и поднесла ему на ладони какое-то кольцо. – Это старинная вещица. Древний еврейский перстень – талисман. Пусть он оберегает вас”. Кольцо упоминается в ”Записках” ещё раз, в главе ”Саранча”. Раевский рассказывает Воронцову: ”Решили мы (с Пушкиным – С.П.) выяснить, что же значат еврейские письмена. Пошли к ювелиру-еврею. И сказал ювелир, что талисман сей и не талисман вовсе, а именная еврейская печать для оттиска. На ней в обратном порядке (в зеркальном изображении – С.П.) вычеканено: ”Симха бен Р.Иосифа старый п.б.”, что означает: Симха, сын почтенного раби Иосифа старца, да будет память его благословенна”. ...Это просто печать”.
В этом эпизоде всё неверно, кроме расшифровки чеканки на талисмане. Некоторые исследователи считают, что перстень с кабалистической надписью был подарен Воронцовой Пушкину непосредственно перед его отъездом из Одессы, т.е. в июле, а не в марте, когда граф ещё не решил, что делать с дерзким поэтом. Надпись была расшифрована уже в конце XIX века, и светлейший князь, умерший в 1856 г., о её смысле знать не мог.
”Заноза”-Пушкин беспокоила всё больше и больше. В главе ”Черты характера Пушкина” он пишет: ”Но всё чаще звучали из уст его злые слова, когда речь шла о делах службы. Эпиграммы на окружающих лиц становились уже не шуточными, а злыми. Дело дошло до того, что меня посетила делегация одессанских дам с жалобой на сочинителя, который зло изображал их в своих стихотворных заметках, и заметки эти охотно читал в разных компаниях.” Эта жалоба настолько запала в память губернатора, что он вспомнил о ней ещё раз в главе ”Саранча”. А тут еще слухи об интимной связи поэта с графиней, подтверждаемые, как казалось Воронцову, смущением Елизаветы Ксаверьевны в присутствии Пушкина и его стихами ”Ночь” и ”Простишь ли мне ревнивые мечты”, посвящённых, как думал раздираемый ревностью граф, Элизе. В главе ”Любовные увлечения Пушкина” он признаётся: ”Кто будет в восторге, что за Вашей женой или дочерью волочится ссыльный коллежский секретарь, пусть и не лишённый поэтического дарования? ...весной 1824 г. я был безумным ревнивцем, готовым убить Пушкина за один лишь взгляд на Элизу”.
В конце марта Воронцов принял решение ”по делу Пушкина” и 28 марта направил письмо графу Нессельроде, по ведомству которого числился опальный поэт. (Разные исследователи датируют письмо также 23-м, 24-м и 27-м марта). Текст письма приведен в главе ”Саранча”, в нём губернатор характеризует Пушкина словами ”...слабый подражатель малопочтенного образца (лорд Байрон)” и просит ”...испросить распоряжений государя по делу Пушкина. Если бы он был перемещён в какую-нибудь другую губернию, он нашёл бы для себя... больше досуга для занятий”. Мнение Воронцова о Пушкине более полно выражено в самом начале ”Записок”, в главе ”Генерал-губернатор Новороссии”: ”Развязность, огромное самомнение, отрицание христианских добродетелей, юношеский максимализм в сочетании с необъятной любовью к себе самому, как первому (так он полагал) сочинителю России, в конце концов привели, я полагаю, незаурядного писателя к гибельному концу. И если бы не Дантес, то кто-то другой оборвал бы его песню, не лишённую известного очарования...” К.В.Нессельроде, будучи всецело преданным монарху, не отличался проницательным умом и твёрдым характером; его называли ”кисель-вроде”. И в ”деле Пушкина” он не очень спешил действовать. Понадобилось ещё два письма Воронцова к нему и одно к Н.М.Лонгинову для того, чтобы через два месяца решение, наконец, состоялось. Под воздействием настойчивой силы влиятельного вельможи колёса бюрократической машины закрутились. Дальнейшая судьба поэта была предрешена. Граф действиями своими нарушил почитаемый им, как он подчёркивает в главе ”К читателям”, принцип смирения и Божьего права ”Мне отмщение и аз воздам”.
