Вы ещё не с нами? Зарегистрируйтесь!

Вы наш автор? Представьтесь:

Забыли пароль?





Эвтаназия

Ольга Иженякова

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 14422 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Рецензии и отзывы
Версия для печати




Октябрина Никитична – божий одуванчик восьмидесяти двух лет. Она первой на партячейке предложила взорвать храм Успения Божьей Матери – уникальное строение с почти четырехвековой историей, а на возражение друзей по партии, мол, не лучше ли будет там зерносклад организовать? Ответила, ничуть не смущаясь: «Вы это мне свое мещанство бросьте! Иначе вместе со своей церковью взлетите!». Предложение протеста не встретило и вскоре уникальное сооружение взлетело на воздух вместе с дьяконом, не решившимся отдать ключи советской власти.

Пламенную коммунистку жизнь баловала, ее миновали репрессии, продукты ей привозили прямо из склада, все больше импортное, дефицитное. Отпуска она проводила как «белый человек» с детьми на море, попутное внушая им отвращение к религии как основному пережитку прошлого. Не сказать, чтобы она была по-собачьи преданной власти, просто, так получилось, быстро нашла свое место, как говорят, под Солнцем, а оно, оказалось, за оградой народной жизни. Особенно она усердствовала в борьбе со священнослужителями, называя их почему-то «идолами культа», поговаривают, будто самолично принимала участие в расстреле особо строптивых монахов.

Впрочем, с детьми она на религиозной канве палку - таки перегнула, сын сразу после перестройки бросил диссертацию и ушел в адвентисты седьмого дня, а благодаря знанию языков, вскоре сделался известным проповедником не только в России. Дочь же в девяностые, как только открыли первую православную церковь в городе, «забыла» прийти на высокооплачиваемую работу в городской администрации и ушла в храм подсобной рабочей. Октябрина Никитична окончательно после этих «выкидонов» осатанела и прокляла своих детей.

Но ненадолго.

Как выяснилось спустя некоторое время, у нее прогрессирующее кожное заболевание, которое практически не поддается лечению. Смиренные дети возили маму несколько раз в Израиль, но болезнь отступала ненадолго. Потом хворь стала проступать как через промокашку внутрь и примерно через десять лет обнаружился туберкулез костей, затем атрофия некоторых мышц, после – абсолютно всех, кроме головы и грудной клетки, вдобавок врачи констатировали рак кожи. Кожа буквально рассыпалась, и в комнате стоял невыносимый запах гниющего тела. Но Бог милостив, ее взяли к себе в дом богатые внуки, наняли дорогих сиделок, купили самых-самых лекарств и….старались в ее комнату не заходить. Говорящая голова в здравом теле им была не совсем интересна, а уж теперь и подавно. И, случаи, когда к Октябрине Никитичине заходили домашние, она могла пересчитать буквально по пальцам, если бы они ей служили.

А зря…

Она ведь любила домочадцев, по-своему, конечно, но любила. Особенно Данилу, хрупкий мальчик так был похож на ее второго мужа в молодости, ранимого музыканта, который однажды ослабил партийную чуткость, поддался влиянию ненадежного товарища и сбежал за границу. Она видела его в восьмидесятых, играет в парижском ресторане под звон стаканов. Он не узнал ее, а она была выше того, чтобы подойти.

Данила как-то заглянул к прабабушке и увидел, как она плачет.

- Ну, чего стоишь, а ну вытри мне слезы, быстро! – скомандовала она – а то эта дура (имелась в виду сиделка) – уже час в туалете трещит по мобильнику! Быдло, оно и в Африке быдло…

- Баб, ну зачем ты так – вступился за девушку Данила – может, у нее что-то срочное…

- Срочное? Ты видел ее глаза? Одни мужики на уме!

- Баб, не надо так…я сам вытру…

Почувствовав прикосновение родной руки Октябрина Никитична совсем разрыдалась, юноша стал успокаивать, но она плакала еще больше, как будто разом захотела выплакаться. Еле-еле успокоил ее Данила и уже собрался, было, уйти, как бабушка попросила остаться.

