Гена Янев.

Никита Янев

Форма: Очерк
Жанр: Публицистика
Объём: 15766 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Потом ещё хуже. Неудобно, что ты есть, потому что ты это не ты, а они, которые не знают, что ты про них всё знаешь.
Так это и делается, как сериалы с девочками, мальчиками и ойкуменой. А ты, такой, как музыка, себе разрешаешь опускаться до чернухи.
И подниматься до полной отстранённости, как неизбывное чувство вины и неподвижная точка, чтобы сериал получился тем более подробный.

1.

В начале века – основополагающая форма, по крайней мере, на век. Гоголь, Чехов, Гена Янев – всё малороссы. У Гоголя – Божественная комедия Данте, с Достоевским и Толстым: ад, чистилище, рай.

У Чехова – драма, Треплёв видит главное, но побиваем мелочами, Тригорин договорился с деталями, но побиваем целым, а кто видит всё? Новый герой драмы – зритель.

У Гены Янева – Гена Янев, портал, личное начало. До конца света ты – часть жизни, после конца света жизнь – часть тебя.

2.

В чём аффект фрика? Не схотел любить всех, тогда хотя бы чтобы тебя все любили, как приму класса. Не смог заставить любить всех, тогда хотя бы чтобы все боялись, как КГБ СССР.

Не смог заставить бояться, не хватило ресурсов, все изверились, как бомжи, тогда хотя бы чтобы испытывали стыд, что повелись на простую разводку, что все – фрики.

3.

Таким образом, все страсти: тщеславие – самолюбие, малодушие – мужество, подвиг – преступление – отмычки главного ключа.

Вместо тебя – все, все у тебя на ладони, и ты тоже, ты всех видишь, а тебя никто. И ты, как портал, можешь рассказать им, как судьба, квантовое поле и книга.

Если они, конечно, не затроллят, луё-моё, по-русски не понимаю, чисто нечитатель, чтобы не нарваться, как пиво на футболе и целочка на воздушном шаре.

А потом будут мстить всем, что это заговор 300.

4.

Что, что рассказать? Да всё. Берём форму Гоголя, про ад, чистилище, рай, пантократора и надрочку.

Берём форму Чехова, что за ним следит всё время абсолютный зритель, как за главным героем.

Берём форму Гены Янева, что он профукает и потщится, но дело вообще не в этом. Что он выработал чакру свадхистана, как Липунюшка в кармане у девочки на зоне.

Пока все в глаза плевались, распни, распни, за то, что за всех заступился с их лакейщиной по факту: никто никого не любит, не жалеет, ничего ничего не значит, ничего никогда не было, не есть и не будет на постапокалиптике в поле от Франции до Канады с тоской в животе, как ключ активации мяса в портал.

И такой везде ходит, как Иисус в Кане Галилейстей и повесть. А все такие, что они ничего не чувствуют и что они всё чувствуют, как любовники и прана.

5.

Я могу потщиться только в поле воды, хоть живой водой я стану, хоть мёртвой. Если бидон дырявый и не держит ни крошки, никакие ответы на вопросы не помогут.

Поэтому так унизительно и безответно, они пишут, я не отвечаю: армейские и институтские друзья в сообществах, тролли и юзеры в комментах.

Потому что унижение – главный подвиг. Потому что, как лузер, как на донышке крошка, полная безответность – первый толчок к просветленью, как папа, мама и ребёнок.

Можно построить мелодраму. Но мелодрама работает в сюжете, но не работает потом. Поэтому в новой форме: реалити-шоу – не когда понты перед киноаппаратом.

А когда 25 часов в сутки, поссать некогда: экшены, стрелялки, франшиза, космоопера, арт-хауз, постапокалиптика, киберпанк, как телепатия, телекинез, телепортация.

Как астрал входит в реал и становится виртуал, и такой, как Гена Янев, что он – не главный, что он – главный, что главного – нет, что всё – главное.

Как гопник, мажор, фрик, аватар, по периодам жизни, в 12, 24, 36, 48, как детство, зрелость, старость, загробность, как война, ненависть, несчастье, счастье.

Такой, как Гена Янев, телепат, телекин, телепорт, мизантроп, социопат, аутист, больная совесть, припадочная память, без нервов, неинтересный, пожилой, морщинистый, без зуба.

Держит ладонь, как личное начало, на ладони та и эта стороны света и частная жизнь человека. А все такие: та тю.

Что они не знают, что они точно такие, как легенда о великом инквизиторе про широкие и узкие врата, как Фёдор Михайлович Достоевский, как Родион Романович Раскольников аналогичный, тварь ли я дрожащая или право имею, как забвение и возмездие.

6.

Поэтому было важно уже не доказывать кому-то что-то, как подвиг и мелодрама, а просто держать перед глазами, как пульт управления полётов и схима.

Выруленную на вираже истории историю: сегодня на Патриарших будет интересная история, чисто историк, филолог, режиссёр, метагалактика номер 100000007 с трупами и тоской.

Как тот, кто докоснулся до Бога, как любовники в любовной сцене, все друг друга истрогали, на фиг, пресекновенье всякого докосанья, чтобы тем ярче докоснуться и помнить восторг касанья всё время. То бишь без времени.

7.

Вообще-то это просто Вера Верная с острова Большой Советский в Северном Ледовитом океане привет передала, шаман, мэр.

Когда ехала на лисапете утром на рыбалку позвонила на мобильный, а мы спали, осенние каникулы.

Когда ехала с рыбалки вечером позвонила второй раз, под хмельком. На озёрах на костровище всегда пустая чекушка чисто обрядно про посвященье, наряд сдал, наряд принял, как дедушка советской армии и устав гарнизонной службы.

8.

Что Гена Янев приснился, весь такой из себя просветлённый, как схима. А Гена Янев реальный писать бросил, что ну его на фиг, потому что они только кино смотрят и в глаза плюются.

Как истерил Писатель в «Сталкере»: они только жрут, меня сожрут, начнут жрать другого. И Гена Янев в синхроне сразу мобилизовался, раз это хотя бы кому-то надо, как ключ активации мяса в портал.

А это была просто весточка с того света на этот и обратно, что Веры Верной приснилось, что Гена Янев весь такой белый, аж светится, как глина.

Что Гена Янев писать бросил, нельзя, ты что, астрал входит в реал и становится виртуал. А если бросил, то сразу летит сообщенье: ты что обосрался?

Но в мягкой форме: ах, какой ты железный, как десантник. Как Майка Пупкова в детском садике: ах, как вкусно у вас готовят, у нас никто так не умеет. А сама просто жрать не будет.

Гена Янев-2.

Я не верю, вот в чём дело, вот с чем надо работать. Если в вас была эта дешёвка, значит, эта дешёвка в вас есть, и многие другие, и довод, сам такой, здесь не подходит, что 2 дешёвки вместо одной. Не лечит, не спасает, ведь должно быть не одной.

Так вот, чтобы не было ни одной дешёвки, должно быть как можно больше дешёвок в юности и детстве, а потом ты от них сбегаешь, в зрелости и старости, но они в тебе отпечатлелись, как образ.

Надо пояснить, что такое дешёвка, как в трактате. Дешёвка, в конечном счёте – фрик. Неспособность любить, холодность, косность, порождают потребность быть любимым, как у девочки в пубертатный период, примы класса.

Неспособность всем потрафить, как элитная проститутка, порождает страх одиночества, как у резидента Жутина. Тщеславие-честолюбие – единственное спасенье, что тебя все уважают, аж дым со сраки, как закрытое сообщество в Фейсбуке.

Следующая серия: то ли мания величия, то ли комплекс неполноценности, как у подростка. Вина, возмездье, неспособность вместиться в отраженье в разбитом зеркале троллей, как держава, у которой всё было: святые, апокалипсис.

Стала кусками поля с тролленными нефтедолларами, и дальше, на поцелуй выходим, как в голливудской мелодраме, спасенье жизни в сюжете и спасенье в чуде – одно и то же.

Не то чтобы все дешёвки убиваются куда-то. Куда вы денете изначальную чернуху, сексменшинства, импланты, рабство, органы. Просто на постапокалиптике сюжет спасенья равен спасенью, как новый ренессанс.

Мы все – ближайшие родственники, как квантовое поле, так что суициды и инцесты неизбежны, и отсюда полное спасенье, как полное прощенье.

Полное, не потому что ни разу не вспомнишь, или что жирное, а потому что поступок это не один поступок, а один поступок в мгновенье, т. е. 100000007 мгновений, т. е. 100000007 поступков, т. е. судьба.

И если ты один раз победишь, ты потом, как наширянный, будешь ходить везде, где здесь эта женщина раздетая живёт, а то засохнешь.

Просто надо уходить всё время, как кленовый вертолётик на асфальте. И тогда расширяешь эту дырку, как прореха на теле человечества и писатель.

Иллюзии множатся, конечно, как осколки. Зато в неё сыплются золотые зёрна, как в закрома родины умолот, как рыбы в сеть. Эта дырка - в животе, в груди, в темечке? Чакра муладхара? Чакра анахата? Чакра свадхистана? Или поле от Франции до Канады? Вот вопросы по сути.

Третий глаз, короче, который везде летает, как Липунюшка в кармане у девочки на зоне, и смотрит: не, этот ещё не готов к недешёвке. А этот наоборот, как листочек, весь аж трясётся от судьбы.

А все: новое искусство, нон-фикшн, реалити-шоу. Да ну, на фиг, это всегда было, хоть до нашей эры, хоть после нашей эры. Идёшь, как десантник по дороге, и примечаешь, где ставить наших на войне, как пулемётные гнёзда.

Потом растягиваете сетку. Все скользят мимо, как мальки. Зато кит не проходит. Как широкие и узкие врата.

И бьётся в вольере, как добыча, как чиж-щегол в ловушке на балконе возле парка в чужом родном южном городе Мелитополе в детстве.

Как книжка «Старик и море» на книжном толчке в ельничке, выменянная на «Трёх мушкетёров», про то, что рыба заговорила, как Моби Дик и хэппи-энд, на поцелуй выходим, что можно прорваться сквозь сюжет ловушки, как на зоне.

И будете потом скоко тебе 90 лет после старости, как порнуха и рыбалка, как баба Поля в деревне Бельково, со слезами на подбородке, что всех жалко, как жалко у пчёлки.

Уходить в поднебесье, как макросюжет с Гены Яневым за руку, и стараться разговаривать в книжке, как фильм.

2.

Теперь про революцию и Украину. Мёртвые нападают на живых. Оба заразятся. Это любовь. Ненависть тоже.

Дело в том, что живых убьют. А мёртвые будут делать вид, что живые с успехом. Поэтому нам надо просто не докосаться. И мы заразимся сразу.

Потому что станем холодными, мертвечиной. И чем больше будем делать вид, как Варенуха, тем больше внутри будет кусочек, как лепра.

Что дальше? Дальше Гена Янев. Гена Янев с самого начала этим заразился, от папы и мамы, болгарским ренессансом и русским апокалипсисом, мертвечиной и превосхожденьем.

И дальше там такая постапокалиптика, как ракета с Белкой и Стрелкой. Гены Яневы-2,3,4 на ракете класса земля-воздух, им было уже на что опереться.

Что нужно возвращаться. Это как экстатика после схимы. 25 лет выслуги, схимы, всякие книги. 25 лет экстатики, что будешь всё время делать кино, как Орфеева Эвридика, заведующая столовой.

Тёща, женщина-гора, парка, в бывшем НИИ, а потом аренде. Как поле – сплошная аренда. Лепра арендует тело. Как будете спасать, Гена Янев?

Да не будете ничего спасать, Гены Яневы-2,3,4. Развернёте звездолёты и врежетесь в землю, как Белка и Стрелка.

25 лет экстатики, как загробность, выжжет лепру, как плазмоид. Кто не сгорит, тот замёрзнет, как перевал Дятлова и студенты.

Не знаю, как вы, Гены Яневы-2,3,4, а мне так легче, чисто Гены Яневу, когда знаешь, что делать. Идёшь сквозь соседей с пива и футбола, и любезен, как деревянный.

3.

Они смотрят, дамочки, подростки, другие герои, чё за герой такой: покоцанный, неинтересный, пожилой, без зуба, больная совесть, припадочная память, траченные нервы, аутист, мизантроп, социопат, телепат, телекин, телепорт.

И прилипают, как кит и рыба-прилипала. И бьются в сети, как лепра и плазмоид. Никто никого не спасает. На вере нельзя остановиться, поэтому я им не верю.

В несчастье вера единственное спасенье, как жена после работы. Но потом наступает счастье, 25 лет сплошной экстатики, плазмоид.

И лепра с вымаранными в красное губами и пустыми глазами, как интервенты, бросается к разбитым ракетам.

Но на счастье тоже нельзя остановиться. Увы, мой ангел, Гены Яневы-2,3,4. В счастье единственное спасенье Бог, который как подводная лодка, которая утонула, и десантники, которые заблудились, всё время уходит, как минутка.

Что нам остаётся? Скользить следом, как погоня, Гены Яневы-2,3,4. Но когда мы в саму минутку входим, как плазмоид, это как самоудостоверенье.

Мы думали, что он на том свете, а он на этом свете. Это то, что мы делали, бляха. Тот свет – этот свет, а этого света нет. Мы обескуражены, как Гена Янев.

И кажется, понимать начинаем, Гены Яневы-2,3,4. Что Гены Яневы-2,3,4 в своей эпохе неприятной, больше Гена Янев, чем Гена Янев в книжке.

Пока вы не увидите буквально, как лепра и плазмоид, вы будете скользит мимо, как мальки и аренда.

Гена Янев-3.

1.

С одной стороны, хотелось спрятаться. Плывёшь на острове и гребёшь ведёрком, как новый Декамерон.

С другой стороны, хотелось войти, как вина в героях, как собутыльники, когда отрубается время, как любовь.

Получилось или не получилось? Да вы знаете, может быть и получилось. Просто ещё не финал. Про финал не будем.

Финал в жанре. В жизни всегда наступает потом, и любая патетика не работает, потому что всё сначала.

2.

Поэтому финал - был, просто потом наступило потом про ойкумену, 25 лет и жанр. И это как шанец соединиться с героями подробно, как Бог и счастье.

И эти 2 формы шли в разные стороны, как время: остров, который уплывает, как утопленник, и герои, которых спасает остров, как пенопластовый пояс.

В сериале «Остаться в живых» остров – идеальное место, на котором все, кто умер, не умер, а пошёл дальше.

В сериале «Сплетница» ещё шаг – автор дёргает за нитки не героев, а жизнь, не потому что манипулятор, а чтобы вжиться.

3.

Гены Яневу сложнее: как время, которое двигается в 2 стороны на спирали, к финалу и к началу, захватит всё время.

Быть отвлечённым, как ангел, и вовлечённым, как фрик. В эту воронку затянется всё время. Герои опустят руки без времени на спирали.

Будут стоять и уныло озираться, как путник в пустыне.

4.

Он станет ухаживать, как время, появится образ. Гены Яневы-2,3,4 станут угадывать образ.

Образы будут множиться, как органика и ДНК, как миры на спирали, как мировое древо.

Здесь важно не потеряться, как грибник на рыбалке, а то придётся начинать всё сначала, как карма.

Это совсем новое искусство, к этому искусству ближе вера и Бог, чем война и несчастье.

Лишь поскольку целое вместит части, оно в него вхоже. Все думали наоборот, как Чехов, части целое вместят. И разочаровались, как разбитый графин на асфальте.

5.

Поэтому так было важно перестоять время. Теперь даже Голливуд это знает, как священное дерево и аватар.

На постапокалиптике не легче. Герои равны сюжетам про манипуляции и интриги, что все со всеми спали, и потом не наступило, как забвенье.

Поэтому так было важно перестоять забвенье. Потому что время это всё время и без времени, как целое и части.

Как новый Декамерон, ввиду того, что все мы погибнем, истории про нас важнее нас самих, как истории про них, как ухаживалк.

6.

25 лет, ойкумена, дом в деревне, остров в море, лекции, драма.

Шёл по нитке горизонта, как по полу. Дырка в животе надета на нитку. Дырка в сердце надета на слово. Дырка в темечке надета на неподвижную точку Бога. На самом деле, это одна дырка.

Дырка от бублика. Нечего описывать. Почему же хочется, как графоман? В этом всё дело. Вместо меня работа, и плоские, простые, с животами.

А ты только всхлипываешь, как бабник, и отчаиваешься, как мечтатель, что это за ты, про дырку.

7.

Богу не надо заниматься самопознаньем, что ли? Ну, в смысле, неподвижной точке. Ну, в смысле, дырке. На самом деле, там дело вообще не в этом, а во всхлипываниях, заботе.

Гена Янев когда сидел с маленькой Майкой Пупковой, старался: не надо близко. Рисование, чтение вслух, долгие прогулки, не надо разговаривать, надо молчать.

Зато потом, когда стала большая, только вместо всего разговоры: как должно быть, как получилось, что ты делал.

8.

Потом ещё хуже. Неудобно, что ты есть, потому что ты это не ты, а они, которые не знают, что ты про них всё знаешь.

Так это и делается, как сериалы с девочками, мальчиками и ойкуменой. А ты, такой, как музыка, себе разрешаешь опускаться до чернухи.

И подниматься до полной отстранённости, как неизбывное чувство вины и неподвижная точка, чтобы сериал получился тем более подробный.

Ноябрь 2014.

© Никита Янев, 2015
Дата публикации: 05.01.2015 10:02:47
Просмотров: 2343

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.