Сделка

Дмитрий Ларин

Форма: Рассказ
Жанр: Фантастика
Объём: 108012 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Тучи сгустились внезапно, и на улицах потемнело намного раньше положенного времени. Начался дождь. Начался стремительно и беспощадно. Люди визжали от прикосновения крупных капель небесной воды и торопливо освобождали тротуары от своего присутствия, выискивая приют около деревьев и ларьков. Лишь один человек, втянув голову и приподняв воротник, упрямо шагал вперёд. Несмотря на ливень, на то, что алкоголь достаточно глубоко проник в его сознание, он шёл уверенной поступью. Сегодня он превратил свой последний трудовой день в неожиданный праздник для коллег и был этим весьма доволен. Бросить любимую работу не так-то уж и легко, но он всё-таки нашёл в себе силы рассчитаться и даже отметить уход солидным банкетом. Оба этих поступка придавали ему сейчас твёрдость в походке. Он был счастлив тем, что напоследок гордо хлопнул дверью. Вымученное решение уйти исходило из противоречий с начальством, а не от разногласий с подчинёнными. Его попросту выжили за авангардные идеи и нестандартный подход к делу, и, как считали многие, совсем не по праву. Но как бы то ни было, всё уже позади, то, что свершилось, возврату не подлежит, главное теперь - никаких сожалений и душевных травм.
Человек свернул на мощёную улицу Чекистов, где находился его дом, перешёл под кроны старых вязов и не по своей воле остановился. Что-то со свистом пролетело мимо, и в одночасье на пути возникла высокая фигура в чёрном широком плаще с накинутым на голову капюшоном. Человек остолбенел. Не от испуга, не от удивления, - он в буквальном смысле был скован по рукам и ногам и стоял пригвождённый к асфальту. Он мог только думать и говорить.
- Что вам нужно? – выдавил он из себя, пытаясь разглядеть в тёмном силуэте лицо, скрытое под краями капюшона.
Защемило сердце, и пронзительная боль охватила всю левую часть груди.
- Теперь ты понял?
- Нет, - сказал человек и пожаловался: - У меня схватило сердце, я весь оцепенел, такого со мной никогда не было. Помогите, вызовите скорую, что ли…
- Скорая тебе не понадобится. Я пришла забрать тебя. Мне кажется, ты пожил достаточно.
К острой боли прибавился испуг.
- Кто ты? – задрожал человек. – Я не могу разглядеть твоего лица.
- У меня нет лица… Впрочем, такое тебя устроит? – Перед глазами промелькнула длинная белая кисть руки, и на месте головы возникло ссохшееся лицо умудрённой опытом старухи. Она шамкнула беззубым ртом и зловеще хихикнула. Из глубоких глазниц сверкнул испепеляющий душу взгляд. – А может быть, такое? – Снова мелькнули худые пальцы, и старушечье лицо сменил приятный облик миловидной девушки. Она задорно рассмеялась и сквозь смех произнесла: - Что-то ты озадачился. Покажусь-ка я тебе в ином обличии. – На миг всё исчезло. Но только на миг. Затем перед человеком возникло нечто похожее на жабу, килограммов на сто с лишним. Жаба была покрыта жёлто-бурой слизью и вся истекала слюной. Её резонатор широко раздувался, а влажные глаза апатично глядели по сторонам. Через несколько секунд исчезла и жаба, на фоне деревьев снова предстала фигура в чёрном. Из-под капюшона выглядывали кости молочно-белого черепа с тёмными впадинами глазниц.
– Вот так тебе, наверно, привычнее, - донёсся голос из-за сомкнутых обнажённых зубов.
- С-смерть… - натужно выговорил человек. – Самая настоящая смерть. – Он отвёл взгляд от черепа и стал разглядывать её сбоку.
- Наконец-то ты сообразил. А что ты высматриваешь? Косу? – спросила смерть. – Не утруждайся. Её любит таскать с собой моя старшая сестра - отдаёт, так сказать, дань устарелой моде. Я прекрасно обхожусь без неё и имею в своём арсенале более изощрённый потенциал возможностей. Мои принципы работы тоже отличаются. У сестры на сегодняшний день слишком анахроничная методика.
- Но почему так рано? – возмутился человек. – Мне ещё нет и сорока!
- Не всем же умирать стариками.
- Но я ещё полон жизненных сил, я почти ничего ещё не успел сделать!
- Все вы так говорите, когда я вам на хвост наступаю. Времени было предостаточно.
- Нельзя ли продлить сроки, ну хотя бы ненадолго, - продолжал стонать человек, - мне так хочется жить, я умоляю!
- Нельзя! - цыкнула смерть.
Человека охватил предсмертный трепет. Мельком пронеслась вся жизнь: хорошее, плохое, сделанное и несделанное. Откуда-то сразу проявились чётко очерченные перспективы будущего. Впервые в жизни он ясно понял, что нужно делать дальше, в какой области приложить усилия. Жажда жизни неутолимо возрастала с каждым биением учащённого пульса, но злодейка-смерть отпускать не собиралась.
- Неужели нет никаких шансов? Где ты, господи? Помоги мне! – взмолился человек.
- Не поможет.
Смерть продолжала держать в оцепенении, но приговор исполнять не торопилась.
- Но ведь есть же какой-нибудь выход! – вопил человек.
- Торговаться со мной бесполезно, но один шанс я всё-таки тебе предоставлю, - внезапно смилостивилась она.
Человек тут же возрадовался, рьяно вцепившись в надежду.
- Что я должен сделать? Я согласен на всё, только бы жить.
- Пожелать смерти пятерым друзьям или родственникам - мне всё равно кому, лишь бы ты хорошо их знал.
- И ты меня отпустишь?
- Отпущу.
- А что будет с ними?
- Они отправятся со мной.
- Они умрут вместо меня?
- Вместо тебя.
- Нет. Я не согласен.
- Что ж, твоё дело. Тогда пошли.
Сердце сдавило ещё сильнее, сознание человека помутилось. Он понял, что умирает.
- Постой! – крикнул он из последних сил.
- Ты передумал? – спросила смерть.
- Неужели нельзя как-то по-другому?
- Нельзя. Решай быстрее, я и так потратила на тебя уйму времени.
- А кто этих пятерых будет убивать? Я? – поинтересовался человек, отдуваясь.
- Это моя работа. О твоём выборе никто никогда не узнает. Я добросовестно выполняю свои обязанности.
- А каким образом они умрут? Как скоро?
- Сроки и методы – не твоя забота. Одно могу сказать: ты и глазом моргнуть не успеешь, как я управлюсь… Ты задаёшь слишком много вопросов. Называй пятерых или я с тобой кончаю.
Боль снова нещадно ужалила в грудь, и человек лихорадочно стал перебирать в памяти имена тех, кому будет суждено расстаться с жизнью.
- Поторапливайся, - подгоняла смерть. – Даю тебе две минуты на обдумывание. Только не называй безнадёжно больных и дряхлых стариков – это заботы моей сестрицы. Мне нужны люди в самом жизненном соку. Случайные знакомые тоже не годятся – только друзья и родственники. Если хочешь, я сама найду их в твоём подсознании. Оно лучше знает, кто мешал или мешает тебе жить, и без кого твоё прозябание на этом свете не станет безрадостнее.
- Нет, нет, - запротестовал человек, - я сам определю, кому подписать смертный приговор.
- Ладно, не буду мешать. Сам так сам. – Смерть замолчала, но совсем ненадолго. Скоро вновь раздался её голос: - Ну, придумал? Время вышло.
- Погоди, дай ещё минуту.
- Нет, хватит. Итак, или ты, или они.
Сердце стало давать перебои и замирать.
- Хорошо, я готов, - сказал человек. – Называть?
- Не нужно. Я уже обнаружила их в твоих мыслях. Считай, что наша сделка заключена. Скоро твой заказ будет исполнен. Тебе только остаётся запомнить одно немаловажное условие нашего соглашения: если кому-нибудь заикнёшься о нашей встрече - тебя уже ничего не спасёт. Ты почти мгновенно погибнешь после того, как проболтаешься. Умрут и те, кто тебя услышат. Запомнил, что я сказала?
- Запомнил, - кивнул человек.
- Тогда будь здоров.
Смерть со свистом исчезла, и человеку стало легче. Дождь прекратился; улица стала оживать и заполняться людьми. Человек отдышался, перекрестился, оглядываясь, и продолжил путь домой.

Не находя по карманам ключей, Стас Манин трясся в нервном ознобе и беспрерывно жал на кнопку звонка. Людмила явно запаздывала. Наконец, обнаружив в боковом кармане нового пиджака рваную дыру, он извлёк из его глубин связку. Вломившись в собственную квартиру и едва скинув туфли, он обежал все три комнаты и обнаружил Людмилу только на лоджии – та безмятежно развешивала постиранное бельё, прихватывая его прищепками.
Манин зло задышал.
- Я звоню битый час! Почему ты не открываешь?
Людмила отодвинула тазик и выглянула между двух простыней.
- А, ты уже пришёл. Ну и как тебя проводили?
- Почему ты не открывала дверь? – не успокаивался Манин. – Я звонил чёрт знает сколько раз!
- Чего ты так злишься? Ты видишь, где я нахожусь? Здесь машины гудят, звонка ни капельки не слышно - об этом можно было и догадаться. И вообще, у тебя есть свои ключи. Или ты их потерял?
- Да, потерял. Точнее, уже нашёл.
- Тогда я совсем ничего не понимаю. У тебя неприятности?
- Люся, мне плохо, - сурово пожаловался Манин. – У меня болит сердце. Вернее, болело.
- Я иду, только не кричи. – Людмила вытерла о подол руки и, обогнув Манина, направилась на кухню. Роясь в аптечке и щурясь при чтении этикеток, она поучительно произнесла: - если бы все, у кого болит сердце, кричали так же, как и ты, то представляешь, сколько крику сейчас было бы вокруг?
- Но я чуть не умер полчаса назад! – не унимался Манин.
- На вот. – Людмила протянула десертную ложку корвалдина, а когда он выпил, строго приказала: - И больше не умирай. Ты нужен мне живым.
- Люся, у меня сроду не болело сердце, мне никогда не было так плохо…
- А эту таблетку возьми под язык.
- Мне даже почудилось… - Манин замолк, решив на всякий случай не продолжать.
- Что тебе почудилось?
Он присел на пуф и выставил руку ладонью от себя – ничего, мол, всё в порядке. Другой рукой Манин обхватил свой лоб, разламывающийся не столько от головной боли, сколько от попыток осознать мистическую и непостижимую для ума встречу. Чтобы хоть как-то объяснить себе внезапно явившийся кошмар, он поинтересовался у Людмилы о существовании в современной фармакологии галлюциногенных медикаментов и о возможном доступе к ним рядового населения. Ничего утешительного он в ответ не услышал. Людмила присела на корточки рядом и ласково погладила Манина по голове, глядя на него, как на любимое дитя, одолеваемое странностями и недоразумениями.
- Не знаю, что там у тебя случилось, но всё ведь обошлось?.. Вот и ладненько. А от тебя, кстати, сильно разит спиртным. Так что галлюциногены тут не виноваты.
- Мы с ребятами отмечали мой уход с работы, ты же знаешь.
- Это, конечно, важное событие, и его обязательно нужно было обмыть, - с лёгким сарказмом подчеркнула Людмила. – Немудрено, что у тебя после этого забарахлил мотор. Разве освобождение от этого Машталира стоило твоего здоровья?
- Ничего, зато теперь он кровь пить из меня не будет. А вот как он без Манина обойдётся, мы ещё посмотрим.
- Не знаю как он, а я уж точно без тебя не обойдусь. Померить тебе давление?
- Не нужно. Давай попьём чаю и спать. Я сильно устал.
Хлебнув две ложки манной каши и пару глотков чая, Манин отправился на диван. Проворочавшись всю ночь, он уснул лишь на рассвете, а, проснувшись, постарался объяснить себе случай со смертью искажённым восприятием. Он долго глядел в потолок, пока не заметил сидящую у ног Людмилу.
- Как ты себя чувствуешь? Сердце не болит?
- Вроде нет, - тихо ответил Манин. – Бьётся помаленьку.
- Я рано утром сходила в аптеку – выпей ещё вот эту таблеточку. – Не дожидаясь согласия, Людмила бесцеремонно сунула ему в рот лекарство и поднесла стакан с водой. – В поликлинику ты, конечно, идти отказываешься.
- Конечно, отказываюсь, - пробурчал Манин, вытирая губы, - лучше смерть!
Произнеся последнее слово, Манин вдруг потускнел и весь сжался. Память хранила встречу с ней, но разум отказывался верить памяти.
- Значит, будешь слушаться меня, - строго сказала Людмила. – Я-то уж не дам тебе умереть.
За завтраком Манин выглядел жалко, хоть на здоровье совсем не жаловался. Он подолгу пережёвывал бутерброды, уставившись куда-то в середину стола, и совсем не замечал присутствия Людмилы.
- Я хотела тебя кое о чём спросить, - обратила она на себя внимание.
Манин едва заметно кивнул, но при этом не издал ни звука.
- Стас, может, мы всё-таки распишемся? Почти два года прошло, как мы живём вместе, а это нигде не зафиксировано. Неудобно людям в глаза смотреть. Ведь для них мы всего лишь сожитель и сожительница. Слова какие-то нехорошие.
Не вникая в суть сказанного, Манин продолжал отрешённо жевать. Людмила со вздохом его покинула, предоставив время для размышления. Однако и десять минут спустя Манин продолжал сидеть, погрузившись в себя, и с ледяной маской на лице пил чай.
- У нас картошка закончилась, - холодно осведомила Людмила, - сходи, развейся, купи килограммов десять. – Она кинула ему под ноги сумку и снова удалилась.
Без возражений, как подобает примерному мужу, Манин смиренно поплёлся на овощной рынок, обходя старые вязы на улице Чекистов десятой дорогой.
Не успел он наполнить сумку картофелем, как его окликнул коллега по бывшей работе Гена Свинаренко.
- Хозяйственный ты мужик, Стас Манин. Запасаешься припасами с утра пораньше?
Беспрерывно весёлый Свинаренко на сей раз показался Манину чуть встревоженным.
- А ты-то чего по рынку шляешься? Насколько я помню, ты никогда хозяйственностью не отличался.
- Так, по жизненно важным мелочам, - ответил Свинаренко и тут же предложил: - Пойдём в бистро посидим, примем понемногу.
- С утра? – удивился Манин. – Что это с тобой? Я не замечал за тобой таких склонностей.
- Отпразднуем твой уход, - сказал Свинаренко. – Я вчера на банкет не смог прийти, хотя ты и не приглашал вовсе, так давай сейчас обмоем твой мужественный поступок.
Манин засомневался в предложенном мероприятии, но так как состояние его было не ахти, он на время задумался.
- Да мы ненадолго, - продолжал уговаривать Свинаренко, - полчасика посидим и разбежимся.
- Дай хоть картошку домой отнесу.
- Не нужно. Пошли с картошкой.
Свинаренко сам взял два бокала пива и по сто грамм с закуской, наотрез отказавшись от денег Манина.
- Мы отмечаем мой уход, а не твой, - возразил Стас.
- Пустяки. Ничего мы не отмечаем. Мы просто так…
Манин не успел присесть, как Свинаренко уже опрокинул в себя стопку.
- Ты хотя бы чокнулся, - упрекнул Стас.
- Извини, я себе ещё возьму. – Свинаренко мигом смотался к прилавку и, не дойдя до стола, протянул стопку вперёд. – Поехали!
Не прекословя, Манин выпил и откусил сэндвич с ветчиной и сыром.
- А ты знаешь, - сказал Свинаренко, бегая маленькими глазками по сторонам, - вместо тебя главным инженером Машталир хочет назначить Птухина Петра.
- Птухина?
- Да, Птухина.
- Птухина так Птухина. Мне совершенно безразлично, кого назначат.
- Это ведь первый гад на заводе. Всем известный конъюнктурщик и карьерист с невероятными способностями к пресмыкательству.
- Какая мне теперь разница.
- А такая, что своим уходом ты подставил весь рабочий класс нашего завода. Птухина никто долго не выдержит. Но поверь, не пройдёт и года, как народ сделает так, что этот фон-барон полетит в тартарары. Народ найдёт, какое нехорошее деяние ему инкриминировать. Да-да, не волнуйся, так и случится, если этот мерзавец продолжит обо всех делишках настукивать, как и раньше. А так оно и случится. Жаль, только время золотое будет утеряно с поганцем начальником.
- Я и не волнуюсь вовсе. С чего ты взял? Мне уже нет до заводских дел никакого интереса.
- Ну, брось, интерес-то должен остаться. – Свинаренко снова помчался к прилавку и принёс наполненные стопки.
- Я больше не буду, - в знак отказа провёл рукой Манин. – Я вчера так перебрал, что мне даже кое-кто померещился.
- Кто тебе померещился? – высунул лицо вперёд Свинаренко.
- А… - отвернулся Манин. - Рассказать, никто не поверит.
- И правильно, не рассказывай. Зачем рассказывать, если всё равно никто не поверит.
- Какой-то ты сегодня не такой, - прищурившись, заметил Манин, - подозрительный очень.
- Ерунда. Выпей лучше ещё. Помянём одного человечка: Распопов из седьмого цеха погиб.
- Я его плохо знал.
- Зато я хорошо.
- Это такой тип небольшого роста с оттопыренными ушками?
- Да, с ушками. Он совсем недавно у нас работает, точнее, работал.
- И что же он, на работе погиб?
- Нет, шёл в гости к родственникам через заброшенную стройку, а кусок стены возьми да обвались прямо ему на голову, - глупая смерть.
- Ладно, помяну твоего Распопова.
Манин символично перекрестился, прошептал «земля пухом», выпил и спросил, морщась:
- Так это ты из-за него такой взбаламученный и одну за другой глотаешь?
- Неважно. И из-за него тоже.
Пока Манин допивал пиво, Свинаренко больше не проронил ни слова. Он рылся где-то в подвалах собственных мыслей и что-то там выискивал.
- Я ухожу, - объявил Манин и поднялся, заметив, что Свинаренко больше в его обществе не нуждается. – Не увлекайся этой гадостью.
Свинаренко виновато поднял глаза.
- Стас…
- Чего ещё?
- Стас, ты это… извини меня, ежели… ежели чего не так…
- Ума не приложу, за что это ты извиняешься?
Свинаренко замялся.
- Ну, хотя бы за то, что вчера на банкет не пришёл. – Он застыл с кислой и жуликоватой улыбкой на лице.
Манин махнул рукой, взял сумку и отправился восвояси.