- Мальчик мой – говорила она – если бы ты знал, если бы ты только знал, как я хочу умереть. Я же каждый день смерть жду, как дорогую гостью, а она, сука, все где-то шляется. Нет, чтобы р-раз – и облегчить все. Пусть ад. Пусть! Не думаю, что там хуже, а тут…в спине червяки завелись, врачиха, дура дурой улыбается, мол, гной они чистят. А какой гной? Какой, если все давно отравлено…потом до внутренностей доберутся…скотина я….кусок говна…

Я иногда думаю, что мне надо что-то такое пережить. Чтобы разом – и все, навсегда. Скажи, ведь у папы есть пистолет? Тут она возбужденно посмотрела на правнука.

Тот с ужасом отпрянул от нее. Она испугалась, что он вдруг уйдет и сменила тему. Глядя на улицу, начала рассказывать:

- В молодости я с детьми, двумя балбесами-мракобесами, отдыхала в Крыму. Ну, Крым и Крым. Горы облазили, в море накупались, фруктов отожрались, потом понос прохватил, короче, все как обычно. Тут кто-то нам предложил пойти на экскурсию в горное селение, отдаленное, правда, но сказали, будет интересно. Мы, раззявы, наняли провожатого и пошли. Ну, там традиции всякие нам показали, местную кухню, что-то еще, а, как уходить уже, смотрю, на пригорке стоит памятник …змее. Я в ужасе! Матернулась. Думала, культ какой и надо в местный райком написать, ну, чтобы язычество не разводить. А тут мне и говорят вот что: года два назад солдат стоял на карауле, у них там воинская часть рядом, стоял и стоял себе, как положено. Вдруг, ощущает, кто-то на него смотрит, повернулся – никого. А внутри нехорошо так, мерзковато.

Он еще раз оглянулся – снова никого. Дай, думает, закурю, может, полегчает. Зажег спичку, в траве, рядом с ногой что-то колыхнулось. Посветил. И обомлел. Прямо на него смотрела кобра. Он отошел, она отползла за ним и снова в кольцо свилась, уставилась, он снова отошел, она снова за ним. Но, падла, держалась на расстоянии. Приходит смена его, он бегом в часть, рассказывает, как было, руки дрожат. Но это не помогает. Через три дня его снова посылают в то же место, и история повторяется. Потом еще раз. Заболел он на нервной почве. Отправили в госпиталь тут же, при части. Вышел покурить на балкон, а там она его уже ждет, голова колышется на ветру. Он в шум, сослуживцы обступили, змея уползла. А ему все хуже и хуже, где-то на третьи сутки скончался. При части тогда морга не было, родителям, конечно, сообщили, мол, так и так. Они приехали сутки через трое, ясное дело, бегом на могилу, а там у военного венка она свернувшись кольцом лежит…мертвая…Любила, получается, тварь. Видишь, как оно бывает. Животное вроде, а чувства такие. Потом один придурок из приезжих решил памятник поставить на том месте, где солдат впервые увидал ее…

Одна мысль мне, Данилка, покоя не дает, уж если тварь сдохла по своей воле, так сказать, то почему я не могу? А?

- Не знаю – ответил правнук после долгого молчания – может, не время еще…

- И ты туда же! В провидение веришь? Мы сами, понимаешь, сами, можем решать, сколько нам жить! Вы что, совсем охренели все кругом?



