Бикини

Илона Муравскене

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 12909 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Моя бабушка курит трубку.
Надавливает табак пальцем, чиркает спичкой, едва слышно бранится, когда она гаснет, зажигает новую.
Набирает полный рот ароматного дыма и, наконец, выдыхает заветное имя.
Ван Ли.
Как ни в чем не бывало, он поворачивается ко мне спиной и, напевая что- то незатейливое, весело готовит рис. Нарезает какие- то особенные пахучие травы, процеживает воду, весело постукивает ножом по разделочной доске.
Его имя появляется лишь на мгновение, а затем просто исчезает, прячется по углам, растворяясь и тая на ходу.
Но я слышу, как он спускается по ступенькам, как хлопает входная дверь. Слышу, как скрипит снег у него под ногами, вижу, как он торопится на последний троллейбус, как покупает в киоске талоны.
- Сегодня ты не побежала следом - бабушка наклоняет голову, смотрит на меня с усмешкой.
- Я все- равно не успеваю его догнать- точно оправдываюсь, развожу руками.
- И он опять забыл свою шляпу - бабушка, покашливая, поднимается с кресла.
- Она же дурацкая какая- то.
Старая шляпа Ван Ли с причудливыми перьями. Та самая, которую он забывает каждый вечер. Фетровая шляпа с потертыми краями, украшенная ручной вышивкой и иероглифами.
Отыскиваю ее в прихожей и бросаю на диван.
Ван Ли оборачивается.
Я вижу, как он подмигивает мне.
- Сюрреализм, правда? – не то спрашивает, не то утверждает.
- Наверное - кажется, соглашаюсь.
Пожимаю плечами, наливаю себе кофе и … просыпаюсь.

Потому что где- то позади меня звенит город. Заботливо дышит в самое ухо, щекочет щеку и шелестит страницами « Voque“.
- Всего лишь утро, Со- подбадриваю себя. – Только утро! Самое обычное утро!
Но каждый раз я собираю его по крупинке, по чуть- чуть, чтобы получалось только хрупкое и неожиданное.
Не наше.
Как « Pink floуd» в больших старомодных наушниках.
Как где- то на небе.
На самой верхушке, выше солнца, выше звезд и Бога. Чтобы взмахнув крыльями, сигануть вниз- стремительно, почти мгновенно- разбиваясь о воздух.
- И ты никогда не боялась, что парашют не раскроется!- Ты хохочешь в раскрытое окно. – Ты же не Ангел.
- Обязательно бояться?
Покажусь серьезной и даже нахлобучу старую шляпу.
- Уже можно смеяться?
- Лишь бы не плакать. Удивительно - отыщешь бабушкину трубку, насыплешь табак.
- Не сглупи хотя бы сейчас, ладно?
- Это же лошадиная доза, Со! Я выдержу.

Как и все написанное о смерти.
- Ты же хотела написать триптих- Ван Ли оглядывает похоронный зал.
Молча, не отпуская руки ( я чувствую, как он дышит), по колено в воде ( всемирный потоп), упирается спиной ( холодный пот под свитером), не вздрогнув, когда забилась в причитаниях ( в кровь губы, размазываю по щекам).
- Ну что же ты, маленькая? Ну что же ты, девочка?
А может быть, ему не надо было умирать.
Я обнимаю за плечи его мать.
Не плачет.
Выплакала глаза.
Смотрит и не видит, шарит рукой перед собой, нащупывает мою руку.
- Но ты хотела о смерти, Со! – Ван Ли наклоняется к уху. – Бери, пробуй! Пикантно!

Ведь я всегда умела проваливаться в сон.
Как в пропасть.
Потому что утро начиналось с пустоты. Как со свежей царапины. Как с бессонной подушки на не смятой постели.
Только с пустоты, с эха, с гула в пустых комнатах.
- Это обычное утро, Со!
И вот- вот зазвенит будильник, а потом постучит Ван Ли. Одетый по походному, с удочками и рюкзаком за спиной.
- И на кой тебе сдалась Дания, Соната?- прокричит с порога. - Вот на кой?
- Я люблю ездить - пожму плечами. – И почему бы и нет?
- А я думал тебя на рыбалку пригласить - добавит совсем тихо. – Ты б поехала?
Даже не закурит, а просто присядет на краешек табуретки.
- Если у человека что- то не так, ему не обязательно тащиться к черту на кулички.
- А я не тащусь, я еду. Лечу – застегиваю куртку, оглядываю комнату. – Поливай цветы, ладно?
Щурюсь, как от яркого солнца.
Зажмуриваюсь- раз, два, три- разноцветные точки прыгают перед глазами.
Бабушка опять закурила трубку.
Колечки дыма бесцельно оседают на столешницу.
- Тебя там совесть заест- Ван Ли улыбается. – Это как пить дать.
И Совесть доверчиво прижимается к плечу. У нее удивительные зеленые глаза. Мои.
Она даже кашляет, прикрываясь наманикюренной ладошкой.
- А тебе было когда- нибудь горько, Ли? – сажусь перед ним на корточки, стягиваю с головы шляпу.
- Горько? – зачем- то он смотрит мимо.
Как будто в эту самую пустоту, куда- то поверх головы, на часы или отрывной календарь.
- Горько, что хотелось завыть волком, понимаешь? Горько потому, что некуда идти. И больно, потому что не к кому.
Он проводит рукой по волосам, почти незаметно, как будто смахивает невидимую пылинку.
- Я знаю, Со. Ведь я, как ты.

