Не много солнечного мая?

Марк Котлярский

Форма: Рассказ
Жанр: Антиутопия
Объём: 12103 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

или Четыре сюжета с полувековыми
промежутками во времени

Немного красного вина,
Немного солнечного мая…
О.Мандельштам

Солнечным майским днем двенадцатого 1856 года прославленный российский цензор Александр Васильевич Никитенко – статный мужчина с лохматыми волосами, тронутыми изящной проседью, крупным носом и пронзительными глазами, - ехал к себе на дачу. По дороге то и дело возвращался памятью к встрече, которая произошла ровно пять дней назад, а именно: 5 мая. Он обедал у графа Блудова, и они сообща обсуждали предисловие, написанное Никитенко, к собранию сочинений Василия Андреевича Жуковского.
Однако же следует сказать, что мысли Александра Васильевича в этот день витали в стороне от обеда с Блудовым; сановный мозг сверлили думы об испорченных отношениях с министром народного просвещения.
«Вот новый подарок судьбы! – думал Никитенко. – Единственная моя вина состоит в том доверии, которое я осмеливался питать к его сердцу. Что за напасть? И не гнусно ли все это? И что же, наконец, такое эта жизнь, наполненная сбродом всяких мелочей, борьба с которыми даже не составляет достоинства?»
И эта невеселая мысль потянула за собой другую: Александр Васильевич припомнил, как беседовал на эту тему с князем Вяземским и тот, вязко и умно рассуждая, все склонял его к выяснению причин, повлекших за собой раздор с министром.
- Вот этот сановник, - сказал вдруг, вздохнув, цензор, - пожалуй, и хорошо понимает вещи, но черт ли в этом понимании, когда и из него, как из сухого песку, нельзя сделать никакой формы! Все они таковы – эти правители русских судеб…
…Позже, уже под вечер, после сытного ужина, сдобренного добрым терпким вином и даровавшего душе некое мизерное умиротворение, Никитенко прошел в свой кабинет, сел за стол и, достав из ящика дневник, размашисто вписал:
«На даче. Теперь занимаюсь сочинением о воспитании, которое я, в качестве члена морской комиссии, должен представить великом князю Константину Николаевичу. Дело это замедлилось по причине множества занятий, которыми я был обременен.»
Он поставил точку и решил, что на сегодня записей хватит. Слишком много впечатлений, мысли торопятся, сбиваются, нет возможности сосредоточиться на главном.
«А что же главное? – думал Никитенко, следя причудливое пламя свечи. – Есть ли в нынешней ситуации хоть капля чего-нибудь разумного, потому что ведь и зло может иметь свои разумные основания и своим разумные последствия…»

…Утром 12 мая 1906 года Михаил Кузмин решил навестить Сашу Броскина – удачливого торговца иконами.
Кузмин – невысокого роста мужчина с огромными подведенными глазами – был одет в ярко-красную шелковую косоворотку, на нем были черные бархатные штаны навыпуск и русские лакированные высокие сапоги. На руку был накинут черный суконный казакин, а на голове залихватски красовался суконный картуз. Шел Кузмин, пританцовывая, легкой, эластичной походкой. Губы, словно выкрашенные кармином, змеились в сладостной улыбке.
Ему повезло – его любимый Саша был дома, играл с чужим ребенком на полу. Затем они вышли вместе; Кузмину показалось, что был его наперсник сух и не любезен. Правда, по дороге он согласился зайти в магазин, чтобы спросить адрес знакомого.
Жаркими жадными очами озирал Кузмин своего Сашу, вопрошая, а помнит ли он их умопомрачительные утехи аккурат после Пасхи.
- Нет, - ответствовал Саша, - я многого, простите, не помню.
«Что мне не очень сулит…» - подумал Кузмин. А позже, вечером, когда оттанцевал солнечный день, отплясал закат, записал Кузмин в своем дневнике:
«…А потом было, как прежде: Саша стоял в магазине трезвый, смеялся и шутил, но чего-то недоставало, какой-то червяк глодал мне сердце. Нужно ли давать клятву, правда ли то, что Саша пьяный говорил, или то, о чем он молчит теперь? Я очень расстроен, я ничего не знаю, порою мне кажется, что я не только никого не люблю, но ни в кого и не влюблен. Мне очень тоскливо.»
Кузмин отложил дневник в сторону и посмотрел на себя в большое овальное зеркало, висевшее над письменным столом: его огромные глаза блестели, как звезды, прожигая амальгаму равнодушной зеркальной поверхности.
- Саша, Сашенька, - прошептал Кузмин, - два дня назад ты, наконец, вернулся, загорелый, похудевший, с небольшой несбритой бородою, еще более желанный, чем прежде. Но чем-то ты меня обидел и огорчил. Чем?