Октябрина Никитична не сдавалась. Она просила всех, умоляла, заклинала, чтобы ей помогли уйти из жизни, но родня была непреклонна. Как-то сиделка переключала ей телепередачи и она услышала непривычное слово «эвтаназия» - видимо, народ совсем отупел нынче, потому что диктор два раза повторила – что это добровольный уход из жизни. Правда, как выяснилось пару минут спустя, что в России-то как раз эвтаназией и не пахнет, мол, негуманно и все такое. Но это же очевидный бред! Каждый, абсолютно каждый, и это записано в Конституции, имеет право на жизнь, а, стало быть, и на смерть тоже. Что, может быть хуже, чем жить вот так? Какие только меры не принимала беспокойная старушка, пробовала захлебнуться, но, куда там! Цепкие руки сиделки тут же ее заботливо переворачивали на бок и делали какие-то манипуляции в области затылка. Несколько раз пыталась договориться с сиделкой. С детьми она на эти темы не разговаривала, чего взять, решила она с этих святош. Одни ответы у них:

- Так Богу угодно…

А, какое ей дело до Бога? Ей виднее, что угодно ей, в конце -концов она сама, а никто иной хозяйка своей жизни!

Вскоре Октябрина Никитична рассудила так: с детьми на тему эвтаназии и говорить нечего, все равно, что горохом об стенку! С внучкой тоже, она такая правильная, чуть что переживает, против стресса таблетки пьет, а вот ее муж банкир Александр Павлович, вполне бы мог ей помочь, да и потом, она же у него дома, так сказать, живет, по лицу его видно, не восторге он от живого трупа. Да и в глазах какая-то холодность. Не зря эта святоша дочь ее говорила про него еще до того, как чокнулась на церкви – ничего святого у человека нет. Понятно, он же деньги зарабатывает.

Первый разговор с зятем не принес желаемого результата.

- Бабусь, вы, что такое надумали? Мы вас так любим – произнес он неестественно добрым голосом, а у самого искорки в глазах загорелись. Еще бы! В доме не будет посторонних людей и вони. А кто сиделок проверяет? Может, они шпионят?

Тут быстро вспомнил, что должен кому-то позвонить и вышел. Но Октябрина Никитична, как зверь, учуявший, что взял верный след, решила молча выжидать. В следующий раз их разговор был повернут в другое русло. В свое время она спешно приватизировала двадцать один гектар земли, рядом с нефтяной вышкой. Естественно, что и на ее участке можно нефть раздобыть, геологи даже пробурили ряд пробных скважин, оказалось, не впустую, но потом закрутились какие-то дела и некому стало заниматься добычей. Детям лакомый кусок женщина завещать не хочет – пусть их Бог кормит, раз они так верно ему служат – решила она. А вот зятю бы можно, если, конечно, он согласен дать обещание, и, что немаловажно, сдержать его.

В другой раз, когда Александр Павлович нашел время с ней встретиться, также деланно отговаривал ее от задуманного шага, но на всякий случай, как бы невзначай поинтересовался, в каком состоянии документы на участки. Выдержав паузу и посмотрев внимательно на больную сквозь очки, сказал: «Да меня туда оружейный выстрел не пустят к этим скважинам. Кто я? Никто!».

Октябрина Никитична, казалось, только этого ждала. Она понимающе улыбнулась и попросила назавтра позвать нотариуса. Глаза за стеклом сверкнули, он повернулся и произнес:

- Если вы думаете, что нам мешаете, то зря, мы вас любим и никогда не дадим в обиду…

- Я знаю – ответила женщина, знаю, а сиделке там в коридоре скажи, чтобы ушла. Одна хочу побыть.

- А вдруг…

- Какой вдруг! Со мной никогда не бывает вдруг! – рассердилась она.

Накануне Данила подрался с одноклассником, чего с ним до этого не водилось, причем, здорово наподдавал ему.

- Зря ты об него замарался – сказал ему после занятий друг – у него же батя журналист, ему только повод дай, так все загадит!

Данила и сам понял, что лучше бы держаться в стороне, но не вышло. И теперь он каждый день ждал в гости к себе журналиста, первым заговорить с отцом об инциденте не решался, да и папа, как всегда, был плотно занят. Поэтому, когда приехал к ним мужчина средних лет, мальчик не сомневался, корреспондент. Он прошел в папин кабинет и долго там беседовал, потом они вместе пошли в комнату Октябрины Никитичны.

