Вы ещё не с нами? Зарегистрируйтесь!

Вы наш автор? Представьтесь:

Забыли пароль?



Авторы онлайн:
Владислав Эстрайх



Главная -> Статьи -> Ричард Бротиган — человек, который в этом мире не дома

Ричард Бротиган — человек, который в этом мире не дома

Автор: Фаина Гуревич
Информация о публикации: "Урал" 2001, №6
Раздел: Личности

Расскажите друзьям и подписчикам!


Герой контркультуры, литературный идол 60-х и начала 70-х, последний из битников, мост между Beat Generation и Love Generation, хиппи-романист, поэт, дутая фигура, халиф на час, наследник Марка Твена и Хемингуэя, алкоголик, самоубийца, автор девяти поэтических сборников и одиннадцати романов, среди которых культовый — “Ловля Форели В Америке”, в считанные месяцы разошедшийся миллионными тиражами и до сих пор не сходящий с книжных полок Америки и Европы, — все это о Бротигане, человеке, имя и книги которого практически не известны русскоговорящему читателю.

Ричард Бротиган родился 30 января 1935 года в Такоме, штат Вашингтон. Это был разгар великой депрессии, глубоко отпечатавшейся на судьбах и мировоззрении нескольких поколений американцев. Семья, состоявшая из матери, двух сестер, брата и сменяющих друг друга отчимов, была не просто бедной, а нищей, жила случайными заработками и пособиями, часто переезжала с места на место. О том, что его настоящая фамилия Бротиган, Ричард узнал от матери, только когда пришло время получать аттестат — мать тогда решила, что в документе должно стоять верное имя.

Очень мало известно о детстве и юности Ричарда Бротигана — те, кто его знал, отмечали скрытность во всем, что касалось биографии. Даже дочь, долгое время бывшая самым близким ему человеком, с удивлением вспоминала, что, пересказывая ей эпизоды своего детства, отец никогда не называл родных по именам.

“Моя мать мирилась с моим существованием”, — слова главного героя и рассказчика из написанного в 1979 году романа “И ветер не уносит прочь”. “Я не помню, чтобы мать когда-нибудь обнимала Ричарда или говорила нам, что она нас любит”, — из воспоминаний младшей сестры.

Трудно обвинять замотанных нищетой и беспросветностью людей в том, что у них не хватало сил на любовь к своим детям.

Маленькому мальчику, которому не хватало в жизни любви и игрушек, приходила на помощь могучая сила — воображение. Принимая облик Бодлера, рыбалки в Америке, арбузного сахара, загадочной библиотеки, где хранятся книги, которые никто не прочтет; таинственного старика, живущего у пруда в самодельной хижине, дождя над горами или самой смерти — оно не покидало его до конца жизни.

Он хорошо учился, несмотря на постоянные переезды и меняющиеся школы, рано пристрастился к чтению, часами просиживал в библиотеках, начал сочинять сам и в пятнадцать лет твердо знал, что будет писателем, — выбор, который вызвал у окружающих, мягко говоря, недоумение. При этом характер у юного дарования был далеко не ангельский. Ни один из биографов Бротигана не обошел вниманием эпизод, о котором сам писатель почти никогда не вспоминал. В двадцать лет, поссорившись с подружкой, которой не понравились его стихи, он явился в полицию с требованием немедленно посадить себя за решетку. Арестовывать взбешенного поэта было не за что, но вместо того, чтобы мирно отправиться домой, Ричард перебил камнями окна в полицейском участке. Результатом стало двухмесячное пребывание и курс шоковой терапии в психиатрической лечебнице Портленда — той самой, в которой позже Милош Форман снимал “Полет над гнездом кукушки”.

Вернувшись из лечебницы, Бротиган навсегда покидает Орегон и переселяется в Северную Калифорнию, где тогда жили битники и доцветал “Сан-Францисский Ренессанс”. “Я приехал в Сан-Франциско потому, что хотел жить в Сан-Франциско, — сказал Бротиган в беседе с Брюсом Куком, автором известной книги о бит-движении, в ответ на его вопрос, стремился ли молодой поэт стать одним из битников. — Я лишь краем коснулся битничества и то только тогда, когда оно уже практически умерло. Просто так случилось, что я их немного знал”.