Дома его встретили плачем и рыданиями. Людмила сидела за кухонным столом, всхлипывала, сморкалась и дрожащими пальцами вытирала накатившиеся слёзы.
- Что случилось? – сухо поинтересовался Манин.
- Где ты ходишь так долго? – укоризненно произнесла она. – Сто раз уже можно было вернуться.
- Генка Свинаренко встретился по дороге. Поболтали немножко. Так чего ты в слезах?
Людмила зарыдала ещё сильнее, а затем внезапно стихла и сказала:
- Час назад Галка Мальцева звонила. Сашка её разбился. Завтра уже похороны.
- Как разбился?
- Утром начал стеклить балкон, потерял равновесие и упал с седьмого этажа. Насмерть.
Приложив ладони к лицу, Манин неестественно завыл. Людмила не ожидала от него такой бурной реакции и испугалась. Через секунду она уже поила его валерьянкой. Манин прошёл в зал, уселся в кресло и запричитал:
- Это я во всём виноват. Во всём виноват только я. Он погиб из-за меня.
- Что ты такое городишь? Причём здесь ты? Тебя ведь рядом и в помине не было. - Влажные глаза Людмилы широко открылись от удивления.
- Скажи, Люся, часто в жизни бывают совпадения?
- О каких совпадениях ты говоришь?
- О всяких.
- Нечасто, - сказала Людмила. – То, что мы оказались при первой встрече в одном и том же месте – совпадение. Ты в ответ на мои признания говоришь, что любишь меня – тоже совпадение. И весьма приятное совпадение. А вот то, что я хочу официально оформить отношения, а ты нет, - это уже совпадением не назовёшь.
- И всё же я спишу всё на совпадение, - бубнил Манин себе под нос, не слушая Людмилу.
Она занервничала.
- Что ты чушь бормочешь? Почему ты винишь себя в смерти Мальцева?
- Всё в порядке, Люся, я уже ни в чём себя не виню.
- И всё-таки?
Манин не знал, что сказать и соврал:
- Ну… я обещал ему помочь стеклить балкон.
- Он тебя просил об этом?
- Да, чёрт возьми! – сорвался Манин. – Какое тебе до этого дело?!
- Ненормальный. – Людмила скрылась от Манина в другой комнате, а когда обида рассосалась, крикнула оттуда:
- Нам нужно сейчас же сходить к Мальцевым. Им наверняка нужна помощь и поддержка.
- Иди сама, я не пойду, - буркнул Манин.
- Что? Твой давний друг погиб, а ты ведёшь себя, как…
- Люся, пожалуйста, сходи пока сама, а я после покажусь, - взмолился Манин и начал хаотично расхаживать по комнате. – И ещё: возьми деньги, отдай, сколько нужно, и скажи, что я могу помочь с местом на кладбище. Я зайду сегодня вечером – нет меня сейчас, поняла?
Ничего больше не сказав, Людмила пошла к Мальцевым одна, а Манин остался дома и погрузился в размышления.
Погибший друг был одним из пяти, которых ещё вчера Манин выдал в распоряжение смерти. Он включил его в список самым последним. Он бы вообще его не включал, но смерть уж сильно торопила; невольно в памяти возникли воспоминания давно прошедших дней, когда Стас рьяно ухаживал за нынешней женой Мальцева, а она вопреки всему предпочла его товарища. С той поры горечь поражения забралась в самую сердцевину Манина. Он носил её в себе, но в то же время был Мальцеву преданным другом. И только вчера, под старыми вязами, злопамятная ревность выпустила свои когти наружу… Значит, не почудилось… Или всё-таки совпадение? До вечера Манин не смог решить этот вопрос. Ему очень хотелось верить во второе предположение, но первое, имея таинственную власть, совершенно не давало покоя. «Никогда я не слышал, чтобы смерть применяла такие методы. Это всё слишком нереально, фантастично, невообразимо. Анекдотично, наконец». Перетирая раз за разом в голове эти мысли, он пришёл к выводу, что верить в олицетворение смерти не очень-то подобает современному человеку, и, наспех одевшись, направился к дому Мальцевых.
В присутствии множества людей абсолютная тишина в квартире говорила о покое лишь одного человека. Он смиренно лежал и безмятежно притягивал к себе сердобольные и безотрадные взгляды. За изголовьем потрескивали горящие свечи. С фотографии с чёрной окантовкой глядело лицо покойного, на котором прослеживалась едва заметная дружеская улыбка.
Галина, супруга Мальцева, склонив голову на плечо вошедшего Манина, тихо произнесла:
- Стас, как же такое могло случиться?
В ответ он сильно сжал её запястье и в знак утешения несколько раз похлопал по руке.
- Сам не знаю.
Подбежал сын Мальцева, восьмилетний Денис, и ухватил Манина за локоть.
- Здравствуйте, дядя Стасик. Мой папа умер.
Манину захотелось крикнуть, что он ни в чём не виноват, что это всего лишь несчастный случай, но он понимал, что крик этот, если б он и случился, в первую очередь адресовался бы ему самому, его растерянной совести. Он горько сглотнул и отвернулся от мальчика в сторону.
- Всего-навсего тридцать пять лет прожил, - вздохнула старушка-соседка, поправляя подушку под головой покойного. – А какой добрый был, незлобивый, никогда никому дурного не сделал.
- Он упал прямо на скамью под подъездом, - пояснила Галина. – Сломал себе всё, что только можно. Умер мгновенно.
Денис посетовал:
- Он даже не попросил никого подстраховать его. Мог бы и меня позвать – я в это время во дворе гулял.
- И меня дома не было, - сказала Галина. – Возвращаюсь – смотрю, толпа собралась, и скорая помощь стоит. Подхожу ближе… - Она разрыдалась.
- Я завтра позвоню кое-кому и договорюсь насчёт места на Соловках. Людмила тебе передавала?
- Не беспокойся, Стас, не нужно. Всю организацию похорон берёт на себя Брущатов, ты знаешь, какой он ответственный. А Сашу мы похороним на Цветочном.
- Оно же закрытое?
- У нас там есть место.
- И всё же, чем я могу вам помочь?
В коридоре послышались тяжёлые шаги.
- Это, наверное, Брущатов пришёл, - засуетилась Галина и вышла ему навстречу. В прихожей она стала перешёптываться с организатором похорон насчёт всяких мелочей, необходимых по проведению погребальной церемонии.
У Манина ёкнуло в груди, участился пульс: Брущатов фигурировал в его списке четвёртым. Он давно был знаком с ним посредством Мальцева, недолюбливая этого человека за непомерную показную деловитость и всегда излишнюю надутую галантность в поведении. Было и ещё много всяких тонкостей, вкупе заставивших Манина приговорить Брущатова к смерти. Да и вообще, из пятерых избранных, лишь к Саше Мальцеву он испытывал вполне обоснованное уважение. Но случилось так, что именно тот и погиб первым… И снова Манин стал мысленно оправдывать себя: «Эх, если бы не цейтнот, в который поместила меня смерть, если бы поразмыслить заново, я бы никогда не пожелал бы незабвенному другу плохого». И следом мысли с другой стороны: «А впрочем, вдруг это и не моя вина, а так, несчастный случай - просто жуткий сон воплотился в действительность».
Брущатов вошёл в комнату, где лежал покойный, вместе с Галиной.
- Соболезную, - сказал он всем присутствующим, и затем лично поздоровался с Маниным.
- Ужасное происшествие, - прокомментировал происходящее Манин.
Брущатов, поджав губу, закивал.
Мальцев выглядел в гробу жалким и каким-то обиженным. Слишком нелепый случай, для того чтоб погибнуть - ни единого аргумента, оправдывающего смерть в вечном разбирательстве с жизнью. Ему не шла такая смерть. Каждый должен умирать своей особенной смертью, а эта, хитрая и чужая, не задумываясь, выиграла своё сомнительное дело, лишь легонько подтолкнув его из собственной квартиры в пропасть. Словно сама себя позабавила.
- Похороны завтра в три, - сообщил всем Брущатов. – Будет два автобуса и «Газели». Думаю, достаточно. Поминки в столовой напротив.
- Копачи имеются? – поинтересовался Манин.
- Я обо всём договорился, - сказал Брущатов и поглядел на часы. – Ну, мне пора. Завтра в двенадцать я съезжу на кладбище, а к двум буду у вас.
Галина проводила Брущатова до порога. Манин слышал, как она сказала:
- Что бы мы без тебя делали, Виктор Павлович.
- Пустяки, - сказал он. – Сашка для меня намного больше в жизни сделал. Замечательный человек был твой Сашка. Но ты не реви, скорбь скорбью, смерть смертью, а жить-то надо.