И я зачем- то читаю Ваши письма. Письма о Вас и о себе. И о том, чего не было, но уже состоялось когда- то, до нас. В прошлом или настоящем. Вчера или сегодня. Потому что просто важно ощущать вашу руку в своей. Просто чувствовать Вас плечом. Сидеть спина к спине, не видя глаз.
- А хотите, я Вас повезу летом на море? Всего лишь на несколько дней. И мы будем бродить босиком по песку и пить кофе в уличных кафе. И рано утром я обязательно поймаю золотую рыбку. И загадаю море желаний. Верите?

Как лекарство от боли.
- Всеобщая беда, соображаешь?
Кажется, кто- то разрисовал тебя жуткой красной краской: с головы до ног. Но ты не жалуешься и даже не замечаешь. Стоишь в луже кровавой жидкости и смеешься:
- Все не так просто, Со! Все с самого начала было не так.
- А как? Как должно было быть?

« Все, кому хоть раз в жизни "разбили"сердце, присоединяйтесь! ».
Даже нажимаю на разбитое сердце в уголке сайта.
На авось.
Или уверенно?

- Ищешь тему для разговора? – Ван Ли хмыкает из угла комнаты. – Битые сердца не склеить.
- Зануда- не оборачиваюсь.
- Всего лишь плод твоего воображения - шаркает ногой и кланяется.
- Видимо, самого неудачного воображения – бросаю зло. – Сегодня тебя не звали.
- Впрочем, как всегда. Это не новость.

Шестипалое Уродство бродит по краю крыши. Длинный нос утыкается прямо в носки чешек, но Уродство делает еще один шаг. Тянется к пожарной лестнице, что- то шепчет, едва разлепив ярко накрашенные губы.

«Человеческой личности принадлежит отрицательная безусловность. Она не хочет и не может удовлетвориться никаким условным ограниченным содержанием. Она убеждена, что может достигнуть и положительной безусловности, а также полноты бытия. Аминь»
Курсор устало останавливается на последнем слове.
Вот и утро.

- Сколько времени, Со! – Ван Ли открывает окно.
Солнце врывается в комнаты и расползается по ковру большим желтым пятном.
- Десять.
- Я опять проспал рассвет. Это плохо сказывается на моей нервной системе. Пора искать теплые края.
Розовые фламинго на его халате хлопают крыльями. Я вижу, как они вытягивают шеи и переминаются с ноги на ногу.
- Бросаешь?
- Я только подумал.
- Значит, правда.

Ведь это просто знак « Ren» . Знак доброжелательности, милосердия и доброты
Потому что обреченность- это как утреннее « здравствуй!».
- Веришь? Я никогда не скажу о тебе плохо.

Потому что не смогу и потому что не ты, а я умру на рассвете.
А ты так и останешься лежать – и никто не обернется, чтобы бросить в твою могилу горсть земли.
- Веришь?
Боль не услышать, только подождать, пока она разольется по всему телу. Распределиться, разложит вещи, вытащит из шкафа чистое белье. Встанет под душ и включит воду.
- Веришь?
Я просто отступлю перед ее напором, растекусь белой лентой по дальней дороге, расположусь где- то в уголке, в каморке, заварю себе кофе, и никто не услышит. Даже не рассмотрит в темноте. До утра, пока не умру.
- Веришь?
Прислонишься ко мне спиной, прижмешься.
- Что ты говоришь, Со?
- Неужели ты не догадывался, что в рукаве у меня туз.
- Банально.
- А как надо?
- Надо, чтобы туз был другой масти, понимаешь?