…12 мая 1956 года солнце в Переделкино начало припекать к полудню. До того времени Борис Пастернак исправно копался в огороде, полол грядки, осматривал картошку, чистил садовые дорожки. Одет он был по обыкновению в темные холщовые брюки, заправленные в резиновые сапоги, светлую рубашку с закатанными рукавами; какое, право, это вызывало умиление в сердцах и душах тех, кто, подходя к дому поэта, видел как кротко и умело он работает с землей, словно истинно русский крестьянин. Вот за самим домом, правда, не хватало времени навести порядок – там больше росли, ссорясь и милуясь, бурьян да чертополох. Кстати сказать, за дом никто и не заходил, кому интересно, что происходит за кулисами, когда сцена – вот она, украшена и расписана, как искрящийся палехский лубок. И сам бог спустился с небес, чтобы предстать пред простыми смертными с тяпкой в руке.
В одной старой книге, которую когда-то очень давно маленькому Боре читали в детстве, были такие слова:
«УчИтеля спросили: «Кто, как ты думаешь, более велик – богач или мудрец?»
«Мудрец», - ответил тот.
«Но почему тогда мы чаще видим мудрых у дверей богачей, чем богатых у дверей мудрецов?»
Учитель ответил: «Ибо мудрые понимают ценность богатства, но богатые не понимают ценность мудрости…»
Давно это было, и название книги выветрилось, и автор забылся, но все хотелось Борису Пастернаку быть мудрецом, у ворот которого толпились богачи. Или хотя бы мудрецом, чьи слова передавались бы из уст в уста и чьи строки восторженные машинистки перепечатывали бы, как признание в любви.
Сегодня, после работы по домашнему хозяйству, Пастернак решил отписать Зельме Руофф, давней его корреспондентке, которая чуть больше года назад вернулась из заключения. Он сел за стол, вытащил писчую бумагу, немного задумался – и, спустя мгновение, стремительный летящий почерк (казалось, словно птица опустилась на страницу, подрагивая крыльями) стал покрывать пространство белого поля. Уместно было бы процитировать трепетные пушкинские строки – «Слова лились, как будто их рождала Не память рабская, но сердце…» - но: слишком смиренен был тон послания, слишком смачно очерчены контуры маски. Каждую фразу продумывал изощренный ум поэта, выстраивал логистику повествования, памятуя прекрасно, что – в противном случае – строчки нахлынут горлом и убьют; вот почему от шуток с этой подоплекой он отказался наотрез; вот почему столь искусно и разумно плелись слова, плетясь в стороне от строго защищенного сердца.
Борис Пастернак писал Зельме Руофф о своих взаимоотношениях с Райнер Мария Рильке, о том, какую роль в его жизни сыграл этот человек. Казалось, что Пастернак, рассказывая о Рильке, отступил на шаг назад, склонив в почтении голову, и даже не пытается поднять глаза кверху.
«…Он жаловался Цветаевой, что я больше не пишу ему… - писал Пастернка в письме к Руофф, - и что это огорчает и заботит его. А мне не хотелось разменивать и растрачивать желания повидать его (мечтал к нему поехать) в переписке, от которой я нарочно воздерживался. И вдруг он умер…»
- О чем еще спрашивает Зельма Федоровна? – сказал Пастернак вслух. – Ах, да, о моих стихах.
Он вздохнул, отгоняя от себя назойливые мысли, и снова прилежно взялся за письмо:
«Мне кажется, у Вас превратное представление обо мне. Стихи значат гораздо меньше для меня, чем Вы, по-видимому, думаете. Они должны уравновешиваться и идти рядом с большой прозой, им должны сопутствовать новая, требующая точности и все еще не нашедшая ее мысль, собранное, не легко давшееся поведение, трудная жизнь.
Я так и не сделал за все свое существование ничего особенного, а у меня уже есть неизвестная мне мировая судьба за нашими пределами. Она стала докатываться до меня и застает меня врасплох, неподготовленным, с пустыми руками, потому что то единственное, чем бы я мог ей ответить ей, мой роман, не может быть напечатан…»