С 1956 по 1972 год жизнь Ричарда Бротигана прочно связана с Северной Калифорнией. Он работал на случайных работах, сочинял стихи, выходившие мизерными тиражами в полукустарных издательствах, — тоненькие книжки своих стихов Бротиган часто раздавал на улицах прохожим; тусовался с хиппи, некоторое время жил в одной из первых хиппи-коммун в местечке под названием Биг Сур. Стихи этого периода вошли потом в сборник “Пилюли vs. Катастрофа в шахте Спрингфилд”. Летом 1961 года, живя с женой и полугодовалой дочерью в кэмпинге штата Айдахо — у ручья, где водится форель, Бротиган за несколько месяцев написал на портативной машинке роман, который принес ему мировую славу, — “Ловля Форели В Америке”.

“Я всегда любил писать стихи, но это требует времени, как долгое ухаживание, которое приведет к счастливому браку, потому что нужно сначала как следует узнать друг друга. Я писал стихи семь лет для того, чтобы научиться составлять слова в предложения, но на самом деле я всегда хотел сочинять романы и понимал, что не смогу этого делать, пока не научусь составлять слова. Поэзия была для меня в то время любовницей, а не женой”, — так он писал позже, в 1971 году.

Вслед за “Ловлей Форели В Америке” были написаны “Генерал армии конфедератов из Большого Сура” в 1963 году, “В арбузном сахаре” — в 64-м и “Аборт: Исторический роман, 1966” — в 66-м. В то же время Бротиган сочиняет рассказы, которые войдут потом в сборник под названием “Месть газона”. Все это писалось в стол, не считая вышедшего в Нью-Йорке в 1964 году и оставшегося незамеченным “Генерала” — публиковать неизвестного автора никто не хотел, но Ричард Бротиган относился к этому спокойно. В романе “Аборт” он описывает библиотеку, куда неудачливые сочинители приносят свои никому не нужные шедевры, чтобы те стояли на полке и никогда никем не были прочитаны, — среди прочих посетителей в библиотеке периодически появляется высокий мужчина с вьющимися светлыми волосами до плеч, в очках и с густыми усами — портрет самого Бротигана. Все изменилось в 1967 году, когда в калифорнийском издательстве “Four Seasons Foundation” был напечатан роман “Ловля Форели В Америке”. Ричард Бротиган проснулся знаменитым.

По миру с шумом и воплями неслись шестидесятые. Размахивали транспарантами с “куриной лапой мира” и длинными волосами, собирали толпы стадионной поэзией и рок-н-роллом, грохотали напалмом во Вьетнаме и танками в Праге. Поколение Любви! Хотим Свободы! Мы не станем ни пушечным мясом, ни фаршем из ваших мясорубок! Венки из полевых цветов на головах, ромашки в дулах автоматов. По Америке и по свету катилась предсказанная Керуаком рюкзачная революция. Хиппи-коммуны, секс-драгз-рок-н-ролл — незаполненной оставалась только литературная ниша, но и она пустовала недолго. Поколение, провозгласившее своим лозунгом “Не верь никому, кто старше тридцати”, назвало своим литературным идолом застенчивого и негромкого тридцатидвухлетнего поэта — Ричарда Бротигана.

Бесполезно пересказывать его книги, и меньше всего хочется называть их романами. Поэтическая проза, антироманы, нероманы, проза, написанная по законам поэзии, — шестилетнее ухаживание за капризной любовницей не могло пройти бесследно. Дело дошло до того, что критики заговорили об особом жанре, предлагая называть его книги “бротиганами”. Слово не прижилось, а сам виновник торжества не особенно вдавался в литературоведческие подробности и продолжал говорить о своих книгах как о романах, не придавая значения терминам. Прозу и стихи Ричарда Бротигана объединяет мягкий марк-твеновский юмор, пристальное внимание к деталям, вывернутая наизнанку логика, особый взгляд на мир, позволивший говорить о присущем только ему “чувстве искажения”, и еще отстраненная и неброская фигура главного героя-рассказчика, альтер-эго автора — “человека, который в этом мире не дома”, — цитата из романа “Аборт”.

Книги расходились миллионными тиражами, переводились на европейские языки, критики, жонглируя посмодернистской терминологией, рассуждали о феномене Бротигана, издатели и книготорговцы говорили о том, что авторитет дутый и что волна популярности неизбежно должна схлынуть, а сам герой контркультуры, кажется, не очень понимал, что с ним произошло. Он продолжал жить в дешевой квартире чуть в стороне от Ван-Несс, по-детски радовался, когда его узнавали на улице, с удивлением доставал из карманов мятые долларовые бумажки, словно не понимая, как они там оказались, в доме кинозвезды, куда его теперь приглашали как новую знаменитость, мог напиться и раскидать по комнате цветы из вазы, объясняя свои действия тем, что ему не хватает слов, чтобы выразить свою позицию в споре, и больше всей земной славы любил свою восьмилетнюю дочь.