И я подожду до полуночи.
Не до рассвета.
На рассвете умирают, а в полночь собирают все обстоятельства.
Отыскивают коробки со старыми письмами, роются в архивах « Skype“, мотивируют выбор.
Отталкиваются от дна, подбирают осколки, но уже не пытаются склеить и расставить по полочкам. Носят воду в хрустальных вазах и даже плачут. Как всегда размазывают тушь по лицу, а помаду по щекам. Черно- красное Уродство.
Потому что неважно.
И торопятся, боясь не успеть до рассвета, отключают телефоны и диктофон.
Не надо, чтобы кто- то слышал, как будет больно.
И горько?

Наверное, мне не надо было писать Вам.
Отвечать.
И каждое утро проверять почтовый ящик.
Как же много мне надо было сказать Вам. Или прошептать, чтоб не услышали, не заглянули из- за плеча.
А может быть, даже не говорить, а просто сидеть молча. До этого самого рассвета. До первого луча, до звонка будильника.
Просто молчать.
И смотреть в глаза.
И не видеть, а только чувствовать. Помнить.
Знать Ваши руки на голом плече, когда халат, сгорбившись, падает на стул еще в комнате, а фламинго, сорвавшись с ткани, поднимаются и кружат где- то под потолком.
- Вы хотите?
Я ведь умею быть рядом и рассказывать сказки. Совсем как Шахерезада. Тысячу и одну ночь. Наизусть…на крыше. Когда город звенит по всему телу. И когда все спят.
Ведь каждый рассвет я встречу уже без Вас.
Потому что знаю.
Я знаю, как дрожат пальцы в Вашей руке, знаю, как я, закусив нижнюю губу, рванусь навстречу, распахиваясь, уже не прячась и не стыдясь. Как простонав что- то, вплетусь, как лента в косы, сожмусь, чтобы хоть частичка осталась, остыну, не разжимая рук, и почувствую, как все еще дрожат пальцы.

И Ван Ли хлопнет входной дверью.
- Кому это надо, Со? Никому ведь. Он напишет свой роман и выбросит тебя из головы.
- Я знаю.
Проснусь, потягиваясь.
Усядусь в постели.
Розовые фламинго на халате вытянут шеи и захлопают крыльями.
- Ведь это совсем не то утро, Со! Еще не то утро!

Совсем другое. Очередное и не мое.
Как тысячи других.
- И ты больше не вернешься!
Ван Ли оборачивается .
- Ты же сама хотела.
Не вернешься ни в ночь, ни в день. Оставишь капли дождя на подоконнике. Уйдешь без пальто и шляпы. А я опять не побегу следом.
- Но ты все равно не скажешь обо мне плохо.

Теперь можно.
Чтобы закружилась голова и отыскались старые письма.

Потому что я умею выдумывать Вас.
Каждую ночь вырисовывать штрих. Слышать, как ветер хлопает створками окон.
Ждать, не напоминая.
Обещать, что вернусь.
Ведь возвращаться всегда важно, чтобы опомниться.
И я покажу Вам город.
Мой.
С моими домами и улицами. С моим небом, в которое упираются шпили храмов.
С кофе, в которое я добавляю корицу и ванилин.
С безе в миниатюрных вазочках.
И солнцем в окна.
С горстью снежного серебра, тающего на ладони.
- Хотите?

- Во- первых, он тебя старше- Ван Ли загибает пальцы. – Во- вторых, старше на много. В- третьих, он годится тебе в отцы.
- И? – поднимаю голову.
- Это не имеет смысла .
- Наверное, в прошлой жизни ты был занудой?
- Скорее всего, идиотом. Потому что напросился к тебе в козлы отпущения.
- Не драматизируй.

Где появляются глаза и руки, там исчезают Боги.
Материализм дерева. Его сокровенная сущность.
Без прикрас, неизменная и неизмененная. Потому что достаточно раскрыть его, чтобы оно задышало и стало теплым.
Как ладонь.

Потому что в запасе будет еще несколько дней или ночей.
И снег проскрипит под ногами, а последний троллейбус остановится на кольце.
И я могла бы попросить тебя остаться.
На минуту.
На один неслышный шаг по лестнице, когда я просто выйду проводить тебя, кутаясь в шерстяной платок.
- Не уходи!

Ведь завтра испуганные фламинго разлетятся в разные стороны. Вслед за Ван Ли.
В открытое окно. На серебро уже тающего снега.
И вечером бабушка опять найдет свою трубку. Надавит табак пальцем и чиркнет спичкой….

© Илона Муравскене, 2010
Дата публикации: 30.12.2010 22:54:25
Просмотров: 2936

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.