- Ай, да папа! Ай да молодчина – ликовал Данила – ну, конечно, он покажет щелкоперу бабулю, расскажет, как мы за ней ухаживаем и журналист нас грязью не обольет, а, может, и совсем писать ничего не будет. Дай-то Бог!

Он вспомнил, как муссировала пресса, когда папа купил «Линкольн», все считали, сколько он стоит и сколько зарабатывает банкир. Никому почему-то не было стыдно. Внезапно папа вышел и увидел сына в коридоре, бросил:

- Даня, сын, пожалуйста, принеси мой паспорт, он на кресле в барсетке.

- Заграничный – почему-то спросил сын.

- Нет, наш, он в отсеке вместе с правами.

Данила удивился. Надо же – думал он – папа что-то новое придумал. А! Может, прописку хочет показать, он ведь прописан в старом доме, а этот оформлен вроде бы на маму. С этими мыслями он постучал в дверь Октябрины Никитичны, папа открыл дверь и спешно взял паспорт, не забыв бросить сыну «спасибо». Мельком Данила увидел у мужчины печать и лист бумаги, на которой крупно было выведено «Доверенность».

Юноше стало интересно, что это могло быть? Может, умный папа заключает какую-то сделку, чтобы пресса его не трогала? Тогда, причем, здесь бабуля? Весь вечер он думал только об этом, ему стало неприятно, что он втянул отца в такую историю. Но почему папа ему ни слова? Может, думает, что он маме проболтается, а то у нее плохо с нервами в последнее время? Что-то здесь не так…

Данила весь вечер тайно следил за отцом. Вот он проводил мужчину, пошел в кабинет, закрылся, потом вышел на кухню, сам сварил кофе и нарезал ветчины, передумал есть, достал сыр, отрезал кусок и начал грызть. Вылил кофе. Налил чаю, при этом забыл чашку сполоснуть, чего с ним никогда не бывало. Немного из чашки вылил в раковину и добавил молока.

Не замечая никого и ничего вокруг, снова ушел в кабинет. Он долго ходил кругами и что-то бормотал, сын прильнул к замочной скважине и услышал:

- Октябрина…Октябрина, ну и гадина…

Александр Павлович присел, руки положив на колени, сын знал, папа так обычно садится перед важным разговором, а потому сразу побежал на нижний этаж, где располагалась Октябрина Никитична, в ее комнату можно было зайти через коридор и через уборную. В уборной, которая занимала почти двадцать метров, можно было без проблем спрятаться в душевой кабинке, которой никто никогда не пользовался, поскольку сиделки приходили строго по графику и несли вахту неотступно, отлучаясь разве что по надобности. А душевая, к счастью непрозрачная совсем пустовала, зато звукоизоляция в ней была изумительной, каждый чих Октябрины Никитичны был хорошо слышен.

Даниле долго ждать не пришлось, папа буквально следом за ним вошел в другую дверь, сиделку отправили в коридор.

- Значит так – начал деловито Александр Павлович – с врачом я договорился. Он сделает инъекцию – и все, минут через семь уснете.

- Куда он сделает? - глухо спросила Октябрина Никитична – у меня же тело не слушается, что толку впрыскивать яд в руку, она же мне и так не принадлежит… она рассмеялась.

- Ну. Врач сам решит, как надо…

- Скажи ему, пусть в висок сразу, видишь, у меня тут вена выступает.

- Нет – возразил зять – в висок видно будет, могут догадаться…

- Можно в грудь…я завтра сама поговорю с врачом, когда он придет?

Александр Павлович не успел ответить, он увидел в дверном проеме сына, бледного как смерть, и от неожиданности вскрикнул.

Данила повернулся и убежал.

Врач к Октябрине не пришел ни завтра, никогда, а сын возненавидел отца и на любые его попытки «объяснить ситуацию» мотал головой и говорил:

- Убийца!





© Ольга Иженякова, 2011
Дата публикации: 09.02.2011 15:17:59
Просмотров: 2586

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Ваше имя:

Ваш отзыв:

Для защиты от спама прибавьте к числу 72 число 66: