Новое дело

Сергей Еричев

Форма: Рассказ
Жанр: Детектив
Объём: 186740 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Новое дело капитана Мороза - увлекательный рассказ о противостоянии зла добру и восторжесвовании справедливости в борьбе с преступлением.

Еричев Сергей Леонидович
e-mail: ppesl1@ rambler.ru
Женат,закончил ЛИСИ,
Архивист, всего более ста публикаций

Новое дело Криминальная история

Истина не внутри и не вовне нас. Истина – между нами.
Из подслушанного разговора.
В конце июня в квартире дома 42 по Хрустальной улице был обнаружен труп 58 летнего хозяина квартиры. Вскрытие показало: смерть насильственная. Так гласила милицейская сводка. Сухие, короткие строчки, за которыми кроется человеческая смерть. Этот человек еще вчера жил, строил планы на жизнь и совсем не собирался умирать. Но, кто знает, что будет с нами, когда взойдет солнце. Эту восточную мудрость любил повторять наш, безвременно ушедший, герой.
Василий Николаевич Ребышев был человеком выдержанным и уравновешенным. Во всякого рода сомнительных историях замечен не был. Под судом и следствием не состоял. Алкоголем не злоупотреблял. Почти двадцать лет проработал в лаборатории дистанционной связи в одном из территориальных управлений связи. Неплохой радиоинженер, хорошо разбиравшийся в вопросах техники связи, считался «своим парнем» в коллективе, т.к. был человеком не вредным и не злопамятным. Настораживало в нем то, что был он чрезмерно скрытен, когда речь заходила о его личной жизни, и, что очень удивило следователя, человеком холостым. Выходец из Латвии, он сумел каким-то образом устроиться в Ленинграде, попав после института в престижное при советах учреждение. В молодости был женат, но, прожив в браке восемь лет, развелся. Детей нет. До пенсии ему оставалось доработать чуть больше года. Вы спросите меня, почему я так много внимания уделяю человеку, которого уже нет в живых, то есть покойнику. Василий Николаевич не был моим другом, но мы были с ним добрыми приятелями в течение многих лет. И мне просто хочется сказать о нем несколько добрых слов. Если говорить о внешности, то следует отметить, что Ребышев был представительным мужчиной высокого роста, и совсем не хлипкого телосложения. Хотя и не был красавцем в нашем обычном представлении. Пепельного цвета волосы прекрасно сохранились, только слегка потеряли свой лоск, да и лоскуты седых волос не украшали. Не курил. Таким, по оперативным данным, предстал перед сотрудниками отдела по борьбе с бандитизмом образ убитого. Никаких связей с криминальными элементами на первый взгляд у Ребышева не прослеживалось.
Это-то и настораживало следствие. Ведь не будут же, в самом деле, убивать человека просто так, только потому, что он живет один в собственной квартире. Хотя в наше-то время… Кто может поручиться за вас, если вы одиноки, и пребываете в собственной, отдельной однокомнатной квартире?
Евгений Свисталев, двадцатичетырехлетний «мыслитель» (по меткому прозвищу одного из оперативников) попал в поле зрения следствия не случайно. Свисталев жил в квартире, расположенной этажом выше, как раз над квартирой убитого. Два года назад, демобилизовавшись из армии, поступил, было в Петербургскую Лесотехническую Академию. Только учиться ему не пришлось. Оставшись один после смерти матери, Евгений занялся квартирным бизнесом, устроившись агентом по недвижимости в одну из преуспевающих фирм. Повсюду шла перестройка. Начатая, как шумная рекламная кампания, под лозунгом «Больше социализма», она несла с собою, по сути, революционные изменения в обществе. Вскоре, от бывших Советов остались одни лишь воспоминания. Евгению нравилась наступившая неразбериха и возможность проявить себя в чем-то совершенно новом, чего раньше не было и в помине. Даже вдруг опустевшие прилавки его не пугали, а лишь вызывали удивление и здоровый интерес к происходящему. Что же будет дальше? Этот вопрос интриговал, вызывая новые, неизведанные чувства. В голове роились самые невероятные мысли, которые побуждали действовать. В симпатиях к коммунистам с их фальшивым социализмом Свисталев замечен не был. Вместе с окружавшей его молодежью, коллегами по работе, он радовался тому, что прогнивший режим трещит вдоль и поперек. Впрочем, иллюзий по отношению к новой власти он также не испытывал. Усвоил мыслитель твердо только одно: новая власть - это власть денег, а, следовательно, их нужно иметь много, очень много. Деньги – кровь общества. Это, во-первых. А во-вторых, Евгений, не без оснований, полагал, что если власть не церемонилась, выбирая пути и средства для достижения своих целей, то ему и подавно церемонии ни к чему. Глядя на разгул страстей, что творился вокруг, на вакханалию свобод, которая понималась однозначно, как вседозволенность, Свисталев часто вспоминал полюбившееся ему высказывание одного из политиков: - Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак.
Работа с людьми пришлась ему по вкусу и, не лишенный от природы практической сметки и определенных способностей и знаний, он стал быстро развивать сеть своих собственных агентов. У Свисталева появились неплохие, по тем временам деньги, новые знакомые и связи. – «Небеса не помогают людям, которые бездействуют», - так говорил Софокл, и так говорил Евгений Свисталев.
* * *
Уполномоченный отдела по борьбе с бандитизмом капитан Мороз всегда очень внимательно относился к построению версии совершенного преступления. Всякое новое дело требовало специального подхода. По опыту Мороз знал, что очень часто лежащая на поверхности и манящая своей привлекательностью ниточка заводит следствие в тупик или, что еще хуже, ведет в никуда. Свисталев вначале показался капитану именно такой ниточкой. Молодой, красивый, энергичный, не обремененный семейными проблемами, Евгений занимался недвижимостью, а процент преступлений в сфере квартирного бизнеса был всегда сверхвысоким. Впрочем, как и процент прибыли, который зависел не только и не столько от таланта предпринимателя и от рыночной конъектуры, сколько от игры случая.
Капитану открыл сам Свисталев - высокий, внутренне собранный и весь какой-то подтянутый молодой человек, с черными и, как показалось Всеволоду Ивановичу, колючими глазами. Когда он смотрел на вас, слегка улыбаясь особой, быть, может, ехидной улыбкой, казалось, что он знает что-то такое, чего вы не знаете и знать вам не положено. Некоторые полагали его человеком заносчивым и высокомерным, другие – молодым и небитым судьбой. Мол, ничего, посмотрим, что с тобой, дружок, дальше будет. Но никто не считал его дураком и рохлей. Таким он, действительно, не был. Перед тем, как нанести этот визит, капитан навел справки. Так вот, Евгений, как оказалось, в своей работе с недвижимостью уделял больше всего внимания однокомнатным квартирам и, прежде всего – квартирам, в которых проживали одинокие хозяева. Капитану также было известно, что хозяин фирмы, где работал Свисталев, дважды подвергался штрафу за неуплату налогов и, что Евгений помогал ему увернуться от налогов.
Квартира Свисталева состояла из двух просторных комнат и удобной кухни, обставленной недавно купленным, шикарным гарнитуром. Именно на кухню провел непрошеного гостя хозяин. Мороз предъявил удостоверение.
- Скажите, Свисталев, - начал капитан, - эта квартира досталась Вам в наследство от матери?
- Да, мы жили в ней вдвоем с матерью. А в чем, собственно дело?
- Ведь Вы занимаетесь недвижимостью, не так ли?
- Да, так, но я исправно плачу свою часть налогов и, поэтому…
- Видите ли, молодой человек, я не из налоговой полиции, – прервал его Всеволод Иванович, – Я из отдела по борьбе с бандитизмом. Скажите, проходило ли по вашему ведомству заявление гражданина Ребышева на продажу, либо обмен квартиры?
- Да, кажется, проходило, неуверенно ответил Евгений после некоторого замешательства,
- А в чем, собственно, дело?
Мысленно капитан отметил, что вопрос этот застал нашего героя врасплох. Свисталев заерзал на своем месте, и весь облик его выражал теперь удивление, смешанное с недоумением.
- Ребышев был застрелен два дня назад в собственной постели. Вы его знали? – спокойно продолжил Всеволод Иванович.
- Ну, допустим, знал. И что из того?
- А из этого следует, что Вы, как знавший убитого, и живущий с ним в одном подъезде, попадаете в круг подозреваемых, и можете, по закону, быть подвергнуты допросу.
Затем, после паузы, Мороз продолжил: - Евгений Максимович, ответьте только на один вопрос. Что Вы делали вечером, после 20.00, 25 мая? Постарайтесь вспомнить.
Свисталев ответил, не раздумывая, словно ждал этого вопроса, и, заранее, был готов дать ответ на него.
- Смотрел телевизор, кажется «9 дней одного года».
- В тот вечер Вы были один, без друзей?
- Да, один, по-моему.
- Скажите, кто может подтвердить Ваши слова о том, что именно в тот вечер, 25 мая, Вы были один в квартире и смотрели телевизор? И не разу за весь вечер не выходили из дома. Кстати, по какому каналу демонстрировался фильм?
- Надо подумать, - был ответ. – наверное, по региональному. А кто может подтвердить? Постойте, постойте. В тот день я встречался с Виктором, с другом. Я был у него в управлении. Он, знаете ли, художник. И мы говорили с ним и о том, что вечером будет идти этот фильм, и, что хорошо бы его посмотреть.
- Да, слабовато, подумал Мороз, а вслух добавил:
- А больше Вы ничего не хотите сказать? Может, были какие-либо звонки в тот вечер, встречи или еще что-то в этом роде?
- Да я разговаривал с ним, с Виктором. По телефону. Кажется, это было около десяти вечера. А что? Что-нибудь не так?
Мороз не любил дурацких ситуаций, особенно, когда в дураках пытались оставить его самого. Не любил он и насмешек в свой адрес. Ни в скрытой, ни в явной форме. Ему оставалось только откланяться. Сказав на прощание, что, скорее всего, они встретятся вновь, он покинул эту неуютную и негостеприимную квартиру.
* * *
Было начало лета с его яркими красками, пленяющими запахами и обилием улыбок на улице, с его контрастами, горячим и одновременно ласковым солнцем, молодою, ярко-зеленою листвою и молодыми, звонкими голосами вокруг. Капитан, щурясь от ярких солнечных лучей, направлялся на встречу с человеком, который мог что-либо рассказать об убитом.
Вероника Николаевна Лапина, экономист из планового отдела того самого управления, в котором до убийства работал Ребышев, была женщиной словоохотливой и веселой. Черноглазая, с кокетливо уложенной кичкой черных волос на затылке, она казалось воплощением доброжелательности и покорности. Было в ней что-то от цыганки – такая же напористость и уверенность в правоте того, что она делала в данную минуту. Вероника, как запросто звали ее все сотрудники, была вездесущей и, поистине, неугомонной. В управлении она со всеми, что называется, на короткой ноге. Зная все последние сплетни, она не стеснялась высказывать собственное мнение, и, при этом, ее никогда не покидало чувство юмора. Кому-то все это, безусловно, нравилась, ну а кто-то, особенно женщины, клеймили ее последними словами.
Разговор с Вероникой Николаевной привел капитана к той единственной мысли, что оригинал оказался, пожалуй, ярче и выразительней того умозрительного образа, который он представил себе под влиянием рассказов сослуживцев Лапиной. После беседы с Вероникой, Всеволод Иванович чувствовал себя так, словно он угодил в трясину, и нет никакой возможности выбраться на сухую почву. То была словесная паутина, в которую облекала свою речь собеседница, не давая сосредоточиться, сбивая с выбранного направления. Но, в конце концов, эта был не допрос, а всего лишь беседа двух доброжелательно настроенных людей, решивших поговорить об одном общем знакомом. Всеволод Иванович узнал-таки из этой беседы кое-что совершенно новое и неожиданное о Ребышеве и о его окружении. Так, в сферу интересов следствия попало еще одно действующее лицо – художник управления - Виктор. Виктор, как явствовало из рассказа Вероники, был общителен, молод, и пользовался славой в меру образованного и неглупого молодого человека без комплексов. Он никогда не отказывал людям в их просьбах, всегда находил со всеми общий язык и общую тему для разговора. Так вот, оказалось, что Ребышев частенько захаживал к нему в течение дня, и они долго о чем-то говорили. О чем – Вероника Николаевна не знала.
* * *
Похороны никогда не несут с собою положительного заряда. В этом смысле похороны всегда негативны. Но в них есть Нечто, что объединяет людей, идущих за гробом. Так размышлял сам с собою капитан Мороз, шагавший среди других провожающих Василия Николаевича в последний путь. Это объединяющее начало, думал Мороз - скорее всего, просто животный страх перед Непознанным. Ведь непознанное Нечто, существует помимо наших желаний. Оно соприкасается с Вечностью, напоминая живущим, что все смертно в этом мире, все имеет свое начало и конец.
- Дрянное Нечто, мир ничтожный, соперник вечного Ничто, стоит, не глядя ни на что. И вред выносит всевозможный … – эта строка поэта почему-то именно сейчас вспомнилась Всеволоду Ивановичу.
Морозу было тяжело вдвойне. Он был на этой печальной церемонии чужим. - Я дома, ты – в гостях, подумай о себе, - пришла в голову чья-то старая эпитафия. Но ему некогда было думать о себе. Ему, в интересах следствия, необходимо было выяснить, кто же входил в круг близких или хороших, если хотите, знакомых убитого. Кроме всего прочего, Всеволод Иванович вообще не любил траура и панихиды. Он чувствовал себя на этих печальных мероприятиях покинутым и забытым всеми мучеником, всегда очень переживая за усопшего человека.
Траурная церемония проходила в одном из малых залов петербургского крематория. Некая дама в очень эффектной черной накидке поверх длиннополого, черного же с белым, костюма, проходя мимо открытого для прощания гроба, прикоснулась губами ко лбу покойного, что-то, быстро прошептав при этом, и, положив рядом с головой усопшего, несколько красных гвоздик. Собственно, как это удалось выяснить следствию, на церемонии из числа близких родственников были только старушка-мать, младшая сестра, и дядя, приехавшие из Риги. Мать Ребышева – маленькая, востроглазая старушка, все время церемонии плакала, не переставая причитать:
- Сынок, как же это так? Господи, прости и помилуй.
Эффектная дама оказалась Светланой Брониславовной Скулме, уроженкой Риги, преподавательницей английского языка в средней школе. Окончив филфак ленинградского университета, куда ей помогли поступить связи ее отца, она вышла замуж, но неудачно. Жила Скулме вдвоем с дочерью в небольшой квартирке, доставшейся Светлане Брониславовне после развода и последующего размена огромной квартиры, принадлежащей ее бывшему мужу. Так вот. После некоторых усилий следственной группе удалось установить, что Ребышев и Скулме очень хорошо знали друг друга и находились, говоря казенным языком, в любовной связи. Дочь - Анжелика Скулме оказалась худосочной и неразговорчивой особой шестнадцати лет от роду. Только что окончила среднюю школу и думала, что ей делать дальше. Капитан отметил, что на церемонии прощания в крематории ее не было. Светлана Брониславовна не отрицала своей связи с Ребышевым. Однако, на вопросы, касавшихся личности убитого, его интересов и возможных мотивов убийства, отвечала уклончиво, говорила, что не знает, не имеет понятия или еще что-нибудь в том же духе. Из сотрудников Василия Николаевича на церемонии кремации присутствовали только четверо сослуживцев из его отдела, заместитель начальника управления по общим вопросам, инженер по общим вопросам из отдела сбыта, и председатель профкома. Конечно же, среди них была Вероника Николаевна, да еще художник – Виктор. Пространных, с эпатажем, речей никто не произносил. Было сказано только о невосполнимой утрате отделом, да и отраслью в целом, превосходного в своем деле специалиста, и о том, что органы разберутся, и преступники обязательно будут изобличены и наказаны. Мысленно Мороз отметил, что искренности в этих выступлениях было мало, и, что произносились они, скорее по обязанности, нежели по внутреннему порыву.
Личность художника привлекала Мороза все больше и больше. Теоретически он также попадал в круг лиц, подозреваемых к причастности к убийству. Капитан заявился к нему прямо на рабочее место. Мастерская располагалась в небольшой узкой комнатке на пятом этаже, рядом с площадкой. Не смотря на тесноту, мастерская всем своим видом звала к работе. Большой, почти в половину ширины комнаты стол, на котором можно было разложить такие же огромные планшеты, и письменный стол с телефонами занимали большую часть помещения. Кроме них у окна размещались кульман, легкий мольберт, небольшой столик по типу чайного со стулом, и далее шкаф с красками и еще несколько стульев. Вероятно, для гостей. Все стояло на своих местах и выглядело довольно симпатично. Ерошкин – такова была фамилия художника - встретил оперативника настороженно, но через несколько минут, разобравшись, что никакой опасности лично для него эта беседа не несет, начал отвечать на вопросы.
- Скажите, Виктор, ведь вы знали Василия Николаевича? Что это был за человек?
- Хороший собеседник, воспитанный человек, добропорядочный христианин. Что я могу еще сказать? Высококлассный специалист. А что конкретно Вас интересует?
- Ребышев заходил к Вам в течение дня. О чем Вы с ним разговаривали?
-Да так, можно сказать, ни о чем. О политике, о философии, о зарплате, начальстве. Ну и так далее. В общем, - об общем, - скаламбурил Виктор.
- О женщинах, например?
- И о них, родимых, в том числе, конечно. Но, Вы знаете, что касается женщин, то Василий Николаевич не жаловал эту тему, в особенности, если разговор затрагивал конкретных лиц.
- Если не трудно, поясните, пожалуйста, что Вы имеете в виду?
- Видите ли, Ребышев никогда не говорил о своих, если так можно выразиться, женщинах и о своих с ними взаимоотношениях и связях. Поэтому разговор мог состояться только о женщинах «вообще», об абстрактной, если хотите, женщине.
- Ну, хорошо. Скажите, имя Светлана Брониславовна Вам ни о чем не говорит? Ребышев не называл его в разговорах с Вами?
- Нет, я слышу это имя впервые. Василий Николаевич был очень осторожным человеком.
- Виктор Сергеевич, Вы не припомните, что Вы делали в субботу, 25-го, после 20 часов вечера?
- отчего же, конечно помню. Весь вечер мы с женой провели у телевизора. Смотрели «Девять с половиной недель» - нашумевший в свое время, не помню уже чей, фильм.
- Не помните, по какому каналу Вы его смотрели?
- По сороковому, если не ошибаюсь.
Капитан, поблагодарив Виктора за беспокойство, откланялся. Предстояло проверить алиби не только художника, но и других подозреваемых. Эта была кропотливая, незаметная и въедливая работа, отнимавшая много времени. Капитан не жаловался. Он любил свою работу, и находил в этом, часто неблагодарном и мало оплачиваемом труде удовольствие. Он, как и любой творческий человек, жаждал увидеть конечный результат каждого очередного дела. Результат, в том смысле, что ему нравилось, как нравится настоящему охотнику, выслеживать, идти по следу, и, наконец, ловить и изобличать преступников, отдавая их в руки правосудия.
Мороз сидел в своем кабинете, когда вошел Максим со срочным донесением. Лейтенант Максим Реутов входил в опер группу капитана Мороза. Был он, по оценке Всеволода Ивановича, одним из самых талантливых сыскарей. Работать с ним было легко, так как, ко всему прочему, был он верным и неподкупным товарищем.
- Ну что там у тебя, - проговорил капитан, протянув руку за листком бумаги.
* * *
Тело девушки лежало на асфальте, прикрытое тонким байковым одеялом. – Это одеяло я видел в комнате, на диване, когда приходил к Светлане Брониславовне, - мысленно отметил капитан. По версии очевидцев, Анжелика Скулме, а это была она, выпала из окна собственной комнаты, завернувшись в одеяло. Осмотр квартиры на пятом этаже, где жили мать с дочерью, дал очень немного. Мать погибшей, узнав в числе прибывших оперативников, капитана, протянула ему клочок бумаги:
- Вот, возьмите, это она написала, прежде чем... Голос ее сорвался на плач, она вновь зарыдала. В записке, написанной еще не утвердившимся почерком, стояла всего одна короткая фраза:
- Я любила его. Прошу винить только меня.
Только через день после похорон, успокоившись и придя в себя, Светлана Брониславовна объяснила Морозу, как это произошло. Разговор проходил в рабочем кабинете капитана.
- Видите ли, Лика росла очень впечатлительной, болезненной девочкой. Ее отец бросил нас, когда она была еще совсем маленькой. Потом …. Потом появился Василий Николаевич. Лика долго не могла привыкнуть к нему, к его неожиданным приходам, к его присутствию. А затем привязалась к нему всей душой.
Наступившая пауза несколько затянулась. Заметно было волнение рассказчицы.
- Выпейте, пожалуйста, - капитан протянул ей стакан воды. – Я Вас внимательно слушаю.
- Это началось года полтора назад. В ней стала просыпаться женщина. И, однажды, я вдруг заметила, что Василий Николаевич смотрит на Лику как-то по-особенному… Как бы это выразиться, ну, не так как может отец. Он смотрел на нее так, как смотрит на женщину мужчина, когда хочет обладать ею. С этого дня все и началось. Зная о моих подозрениях, он стал действовать с удвоенной осторожностью. Тоже мне, папаша Гумберт, объявился. Лика, словно подчинилась завораживающему влиянию взрослого мужчины. Я говорила себе, что покончу с собой, что убью его и себя, но ничего не могла поделать, не могла изменить хода вещей. И когда это случилось, не смогла противостоять порочной связи.
- Вы знаете, - продолжала Светлана Брониславовна, подняв глаза на Всеволода Ивановича, - на самом деле, женщина в этой ситуации, оказывается бессильной что-либо изменить. Это только говорить все мастера: - Я, да я …- махнула рукой, возбуждающаяся от собственного рассказа, собеседница.
- И тогда Вы поделились своим горем, - прервал затянувшуюся паузу Мороз.
- Да, я рассказала обо всем Веронике Николаевне. Думала, она сможет помочь, отвлечет его от нее.
- Откуда Вы знаете Лапину?
- Как-то, несколько лет назад, заходила к Василию Николаевичу на работу. Вероника заглянула в комнату и, увидев меня, дружелюбно улыбнулась. Так мы познакомились. А затем и подружились. Тем более, что у нее тоже дочь – ровесница Лики.
Скулме вновь залилась слезами. Капитан кивнул Реутову. Максим встал, помог подняться плачущей женщине. Затем, встретившись глазами с капитаном, пошел провожать ее к выходу, успокаивая по дороге.
- Кажется мне, что она чего-то не договаривает, - произнес Максим, вернувшись в кабинет.
- Пожалуй, - согласился Мороз, - здесь есть тайна и Скулме не хочет или боится открыть нам ее. Собственно, что мы имеем на сегодняшний день? Одно убийство и одно самоубийство, если верить обстоятельствам. Нам неизвестны мотивы убийства. Если говорить о суициде, то тут картина, более или менее, проясняется. Хотя… Посмертная записка настораживает. Почерковедческая экспертиза подтвердила, что записка была написана младшей Скулме.
- Кто разберет этих женщин, - улыбнулся вдруг Максим,- люблю я женщину, но странную любовью, не победит ее рассудок мой, - как сказал поэт или кто-то еще.
- Ладно, тоже мне, поэт нашелся, - ответил без улыбки Мороз, - подождем несколько дней, время покажет.
Всеволод Иванович не любил, когда подчиненные переходили на фривольный тон разговора во время работы, сбивая, таким образом, с мысли. В этом случае деловой подход к вопросу всегда подменялся легкомысленным взглядом. А легкомыслия Мороз не терпел.
* * *
Капитан оказался прав. По прошествии нескольких дней Скулме вновь предстала перед Всеволодом Ивановичем в его каби¬нете. Беседа, на этот раз, протекала без свидетелей. Капитан, отметив повестку, заметил:
- А Вы сегодня выглядите отдохнувшей и порозовевшей, Светлана Брониславовна.
- Просто мне удалось, наконец-то, выспаться после стольких бессонных ночей, - горько усмехнулась гостья.
- Хорошо, перейдем к делу. Светлана Брониславовна, посмотрите внимательно этот документ. Он Вам ни о чем не говорит? Эта квитанция из ломбарда была найдена в бумажнике покойного Василия Николаевича.
Скулме медленно взяла из рук Мороза бледно-розовую бумагу с едва проступавшими водяными знаками на ней. Лицо женщины, по мере того, как она знакомилась с квитанцией, резко менялось. Наконец, оно стало пунцово-красным, с резко проступившими желваками на скулах. Глаза вспыхнули неприкрытой ненавистью.
- Каков подлец, а? Мерзавец! - злобно воскликнула Скулме.
Капитан даже несколько опешил, не сразу сообразив, к кому относится столь резкое выражение гнева. А когда сообразил, заметил: - Да не волнуйтесь Вы так, Светлана Брониславовна. Расскажите поподробнее обо всей этой истории. Кстати, Вы не знаете, где в настоящее время может находиться орден. Ведь, насколько я понимаю, ему цены нет.
- А ты, мент поганый, откуда про орден знаешь? Небось, тоже захотелось к настоящему богатству приобщиться? Только не видать тебе ордена, как своих ушей.
Капитан ожидал от госпожи Скулме многого, но такой откровенной площадной ругани предвидеть не мог. Все-таки Скулме имела университетский диплом.
- Как… как Вам не стыдно… - начал он, но осекся. Затем продолжил совсем другим тоном:
- Вы знаете, я бы мог прямо сейчас привлечь Вас к административной ответственности за оскорбление должностного лица, так сказать, при исполнении, но делать этого не буду, - проговорил Мороз с расстановкой. Было видно, что он едва сдерживается, - Вы мне нужны, как свидетельница в деле об убийстве.
Перемены, происходившие с лицом свидетельницы, были просто поразительны. Теперь оно, это мягкое, холеное лицо, обрамленное копной светлых, красиво уложенных волос, выражало саму покорность, разгладилось, даже похорошело. От гнева не осталось и следа. А весь ее виноватый облик говорил о том, что она осознает свою вину и готова искупить ее. Несмотря на бальзаковский возраст, Светлана Брониславовна умела подать себя очень эффектно.
- Пантера в овечьей шкуре, - подумал Мороз. А вслух произнес: - Не хватало мне еще Ваших истерик. Скажите, каким образом Ваша семейная реликвия, по сути своей бесценная, отразившая, если хотите, героизм эпохи, могла попасть в ломбард?
- Ничего не могу сказать Вам по этому поводу. Я не знаю. Спросите у того, кто ее туда отнес, - в голосе ее послышались сердитые нотки. - Он меня обманул, - добавила она после паузы. И затем продолжила:
- Он взял у меня этот орден, якобы, на реставрацию камней. На нем были повреждены два бриллианта. И Василий хотел заменить их.
Мороз внимательно слушал откровения Скулме. При упоминании имени Василия Николаевича, голос ее задрожал, на глаза навернулись слезы. Госпожа Скулме промокнула их маленьким изящным платочком, внезапно возникшим у нее в руке. Причем все это, и слезы и платочек, выглядело очень естественно и трогательно.
- Дело в том, что ордена в ломбарде нет, – произнес, как можно спокойнее, Мороз. И затем, продолжил, стараясь не смотреть на Скулме, и, останавливаясь на каждом слове:
– К нам с заявлением обратились официальные представители. Проще говоря, работники ломбарда. По поводу факта исчезновения ордена из кладовой особо ценных вещей. Сдатчику заплатили кругленькую сумму. И теперь директор в панике. Светлана Брониславовна, пожалуйста, расскажите историю ордена и, если можно, подробно опишите его. Этим Вы поможете следствию. И, пожалуйста, успокойтесь. Орден, несомненно, будет найден и возвращен законному владельцу, то есть Вам.
- Как нет! – на лице женщины отразились, попеременно, вначале испуг, затем отчаяние, а потом уже – злость. Она, словно не слышала просьбы капитана, поняв только одно: орден пропал, и найти его будет очень непросто. Тут следует отметить, что Светлана Брониславовна была превосходной актрисой. Впрочем, как и любая женщина. По ее поведению и фразам, по ее реакции на вопросы следователя, невозможно было понять, где она искренна, а где лицемерит и изворачивается. Впрочем, капитан Мороз и не пытался отгадывать ее чувства. Уже хорошо то, что она что-то говорит и о чем-то рассказывает, в общем-то, отвечая на его вопросы. А где правда, где ложь – время покажет. Хотя этого самого времени у Всеволода Ивановича было как всегда в обрез.
* * *
Проверка алиби Евгения Свисталева ничего не дала. Не дала в том смысле, что Свисталев, и в правду, в тот вечер, когда было совершено убийство, смотрел телевизор, что и подтвердила соседка через площадку, которая в тот вечер видела Евгения. Вера, так звали соседку, была словоохотливой и без комплексов, не первой молодости женщиной, с прямыми, аккуратно уложенными на затылке черными волосами. Я бы сказал, женщиной бальзаковского возраста, если б не боялся обидеть этим изощренным словосочетанием простую русскую бабу.
- Конечно, что он там делал в своей квартире в тот вечер, телевизор смотрел, или еще что, я не знаю, - скороговоркой говорила Вера следователю, - но то, что он был дома тогда, это точно.
Факт телефонного разговора также был установлен. В ходе проверки высветилась одна любопытная деталь. Как оказалось, Ребышев действительно заключил с конторой, где служил Свисталев, договор об обмене своей квартиры через продажу. Василий Николаевич хотел получить взамен своей однокомнатной квартиры – двухкомнатную. Причем, с одним обязательным условием. Это условие состояло в том, что по желанию Василия Николаевича, эта новая, если так можно выразиться, квартира должна была располагаться как можно ближе, к той квартире, где проживали госпожа Скулме с дочкой. Но договор, почему-то, не вступил в реальную силу, то есть, он еще не был задействован. Как объяснили в агентстве, Василий Николаевич не успел подготовить для этого все необходимые документы.
Капитан Мороз не был новичком в уголовном розыске. Во всяком новом деле Всеволоду Ивановичу были интересны, прежде всего, люди с их связями, с их, если так можно выразиться, умонастроениями и интересами. Ведь изучая интересы людей и их “мысли по поводу”, можно было, наконец, увидеть и понять побудительные мотивы поступков героев, и, самое главное, попытаться разгадать их следующие шаги.
- Что же, все-таки, произошло в тот вечер у Ребышева? – задавал сам себе вопрос капитан. И не находил ответа.
Экспертиза установила, что выстрел был произведен из пистолета Макарова. Об этом говорили и стреляные гильзы, которые преступник не счел нужным убирать. Само орудие убийство обнаружено не было. Вариант суицида, таким образом, отметался напрочь. Стреляли, где-то, между 21 и 22 часами вечера.
- Хорошенькая история, - размышлял Реутов, – убили человека, и никому дела нет.
* * *
Рассказ Скулме об ордене напоминал, скорее, архивную справку, настолько точно и скрупулезно следовала Светлана Брониславовна историческим фактам и семейной легенде.
- Орден Ушакова II степени был учрежден 3 марта 1944 г. Награждались им офицеры ВМФ «За выдающиеся заслуги в организации, руководстве и обеспечении боевых операций», ну, и т.д., сами понимаете, - усмехнулась Скулме.
- Так вот. Мой дедушка воевал в Кронштадте. Командующим кронштадтским оборонительным районом был в то время Юрий Федорович Ралль. Он приходился дальним родственником великого флотоводца: его прабабушка, по материнской линии, была племянницей Ф.Ф. Ушакова. Так вышло, что в одной из операций по прорыву кольца блокады, особенно отличились торпедоносцы, одним из которых командовал мой дед. Ралль получил тогда орден под №1. Дед также оказался в числе награжденных моряков. За всю войну этим орденом были награждены всего 194 человека. Если первая степень ордена отливалась из платины, то вторая – из чистого золота. Для него были выбраны цвета Андреевского морского флага - белый с голубым. Очень красиво, знаете, ли.
Госпожа Скулме опять надолго замолчала. Казалось, что мысленно она была очень далеко от своего рассказа.
- Вы понимаете, - продолжила она после паузы, - этот орден всегда был украшением нашего дома. Отец относился к нему даже с некоторым трепетом. Так относятся, пожалуй, к какой-нибудь дорогой иконе, либо к подарку любимого человека. Светлана Брониславовна замолчала, с интересом наблюдая за реакцией капитана.
После разговора с госпожой Скулме Всеволод Иванович испытывал очень большое желание выговориться, поделиться с кем-то своими наблюдениями и выводами. Он отправился в следственный отдел, к своему другу.
Николай Богота, будучи классным специалистом, был человеком энергичным и легким на подъем, не смотря на свои сорок с небольшим лет и некоторую склонность к полноте. К Морозу он относился с явной симпатией. Оттенок некоторой покровительности с его стороны не мешал друзьям быть полностью откровенными и открытыми друг для друга, тем более что друзей связывал опыт многолетней совместной работы. Богота был в курсе всех перипетий дела Ребышева, которое обрастало все новыми и новыми подробностями, но так и не сдвинулось с мертвой точки. Кроме того, кто знает, не превратиться ли завтра подозреваемый в подследственного. Поэтому, лучше познакомиться с ним уже сегодня. Хотя бы заочно.
- Ну и как тебе госпожа Скулме? – спросил друга Николай.
- Матерая хищница, со стажем. Сколько невинных душ она загубила, этого мы никогда, наверное, не узнаем. Ее занудство – маска, за которой скрываются лики дьявола. Да, да, именно лики. Потому как, она всякий раз меняет свое обличье. От приторно доброй, даже блаженной, до беззастенчивости грубой, заносчивой и нелицеприятной особы. Только вот душа у нее - черная и светлее не становится.
- Все это эмоции, а их, как тебе известно, к делу не пришьешь.
- Да, пожалуй, ты прав. Но истины, знаешь ли, без эмоций не бывает. Вот ведь какое дело. Об этом, кажется, есть даже у Ленина.
- У Ленина, говоришь? Хм, интересно. Интересно, что ты еще не забыл классиков, так сказать. Впрочем, Владимир Ильич умным был мужиком. Правда, говорил он, насколько я помню, об исканиях истины, а не об истине, как таковой. Ну, да ладно, как говориться, не суть. Что же у нас получается? Понятно, что Ребышев, желая перебраться поближе к своей возлюбленной, решил обменять меньшую квартиру на большую. Вероятно, он хотел съехаться, таким образом, с госпожой Скулме, и, при этом, Анжелике досталась бы квартира матери. Очень распространенный вариант обмена. Только денег для такого обмена у него не было. И вот тут возникла мысль заложить орден. Пропажу ордена госпожа Скулме могла просто не заметить, либо, зная порядочность Василия Николаевича, она вовсе не думала о нем. Поэтому-то последовала та гневная реакция с ее стороны, когда она, увидев квитанцию, поняла, что ее просто обманули.
- Что ж, похоже, на правду, - начал Мороз, - даже очень. Только денег, вырученных за орден, явно не хватало для покупки квартиры. Даже, если предположить, что у Ребышева были некоторые сбережения.
- Правильно. А теперь допустим, что художник был в курсе предполагаемых махинаций Ребышева с орденом. Ведь они много о чем-то говорили, не так ли?
- Так-то оно так. Например, говорили о музыке, а думали о деньгах, - проговорил Всеволод Иванович в задумчивости.
- Ну, что, ж, когда поют деньги – музыка умолкает. Известная поговорка. Итальянская, если не ошибаюсь. Разве не так? – добавил Богота.
- Я знаю другую поговорку: - Без денег сон крепче. И потом давно известно, - продолжил Мороз, - если голова забита мыслями о том, как украсть деньги, то никакая музыка, кроме воровской, до человека не доходит.
- Знаешь, у меня, кажется, появилась идея, - добавил после паузы капитан.
* * *
Виктора Ерошкина пригласили в прокуратуру официально, вызвав его повесткой, как свидетеля. Кабинет, куда вошел Виктор представлял собой обычную железобетонную коробку, окрашенную водоэмульсионной краской, светлого сине-зеленоватого оттенка. Потолок, почему-то, оказался не привычно-белым, но окрашенным в какой-то оттенок светло-желтого цвета. Обставлен кабинет был обычной же конторской мебелью. Отличительной чертой обстановки являлся компьютер, стоящим на отдельном столике. Когда Ерошкин вошел, ему навстречу, с удобного, вращающегося в разные стороны кресла перед компьютером, поднялся следователь – широкоплечий, кряжистый мужчина, лет сорока в строгом темно-синем мундире. Это был Николай Богота.
- Добрый день, проходите, пожалуйста, садитесь, - произнес он, указывая на стул.
- Николай Михайлович, - представился Богота, протягивая руку вошедшему Ерошкину, - начнем работать, - добавил он, усаживаясь в кресло напротив Виктора. Поправив на столе бумаги, и, взглянув на сидящего напротив художника, Богота начал задавать вопросы.
- Скажите, Виктор, Василий Николаевич не рассказывал Вам о скором обмене своей квартиры?
- Нет, впервые слышу об этом. От Вас.
- Посмотрите, пожалуйста, внимательно вот на эту вещь, - проговорил Богота, вытащив из ящика орден Ушакова II степени. - Скажите, когда Вы видели этот орден последний раз?
Художник явно растерялся. То ли потому, что впервые видел такую красоту не в музее, а на письменном столе, или потому, что знал гораздо больше того, о чем собирался рассказать.
- Видите ли, - ответил он, - этот орден я мог видеть в квартире у Василия Николаевича, когда он был еще жив. Как-то, в конце зимы, я заходил к нему, посмотреть, как он живет.
- Уточните, когда это было?
- Пожалуй, это было в марте, то есть уже весной, если по календарю. В конце марта вдруг установилась холодная, ветреная погода. Настроение - никудышное. А тут еще Ребышев со своим орденом. В общем, он милостиво согласился показать мне его. Думаю, его просто интересовала цифра, в рублях, которую можно было выручить за этот орден.
- Ну и что Вы ему ответили? – спросил Николай.
- Сказал, что вещь эта дорогая, коллекционная и, что точную цифру сможет назвать только коллекционер, да и то не всякий. А я, мол, к таковым не отношусь. Вот, собственно, и все.
- А Вы не знаете, что стало с тем орденом после того, как Вы видели его у Василия Николаевича? Он Вам ничего не говорил о своих планах относительно него?
- Нет, не говорил. А что, разве существуют два ордена? Разве, кроме вот этого, есть еще один?
- Видите ли, в данный момент идет следствие, и, по существующему правилу, я Вам пока ничего не могу рассказать. Так как существует тайна следствия. Вы меня понимаете, - добавил Богота, доверительно взглянув на Виктора.
- Но Вы, в свою очередь, поможете нам восстановить истину, если вспомните какие-либо подробности относительно ордена и намеков Ребышева.
- Я не знаю подробностей, - отвечал Виктор, - но Ребышев в то время нуждался в деньгах. Это было заметно, хотя бы, по тому, как он выспрашивал о цене ордена. Возможно, он хотел его продать или заложить. Не знаю. Краем уха слышал от Вероники Николаевны. Вы ведь знаете Лапину? Ну, так вот, она говорила, что у Ребышева возникли какие-то проблемы с квартирой. То ли менять хотел, то ли продавать, не знаю.
- И последний вопрос. Вы не могли бы повторить название художественного фильма, демонстрировавшегося в вечер убийства?
- Фильма? - задумался, вспоминая, Виктор,- Пожалуйста, «Девять с половиной недель».
- Спасибо, на сегодня все. Давайте Вашу повестку.
Капитан Мороз во время допроса художника находился в смежной комнате.
- А зачем тебе понадобился вопрос о кинофильме? - спросил он после ухода Ерошкина.
- Слушай, - вопросом на вопрос ответил Богота, - а ты помнишь, что тебе ответил Свисталев, когда ты спрашивал его о том, что он делал в тот вечер?
- Да. Он смотрел телевизор, кажется «Девять дней одного года», - надо по протоколу посмотреть.
- Уже посмотрел. Действительно, он назвал этот фильм, который, якобы, крутили по 40 каналу. Ты понимаешь?
- Ты хочешь сказать?!
- Вот именно! Свисталев, я думаю, просто забыл, как назывался тот фильм, который он должен был лицезреть по заготовленной версии, и выдал тебе то название, которое смог вспомнить.
- Ну, дела. Только как ты теперь проверишь, была ли эта машинальная ошибка или же он просто не знал, да и не мог знать, что там крутят по 40 каналу? Ты знаешь, у Свисталева должен быть сообщник. Как только я раньше не догадался.
- Да, сообщник у него действительно должен быть. А здорово у тебя это получилось, с орденом. По-моему, художник не заметил подвоха, хотя какое-то сомнение, насчет правдоподобности всего происходящего в нем зародилось.
- Правильно, а это означает только одно: знает он больше, чем говорит. А то, что орден мы взяли из музея, а не из ломбарда, об этом он, пожалуй, не догадался.
* * *
Ни для кого не секрет, что жизнь наша часто складывается из случайностей. Порой с нами происходят вещи совершенно необъяснимые с позиций человека здравомыслящего и твердо стоящего на ногах. Иначе говоря, человека с материалистическими убеждениями. Но и такие люди бывают не защищены от случайностей или от случая, если хотите. Например, одна моя хорошая знакомая встретила своего суженного на кладбище, куда она пришла навестить свою матушку. Так вот, незнакомый ей молодой человек, неизвестно откуда взявшийся, помог ей поправить покосившуюся оградку на могиле матери, и отнести мусор к мусорному контейнеру. Сам он, как потом открылось, также пришел к своим родителям, могила которых находилась рядом с той, где была погребена мать моей знакомой. Этим незатейливым примером я хочу лишь подчеркнуть, что все мы ходим под угрозой, (а может под эгидой?) случая. Внимательный читатель поймет, что следователь уголовного розыска постоянно в своей практике сталкивается со случайностью. Конечно, наиболее просвещенный и дотошный читатель скажет, что все это не случайность, но судьба. Но скажите мне, кто в наше жестокое время возьмет на себя смелость утверждать, что за все те мерзости и преступления, которые творятся вокруг нас в ответе небеса, а не мы с вами. И потом, случайность, и предопределенность – это все-таки разные вещи.
Реутов вошел в кабинет, как всегда без доклада.
- Рассказывай, лейтенант, какие у тебя новости? Что дала проверка? – начал задавать вопросы капитан. Он давно уже ждал сообщений от Максима.
- Товарищ капитан, нашелся сообщник Свисталева.
- Ну!.. И кто же это?
- Дементьев Константин Федорович, он же – матерый рецидивист, вор в законе, по кличке Орех, а ныне – агент по операциям с недвижимостью, официальный сотрудник фирмы «Нева плюс», занимающей на рынке недвижимости одно из ведущих мест в городе.
- Так, так, продолжай. Где же вы его раскопали?
- Очень просто. Исходили мы из соображения, что у Свисталева должен быть сообщник. Установили внешнее наблюдение за Мыслителем и, как выяснилось, совсем не напрасно. Мыслитель сам вывел нас на Ореха. Однако самое интересное было впереди. Ореха задержали в одном из отделений Сбербанка за благовидным занятием. Он пытался получить выигрыш по лотерейному билету.
- И большой выигрыш, если не секрет? – усмехнулся капитан.
- Пятьдесят тысяч рублей.
- Ну, и? Почему же он их не получил?
- Все очень просто. Орех не смог правильно заполнить бумагу, которую ему выдали в сбербанке, тем самым, вызвав подозрение у контролера. Кроме всего прочего, стал спорить, а затем просто кричать, требуя выплаты денег. Походя, оскорбил работника сбербанка, перейдя на воровской жаргон, стал оскорблять охранника сбербанка, который сделал ему замечание. Короче, тот не выдержал, и задержал смутьяна, позвонив оперативному дежурному, который, в свою очередь, позвонил нам.
- Да, дела. Максим, а что с тем телефоном, который я тебе дал для проверки.
- А вот здесь, как раз лежит ключ к разгадке. Номер, который Вы мне дали, это номер конторы, живущей за счет тех самых лотерейных билетов, один из которых оказался в руках Ореха. Я все хотел спросить, товарищ капитан, а откуда взялся этот телефон?
- Погоди, погоди, Максим. Здесь мне самому не все еще ясно. Надо подумать.
- Дело в том, что Дементьев задержан нами для выяснения обстоятельств, и мы будем вынуждены отпустить его на все четыре, если через сутки не предъявим ему обвинения.
- Ни в коем случае! Орех нужен мне, как основной кандидат в обвиняемые по делу об убийстве Ребышева. Можешь посадить его на пятнадцать суток за хулиганский проступок в общественном месте и оскорбление представителя власти, находящегося при исполнении служебных обязанностей. Кроме того, у него должно быть оружие. Я постараюсь добиться санкции на обыск, а ты.… А вы вместе с Боготой попробуйте допросить его на предмет контактов со Свисталевым, которого неизвестно кто прозвал мыслителем, и с художником. И предъявите-ка ему для опознания фотографии Ребышева, Скулме и других участников этой трагедии. Да, вот еще что. Во время допроса обязательно выясните происхождение этого лотерейного билета, историю его приобретения и все привходящие обстоятельства. И еще одно. Попрошу не тянуть время. Его у меня – в обрез.
* * *
Между тем Морозу предстояло проверить показания еще одного свидетеля. На этот раз уже знакомого читателю. А заодно подтвердить некоторые свои предположения о происшедшем. С Вероникой Лапиной Всеволод Иванович встретился в шестом часу вечера, недалеко от ее дома. Вероника возвращалась с работы, и у капитана было всего лишь две или три минуты, чтобы задать ей несколько вопросов.
- Вероника Николаевна, Вы человек очень опытный в сфере общечеловеческих отношений, так сказать. Если честно, то я Вам просто завидую. Завидую Вашему умению вести разговор и Вашему пониманию связей между людьми. Вам бы работать психологом.
- Вы подкараулили меня для того, чтобы сделать мне эти признания, капитан? Уж не хотите ли Вы предложить мне работу в вашем ведомстве?
- Не совсем так. Вернее, совсем не так, - улыбнулся Мороз. Если откровенно, я хочу попросить Вас о помощи. Не могли бы Вы ответить на один, несколько неожиданный вопрос?
- Смотря, на какой вопрос. А, впрочем, спрашивайте, я готова попробовать.
- Вы просто ангел. Скажите, Вероника, как, по-вашему, мог ли Виктор – художник управления – знать Анжелику Скулме?
- По-моему, Всеволод, не знаю Вашего отчества, простите…
- Иванович, - подсказал Мороз.
- Да. Так вот, Всеволод Иванович, Виктор не только знал Скулме младшую, он, по-моему, был в нее просто влюблен. Девчонка же ему взаимностью не отвечала, хотя и не отвергала его ухаживания. Вы ведь знаете, что у нее был роман с Василием Николаевичем?
- Да, знаю.
- Если Вы хотите знать мое мнение, то Светлана Брониславовна, скорее всего, ревновала свою дочь к Ребышеву. А женщина, она очень решительная и, я бы сказала, взбалмошная. Своего шанса не упустит, и своей цели добьется. Впрочем, я Вам ничего не говорила и, вообще, мне некогда тут с Вами лясы точить. Извините.
Вероника кивнула головой, давая понять, что разговор окончен, повернулась, и пошла прочь. Капитан остался наедине со своими мыслями.
- Действительно, - думал Мороз - верно, говорят, что искусство общения – самое дорогое, так как ради общения мы часто готовы отдать последнее. Но, с другой стороны, знание психологии при общении бывает весьма полезным, так как, в иной ситуации, ни за какие деньги мы не получим того, что можем получить через общение.
Когда на следующий день капитан Мороз вновь встретился со Светланой Брониславовной, он поразился тем переменам в ее облике, которые произошли со времени их последней встречи. Скулме за эти несколько дней просто постарела. Она выглядела глубоко несчастной женщиной, и, в отличие от прошлых встреч, капитан поверил этим новым изменениям, происшедшими с его подопечной. Ее осунувшее, подурневшее лицо с большими синими кругами под глазами и резко обозначившимися вдруг морщинами, было уставшим и больным. Именно это определение пришло на ум Морозу в эти несколько секунд, когда они обменивались взглядом при встрече.
- Вы нездоровы, - сказал ей капитан. Я внимательно слушаю Вас, Светлана Брониславовна. Что Вы хотите мне рассказать?
- Да, Вы правы, я нездорова, я – сумасшедшая! – почти выкрикнула Скулме. – Ведь это я убила ее, - добавила она еле слышно. Да, я. И не глядите на меня так. Я пришла рассказать Вам все.
- Пожалуйста, успокойтесь, выпейте воды, - Всеволод Иванович протянул ей стакан и подождал, пока женщина сделала несколько глотков. – Я внимательно выслушаю Вас. Вы ведь хотите рассказать о своей дочери, не так ли?
- Да, это так, - кивнула головой Скулме. В тот роковой вечер я была особенно зла на нее. Я кричала, что это она убила его, что ненавижу ее, говорила разные гадости. А девочка моя – она, как тростиночка, такая незащищенная, такая искренняя.
После паузы, которая, как показалось капитану, длилась вечность, убитая горем женщина продолжала.
- Когда она, завернувшись в одеяло, встала и подошла к окну, словно не замечая меня, я распалилась еще больше. Я стала смеяться над ней, призывая ее выпрыгнуть из окна. Затем она открыла окно и залезла на подоконник. Повернувшись ко мне, она крикнула:
- Мать! Если ты не прекратишь, я выпрыгну.
- Прыгай, все равно из нас двоих кто-то должен уйти, чтобы не мешать другой, - ответила я.
- Ну-ну, продолжайте, и что же произошло дальше?
- Я не знаю. Может быть, она потеряла равновесие, может быть, поскользнулась. Но когда я подняла глаза на окно, девочки моей там не было. Последнее, что я услышала, был короткий сдавленный вскрик. И все. Дальше я помню только отрывками. Какие-то люди, носилки, белые халаты.
- Простите, Светлана Брониславовна, а как же записка?
- Да, записка действительно была. Я нашла ее позже в ее портфеле. Только знаете, я тогда не поверила этой записке. Считала ее продолжением игры. Теперь-то я поняла, как это было серьезно.
- Светлана Брониславовна, скажите, как Вы думаете, Виктор, художник из управления…, у него были серьезные намерения по отношению к Анжелике или нет?
- Виктор? Ах, ну да, конечно, Виктор. Нет, я думаю, что там ничего серьезного не было, да и не могло быть. Хотя…, кто знает? Виктор – человек очень расчетливый и, я бы сказала, пугливый. Он не пара моей девочке.
- Спасибо Вам за Ваш рассказ, Светлана Брониславовна. Я порекомендую Вам хорошего врача, после беседы с ним, станет легче на душе, поверьте. Вам нужен отдых и забота. Вот, возьмите номер телефона.
* * *
Глупые мысли всякому приходят в голову, но умные люди не всегда их высказывают. Этот афоризм чаще других вспоминался Всеволоду Ивановичу. Мороз не помнил, кому приписывалось авторство, но всякий раз, когда после очередного серьезного разговора с подследственным или со свидетелем ему вспоминалось это высказывание, капитану казалось, что это была его собственная мысль. Настолько она ему нравилась. И потом… Я не сделаю открытия, если скажу, что мы часто считаем своим то, что нам очень нравится, и чем мы пользуемся постоянно.
Морозу повезло. Когда он подошел к окошку ломбарда, то очень удивился отсутствию очереди. Ведь об услугах именно этого ломбарда можно было услышать по радио либо прочитать в дешевой газете. В небольшом, узком коридорчике около окошка, за которым виднелось лицо миловидной девушки, не было ни единой души. Начиная разговор с приемщицей, капитан предъявил свое удостоверение, а затем попросил ее ответить на ряд вопросов. Приемщицей оказалась молодая и интересная особа с кокетливой прической светло-каштановых волос. Так вот, эта особа, очень быстро поняла, чего хочет от нее симпатичный, средних лет человек, с приятной улыбкой и таким страшным удостоверением. Эта блондинка со смазливым личиком хорошо помнила историю пропавшего ордена и охотно рассказала капитану подробности того, что произошло в тот день. Оказалось, что вместе с Ребышевым у окошка тогда стоял какой-то парень, который что-то говорил Ребышеву, мешая оформлять сделку. Капитан попросил приемщицу посмотреть несколько фотографий. Девушка уверенно выбрала две из них: фотографию Ребышева и Виктора. Еще она сказала, что этот молодой человек заходил в ломбард в тот день, когда был украден орден, и что, если честно, он ей сразу не понравился. Настоящей удачей было то, что приемщица узнала по фотографии Дементьева, который, по ее словам, приходил в тот день вместе с Виктором, но держался в стороне. Поблагодарив за помощь, Мороз откланялся. И еще долго, пожалуй, всю дорогу до дома, Всеволоду Ивановичу не давали покоя перипетии расследуемой трагедии, ее невымышленные герои. Почему-то, приемщица из ломбарда со своей обворожительно-лукавой улыбкой, также занимала место в цепочке этих героев. Капитан едва не уснул в вагоне метро, и, чуть было, не проехал свою остановку, выскочив из закрывающихся дверей в последнюю секунду.
На следующий день, когда проводился допрос Дементьева, Мороз снова был рядом. Если вы думаете, что допрос подозреваемого дело простое, то вывести вас из этого заблуждения, скорее всего, уже невозможно. На самом деле никогда не знаешь, что в очередной раз выкинет подследственный. Особенно такой, как Орех. На допросах Орех держался вызывающе, стараясь, все время, так или иначе, зацепить следователя. Впрочем, Богота не обижался. Он за свою многолетнюю практику насмотрелся всякого. Вначале, Дементьев все отрицал. Он, мол, никакого ордена не видел, Виктора Ерошкина не знает и, вообще, «Гражданин начальник зря к нему приканался» Весь лоск Агента по недвижимости, которым Орех обзавелся, будучи на воле, вдруг улетучился на допросе. Остались неприкрытая ненависть к представителю власти, да злость на весь белый свет за неудавшийся экспромт с лотерейным билетом. Орех был уверен, что у ментов ничего серьезного против него нет, да и доказать что-либо, по его мнению, было просто невозможно. Однако все оказалось совсем не так.
- Вас видели в ломбарде, когда Вы вместе с Ерошкиным заходили туда, чтобы уточнить план расположения помещений и возможность похищения ордена. Вас с Ерошкиным опознали сразу несколько человек: дежурный при входе, гардеробщица, приемщица из отдела поступлений, еще несколько человек из числа работников ломбарда. Так, что отпираться, как видите, не имеет смысла, - продолжал вести допрос Богота. Дементьев молчал.
- Расскажите лучше, как Вам удалось выкрасть из охраняемой кладовой, сданную Ребышевым вещь.
- Не знаю никакого Ребышева, - буркнул Орех.
- Видите ли, уважаемый, на Вас висит столько подвигов, что хватит на пожизненное заключение. Поэтому в Ваших же интересах начать колоться. Не усугубляйте своего положения. Ну, хорошо, не хотите про орден, расскажите тогда про лотерейный билет. О том, где Вы его взяли, например. Только не надо говорить, что Вы его купили, ибо достоверно известно, что когда эти билеты поступили в продажу, Вы находились еще в местах не столь отдаленных.
- Я нашел его, - последовал ответ.
- Нашел, - усмехнулся Николай, - чудесно! Ты слышишь это? - обратился Богота к Морозу, молчавшего до сих пор в углу кабинета.
Капитан молча встал, и подошел к столу, за которым Богота вел допрос подследственного.
- Вам знакома эта вещь? – спросил он Дементьева, положив перед ним мужское портмоне из темно-коричневой кожи.
- Первый раз вижу, - в ответ пробубнил Орех.
- Ну, так я Вам скажу, что это такое, - продолжил диалог капитан. Это бумажник убитого Вами Ребышева.
От этих слов Орех – этот крепкий, сорокадвухлетний мужчина с большой лысой головой – даже пожелтел лицом, и сразу как-то сник.
- Это ложь, - проговорил он твердо, - такие голословные обвинения без доказательств ничего не стоят.
- Минуту, - капитан взял со стола бумажник Ребышева, открыл его, и, достав из него листок с какой-то записью, протянул его Дементьеву, - узнаете ли Вы эту запись? Она сделана Вашей рукой.
Было видно, как лицо арестованного наливается кровью, на скулах и на шее обозначились желваки, мышцы плеч и рук напряглись.
- Эге, поаккуратнее, - Мороз едва успел выхватить у него из рук злополучный листок, прежде чем, Орех бросился на капитана с кулаками.
* * *
Когда разбуянившегося Дементьева увели в камеру, и капитан, поправив одежду, уселся на освободившийся стул, Богота не выдержал:
- Может, все-таки, посвятишь друга в тайны мадридского двора?
- Да нет никаких тайн. Помнишь, я тебе говорил, что надо проверить один телефон, который мы нашли у Ребышева?
Так вот. Оказалось, что этот номер принадлежит секретарю компании, которая распространяла эти лотерейные билеты. Не надо быть графологом, чтобы увидеть, что номер телефона из бумажника Ребышева, был написан не рукой Василия Николаевича. Кроме номера телефона на этой бумажке были записаны номер и серия того самого лотерейного билета. Мы долго не могли найти автора, так сказать, этой записки. Когда же Реутов доложил об аресте рецидивиста Ореха, да еще плюс к этому, выяснилось, что Дементьев каким-то боком причастен к пропаже ордена, я решил сравнить его почерк с почерком на найденной бумажке. Абсолютная идентичность почерков бросалась в глаза. Экспертиза подтвердила мой вывод. Дальше все просто. Связавшись по указанному телефону с директором компании, мы установили, где и когда продавались билеты этой серии. Затем мы нашли продавщицу этих билетов, и, о чудо! Она опознала по фотографии Ребышева, который купил у нее этот билет.
- Ну, хорошо, только, причем здесь Дементьев?
- Сейчас поймешь. Орех в то время только что освободился и, примерно в то же самое время, он познакомился с Евгением Свисталевым, который и устроил нашего героя агентом по недвижимости в свою контору. Так вот, когда Ребышев обратился к своему нижнему соседу с просьбой помочь обменять квартиру, то Свисталев поручил вести этот обмен своему новому агенту, то есть, Дементьеву. А тот, я полагаю, осматривая квартиру Василия Николаевича, в силу своей воровской натуры, ознакомился также и с бумажником хозяина.
- И ты думаешь, что …
- Да, Орех не стал красть этот лотерейный билет у Ребышева. Тем более, что розыгрыша еще не было, и, следовательно, никто не знал, выигрышный этот билет или нет. Орех просто переписал номер и серию, а также номер телефона. Позвонив в лотерейную контору, он узнал, когда будет розыгрыш, и где будет напечатана таблица. Кстати, при досмотре, у Дементьева была найдена газета с таблицей розыгрыша, в которой напротив номера данного билета, его рукой поставлена черта и крестик.
- Осталось только понять, каким образом, бумажка, написанная рукой убийцы, попала в портмоне убитого?
- Ты прав. Именно это осталось выяснить, хотя, по большому счету, это уже не имеет значения. Ведь убийца своим выпадом, фактически признал свою вину.
- Ну, не скажи. Он еще может помотать нам нервы.
Впрочем, это предостережение следователя, к счастью, не оправдалось. Арестованный был настолько шокирован, что на следующем допросе чистосердечно во всем признался. Как выяснилось, в тот несчастливый для Ребышева вечер Дементьев пришел к нему, якобы, с документами по обмену, которые нужно было согласовать и подписать.
На самом деле Орех искал возможность добраться до бумажника Ребышева, чтобы вытащить из него счастливый билет. О том, что это было именно так, косвенно говорит тот факт, что к тому времени розыгрыш уже состоялся, и Дементьев, наведываясь к Ребышеву, наверняка знал, что лотерейный билет был счастливым. То есть он пришел, чтобы убить. За чашкой чая, которым гостеприимный хозяин угостил агента, Дементьев завел разговор о лотерее. Василий Николаевич рассказал, что у него где-то был лотерейный билет. Орех предложил газету с таблицей. Ребышев, устроившись на диване, стал доставать из бумажника свой билет, чтобы проверить его. Далее случилось то, что должно было случиться. Хотя, на самом деле, то, что произошло, не укладывается ни в какие рамки. На вопрос, зачем нужно было убивать Ребышева, Дементьев так толком и не ответил.
Господь всем нам дает успокоение, ибо безгранична милость Господня, - заявил он вдруг следователю вместо ответа на вопрос относительно причины убийства.
Но, как бы там ни было, Орех выстрелом в голову убил ни о чем не подозревавшего хозяина. Тело уложил здесь же, на диване, на котором Ребышев часто оставался ночевать. Далее, по словам Ореха, на него «нашло затмение». Он взял лотерейный билет из раскрытого бумажника, сложив аккуратно все, что в нем было, и положил взамен билета свою бумажку с записанными на ней данными. Сделал он это машинально, и, будучи уже далеко от дома убитого, спохватился. Но возвращаться не стал, боясь быть схваченным на месте преступления. Кстати, на бумажнике Ребышева были обнаружены также и отпечатки пальцев Дементьева. Сам Дементьев объяснил свой поступок лишней рюмкой водки, принятой им перед выходом на дело.
* * *
Но не все так просто в этом мире, как кажется. Рассказ наш был бы не полным, если бы рассказчик ограничился описанием судьбы Ореха. Следствием была проведена очная ставка Дементьева и Свисталева. Мыслитель, после очной ставки с обвиняемым, также был вынужден сознаться в соучастии в преступлении. Выяснились пикантные подробности этого дела. Оказалось, что Орех обещал Мыслителю половину из тех денег, которые намеревался получить по билету. Кроме всего прочего Мыслитель был организатором и идейным вдохновителем, если так можно выразиться, похищения ордена. Поскольку Виктор Ерошкин был влюблен в Скулме младшую и хорошо знал, что происходит в доме Светланы Брониславовны, а Свисталев был хорошим приятелем художника, то все тайны семьи Скулме становились известными и Мыслителю. Василий Николаевич поведал об ордене Виктору, а тот, в свою очередь, - Свисталеву. Евгений же, ради достижения своих целей, познакомился с Катей – той самой приемщицей из ломбарда, которая так запомнилась Морозу. Но, как говорится, секс не повод для знакомства, и Евгений, после организации похищения ордена, сразу же охладел к своей новой возлюбленной. Мыслитель был очень осторожен в выборе своих новых знакомых. Он любил повторять, что двое – это компания, а трое – уже толпа. Это изречение было для него своеобразным девизом. Свисталев, в отличие от наших верховных правителей, очень хорошо понимал, что игнорирование фактов только усугубляет последствия. Поэтому, как только ему стало известно, что кто-то из сыскарей наведывался в ломбард и интересовался пропавшим орденом, он сразу же оборвал все связи не только с Екатериной, но и с остальными участниками этих событий. Что касается Ореха, то он, в силу своих особенностей характера, скажем так, был сторонником решительных и жестоких мер. Он, будучи уголовником со стажем, считал, что лучшим документом, удостоверяющим личность, является свидетельство о смерти.
Наша история подходит к своему логическому завершению. Орден, который стащил из кладовой все тот же Орех, был возвращен хозяйке, а деньги, полученные за него мошенниками, возвращены в ломбард. Ерошкин, после проведенного следственного эксперимента, испугался и стал искать встречи с Дементьевым, на чем и попался. Его контакты с Мыслителем также не вызывали сомнений. Свисталев действительно попросил его об организации алиби на вечер 25 мая. Идея с просмотром кинофильма по телевизору принадлежала Виктору. Свисталев просто перепутал название фильма. Художник, также как и Свисталев, был осужден по этому делу и в настоящее время отбывает свой срок вместе с другими осужденными.

страниц – 17, слов – 9332, символов - 61646, абзацев – 253, строк – 855.

Еричев Сергей Леонидович
e-mail: ppesl1@ rambler.ru
Женат,закончил ЛИСИ,
Архивист, всего более ста
публикаций

Новое дело Криминальная история

Истина не внутри и не вовне нас. Истина – между нами.
Из подслушанного разговора.
В конце июня в квартире дома 42 по Хрустальной улице был обнаружен труп 58 летнего хозяина квартиры. Вскрытие показало: смерть насильственная. Так гласила милицейская сводка. Сухие, короткие строчки, за которыми кроется человеческая смерть. Этот человек еще вчера жил, строил планы на жизнь и совсем не собирался умирать. Но, кто знает, что будет с нами, когда взойдет солнце. Эту восточную мудрость любил повторять наш, безвременно ушедший, герой.
Василий Николаевич Ребышев был человеком выдержанным и уравновешенным. Во всякого рода сомнительных историях замечен не был. Под судом и следствием не состоял. Алкоголем не злоупотреблял. Почти двадцать лет проработал в лаборатории дистанционной связи в одном из территориальных управлений связи. Неплохой радиоинженер, хорошо разбиравшийся в вопросах техники связи, считался «своим парнем» в коллективе, т.к. был человеком не вредным и не злопамятным. Настораживало в нем то, что был он чрезмерно скрытен, когда речь заходила о его личной жизни, и, что очень удивило следователя, человеком холостым. Выходец из Латвии, он сумел каким-то образом устроиться в Ленинграде, попав после института в престижное при советах учреждение. В молодости был женат, но, прожив в браке восемь лет, развелся. Детей нет. До пенсии ему оставалось доработать чуть больше года. Вы спросите меня, почему я так много внимания уделяю человеку, которого уже нет в живых, то есть покойнику. Василий Николаевич не был моим другом, но мы были с ним добрыми приятелями в течение многих лет. И мне просто хочется сказать о нем несколько добрых слов. Если говорить о внешности, то следует отметить, что Ребышев был представительным мужчиной высокого роста, и совсем не хлипкого телосложения. Хотя и не был красавцем в нашем обычном представлении. Пепельного цвета волосы прекрасно сохранились, только слегка потеряли свой лоск, да и лоскуты седых волос не украшали. Не курил. Таким, по оперативным данным, предстал перед сотрудниками отдела по борьбе с бандитизмом образ убитого. Никаких связей с криминальными элементами на первый взгляд у Ребышева не прослеживалось.
Это-то и настораживало следствие. Ведь не будут же, в самом деле, убивать человека просто так, только потому, что он живет один в собственной квартире. Хотя в наше-то время… Кто может поручиться за вас, если вы одиноки, и пребываете в собственной, отдельной однокомнатной квартире?
Евгений Свисталев, двадцатичетырехлетний «мыслитель» (по меткому прозвищу одного из оперативников) попал в поле зрения следствия не случайно. Свисталев жил в квартире, расположенной этажом выше, как раз над квартирой убитого. Два года назад, демобилизовавшись из армии, поступил, было в Петербургскую Лесотехническую Академию. Только учиться ему не пришлось. Оставшись один после смерти матери, Евгений занялся квартирным бизнесом, устроившись агентом по недвижимости в одну из преуспевающих фирм. Повсюду шла перестройка. Начатая, как шумная рекламная кампания, под лозунгом «Больше социализма», она несла с собою, по сути, революционные изменения в обществе. Вскоре, от бывших Советов остались одни лишь воспоминания. Евгению нравилась наступившая неразбериха и возможность проявить себя в чем-то совершенно новом, чего раньше не было и в помине. Даже вдруг опустевшие прилавки его не пугали, а лишь вызывали удивление и здоровый интерес к происходящему. Что же будет дальше? Этот вопрос интриговал, вызывая новые, неизведанные чувства. В голове роились самые невероятные мысли, которые побуждали действовать. В симпатиях к коммунистам с их фальшивым социализмом Свисталев замечен не был. Вместе с окружавшей его молодежью, коллегами по работе, он радовался тому, что прогнивший режим трещит вдоль и поперек. Впрочем, иллюзий по отношению к новой власти он также не испытывал. Усвоил мыслитель твердо только одно: новая власть - это власть денег, а, следовательно, их нужно иметь много, очень много. Деньги – кровь общества. Это, во-первых. А во-вторых, Евгений, не без оснований, полагал, что если власть не церемонилась, выбирая пути и средства для достижения своих целей, то ему и подавно церемонии ни к чему. Глядя на разгул страстей, что творился вокруг, на вакханалию свобод, которая понималась однозначно, как вседозволенность, Свисталев часто вспоминал полюбившееся ему высказывание одного из политиков: - Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак.
Работа с людьми пришлась ему по вкусу и, не лишенный от природы практической сметки и определенных способностей и знаний, он стал быстро развивать сеть своих собственных агентов. У Свисталева появились неплохие, по тем временам деньги, новые знакомые и связи. – «Небеса не помогают людям, которые бездействуют», - так говорил Софокл, и так говорил Евгений Свисталев.
* * *
Уполномоченный отдела по борьбе с бандитизмом капитан Мороз всегда очень внимательно относился к построению версии совершенного преступления. Всякое новое дело требовало специального подхода. По опыту Мороз знал, что очень часто лежащая на поверхности и манящая своей привлекательностью ниточка заводит следствие в тупик или, что еще хуже, ведет в никуда. Свисталев вначале показался капитану именно такой ниточкой. Молодой, красивый, энергичный, не обремененный семейными проблемами, Евгений занимался недвижимостью, а процент преступлений в сфере квартирного бизнеса был всегда сверхвысоким. Впрочем, как и процент прибыли, который зависел не только и не столько от таланта предпринимателя и от рыночной конъектуры, сколько от игры случая.
Капитану открыл сам Свисталев - высокий, внутренне собранный и весь какой-то подтянутый молодой человек, с черными и, как показалось Всеволоду Ивановичу, колючими глазами. Когда он смотрел на вас, слегка улыбаясь особой, быть, может, ехидной улыбкой, казалось, что он знает что-то такое, чего вы не знаете и знать вам не положено. Некоторые полагали его человеком заносчивым и высокомерным, другие – молодым и небитым судьбой. Мол, ничего, посмотрим, что с тобой, дружок, дальше будет. Но никто не считал его дураком и рохлей. Таким он, действительно, не был. Перед тем, как нанести этот визит, капитан навел справки. Так вот, Евгений, как оказалось, в своей работе с недвижимостью уделял больше всего внимания однокомнатным квартирам и, прежде всего – квартирам, в которых проживали одинокие хозяева. Капитану также было известно, что хозяин фирмы, где работал Свисталев, дважды подвергался штрафу за неуплату налогов и, что Евгений помогал ему увернуться от налогов.
Квартира Свисталева состояла из двух просторных комнат и удобной кухни, обставленной недавно купленным, шикарным гарнитуром. Именно на кухню провел непрошеного гостя хозяин. Мороз предъявил удостоверение.
- Скажите, Свисталев, - начал капитан, - эта квартира досталась Вам в наследство от матери?
- Да, мы жили в ней вдвоем с матерью. А в чем, собственно дело?
- Ведь Вы занимаетесь недвижимостью, не так ли?
- Да, так, но я исправно плачу свою часть налогов и, поэтому…
- Видите ли, молодой человек, я не из налоговой полиции, – прервал его Всеволод Иванович, – Я из отдела по борьбе с бандитизмом. Скажите, проходило ли по вашему ведомству заявление гражданина Ребышева на продажу, либо обмен квартиры?
- Да, кажется, проходило, неуверенно ответил Евгений после некоторого замешательства,
- А в чем, собственно, дело?
Мысленно капитан отметил, что вопрос этот застал нашего героя врасплох. Свисталев заерзал на своем месте, и весь облик его выражал теперь удивление, смешанное с недоумением.
- Ребышев был застрелен два дня назад в собственной постели. Вы его знали? – спокойно продолжил Всеволод Иванович.
- Ну, допустим, знал. И что из того?
- А из этого следует, что Вы, как знавший убитого, и живущий с ним в одном подъезде, попадаете в круг подозреваемых, и можете, по закону, быть подвергнуты допросу.
Затем, после паузы, Мороз продолжил: - Евгений Максимович, ответьте только на один вопрос. Что Вы делали вечером, после 20.00, 25 мая? Постарайтесь вспомнить.
Свисталев ответил, не раздумывая, словно ждал этого вопроса, и, заранее, был готов дать ответ на него.
- Смотрел телевизор, кажется «9 дней одного года».
- В тот вечер Вы были один, без друзей?
- Да, один, по-моему.
- Скажите, кто может подтвердить Ваши слова о том, что именно в тот вечер, 25 мая, Вы были один в квартире и смотрели телевизор? И не разу за весь вечер не выходили из дома. Кстати, по какому каналу демонстрировался фильм?
- Надо подумать, - был ответ. – наверное, по региональному. А кто может подтвердить? Постойте, постойте. В тот день я встречался с Виктором, с другом. Я был у него в управлении. Он, знаете ли, художник. И мы говорили с ним и о том, что вечером будет идти этот фильм, и, что хорошо бы его посмотреть.
- Да, слабовато, подумал Мороз, а вслух добавил:
- А больше Вы ничего не хотите сказать? Может, были какие-либо звонки в тот вечер, встречи или еще что-то в этом роде?
- Да я разговаривал с ним, с Виктором. По телефону. Кажется, это было около десяти вечера. А что? Что-нибудь не так?
Мороз не любил дурацких ситуаций, особенно, когда в дураках пытались оставить его самого. Не любил он и насмешек в свой адрес. Ни в скрытой, ни в явной форме. Ему оставалось только откланяться. Сказав на прощание, что, скорее всего, они встретятся вновь, он покинул эту неуютную и негостеприимную квартиру.
* * *
Было начало лета с его яркими красками, пленяющими запахами и обилием улыбок на улице, с его контрастами, горячим и одновременно ласковым солнцем, молодою, ярко-зеленою листвою и молодыми, звонкими голосами вокруг. Капитан, щурясь от ярких солнечных лучей, направлялся на встречу с человеком, который мог что-либо рассказать об убитом.
Вероника Николаевна Лапина, экономист из планового отдела того самого управления, в котором до убийства работал Ребышев, была женщиной словоохотливой и веселой. Черноглазая, с кокетливо уложенной кичкой черных волос на затылке, она казалось воплощением доброжелательности и покорности. Было в ней что-то от цыганки – такая же напористость и уверенность в правоте того, что она делала в данную минуту. Вероника, как запросто звали ее все сотрудники, была вездесущей и, поистине, неугомонной. В управлении она со всеми, что называется, на короткой ноге. Зная все последние сплетни, она не стеснялась высказывать собственное мнение, и, при этом, ее никогда не покидало чувство юмора. Кому-то все это, безусловно, нравилась, ну а кто-то, особенно женщины, клеймили ее последними словами.
Разговор с Вероникой Николаевной привел капитана к той единственной мысли, что оригинал оказался, пожалуй, ярче и выразительней того умозрительного образа, который он представил себе под влиянием рассказов сослуживцев Лапиной. После беседы с Вероникой, Всеволод Иванович чувствовал себя так, словно он угодил в трясину, и нет никакой возможности выбраться на сухую почву. То была словесная паутина, в которую облекала свою речь собеседница, не давая сосредоточиться, сбивая с выбранного направления. Но, в конце концов, эта был не допрос, а всего лишь беседа двух доброжелательно настроенных людей, решивших поговорить об одном общем знакомом. Всеволод Иванович узнал-таки из этой беседы кое-что совершенно новое и неожиданное о Ребышеве и о его окружении. Так, в сферу интересов следствия попало еще одно действующее лицо – художник управления - Виктор. Виктор, как явствовало из рассказа Вероники, был общителен, молод, и пользовался славой в меру образованного и неглупого молодого человека без комплексов. Он никогда не отказывал людям в их просьбах, всегда находил со всеми общий язык и общую тему для разговора. Так вот, оказалось, что Ребышев частенько захаживал к нему в течение дня, и они долго о чем-то говорили. О чем – Вероника Николаевна не знала.
* * *
Похороны никогда не несут с собою положительного заряда. В этом смысле похороны всегда негативны. Но в них есть Нечто, что объединяет людей, идущих за гробом. Так размышлял сам с собою капитан Мороз, шагавший среди других провожающих Василия Николаевича в последний путь. Это объединяющее начало, думал Мороз - скорее всего, просто животный страх перед Непознанным. Ведь непознанное Нечто, существует помимо наших желаний. Оно соприкасается с Вечностью, напоминая живущим, что все смертно в этом мире, все имеет свое начало и конец.
- Дрянное Нечто, мир ничтожный, соперник вечного Ничто, стоит, не глядя ни на что. И вред выносит всевозможный … – эта строка поэта почему-то именно сейчас вспомнилась Всеволоду Ивановичу.
Морозу было тяжело вдвойне. Он был на этой печальной церемонии чужим. - Я дома, ты – в гостях, подумай о себе, - пришла в голову чья-то старая эпитафия. Но ему некогда было думать о себе. Ему, в интересах следствия, необходимо было выяснить, кто же входил в круг близких или хороших, если хотите, знакомых убитого. Кроме всего прочего, Всеволод Иванович вообще не любил траура и панихиды. Он чувствовал себя на этих печальных мероприятиях покинутым и забытым всеми мучеником, всегда очень переживая за усопшего человека.
Траурная церемония проходила в одном из малых залов петербургского крематория. Некая дама в очень эффектной черной накидке поверх длиннополого, черного же с белым, костюма, проходя мимо открытого для прощания гроба, прикоснулась губами ко лбу покойного, что-то, быстро прошептав при этом, и, положив рядом с головой усопшего, несколько красных гвоздик. Собственно, как это удалось выяснить следствию, на церемонии из числа близких родственников были только старушка-мать, младшая сестра, и дядя, приехавшие из Риги. Мать Ребышева – маленькая, востроглазая старушка, все время церемонии плакала, не переставая причитать:
- Сынок, как же это так? Господи, прости и помилуй.
Эффектная дама оказалась Светланой Брониславовной Скулме, уроженкой Риги, преподавательницей английского языка в средней школе. Окончив филфак ленинградского университета, куда ей помогли поступить связи ее отца, она вышла замуж, но неудачно. Жила Скулме вдвоем с дочерью в небольшой квартирке, доставшейся Светлане Брониславовне после развода и последующего размена огромной квартиры, принадлежащей ее бывшему мужу. Так вот. После некоторых усилий следственной группе удалось установить, что Ребышев и Скулме очень хорошо знали друг друга и находились, говоря казенным языком, в любовной связи. Дочь - Анжелика Скулме оказалась худосочной и неразговорчивой особой шестнадцати лет от роду. Только что окончила среднюю школу и думала, что ей делать дальше. Капитан отметил, что на церемонии прощания в крематории ее не было. Светлана Брониславовна не отрицала своей связи с Ребышевым. Однако, на вопросы, касавшихся личности убитого, его интересов и возможных мотивов убийства, отвечала уклончиво, говорила, что не знает, не имеет понятия или еще что-нибудь в том же духе. Из сотрудников Василия Николаевича на церемонии кремации присутствовали только четверо сослуживцев из его отдела, заместитель начальника управления по общим вопросам, инженер по общим вопросам из отдела сбыта, и председатель профкома. Конечно же, среди них была Вероника Николаевна, да еще художник – Виктор. Пространных, с эпатажем, речей никто не произносил. Было сказано только о невосполнимой утрате отделом, да и отраслью в целом, превосходного в своем деле специалиста, и о том, что органы разберутся, и преступники обязательно будут изобличены и наказаны. Мысленно Мороз отметил, что искренности в этих выступлениях было мало, и, что произносились они, скорее по обязанности, нежели по внутреннему порыву.
Личность художника привлекала Мороза все больше и больше. Теоретически он также попадал в круг лиц, подозреваемых к причастности к убийству. Капитан заявился к нему прямо на рабочее место. Мастерская располагалась в небольшой узкой комнатке на пятом этаже, рядом с площадкой. Не смотря на тесноту, мастерская всем своим видом звала к работе. Большой, почти в половину ширины комнаты стол, на котором можно было разложить такие же огромные планшеты, и письменный стол с телефонами занимали большую часть помещения. Кроме них у окна размещались кульман, легкий мольберт, небольшой столик по типу чайного со стулом, и далее шкаф с красками и еще несколько стульев. Вероятно, для гостей. Все стояло на своих местах и выглядело довольно симпатично. Ерошкин – такова была фамилия художника - встретил оперативника настороженно, но через несколько минут, разобравшись, что никакой опасности лично для него эта беседа не несет, начал отвечать на вопросы.
- Скажите, Виктор, ведь вы знали Василия Николаевича? Что это был за человек?
- Хороший собеседник, воспитанный человек, добропорядочный христианин. Что я могу еще сказать? Высококлассный специалист. А что конкретно Вас интересует?
- Ребышев заходил к Вам в течение дня. О чем Вы с ним разговаривали?
-Да так, можно сказать, ни о чем. О политике, о философии, о зарплате, начальстве. Ну и так далее. В общем, - об общем, - скаламбурил Виктор.
- О женщинах, например?
- И о них, родимых, в том числе, конечно. Но, Вы знаете, что касается женщин, то Василий Николаевич не жаловал эту тему, в особенности, если разговор затрагивал конкретных лиц.
- Если не трудно, поясните, пожалуйста, что Вы имеете в виду?
- Видите ли, Ребышев никогда не говорил о своих, если так можно выразиться, женщинах и о своих с ними взаимоотношениях и связях. Поэтому разговор мог состояться только о женщинах «вообще», об абстрактной, если хотите, женщине.
- Ну, хорошо. Скажите, имя Светлана Брониславовна Вам ни о чем не говорит? Ребышев не называл его в разговорах с Вами?
- Нет, я слышу это имя впервые. Василий Николаевич был очень осторожным человеком.
- Виктор Сергеевич, Вы не припомните, что Вы делали в субботу, 25-го, после 20 часов вечера?
- отчего же, конечно помню. Весь вечер мы с женой провели у телевизора. Смотрели «Девять с половиной недель» - нашумевший в свое время, не помню уже чей, фильм.
- Не помните, по какому каналу Вы его смотрели?
- По сороковому, если не ошибаюсь.
Капитан, поблагодарив Виктора за беспокойство, откланялся. Предстояло проверить алиби не только художника, но и других подозреваемых. Эта была кропотливая, незаметная и въедливая работа, отнимавшая много времени. Капитан не жаловался. Он любил свою работу, и находил в этом, часто неблагодарном и мало оплачиваемом труде удовольствие. Он, как и любой творческий человек, жаждал увидеть конечный результат каждого очередного дела. Результат, в том смысле, что ему нравилось, как нравится настоящему охотнику, выслеживать, идти по следу, и, наконец, ловить и изобличать преступников, отдавая их в руки правосудия.
Мороз сидел в своем кабинете, когда вошел Максим со срочным донесением. Лейтенант Максим Реутов входил в опер группу капитана Мороза. Был он, по оценке Всеволода Ивановича, одним из самых талантливых сыскарей. Работать с ним было легко, так как, ко всему прочему, был он верным и неподкупным товарищем.
- Ну что там у тебя, - проговорил капитан, протянув руку за листком бумаги.
* * *
Тело девушки лежало на асфальте, прикрытое тонким байковым одеялом. – Это одеяло я видел в комнате, на диване, когда приходил к Светлане Брониславовне, - мысленно отметил капитан. По версии очевидцев, Анжелика Скулме, а это была она, выпала из окна собственной комнаты, завернувшись в одеяло. Осмотр квартиры на пятом этаже, где жили мать с дочерью, дал очень немного. Мать погибшей, узнав в числе прибывших оперативников, капитана, протянула ему клочок бумаги:
- Вот, возьмите, это она написала, прежде чем... Голос ее сорвался на плач, она вновь зарыдала. В записке, написанной еще не утвердившимся почерком, стояла всего одна короткая фраза:
- Я любила его. Прошу винить только меня.
Только через день после похорон, успокоившись и придя в себя, Светлана Брониславовна объяснила Морозу, как это произошло. Разговор проходил в рабочем кабинете капитана.
- Видите ли, Лика росла очень впечатлительной, болезненной девочкой. Ее отец бросил нас, когда она была еще совсем маленькой. Потом …. Потом появился Василий Николаевич. Лика долго не могла привыкнуть к нему, к его неожиданным приходам, к его присутствию. А затем привязалась к нему всей душой.
Наступившая пауза несколько затянулась. Заметно было волнение рассказчицы.
- Выпейте, пожалуйста, - капитан протянул ей стакан воды. – Я Вас внимательно слушаю.
- Это началось года полтора назад. В ней стала просыпаться женщина. И, однажды, я вдруг заметила, что Василий Николаевич смотрит на Лику как-то по-особенному… Как бы это выразиться, ну, не так как может отец. Он смотрел на нее так, как смотрит на женщину мужчина, когда хочет обладать ею. С этого дня все и началось. Зная о моих подозрениях, он стал действовать с удвоенной осторожностью. Тоже мне, папаша Гумберт, объявился. Лика, словно подчинилась завораживающему влиянию взрослого мужчины. Я говорила себе, что покончу с собой, что убью его и себя, но ничего не могла поделать, не могла изменить хода вещей. И когда это случилось, не смогла противостоять порочной связи.
- Вы знаете, - продолжала Светлана Брониславовна, подняв глаза на Всеволода Ивановича, - на самом деле, женщина в этой ситуации, оказывается бессильной что-либо изменить. Это только говорить все мастера: - Я, да я …- махнула рукой, возбуждающаяся от собственного рассказа, собеседница.
- И тогда Вы поделились своим горем, - прервал затянувшуюся паузу Мороз.
- Да, я рассказала обо всем Веронике Николаевне. Думала, она сможет помочь, отвлечет его от нее.
- Откуда Вы знаете Лапину?
- Как-то, несколько лет назад, заходила к Василию Николаевичу на работу. Вероника заглянула в комнату и, увидев меня, дружелюбно улыбнулась. Так мы познакомились. А затем и подружились. Тем более, что у нее тоже дочь – ровесница Лики.
Скулме вновь залилась слезами. Капитан кивнул Реутову. Максим встал, помог подняться плачущей женщине. Затем, встретившись глазами с капитаном, пошел провожать ее к выходу, успокаивая по дороге.
- Кажется мне, что она чего-то не договаривает, - произнес Максим, вернувшись в кабинет.
- Пожалуй, - согласился Мороз, - здесь есть тайна и Скулме не хочет или боится открыть нам ее. Собственно, что мы имеем на сегодняшний день? Одно убийство и одно самоубийство, если верить обстоятельствам. Нам неизвестны мотивы убийства. Если говорить о суициде, то тут картина, более или менее, проясняется. Хотя… Посмертная записка настораживает. Почерковедческая экспертиза подтвердила, что записка была написана младшей Скулме.
- Кто разберет этих женщин, - улыбнулся вдруг Максим,- люблю я женщину, но странную любовью, не победит ее рассудок мой, - как сказал поэт или кто-то еще.
- Ладно, тоже мне, поэт нашелся, - ответил без улыбки Мороз, - подождем несколько дней, время покажет.
Всеволод Иванович не любил, когда подчиненные переходили на фривольный тон разговора во время работы, сбивая, таким образом, с мысли. В этом случае деловой подход к вопросу всегда подменялся легкомысленным взглядом. А легкомыслия Мороз не терпел.
* * *
Капитан оказался прав. По прошествии нескольких дней Скулме вновь предстала перед Всеволодом Ивановичем в его каби¬нете. Беседа, на этот раз, протекала без свидетелей. Капитан, отметив повестку, заметил:
- А Вы сегодня выглядите отдохнувшей и порозовевшей, Светлана Брониславовна.
- Просто мне удалось, наконец-то, выспаться после стольких бессонных ночей, - горько усмехнулась гостья.
- Хорошо, перейдем к делу. Светлана Брониславовна, посмотрите внимательно этот документ. Он Вам ни о чем не говорит? Эта квитанция из ломбарда была найдена в бумажнике покойного Василия Николаевича.
Скулме медленно взяла из рук Мороза бледно-розовую бумагу с едва проступавшими водяными знаками на ней. Лицо женщины, по мере того, как она знакомилась с квитанцией, резко менялось. Наконец, оно стало пунцово-красным, с резко проступившими желваками на скулах. Глаза вспыхнули неприкрытой ненавистью.
- Каков подлец, а? Мерзавец! - злобно воскликнула Скулме.
Капитан даже несколько опешил, не сразу сообразив, к кому относится столь резкое выражение гнева. А когда сообразил, заметил: - Да не волнуйтесь Вы так, Светлана Брониславовна. Расскажите поподробнее обо всей этой истории. Кстати, Вы не знаете, где в настоящее время может находиться орден. Ведь, насколько я понимаю, ему цены нет.
- А ты, мент поганый, откуда про орден знаешь? Небось, тоже захотелось к настоящему богатству приобщиться? Только не видать тебе ордена, как своих ушей.
Капитан ожидал от госпожи Скулме многого, но такой откровенной площадной ругани предвидеть не мог. Все-таки Скулме имела университетский диплом.
- Как… как Вам не стыдно… - начал он, но осекся. Затем продолжил совсем другим тоном:
- Вы знаете, я бы мог прямо сейчас привлечь Вас к административной ответственности за оскорбление должностного лица, так сказать, при исполнении, но делать этого не буду, - проговорил Мороз с расстановкой. Было видно, что он едва сдерживается, - Вы мне нужны, как свидетельница в деле об убийстве.
Перемены, происходившие с лицом свидетельницы, были просто поразительны. Теперь оно, это мягкое, холеное лицо, обрамленное копной светлых, красиво уложенных волос, выражало саму покорность, разгладилось, даже похорошело. От гнева не осталось и следа. А весь ее виноватый облик говорил о том, что она осознает свою вину и готова искупить ее. Несмотря на бальзаковский возраст, Светлана Брониславовна умела подать себя очень эффектно.
- Пантера в овечьей шкуре, - подумал Мороз. А вслух произнес: - Не хватало мне еще Ваших истерик. Скажите, каким образом Ваша семейная реликвия, по сути своей бесценная, отразившая, если хотите, героизм эпохи, могла попасть в ломбард?
- Ничего не могу сказать Вам по этому поводу. Я не знаю. Спросите у того, кто ее туда отнес, - в голосе ее послышались сердитые нотки. - Он меня обманул, - добавила она после паузы. И затем продолжила:
- Он взял у меня этот орден, якобы, на реставрацию камней. На нем были повреждены два бриллианта. И Василий хотел заменить их.
Мороз внимательно слушал откровения Скулме. При упоминании имени Василия Николаевича, голос ее задрожал, на глаза навернулись слезы. Госпожа Скулме промокнула их маленьким изящным платочком, внезапно возникшим у нее в руке. Причем все это, и слезы и платочек, выглядело очень естественно и трогательно.
- Дело в том, что ордена в ломбарде нет, – произнес, как можно спокойнее, Мороз. И затем, продолжил, стараясь не смотреть на Скулме, и, останавливаясь на каждом слове:
– К нам с заявлением обратились официальные представители. Проще говоря, работники ломбарда. По поводу факта исчезновения ордена из кладовой особо ценных вещей. Сдатчику заплатили кругленькую сумму. И теперь директор в панике. Светлана Брониславовна, пожалуйста, расскажите историю ордена и, если можно, подробно опишите его. Этим Вы поможете следствию. И, пожалуйста, успокойтесь. Орден, несомненно, будет найден и возвращен законному владельцу, то есть Вам.
- Как нет! – на лице женщины отразились, попеременно, вначале испуг, затем отчаяние, а потом уже – злость. Она, словно не слышала просьбы капитана, поняв только одно: орден пропал, и найти его будет очень непросто. Тут следует отметить, что Светлана Брониславовна была превосходной актрисой. Впрочем, как и любая женщина. По ее поведению и фразам, по ее реакции на вопросы следователя, невозможно было понять, где она искренна, а где лицемерит и изворачивается. Впрочем, капитан Мороз и не пытался отгадывать ее чувства. Уже хорошо то, что она что-то говорит и о чем-то рассказывает, в общем-то, отвечая на его вопросы. А где правда, где ложь – время покажет. Хотя этого самого времени у Всеволода Ивановича было как всегда в обрез.
* * *
Проверка алиби Евгения Свисталева ничего не дала. Не дала в том смысле, что Свисталев, и в правду, в тот вечер, когда было совершено убийство, смотрел телевизор, что и подтвердила соседка через площадку, которая в тот вечер видела Евгения. Вера, так звали соседку, была словоохотливой и без комплексов, не первой молодости женщиной, с прямыми, аккуратно уложенными на затылке черными волосами. Я бы сказал, женщиной бальзаковского возраста, если б не боялся обидеть этим изощренным словосочетанием простую русскую бабу.
- Конечно, что он там делал в своей квартире в тот вечер, телевизор смотрел, или еще что, я не знаю, - скороговоркой говорила Вера следователю, - но то, что он был дома тогда, это точно.
Факт телефонного разговора также был установлен. В ходе проверки высветилась одна любопытная деталь. Как оказалось, Ребышев действительно заключил с конторой, где служил Свисталев, договор об обмене своей квартиры через продажу. Василий Николаевич хотел получить взамен своей однокомнатной квартиры – двухкомнатную. Причем, с одним обязательным условием. Это условие состояло в том, что по желанию Василия Николаевича, эта новая, если так можно выразиться, квартира должна была располагаться как можно ближе, к той квартире, где проживали госпожа Скулме с дочкой. Но договор, почему-то, не вступил в реальную силу, то есть, он еще не был задействован. Как объяснили в агентстве, Василий Николаевич не успел подготовить для этого все необходимые документы.
Капитан Мороз не был новичком в уголовном розыске. Во всяком новом деле Всеволоду Ивановичу были интересны, прежде всего, люди с их связями, с их, если так можно выразиться, умонастроениями и интересами. Ведь изучая интересы людей и их “мысли по поводу”, можно было, наконец, увидеть и понять побудительные мотивы поступков героев, и, самое главное, попытаться разгадать их следующие шаги.
- Что же, все-таки, произошло в тот вечер у Ребышева? – задавал сам себе вопрос капитан. И не находил ответа.
Экспертиза установила, что выстрел был произведен из пистолета Макарова. Об этом говорили и стреляные гильзы, которые преступник не счел нужным убирать. Само орудие убийство обнаружено не было. Вариант суицида, таким образом, отметался напрочь. Стреляли, где-то, между 21 и 22 часами вечера.
- Хорошенькая история, - размышлял Реутов, – убили человека, и никому дела нет.
* * *
Рассказ Скулме об ордене напоминал, скорее, архивную справку, настолько точно и скрупулезно следовала Светлана Брониславовна историческим фактам и семейной легенде.
- Орден Ушакова II степени был учрежден 3 марта 1944 г. Награждались им офицеры ВМФ «За выдающиеся заслуги в организации, руководстве и обеспечении боевых операций», ну, и т.д., сами понимаете, - усмехнулась Скулме.
- Так вот. Мой дедушка воевал в Кронштадте. Командующим кронштадтским оборонительным районом был в то время Юрий Федорович Ралль. Он приходился дальним родственником великого флотоводца: его прабабушка, по материнской линии, была племянницей Ф.Ф. Ушакова. Так вышло, что в одной из операций по прорыву кольца блокады, особенно отличились торпедоносцы, одним из которых командовал мой дед. Ралль получил тогда орден под №1. Дед также оказался в числе награжденных моряков. За всю войну этим орденом были награждены всего 194 человека. Если первая степень ордена отливалась из платины, то вторая – из чистого золота. Для него были выбраны цвета Андреевского морского флага - белый с голубым. Очень красиво, знаете, ли.
Госпожа Скулме опять надолго замолчала. Казалось, что мысленно она была очень далеко от своего рассказа.
- Вы понимаете, - продолжила она после паузы, - этот орден всегда был украшением нашего дома. Отец относился к нему даже с некоторым трепетом. Так относятся, пожалуй, к какой-нибудь дорогой иконе, либо к подарку любимого человека. Светлана Брониславовна замолчала, с интересом наблюдая за реакцией капитана.
После разговора с госпожой Скулме Всеволод Иванович испытывал очень большое желание выговориться, поделиться с кем-то своими наблюдениями и выводами. Он отправился в следственный отдел, к своему другу.
Николай Богота, будучи классным специалистом, был человеком энергичным и легким на подъем, не смотря на свои сорок с небольшим лет и некоторую склонность к полноте. К Морозу он относился с явной симпатией. Оттенок некоторой покровительности с его стороны не мешал друзьям быть полностью откровенными и открытыми друг для друга, тем более что друзей связывал опыт многолетней совместной работы. Богота был в курсе всех перипетий дела Ребышева, которое обрастало все новыми и новыми подробностями, но так и не сдвинулось с мертвой точки. Кроме того, кто знает, не превратиться ли завтра подозреваемый в подследственного. Поэтому, лучше познакомиться с ним уже сегодня. Хотя бы заочно.
- Ну и как тебе госпожа Скулме? – спросил друга Николай.
- Матерая хищница, со стажем. Сколько невинных душ она загубила, этого мы никогда, наверное, не узнаем. Ее занудство – маска, за которой скрываются лики дьявола. Да, да, именно лики. Потому как, она всякий раз меняет свое обличье. От приторно доброй, даже блаженной, до беззастенчивости грубой, заносчивой и нелицеприятной особы. Только вот душа у нее - черная и светлее не становится.
- Все это эмоции, а их, как тебе известно, к делу не пришьешь.
- Да, пожалуй, ты прав. Но истины, знаешь ли, без эмоций не бывает. Вот ведь какое дело. Об этом, кажется, есть даже у Ленина.
- У Ленина, говоришь? Хм, интересно. Интересно, что ты еще не забыл классиков, так сказать. Впрочем, Владимир Ильич умным был мужиком. Правда, говорил он, насколько я помню, об исканиях истины, а не об истине, как таковой. Ну, да ладно, как говориться, не суть. Что же у нас получается? Понятно, что Ребышев, желая перебраться поближе к своей возлюбленной, решил обменять меньшую квартиру на большую. Вероятно, он хотел съехаться, таким образом, с госпожой Скулме, и, при этом, Анжелике досталась бы квартира матери. Очень распространенный вариант обмена. Только денег для такого обмена у него не было. И вот тут возникла мысль заложить орден. Пропажу ордена госпожа Скулме могла просто не заметить, либо, зная порядочность Василия Николаевича, она вовсе не думала о нем. Поэтому-то последовала та гневная реакция с ее стороны, когда она, увидев квитанцию, поняла, что ее просто обманули.
- Что ж, похоже, на правду, - начал Мороз, - даже очень. Только денег, вырученных за орден, явно не хватало для покупки квартиры. Даже, если предположить, что у Ребышева были некоторые сбережения.
- Правильно. А теперь допустим, что художник был в курсе предполагаемых махинаций Ребышева с орденом. Ведь они много о чем-то говорили, не так ли?
- Так-то оно так. Например, говорили о музыке, а думали о деньгах, - проговорил Всеволод Иванович в задумчивости.
- Ну, что, ж, когда поют деньги – музыка умолкает. Известная поговорка. Итальянская, если не ошибаюсь. Разве не так? – добавил Богота.
- Я знаю другую поговорку: - Без денег сон крепче. И потом давно известно, - продолжил Мороз, - если голова забита мыслями о том, как украсть деньги, то никакая музыка, кроме воровской, до человека не доходит.
- Знаешь, у меня, кажется, появилась идея, - добавил после паузы капитан.
* * *
Виктора Ерошкина пригласили в прокуратуру официально, вызвав его повесткой, как свидетеля. Кабинет, куда вошел Виктор представлял собой обычную железобетонную коробку, окрашенную водоэмульсионной краской, светлого сине-зеленоватого оттенка. Потолок, почему-то, оказался не привычно-белым, но окрашенным в какой-то оттенок светло-желтого цвета. Обставлен кабинет был обычной же конторской мебелью. Отличительной чертой обстановки являлся компьютер, стоящим на отдельном столике. Когда Ерошкин вошел, ему навстречу, с удобного, вращающегося в разные стороны кресла перед компьютером, поднялся следователь – широкоплечий, кряжистый мужчина, лет сорока в строгом темно-синем мундире. Это был Николай Богота.
- Добрый день, проходите, пожалуйста, садитесь, - произнес он, указывая на стул.
- Николай Михайлович, - представился Богота, протягивая руку вошедшему Ерошкину, - начнем работать, - добавил он, усаживаясь в кресло напротив Виктора. Поправив на столе бумаги, и, взглянув на сидящего напротив художника, Богота начал задавать вопросы.
- Скажите, Виктор, Василий Николаевич не рассказывал Вам о скором обмене своей квартиры?
- Нет, впервые слышу об этом. От Вас.
- Посмотрите, пожалуйста, внимательно вот на эту вещь, - проговорил Богота, вытащив из ящика орден Ушакова II степени. - Скажите, когда Вы видели этот орден последний раз?
Художник явно растерялся. То ли потому, что впервые видел такую красоту не в музее, а на письменном столе, или потому, что знал гораздо больше того, о чем собирался рассказать.
- Видите ли, - ответил он, - этот орден я мог видеть в квартире у Василия Николаевича, когда он был еще жив. Как-то, в конце зимы, я заходил к нему, посмотреть, как он живет.
- Уточните, когда это было?
- Пожалуй, это было в марте, то есть уже весной, если по календарю. В конце марта вдруг установилась холодная, ветреная погода. Настроение - никудышное. А тут еще Ребышев со своим орденом. В общем, он милостиво согласился показать мне его. Думаю, его просто интересовала цифра, в рублях, которую можно было выручить за этот орден.
- Ну и что Вы ему ответили? – спросил Николай.
- Сказал, что вещь эта дорогая, коллекционная и, что точную цифру сможет назвать только коллекционер, да и то не всякий. А я, мол, к таковым не отношусь. Вот, собственно, и все.
- А Вы не знаете, что стало с тем орденом после того, как Вы видели его у Василия Николаевича? Он Вам ничего не говорил о своих планах относительно него?
- Нет, не говорил. А что, разве существуют два ордена? Разве, кроме вот этого, есть еще один?
- Видите ли, в данный момент идет следствие, и, по существующему правилу, я Вам пока ничего не могу рассказать. Так как существует тайна следствия. Вы меня понимаете, - добавил Богота, доверительно взглянув на Виктора.
- Но Вы, в свою очередь, поможете нам восстановить истину, если вспомните какие-либо подробности относительно ордена и намеков Ребышева.
- Я не знаю подробностей, - отвечал Виктор, - но Ребышев в то время нуждался в деньгах. Это было заметно, хотя бы, по тому, как он выспрашивал о цене ордена. Возможно, он хотел его продать или заложить. Не знаю. Краем уха слышал от Вероники Николаевны. Вы ведь знаете Лапину? Ну, так вот, она говорила, что у Ребышева возникли какие-то проблемы с квартирой. То ли менять хотел, то ли продавать, не знаю.
- И последний вопрос. Вы не могли бы повторить название художественного фильма, демонстрировавшегося в вечер убийства?
- Фильма? - задумался, вспоминая, Виктор,- Пожалуйста, «Девять с половиной недель».
- Спасибо, на сегодня все. Давайте Вашу повестку.
Капитан Мороз во время допроса художника находился в смежной комнате.
- А зачем тебе понадобился вопрос о кинофильме? - спросил он после ухода Ерошкина.
- Слушай, - вопросом на вопрос ответил Богота, - а ты помнишь, что тебе ответил Свисталев, когда ты спрашивал его о том, что он делал в тот вечер?
- Да. Он смотрел телевизор, кажется «Девять дней одного года», - надо по протоколу посмотреть.
- Уже посмотрел. Действительно, он назвал этот фильм, который, якобы, крутили по 40 каналу. Ты понимаешь?
- Ты хочешь сказать?!
- Вот именно! Свисталев, я думаю, просто забыл, как назывался тот фильм, который он должен был лицезреть по заготовленной версии, и выдал тебе то название, которое смог вспомнить.
- Ну, дела. Только как ты теперь проверишь, была ли эта машинальная ошибка или же он просто не знал, да и не мог знать, что там крутят по 40 каналу? Ты знаешь, у Свисталева должен быть сообщник. Как только я раньше не догадался.
- Да, сообщник у него действительно должен быть. А здорово у тебя это получилось, с орденом. По-моему, художник не заметил подвоха, хотя какое-то сомнение, насчет правдоподобности всего происходящего в нем зародилось.
- Правильно, а это означает только одно: знает он больше, чем говорит. А то, что орден мы взяли из музея, а не из ломбарда, об этом он, пожалуй, не догадался.
* * *
Ни для кого не секрет, что жизнь наша часто складывается из случайностей. Порой с нами происходят вещи совершенно необъяснимые с позиций человека здравомыслящего и твердо стоящего на ногах. Иначе говоря, человека с материалистическими убеждениями. Но и такие люди бывают не защищены от случайностей или от случая, если хотите. Например, одна моя хорошая знакомая встретила своего суженного на кладбище, куда она пришла навестить свою матушку. Так вот, незнакомый ей молодой человек, неизвестно откуда взявшийся, помог ей поправить покосившуюся оградку на могиле матери, и отнести мусор к мусорному контейнеру. Сам он, как потом открылось, также пришел к своим родителям, могила которых находилась рядом с той, где была погребена мать моей знакомой. Этим незатейливым примером я хочу лишь подчеркнуть, что все мы ходим под угрозой, (а может под эгидой?) случая. Внимательный читатель поймет, что следователь уголовного розыска постоянно в своей практике сталкивается со случайностью. Конечно, наиболее просвещенный и дотошный читатель скажет, что все это не случайность, но судьба. Но скажите мне, кто в наше жестокое время возьмет на себя смелость утверждать, что за все те мерзости и преступления, которые творятся вокруг нас в ответе небеса, а не мы с вами. И потом, случайность, и предопределенность – это все-таки разные вещи.
Реутов вошел в кабинет, как всегда без доклада.
- Рассказывай, лейтенант, какие у тебя новости? Что дала проверка? – начал задавать вопросы капитан. Он давно уже ждал сообщений от Максима.
- Товарищ капитан, нашелся сообщник Свисталева.
- Ну!.. И кто же это?
- Дементьев Константин Федорович, он же – матерый рецидивист, вор в законе, по кличке Орех, а ныне – агент по операциям с недвижимостью, официальный сотрудник фирмы «Нева плюс», занимающей на рынке недвижимости одно из ведущих мест в городе.
- Так, так, продолжай. Где же вы его раскопали?
- Очень просто. Исходили мы из соображения, что у Свисталева должен быть сообщник. Установили внешнее наблюдение за Мыслителем и, как выяснилось, совсем не напрасно. Мыслитель сам вывел нас на Ореха. Однако самое интересное было впереди. Ореха задержали в одном из отделений Сбербанка за благовидным занятием. Он пытался получить выигрыш по лотерейному билету.
- И большой выигрыш, если не секрет? – усмехнулся капитан.
- Пятьдесят тысяч рублей.
- Ну, и? Почему же он их не получил?
- Все очень просто. Орех не смог правильно заполнить бумагу, которую ему выдали в сбербанке, тем самым, вызвав подозрение у контролера. Кроме всего прочего, стал спорить, а затем просто кричать, требуя выплаты денег. Походя, оскорбил работника сбербанка, перейдя на воровской жаргон, стал оскорблять охранника сбербанка, который сделал ему замечание. Короче, тот не выдержал, и задержал смутьяна, позвонив оперативному дежурному, который, в свою очередь, позвонил нам.
- Да, дела. Максим, а что с тем телефоном, который я тебе дал для проверки.
- А вот здесь, как раз лежит ключ к разгадке. Номер, который Вы мне дали, это номер конторы, живущей за счет тех самых лотерейных билетов, один из которых оказался в руках Ореха. Я все хотел спросить, товарищ капитан, а откуда взялся этот телефон?
- Погоди, погоди, Максим. Здесь мне самому не все еще ясно. Надо подумать.
- Дело в том, что Дементьев задержан нами для выяснения обстоятельств, и мы будем вынуждены отпустить его на все четыре, если через сутки не предъявим ему обвинения.
- Ни в коем случае! Орех нужен мне, как основной кандидат в обвиняемые по делу об убийстве Ребышева. Можешь посадить его на пятнадцать суток за хулиганский проступок в общественном месте и оскорбление представителя власти, находящегося при исполнении служебных обязанностей. Кроме того, у него должно быть оружие. Я постараюсь добиться санкции на обыск, а ты.… А вы вместе с Боготой попробуйте допросить его на предмет контактов со Свисталевым, которого неизвестно кто прозвал мыслителем, и с художником. И предъявите-ка ему для опознания фотографии Ребышева, Скулме и других участников этой трагедии. Да, вот еще что. Во время допроса обязательно выясните происхождение этого лотерейного билета, историю его приобретения и все привходящие обстоятельства. И еще одно. Попрошу не тянуть время. Его у меня – в обрез.
* * *
Между тем Морозу предстояло проверить показания еще одного свидетеля. На этот раз уже знакомого читателю. А заодно подтвердить некоторые свои предположения о происшедшем. С Вероникой Лапиной Всеволод Иванович встретился в шестом часу вечера, недалеко от ее дома. Вероника возвращалась с работы, и у капитана было всего лишь две или три минуты, чтобы задать ей несколько вопросов.
- Вероника Николаевна, Вы человек очень опытный в сфере общечеловеческих отношений, так сказать. Если честно, то я Вам просто завидую. Завидую Вашему умению вести разговор и Вашему пониманию связей между людьми. Вам бы работать психологом.
- Вы подкараулили меня для того, чтобы сделать мне эти признания, капитан? Уж не хотите ли Вы предложить мне работу в вашем ведомстве?
- Не совсем так. Вернее, совсем не так, - улыбнулся Мороз. Если откровенно, я хочу попросить Вас о помощи. Не могли бы Вы ответить на один, несколько неожиданный вопрос?
- Смотря, на какой вопрос. А, впрочем, спрашивайте, я готова попробовать.
- Вы просто ангел. Скажите, Вероника, как, по-вашему, мог ли Виктор – художник управления – знать Анжелику Скулме?
- По-моему, Всеволод, не знаю Вашего отчества, простите…
- Иванович, - подсказал Мороз.
- Да. Так вот, Всеволод Иванович, Виктор не только знал Скулме младшую, он, по-моему, был в нее просто влюблен. Девчонка же ему взаимностью не отвечала, хотя и не отвергала его ухаживания. Вы ведь знаете, что у нее был роман с Василием Николаевичем?
- Да, знаю.
- Если Вы хотите знать мое мнение, то Светлана Брониславовна, скорее всего, ревновала свою дочь к Ребышеву. А женщина, она очень решительная и, я бы сказала, взбалмошная. Своего шанса не упустит, и своей цели добьется. Впрочем, я Вам ничего не говорила и, вообще, мне некогда тут с Вами лясы точить. Извините.
Вероника кивнула головой, давая понять, что разговор окончен, повернулась, и пошла прочь. Капитан остался наедине со своими мыслями.
- Действительно, - думал Мороз - верно, говорят, что искусство общения – самое дорогое, так как ради общения мы часто готовы отдать последнее. Но, с другой стороны, знание психологии при общении бывает весьма полезным, так как, в иной ситуации, ни за какие деньги мы не получим того, что можем получить через общение.
Когда на следующий день капитан Мороз вновь встретился со Светланой Брониславовной, он поразился тем переменам в ее облике, которые произошли со времени их последней встречи. Скулме за эти несколько дней просто постарела. Она выглядела глубоко несчастной женщиной, и, в отличие от прошлых встреч, капитан поверил этим новым изменениям, происшедшими с его подопечной. Ее осунувшее, подурневшее лицо с большими синими кругами под глазами и резко обозначившимися вдруг морщинами, было уставшим и больным. Именно это определение пришло на ум Морозу в эти несколько секунд, когда они обменивались взглядом при встрече.
- Вы нездоровы, - сказал ей капитан. Я внимательно слушаю Вас, Светлана Брониславовна. Что Вы хотите мне рассказать?
- Да, Вы правы, я нездорова, я – сумасшедшая! – почти выкрикнула Скулме. – Ведь это я убила ее, - добавила она еле слышно. Да, я. И не глядите на меня так. Я пришла рассказать Вам все.
- Пожалуйста, успокойтесь, выпейте воды, - Всеволод Иванович протянул ей стакан и подождал, пока женщина сделала несколько глотков. – Я внимательно выслушаю Вас. Вы ведь хотите рассказать о своей дочери, не так ли?
- Да, это так, - кивнула головой Скулме. В тот роковой вечер я была особенно зла на нее. Я кричала, что это она убила его, что ненавижу ее, говорила разные гадости. А девочка моя – она, как тростиночка, такая незащищенная, такая искренняя.
После паузы, которая, как показалось капитану, длилась вечность, убитая горем женщина продолжала.
- Когда она, завернувшись в одеяло, встала и подошла к окну, словно не замечая меня, я распалилась еще больше. Я стала смеяться над ней, призывая ее выпрыгнуть из окна. Затем она открыла окно и залезла на подоконник. Повернувшись ко мне, она крикнула:
- Мать! Если ты не прекратишь, я выпрыгну.
- Прыгай, все равно из нас двоих кто-то должен уйти, чтобы не мешать другой, - ответила я.
- Ну-ну, продолжайте, и что же произошло дальше?
- Я не знаю. Может быть, она потеряла равновесие, может быть, поскользнулась. Но когда я подняла глаза на окно, девочки моей там не было. Последнее, что я услышала, был короткий сдавленный вскрик. И все. Дальше я помню только отрывками. Какие-то люди, носилки, белые халаты.
- Простите, Светлана Брониславовна, а как же записка?
- Да, записка действительно была. Я нашла ее позже в ее портфеле. Только знаете, я тогда не поверила этой записке. Считала ее продолжением игры. Теперь-то я поняла, как это было серьезно.
- Светлана Брониславовна, скажите, как Вы думаете, Виктор, художник из управления…, у него были серьезные намерения по отношению к Анжелике или нет?
- Виктор? Ах, ну да, конечно, Виктор. Нет, я думаю, что там ничего серьезного не было, да и не могло быть. Хотя…, кто знает? Виктор – человек очень расчетливый и, я бы сказала, пугливый. Он не пара моей девочке.
- Спасибо Вам за Ваш рассказ, Светлана Брониславовна. Я порекомендую Вам хорошего врача, после беседы с ним, станет легче на душе, поверьте. Вам нужен отдых и забота. Вот, возьмите номер телефона.
* * *
Глупые мысли всякому приходят в голову, но умные люди не всегда их высказывают. Этот афоризм чаще других вспоминался Всеволоду Ивановичу. Мороз не помнил, кому приписывалось авторство, но всякий раз, когда после очередного серьезного разговора с подследственным или со свидетелем ему вспоминалось это высказывание, капитану казалось, что это была его собственная мысль. Настолько она ему нравилась. И потом… Я не сделаю открытия, если скажу, что мы часто считаем своим то, что нам очень нравится, и чем мы пользуемся постоянно.
Морозу повезло. Когда он подошел к окошку ломбарда, то очень удивился отсутствию очереди. Ведь об услугах именно этого ломбарда можно было услышать по радио либо прочитать в дешевой газете. В небольшом, узком коридорчике около окошка, за которым виднелось лицо миловидной девушки, не было ни единой души. Начиная разговор с приемщицей, капитан предъявил свое удостоверение, а затем попросил ее ответить на ряд вопросов. Приемщицей оказалась молодая и интересная особа с кокетливой прической светло-каштановых волос. Так вот, эта особа, очень быстро поняла, чего хочет от нее симпатичный, средних лет человек, с приятной улыбкой и таким страшным удостоверением. Эта блондинка со смазливым личиком хорошо помнила историю пропавшего ордена и охотно рассказала капитану подробности того, что произошло в тот день. Оказалось, что вместе с Ребышевым у окошка тогда стоял какой-то парень, который что-то говорил Ребышеву, мешая оформлять сделку. Капитан попросил приемщицу посмотреть несколько фотографий. Девушка уверенно выбрала две из них: фотографию Ребышева и Виктора. Еще она сказала, что этот молодой человек заходил в ломбард в тот день, когда был украден орден, и что, если честно, он ей сразу не понравился. Настоящей удачей было то, что приемщица узнала по фотографии Дементьева, который, по ее словам, приходил в тот день вместе с Виктором, но держался в стороне. Поблагодарив за помощь, Мороз откланялся. И еще долго, пожалуй, всю дорогу до дома, Всеволоду Ивановичу не давали покоя перипетии расследуемой трагедии, ее невымышленные герои. Почему-то, приемщица из ломбарда со своей обворожительно-лукавой улыбкой, также занимала место в цепочке этих героев. Капитан едва не уснул в вагоне метро, и, чуть было, не проехал свою остановку, выскочив из закрывающихся дверей в последнюю секунду.
На следующий день, когда проводился допрос Дементьева, Мороз снова был рядом. Если вы думаете, что допрос подозреваемого дело простое, то вывести вас из этого заблуждения, скорее всего, уже невозможно. На самом деле никогда не знаешь, что в очередной раз выкинет подследственный. Особенно такой, как Орех. На допросах Орех держался вызывающе, стараясь, все время, так или иначе, зацепить следователя. Впрочем, Богота не обижался. Он за свою многолетнюю практику насмотрелся всякого. Вначале, Дементьев все отрицал. Он, мол, никакого ордена не видел, Виктора Ерошкина не знает и, вообще, «Гражданин начальник зря к нему приканался» Весь лоск Агента по недвижимости, которым Орех обзавелся, будучи на воле, вдруг улетучился на допросе. Остались неприкрытая ненависть к представителю власти, да злость на весь белый свет за неудавшийся экспромт с лотерейным билетом. Орех был уверен, что у ментов ничего серьезного против него нет, да и доказать что-либо, по его мнению, было просто невозможно. Однако все оказалось совсем не так.
- Вас видели в ломбарде, когда Вы вместе с Ерошкиным заходили туда, чтобы уточнить план расположения помещений и возможность похищения ордена. Вас с Ерошкиным опознали сразу несколько человек: дежурный при входе, гардеробщица, приемщица из отдела поступлений, еще несколько человек из числа работников ломбарда. Так, что отпираться, как видите, не имеет смысла, - продолжал вести допрос Богота. Дементьев молчал.
- Расскажите лучше, как Вам удалось выкрасть из охраняемой кладовой, сданную Ребышевым вещь.
- Не знаю никакого Ребышева, - буркнул Орех.
- Видите ли, уважаемый, на Вас висит столько подвигов, что хватит на пожизненное заключение. Поэтому в Ваших же интересах начать колоться. Не усугубляйте своего положения. Ну, хорошо, не хотите про орден, расскажите тогда про лотерейный билет. О том, где Вы его взяли, например. Только не надо говорить, что Вы его купили, ибо достоверно известно, что когда эти билеты поступили в продажу, Вы находились еще в местах не столь отдаленных.
- Я нашел его, - последовал ответ.
- Нашел, - усмехнулся Николай, - чудесно! Ты слышишь это? - обратился Богота к Морозу, молчавшего до сих пор в углу кабинета.
Капитан молча встал, и подошел к столу, за которым Богота вел допрос подследственного.
- Вам знакома эта вещь? – спросил он Дементьева, положив перед ним мужское портмоне из темно-коричневой кожи.
- Первый раз вижу, - в ответ пробубнил Орех.
- Ну, так я Вам скажу, что это такое, - продолжил диалог капитан. Это бумажник убитого Вами Ребышева.
От этих слов Орех – этот крепкий, сорокадвухлетний мужчина с большой лысой головой – даже пожелтел лицом, и сразу как-то сник.
- Это ложь, - проговорил он твердо, - такие голословные обвинения без доказательств ничего не стоят.
- Минуту, - капитан взял со стола бумажник Ребышева, открыл его, и, достав из него листок с какой-то записью, протянул его Дементьеву, - узнаете ли Вы эту запись? Она сделана Вашей рукой.
Было видно, как лицо арестованного наливается кровью, на скулах и на шее обозначились желваки, мышцы плеч и рук напряглись.
- Эге, поаккуратнее, - Мороз едва успел выхватить у него из рук злополучный листок, прежде чем, Орех бросился на капитана с кулаками.
* * *
Когда разбуянившегося Дементьева увели в камеру, и капитан, поправив одежду, уселся на освободившийся стул, Богота не выдержал:
- Может, все-таки, посвятишь друга в тайны мадридского двора?
- Да нет никаких тайн. Помнишь, я тебе говорил, что надо проверить один телефон, который мы нашли у Ребышева?
Так вот. Оказалось, что этот номер принадлежит секретарю компании, которая распространяла эти лотерейные билеты. Не надо быть графологом, чтобы увидеть, что номер телефона из бумажника Ребышева, был написан не рукой Василия Николаевича. Кроме номера телефона на этой бумажке были записаны номер и серия того самого лотерейного билета. Мы долго не могли найти автора, так сказать, этой записки. Когда же Реутов доложил об аресте рецидивиста Ореха, да еще плюс к этому, выяснилось, что Дементьев каким-то боком причастен к пропаже ордена, я решил сравнить его почерк с почерком на найденной бумажке. Абсолютная идентичность почерков бросалась в глаза. Экспертиза подтвердила мой вывод. Дальше все просто. Связавшись по указанному телефону с директором компании, мы установили, где и когда продавались билеты этой серии. Затем мы нашли продавщицу этих билетов, и, о чудо! Она опознала по фотографии Ребышева, который купил у нее этот билет.
- Ну, хорошо, только, причем здесь Дементьев?
- Сейчас поймешь. Орех в то время только что освободился и, примерно в то же самое время, он познакомился с Евгением Свисталевым, который и устроил нашего героя агентом по недвижимости в свою контору. Так вот, когда Ребышев обратился к своему нижнему соседу с просьбой помочь обменять квартиру, то Свисталев поручил вести этот обмен своему новому агенту, то есть, Дементьеву. А тот, я полагаю, осматривая квартиру Василия Николаевича, в силу своей воровской натуры, ознакомился также и с бумажником хозяина.
- И ты думаешь, что …
- Да, Орех не стал красть этот лотерейный билет у Ребышева. Тем более, что розыгрыша еще не было, и, следовательно, никто не знал, выигрышный этот билет или нет. Орех просто переписал номер и серию, а также номер телефона. Позвонив в лотерейную контору, он узнал, когда будет розыгрыш, и где будет напечатана таблица. Кстати, при досмотре, у Дементьева была найдена газета с таблицей розыгрыша, в которой напротив номера данного билета, его рукой поставлена черта и крестик.
- Осталось только понять, каким образом, бумажка, написанная рукой убийцы, попала в портмоне убитого?
- Ты прав. Именно это осталось выяснить, хотя, по большому счету, это уже не имеет значения. Ведь убийца своим выпадом, фактически признал свою вину.
- Ну, не скажи. Он еще может помотать нам нервы.
Впрочем, это предостережение следователя, к счастью, не оправдалось. Арестованный был настолько шокирован, что на следующем допросе чистосердечно во всем признался. Как выяснилось, в тот несчастливый для Ребышева вечер Дементьев пришел к нему, якобы, с документами по обмену, которые нужно было согласовать и подписать.
На самом деле Орех искал возможность добраться до бумажника Ребышева, чтобы вытащить из него счастливый билет. О том, что это было именно так, косвенно говорит тот факт, что к тому времени розыгрыш уже состоялся, и Дементьев, наведываясь к Ребышеву, наверняка знал, что лотерейный билет был счастливым. То есть он пришел, чтобы убить. За чашкой чая, которым гостеприимный хозяин угостил агента, Дементьев завел разговор о лотерее. Василий Николаевич рассказал, что у него где-то был лотерейный билет. Орех предложил газету с таблицей. Ребышев, устроившись на диване, стал доставать из бумажника свой билет, чтобы проверить его. Далее случилось то, что должно было случиться. Хотя, на самом деле, то, что произошло, не укладывается ни в какие рамки. На вопрос, зачем нужно было убивать Ребышева, Дементьев так толком и не ответил.
Господь всем нам дает успокоение, ибо безгранична милость Господня, - заявил он вдруг следователю вместо ответа на вопрос относительно причины убийства.
Но, как бы там ни было, Орех выстрелом в голову убил ни о чем не подозревавшего хозяина. Тело уложил здесь же, на диване, на котором Ребышев часто оставался ночевать. Далее, по словам Ореха, на него «нашло затмение». Он взял лотерейный билет из раскрытого бумажника, сложив аккуратно все, что в нем было, и положил взамен билета свою бумажку с записанными на ней данными. Сделал он это машинально, и, будучи уже далеко от дома убитого, спохватился. Но возвращаться не стал, боясь быть схваченным на месте преступления. Кстати, на бумажнике Ребышева были обнаружены также и отпечатки пальцев Дементьева. Сам Дементьев объяснил свой поступок лишней рюмкой водки, принятой им перед выходом на дело.
* * *
Но не все так просто в этом мире, как кажется. Рассказ наш был бы не полным, если бы рассказчик ограничился описанием судьбы Ореха. Следствием была проведена очная ставка Дементьева и Свисталева. Мыслитель, после очной ставки с обвиняемым, также был вынужден сознаться в соучастии в преступлении. Выяснились пикантные подробности этого дела. Оказалось, что Орех обещал Мыслителю половину из тех денег, которые намеревался получить по билету. Кроме всего прочего Мыслитель был организатором и идейным вдохновителем, если так можно выразиться, похищения ордена. Поскольку Виктор Ерошкин был влюблен в Скулме младшую и хорошо знал, что происходит в доме Светланы Брониславовны, а Свисталев был хорошим приятелем художника, то все тайны семьи Скулме становились известными и Мыслителю. Василий Николаевич поведал об ордене Виктору, а тот, в свою очередь, - Свисталеву. Евгений же, ради достижения своих целей, познакомился с Катей – той самой приемщицей из ломбарда, которая так запомнилась Морозу. Но, как говорится, секс не повод для знакомства, и Евгений, после организации похищения ордена, сразу же охладел к своей новой возлюбленной. Мыслитель был очень осторожен в выборе своих новых знакомых. Он любил повторять, что двое – это компания, а трое – уже толпа. Это изречение было для него своеобразным девизом. Свисталев, в отличие от наших верховных правителей, очень хорошо понимал, что игнорирование фактов только усугубляет последствия. Поэтому, как только ему стало известно, что кто-то из сыскарей наведывался в ломбард и интересовался пропавшим орденом, он сразу же оборвал все связи не только с Екатериной, но и с остальными участниками этих событий. Что касается Ореха, то он, в силу своих особенностей характера, скажем так, был сторонником решительных и жестоких мер. Он, будучи уголовником со стажем, считал, что лучшим документом, удостоверяющим личность, является свидетельство о смерти.
Наша история подходит к своему логическому завершению. Орден, который стащил из кладовой все тот же Орех, был возвращен хозяйке, а деньги, полученные за него мошенниками, возвращены в ломбард. Ерошкин, после проведенного следственного эксперимента, испугался и стал искать встречи с Дементьевым, на чем и попался. Его контакты с Мыслителем также не вызывали сомнений. Свисталев действительно попросил его об организации алиби на вечер 25 мая. Идея с просмотром кинофильма по телевизору принадлежала Виктору. Свисталев просто перепутал название фильма. Художник, также как и Свисталев, был осужден по этому делу и в настоящее время отбывает свой срок вместе с другими осужденными.

страниц – 17, слов – 9332, символов - 61646, абзацев – 253, строк – 855.

Еричев Сергей Леонидович
e-mail: ppesl1@ rambler.ru
Женат,закончил ЛИСИ,
Архивист, всего более ста
публикаций

Новое дело Криминальная история

Истина не внутри и не вовне нас. Истина – между нами.
Из подслушанного разговора.
В конце июня в квартире дома 42 по Хрустальной улице был обнаружен труп 58 летнего хозяина квартиры. Вскрытие показало: смерть насильственная. Так гласила милицейская сводка. Сухие, короткие строчки, за которыми кроется человеческая смерть. Этот человек еще вчера жил, строил планы на жизнь и совсем не собирался умирать. Но, кто знает, что будет с нами, когда взойдет солнце. Эту восточную мудрость любил повторять наш, безвременно ушедший, герой.
Василий Николаевич Ребышев был человеком выдержанным и уравновешенным. Во всякого рода сомнительных историях замечен не был. Под судом и следствием не состоял. Алкоголем не злоупотреблял. Почти двадцать лет проработал в лаборатории дистанционной связи в одном из территориальных управлений связи. Неплохой радиоинженер, хорошо разбиравшийся в вопросах техники связи, считался «своим парнем» в коллективе, т.к. был человеком не вредным и не злопамятным. Настораживало в нем то, что был он чрезмерно скрытен, когда речь заходила о его личной жизни, и, что очень удивило следователя, человеком холостым. Выходец из Латвии, он сумел каким-то образом устроиться в Ленинграде, попав после института в престижное при советах учреждение. В молодости был женат, но, прожив в браке восемь лет, развелся. Детей нет. До пенсии ему оставалось доработать чуть больше года. Вы спросите меня, почему я так много внимания уделяю человеку, которого уже нет в живых, то есть покойнику. Василий Николаевич не был моим другом, но мы были с ним добрыми приятелями в течение многих лет. И мне просто хочется сказать о нем несколько добрых слов. Если говорить о внешности, то следует отметить, что Ребышев был представительным мужчиной высокого роста, и совсем не хлипкого телосложения. Хотя и не был красавцем в нашем обычном представлении. Пепельного цвета волосы прекрасно сохранились, только слегка потеряли свой лоск, да и лоскуты седых волос не украшали. Не курил. Таким, по оперативным данным, предстал перед сотрудниками отдела по борьбе с бандитизмом образ убитого. Никаких связей с криминальными элементами на первый взгляд у Ребышева не прослеживалось.
Это-то и настораживало следствие. Ведь не будут же, в самом деле, убивать человека просто так, только потому, что он живет один в собственной квартире. Хотя в наше-то время… Кто может поручиться за вас, если вы одиноки, и пребываете в собственной, отдельной однокомнатной квартире?
Евгений Свисталев, двадцатичетырехлетний «мыслитель» (по меткому прозвищу одного из оперативников) попал в поле зрения следствия не случайно. Свисталев жил в квартире, расположенной этажом выше, как раз над квартирой убитого. Два года назад, демобилизовавшись из армии, поступил, было в Петербургскую Лесотехническую Академию. Только учиться ему не пришлось. Оставшись один после смерти матери, Евгений занялся квартирным бизнесом, устроившись агентом по недвижимости в одну из преуспевающих фирм. Повсюду шла перестройка. Начатая, как шумная рекламная кампания, под лозунгом «Больше социализма», она несла с собою, по сути, революционные изменения в обществе. Вскоре, от бывших Советов остались одни лишь воспоминания. Евгению нравилась наступившая неразбериха и возможность проявить себя в чем-то совершенно новом, чего раньше не было и в помине. Даже вдруг опустевшие прилавки его не пугали, а лишь вызывали удивление и здоровый интерес к происходящему. Что же будет дальше? Этот вопрос интриговал, вызывая новые, неизведанные чувства. В голове роились самые невероятные мысли, которые побуждали действовать. В симпатиях к коммунистам с их фальшивым социализмом Свисталев замечен не был. Вместе с окружавшей его молодежью, коллегами по работе, он радовался тому, что прогнивший режим трещит вдоль и поперек. Впрочем, иллюзий по отношению к новой власти он также не испытывал. Усвоил мыслитель твердо только одно: новая власть - это власть денег, а, следовательно, их нужно иметь много, очень много. Деньги – кровь общества. Это, во-первых. А во-вторых, Евгений, не без оснований, полагал, что если власть не церемонилась, выбирая пути и средства для достижения своих целей, то ему и подавно церемонии ни к чему. Глядя на разгул страстей, что творился вокруг, на вакханалию свобод, которая понималась однозначно, как вседозволенность, Свисталев часто вспоминал полюбившееся ему высказывание одного из политиков: - Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак.
Работа с людьми пришлась ему по вкусу и, не лишенный от природы практической сметки и определенных способностей и знаний, он стал быстро развивать сеть своих собственных агентов. У Свисталева появились неплохие, по тем временам деньги, новые знакомые и связи. – «Небеса не помогают людям, которые бездействуют», - так говорил Софокл, и так говорил Евгений Свисталев.
* * *
Уполномоченный отдела по борьбе с бандитизмом капитан Мороз всегда очень внимательно относился к построению версии совершенного преступления. Всякое новое дело требовало специального подхода. По опыту Мороз знал, что очень часто лежащая на поверхности и манящая своей привлекательностью ниточка заводит следствие в тупик или, что еще хуже, ведет в никуда. Свисталев вначале показался капитану именно такой ниточкой. Молодой, красивый, энергичный, не обремененный семейными проблемами, Евгений занимался недвижимостью, а процент преступлений в сфере квартирного бизнеса был всегда сверхвысоким. Впрочем, как и процент прибыли, который зависел не только и не столько от таланта предпринимателя и от рыночной конъектуры, сколько от игры случая.
Капитану открыл сам Свисталев - высокий, внутренне собранный и весь какой-то подтянутый молодой человек, с черными и, как показалось Всеволоду Ивановичу, колючими глазами. Когда он смотрел на вас, слегка улыбаясь особой, быть, может, ехидной улыбкой, казалось, что он знает что-то такое, чего вы не знаете и знать вам не положено. Некоторые полагали его человеком заносчивым и высокомерным, другие – молодым и небитым судьбой. Мол, ничего, посмотрим, что с тобой, дружок, дальше будет. Но никто не считал его дураком и рохлей. Таким он, действительно, не был. Перед тем, как нанести этот визит, капитан навел справки. Так вот, Евгений, как оказалось, в своей работе с недвижимостью уделял больше всего внимания однокомнатным квартирам и, прежде всего – квартирам, в которых проживали одинокие хозяева. Капитану также было известно, что хозяин фирмы, где работал Свисталев, дважды подвергался штрафу за неуплату налогов и, что Евгений помогал ему увернуться от налогов.
Квартира Свисталева состояла из двух просторных комнат и удобной кухни, обставленной недавно купленным, шикарным гарнитуром. Именно на кухню провел непрошеного гостя хозяин. Мороз предъявил удостоверение.
- Скажите, Свисталев, - начал капитан, - эта квартира досталась Вам в наследство от матери?
- Да, мы жили в ней вдвоем с матерью. А в чем, собственно дело?
- Ведь Вы занимаетесь недвижимостью, не так ли?
- Да, так, но я исправно плачу свою часть налогов и, поэтому…
- Видите ли, молодой человек, я не из налоговой полиции, – прервал его Всеволод Иванович, – Я из отдела по борьбе с бандитизмом. Скажите, проходило ли по вашему ведомству заявление гражданина Ребышева на продажу, либо обмен квартиры?
- Да, кажется, проходило, неуверенно ответил Евгений после некоторого замешательства,
- А в чем, собственно, дело?
Мысленно капитан отметил, что вопрос этот застал нашего героя врасплох. Свисталев заерзал на своем месте, и весь облик его выражал теперь удивление, смешанное с недоумением.
- Ребышев был застрелен два дня назад в собственной постели. Вы его знали? – спокойно продолжил Всеволод Иванович.
- Ну, допустим, знал. И что из того?
- А из этого следует, что Вы, как знавший убитого, и живущий с ним в одном подъезде, попадаете в круг подозреваемых, и можете, по закону, быть подвергнуты допросу.
Затем, после паузы, Мороз продолжил: - Евгений Максимович, ответьте только на один вопрос. Что Вы делали вечером, после 20.00, 25 мая? Постарайтесь вспомнить.
Свисталев ответил, не раздумывая, словно ждал этого вопроса, и, заранее, был готов дать ответ на него.
- Смотрел телевизор, кажется «9 дней одного года».
- В тот вечер Вы были один, без друзей?
- Да, один, по-моему.
- Скажите, кто может подтвердить Ваши слова о том, что именно в тот вечер, 25 мая, Вы были один в квартире и смотрели телевизор? И не разу за весь вечер не выходили из дома. Кстати, по какому каналу демонстрировался фильм?
- Надо подумать, - был ответ. – наверное, по региональному. А кто может подтвердить? Постойте, постойте. В тот день я встречался с Виктором, с другом. Я был у него в управлении. Он, знаете ли, художник. И мы говорили с ним и о том, что вечером будет идти этот фильм, и, что хорошо бы его посмотреть.
- Да, слабовато, подумал Мороз, а вслух добавил:
- А больше Вы ничего не хотите сказать? Может, были какие-либо звонки в тот вечер, встречи или еще что-то в этом роде?
- Да я разговаривал с ним, с Виктором. По телефону. Кажется, это было около десяти вечера. А что? Что-нибудь не так?
Мороз не любил дурацких ситуаций, особенно, когда в дураках пытались оставить его самого. Не любил он и насмешек в свой адрес. Ни в скрытой, ни в явной форме. Ему оставалось только откланяться. Сказав на прощание, что, скорее всего, они встретятся вновь, он покинул эту неуютную и негостеприимную квартиру.
* * *
Было начало лета с его яркими красками, пленяющими запахами и обилием улыбок на улице, с его контрастами, горячим и одновременно ласковым солнцем, молодою, ярко-зеленою листвою и молодыми, звонкими голосами вокруг. Капитан, щурясь от ярких солнечных лучей, направлялся на встречу с человеком, который мог что-либо рассказать об убитом.
Вероника Николаевна Лапина, экономист из планового отдела того самого управления, в котором до убийства работал Ребышев, была женщиной словоохотливой и веселой. Черноглазая, с кокетливо уложенной кичкой черных волос на затылке, она казалось воплощением доброжелательности и покорности. Было в ней что-то от цыганки – такая же напористость и уверенность в правоте того, что она делала в данную минуту. Вероника, как запросто звали ее все сотрудники, была вездесущей и, поистине, неугомонной. В управлении она со всеми, что называется, на короткой ноге. Зная все последние сплетни, она не стеснялась высказывать собственное мнение, и, при этом, ее никогда не покидало чувство юмора. Кому-то все это, безусловно, нравилась, ну а кто-то, особенно женщины, клеймили ее последними словами.
Разговор с Вероникой Николаевной привел капитана к той единственной мысли, что оригинал оказался, пожалуй, ярче и выразительней того умозрительного образа, который он представил себе под влиянием рассказов сослуживцев Лапиной. После беседы с Вероникой, Всеволод Иванович чувствовал себя так, словно он угодил в трясину, и нет никакой возможности выбраться на сухую почву. То была словесная паутина, в которую облекала свою речь собеседница, не давая сосредоточиться, сбивая с выбранного направления. Но, в конце концов, эта был не допрос, а всего лишь беседа двух доброжелательно настроенных людей, решивших поговорить об одном общем знакомом. Всеволод Иванович узнал-таки из этой беседы кое-что совершенно новое и неожиданное о Ребышеве и о его окружении. Так, в сферу интересов следствия попало еще одно действующее лицо – художник управления - Виктор. Виктор, как явствовало из рассказа Вероники, был общителен, молод, и пользовался славой в меру образованного и неглупого молодого человека без комплексов. Он никогда не отказывал людям в их просьбах, всегда находил со всеми общий язык и общую тему для разговора. Так вот, оказалось, что Ребышев частенько захаживал к нему в течение дня, и они долго о чем-то говорили. О чем – Вероника Николаевна не знала.
* * *
Похороны никогда не несут с собою положительного заряда. В этом смысле похороны всегда негативны. Но в них есть Нечто, что объединяет людей, идущих за гробом. Так размышлял сам с собою капитан Мороз, шагавший среди других провожающих Василия Николаевича в последний путь. Это объединяющее начало, думал Мороз - скорее всего, просто животный страх перед Непознанным. Ведь непознанное Нечто, существует помимо наших желаний. Оно соприкасается с Вечностью, напоминая живущим, что все смертно в этом мире, все имеет свое начало и конец.
- Дрянное Нечто, мир ничтожный, соперник вечного Ничто, стоит, не глядя ни на что. И вред выносит всевозможный … – эта строка поэта почему-то именно сейчас вспомнилась Всеволоду Ивановичу.
Морозу было тяжело вдвойне. Он был на этой печальной церемонии чужим. - Я дома, ты – в гостях, подумай о себе, - пришла в голову чья-то старая эпитафия. Но ему некогда было думать о себе. Ему, в интересах следствия, необходимо было выяснить, кто же входил в круг близких или хороших, если хотите, знакомых убитого. Кроме всего прочего, Всеволод Иванович вообще не любил траура и панихиды. Он чувствовал себя на этих печальных мероприятиях покинутым и забытым всеми мучеником, всегда очень переживая за усопшего человека.
Траурная церемония проходила в одном из малых залов петербургского крематория. Некая дама в очень эффектной черной накидке поверх длиннополого, черного же с белым, костюма, проходя мимо открытого для прощания гроба, прикоснулась губами ко лбу покойного, что-то, быстро прошептав при этом, и, положив рядом с головой усопшего, несколько красных гвоздик. Собственно, как это удалось выяснить следствию, на церемонии из числа близких родственников были только старушка-мать, младшая сестра, и дядя, приехавшие из Риги. Мать Ребышева – маленькая, востроглазая старушка, все время церемонии плакала, не переставая причитать:
- Сынок, как же это так? Господи, прости и помилуй.
Эффектная дама оказалась Светланой Брониславовной Скулме, уроженкой Риги, преподавательницей английского языка в средней школе. Окончив филфак ленинградского университета, куда ей помогли поступить связи ее отца, она вышла замуж, но неудачно. Жила Скулме вдвоем с дочерью в небольшой квартирке, доставшейся Светлане Брониславовне после развода и последующего размена огромной квартиры, принадлежащей ее бывшему мужу. Так вот. После некоторых усилий следственной группе удалось установить, что Ребышев и Скулме очень хорошо знали друг друга и находились, говоря казенным языком, в любовной связи. Дочь - Анжелика Скулме оказалась худосочной и неразговорчивой особой шестнадцати лет от роду. Только что окончила среднюю школу и думала, что ей делать дальше. Капитан отметил, что на церемонии прощания в крематории ее не было. Светлана Брониславовна не отрицала своей связи с Ребышевым. Однако, на вопросы, касавшихся личности убитого, его интересов и возможных мотивов убийства, отвечала уклончиво, говорила, что не знает, не имеет понятия или еще что-нибудь в том же духе. Из сотрудников Василия Николаевича на церемонии кремации присутствовали только четверо сослуживцев из его отдела, заместитель начальника управления по общим вопросам, инженер по общим вопросам из отдела сбыта, и председатель профкома. Конечно же, среди них была Вероника Николаевна, да еще художник – Виктор. Пространных, с эпатажем, речей никто не произносил. Было сказано только о невосполнимой утрате отделом, да и отраслью в целом, превосходного в своем деле специалиста, и о том, что органы разберутся, и преступники обязательно будут изобличены и наказаны. Мысленно Мороз отметил, что искренности в этих выступлениях было мало, и, что произносились они, скорее по обязанности, нежели по внутреннему порыву.
Личность художника привлекала Мороза все больше и больше. Теоретически он также попадал в круг лиц, подозреваемых к причастности к убийству. Капитан заявился к нему прямо на рабочее место. Мастерская располагалась в небольшой узкой комнатке на пятом этаже, рядом с площадкой. Не смотря на тесноту, мастерская всем своим видом звала к работе. Большой, почти в половину ширины комнаты стол, на котором можно было разложить такие же огромные планшеты, и письменный стол с телефонами занимали большую часть помещения. Кроме них у окна размещались кульман, легкий мольберт, небольшой столик по типу чайного со стулом, и далее шкаф с красками и еще несколько стульев. Вероятно, для гостей. Все стояло на своих местах и выглядело довольно симпатично. Ерошкин – такова была фамилия художника - встретил оперативника настороженно, но через несколько минут, разобравшись, что никакой опасности лично для него эта беседа не несет, начал отвечать на вопросы.
- Скажите, Виктор, ведь вы знали Василия Николаевича? Что это был за человек?
- Хороший собеседник, воспитанный человек, добропорядочный христианин. Что я могу еще сказать? Высококлассный специалист. А что конкретно Вас интересует?
- Ребышев заходил к Вам в течение дня. О чем Вы с ним разговаривали?
-Да так, можно сказать, ни о чем. О политике, о философии, о зарплате, начальстве. Ну и так далее. В общем, - об общем, - скаламбурил Виктор.
- О женщинах, например?
- И о них, родимых, в том числе, конечно. Но, Вы знаете, что касается женщин, то Василий Николаевич не жаловал эту тему, в особенности, если разговор затрагивал конкретных лиц.
- Если не трудно, поясните, пожалуйста, что Вы имеете в виду?
- Видите ли, Ребышев никогда не говорил о своих, если так можно выразиться, женщинах и о своих с ними взаимоотношениях и связях. Поэтому разговор мог состояться только о женщинах «вообще», об абстрактной, если хотите, женщине.
- Ну, хорошо. Скажите, имя Светлана Брониславовна Вам ни о чем не говорит? Ребышев не называл его в разговорах с Вами?
- Нет, я слышу это имя впервые. Василий Николаевич был очень осторожным человеком.
- Виктор Сергеевич, Вы не припомните, что Вы делали в субботу, 25-го, после 20 часов вечера?
- отчего же, конечно помню. Весь вечер мы с женой провели у телевизора. Смотрели «Девять с половиной недель» - нашумевший в свое время, не помню уже чей, фильм.
- Не помните, по какому каналу Вы его смотрели?
- По сороковому, если не ошибаюсь.
Капитан, поблагодарив Виктора за беспокойство, откланялся. Предстояло проверить алиби не только художника, но и других подозреваемых. Эта была кропотливая, незаметная и въедливая работа, отнимавшая много времени. Капитан не жаловался. Он любил свою работу, и находил в этом, часто неблагодарном и мало оплачиваемом труде удовольствие. Он, как и любой творческий человек, жаждал увидеть конечный результат каждого очередного дела. Результат, в том смысле, что ему нравилось, как нравится настоящему охотнику, выслеживать, идти по следу, и, наконец, ловить и изобличать преступников, отдавая их в руки правосудия.
Мороз сидел в своем кабинете, когда вошел Максим со срочным донесением. Лейтенант Максим Реутов входил в опер группу капитана Мороза. Был он, по оценке Всеволода Ивановича, одним из самых талантливых сыскарей. Работать с ним было легко, так как, ко всему прочему, был он верным и неподкупным товарищем.
- Ну что там у тебя, - проговорил капитан, протянув руку за листком бумаги.
* * *
Тело девушки лежало на асфальте, прикрытое тонким байковым одеялом. – Это одеяло я видел в комнате, на диване, когда приходил к Светлане Брониславовне, - мысленно отметил капитан. По версии очевидцев, Анжелика Скулме, а это была она, выпала из окна собственной комнаты, завернувшись в одеяло. Осмотр квартиры на пятом этаже, где жили мать с дочерью, дал очень немного. Мать погибшей, узнав в числе прибывших оперативников, капитана, протянула ему клочок бумаги:
- Вот, возьмите, это она написала, прежде чем... Голос ее сорвался на плач, она вновь зарыдала. В записке, написанной еще не утвердившимся почерком, стояла всего одна короткая фраза:
- Я любила его. Прошу винить только меня.
Только через день после похорон, успокоившись и придя в себя, Светлана Брониславовна объяснила Морозу, как это произошло. Разговор проходил в рабочем кабинете капитана.
- Видите ли, Лика росла очень впечатлительной, болезненной девочкой. Ее отец бросил нас, когда она была еще совсем маленькой. Потом …. Потом появился Василий Николаевич. Лика долго не могла привыкнуть к нему, к его неожиданным приходам, к его присутствию. А затем привязалась к нему всей душой.
Наступившая пауза несколько затянулась. Заметно было волнение рассказчицы.
- Выпейте, пожалуйста, - капитан протянул ей стакан воды. – Я Вас внимательно слушаю.
- Это началось года полтора назад. В ней стала просыпаться женщина. И, однажды, я вдруг заметила, что Василий Николаевич смотрит на Лику как-то по-особенному… Как бы это выразиться, ну, не так как может отец. Он смотрел на нее так, как смотрит на женщину мужчина, когда хочет обладать ею. С этого дня все и началось. Зная о моих подозрениях, он стал действовать с удвоенной осторожностью. Тоже мне, папаша Гумберт, объявился. Лика, словно подчинилась завораживающему влиянию взрослого мужчины. Я говорила себе, что покончу с собой, что убью его и себя, но ничего не могла поделать, не могла изменить хода вещей. И когда это случилось, не смогла противостоять порочной связи.
- Вы знаете, - продолжала Светлана Брониславовна, подняв глаза на Всеволода Ивановича, - на самом деле, женщина в этой ситуации, оказывается бессильной что-либо изменить. Это только говорить все мастера: - Я, да я …- махнула рукой, возбуждающаяся от собственного рассказа, собеседница.
- И тогда Вы поделились своим горем, - прервал затянувшуюся паузу Мороз.
- Да, я рассказала обо всем Веронике Николаевне. Думала, она сможет помочь, отвлечет его от нее.
- Откуда Вы знаете Лапину?
- Как-то, несколько лет назад, заходила к Василию Николаевичу на работу. Вероника заглянула в комнату и, увидев меня, дружелюбно улыбнулась. Так мы познакомились. А затем и подружились. Тем более, что у нее тоже дочь – ровесница Лики.
Скулме вновь залилась слезами. Капитан кивнул Реутову. Максим встал, помог подняться плачущей женщине. Затем, встретившись глазами с капитаном, пошел провожать ее к выходу, успокаивая по дороге.
- Кажется мне, что она чего-то не договаривает, - произнес Максим, вернувшись в кабинет.
- Пожалуй, - согласился Мороз, - здесь есть тайна и Скулме не хочет или боится открыть нам ее. Собственно, что мы имеем на сегодняшний день? Одно убийство и одно самоубийство, если верить обстоятельствам. Нам неизвестны мотивы убийства. Если говорить о суициде, то тут картина, более или менее, проясняется. Хотя… Посмертная записка настораживает. Почерковедческая экспертиза подтвердила, что записка была написана младшей Скулме.
- Кто разберет этих женщин, - улыбнулся вдруг Максим,- люблю я женщину, но странную любовью, не победит ее рассудок мой, - как сказал поэт или кто-то еще.
- Ладно, тоже мне, поэт нашелся, - ответил без улыбки Мороз, - подождем несколько дней, время покажет.
Всеволод Иванович не любил, когда подчиненные переходили на фривольный тон разговора во время работы, сбивая, таким образом, с мысли. В этом случае деловой подход к вопросу всегда подменялся легкомысленным взглядом. А легкомыслия Мороз не терпел.
* * *
Капитан оказался прав. По прошествии нескольких дней Скулме вновь предстала перед Всеволодом Ивановичем в его каби¬нете. Беседа, на этот раз, протекала без свидетелей. Капитан, отметив повестку, заметил:
- А Вы сегодня выглядите отдохнувшей и порозовевшей, Светлана Брониславовна.
- Просто мне удалось, наконец-то, выспаться после стольких бессонных ночей, - горько усмехнулась гостья.
- Хорошо, перейдем к делу. Светлана Брониславовна, посмотрите внимательно этот документ. Он Вам ни о чем не говорит? Эта квитанция из ломбарда была найдена в бумажнике покойного Василия Николаевича.
Скулме медленно взяла из рук Мороза бледно-розовую бумагу с едва проступавшими водяными знаками на ней. Лицо женщины, по мере того, как она знакомилась с квитанцией, резко менялось. Наконец, оно стало пунцово-красным, с резко проступившими желваками на скулах. Глаза вспыхнули неприкрытой ненавистью.
- Каков подлец, а? Мерзавец! - злобно воскликнула Скулме.
Капитан даже несколько опешил, не сразу сообразив, к кому относится столь резкое выражение гнева. А когда сообразил, заметил: - Да не волнуйтесь Вы так, Светлана Брониславовна. Расскажите поподробнее обо всей этой истории. Кстати, Вы не знаете, где в настоящее время может находиться орден. Ведь, насколько я понимаю, ему цены нет.
- А ты, мент поганый, откуда про орден знаешь? Небось, тоже захотелось к настоящему богатству приобщиться? Только не видать тебе ордена, как своих ушей.
Капитан ожидал от госпожи Скулме многого, но такой откровенной площадной ругани предвидеть не мог. Все-таки Скулме имела университетский диплом.
- Как… как Вам не стыдно… - начал он, но осекся. Затем продолжил совсем другим тоном:
- Вы знаете, я бы мог прямо сейчас привлечь Вас к административной ответственности за оскорбление должностного лица, так сказать, при исполнении, но делать этого не буду, - проговорил Мороз с расстановкой. Было видно, что он едва сдерживается, - Вы мне нужны, как свидетельница в деле об убийстве.
Перемены, происходившие с лицом свидетельницы, были просто поразительны. Теперь оно, это мягкое, холеное лицо, обрамленное копной светлых, красиво уложенных волос, выражало саму покорность, разгладилось, даже похорошело. От гнева не осталось и следа. А весь ее виноватый облик говорил о том, что она осознает свою вину и готова искупить ее. Несмотря на бальзаковский возраст, Светлана Брониславовна умела подать себя очень эффектно.
- Пантера в овечьей шкуре, - подумал Мороз. А вслух произнес: - Не хватало мне еще Ваших истерик. Скажите, каким образом Ваша семейная реликвия, по сути своей бесценная, отразившая, если хотите, героизм эпохи, могла попасть в ломбард?
- Ничего не могу сказать Вам по этому поводу. Я не знаю. Спросите у того, кто ее туда отнес, - в голосе ее послышались сердитые нотки. - Он меня обманул, - добавила она после паузы. И затем продолжила:
- Он взял у меня этот орден, якобы, на реставрацию камней. На нем были повреждены два бриллианта. И Василий хотел заменить их.
Мороз внимательно слушал откровения Скулме. При упоминании имени Василия Николаевича, голос ее задрожал, на глаза навернулись слезы. Госпожа Скулме промокнула их маленьким изящным платочком, внезапно возникшим у нее в руке. Причем все это, и слезы и платочек, выглядело очень естественно и трогательно.
- Дело в том, что ордена в ломбарде нет, – произнес, как можно спокойнее, Мороз. И затем, продолжил, стараясь не смотреть на Скулме, и, останавливаясь на каждом слове:
– К нам с заявлением обратились официальные представители. Проще говоря, работники ломбарда. По поводу факта исчезновения ордена из кладовой особо ценных вещей. Сдатчику заплатили кругленькую сумму. И теперь директор в панике. Светлана Брониславовна, пожалуйста, расскажите историю ордена и, если можно, подробно опишите его. Этим Вы поможете следствию. И, пожалуйста, успокойтесь. Орден, несомненно, будет найден и возвращен законному владельцу, то есть Вам.
- Как нет! – на лице женщины отразились, попеременно, вначале испуг, затем отчаяние, а потом уже – злость. Она, словно не слышала просьбы капитана, поняв только одно: орден пропал, и найти его будет очень непросто. Тут следует отметить, что Светлана Брониславовна была превосходной актрисой. Впрочем, как и любая женщина. По ее поведению и фразам, по ее реакции на вопросы следователя, невозможно было понять, где она искренна, а где лицемерит и изворачивается. Впрочем, капитан Мороз и не пытался отгадывать ее чувства. Уже хорошо то, что она что-то говорит и о чем-то рассказывает, в общем-то, отвечая на его вопросы. А где правда, где ложь – время покажет. Хотя этого самого времени у Всеволода Ивановича было как всегда в обрез.
* * *
Проверка алиби Евгения Свисталева ничего не дала. Не дала в том смысле, что Свисталев, и в правду, в тот вечер, когда было совершено убийство, смотрел телевизор, что и подтвердила соседка через площадку, которая в тот вечер видела Евгения. Вера, так звали соседку, была словоохотливой и без комплексов, не первой молодости женщиной, с прямыми, аккуратно уложенными на затылке черными волосами. Я бы сказал, женщиной бальзаковского возраста, если б не боялся обидеть этим изощренным словосочетанием простую русскую бабу.
- Конечно, что он там делал в своей квартире в тот вечер, телевизор смотрел, или еще что, я не знаю, - скороговоркой говорила Вера следователю, - но то, что он был дома тогда, это точно.
Факт телефонного разговора также был установлен. В ходе проверки высветилась одна любопытная деталь. Как оказалось, Ребышев действительно заключил с конторой, где служил Свисталев, договор об обмене своей квартиры через продажу. Василий Николаевич хотел получить взамен своей однокомнатной квартиры – двухкомнатную. Причем, с одним обязательным условием. Это условие состояло в том, что по желанию Василия Николаевича, эта новая, если так можно выразиться, квартира должна была располагаться как можно ближе, к той квартире, где проживали госпожа Скулме с дочкой. Но договор, почему-то, не вступил в реальную силу, то есть, он еще не был задействован. Как объяснили в агентстве, Василий Николаевич не успел подготовить для этого все необходимые документы.
Капитан Мороз не был новичком в уголовном розыске. Во всяком новом деле Всеволоду Ивановичу были интересны, прежде всего, люди с их связями, с их, если так можно выразиться, умонастроениями и интересами. Ведь изучая интересы людей и их “мысли по поводу”, можно было, наконец, увидеть и понять побудительные мотивы поступков героев, и, самое главное, попытаться разгадать их следующие шаги.
- Что же, все-таки, произошло в тот вечер у Ребышева? – задавал сам себе вопрос капитан. И не находил ответа.
Экспертиза установила, что выстрел был произведен из пистолета Макарова. Об этом говорили и стреляные гильзы, которые преступник не счел нужным убирать. Само орудие убийство обнаружено не было. Вариант суицида, таким образом, отметался напрочь. Стреляли, где-то, между 21 и 22 часами вечера.
- Хорошенькая история, - размышлял Реутов, – убили человека, и никому дела нет.
* * *
Рассказ Скулме об ордене напоминал, скорее, архивную справку, настолько точно и скрупулезно следовала Светлана Брониславовна историческим фактам и семейной легенде.
- Орден Ушакова II степени был учрежден 3 марта 1944 г. Награждались им офицеры ВМФ «За выдающиеся заслуги в организации, руководстве и обеспечении боевых операций», ну, и т.д., сами понимаете, - усмехнулась Скулме.
- Так вот. Мой дедушка воевал в Кронштадте. Командующим кронштадтским оборонительным районом был в то время Юрий Федорович Ралль. Он приходился дальним родственником великого флотоводца: его прабабушка, по материнской линии, была племянницей Ф.Ф. Ушакова. Так вышло, что в одной из операций по прорыву кольца блокады, особенно отличились торпедоносцы, одним из которых командовал мой дед. Ралль получил тогда орден под №1. Дед также оказался в числе награжденных моряков. За всю войну этим орденом были награждены всего 194 человека. Если первая степень ордена отливалась из платины, то вторая – из чистого золота. Для него были выбраны цвета Андреевского морского флага - белый с голубым. Очень красиво, знаете, ли.
Госпожа Скулме опять надолго замолчала. Казалось, что мысленно она была очень далеко от своего рассказа.
- Вы понимаете, - продолжила она после паузы, - этот орден всегда был украшением нашего дома. Отец относился к нему даже с некоторым трепетом. Так относятся, пожалуй, к какой-нибудь дорогой иконе, либо к подарку любимого человека. Светлана Брониславовна замолчала, с интересом наблюдая за реакцией капитана.
После разговора с госпожой Скулме Всеволод Иванович испытывал очень большое желание выговориться, поделиться с кем-то своими наблюдениями и выводами. Он отправился в следственный отдел, к своему другу.
Николай Богота, будучи классным специалистом, был человеком энергичным и легким на подъем, не смотря на свои сорок с небольшим лет и некоторую склонность к полноте. К Морозу он относился с явной симпатией. Оттенок некоторой покровительности с его стороны не мешал друзьям быть полностью откровенными и открытыми друг для друга, тем более что друзей связывал опыт многолетней совместной работы. Богота был в курсе всех перипетий дела Ребышева, которое обрастало все новыми и новыми подробностями, но так и не сдвинулось с мертвой точки. Кроме того, кто знает, не превратиться ли завтра подозреваемый в подследственного. Поэтому, лучше познакомиться с ним уже сегодня. Хотя бы заочно.
- Ну и как тебе госпожа Скулме? – спросил друга Николай.
- Матерая хищница, со стажем. Сколько невинных душ она загубила, этого мы никогда, наверное, не узнаем. Ее занудство – маска, за которой скрываются лики дьявола. Да, да, именно лики. Потому как, она всякий раз меняет свое обличье. От приторно доброй, даже блаженной, до беззастенчивости грубой, заносчивой и нелицеприятной особы. Только вот душа у нее - черная и светлее не становится.
- Все это эмоции, а их, как тебе известно, к делу не пришьешь.
- Да, пожалуй, ты прав. Но истины, знаешь ли, без эмоций не бывает. Вот ведь какое дело. Об этом, кажется, есть даже у Ленина.
- У Ленина, говоришь? Хм, интересно. Интересно, что ты еще не забыл классиков, так сказать. Впрочем, Владимир Ильич умным был мужиком. Правда, говорил он, насколько я помню, об исканиях истины, а не об истине, как таковой. Ну, да ладно, как говориться, не суть. Что же у нас получается? Понятно, что Ребышев, желая перебраться поближе к своей возлюбленной, решил обменять меньшую квартиру на большую. Вероятно, он хотел съехаться, таким образом, с госпожой Скулме, и, при этом, Анжелике досталась бы квартира матери. Очень распространенный вариант обмена. Только денег для такого обмена у него не было. И вот тут возникла мысль заложить орден. Пропажу ордена госпожа Скулме могла просто не заметить, либо, зная порядочность Василия Николаевича, она вовсе не думала о нем. Поэтому-то последовала та гневная реакция с ее стороны, когда она, увидев квитанцию, поняла, что ее просто обманули.
- Что ж, похоже, на правду, - начал Мороз, - даже очень. Только денег, вырученных за орден, явно не хватало для покупки квартиры. Даже, если предположить, что у Ребышева были некоторые сбережения.
- Правильно. А теперь допустим, что художник был в курсе предполагаемых махинаций Ребышева с орденом. Ведь они много о чем-то говорили, не так ли?
- Так-то оно так. Например, говорили о музыке, а думали о деньгах, - проговорил Всеволод Иванович в задумчивости.
- Ну, что, ж, когда поют деньги – музыка умолкает. Известная поговорка. Итальянская, если не ошибаюсь. Разве не так? – добавил Богота.
- Я знаю другую поговорку: - Без денег сон крепче. И потом давно известно, - продолжил Мороз, - если голова забита мыслями о том, как украсть деньги, то никакая музыка, кроме воровской, до человека не доходит.
- Знаешь, у меня, кажется, появилась идея, - добавил после паузы капитан.
* * *
Виктора Ерошкина пригласили в прокуратуру официально, вызвав его повесткой, как свидетеля. Кабинет, куда вошел Виктор представлял собой обычную железобетонную коробку, окрашенную водоэмульсионной краской, светлого сине-зеленоватого оттенка. Потолок, почему-то, оказался не привычно-белым, но окрашенным в какой-то оттенок светло-желтого цвета. Обставлен кабинет был обычной же конторской мебелью. Отличительной чертой обстановки являлся компьютер, стоящим на отдельном столике. Когда Ерошкин вошел, ему навстречу, с удобного, вращающегося в разные стороны кресла перед компьютером, поднялся следователь – широкоплечий, кряжистый мужчина, лет сорока в строгом темно-синем мундире. Это был Николай Богота.
- Добрый день, проходите, пожалуйста, садитесь, - произнес он, указывая на стул.
- Николай Михайлович, - представился Богота, протягивая руку вошедшему Ерошкину, - начнем работать, - добавил он, усаживаясь в кресло напротив Виктора. Поправив на столе бумаги, и, взглянув на сидящего напротив художника, Богота начал задавать вопросы.
- Скажите, Виктор, Василий Николаевич не рассказывал Вам о скором обмене своей квартиры?
- Нет, впервые слышу об этом. От Вас.
- Посмотрите, пожалуйста, внимательно вот на эту вещь, - проговорил Богота, вытащив из ящика орден Ушакова II степени. - Скажите, когда Вы видели этот орден последний раз?
Художник явно растерялся. То ли потому, что впервые видел такую красоту не в музее, а на письменном столе, или потому, что знал гораздо больше того, о чем собирался рассказать.
- Видите ли, - ответил он, - этот орден я мог видеть в квартире у Василия Николаевича, когда он был еще жив. Как-то, в конце зимы, я заходил к нему, посмотреть, как он живет.
- Уточните, когда это было?
- Пожалуй, это было в марте, то есть уже весной, если по календарю. В конце марта вдруг установилась холодная, ветреная погода. Настроение - никудышное. А тут еще Ребышев со своим орденом. В общем, он милостиво согласился показать мне его. Думаю, его просто интересовала цифра, в рублях, которую можно было выручить за этот орден.
- Ну и что Вы ему ответили? – спросил Николай.
- Сказал, что вещь эта дорогая, коллекционная и, что точную цифру сможет назвать только коллекционер, да и то не всякий. А я, мол, к таковым не отношусь. Вот, собственно, и все.
- А Вы не знаете, что стало с тем орденом после того, как Вы видели его у Василия Николаевича? Он Вам ничего не говорил о своих планах относительно него?
- Нет, не говорил. А что, разве существуют два ордена? Разве, кроме вот этого, есть еще один?
- Видите ли, в данный момент идет следствие, и, по существующему правилу, я Вам пока ничего не могу рассказать. Так как существует тайна следствия. Вы меня понимаете, - добавил Богота, доверительно взглянув на Виктора.
- Но Вы, в свою очередь, поможете нам восстановить истину, если вспомните какие-либо подробности относительно ордена и намеков Ребышева.
- Я не знаю подробностей, - отвечал Виктор, - но Ребышев в то время нуждался в деньгах. Это было заметно, хотя бы, по тому, как он выспрашивал о цене ордена. Возможно, он хотел его продать или заложить. Не знаю. Краем уха слышал от Вероники Николаевны. Вы ведь знаете Лапину? Ну, так вот, она говорила, что у Ребышева возникли какие-то проблемы с квартирой. То ли менять хотел, то ли продавать, не знаю.
- И последний вопрос. Вы не могли бы повторить название художественного фильма, демонстрировавшегося в вечер убийства?
- Фильма? - задумался, вспоминая, Виктор,- Пожалуйста, «Девять с половиной недель».
- Спасибо, на сегодня все. Давайте Вашу повестку.
Капитан Мороз во время допроса художника находился в смежной комнате.
- А зачем тебе понадобился вопрос о кинофильме? - спросил он после ухода Ерошкина.
- Слушай, - вопросом на вопрос ответил Богота, - а ты помнишь, что тебе ответил Свисталев, когда ты спрашивал его о том, что он делал в тот вечер?
- Да. Он смотрел телевизор, кажется «Девять дней одного года», - надо по протоколу посмотреть.
- Уже посмотрел. Действительно, он назвал этот фильм, который, якобы, крутили по 40 каналу. Ты понимаешь?
- Ты хочешь сказать?!
- Вот именно! Свисталев, я думаю, просто забыл, как назывался тот фильм, который он должен был лицезреть по заготовленной версии, и выдал тебе то название, которое смог вспомнить.
- Ну, дела. Только как ты теперь проверишь, была ли эта машинальная ошибка или же он просто не знал, да и не мог знать, что там крутят по 40 каналу? Ты знаешь, у Свисталева должен быть сообщник. Как только я раньше не догадался.
- Да, сообщник у него действительно должен быть. А здорово у тебя это получилось, с орденом. По-моему, художник не заметил подвоха, хотя какое-то сомнение, насчет правдоподобности всего происходящего в нем зародилось.
- Правильно, а это означает только одно: знает он больше, чем говорит. А то, что орден мы взяли из музея, а не из ломбарда, об этом он, пожалуй, не догадался.
* * *
Ни для кого не секрет, что жизнь наша часто складывается из случайностей. Порой с нами происходят вещи совершенно необъяснимые с позиций человека здравомыслящего и твердо стоящего на ногах. Иначе говоря, человека с материалистическими убеждениями. Но и такие люди бывают не защищены от случайностей или от случая, если хотите. Например, одна моя хорошая знакомая встретила своего суженного на кладбище, куда она пришла навестить свою матушку. Так вот, незнакомый ей молодой человек, неизвестно откуда взявшийся, помог ей поправить покосившуюся оградку на могиле матери, и отнести мусор к мусорному контейнеру. Сам он, как потом открылось, также пришел к своим родителям, могила которых находилась рядом с той, где была погребена мать моей знакомой. Этим незатейливым примером я хочу лишь подчеркнуть, что все мы ходим под угрозой, (а может под эгидой?) случая. Внимательный читатель поймет, что следователь уголовного розыска постоянно в своей практике сталкивается со случайностью. Конечно, наиболее просвещенный и дотошный читатель скажет, что все это не случайность, но судьба. Но скажите мне, кто в наше жестокое время возьмет на себя смелость утверждать, что за все те мерзости и преступления, которые творятся вокруг нас в ответе небеса, а не мы с вами. И потом, случайность, и предопределенность – это все-таки разные вещи.
Реутов вошел в кабинет, как всегда без доклада.
- Рассказывай, лейтенант, какие у тебя новости? Что дала проверка? – начал задавать вопросы капитан. Он давно уже ждал сообщений от Максима.
- Товарищ капитан, нашелся сообщник Свисталева.
- Ну!.. И кто же это?
- Дементьев Константин Федорович, он же – матерый рецидивист, вор в законе, по кличке Орех, а ныне – агент по операциям с недвижимостью, официальный сотрудник фирмы «Нева плюс», занимающей на рынке недвижимости одно из ведущих мест в городе.
- Так, так, продолжай. Где же вы его раскопали?
- Очень просто. Исходили мы из соображения, что у Свисталева должен быть сообщник. Установили внешнее наблюдение за Мыслителем и, как выяснилось, совсем не напрасно. Мыслитель сам вывел нас на Ореха. Однако самое интересное было впереди. Ореха задержали в одном из отделений Сбербанка за благовидным занятием. Он пытался получить выигрыш по лотерейному билету.
- И большой выигрыш, если не секрет? – усмехнулся капитан.
- Пятьдесят тысяч рублей.
- Ну, и? Почему же он их не получил?
- Все очень просто. Орех не смог правильно заполнить бумагу, которую ему выдали в сбербанке, тем самым, вызвав подозрение у контролера. Кроме всего прочего, стал спорить, а затем просто кричать, требуя выплаты денег. Походя, оскорбил работника сбербанка, перейдя на воровской жаргон, стал оскорблять охранника сбербанка, который сделал ему замечание. Короче, тот не выдержал, и задержал смутьяна, позвонив оперативному дежурному, который, в свою очередь, позвонил нам.
- Да, дела. Максим, а что с тем телефоном, который я тебе дал для проверки.
- А вот здесь, как раз лежит ключ к разгадке. Номер, который Вы мне дали, это номер конторы, живущей за счет тех самых лотерейных билетов, один из которых оказался в руках Ореха. Я все хотел спросить, товарищ капитан, а откуда взялся этот телефон?
- Погоди, погоди, Максим. Здесь мне самому не все еще ясно. Надо подумать.
- Дело в том, что Дементьев задержан нами для выяснения обстоятельств, и мы будем вынуждены отпустить его на все четыре, если через сутки не предъявим ему обвинения.
- Ни в коем случае! Орех нужен мне, как основной кандидат в обвиняемые по делу об убийстве Ребышева. Можешь посадить его на пятнадцать суток за хулиганский проступок в общественном месте и оскорбление представителя власти, находящегося при исполнении служебных обязанностей. Кроме того, у него должно быть оружие. Я постараюсь добиться санкции на обыск, а ты.… А вы вместе с Боготой попробуйте допросить его на предмет контактов со Свисталевым, которого неизвестно кто прозвал мыслителем, и с художником. И предъявите-ка ему для опознания фотографии Ребышева, Скулме и других участников этой трагедии. Да, вот еще что. Во время допроса обязательно выясните происхождение этого лотерейного билета, историю его приобретения и все привходящие обстоятельства. И еще одно. Попрошу не тянуть время. Его у меня – в обрез.
* * *
Между тем Морозу предстояло проверить показания еще одного свидетеля. На этот раз уже знакомого читателю. А заодно подтвердить некоторые свои предположения о происшедшем. С Вероникой Лапиной Всеволод Иванович встретился в шестом часу вечера, недалеко от ее дома. Вероника возвращалась с работы, и у капитана было всего лишь две или три минуты, чтобы задать ей несколько вопросов.
- Вероника Николаевна, Вы человек очень опытный в сфере общечеловеческих отношений, так сказать. Если честно, то я Вам просто завидую. Завидую Вашему умению вести разговор и Вашему пониманию связей между людьми. Вам бы работать психологом.
- Вы подкараулили меня для того, чтобы сделать мне эти признания, капитан? Уж не хотите ли Вы предложить мне работу в вашем ведомстве?
- Не совсем так. Вернее, совсем не так, - улыбнулся Мороз. Если откровенно, я хочу попросить Вас о помощи. Не могли бы Вы ответить на один, несколько неожиданный вопрос?
- Смотря, на какой вопрос. А, впрочем, спрашивайте, я готова попробовать.
- Вы просто ангел. Скажите, Вероника, как, по-вашему, мог ли Виктор – художник управления – знать Анжелику Скулме?
- По-моему, Всеволод, не знаю Вашего отчества, простите…
- Иванович, - подсказал Мороз.
- Да. Так вот, Всеволод Иванович, Виктор не только знал Скулме младшую, он, по-моему, был в нее просто влюблен. Девчонка же ему взаимностью не отвечала, хотя и не отвергала его ухаживания. Вы ведь знаете, что у нее был роман с Василием Николаевичем?
- Да, знаю.
- Если Вы хотите знать мое мнение, то Светлана Брониславовна, скорее всего, ревновала свою дочь к Ребышеву. А женщина, она очень решительная и, я бы сказала, взбалмошная. Своего шанса не упустит, и своей цели добьется. Впрочем, я Вам ничего не говорила и, вообще, мне некогда тут с Вами лясы точить. Извините.
Вероника кивнула головой, давая понять, что разговор окончен, повернулась, и пошла прочь. Капитан остался наедине со своими мыслями.
- Действительно, - думал Мороз - верно, говорят, что искусство общения – самое дорогое, так как ради общения мы часто готовы отдать последнее. Но, с другой стороны, знание психологии при общении бывает весьма полезным, так как, в иной ситуации, ни за какие деньги мы не получим того, что можем получить через общение.
Когда на следующий день капитан Мороз вновь встретился со Светланой Брониславовной, он поразился тем переменам в ее облике, которые произошли со времени их последней встречи. Скулме за эти несколько дней просто постарела. Она выглядела глубоко несчастной женщиной, и, в отличие от прошлых встреч, капитан поверил этим новым изменениям, происшедшими с его подопечной. Ее осунувшее, подурневшее лицо с большими синими кругами под глазами и резко обозначившимися вдруг морщинами, было уставшим и больным. Именно это определение пришло на ум Морозу в эти несколько секунд, когда они обменивались взглядом при встрече.
- Вы нездоровы, - сказал ей капитан. Я внимательно слушаю Вас, Светлана Брониславовна. Что Вы хотите мне рассказать?
- Да, Вы правы, я нездорова, я – сумасшедшая! – почти выкрикнула Скулме. – Ведь это я убила ее, - добавила она еле слышно. Да, я. И не глядите на меня так. Я пришла рассказать Вам все.
- Пожалуйста, успокойтесь, выпейте воды, - Всеволод Иванович протянул ей стакан и подождал, пока женщина сделала несколько глотков. – Я внимательно выслушаю Вас. Вы ведь хотите рассказать о своей дочери, не так ли?
- Да, это так, - кивнула головой Скулме. В тот роковой вечер я была особенно зла на нее. Я кричала, что это она убила его, что ненавижу ее, говорила разные гадости. А девочка моя – она, как тростиночка, такая незащищенная, такая искренняя.
После паузы, которая, как показалось капитану, длилась вечность, убитая горем женщина продолжала.
- Когда она, завернувшись в одеяло, встала и подошла к окну, словно не замечая меня, я распалилась еще больше. Я стала смеяться над ней, призывая ее выпрыгнуть из окна. Затем она открыла окно и залезла на подоконник. Повернувшись ко мне, она крикнула:
- Мать! Если ты не прекратишь, я выпрыгну.
- Прыгай, все равно из нас двоих кто-то должен уйти, чтобы не мешать другой, - ответила я.
- Ну-ну, продолжайте, и что же произошло дальше?
- Я не знаю. Может быть, она потеряла равновесие, может быть, поскользнулась. Но когда я подняла глаза на окно, девочки моей там не было. Последнее, что я услышала, был короткий сдавленный вскрик. И все. Дальше я помню только отрывками. Какие-то люди, носилки, белые халаты.
- Простите, Светлана Брониславовна, а как же записка?
- Да, записка действительно была. Я нашла ее позже в ее портфеле. Только знаете, я тогда не поверила этой записке. Считала ее продолжением игры. Теперь-то я поняла, как это было серьезно.
- Светлана Брониславовна, скажите, как Вы думаете, Виктор, художник из управления…, у него были серьезные намерения по отношению к Анжелике или нет?
- Виктор? Ах, ну да, конечно, Виктор. Нет, я думаю, что там ничего серьезного не было, да и не могло быть. Хотя…, кто знает? Виктор – человек очень расчетливый и, я бы сказала, пугливый. Он не пара моей девочке.
- Спасибо Вам за Ваш рассказ, Светлана Брониславовна. Я порекомендую Вам хорошего врача, после беседы с ним, станет легче на душе, поверьте. Вам нужен отдых и забота. Вот, возьмите номер телефона.
* * *
Глупые мысли всякому приходят в голову, но умные люди не всегда их высказывают. Этот афоризм чаще других вспоминался Всеволоду Ивановичу. Мороз не помнил, кому приписывалось авторство, но всякий раз, когда после очередного серьезного разговора с подследственным или со свидетелем ему вспоминалось это высказывание, капитану казалось, что это была его собственная мысль. Настолько она ему нравилась. И потом… Я не сделаю открытия, если скажу, что мы часто считаем своим то, что нам очень нравится, и чем мы пользуемся постоянно.
Морозу повезло. Когда он подошел к окошку ломбарда, то очень удивился отсутствию очереди. Ведь об услугах именно этого ломбарда можно было услышать по радио либо прочитать в дешевой газете. В небольшом, узком коридорчике около окошка, за которым виднелось лицо миловидной девушки, не было ни единой души. Начиная разговор с приемщицей, капитан предъявил свое удостоверение, а затем попросил ее ответить на ряд вопросов. Приемщицей оказалась молодая и интересная особа с кокетливой прической светло-каштановых волос. Так вот, эта особа, очень быстро поняла, чего хочет от нее симпатичный, средних лет человек, с приятной улыбкой и таким страшным удостоверением. Эта блондинка со смазливым личиком хорошо помнила историю пропавшего ордена и охотно рассказала капитану подробности того, что произошло в тот день. Оказалось, что вместе с Ребышевым у окошка тогда стоял какой-то парень, который что-то говорил Ребышеву, мешая оформлять сделку. Капитан попросил приемщицу посмотреть несколько фотографий. Девушка уверенно выбрала две из них: фотографию Ребышева и Виктора. Еще она сказала, что этот молодой человек заходил в ломбард в тот день, когда был украден орден, и что, если честно, он ей сразу не понравился. Настоящей удачей было то, что приемщица узнала по фотографии Дементьева, который, по ее словам, приходил в тот день вместе с Виктором, но держался в стороне. Поблагодарив за помощь, Мороз откланялся. И еще долго, пожалуй, всю дорогу до дома, Всеволоду Ивановичу не давали покоя перипетии расследуемой трагедии, ее невымышленные герои. Почему-то, приемщица из ломбарда со своей обворожительно-лукавой улыбкой, также занимала место в цепочке этих героев. Капитан едва не уснул в вагоне метро, и, чуть было, не проехал свою остановку, выскочив из закрывающихся дверей в последнюю секунду.
На следующий день, когда проводился допрос Дементьева, Мороз снова был рядом. Если вы думаете, что допрос подозреваемого дело простое, то вывести вас из этого заблуждения, скорее всего, уже невозможно. На самом деле никогда не знаешь, что в очередной раз выкинет подследственный. Особенно такой, как Орех. На допросах Орех держался вызывающе, стараясь, все время, так или иначе, зацепить следователя. Впрочем, Богота не обижался. Он за свою многолетнюю практику насмотрелся всякого. Вначале, Дементьев все отрицал. Он, мол, никакого ордена не видел, Виктора Ерошкина не знает и, вообще, «Гражданин начальник зря к нему приканался» Весь лоск Агента по недвижимости, которым Орех обзавелся, будучи на воле, вдруг улетучился на допросе. Остались неприкрытая ненависть к представителю власти, да злость на весь белый свет за неудавшийся экспромт с лотерейным билетом. Орех был уверен, что у ментов ничего серьезного против него нет, да и доказать что-либо, по его мнению, было просто невозможно. Однако все оказалось совсем не так.
- Вас видели в ломбарде, когда Вы вместе с Ерошкиным заходили туда, чтобы уточнить план расположения помещений и возможность похищения ордена. Вас с Ерошкиным опознали сразу несколько человек: дежурный при входе, гардеробщица, приемщица из отдела поступлений, еще несколько человек из числа работников ломбарда. Так, что отпираться, как видите, не имеет смысла, - продолжал вести допрос Богота. Дементьев молчал.
- Расскажите лучше, как Вам удалось выкрасть из охраняемой кладовой, сданную Ребышевым вещь.
- Не знаю никакого Ребышева, - буркнул Орех.
- Видите ли, уважаемый, на Вас висит столько подвигов, что хватит на пожизненное заключение. Поэтому в Ваших же интересах начать колоться. Не усугубляйте своего положения. Ну, хорошо, не хотите про орден, расскажите тогда про лотерейный билет. О том, где Вы его взяли, например. Только не надо говорить, что Вы его купили, ибо достоверно известно, что когда эти билеты поступили в продажу, Вы находились еще в местах не столь отдаленных.
- Я нашел его, - последовал ответ.
- Нашел, - усмехнулся Николай, - чудесно! Ты слышишь это? - обратился Богота к Морозу, молчавшего до сих пор в углу кабинета.
Капитан молча встал, и подошел к столу, за которым Богота вел допрос подследственного.
- Вам знакома эта вещь? – спросил он Дементьева, положив перед ним мужское портмоне из темно-коричневой кожи.
- Первый раз вижу, - в ответ пробубнил Орех.
- Ну, так я Вам скажу, что это такое, - продолжил диалог капитан. Это бумажник убитого Вами Ребышева.
От этих слов Орех – этот крепкий, сорокадвухлетний мужчина с большой лысой головой – даже пожелтел лицом, и сразу как-то сник.
- Это ложь, - проговорил он твердо, - такие голословные обвинения без доказательств ничего не стоят.
- Минуту, - капитан взял со стола бумажник Ребышева, открыл его, и, достав из него листок с какой-то записью, протянул его Дементьеву, - узнаете ли Вы эту запись? Она сделана Вашей рукой.
Было видно, как лицо арестованного наливается кровью, на скулах и на шее обозначились желваки, мышцы плеч и рук напряглись.
- Эге, поаккуратнее, - Мороз едва успел выхватить у него из рук злополучный листок, прежде чем, Орех бросился на капитана с кулаками.
* * *
Когда разбуянившегося Дементьева увели в камеру, и капитан, поправив одежду, уселся на освободившийся стул, Богота не выдержал:
- Может, все-таки, посвятишь друга в тайны мадридского двора?
- Да нет никаких тайн. Помнишь, я тебе говорил, что надо проверить один телефон, который мы нашли у Ребышева?
Так вот. Оказалось, что этот номер принадлежит секретарю компании, которая распространяла эти лотерейные билеты. Не надо быть графологом, чтобы увидеть, что номер телефона из бумажника Ребышева, был написан не рукой Василия Николаевича. Кроме номера телефона на этой бумажке были записаны номер и серия того самого лотерейного билета. Мы долго не могли найти автора, так сказать, этой записки. Когда же Реутов доложил об аресте рецидивиста Ореха, да еще плюс к этому, выяснилось, что Дементьев каким-то боком причастен к пропаже ордена, я решил сравнить его почерк с почерком на найденной бумажке. Абсолютная идентичность почерков бросалась в глаза. Экспертиза подтвердила мой вывод. Дальше все просто. Связавшись по указанному телефону с директором компании, мы установили, где и когда продавались билеты этой серии. Затем мы нашли продавщицу этих билетов, и, о чудо! Она опознала по фотографии Ребышева, который купил у нее этот билет.
- Ну, хорошо, только, причем здесь Дементьев?
- Сейчас поймешь. Орех в то время только что освободился и, примерно в то же самое время, он познакомился с Евгением Свисталевым, который и устроил нашего героя агентом по недвижимости в свою контору. Так вот, когда Ребышев обратился к своему нижнему соседу с просьбой помочь обменять квартиру, то Свисталев поручил вести этот обмен своему новому агенту, то есть, Дементьеву. А тот, я полагаю, осматривая квартиру Василия Николаевича, в силу своей воровской натуры, ознакомился также и с бумажником хозяина.
- И ты думаешь, что …
- Да, Орех не стал красть этот лотерейный билет у Ребышева. Тем более, что розыгрыша еще не было, и, следовательно, никто не знал, выигрышный этот билет или нет. Орех просто переписал номер и серию, а также номер телефона. Позвонив в лотерейную контору, он узнал, когда будет розыгрыш, и где будет напечатана таблица. Кстати, при досмотре, у Дементьева была найдена газета с таблицей розыгрыша, в которой напротив номера данного билета, его рукой поставлена черта и крестик.
- Осталось только понять, каким образом, бумажка, написанная рукой убийцы, попала в портмоне убитого?
- Ты прав. Именно это осталось выяснить, хотя, по большому счету, это уже не имеет значения. Ведь убийца своим выпадом, фактически признал свою вину.
- Ну, не скажи. Он еще может помотать нам нервы.
Впрочем, это предостережение следователя, к счастью, не оправдалось. Арестованный был настолько шокирован, что на следующем допросе чистосердечно во всем признался. Как выяснилось, в тот несчастливый для Ребышева вечер Дементьев пришел к нему, якобы, с документами по обмену, которые нужно было согласовать и подписать.
На самом деле Орех искал возможность добраться до бумажника Ребышева, чтобы вытащить из него счастливый билет. О том, что это было именно так, косвенно говорит тот факт, что к тому времени розыгрыш уже состоялся, и Дементьев, наведываясь к Ребышеву, наверняка знал, что лотерейный билет был счастливым. То есть он пришел, чтобы убить. За чашкой чая, которым гостеприимный хозяин угостил агента, Дементьев завел разговор о лотерее. Василий Николаевич рассказал, что у него где-то был лотерейный билет. Орех предложил газету с таблицей. Ребышев, устроившись на диване, стал доставать из бумажника свой билет, чтобы проверить его. Далее случилось то, что должно было случиться. Хотя, на самом деле, то, что произошло, не укладывается ни в какие рамки. На вопрос, зачем нужно было убивать Ребышева, Дементьев так толком и не ответил.
Господь всем нам дает успокоение, ибо безгранична милость Господня, - заявил он вдруг следователю вместо ответа на вопрос относительно причины убийства.
Но, как бы там ни было, Орех выстрелом в голову убил ни о чем не подозревавшего хозяина. Тело уложил здесь же, на диване, на котором Ребышев часто оставался ночевать. Далее, по словам Ореха, на него «нашло затмение». Он взял лотерейный билет из раскрытого бумажника, сложив аккуратно все, что в нем было, и положил взамен билета свою бумажку с записанными на ней данными. Сделал он это машинально, и, будучи уже далеко от дома убитого, спохватился. Но возвращаться не стал, боясь быть схваченным на месте преступления. Кстати, на бумажнике Ребышева были обнаружены также и отпечатки пальцев Дементьева. Сам Дементьев объяснил свой поступок лишней рюмкой водки, принятой им перед выходом на дело.
* * *
Но не все так просто в этом мире, как кажется. Рассказ наш был бы не полным, если бы рассказчик ограничился описанием судьбы Ореха. Следствием была проведена очная ставка Дементьева и Свисталева. Мыслитель, после очной ставки с обвиняемым, также был вынужден сознаться в соучастии в преступлении. Выяснились пикантные подробности этого дела. Оказалось, что Орех обещал Мыслителю половину из тех денег, которые намеревался получить по билету. Кроме всего прочего Мыслитель был организатором и идейным вдохновителем, если так можно выразиться, похищения ордена. Поскольку Виктор Ерошкин был влюблен в Скулме младшую и хорошо знал, что происходит в доме Светланы Брониславовны, а Свисталев был хорошим приятелем художника, то все тайны семьи Скулме становились известными и Мыслителю. Василий Николаевич поведал об ордене Виктору, а тот, в свою очередь, - Свисталеву. Евгений же, ради достижения своих целей, познакомился с Катей – той самой приемщицей из ломбарда, которая так запомнилась Морозу. Но, как говорится, секс не повод для знакомства, и Евгений, после организации похищения ордена, сразу же охладел к своей новой возлюбленной. Мыслитель был очень осторожен в выборе своих новых знакомых. Он любил повторять, что двое – это компания, а трое – уже толпа. Это изречение было для него своеобразным девизом. Свисталев, в отличие от наших верховных правителей, очень хорошо понимал, что игнорирование фактов только усугубляет последствия. Поэтому, как только ему стало известно, что кто-то из сыскарей наведывался в ломбард и интересовался пропавшим орденом, он сразу же оборвал все связи не только с Екатериной, но и с остальными участниками этих событий. Что касается Ореха, то он, в силу своих особенностей характера, скажем так, был сторонником решительных и жестоких мер. Он, будучи уголовником со стажем, считал, что лучшим документом, удостоверяющим личность, является свидетельство о смерти.
Наша история подходит к своему логическому завершению. Орден, который стащил из кладовой все тот же Орех, был возвращен хозяйке, а деньги, полученные за него мошенниками, возвращены в ломбард. Ерошкин, после проведенного следственного эксперимента, испугался и стал искать встречи с Дементьевым, на чем и попался. Его контакты с Мыслителем также не вызывали сомнений. Свисталев действительно попросил его об организации алиби на вечер 25 мая. Идея с просмотром кинофильма по телевизору принадлежала Виктору. Свисталев просто перепутал название фильма. Художник, также как и Свисталев, был осужден по этому делу и в настоящее время отбывает свой срок вместе с другими осужденными.

страниц – 17, слов – 9332, символов - 61646, абзацев – 253, строк – 855.

© Сергей Еричев, 2009
Дата публикации: 18.10.2009 19:58:11
Просмотров: 2787

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.