Утром Манин сходил за венком, а после обеда пошёл на похороны товарища. Людей собралось не так много, как ожидалось, и Брущатов переусердствовал, заказав поминки на шестьдесят человек. Гроб выносили в самое пекло, под слёзы и траурный марш оркестра. Манин шёл впереди гроба и помогал нести крышку. На кладбище он помогал забрасывать могилу землёй. Лишь после того, как Мальцева закопали, ему стало немного легче, и он почти перестал винить себя в смерти друга. Людмила на поминки не пошла, сославшись на сильную головную боль. Когда же Манин во хмелю возвратился домой, она встретила его двумя ошеломительными и мгновенно отрезвляющими новостями.
- Звонила твоя бывшая, - сказала она. – Просила передать, что умерла Нина Сверчкова – кровоизлияние.
Манин застыл. Сверчкова была весьма скверной подругой его первой жены, вечно строившей против него козни. Но оглушающим ударом был не сам факт смерти – Сверчкова, как и Мальцев с Брущатовым, числилась среди пяти названных. Второе совпадение подряд – это уже перебор… Манин тяжело присел.
- На похороны поедешь?
- Нет. Я от этих ещё не отошёл.
- Правильно, нечего тебе там делать.
Людмила продолжала крутиться возле мужа, явно что-то недоговаривая. Манин машинально взялся за сердце. Надежды на то, что смерть Сверчковой не связана с ним, ещё оставались, но Людмила быстро разбила и их остатки.
- Это ещё не всё.
Манин подозрительно покосился.
- Звонили с завода. Сообщили, что умер Машталир. Прямо-таки мор какой-то.
Начальник, в своё время выливший на Манина потоки грязи, скончался. Манин принял эту весть бесстрастно, как и то, что она стала абсолютным доказательством его неоспоримой вины.
- Так я и думал, - проговорил он, ухмыляясь. - Что ж, быстро она действует. – Корить себя он уже не мог и не хотел. Упрёки и самообвинения внезапно превратились в высокомерие и цинизм.
- Кто - она? - спросила Людмила.
- Смерть, кто же ещё...
- Это уж точно. Я знаю, ты не любил Машталира, но мне всё равно его жалко, хоть ты из-за него и уволился.
- Конечно, жалко, - вяло согласился Манин. – Всех покойников жалко, такой чудный мир покидают.
- Чудный, но не для каждого.
- Возможно. И как же он умер?
- Грибами отравился.
- Смешно, право же. Директор машиностроительного завода травится насмерть грибами. Чувства юмора смерти не занимать.
- Ничего смешного в этом не нахожу.
- Ладно, буду печалиться. Оставь меня одного.
В списке смертников Манина Машталир стоял на первом месте. Теперь уже не было никаких сомнений – встреча со смертью случилась наяву, и он, Манин, продал ей вместо себя пятерых человек. Трое уже распрощались с жизнью, остались - Виктор Павлович Брущатов, весьма неплохо выглядевший на похоронах Мальцева, и Васька Бонюк, сосед по подъезду, нигде не работающий инвалид с искалеченной ногой. К нему-то, хорошо известному в окрестностях алкоголику и побирушке, и решил немедля отправиться Манин. Посмотреть соседу последний раз в глаза и хоть как-то покаяться - не навредит и не помешает, заключил он, ибо было вполне очевидно, что смерть не собирается откладывать свои дела в долгий ящик.
Открывать двери Бонюк не спешил, и Манин на миг подумал, не помер ли он там, в своей норе. Ведь жил он один - ни родных, ни близких. Если вовремя не обнаружить труп, он может залежаться в квартире и распространить запах смерти за её пределы. Не дай бог, придётся ещё двери взламывать. От этих мыслей Манин скривился.
Однако Бонюк не умер и весьма обрадовался приходу Стаса.
- Как здоровье? – первым делом поинтересовался Манин.
- На вершине, - ответил жизнерадостный и трезвый, несмотря на вечернее время, Бонюк.
- Выпить хочешь? – предложил Манин прямо с порога, стараясь, тем самым, загладить перед соседом свою вину. Другого способа доставить Бонюку приятное на свете не существовало.
- Спрашиваешь ещё… Когда я отказывался. Только это… ты ж понимаешь… я пустой.
- Можно подумать, ты когда-то полный был. Если я предлагаю, значит, угощаю.
- Понял. Вопросов нет. Проходи, у меня и разопьём, закусь имеется.
- Ну, во-первых, у меня с собой ещё ничего нет, а во-вторых, в твоём гадюшнике я сидеть не собираюсь. Пойдём в бистро посидим.
- В бистро? – удивился Бонюк. – С каких это пор ты стал меня в бистро приглашать?
- С этих. Просто выпить захотелось, а не с кем. Такое объяснение устроит?
- Меня всякое устроит.
- Тогда одевайся.
- Я уже одет.
- Оденься приличней. Не на мусорник идёшь бутылки собирать.
- Ладно, не ворчи. Есть у меня одна рубашечка на выход.
Пока Бонюк переодевался, Манин ждал в коридоре и думал, что теперь на его плечи лягут похороны Бонюка и что до той поры - дабы его совесть хоть немного очистилась - придётся каждый день сюда наведываться и проверять, жив ли Бонюк или нет, потому как, если умрёт у себя в квартире... Манина снова одолели мысли о трупе соседа, ему стало не по себе. Он представил себе множество разных эпизодов с мёртвым Бонюком и сильно пожалел, что внёс одинокого инвалида в список - теперь забот не оберёшься. Однако одно он решил твёрдо: во искупление греха перед дворовым выпивохой будет ему в некоторых вещах потворствовать, пока тот не спустился в могилу.
- Вот так пойдёт? – Рубашка на Бонюке была, конечно, не высшего качества, но на человека он стал похож намного больше.
- Пойдёт, - кивнул Манин и посмотрел на будущую жертву с особой брезгливостью – он представил его в гробу в этой выходной рубашке.
- Теперь за тобой нужен тщательный уход, - сказал он себе и Бонюку одновременно, и тот в радостном недопонимании глупо улыбнулся.
- Хорошо, что решил меня угостить, - благодарил Бонюк по дороге в бистро, еле поспевая за Маниным, - а то я уже второй день как сухой, и в кармане ни гроша. Пенсия только в начале следующей недели.
- И как же ты хотел до пенсии дотянуть?
- На свете ещё есть добрые люди, и занять могут. Вот ты, например.
- Я, между прочим, с работой рассчитался, так что меня в добрые можешь не заносить.
- И куда теперь?
- Не знаю, не решил ещё.
Все столики в бистро были заняты, и Манин уж было развернулся, чтобы уйти, как услышал голос с дальнего угла:
- Стас, проходи сюда.
Его окликнул не кто иной, как тот же Свинаренко. Он снова сидел в том же месте и хлебал стаканами водку. Манин и Бонюк подошли поближе.
- Рад тебя видеть в здравии, - вымолвил Свинаренко, явно в подпитии. – Присаживайся ко мне, я тут один. Мой сотоварищ только что удалился… А это что за чмо с тобой?
- Это мой сосед Василий. Прошу не обижать.
- Хорошо, обижать не буду. Что будешь пить, Василий?
- То же, что и все, - не стесняясь, ответил Бонюк.
- Ух, какой ты компанейский оказывается, Василий.
Манин принёс бутылку с салатом и три порции пельменей, Свинаренко тем временем молча и пристально разглядывал Бонюка.
- Я вижу, ты вторые сутки отсюда не вылезаешь, - бросил Манин в адрес Свинаренко. – Всё поминаешь своего Распопова?
- Не-а, Распопова я уже помянул. Сейчас поминаю шафера своего – Валерку Кабанца. Вчера вечером на перекрёстке под машину угодил. Завтра хоронить собираюсь.
- До того, как закопают, поминать нельзя, - предостерёг Бонюк, - не положено.
- Ерунда, - протянул Свинаренко и резко перевернул свою бутылку вверх дном, выливая остатки.
- Смотри, допоминаешься, что дипсоманией начнёшь страдать, - вон, как мой Василий, - кивнул Манин в сторону соседа.
- Не переживай, это не совсем смертельно.
- Тебе виднее. Каждый сам знает, как ему лучше жить… А я вот друга детства сегодня похоронил, только с поминок, - сообщил Манин.
Свинаренко вскинул брови.
- Ишь ты. И у тебя смерти начались? Интересно, интересно… Что ж, все под косой ходим.
Бонюк переметнул несколько раз взгляд с одного собутыльника на другого и решил поддержать разговор:
- Что-то люди стали гибнуть, как мухи с бабочками, - произнёс он. – Нехорошо это.
Изречение Бонюка осталось без комментариев. Вместо них Манин создал в себе коварную мысль: «Знал бы ты, Вася, что скоро сам, как муха, крылышки сложишь, выл бы сейчас волком и бился в истерике». Вслух же произнёс:
- А ты, Гена, видно, и не знаешь больше ничего. Ты с работы видел кого-нибудь за эти выходные?
- Только тебя, - ответил Свинаренко. – И то, как бывшего работника.
- Ясно, следовательно, ничего не знаешь.
- Я слишком много знаю, Стасик, слишком много. И в этом моя беда.
- Но то, что Машталир преставился, видимо, не знаешь, - глядя в глаза бывшему коллеге сказал Манин.
- Да неужели? – безразлично, с лёгкой ухмылкой, произнёс Свинаренко, и сразу же внезапно встрепенулся: - Не может быть!
- Этой ночью.
- Но он не должен был умереть! – Свинаренко вдруг сдавил виски большими пальцами и примолк.
- Почему это - не должен? – удивился Манин. – Он ведь не бессмертный.
- Да, неожиданная новость, - уже чуть слышно проговорил Свинаренко. – Не помню, чтоб он болел когда-нибудь.
- Отравление грибами.
- Сам, наверное, готовил, - вставил словцо Бонюк.
- Для этого не обязательно болеть, - сказал Манин. – Разве твой шафер болел? А Распопов из седьмого цеха?
- Ладно, хватит.
- Вам что, плохо? – забеспокоился Бонюк, видя, что его новый знакомый всё ещё держится за голову.
- Пустяки, что-то в голову стрельнуло.
- Да, ребята, - покачал головой Бонюк, - на вас посмотришь и послушаешь, так и жить не захочется.
- А ты и не живи, - сказал Свинаренко - Зачем тебе она, жизнь эта?
- А интересно мне всё. Я хоть и инвалид, а жизнь очень люблю. Давайте за это и выпьем: чтобы жили до самой глубокой старости и не гибли от несчастных случаев. Пускай карающая десница не коснётся наших хрупких тел!
«Недолго же тебе осталось своё квёлое тело передвигать», - Манина снова посетила недобрая мысль, но за жизнь он выпил залпом. Окружённый уже несколькими смертями, три из которых были полностью на его совести, он вместо того, чтобы раскаиваться, становился жёлчным и безжалостным.
Свинаренко развозило всё больше и больше, его стремительно догонял Бонюк.
- Не пей много, - советовал Василию Манин. – Водка – зло, знаешь, сколько от неё гибнут?
- Мне это не грозит, - сказал Бонюк. – Я без неё скорее умру.
«Как же, - продолжал мыслить Манин. – Мало того, что я тебе смерть заказал, теперь же сам и напою до смерти. А собственно, чем быстрее отдашь концы, тем спокойней я себя буду чувствовать. Скорей бы все они ноги протянули, и забыть это, как страшный сон».
Свинаренко и Бонюк спелись окончательно и, укрощая стопку за стопкой, зафилософствовали о прелестях жизни. Наконец, более слабый Бонюк, сказав «вкусные пельмешки», икнул и отключился.
- Васёк, мы её ещё не приговорили, - обиделся Свинаренко, имея в виду недопитую бутылку, и только тогда заметил вполне трезвого Манина.
- С каких пор ты стал столько пить, Гена? – в который раз по-дружески заметил Манин.
- А с тех пор, как стал сволочью, - прокартавил Свинаренко.
- Не говори глупости. Ты никогда ею не был, я знаю тебя достаточно долго и только с хорошей стороны.
- А сейчас стал. И скоро ты узнаешь почему… А может, и не узнаешь. Вот скажи мне, Манин… - Свинаренко приблизил к Стасу лицо, собираясь что-то шепнуть на ухо, но затем снова схватился за виски и отпрянул.
Странное поведение Свинаренко и смерть двух его знакомых дала повод Манину задуматься: а не такой же трюк проделала смерть и с ним, и не таким ли образом он от неё откупился и теперь страдает от этого?
Манин с трудом вытащил Бонюка и Свинаренко из бара. Глотнув свежего воздуха, Свинаренко немного протрезвел и поплёлся домой сам.
- Береги своё здоровье и переходи дорогу только на зелёный свет, - наставительно произнёс он на прощанье. – А в общем... Да пошёл ты…
Манин долго провожал Свинаренко взглядом, размышляя над его последними словами, а потом поволок Бонюка домой.
- Будем жить! – восклицал Бонюк, вваливаясь в двери задом.
- Станет плохо, вызывай неотложку, - посоветовал Манин, а по дороге домой припомнил, что у Бонюка отродясь не было телефона.

- У меня для тебя снова две новости, - сказала Людмила Манину ближе к полудню понедельника.
- Догадываюсь какие.
- Ты не можешь этого знать.
- Опять кто-то умер, - злобно предположил Манин. – Васька Бонюк или Брущатов. Только ты меня этим новостями больше не оглоушишь.
- Нет. Больше никто не умер. Хватит уже умирать. У меня новости совершенно иного характера. Не знаю даже, с какой начать.
- С плохой, конечно. А если ещё и плохой закончишь, то совсем будет хорошо.
- Моя мама приезжает, поживёт у нас с неделю.
- Распрекрасная новость. У меня и без неё дисгармония в душе, а теперь совсем будет полный разлад. И чего же это её сюда потянуло?
- Для этого я должна тебе сообщить второе известие.
- Так сообщай скорее, не мучай мученика.
- Это касается нас с тобой. Помнишь, двое суток назад я спрашивала у тебя, не надумал ли ты на мне жениться?
- Предположим. Но что толку спрашивать? Мы обсудили это ещё два года назад. Я против таких формальностей. Я уже был один раз расписан, и ничего путёвого из этого не получилось.
- Но при одном стечении обстоятельств ты обещал мне закатить свадьбу. Не напомнишь ли, при каком?
Лицо Манина претерпело изменения и превратилось в радостную физиономию. Он прямо на глазах стал превращаться в осчастливленного человека, словно некий невидимый энергетический насос стремительно закачивал в него положительные эмоции. Людмила ждала.
- Люська, ты беременная, что ли?
- А то как же, уже скоро два месяца.
- Так ведь врачи… они говорили, что шансов практически никаких…
- А оказалось, есть шансы. Я использовала один шанс из миллиона.
- Ай да Люська! Ай да новость! – Манин запрыгал по квартире и начал танцевать вокруг неё какие-то несуразные танцы.
- Так я не поняла, - вертела она головой, - ты будешь на мне жениться или нет?
- Я прямо сейчас бегу в загс. У нас будет законнорождённый мальчик!
- Нет, девочка.
- Нет, мальчик.
- Хорошо, упросил, сделаю тебе мальчика. Честно говоря, я не ожидала, что ты так обрадуешься.
- А я вот взял и обрадовался. – Манин схватил Людмилу на руки и потащил в спальню. Она выглядела довольной и счастливой.
Только он распотрошил кровать, как зазвонил телефон.
- Не будем брать трубку, - сказала Людмила.
- Не будем, - согласился Манин.
Телефон был настойчив и продолжал звонить.
- Нет, я всё-таки возьму, вдруг что-то важное.
- Ну, возьми.
Поговорив минуты полторы, она снова вернулась в спальню.
- Кто звонил?
- Галина, Сашина жена.
- Что ей нужно? На девять дней приглашает?
- Нет, на девять дней рано ещё. Брущатов пропал.
- Я ж вчера с ним на похоронах был!
- Вот-вот, а он с похорон не вернулся, ночевать не пришёл и на работу сегодня не явился. Ни на работу, ни домой не позвонил, а ты ведь знаешь, какой он верный семьянин, ответственности ему не занимать.
- Можно человеку раз в жизни загулять?
- Можно, только не Брущатову. В моргах пока не обнаружен, в больницах тоже.
- Найдётся ещё, такие доброкачественные типы не пропадают, - заявил Манин, сам полагая обратное и представляя труп Брущатова, лежащий где-то в сырой канаве. Он уже не чувствовал угрызений совести, он лишь перебирал в голове разные виды гибели. Как на этот раз расправится с человеком изобретательная сестрица всем известной старушки-смерти?
- А ты никак ясновидцем сделался? Полчаса назад ты решил, что я сообщу тебе о смерти Брущатова и этого - соседа нашего мозглявого.
- Когда вокруг одна смерть за другой, начинаешь догадываться, кто станет следующим.
Людмила поднялась с постели и накинула пижаму.
- Я очень попрошу тебя вот о чём, - сказала она. – Сейчас я нахожусь в таком положении, что мне совсем нельзя нервничать. Поэтому давай вместе постараемся создать в доме такую атмосферу, чтобы ребёнок родился крепким и здоровым. Я понимаю, смерть начала чинить беспредел, но что тут поделать, все обречены умирать, но все когда-то и рождались. У нас сейчас наступает время создания новой жизни, время совсем не подходящее для скорби. Поэтому, дорогой, ради нашего ребёнка - давай сохранять спокойствие в любой обстановке.
- Я с тобой согласен. Я постараюсь.
- Вот и чудно. Мама приезжает послезавтра.
- Спасибо, напомнила.
- Она обещала вести себя тише воды.
- Знаю я, - вздохнул Манин.
- А на работу ты думаешь устраиваться?
- Естественно. Недельку повременю, подумаю, а там видно будет, куда податься. Ты ведь знаешь, я мастер на все руки.
- А может, вернёшься обратно на завод? Машталир умер, царство ему небесное…
- Ни за что. Найду себе другую работу. Ты не переживай, я ещё буду получать намного больше, чем главным инженером на этом треклятом заводе.
- Я в тебе не сомневаюсь.
- Только ты не дави на меня этой работой. Я очень прихотливый в этом вопросе, должен решить всё самостоятельно.
- Решай.
Людмила занялась по хозяйству, а Манин пошёл проведывать Бонюка. Как ему представлялось, того уже нет в живых и, нажимая кнопку звонка, Манин вместе с тем ставил себе вопрос: взламывать двери сразу или ещё подождать?
Однако Бонюк был цел и невредим. Его одутловатое лицо говорило о тяжёло проведённой ночи.
- Ты жив? – напрямик спросил Манин стоящего в широких трусах Бонюка.
- Ну, ты и накачал меня вчера, - промямлил Бонюк. – Чуть не помер ночью.
- Ты сам накачался.
- Нет, я, понятно, тебе благодарен – самому бы мне денег не хватило так напиться. Но есть такой закон: сам напоил, теперь сам и похмели. Ты уж не обижайся, я как-нибудь должок верну.
- Если я тебя похмелю, ты опять в запой уйдёшь.
- Не уйду - не за что. А если не похмелишь, то я умру от безысходности. И виноват в этом будешь ты.
- Это уж точно. Ладно, чёрт с тобой, собирайся, налью сто граммов. Но не больше!
- Сто граммов не поможет, меня нормализует только бутылка. – Бонюк разболтанной походкой удалился в свою комнату и почти сразу выглянул оттуда. - Нет, я не пойду, плохо очень. Будь другом, сгоняй сам, возьми пузырёк и принеси мне. Посидим, о жизни поговорим. Можешь взять самую дешёвую, я взыскательным вкусом не отличаюсь.
- Да что я тебе, опекун какой!
- Ты – друг. Вчера сам пришёл, и сегодня проведать заскочил. А слово «друг» много значит.
- И ловкий ты, братец. Но так уж и быть, помни мою доброту. Сиди дома, скоро вернусь.
Вернулся Манин с бутылкой водкой, с банкой маринованных огурцов, а также с мыслью «на кой чёрт я всё это делаю?». На приглашение Бонюка зайти к нему в гости он категорически отказался.
- Держи, это тебе на два дня.
- А завтра разве не придёшь?
- Нет, - отрезал Манин. – Завтра я занят.
- Жаль, - взгрустнул Бонюк и, закрыв двери, удалился на интенсивную водочную терапию.

Похороны директора машиностроительного завода Юрия Ивановича Машталира отличались помпезностью, проходили на широкую руку, с большим количеством людей. Его, проработавшего на заводе более тридцати лет (десять из них на главенствующем посту), многие любили, многие уважали, но некоторые и ненавидели. Сейчас все они смешались друг с другом, одни - деятельно участвуя в траурном мероприятии, другие - просто пассивно присутствуя.
Пробраться в квартиру к Машталиру без проблем было невозможно, и большая часть собравшихся отправить директора в последний путь толпилась в коридоре, на лестницах и у подъезда. Станислава Манина, как бывшего главного инженера, пропустили к телу почти беспрепятственно. Здесь же, склонивши голову, находился и будущий главный инженер - Пётр Игнатьевич Птухин. Волосы его прорезали локоны седины, а лицо, опущенное в глубокой печали вниз, казалось стальным и задумчивым. Лежащий в шикарном гробу из красного дерева Машталир выглядел не лучшим образом даже для покойника, и заказчик смерти директора Манин не стал его долго рассматривать, а, кинув два цветка в ноги, быстренько ретировался из квартиры. Здесь, на лестничной клетке, в тумане сигаретной дымки, угрюмый и усталый стоял Свинаренко. Заприметив его, Манин протиснулся среди людей, расположившихся на ступеньках, и спустился на пол-этажа ниже.
- А ты неплохо смотришься, - кинул Свинаренко, выпуская в сторону Манина кольцо дыма.
- А ты с каждым днём всё хуже и хуже, - ответил на комплимент Манин. – Вчера, небось, тоже в баре сидел?
- Сидел. А ты что-то имеешь против?
- Сопьёшься ты, Генка.
Свинаренко сдержанно ухмыльнулся и потушил окурок о стену.
- Выйдем на улицу, здесь дышать невозможно, - сказал он и, не дожидаясь согласия, пошёл по ступенькам вниз.
У подъезда уже расположился солидный оркестр с двумя десятками музыкантов, готовых в любую минуту грянуть звуковой мощью – маршем, способным растрогать даже самые чёрствые сердца. Выносили венки и стулья, хлеб-соль, распоряжались, куда лучше подъехать катафалку.
Свинаренко на всё глядел исподлобья, по возможности отворачивая взор к менее унылому дворовому пейзажу, словно его всю жизнь интересовали листья на деревьях и детские площадки.
- Ты будешь до конца? – спросил он Манина. – Может, дёрнем отсюда?
- Куда?
- Куда-нибудь. Третьи похороны подряд. Я уже видеть этого не могу.
- У меня вторые. Я, пожалуй, останусь.
- Они ещё на завод поедут. Там канителиться больше часа.
- Ничего, потерпим.
Скоро траурный марш оповестил о том, что Машталира выносят вперёд ногами из подъезда. Начались стенания. Свинаренко попятился на клумбу и потащил за собой Манина.
- Куда ты меня тянешь? – спросил тот, не очень-то сопротивляясь.
- Подальше от этой церемонии. Или ты хочешь поучаствовать? Гроб нести, например, или крышечку от него.
- Не хочу.
- Так и стой здесь, рядом со мной. – Свинаренко снова закурил.
Процессия двинулась по улицам. За гробом шла жена Машталира и его дочь, рыдающая громче всех. Птухин шёл вместе с ними и поддерживал за руку супругу директора.
- Ненавижу запах хвои, - сказал Свинаренко. – Не могу от него избавиться в последние дни. И вкус кутьи тоже ненавижу.
Гроб погрузили в машину и повезли на завод, где труп Мащталира встречала группа людей из горисполкома. Эта же группа по очереди долго выступала на трибуне, расхваливая заслуги Машталира. Манин и Свинаренко находились на достаточно большом расстоянии от митинга и слов не слышали. Для них было менее томительным отбывать положенное время поодаль, в уединении.
- Ты не видишь, где там Птухин? – спросил Свинаренко, стоя спиной к трибуне.
- Крутится в центре событий. А для чего он тебе понадобился?
- Мне-то он совсем и не нужен.
- А зачем тогда спрашиваешь?
- Так… Сильно уж лихо он за дело взялся.
- Думаешь, его могут поставить на место Машталира?
- Его уже ставят.
Наконец закончил говорить последний выступающий, и всех увезли на кладбище.
На кладбище состоялся ещё один митинг. Длинную слезоточивую речь завернул Пётр Игнатьевич Птухин. Треть слушателей смахивала слезу, остальные с внутренней зевотой ждали окончания. В итоге Машталира закрыли от мира сего и под душераздирающую музыку опустили в могильный погреб. Манин и Свинаренко кинули на гроб бывшего директора по горстке земли и направились к автобусу…
На поминках Свинаренко заметно оживился и приступил к любимому занятию последних дней – «закладыванию за воротник». Он даже не сильно усердствовал в том, чтобы обслужить соседей по столу, в том числе и Манина, а бесцеремонно наливал сам себе и тут же сам в себя опрокидывал стопку. Манин, углядев это, сделал ему замечание.
- Секи лучше, что говорят, - ответствовал на это Свинаренко, прихлёбывая щи. – Ты бы так ни за что не смог.
А говорил в это время всё тот же Птухин, расписывая достоинства всё того же Машталира. Манин по инерции перевёл взгляд на главного инженера и заслушался его, открыв рот.
- Помянем, - закончил Птухин, - помянем ещё раз всеми уважаемого Юрия Ивановича.
Все, кроме Свинаренко, с удовольствием снова выпили за упокой души Машталира. Он поминал как-то по-своему – чаще, и в одиночестве. Презентабельный Птухин присоединился к присутствующим и тоже символично выпил. Затем он встал, достал сигарету и вышел из помещения на свежий воздух. Свинаренко проводил его взглядом.
- Далеко пойдёт, - сказал он и, часто хлюпая, заглотнул свисающий с губ капустный листик.
Собравшиеся стали подниматься с мест – есть и распивать далее считалось неприличным. В столовую зашла старуха с впалыми глазами с просьбой дать ей милостыню, но её быстро выпроводили обратно. А затем в двери влетел насмерть перепуганный Птухин.
- Там такое! О ужас! Я видел такое! – содрогался он и указывал в сторону выхода.
Несколько человек ринулись на улицу, а Птухина осыпали вопросами.
- Что вы там увидели, Пётр Игнатьевич? Что с вами стряслось?
- Боже мой, о мой боже… Мне такое предложили, - причитал он. – Какой кошмар, этого не может быть, но я видел её собственными глазами!
Свинаренко и Манин переглянулись.
- Что вам предложили? – продолжали спрашивать женщины. – Кого вы там увидели? Говорите же, в конце концов!
- Воды, воды…
- Дайте же ему воды, наконец, скорее! – распорядилась жена Машталира.
Мужчины вернулись с улицы и сообщили, что там абсолютно ничего страшного не произошло, все живы и здоровы, по-прежнему шныряют автомобили, стоит тёплая погода и ходят обыкновенные люди – никаких бандюг, маньяков и вымогателей.
Птухин отхлебнул воды, и ему сразу же поднесли стопку водки.
- Вот, выпейте и расскажите всё по порядку. Вам станет легче. И закусите вот этим бутербродом с икоркой.
- Пошли отсюда, - толкнул Свинаренко Манина. – Нам этого лучше не слушать.
- Мне интересно, что он скажет.
- Пошли, пока не поздно.
- Я останусь.
- Как хочешь.
Закусывая бутербродом, Птухин, окружённый массой людей, вдруг сильно закашлялся. Свинаренко остановился в дверях. Птухина усердно хлопали по спине, но он продолжал кашлять, хрипеть и задыхаться. Его били уже со всей силы и заливали в рот воду – не помогло, он свалился на пол без чувств.
- Идиот, - тихо прошептал Свинаренко – так, что это услышал один лишь Манин.
Пока ехала скорая помощь, Птухина тщетно пытались привести в сознание несколько заводских рабочих.
Неожиданно всеобщее внимание привлёк к себе сам Свинаренко – разразился смехом. С презрением и укором на него устремились десятки глаз. Понятное дело, человек умер на похоронах другого человека, какой тут может быть смех? Но Свинаренко продолжал смеяться всё сильнее и яростнее.
Приехавшие врачи констатировали смерть Птухина, после чего сразу же сосредоточили свой интерес на до сих пор смеющемся Свинаренко. Его разрывало на части; смех уже исходил из него вперемежку со звериным рёвом. Обомлевшая публика, получившая потрясение после смерти Птухина, вдобавок ко всему заправлялась теперь отрицательными эмоциями и от свихнувшегося сотрудника по работе Геннадия Свинаренко. Общий шок охватил всех. От этого шока труженики известного завода долго пребывали в оцепенении.
Неотложка приехала не зря – хохочущего Свинаренко затолкали в машину и увезли на принудительное лечение. Он почти не сопротивлялся… А что увидел Птухин во дворе столовой, так и осталось странной загадкой.
Манина нисколько не интересовала дальнейшая судьба Петра Птухина, и он, незаметно улизнув с глаз печального общества, в полной прострации вернулся домой.
С самого порога, ещё не снявши обувь, он доложил встретившей его Людмиле:
- На поминках умер Птухин – поперхнулся бутербродом с красной икрой.
Людмила не знала, как реагировать на такое известие, ей почему-то показалось, что с ней шутят. А Манин тут же добавил:
- А Свинаренко из-за того, что он долго смеялся, куда-то увезли на скорой, вероятнее всего в психушку.
Внутренние резервы Людмилы совсем отказали ей в способности размышлять по этому поводу, и она сообщила рядовую, на данный момент мало заслуживающую внимания новость:
- Полчаса назад к тебе приходил Васька Бонюк.
- Чего ему надо?
- Просил занять до пенсии десятку.
- И ты заняла?
- Заняла. Ты ведь считаешь его своим другом.
- Ничего подобного. Сосед и друг – разного поля ягоды.
- Хорошо, в следующий раз не займу.
- Следующего раза не будет.
- Ты уверен?
- Абсолютно. Он и этот долг не успеет вернуть.
- Почему ты так думаешь?
- Чувствую.
Жизнеспособность Васьки Бонюка стала действовать Манину на нервы, и он даже мысленно упрекнул смерть в её нерасторопности.

На следующий день Манин встречал на вокзале Веру Петровну Синицину, которая в скором будущем должна была стать тёщей по всей официальной форме. Она появилась в тамбуре вагона с двумя большими чемоданами и сразу же беспардонно вручила их Манину.
- Стасик, помоги мне, я не могу отсюда слезть, - сказала Вера Петровна и, задрав платье, поставила ногу на верхнюю ступеньку.
- Мама, но у меня в обеих руках чемоданы! - заскулил Манин, понимая, что вот оно – началось.
- Так поставь их на перрон! Неужели трудно догадаться!
- Здесь грязно, они запачкаются.
Стоящий рядом мужчина в очках с очень мощными линзами оказал любезность и элегантно помог тёще Манина спуститься на платформу.
- Вот это настоящий джентльмен, не то, что ты, тёпа, - заметила она укоризненно. – Все бы такие были, благодарю вас.
- Здравствуйте, мама, - засвидетельствовал своё почтение Манин и побежал за ней, едва поспевая, в подземный переход.
- Не собираешься ли ты везти меня на автобусе? – спросила Вера Петровна, заметив, что Манин уклоняется в сторону остановки.
- Здесь недалеко, ехать от силы минут десять.
- Я прекрасно помню, сколько ехать твоего дома… до вашего дома, - исправилась она. – Я не так часто к вам приезжаю, мог бы и на такси подвезти.
Манин стойко вынес и это нарекание, выискивая глазами подходящий маршрут.
- А-а, я совсем забыла, - протянула Вера Петровна, сочувственно качая головой, - тебя же рассчитали с работы. У тебя нет денег.
- Меня не рассчитывали, я сам рассчитался.
- Не велика разница, денег-то всё равно нет. Откуда же им взяться?
- Есть запасы.
- На что же вы живёте? – не унималась она.
- На запасы, - повторил Манин.
- А потом?
- Потом я устроюсь. Садитесь, мама, наш автобус.
Вера Петровна что-то проворчала и плюхнулась на сидение рядом с Маниным.
- Тебе Люська сказала, что она беременная?
- Конечно, сказала.
- И как ты к этому отнёсся.
- Я рад.
- Этого мало. Теперь тебе надо её на руках носить. Она продолжит твой род и сделает счастливой всю твою дальнейшую жизнь.
- Не сомневаюсь.
- Ты на неё кричишь? Она когда-то жаловалась.
- Уже нет.
- Смотри у меня.
Пока Людмила обнималась с матерью, Манин бросил чемоданы и стал подумывать, как бы найти причину куда-нибудь улизнуть. Однако Вера Петровна быстро раскусила его намерения и сразу же предотвратила все попытки зятя сбежать из квартиры.
- Готовьте посуду! - приказала она. – Сейчас шикарно пообедаем, - я тут кое-что привезла по случаю моего приезда, а то ведь у вас сплошная безработица. – Она начала разгружать один из чемоданов, полностью набитый продуктами. – Я ещё и деньжат вам подкину, чтобы не думали, что я не забочусь о своих внуках. Кстати, когда вы намечаете сыграть свадьбу? Надеюсь, не тогда, когда у Люськи живот появится?
- В течение следующего месяца мы распишемся, - пообещал Манин. – Но скромно, только близкие друзья и родственники.
- Меня не забудьте оповестить.
За обедом Вера Петровна начала чихвостить Манина за то, что он ушёл с завода. А узнав о смерти директора, принялась заставлять его вернуться обратно. Манин не любил, когда начинают давить на его личность, и постепенно заводился. Но Вера Петровна, в свою очередь, не любила, когда перечат ей, и усиливала натиск. Разгорающийся конфликт оборвал только похоронный марш, раздавшийся под окнами.
- Люсь, выгляни с балкона, погляди, кого там снова хоронят, – попросил Манин.
Людмила, сидящая ближе всех к двери, поднялась и вышла на балкон пятого этажа.
- В гробу старик, - сказала она. – Мне он не знаком. Сверху выглядит лет на восемьдесят.
- Наконец-то хоть один старик умер, - произнёс Манин.
- Что ты имеешь против стариков? – встала в позу Вера Петровна относительно замечания зятя.
- Ничего он, мама, против стариков не имеет, - заступилась Людмила. – Просто за последнее время умерло много наших знакомых в возрасте, слишком далёком до старости.
- Это плохо, - заключила Вера Петровна.
- У нас уже каждый день начинается с того, что мы сообщаем друг другу новости о новых умерших, - сказал Манин.
- Это очень плохо, - снова сказала Вера Петровна.
- Кстати, Стас, а ты оказался прав насчёт Брущатова. – Людмила зажгла конфорку и потушила спичку.
- Что ты имеешь в виду?
- За маминой болтовнёй я сразу забыла тебе сообщить – его труп всплыл сегодня в одном из прудов города.
- Утопился?
- Неизвестно. Следов насильственной смерти не обнаружено.
- Что-то я не припомню, чтобы он был любителем поплавать, да ещё в наших прудах.
- А помнишь семью Воронковых из соседнего дома? Мы ещё случайно встретились с ними в прошлом году на отдыхе, когда на море ездили.
- Помню, конечно. Мне дочка их ещё понравилась, такая весёлая и симпатичная – смеялась по любому поводу.
- Мне сегодня на рынке сказали, что врачи ей ввели для снятия маленькой безобидной опухоли новый препарат; лекарство вызвало аллергию - и она умерла. Девочке всего восемнадцать было.
- Весьма прискорбно.
- А ещё погиб грузин из третьего подъезда. Ты его знал хорошо. Гиви, кажется, его зовут.
- Гиви погиб?! – Манин застыл с ложкой салата, не донеся её до рта.
- Током убило. Рыл яму возле своего гаража и лопатой перебил кабель.
Манин очень хорошо знал этого грузина. Гиви был участлив, благожелателен, надёжен в любых вопросах и уважаем всеми жителями их микрорайона.
- Да что у вас тут творится?! – привстала Вера Петровна. – Почему все умирают? Кто это тут линчевание над людьми производит без суда и следствия? Что за смертельную эпидемию вам распространили?
- В том то и дело, что нет никакой эпидемии, - сказала Людмила. – Сплошные несчастные случаи.
- Чертовщина какая-то. Надо вызвать священников, экстрасенсов всяких. Пускай разберутся, что за сатанинская зона вокруг вашего дома образовалась. Может, вам квартиру поменять?
- Мрут не только в нашем доме, мама. Мрут по всему городу.
- Ничего, я за неделю разберусь, почему это в вашем городе смерть поселилась. Я избавлю вас от здешней нечисти. А пока что будете у меня употреблять всякие тонические средства и вдыхать свежий воздух оптимизма…
После обеда, пока Вера Петровна разговаривала тет-а-тет с дочерью и принимала ванную, Манину удалось немного отдохнуть от присутствия тёщи и её назидательных речей. Он полистал прессу и немного вздремнул. Однако на этом часы отдохновения завершились. Выкупавшаяся Вера Петровна набралась новых сил и снова принялась вносить поправки в жизнеустройство дочери и будущего зятя.
- Стасик, вот эту стенку надо снести. Она здесь совсем не нужна - тогда увеличится площадь зала.
- Угу, - бурча, отвечал Манин.
- А мебель в зале надо переставить на другую сторону. Ты со мной согласен?
- Ещё бы, Вера Петровна.
- А что у вас за люстра такая страшная? И свет от неё, как в туалете.
- Поменяем, - соглашался Манин.
- Нужно купить детский манеж и поставить вот здесь, на место этой тумбочки.
- А тумбочку?
- Тумбочку выбросить.
- А то, что в тумбочке?
- Я уверена, ничего ценного там нет. Финтифлюшки всякие ненужные. Вытащи, я гляну, что у вас там.
- В следующий раз.
- Боже! А чьи это туфли?
- Мои, мама, - отозвалась дочь.
- Стасик, ты что, не можешь Люське приличные туфли купить? Это же стыдоба!
До вечера Вера Петровна энергично изводила Манина, пока он в конце концов не сорвался и не начал орать в ответ на все её замечания.
- Я не буду переставлять стенку! И тумбочку выбрасывать не буду! И люстра останется та же! И Люське новые туфли не куплю – в этих походит!
- Ага! Вот, значит, какой ты языкастый оказался! – Вера Петровна словно ждала этого срыва от зятя, чтобы перейти к прямолинейным нападкам. Дрязги переросли в откровенную ругань, от которой Людмила скрылась, якобы убежав в дежурный магазин за хлебом. Она знала, что рано или поздно между ними наступит перемирие и тогда сутки, а может, даже двое, можно будет прожить спокойно.
Оставшись вдвоём, зять с тёщей ещё долго не находили общий язык. В конце концов, Манин совсем вышел из себя и прокричал:
- Мама, скажите спасибо, что я не вспомнил о вас там, под вязами!
Не понимая, о чём идёт речь, Вера Петровна на секунду замолчала.
- Почему ты должен был обо мне вспоминать под какими-то вязами, Стасик? – тихо-тихо спросила она. - О чём это ты?
- Ни о чём. Совсем ни о чём. Просто так, чтобы мы остановились. – Манина чуток кольнуло в грудь, и он пошёл рыться в аптечке. Он давно уже подметил: если близко касаться запретной темы, то есть подходить вплотную к нарушению договора со смертью, то сразу же возникают проблемы со здоровьем, своего рода предостережение – не увлекайся, мол, не то мигом на тот свет загремишь.
В квартиру позвонили, и Манин отворил дверь, будучи уверен, что пришла Людмила. Однако за порогом стоял и улыбался Васька Бонюк.
- Ты пришёл долг вернуть? – спросил Манин.
- Ты обещал сегодня вечером зайти. Я жду – а тебя всё нет и нет. Вот я и решил проведать и узнать, не случилось ли чего. Пойдём у меня посидим, выпьем по капельке.
- Как ты себя чувствуешь?
- Прекрасно. Спасибо твоей Люське, вчера десятку заняла. Я мигом подлечился, не то бы помер.
- Иди, лечись дальше. Я - пас.
- Пошли вместе. У меня на сто грамм есть, а на двести не хватает. Может, добавишь? С пенсии отомщу.
Манин посмотрел на него, как на бессмертного.
- Не понимаю, почему я должен тебя всё время поить? Пей сам, хоть залейся. И деньги на своё пойло сам добывай.
- Я думал, ты мне друг.
Из-за спины Манина выглянула Вера Петровна.
- Кто это к нам пришёл?
Манин отпрянул.
- Это ко мне, мама, идите, отдыхайте.
- Кого это ты приваживаешь сюда, Стасик? – более грозно спросила она, разглядев Бонюка внимательнее.
- Так ты идёшь или нет? – с последней надеждой спросил Бонюк, нажимая на кнопку лифта.
Не зная, что делать, Манин посмотрел на Веру Петровну, затем на Бонюка, и, вздохнув, предпочёл последнего.

Весь следующий день, дабы не упражнять силу воли в отношениях с тёщей, Манин бродил по городу. Он собирался пройти по нескольким адресам в поисках новой работы, но безуспешно осведомился о ней лишь в двух малоинтересных для него местах: в соседней конторе завода по производству сварочных электродов и в управлении по ремонту автомобилей. К вечеру, накупив кипу газет с объявлениями, он решил заглянуть в известное ему бистро и узнать, не сидит ли снова там Свинаренко, и не сошёл ли он и вправду с ума после похорон Машталира и смерти Птухина.
Не сильно он желал его тут увидеть, однако Свинаренко, спивающийся до основания, по-прежнему сидел за своим любимым столиком и сверлил глазами дырку в стакане. Он уже не излучал восторг от появления Манина, как ранее. Узрев его боковым зрением, небритый и непричёсанный Свинаренко небрежно пнул ногой соседний стул, что полагалось понимать как приглашение.
- Всё пьёшь? – спросил Манин, оставаясь стоять.
Свинаренко налил из полупустой бутылки себе в стопку и резким движением продвинул её ближе к Манину.
- Я не буду, - отказался тот. – Я зашёл не за этим. Просто хотел проведать – узнать, всё ли в порядке.
- Сядь! – приказал Свинаренко.
Манин повиновался и сел, упершись локтями в стол.
- Твои разухабистые манеры становятся мне неприятны. Ну да ладно. Как обошлось с врачами? Тебя отпустили в тот же день?
- Отпустили? Хе-хе. Отпустить себя могу лишь только я сам… и то прямёхонько на тот свет. Ты понял? Всё решаю только я. Я, а не ты. Не те люди за соседним столиком, не бармен плешивый, не доктора с санитарами… Эх, Манин… Всю жизнь я внутренне бичевал себя, хоть и казался весёлым, всю жизнь пытался снять с себя паутину - и вот результат: ту же паутину я зрю на других - и на тебе, в том числе.
- Что ты мелешь? Я не понимаю.
- Не прикидывайся невинной овечкой, всё ты прекрасно понимаешь.
- С тобой припадок случился, и я зашёл узнать, как твоё состояние, вот и всё. Но вижу я, что состояние твоё плачевное.
- Какой заботливый! Аж душу щемит. А о себе ты уже позаботился? – Свинаренко ухватил пальцами щеку Манина и потеребил её… – И что ж ты такой живучий оказался, а? Все кругом по могилам прячутся, а ему хоть бы хны. Не поделишься ли секретом, какой такой эликсир жизни тебя бережёт?
- Не тот, который у тебя на столе.
- А какой? – допытывался Свинаренко. В глазах у него блеснул внезапный, неподдельный интерес.
Манин заёрзал на стуле. Свинаренко явно что-то про него знал.
- Чего ты от меня хочешь? У тебя самого здоровья хоть отбавляй. Ласты склеишь, разве что когда кирпич на голову свалится.
- А как ты предпочитаешь ласты склеить? На костре испечься? В сугробе замёрзнуть? В болото провалиться? А может, вы желаете благородно застрелиться сами?.. Ладно, не трясись. – Свинаренко по-свойски похлопал Манина по руке. - Такие, как мы долго живут, таким, как мы жизнь прожить, всё равно, что…
- Давай переменим тему, - посоветовал Манин.
- Ах, как ты боишься умереть… Сбежать хочешь, сукин сын! – Свинаренко грозно стукнул кулаком по столу и сразу же сник. – А не получится. От себя - не получится. Хотя нет, у тебя получится, у тебя всё получится, у тебя уже получилось… Живи себе спокойно, только в душу мне не лезь, а я уж, изволь, останусь безвольно подчиняться этой гадости в стакане, потому как в жизни всё есть подчинение. Когда ты безволен, то подчиняешься желаниям и обстоятельствам, а когда проявляешь волю – подчиняешься самому себе. Вот так вот.
Дверь в кафе сильно хлопнула, и Свинаренко повернул голову. Манин сидел к входу спиной и не видел, как в помещение зашёл Бонюк.
- Твоё чудо-юдо явилось, - сообщил Свинаренко. – Будет хоть с кем фары залить.
- Какое ещё чудо-юдо?
- Дружок твой, Василий. К нам идёт.
Бонюк проковылял к столику и положил руку на плечо Манина.
- Зачем ты тут возник? – спросил Манин, не оглядываясь. – Пенсию выдали?
- Шёл мимо, думаю, дай загляну, вдруг вы тут опять обосновались. Я присяду?
- Садись, Василий! – Свинаренко проявил неподдельное дружелюбие. – Садись, родной!
Он подозвал официантку и сделал заказ на три персоны, включающий коньяк, оливы и разную дорогостоящую мелочь.
- Хватит гулять, мот, - попытался умерить его пристрастие к выпивке Манин. – Где ты деньги берёшь сидеть тут каждый день?
- Сами ко мне льнут. Кстати, я тоже решил с работы уйти. Как ты на это смотришь? Трудится тот, кому больше нечего делать. Верно говорю? Я перестал работать и предался размышлениям. Кую из собственного дерьма подковы радости и железный характер.
- И получается? – спросил Манин.
- В отличие от тебя, кузнец я неважнецкий.
- Кажется мне, у Гены сегодня хорошее настроение, шутки умные выдумывает. Я его вполне понимаю, - встал на сторону соседа по столику Бонюк.
- Вот видишь, человек с цыпками на пальцах меня понимает, не то, что ты. Ну, Василий, давай тогда выпьем за… за…- Свинаренко запнулся.
- За жизнь! – воскликнул Бонюк.
Свинаренко поставил стопку на стол, посопел немного, потом снова взял её в руку и тихо провозгласил, поднявшись:
- За смерть!
От такого тоста Бонюка, у которого коньяк был уже на полпути к желудку, одолел кашель со спазмами. Изо рта его потекла слюна, а вывалившиеся из орбит глаза переполнились кровью.
Манин же отнёсся к тосту более спокойно; с такой же невозмутимостью он наблюдал и за корчами соседа Василия, который по его предположениям должен был с минуты на минуту свалиться на пол и навеки затихнуть.
- Постучи ему по спине, пока не окочурился, подобно Птухину, - посоветовал Свинаренко.
- Ну ты, Гена, нашёл, за что пить, - просипел Бонюк, снова проявив невиданную живучесть. Так, по крайней мере, показалось Манину, ждавшему его смерти уже не первые сутки.
- Выжил? Молодчина! – похвалил Свинаренко. – Сейчас это считается бесценным даром. Но в то же время вызывает подозрение. А вдруг и ты используешь один из современных способов выживания?
- Много ты знаешь о жизни и смерти, - произнёс Манин и тут же уловил стремительный взгляд Свинаренко.
- А ты? Давно ли ты стал знатоком?
Уклонившись от вопроса, Манин налил себе коньяку.
- Видишь, Василий, как легко человека пить заставить, - сказал Свинаренко.
В последние дни Манина мучил один немаловажный для него вопрос. Он никак не мог понять: если Свинаренко, как и он, попался на удочку смерти – а, судя по его поведению, скорее всего, так оно и было – то откуда он может знать, что и он, Манин, также замешан в этом деле? Не могла же смерть не сдержать своего слова и проговориться Свинаренко о его предательстве? А ведь Свинаренко определённо располагал какими-то сведениями по этому поводу, как минимум уж точно о чём-то догадывался.
- Раз уж вы снова о смерти заговорили, - сказал оживший Бонюк, - могу сообщить, что час назад на соседней улице авария случилась, и я при этом присутствовал – видел собственными глазами. Водитель маршрутного такси потерял управление и на скорости врезался в рекламный щит.
- Жертвы, конечно же, имеются, - безучастно проговорил Свинаренко.
- Девять человек погибло. Семь женщин, мальчик и мужчина. Чудом уцелел только водитель.
- Во, видал! – поднял палец Свинаренко специально для Манина. – Девять человек! А сколько будет ещё?
- Чего?
- Аварий. Аварий и трупов, трупов и аварий, аварий и трупов, трупов и…
- Хватит балясничать! – одёрнул Манин. – Держи себя в руках.
- Как ты? – Мигом ухватился за фразу Свинаренко. – А я не хочу себя держать в руках. Я не могу держать себя в руках. Понятно? И этим – только этим - я от тебя и отличаюсь. И ты это знаешь превосходно.
- Ничего я не знаю.
- Нет, знаешь. Знаешь, что ты такая же сволочь, как и я. Я сначала думал, что сволочь только я, а оказалось, не всё так плохо, оказалось, есть ещё одна – ты, Манин.
- Думай, что говоришь.
Свинаренко продолжал напирать:
- И таких сволочей, как мы, будет ещё немало, поверь, я-то знаю. Только ты ещё почище сволочь, чем я. Спросишь почему? Да потому, что я хотя бы переживаю из-за своих поступков, из-за своей слабости, из-за предательства, а ты делаешь вид, будто ничего не случилось. Интересно, ты и наедине с собой делаешь такой же вид?
- Перестань, или я уйду!
- Отчего же? Снова дрейфишь, гниль? А ну-ка, давай поговорим о твоих и моих – о Машталире, о Распопове, о Птухине, о…
- Прекрати немедленно! – вскричал Манин. Участилось сердцебиение, он стал массировать себе грудь. Свинаренко же весь раскраснелся, было видно, как на его висках надулись жилы – вот-вот лопнут. Видя это, Бонюк стал суетливо стрелять глазами по обоим и поправлять воротник на вспотевшей шее.
- Чего вы сцепились? Вы живы-здоровы и радуйтесь тому! – Василий отважился требовательным тоном примирить товарищей и сразу же попал под их строгие взгляды.
Свинаренко по своей привычке подался к нему лицом.
- А у тебя хороший сосед, Василий! Раз ты ещё белый свет видишь, тебе с ним можно идти в разведку.
Манину стало совсем плохо и это не ускользнуло от глаз Свинаренко.
- Что так? Моторчик забарахлил? А ты выпей ещё стопочку, чуть попустит. А может, мне добавить ещё пару слов и забрать тебя с собой в адское пекло?
- Умоляю, прекрати! – стоная, взмолился Манин.
- А ты знаешь, Василий, я могу убивать словом. Сказал слово – бац, и ты готов. Хочешь проверить? Сейчас я расскажу один занятный эпизод из своей жизни, и мы втроём дружно сдвинем пятки.
- Верю, верю, - хрипел Бонюк, - не нужно никаких экспериментов. Зачем всё это?
- А затем, чтобы на двух сволочей на свете меньше стало. А чтобы тебя не задеть, ты накати ещё стопочку и вали отсюда подобру-поздорову. Понял?!
Свинаренко налил ему коньяку и устрашающе крикнул:
- Давай! Пей и катись отсюда!
Бонюка в десять рук начала душить астма. Задыхаясь, он всё же умудрился допить коньяк и затем, волоча за собой ногу, ринулся к выходу.
- Зачем ты так, Гена? – еле живой выдавил Манин, надеясь на то, что благоразумие в конце концов одержит над ним победу.
Пунцовый Свинаренко стал беспокойно вращать в руках стопку и, глядя на её дно, брезгливо процедил:
- И ты иди отсюда. Иди, пока не поздно… Пошёл вон!
Полуобморочный Манин, доселе привязанный к стулу невидимыми узами, оторвал заднее место и с трудом дотащился до дверей, за которыми по-прежнему тяжело дышал перепуганный Бонюк. Вместе они доплелись до своего дома и упали на скамью возле подъезда.
- Тебе легче? – участливо спросил Бонюк.
- Вроде отпускает. А тебе?
- И я уже почти свободно дышу.
- Значит, будем жить.
- Конечно, будем.
- Наверное, коньяк липовый попался. Вкус какой-то приторный. – Манин неуклюже попытался скрыть от Бонюка истинную причину их внезапного недомогания.
- Ага, - согласился Бонюк. - Или оливы.
Они разошлись по домам и мирно проспали до утра. А утром Манин узнал, что Свинаренко покончил с собой – повесился в собственной квартире.