Там же, в главе ”Саранча”, Воронцов отмечает: ”Через пять дней (после обсуждения ”Наполеона на Эльбе” – С.П.) я получил новый удар”. Казначеев Воронцову ”передал листок, на котором уже знакомым почерком полицейского осведомителя было начертано:
Полу-герой, полу-невежда,
К тому ж ещё полу-подлец!..
Но тут однако ж есть надежда,
Что полным будет наконец.
Под этой строфой была начертана вторая:
Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец.
- Вторая строфа лучше первой – спокойно заметил я – наконец-то господин Пушкин проявил трудолюбие, совершенствуя свои стихи”.
Достоверность этой сцены вызывает серьёзное сомнение. В письме Вяземскому (октябрь 1824), через семь месяцев после передачи эпиграммы её герою, Пушкин привёл её в первой редакции. Вторая, более совершенная в версификаторском смысле, появилась позже. В ней отсутствует слово ”полу-герой” – уж слишком кощунственным оно было по отношению к герою Отечественной войны, воспетому Жуковским воину безудержной храбрости и полководцу-победителю. Ещё более сомнительной представляется реакция Раевского, которому Воронцов показал эпиграмму: ”Ваше сиятельство – спокойно отвечал Раевский – я знаком ещё с двумя вариантами сего сочинения. Сам Пушкин ничего не говорит по сему поводу”. Естественно, Пушкин ничего не говорил – этих вариантов ещё не было.
Некоторые исследователи считают, что эпиграмма была написана после поездки Пушкина ”на саранчу” (конец мая-начало июня). Г.Штрумпф в статье ”Воронцов бросает на Пушкина всю азиатскую саранчу” (”Субботник” #25, 2001 г.) пишет: ”На самого Воронцова в мае и июне Пушкин написал несколько эпиграмм, среди которых самая известная ”Полумилорд, полукупец””. Скорее всего, мартовского разговора Казначеев-Воронцов-Раевский не было.
В ”Записках” затрагивается и командировка поэта ”на саранчу” (Пушкин оценил эту командировку как ”каторжный труд”), остроумный, но издевательски-наглый отчёт о которой вызвал негодование Воронцова, и перипетии взаимоотношений в треугольнике Воронцов – Елизавета Ксаверьевна – Пушкин, убедившие графа в том, что любовной интриги между его женой и поэтом нет, и так называемая ”попытка бегства” Пушкина в Италию, в которой принимала участие графиня. Но ограничившись рамками одного месяца – марта, не станем рассматривать события, относящиеся к апрелю-июлю. Отметим только, что в
”Мемуарах князя М.С.Воронцова за 1819-1833 г.г.” автор отнёс свой семейный союз, длившийся 36 лет, к разряду счастливых – если не правдиво, то мудро.
Так что же – подлинный документ или мистификация? Мистификация – добротно сделанная, с большим количеством достоверного материала, придающего черты правдивости всему труду. Мистификация, по крайней мере в части взаимоотношений с Пушкиным, в которую, без сомнения, поверило подавляющее большинство читателей ”Записок”. А также одесское издательство ”Оптимум”, если не в нём всё это придумали для расширения популярности Малой серии ”Вся Одесса”, которая (популярность), как написано в предисловии ”От издательства”, ”стала залогом распространения этих карманных книг по всему свету” (это при пятистах-то экземплярах!). ”Записки губернатора”, первая книга большего, чем ”Вся Одесса” формата, - выпуск 1 новой серии ”Одесская хроника. НАУЧНО-историческое издание” (выделено мной – С.П.).

Как написал А.Наумов в заметке ”Призраки книжного шкафа”, ”... в литературе время от времени возникают произведения-привидения, авторы-призраки, в общем всё то, что называется литературными мистификациями. Писатели сочиняют шедевры ”народного творчества”, выступают под псевдонимами, придумывают к этим псевдонимам биографии”. Именно так поступили знаменитые русские мистификаторы А.К.Толстой и братья Жемчужниковы (Козьма Прутков), Елизавета Дмитриева (Черубина де Габриак и Ли Сянцзы). Неоднократно подвергалось сомнению авторство Шекспира и Шолохова. Не чурался мистификаций и А.С.Пушкин. При публикации ”Повестей покойного Ивана Петровича Белкина” он выступает в роли издателя и приятеля. Он указывает в предисловии ”От издателя”: ”...ни привычками, ни образом мыслей, ни нравом мы большею частию друг с другом не соответствуем”, чем опять как бы отрицает своё авторство. Письма Вольтера в ”Последнем из родственников Иоанны д'Арк” тоже сочинены Пушкиным.
Появилась сенсационная гипотеза, что и сам Пушкин - грандиозная мистификация. В свете этой гипотезы расхожее саркастичное выражение ”Пушкин – наше всё” приобретает новый, неожиданный смысл. Её автор – академик Б.М.Ухлопин, специалист в области биоэнергетики и пушкинист-любитель, представляет Пушкина как коллективный псевдоним группы литераторов и царя Александра I. По мнению Ухлопина, высказанному им в интервью, взятом И.Р.Балинской в 1999 г. и опубликованном под названием ”Два Александра, или величайшая мистификация русской литературы” в электронном альманахе ”Арт & Факт” #2, 2007, по предложению поэта В.Л.Пушкина в группу вошли авторы с прозападной ориентацией: Жуковский, Батюшков, Языков, Грибоедов, Вяземский, Боратынский, позже Дельвиг, Веневитинов и другие. Цель группы – создание великой русской литературы для формирования нового свободолюбивого сознания нации. Над условным автором должен сиять ореол ”гонимого борца с самодержавием. Тогда и уездные барышни, и аристократки, и гусары, и архивные юноши станут ночами переписывать их”.
Трудно воспринять эту гипотезу всерьёз. Но какой замах, какая динамитно-могучая мысль, какое непоколебимое предпочтение творческой мощи коллектива, объединённого общей идеей, индивидуальным усилиям гения! И не какие-нибудь безвестные ”литературные негры”, а сплошь громкие имена. Среди аргументов в пользу фантастической гипотезы есть и такой: ”Загадка ...Болдинской осени... И дело даже не в том, что невозможно физически за три месяца написать сотни страниц гениальной прозы, поэзии, критики. Болдинские произведения совершенно не похожи друг на друга по стилю и жанру: критический реализм ”Истории села Горюхина” и романтизм ”Выстрела”, сентиментализм ”Метели” и философская лирика, индивидуализм героев ”Маленьких трагедий” и образ маленького человека в ”Станционном смотрителе”. ...Тяжеловесность языка ”Скупого рыцаря”, лёгкость ”Моцарта и Сальери”, экспрессия ”Пира во время чумы”. ...И это написал один и тот же человек! И в одно и то же время!” На вопрос корреспондента ”Но у нас есть рукописи Пушкина, мы знаем пушкинский почерк. Как это совместить с вашей гипотезой?” академик ответил: ”Я думаю, Александру было нетрудно нанять человека, который переписывал бы те произведения ”пушкинских” авторов, которые достойны были гения. Естественно, уничтожая авторские оригиналы, изготовляя черновики с пометками и рисунками. Но возможно, это делал кто-нибудь из поэтов или сам император”.
На фоне такой радикальной гипотезы ”Записки губернатора” кажутся невинной шуткой, отдельными байками-главами, наполненными полуправдой-полувымыслом, рассказанными хитро прищурившимся выдумщиком-хозяином своим гостям за чашкой чая на веранде загородного дома приятным летним вечерком. Прокламируемое Санкт-Петербургское происхождение ”Записок” не может замаскировать одесскую проделку. Чтоб не было недоразумений, я – одессит (”одессан”, как говорил Воронцов) и люблю всё одесское. Почти всё. Шутки и розыгрыши, одесские хохмы – в особенности. Может быть, не все знают, что такое ”хохма”. Это..., впрочем, что это я, знают все. Так вот, ”Записки” – длинная хохма, рассказанная с серьёзным видом. И как не поаплодировать добротно сработанной мистификации...

© Семён Прокатов, 2008
Дата публикации: 15.03.2008 23:30:18
Просмотров: 4643

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Светлана Осеева [2008-10-09 01:55:49]

Читаю с удовольствием Ваши эссе. И всякие "согласия-несогласия" просто перестают быть чем-то важным.
Отправила Вам письмо. Это - срочно.

С уважением - С.

Ответить

Михаил Лезинский [2008-07-12 15:33:04]

Семён , с радостью узнал из официальных источников , что у пушкиниста Семёна Прокатова ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ! Пока нет очереди поздравильщиков , позволь мне тебя поздравить с ЭТИМ ДНЁМ!
Будь всегда! И - пиши , пиши , пиши ... Ты это умеешь!

Ответить

Михаил Лезинский [2008-03-16 00:57:34]

Добротное исследование ! У меня на Планете писателя ( первое снизу !) , есть и строки о Пушкине , - они , как бы , дополняют вас .

ЧЕРЧИЛЛИАДА ИЛИ ОПЕРАЦИЯ "ФОРЕЛЬ"
Повесть-быль
( Мало и совсем неизвестные страницы
из жизни Уинстона Черчилля, Иосифа Сталина, Моисея
Моклякора , Валентины Елиной и, как говорится , др-р - р... )

1.
Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль любил вкусно поесть. И это не удивительно: обвислый живот огромной объёмности требовал постоянных пищевложений, а армянский коньяк, потребляемый в неописуемом количестве, не способствовал усмирению аппетита.
Уинстона Черчилля вместе с женою Клементиной и дочкой Сарой разместили в роскошных аппартаментах Воронцовского дворца . Именно в тех комнатах, где когда-то обитал Александр Пушкин, - опальный и высланный в крымскую ссылку поэт России, - крутивший шуры-муры с женою графа Воронцова и, позволивший себе оскорбить хозяина:

Полумилорд , полуневежда ,
Полунахал , полуподлец ,
К тому однако есть надежда ,
Что полным будет наконец!

Когда Черчилль узнал эту пикантную историю, он только усмехнулся, представив себе , как Александр Сергеевич окручивает его Клементину , - в молодости она была хороша. Вряд ли бы у него получилось с Клементиной , а вот с дочкой вполне бы удалось...
Черчилль был ужасно любопытен - потом он много узнает об этих местах и о б Александре Пушкине... Потом... Но автору ужасно хочется рассказать об этом именно сейчас. Я даже выделю для этих целей специальную главу, если кому не интересно будет, пусть пропустит её.

2.
И так - "весёлое имя - Пушкин".
Самоцветные камни во все времена, - даже сегодня! - воспринимались как символы и у нашего Александра Сергеича было множество таких талисманов - аж семь! При чём два перстня - с сердоликом. В юности - золотое кольцо с сердоликом оранжево-красного цвета. Размером сердолик был с детский кулак!.. Ну не с кулак, но больших размеров ! Еле на золотом кольце помещался. А на камне-камее - два амура в ладье!...Уж не эти ли амуры сердоликовые и определили излишнюю сексуальность гения!?..
В двадцатом году Александр Пушкин, находясь в Крыму и под впечатлением амурных страстей с ним расстался - подарил семейству генерала Раевских и.... Надо признать, не в камне был залог его сексапильности, а , по-видимому , в его эфиопских предках,. Но не в том суть, просто пушкинское кольцо-талисман зажило своей особой жизнью.
В 1915 году внук дочери генерала Николая Раевского князь Волконский передаёт в Пушкинский дом это кольцо и письмо.
Пушкиновед и мой друг Костя Яковлев, - который сегодня живёт в Израиле! - познакомил меня с ним. Вот отрывок из этого письма:
"Оно ( имеется в виду кольцо - М.Л.) было положено поэтом в лотерею, разыгранную в доме Н.Н. Раевского, и выиграно бабушкой моей - Марией Николаевной, впоследствии княгиней Волконской, женой декабриста, и подарено мне моим отцом князем Мих. Серг. Волконским, когда я кончил гимназию... в 1880 году".
Сама же Мария Волконская дорожила кольцом Пушкина и хранила его как величайшую реликвию. Не расставалась она с ним даже в сибирской ссылке. И лишь когда почувствовала, что умирает - передала сыну ...
Вообще, надо признать, со всеми пушкинскими вещами, что-то да происходит, а с перстнями-кольцами - тем более. И о всех похождениях принадлежавших гению вещах, рассказывать не собираюсь, но вот об удивительном перстне-талисмане, который молодой Саша Пушкин носил с двадцатипятилетнего возраста, коснусь пёрышком, так как он непосредственно касается описываемых мною мест. То есть мест, связанных с пребыванием Уинстона Черчилля.
Я - не пушкиновед, я обыкновенный писатель, - что увижу-услышу, о том и пою незаемным голосом! - а вот мой друг Костя Яковлев шибко шизанутый Александром Пушкиным ...
Больше того, он поколебал наши сложившие представления о Пушкине. Ему удалось расшифровать целый ряд псевдонимов Пушкина и доказать авторство Пушкина в текстах безымянных. И ещё много чего "накопал" мой друг, редактор некоторых моих книг, изданных в Крыму и пострадавший от этого.
Так вот я спросил у Кости:
- А скажи мне, разлюбезнейший , что ты знаешь об отношениях Александра Сергеича с Воронцовой?
Константина Константиновича только зацепи Пушкиным, он мигом заведётся. Вообще, о чём бы с ним не разговаривал, он сводит к Пушкину.
- Ну, Миша, ты даёшь! Пушкин - это высшая математика! А отношения с женщинами, в том числе и с Воронцовой, - простейшая таблица умножения! Давай я тебе лучше расскажу о журнале "Архив политических наук и российской словесности" в котором Пушкин принимал участие в качестве одного из редакторов.
Но я настоял на своём. Костя вздохнул.
- Конкретизируй, что тебя больше интересует в личных отношениях опального поэта и хозяйки Воронцовского дворца ?..
- Меня интересует перстень, ставший талисманом.
- Ага!.. Перед самой высылкой Пушкина из Одессы в село Михайловское, блистательная Елизавета Ксаверьевна Воронцова, жена не менее блистательного генерал-губернатора Новороссии и Крыма, дарит своему возлюбленному свой портрет в золотом медальоне и перстень-талисман. Она по-настоящему любила этого ветренного арапа и надеялась, что талисман своей волшебной силой способен оградить от бед её любимого.
Да и Пушкин, верил в это. Вот какие волшебные строки родились:

Храни меня, мой талисман,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в дни печали был мне дан...
Пускай же в век сердечных ран
Не растравит воспоминанье.
Прощай, надежда; спи, желанье;
Храни меня, мой талисман.

Тайная переписка межу Пушкиным и Воронцовой не прекращается, и хотя ссыльному поэту пишут многие, письма своей дамы сердца, он отличает сразу: они запечатаны сердоликовым камнем-интальо . Точно таким же, как на подаренном ему перстне. Парном перстне.
Между прочим, Миша, на полях рукописи "Евгений Онегин" влюбленный поэт рисует портрет графини.
В 1827 году - новая встреча с графиней Воронцовой. Но уже - в Петербурге. И вот тогда-то отшлифовывается окончательно "Талисман". Тот самый, который я тебе прочёл.
Но лично я знаком и с некоторыми черновиками этого стихотворения и на них - пять оттисков на сургуче сердоликовой печати, вделанной в перстень. И многие письма Александра Сергеевича запечатаны перстнем - подарком любимой женщины.
В 1899 году в Петербурге проходила пушкинская выставка и один из посетителей, - фамилия его осталась неизвестной! - дал описание знаменитого талисмана:
"Этот перстень - крупное золотое кольцо и вырезанной на нём восточной надписью. Такие камни со стихом Корана или мусульманской молитвой и теперь часто встречаются на Востоке".
В восьмигранный сердолик - врезана надпись. Её перевёл Гаркави . Она на редкость оказалась прозаичной - лучше б и не переводил, - усмехнулся Костя.
"Симха , сын честного господина Иосифа старца, да будет благословенна его память ".
На сегодняшний день доказано, что надпись имеет крымско-караимское происхождение и сам перстень изготовлен в Крыму - сердолик то – коктебельский !..
Этот подарок Александр Пушкин хранил всю жизнь. Он приписывал ему во истину животворящую силу и верил, не будь его, он бы не написал ни одного стихотворения! Поэтому он носил этот перстень на большом пальце. Он и на дуэли, которая оказалась для него роковой, был с ним.
- Вот бы увидеть этот перстень! - вырвалось у меня
Костя Яковлев кряхтя поднялся, - у него перебит позвоночник! - нашёл среди своего "пушкинского" завала, цветную литографию Александра Пушкина работы выдающегося русского живописца В. Тропинина и показал мне воспетый перстень-талисман покоился на его застывшем большом пальце.
Историю с перстнем Черчилль не знал, но о графине Воронцовой, крутившей шуры-муры с опальным поэтом, был весьма наслышан.
Уинстона Черчилля вместе с женою Клементиной и дочкой Сарой разместили в роскошных аппартаментах Воронцовского дворца . Именно в тех комнатах, где когда-то обитал Александр Пушкин, - опальный и высланный в крымскую ссылку поэт России, - крутивший шуры-муры с женою графа Воронцова...
Но - вернёмся к самому Черчиллю. Он и без знания этой пикантной истории, достаточно много был наслышан о хозяине этого роскошного дворца и, попав уже сюда, - а ещё не хотел ехать! - решил осмотреть достопримечательности этого уникального храма красоты на Южном берегу Крыма.
Но на сей раз ему это не удалось - по всему роскошному Воронцовскому парку разносились запахи, щекочущие нос и заставляющие раздуваться ноздри и премьер-министр Англии решил вначале заглянуть на кухню. На минуточку...
ДАЛЕЕ только о Черчилле !

Ответить