Вернувшись из Брюсселя утром 12 мая 2006 года, Марк Карми решил в тот же день записать свои разрозненные впечатления от бельгийской столицы. Его оставило равнодушным посещение королевского дворца, где ему удалось побеседовать с каким-то важным сановником из бельгийского правительства, чуть ли не министром народного образования. Министр был важен и плыл, как майский жук, по дорожкам Ботанического сада, примыкавшего к дворцу.
В пабе с названием «Кашляющая вошь» к Марку пытался цепляться игривый мужчина со слегка подкрашенными глазами, а в ночном кафе «Рандеву» его собеседником оказался молодой бельгийский поэт. Он упрямо доказывал, что литература давно уже умерла и стихи никому не нужны, да и носят они преимущественно физиологический характер, являясь результатом отплевывания и отхаркивания.
- Я понял, Марк, понял, - кричал поэт, сдувая пену с пивной кружки, клейменой этикеткой «Хуэ Гарден», - я должен написать роман «Брюссельские кружева»! Синтетический роман, сочетающий прозу и поэзию, публицистику и фееричность газетного факта…
«Брюссельские кружева»… - так начал Марк свои записки. - Это впрямую отражает ощущение от города. Он, и в самом деле, напоминает хитросплетенные кружева, которые, виясь, образуют затейливое кружево улиц, проспектов и скверов...
Как у любого города, у Брюсселя есть свой исторический центр, который
венчает знаменитая «Гранд-плас» - «Большая площадь», или как ее еще
называют, «Кружевная площадь» - небывалой красоты место, замкнутое между квадратом зданий, выстроенных в средние века, с огромной колокольней, зданием ратуши, подсвеченным по вечерам удивительным сочетанием световых гамм. После 11 вечера здесь образуется кружево светомузыки...»
Карми, улыбнувшись, вспомнил, как впервые оказался на «Гранд-плас».
Было тепло, и на площади, не спеша, гулял праздношатающийся народ, кто-то
сидел прямо на мостовой, так как она впитала, вобрала в себя тепло ушедшего дня. Со шпиля на площадь глядел розовощекий ангел, вытянувшись во весь рост своего золотого тела.
Марк и его друзья сидели в одной из таверн и пили знаменитое пиво, которое изготавливается по особому рецепту в одном из бельгийских аббатств (и только там). Все внутри было обито деревом, играла тихая музыка, а в окне, как на полотне экрана, демонстрировали фильм о «Кружевной площади»...
«Уйдя в проулок, мы наткнулись на позолоченный барельеф с задумчивым мужиком, растянувшимся в горизонтальном положении. - Продолжил свои записи Марк. - Это, если я не ошибаюсь, было сделано в честь одного из первых бургомистров Брюсселя.
Существует примета: надо коснуться рукой нескольких частей тела
бургомистра и выбитой на плите надписи, чтобы тебе сопутствовала удача.
Видимо, об этом обычае известно многим, так как «места касаний» блестели, как самоварное золото, в отличие от «неприкасаемых мест», побуревших от времени...
Уже днем я снова побывал на площади, свернул с нее и попал в переулок, где находится скульптурка знаменитого писающего мальчика. В этот день мальчика «одели» в одежду израильского киббуцника - в честь дня Независимости Израиля.
(Киббуцник - это человек, живущий и работающий в киббуце - в израильском «колхозе», если проводить какие-то аналогии. Хотя на самом деле, любой израильский киббуц - по сравнению с истинным колхозом - это просто рай небесный.)
Мальчик стоял, веселый и хмельной, и, глядя на столпившихся у ограды
туристов, писал, не переставая, словно желая напомнить о давней легенде.
Впрочем, предприимчивые феминистки в начале 80-х годов заказали какому-то местному скульптору статуэтку, расположенную неподалеку от шаловливого писуна - и назвали ее «Писающая девочка». Она таится в небольшом переулке, рядом с какой-то не в меру шумной таверной, сидит на корточках и скромно писает, в отличие от мальчика.
Говорят, что где-то неподалеку есть еще и фигурка писающей собаки - так что, набор писающих получился полный. Не хватает, наверное, писающего короля Альберта, который ныне якобы повелевает страной...»

© Марк Котлярский, 2008
Дата публикации: 07.01.2008 18:34:12
Просмотров: 5217

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Отзывы незарегистрированных читателей

Петр [2008-01-11 12:14:33]

Потрясающе интересно!

Ответить