Через два месяца после встречи со смертью Станислав Манин и Людмила расписались в загсе и обвенчались. А ещё через пять месяцев у них родилась дочь Алёна. Под нажимом тёщи Манин вернулся работать на родной завод, только теперь не на должность главного инженера, а спустился чуть вниз по карьерной лестнице - стал начальником цеха. В свободное время он много подрабатывал - ремонтировал телевизоры, музыкальные центры, разные электронные приборы. Последствия неприятной встречи на улице Чекистов остались лежать тяжёлым камнем на его душе, нередко вылезая наружу кипучим ядом и влияя на поведение Манина самым непредсказуемым образом. Он любил и дочь, и Людмилу, но частенько срывался по мелочам, становился буйным, плаксивым, бездушным, чёрствым – каким угодно, только не таким, каким его хотела видеть жена.
В течение года смертность в городе увеличилась в десятки раз и неуклонно продолжала возрастать. Несмотря на это, знакомые Стаса и Людмилы перестали гибнуть один за другим, и в семье Маниных разговоры о бесконечных смертях понемногу утихли. Бонюк по-прежнему пил и здравствовал, чем продолжал вызывать у Манина недоумение и приводил в замешательство. Он не мог взять в толк, чем его сосед так хорош, что вопреки смертному приговору до сих пор наслаждается прелестями жизни. Были в буднях Манина и такие минуты, когда всё шло гладко, и тогда начинало казаться, что никакой встречи под вязами не было и все четверо приговорённых ушли сами по себе, без его вмешательства. Минуты эти соединялись в часы, дни, недели и месяцы - память постепенно освобождала его от неприятных переживаний. Однако скоро жуткая история Манина получила своё продолжение…
Однажды тёплым майским вечером он возвращался с работы, как вдруг внезапно заболевшее сердце напомнило ему события годичной давности. Долгое время оно не давало о себе знать совершенно никакой болью, а тут снова начало частить и сбиваться с ритма.
Чтобы отдышаться, Манин присел на скамью, примостившись рядом с очень красивой девушкой. Её статную фигуру прикрывала лишь свободная маечка и вызывающе короткая юбка. Слегка покачиваясь, она сидела нога за ногу, с упоением вдыхала аромат цветущих кустов сирени и плутовато посматривала на подсевшего соседа.
- Вам плохо? – посочувствовала девушка. – Я могу вам помочь?
- Нет. Вы мне ни чем не поможете, - буркнул Манин небрежно.
- Наверное, вы страдаете гипертонией, - предположила она. – А раз так, то вам тут находиться не рекомендуется. Цветущая сирень, если долго вдыхать её аромат, повышает у человека кровяное давление.
- Спасибо за информацию, не знал этого, - проскрипел Манин. – Однако же повышенным давлением я не страдаю.
- Чем же вы страдаете?
Манин не соизволил дальше поддерживать разговор.
- Жаль, что вы сегодня такой немногословный. А у меня сейчас как раз есть малость свободного времени и желание поболтать. Такое в моей жизни случается не часто.
- Отчего же? – удосужился спросить Манин.
- Очень много работы. Даже присесть некогда.
- Понимаю, вам бы всё прилечь.
- А вы оказывается, грубиян и невежа. Я разве дала повод меня оскорблять?
- Извините… но сейчас красивые разговорчивые девушки если много и работают, так только на одной работе. – Манин повернулся к девушке спиной. Из-за разболевшегося сердца он был совсем не в настроении.
- И на какой же, позвольте поинтересоваться?
- А то вы не знаете – работа с людьми, в основном, противоположного пола. Вы ведь в этой сфере специалист?
- О да! – воскликнула девушка. – Уж с кем с кем, а с людьми работать мой конёк, причём и с мужским и женским полом одновременно.
- Даже так? – Манин мельком взглянул на неё и презрительно отвернулся снова.
- Какой вы необщительный, просто жуть. Неужели я вас совсем не интересую?
- Красивые девушки не в моём вкусе.
- Зато такие мужчинки, как вы, в моём. Ваш вкус не имеет значения. Молчите? Ну-ну… Я отдыхала тут одна, никого не трогала, а вы сами подсели и стали нос от меня воротить. Мне это неприятно.
- Девушка, у меня болит сердце, оставьте меня в покое. Я посижу здесь немного и пойду домой потихоньку.
- Так я вам и предлагаю свои услуги. Глядишь, и сердце отпустит.
- Я не нуждаюсь в ваших услугах! – перешёл на крик Манин и застонал вслед за этим.
Девушка засмеялась.
- Глупый ты какой. В моих услугах каждый нуждается.
- Может, кто-то нуждается, но только не я.
- Но раньше ведь нуждался?
- И раньше не нуждался. – Манин попытался подняться и уйти, но в груди защемило ещё сильнее.
- Рано ты всё забыл, - сказала девушка грустно. – А ведь мы с тобой давно знакомы.
Манин осмотрел девушку от пяток до макушки и отрапортовал:
- Не припомню.
- Наша встреча была незабываема. Особенно для тебя.
- Слушай, пойди пристань к кому-нибудь другому. Дай мне отдышаться.
- Если я уйду, ты отсюда уже никогда не встанешь. И останется твоя жена и дочь сиротами, Станислав.
Манин снова развернулся лицом.
- Ты на самом деле меня знаешь?
- А то как же. Разве таких забудешь? А вот у тебя с памятью плоховато – нельзя старых знакомых забывать.
Манин ещё раз пристально рассмотрел девушку.
- Хоть убей, не помню.
- Придётся.
- Что - придётся?
- Убить тебя, если не вспомнишь.
- Ну хорошо, ты хотя бы намекни, где мы могли видеться. Что-то знакомое в лице я вроде чуть уловил.
Девушка выпятилась и, продемонстрировав упругий бюст, снова рассмеялась.
- Вот так вспомнил?
- Нет, не вспомнил, - забегал глазами Манин.
- А вот так? – девушка вытянула ножку и положила её на бедро Манину.
- Не шали, - сказал он. – Так я тоже не помню.
- Понятно. В таком духе продолжать бесполезно.
- Бесполезно. – Манин вдруг задрожал и весь покрылся мурашками. Позвоночник пронзило острой болью, и он подумал, что его разбивает паралич.
- А так?
- Помолчи, прошу тебя. – Мгновенная боль утихла, и Манин вытер пот со лба.
- Дождь, старые вязы… вспомнил?
Манин похолодел, только теперь не от боли – он вспомнил это лицо, красивое лицо смерти. Там, на улице Чекистов, под капли дождя она представила ему несколько своих обличий, и одно из них - красивое лицо девушки, именно этой девушки, которая сейчас сидела рядом и заигрывала с ним.
- Ну, наконец-то, - вздохнула девушка-смерть, - я уж подумала, что ты совсем память потерял.
- З-зачем ты пришла снова? – замогильным голосом пролепетал Манин. – И в таком виде?
- А ты, чудак, хотел, чтобы я явилась тебе в людном месте среди бела дня огромной жабой? Нет, дорогой, что тебя понапрасну пугать. Мы живём – точнее, вы живёте - в современном цивилизованном мире и в сказки верите всё меньше и меньше. Это при первой встрече я иногда показываюсь в образе ваших старых представлений обо мне и принимаю облик старшей сестрицы, чтобы до вас скорее дошло, с кем вы имеете дело… а второй раз это необязательно. Или ты ещё сомневаешься, что я смерть?
- Нет-нет, что ты, ничуть не сомневаюсь, такая красивая…
- Спасибо, пытаюсь создать себе особенное реноме и поддерживать его. А может, ты сомневаешься, что я твоя смерть?
- Вот тут Манин заколебался, отказываясь в это верить.
- Я верю, но… Почему ты снова пришла? Я ведь выполнил условие нашего договора – о нашей встрече никому ни слова.
- Молодец. И я тоже, как ты помнишь, быстро управилась со своей работой – убрала из жизни неугодных тебе людишек.
Манин склонил голову, ему стало стыдно за свои деяния. Однако через мгновенье он встрепенулся.
- А Бонюк? Бонюк-то до сих пор жив?!
- Василий, как и ты, использовал шанс, который я предоставила: хочешь жить - замени свою смерть на другие. Ты ведь живёшь, почему он должен погибать? В отношении меня все находятся в равных условиях.
- Вот оно что… А что же остальные?
- Остальные эти шансом не воспользовались. Это ты у меня любимчик, и я с тобой подолгу беседую, а с некоторыми разговор короткий: спросила – если нет, что ж – тогда пошли со мной.
- Значит, Бонюк, чтобы спасти себя, подставил вместо себя пятерых.
- Об этом можешь догадаться сам.
- Кто эти пятеро?
- Знай меру в своих вопросах.
- А тем пятерым, которых предал Бонюк, ты тоже предложила выбор?
- Естественно, не одному же тебе и Бонюку иметь шанс на продолжение жизни.
- Так это же получается…
- Вот так и получается… Я пришла на Землю совсем недавно, чтобы забрать с собой всего одного человека. Он начал ныть и выклянчивать себе продолжение срока. Тогда, посовещавшись с сестрой, я пожалела его и предоставила ему шанс – или он, или пятеро других. Он решил сохранить себе жизнь, и я пошла к тем, другим. Они тоже начали плакаться, и я решила, что такой шанс должен быть у всех. Из тех пятерых им не воспользовался только один, а дальше – пошло-поехало. Кто-то отказывался, кто-то продавал друзей и родственников. Отрекись от жизни первый - и не было бы меня на вашей Земле долго-долго. Приняли бы меня без лишней суеты те пятеро, которых этот первый вместо себя подставил – всё, я бы ушла. Если когда-нибудь концы оборвутся, я, как новый вид смерти, исчезну. А так… представляешь, сколько у меня работы?
- А этим первым, которого ты хотела забрать, случайно не я был? – насторожился Манин.
- Какое это имеет значение? Таких людишек, как ты, желающих пожить за чужой счёт и подольше любыми способами, пруд пруди. Но не переживай так, скажу честно, начало этой цепной реакции не ты положил. Почин за другими, ты лишь продолжатель, преемник людских пакостей.
- Да, - вздохнул Манин, - вот, значит, какая у тебя работа с людьми.
- Тяжёлая работа, - сказала смерть. – Еле минутку выбрала поболтать с тобой.
- Только поболтать?
- Как видишь, до сих пор мы болтали. Однако настало время переходить к делу, а то мне уже пора идти выполнять заказы.
- К какому ещё делу?
- А вот к какому: на тебя, человече, поступило три заказа. Поэтому мне следует убить тебя аж трижды, но, как ты понимаешь, хватит и одного.
- Но ведь там, под вязами… мы же договорились…
- Там, под вязами, - перебила смерть, - я поймала тебя, чтобы лишить жизни единожды, так как тебя записал в смертники один человек. Тогда тебе удалось выйти сухим из воды. На этот раз тебя невзлюбили трое. Вот так-то. Всё повторяется, всё возвращается. Но не переживай, я знаю людей, которых «заказывали» по пять, и даже по десять раз, и они без тени смущения продолжают жить, подставляя вместо себя всех грешных и безгрешных. Знакомые никогда не заканчиваются. К тому же, тем, кто со мной встречается неоднократно, я делаю скидки. Сам посуди: у некоторых не то что родственников - и друзей-то днём с огнём не сыщешь; в таких случаях я разрешаю отдать случайных знакомых, а ежели и таковые отсутствуют – иди, ищи новых, коль жить хочется. Так что, дружок, моя чёрная метка частенько возвращается по обратному адресу бумерангом. Это как игра в пинг-понг. Люди живут рядом и не знают, что каждый из них желает смерти другому. А поддаваться никто не хочет. Вот и играют себе – некоторые уж профессионалами стали.
Манин опустил голову. Он понял, что безнадёжно влип в чудовищные смертельные игры.
- Сердце болит? – поинтересовалась смерть.
- Чуть меньше.
- Я дам тебе немного прийти в себя, чтобы ты не думал, что смерть такая жестокая. Дыши воздухом полной грудью, вдруг больше не доведётся. Может, хочешь ещё что-то выяснить?
Манина мучил один вопрос и он, пока была возможность, осмелился спросить:
- А скажи-ка мне, красавица, кто же тот человек, который пожелал мне тебя в первый раз, не Свинаренко ли? И кто те трое, которые приговорили меня сейчас?
- Обижаешь, человек. Это смертельная тайна. А смертельные тайны не разглашаются.
Манин уныло склонил голову и согнул спину.
- Значит, ты пришла меня убить.
- Смешной ты какой. А зачем же я ещё прихожу? Могу сделать это сию минуту, а могу отложить на недельку, а то и на месяц. Это зависит от загруженности заказами, ну и от моего настроения, конечно. Хотя тебя, любимого, я обещаю прикончить сегодня же. Извини, такая уж моя прихоть. Я даже подобрала для тебя один из весьма редких несчастных случаев. Тому, кто мне полюбится, я подбираю особенную кончину из дефицитных обстоятельств.
- Какую же?
- Погляди на небо. Видишь, тучи собираются? Скоро пойдёт ливень, а вместе с ним грянет гром. Короче говоря, тебя убьёт шаровая молния. Она настигнет тебя, где бы ты ни прятался. Как тебе, нравится?
- Нет, не нравится, - ответил Манин. – Я с детства боюсь молний, тем более шаровых.
- Может, хочешь выбрать сам? Так сказать, смерть на выбор?
- Я хочу жить, - прогундосил Манин. – Отпусти меня.
- Раз так, у тебя есть только один выход.
- Какой?
- Ты ведь уже опытный в подобных делах. Сам знаешь какой.
- Назвать ещё пятерых?
- Нет, не пятерых. Ты забыл? На тебя поступило целых три заказа. Считать умеешь? Отдай мне пятнадцать человек и живи на здоровье.
- Нет, - отрезал Манин, - второй раз не смогу. А уж пятнадцать - точно не смогу.
- Брось, сможешь, - соблазняла смерть. – Один раз смог, и другой раз сможешь. Чего уж там. А если кто ещё на тебя втихую настучит, то и третий раз проблем не будет. А потом всё пойдёт как по маслу. Ну? Вспомни о жене, о дочке. Кто их кормить будет?
- Всё равно не смогу.
- Твоё дело. Иди, до скорой встречи. Вечное тебе упокоение.
Сердце болеть перестало и ровно забилось. Здоровье полностью вернулось. Манин поднялся, прошёл несколько шагов и обернулся.
- Значит, шаровая молния?
- Она самая, дорогой. Ты ничего не почувствуешь.
- А ты можешь по старой дружбе прикончить меня сейчас?
- Сейчас не могу, точнее, не хочу. В моих принципах помучить некоторых человечков подольше. Возможно, я и сегодня тебя не буду убивать. В общем, как получится, ничего обещать не буду.
Ещё несколько шагов по асфальту вперёд – и он почувствовал, что девушка сейчас исчезнет, и тогда - неминуемая смерть без каких-либо шансов на выживание. Он подумал о семье, о любимой дочери, о Бонюке, который живёт и радуется, словно и не произошло ничего. Он посмотрел на небо – тучи слились в огромное тёмное покрывало, вот-вот блеснёт молния и загрохочет гром. Он обернулся ещё раз. Девушка-смерть продолжала сидеть, смотреть ему вслед и покачивать красивой ножкой.
- Я согласен.
- Так и знала, что без работы не останусь, - потёрла она руки. – Я всегда в тебя верила. Ну! Иди же, сядь рядом.
В полной подавленности, лишённый твёрдости духа и почвы под ногами, Манин послушно приплёлся назад. Страх смерти в эту минуту смешался в нём с жизненным безразличием. Он стал равен нолю, и впереди не было видно ни одного жизнеутверждающего множителя.
- Открывай свой кондуит, подруга-смерть, - проскрипел он, присаживаясь.
Манин погрузился в воспоминания. Пятнадцать человек предоставить в распоряжение смерти оказалось делом не из лёгких. В течение пяти минут он назвал троих, в том числе и Бонюка, и выдохся. В голове смешались образы близких людей, к которым был привязан, и лица знакомых, вызывающих недружелюбие и антипатию. От кого избавиться одним словом и чужими руками? Кому сохранить жизнь и спокойствие? Он запутался в собственных мыслях и затруднялся дать ответ. Спустя время он назвал ещё четверых.
- Тебе помочь? – спросила его девушка-смерть, заметив, что её клиент окончательно сбит с толку.
- Ты раньше говорила, что сама можешь вытащить их из моего подсознания.
- Да, могу. Мне лучше видно, без кого ты обойдёшься в первую очередь.
- А ты ничего не перепутаешь? Вдруг ошибёшься и заберёшь с собой тех, кто мне очень дорог?
- Что ты. На свете нет никого порядочнее, добросовестнее и прозорливей меня. Иди, я выберу оставшиеся жертвы с течением времени – буду присутствовать в твоей голове; а ты уж постарайся мыслить аккуратно, чтобы не навредить тому, кому меня не желаешь. Так будет разумнее. Ну? Договорились?
Они расстались друг с другом под капли дождя и сверкание молнии. Напоследок смерть напомнила ему об обете молчания.

В квартире Манина находились незнакомые люди: две девушки и светловолосый парень. Парень читал лекцию о продукции какой-то американской компании. Среди слушателей сидели Людмила, тёща Манина Вера Петровна, гостившая уже третью неделю и присматривающая за внучкой, и Галина Мальцева. Пока парень говорил, девушки готовились продемонстрировать преимущества рекламируемой продукции - выставляли на стол баночки, флаконы, порошки, косметические средства.
Вскользь взглянув в сторону собравшихся, Манин скрылся в спальне и закрыл за собой дверь. За окном гремел гром, где-то там в поисках жертв метались шаровые молнии. Он вздрогнул. От страха, боли, безвыходности и собственной слабости застонал. Как и в прошлый раз, он казнил себя тем, что не выбрал смерть. Но самобичевание не обещало быть долгим. Последний его выбор, червоточиной пронзивший всё его нутро, неизбежно нёс в себе сгустки яда, который разливался по всему организму и ожесточал, опошлял, оглуплял его натуру до бесчеловечности. Он почти мгновенно перерождался в сухого, бессердечного, злобного палача, натягивая на себя маску холодного убийцы. Он вынужден был измениться, чтобы защитить себя от тягостных и бесконечных самоистязаний, в противном случае его ждали бы нескончаемые пытки душевной болью и вполне ожидаемая участь христопродавца.
Вспоминая свои встречи со смертью и её последствия, Манин пришёл к выводу, что первый раз его заказал не кто иной, как Свинаренко, иначе откуда бы взяться его неодобрительному тону и колкой укоризне? Распопов, Птухин и Кабанец тоже на его совести. Свинаренко наверняка встречался со смертью как минимум дважды, ведь только так можно догадаться, каким образом выданные ей безвинные жертвы выживали; выживали с необратимым следствием - сами становились виновниками последующих несчастных случаев и преступлений. С лёгким ли сердцем, с мучительным ли чувством недовольства собой, но они продолжали плести стремительно разрастающуюся паутину смертей и предательств, превращались в хладнокровных убийц мыслью и словом.
Точно так же, как Свинаренко издалека задевал Манина, и Манин мог бы «доставать» сейчас Бонюка. Причина, по которой Бонюк оставался жив, могла быть только одна: он выкрутился тем же способом, что и они. Неспроста смерть заключала соглашение о соблюдении тайны молчания, не то люди, замешанные в этом деле, прознав о чужих проступках, скоро загрызли бы друг друга как в прямом, так и в переносном смысле. Помимо её собственных интересов, договор ещё и избавлял людей от прямых стычек между собой. Конечно, когда двое или больше человек повязаны одним грехом, обвинять в содеянном себе подобных как-то до абсурда неуместно, но в семействе злодеев никогда не было единогласия. Как совсем недавно говорил Свинаренко: «Среди зверей всегда найдётся дьявол, перед которым звери кажутся святыми».
Выудив в себе крупицы сочувствия к окружающим, Манин понял, что ошибся, выдав Бонюка смерти вторично. Тем самым он только продолжил цепочку смертей до срока. Если Бонюк отвертелся один раз, то наверняка использует предоставленную возможность и во второй, подобно Свинаренко… Интересно, размышлял Манин, Свинаренко повесился сам по себе или всё-таки это проделки смерти?.. Скорее всего - сам, пришёл он к выводу. Великодушия ему было не занимать, вот только страх смерти и подломил его мужество, заставив предать. Когда же осознал, что оно утеряно, то тут же накинул на шею петлю, чтобы как-то искупить свою вину перед утраченным, оправдать себя перед собой же. Страх часто рождает трепет и малодушие, но если до того душа была широка, она, испытывая жгучее желание вернуться к своим ранее достигнутым пределам, бросается после на этот страх, унизивший её, сломя голову. Так поступил Свинаренко. Но Манин так уже никогда не поступит. Теперь он навеки повязан с Бонюком. Они компаньоны. Они оказались одного посола. Мы с ним слабые, гнусные людишки, думал Манин, и в противовес этим мыслям безжалостно и омерзительно ухмылялся. А кого же продал смерти Бонюк? Возможно, смерть Гиви и нескольких человек из соседних домов дело его рук, а точнее, слов. Круг его знакомых вряд ли распространялся дальше района, в котором он проживает. Не исключено, что сам Бонюк и являлся повторным заказчиком самого Манина. Если это так, то бумеранг, посланный Маниным и скосивший несколько человек, вернулся обратно – причём в трёх экземплярах. Да, раскидывал мысли Манин, мир тесен… для злобных дел… Он вдруг в ужасе стал теребить себе подбородок. А что, если все пятнадцать человек, подставленных им, останутся живыми? Какая огромная сеть растянется повсюду!
В спальню заглянула Людмила. Она уже выпроводила гостей и зашла поинтересоваться расположением духа любимого.
- Ты себя хорошо чувствуешь? Прошёл и не поздоровался даже.
- Что это были за люди?
- Галка Мальцева привела. Читали лекцию по сетевому маркетингу. Довольно занятно. Я, правда, сама мало чего поняла – надо было бы тебе послушать. Ясно одно, если подписать под себя хотя бы пятерых человек, которые в свою очередь…
- Не продолжай. Я достаточно информирован в этой области. Только у меня тут свой сетевой маркетинг. Тебе такой и не снился.
- Что значит свой?
- Самый страшный, внушающий кошмар и ужас.
- Не понимаю.
- Тогда лучше не спрашивай.
- Как скажешь. Пойду в детскую, Алёнка проснулась, кормить надо.
- Иди, корми.
Манин засунул голову под подушку и попытался заснуть. Он бросил беглый взгляд в подсознание. Оно скрывало имена почти половины обречённых, но при определённой степени любопытства могло, не чинясь, выдать их предъявителю иска смертников. Однако он не пожелал докапываться до глубин. Манина сейчас больше интересовало другое: кто эти трое, которым его жизнь показалась излишней? Кто его обрёк на очередное свидание со смертью? Не было абсолютно никаких шансов найти ответ на этот вопрос. Да и стоило ли сейчас выяснять то, что с каждым днём превращалось в обыденное дельце, словно тебе, начальнику, секретарша принесла подписать кипу бумаг, а ты, мельком взглянув на них, легко, на скорую руку, размашистым почерком поставил на всех свою подпись. Это потом до тебя дойдёт, в чём соль этих документов, и ты немного посокрушаешься над сделанным. А после, когда тебе принесут пачку повнушительней, и ты повторишь нехитрую операцию по вынесению смертного приговора, всё придёт в норму, и ты будешь копировать и копировать свои действия в привычном ритме, нисколечко не терзаясь…
Стоп… Манин вскочил с постели и суетливо заметался по комнате. Он вдруг понял, что уголовно ненаказуемые деяния смерти можно предотвратить только двумя способами. Первый понятен: все отказались от спасительного предложения и честно, можно сказать, героически, умерли, сохранив жизни тем, с кем ещё смерть не имела чести познакомиться. Об их подвиге, разумеется, никто не узнает, но человечество будет спасено от стремительного вымирания. Но есть же второй, противоположный вариант! - всем без исключения использовать предоставленный шанс, то есть без зазрения совести выдавать в распоряжение смерти товарищей и даже любимых столько, сколько она просит. Подошла к тебе смерть, а ты ей: «Что? Пятерых вместо себя? Пожалуйста, с большой охотой». Через годик, а то и через недельку явилась ещё раз, а ты ей, между делом, снова: «Чего? Ещё нужно? Целых двадцать пять? Нате-с, возьмите-с, сколько угодно, хоть пятьдесят, хоть двести пятьдесят». А те двести пятьдесят, в свою очередь, ещё каждый по пять, а то и больше. И будет она метаться, и некого ей станет убивать, так как всяк легко открутится и живенько пойдёт дальше. И всё, конец авторитарному режиму смерти! Ура!
Манин снова сел на кровать. Он понял, что такого никогда не произойдёт. Эта хитрость не лезет ни в какие ворота. Договор молчания о встрече со смертью нельзя нарушать, иначе - та же смерть за излишнюю болтовню. Нельзя известить всех людей о том, чтобы они, не стесняясь, подставляли других, и при этом сохранить обет. Люди смогут выжить только в однородном обществе: или все доблестные рыцари, наполненные отвагой и мужеством, готовые в любой момент на самопожертвование, или… подонки, подобные ему самому, которые, не сговариваясь, сдают друг друга со всеми потрохами. Ни с теми, ни с другими смерть бы справиться не смогла и надолго бы объявила голодовку, а может, и вовсе бы свихнулась.
Как бы не свихнуться самому, сказал Манин себе перед сном. И, засыпая, он представил себе ясную картину вполне реального будущего. Ни он, ни Бонюк, ни им подобные для смерти неуязвимы, сколько бы заказов на них не поступало, потому что, согласно правилам этой смертельной игры, они всегда смогут откупиться чужими жизнями. И тогда, в конце концов, бесстрашные орлы, жертвующие своей жизнью и заслоняющие своими телами друзей и товарищей, потихоньку вымрут, а те, кто просчитал всё наперёд и использовал шанс, предоставленный смертью, останутся на земле в компании единомышленников. Неизвестно, правда, в каком соотношении будут находиться мёртвые к живым, но то, что Манин не войдёт в число жертв, он уже осознал с изрядной долей уверенности. Реквием на его погребении отменяется, он будет жить до глубокой старости долго и содержательно!

В течение следующих месяцев Манин с прохладцей отслеживал действия своей подруги смерти. Последние страницы чуть ли не всех выходящих в городе газет пестрили траурными рамками с некрологами, в которых он выискивал «своих», отводя от них предполагаемые новые ветви к другим смертям. Получалось нечто вроде древа смерти, в самом центре которого находился сам Манин. К тому времени по его желанию и по подсказке подсознания - в общем, по его волеизъявлению - на тот свет была отправлены: тёща Вера Петровна, двоюродный брат, свояченица, двое человек с завода и несколько соседей по дому. Неистребимый Бонюк продолжал здравствовать, как и прежде. Манин стал избегать с ним встреч, немного даже побаиваясь его, – кто знает, что на уме у такого же подлеца, как и ты, - и в целом, исключая работу, стал вести затворнический образ жизни. Сам Бонюк также отстранился от опеки соседа и утратил былую охоту контактировать с ним. Манин понял: если Бонюк замешан в деле со смертью дважды (и при этом он «заказывал» Манина), то непременно догадается, по какой такой причине тот продолжает существовать. Смерть держит рот на замке, но со второй встречи с ней становится ясно, что она предлагает шанс выжить не только тебе, а и твоим собратьям тоже.
И вот, в один из не отмеченных событиями выходных дней, когда полдник оставался далеко позади, Манин столкнулся на лестничной площадке с насмерть перепуганной соседкой по этажу. Несколькими часами ранее он отправил Людмилу с дочерью в недавно открывшийся зоопарк посмотреть кенгуру, павлинов, львов, медведей и игривых обезьян, а сам, подчинившись лени, целый день бездельничал. Когда же он соизволил выйти из дома, его томному состоянию суждено было в момент рассеяться – новость, которую он услыхал, одним махом лишила его рассудка.
«Ста-а-с-и-ик», - растянуто, с судорожными нотками, выдавила из себя соседка и с рыданиями бросилась ему на шею. Он брезгливо избавился от её объятий. Она отказалась от повторной попытки и стояла, пережёвывая губы.
- Бедный, ты ещё ничего не знаешь…
- Что я должен знать?
- Мой сынок только что пришёл из зоопарка, он видел там твоих…
- Ну и что?
- Твоя дочка погибла… вместе с Людмилой.
Манин сдвинул брови и шагнул вперёд. Соседка взвизгнула.
- Ты врёшь?!
Соседка отступила шаг назад.
- Врёшь или нет?! Где они сейчас?
- Они… Их забрала скорая помощь, но… - Соседка, испугавшись взгляда Манина, отошла ещё дальше. Манин развернулся и стал спускаться вниз по лестнице. Ноги не слушались, тело кидало из стороны в сторону. Над затылком, откуда-то сверху доносился голос соседки: «Людмила близко поднесла девочку к ограде, а медведь был рядом; он выхватил Алёну прямо из рук и растерзал её на глазах у обомлевшей публики. Люся долго вопила в истерике, а потом попыталась просунуться между прутьями, за что поплатилась сама – медведь прокусил горло и ей. Такая страшная смерть!».
Спустившись на два этажа, Манин гневно посмотрел вверх. Этого хватило, чтобы соседка сбежала в свою квартиру. Он доплёлся до входной двери подъезда и вышел во двор.
Здесь оцепенение оставило его. Он превратился в неукротимое животное с воспалёнными глазами и ринулся в соседний подъезд к Бонюку.
Не успел тот открыть дверь, как рука Манина толкнула его далеко в коридор. Грохнувшись на пятую точку, Бонюк стал отползать дальше - в комнату.
- Что на тебя нашло, Стас? - испуганно пищал он.
Но Манин не отвечал, он продолжал напирать и напирать, нанося Бонюку ощутимые удары в лицо и по туловищу. Хромой инвалид выглядел жалким, беззащитным и обречённым. Но избиение не прекращалось. Неудержимый Манин остановился лишь тогда, когда окровавленный Бонюк, втиснувшийся в угол между стеной и сервантом, беспомощно поднял руки.
- Твоя работа?!
- О чём ты, Стас?
- Ты знаешь о чём.
- Понятия не имею.
- Твоя работа, спрашиваю?! Моя жена с дочкой погибли – твоя работа? Отвечай!
- Что ты, что ты! Как ты мог такое подумать? Ты ведь меня знаешь.
- Знаю, поэтому и спрашиваю. Признавайся, гад! Ты их убил?!
- Нет, нет, не я. Ты обезумел…
- Два-три моих слова и нас обоих накроет тень преисподней. Ты ведь в курсе такого поворота событий? Мне терять нечего. От тебя требуется лишь признание. Говори же!
- Нет, не я! – ревмя заревел Бонюк, перейдя на истерический крик. – Я этого не делал, Стас. Мы ведь друзья. Я всегда за тебя горой. Ты ни за что на меня набросился. Не я это, не я – понятно?
- Врёшь, скотина!
- Не вру! Чтоб мне сдохнуть!
Манин ослабил натиск и обратил внимание на включённый телевизор, с экрана которого распевали весёлые песенки.
- Сегодня на площади большой концерт, много разных музыкальных групп приехало, - задыхаясь, начал разъяснять Бонюк, чтобы хоть как-то отвлечь Манина от садистских действий. – Прямая трансляция.
- Вызови мне такси, - приказным тоном попросил Манин.
- Чего?
- Такси вызывай, вот чего!
Бешеный вид Манина заставил Бонюка подняться и забегать по комнате. Через минуту он, трясясь, пролопотал:
- Но… но у меня нет телефона.
Последние слова Бонюка совпали с хлопком входной двери. Манин вышел.
Через двадцать минут он был на центральной площади города, когда музыкальное шоу уже достигло своего апогея. Конферансье на эстраде объявил о выступлении новой перспективной женской группы «Бабы-дуры», и на сцене в пылком и жгучем танце появились четыре полураздетые девицы с микрофонами. Одна из них примостила микрофон на стойку и вся отдалась ритмичным движениям, совершая при этом кульбиты и сальто-мортале. Публика, передние ряды которой были прижаты к заградительному забору, дурела и неистовствовала.
Манин пробрался на сцену без труда. Сделав вид знающего толк в аппаратуре техника, он почти беспрепятственно проскочил к свободному микрофону. Когда он начал говорить, из динамиков вылетали последние ноты зажигательной мелодии.
«Я обращаюсь к тем, кто встречал или ещё встретит на своём пути живую смерть! - прокричал он на всю площадь, как раз в то время, когда музыка стихла. – Люди, хватит потакать ей и спасать свою шкуру, хватит подставлять вместо себя других. Одумайтесь! Посмотрите, сколько ваших братьев гибнет вокруг. Никто, кроме нас самих, не остановит череду этих убийств. Я сам видел смерть, и вот, что я скажу: я – ничтожество, которое погубило не одну жизнь, я не нашёл в себе силы принять удар на себя. И теперь я прошу вас…».
Больше у Манина не хватило времени на обвинительные и самокритичные речи. Его выступление осталось незаконченным. Двое парней крепко схватили его под мышки и выкинули со сцены. Концерт продолжился. Манин побежал прочь. Живот скрутило, а сердце насквозь пронизала боль. Он забежал в неосвещённую арку дома и остановился отдышаться. Перед ним тут же возникла фигура крупного мужчины в тёмном плаще, который намертво прижал его к стене.
- Что вам от меня нужно? – успел вякнуть Манин.
- Это наша последняя встреча, - прошипел незнакомый мужчина, но Манин всё-таки уловил в его облике знакомые очертания.
- А, смерть, давненько не виделись.
- Что же ты натворил? Ты не только нарушил договор, ты превратил население своего города в огромную братскую могилу. Тебя слышали не только сотни людей на площади, но и тысячи у экранов телевизора. Что теперь прикажешь мне делать? Устраивать землетрясение? Потоп? Эпидемии неизлечимых болезней? А может, ядерную войну развязать?
- Я лишь хотел, чтобы люди перестали тайно убивать друг друга.
- И это говорит тот, кто собственноручно подписал мне двадцать человек?
- Больше я не соглашусь, убивай меня сразу.
- А я больше тебе и предлагать ничего не буду. Таким, как ты, одна дорога. – Смерть сверкнула перед лицом Манина лезвием ножа. – С удовольствием покончу с тобой собственноручно.
- Погоди, - остановил Манин. – Скажи только, зачем ты убила мою жену и дочь. Кто их заказал?
- Зачем тебе знать? Может, кто и заказал, может, они погибли по собственной глупости, а может, ты сам их и направил ко мне – надоели они тебе.
- Я? Сам?
- Подсознательно, человек, часто желаешь такого, что сознанию лучше этого не знать.
- И всё же – кто?
- Одно могу сказать: тебе никогда уже с ними не свидеться. Я - не жизнь, и не то, что после неё. Я – не конец, но та, что заканчивает и начинает. Я – отбор, имеющий право распределять: их - к таким, как они, тебя – к подобным тебе. Идея меня глубока и недоступна твоему пониманию. До моего появления вам, людям, была известна только одна смерть, но нас много, человек. Вслед за мной придут другие, настала пора заняться вами серьёзно. Если хочешь знать правду, то я сюда пришла, чтобы собрать армию таких гнид, как ты. Как это ни прискорбно, но потребность в них велика во многих уголках вселенной. Сейчас на Земле нет подходящей ситуации, чтобы можно было без прямого вмешательства высмотреть всех необходимых мне негодяев, вот и пришлось показаться самой и выявлять вас таким способом. Открою секрет: ты и твои аналоги будут выполнять сложную, отвратительную, несравнимую ни с чем миссию. Ты пожалеешь, что есть ещё что-то после жизни. Вашему продажному легиону придётся ох как туго. Так что, человече, получается, ты насолил сам себе. А о тех, кто погиб по твоей вине, не переживай. Они попадут в такие места, о которых тебе и мечтать не придётся. А ты в это время, мерзкий человечек, будешь ой как страдать. Вот так вот.
Тело Манина медленно начало оседать вниз, изо рта хлынула кровь.
- Скажи, кто? – ещё хрипел он, но смерть уже повернулась к нему спиной.
- Просто несчастный случай. Их было в достатке и до моего появления.
Это были последние слова смерти, услышанные Маниным. Её фигура исчезала в проёме арки, смешиваясь с людским потоком.

Лишь только на экране появился обезумевший сосед, Бонюк сразу же предусмотрительно выключил телевизор. Узнавать причину появления Манина на сцене он не пожелал. Приведя в порядок разбитую губу и нос, он зашёл на кухню, налил себе стопку вонючего самогона и произнёс:
- Будем жить!

© Дмитрий Ларин, 2015
Дата публикации: 29.07.2015 13:54:29
Просмотров: 2258

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.