Ему не нравилось, когда его называли хиппи-романистом. “Все, что я пишу, — это ответ человека на вопросы двадцатого века”, — говорил он в интервью газете “Bozeman Daily Chronic”. Ответ Ричарда Бротигана двадцатому веку был под стать самому веку и его вопросам — сюрреалистичным, запутанным и не столько разрешающим, сколько порождающим новые вопросы.

Менялось время. Поколение длинноволосых постепенно превращалось в то, для чего они были рождены — в поколение бэби-бумеров, чья могучая энергия призвана не мытьем, так катаньем все-таки приблизить мир к идеалам их молодости, пусть даже для этого приходится изрядно корректировать сами идеалы.

“Я не хочу сочинять ни сына Ловли Форели В Америке, ни внука”, — из разговора с другом. Поэт и писатель Ричард Бротиган тоже менялся, и не его вина в том, что вектор этих перемен не всегда совпадал с направлением ветра.

В 1973 году он покупает небольшое ранчо в штате Монтана, и теперь его жизнь делится между Сан-Франциско и Монтаной, чуть позже, в 1976 году, туда добавляется третья географическая точка — Токио. Несмотря на тяжелые запои, он много пишет: в 1974 году выходит роман-пародия на фильмы ужасов “Чудовище Хоклайна: готический вестерн”, в 1975-м снова пародия, на этот раз на садомазохистские книги типа “Истории О” — “Уиллард и кубок по боулингу: извращенная мистерия”, в 1976 году — первый из двух “японских” романов “Радиоактивные осадки”, в 1977-м — комический детектив “Мечты о Вавилоне: сыскной роман, 1942”. Бротиган снова возвращается к поэзии: в 1970 году, еще в северокалифорнийский период, выходит сборник стихов “Роммель прет в глубь Египта”, в 75-м — “Ртуть грузят вилами” и в 78-м — “30-е июня, 30-е июня”.

Книги неплохо продаются, но критика отзывается о них со все большим пренебрежением. Дело дошло до того, что “Уиллард и кубок по боулингу” был назван худшим романом 1976 года. Этому не было никаких объективных причин, мастерство Бротигана-писателя только росло: ко всему тому, что так ярко проявилось в его первых книгах, добавились еще отточенность стиля, лиричность, композиционные находки и изящно выстроенные сюжеты. Просто менялось время — маятник все дальше уходил от вольных шестидесятых, нарастала волна консерватизма, люди стыдились прежних себя, а вместе с собой и прежних кумиров.

“Когда 60-е кончились, Бротиган оказался тем ребенком, которого выплеснули из корыта вместе с мыльной водой”, — писал в “Bozeman Daily Chronic” писатель и друг Бротигана Томас МакГейн. Сейчас с ним трудно согласиться — и 60-е не пена, и Бротиган не ребенок. В сотый раз повторилась обычная драма: поэт разошелся со временем. Тем хуже для времени.

Обиженный на прессу, Бротиган с 1972 года отказывается от интервью и лекций и сменяет гнев на милость только в 1980-м, после выхода романа “Экспресс Токио — Монтана”, соглашаясь на рекламный тур по стране. После этого он ведет курс писательского мастерства в университете штата Монтана, дает несколько интервью.

В начале 80-х на Ричарда Бротигана ополчилась, кажется, сама судьба: искренний, нежный, пронзительный роман “И ветер не уносит прочь”, замысел которого он вынашивал семнадцать лет, критика встретила разгромными рецензиями; в Японии умерла от рака близкая ему женщина; тяжелый алкоголизм, разрыв с дочерью, причиной которого была обычная отцовская ревность — он не мог примириться с ее ранним по американским меркам браком. Последняя отчаянная книга “Несчастная женщина: путешествие” была закончена в 1983 году, но вышла в свет только в 1995-м во Франции и в 1999-м в Америке. В октябре 1984 года Ричард Бротиган застрелился. Тело было найдено спустя почти две недели в его калифорнийском доме.

“Америка могла бы получше обращаться со своими поэтами”, — эта совсем недавняя цитата взята из интернет-конференции, посвященной Ричарду Бротигану. Книги его вновь на полках магазинов, в журналах хвалебные рецензии — есть многое на свете, друг Горацио.

— Куда делся этот мальчик, мать?
— Не знаю, отец.
— Я нигде его не вижу.
— Наверное, он ушел.
— Может, он пошел домой...
(“Чтобы ветер не смог унести его вдаль”)