Старость эмигрантов

Сысуева Ольга

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 5708 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Лето 1939 года. Париж. Квартира Мережковских.
Дмитирий Мережковский, поэт и небезызвестный литератор, вернулся из парикмахерской. Дома, в бедно обставленной комнатушке, его ждала супруга, Зинаида Николаевна Гиппиус. Он застал её с раскрытой книгой. Она читала Генриха Ибсена.
- От каждой строчки страдаю! - Воскликнула она, едва он переступил порог.
- Что такое? - Спросил он, вешая пальто.
- Скверный перевод убивает человека, как читателя!
- Брось книгу. – Предложил он.
- Не могу. Мысли лезут.
- Ты опять копаешься в прошлом?
- И в прошлом, и в настоящем. Слова Керенского совсем убили меня.
- О приближающейся войне? Этого должно было ожидать
- Но так скоро! Мало нам гражданской!
- Ты думаешь, Гитлер нападёт на Россию?
- Я уже ни о чём не думаю. Передо мной стоит лицо Савинкова с видом: я был прав. В чём прав? В том, что он глупо боролся?
- Забудь о нём.
- Забыть? Ведь с ним умерла для меня и Россия.
Они замолчали. Он подошёл к ней, и обнял её за плечи.
- Ведь столько лет прошло…
- А передо мной до сих пор стоит 1920 год. В мае 1925 года я застыла навечно. Никогда не забуду его безумных глаз там, в Варшаве, его вздохов… страдания должны были сблизить нас. Ах, почему он не открылся мне?
- Чтоб погубить? Ты же знаешь…
- Да… Эфрона арестовали. Что будет с Мариной в её заточении?
Мережковский замолчал.
- Пойдём, пройдёмся. - Сказал он.
Они вышли. На нём - потёртое старое пальто. На ней- старое сиреневое платье. Он посмотрел на жену. Её рыжие волосы с проседью были неаккуратно уложены. Казалось, она совсем перестала следить за собой.
- Видел бы меня такой Савинков! - Поймав его взгляд, улыбнулась она. - Сказал бы: куда докатилась Россия…
- Мне интересно, каким бы он был, если бы во время остановился? - С сарказмом спросил Мережковский. - Толстым, лысым, обрюзгшим, как Деренталь?
- Не напоминай мне о Дерентале! Он со своей шлюшкой затерялся где-то в снегах Совдепии, и работает, как Рейли на разведку. Знаю, я этих Деренталей, Иуда!
- Давай сменим тему. Как там твой Мамченко?
- Ты нашёл тему не лучше! - Парировала жена. - Конечно, тебя привлекает этот безумный и совершенно никчёмный, на мой взгляд, поэтик с волосами-паклями, и тусклыми глазами. Ты же совсем одичал без Димы…
- Ты по нему тоже тоскуешь.
- Ну, Дима - это часть Савинкова, причём неотъемлемая. Их трудно разорвать. Отрываешь одного, кровоточит другой.
Они спустились к пруду, где долго смотрели на водную гладь. Стоял прекрасный августовский вечер. Сияли звёзды, трещали цикады. Было очень хорошо и прохладно. Мысли не оставляли их ни на минуту. Вот она, надвигающаяся старость! Всё, что им было дорого, всё, что они любили, ушло в никуда. Россию они потеряли в зловещем 1917 году. Один за другим умирали бывшие друзья-поэты. В 1921 совсем молодым умер Блок. Не так давно окончил жизненный путь Ходасевич. Старела Тэффи, подруга Зинаиды Николаевны по эмиграции. «Тэффи совсем плоха», - отмечала Гиппиус летом в своём дневнике. Бальмонт сходил с ума. Марина Цветаева уехала с сыном в СССР, не подозревая, что её муж, активный деятель по «выманиванию» эмигрантов на Родину, Сергей Эфрон, арестован. Мережковских не трогали. То ли потому, что они забыли, то ли потому, что Дмитрий Сергеевич заранее договорился с какими-то братьями-масонами. Об этом Зинаиде Николаевне было неизвестно. Но бездействие страшило её. Вчера она штопала Дмитрию пальто, жарила курицу, беседовала с Керенским. Керенский ей нравился. Нравился ещё и тогда, когда они за него выступили с этим «рыцарем без страха и упрёка» - Борисом Савинковым. Савинкова нет, России нет. Осталась Советская власть, и Керенский, который зачем-то уезжал в Пенсильванию. Он стал нервным, жалким, и каким-то ненастоящим. Прошлое давило на него. Настоящее пугало. Надвигалась война. Об этом говорили все. Польша висела на волоске, раздираемая союзниками и врагами.
- Знаешь, а Дима так и остался в Варшаве! - Вдруг сказала Гиппиус, когда они с Дмитрием возвращались домой.
Мережковский сделал вид, что не расслышал её слов. Предательство Димы оставило в нём глубокий след. Зачем он увлёкся этим Савинковым, и записался в этот злополучный «Русский отряд» в 1920 году? Мережковский не мог понять и простить. Повторялась история с Дягилевым. Но исправить было нельзя ничего. Савинкова нет. Дима с радостью остался в Варшаве. Немое страдание исказило лицо поэта. Если бы Савинков ещё оправдал надежды Димы, он бы простил.
Но последний был так увлечён его женой, потом этой бездушной танцовщицей!
- Мне что-то душно. – Вдруг проговорил Мережковский, поправляя воротничок.
- Да? - Поёжилась Гиппиус. - А мне холодновато.
Молчание. На одной из улиц супруги столкнулись со старым знакомым, неким Меньшиковым, который, как призрак возник перед ними. Поговорив на общие темы, он вдруг сказал:
- А вы знаете, что Филосовов умер?
- Дима? - Переспросили муж и жена в один голос.
- Дима. – Эхом отозвался Меньшиков.
- Это конец! - Гиппиус застыла в объятьях супруга. – Конец жизни! Конец целой эпохи! Ах, милый Августин! Всё прошло, прошло….

© Сысуева Ольга, 2008
Дата публикации: 01.01.2008 21:54:26
Просмотров: 2886

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.