На три года моложе Христа

Анатолий Агарков

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 27753 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Что исправлять! Меня уже родили.
/Н. Резник/

За окном на полуоблетевшем клене нахохлившись сидела птаха – то ли прощаться прилетела перед осенней миграцией на юг, то ли поздравить с днем рождения. В воздухе тонкий аромат полыни смешивался с тяжелым запахом прелой листвы, плотным мокрым ковром устилавшей подножия деревьев.
Мне сегодня тридцать лет. Прошли как секунды – жизнь моя, иль ты приснилась мне? Где же друзья мои сердешные – с кем отметить юбилей? Принес бутылку в дипломате, попросил Акулича задержаться после работы. Федор лишь на мгновение, равное двум взмахам ресниц, задумался и вдруг объявил, что точно знает, какое событие служит поводом.
- И какое же? – съехидничал я.
- Триста лет граненому стакану!
- Ты поразительно догадлив.
Собравшись с духом, решил таки заставить себя работать в столь выдающийся день. Для начала открыл окно, и легкие тут же наполнились тяжелыми дурманящими парами влажной земли. За стволами деревьев померещилось мерцание воды. Это к тому, что двадцатилетие справлял на пограничном озере Ханка – как сейчас помню! Задумался, вглядываясь вдаль. Мне бы крылья да свободу птиц – эх, где бы я сейчас был! На тропическом острове в Тихом океане? Или Индийском? Надсадно вздохнул и стал пристальнее вглядываться вдаль.
Дверь без стука распахнула Галкина:
- Жарко, что ли?
- Да нет, конечно, - смущенно согласился и закрыл окно.
- Иди к шефу.
Тот поджидал, постукивая костяшками пальцев по столу:
- Пойдешь сейчас в районный Совет ветеранов, поучаствуешь в комиссии по проверке торговых точек, потом напишешь репортаж, к обеду вернешься – ты мне нужен.
- К обеду? – переспросил.
- Иди, а в двенадцать нуль-нуль ты здесь. Понятно?
Только тебе одному понятно – язвительно подумал, выходя из редакции.
- Значит, это у нас пресса? – приветствовал меня Шутоломов, председатель районного Совета ветеранов.
Я предъявил ему удостоверение, а он внес мою фамилию в титул будущего протокола проверки. Здесь уже были две сотрудницы из санэпидемнадзора, откуда-то тетка по контролю за пломбами на весах и представитель райпотребсоюза – милая такая девушка. В первом же магазине, куда она нас повела, мы с ней познакомились. Во втором разговорились. После третьего собрались на обед, и выяснилось, что нам по пути. Ира жила в двухэтажке на углу Пионерской улицы, а я шел в редакцию.
- Какой вы придумаете заголовок по нашему рейду?
Пожал плечами:
- Сейчас меня это не интересует.
- А что вас сейчас интересует?
- Привлекательность ваших ног и номер вашего телефона.
Внезапно Ира вздрогнула, на мгновение застыла на месте и медленно повернулась ко мне.
- И чем же ноги мои вам не понравились?
- Тем, что их не видно под длинным плащом.
Девица расстегнула и распахнула плащ, демонстрирую стройные ножки.
- Ну?
Я уставился обалдело, словно увидел нечто невероятное, чего никогда в жизни не видел, а Ира смотрела с раздражением, словно заподозрила меня в том, что мне не понравились ее нижние в капроне конечности. Однако, убедившись, что я не собираюсь потешаться над ней, девушка тут же сменила враждебную настороженность на раздраженное нетерпение, словно считала, что корреспонденту пора прийти в себя и сделать что-нибудь разумное – например, сказать парочку комплиментов ее внешним данным.
- Теперь мне нужен номер вашего телефона.
Ира быстро бросила на меня недовольный взгляд, словно хотела сказать – каждому идиоту известно, что девушки просто так никому не дают свой телефон: нужны цветы, конфеты в коробке или комплименты. А затем, задумчиво склонила голову набок, словно подумала, что, возможно, перед ней и есть идиот, с которым надо вести себя соответственно.
- Доставайте блокнот, - сказала она.
- У меня отличная память на номера телефонов.
Редакция будто вымерла, но откуда-то слышна была музыка. Сообразил – из пресс-клуба. Туда и направил свои стопы. Такого, уверяю, не увидишь и во сне – подшивки газет в креслах, на столах закуска-выпивка. Коллеги мои изждались меня. Мне даже стало не по себе. А магнитофон уверял: «Я московский озорной гуляка….».
- По-здрав-ля-ем! – хором прокричали сотрудники, уняв звуковоспроизводитель.
- Спасибо, - сказал, задыхаясь от волнения. – Оправдаю!
Семисынов прочитал с листка:
- Как в марте дождь, как в чистом небе гром,
Редакция не ведала и не ждала подарка,
Не грезила ни чувством, ни нутром,
Покуда двери к нам не распахнул Агарков.
И он вошел, расправил плечи, кудри,
Присел слегка за краешек стола,
И речи были столь просты и мудры,
Круглы и вечны, как сама Земля.
«Негоже, - молвил он, - нам, горожанам,
За спинами скрываться нищих деревень.
Отныне свой почин я утверждаю:
По тонне свеклы заготовлю в день.
Еще смогу я вырастить немало
Зерна, укропа или кабачков.
С лихвою обещаю молока и сала,
И даже сельдерея несколько пучков.
Вот осень снова с мокрыми глазами
По полю свекловичному бродя….
Вчера по радио нам верно подсказали:
Готовьтесь к урожаю загодя.
Все захлопали, меня поздравляя. Редактор конверт вручил – должно быть, с деньгами. Сели за стол, налили. Как приятно быть юбиляром! Выпили – и все стало на свои места. Перестав быть объектом внимания, заработал во всю прыть челюстями.
Нина Михайловна взяла слово:
- Ольга Александровна письмо прислала – всем привет. В нем открытка юбиляру. Я зачту.
И прочла стихотворение от бывшего нашего и о редактора:
- Ему сегодня еще тридцать только
Но, несмотря на молодость, перо
Уже умеет ой, ой, ой, как много
И критик, и певец в руках его оно.
Рабочая стихия – сельское хозяйство
Хоть и из города приехал к нам.
С надеждой принят он в редакцию начальством,
Его удел – поездки по гуртам.
Едва над землей разыгрался рассвет,
И что же мы видим: его уже нет.
В горячих точках посевной, уборочной страды
Возможно отыскать его следы.
Хлопать не стали. Даже взгрустнули. Шеф предложил выпить.
- Ждать осталось недолго, - сказал Нина Михайловна, поднимая бокал. – Через два года она к нам вернется.
- Она теперь номенклатура райкома, - сказал Семисынов.
Акулич повернулся к нему:
- В райком заберут?
- Может, и к нам, - без особого энтузиазма сказал редактор.
- Нет, - предположил Федор, - теперь ей должность подберут повыше.
- А жаль, - сказала Нина Михайловна. – Журналист от Бога.
- Работать надо над собой и станешь журналистом, - попытался возразить Семисынов.
- Мне нравится твой оптимизм, - съязвила зав отделом писем. – Но даже оптимистически настроенный ум ничего не выдаст из-под пера, коль таланта нет, и башка пуста.
- В таком случае, как же становятся журналистами?
- Я полагаю, существенней «как» вопрос «кто». Тот, кому есть, что сказать. Остальные – щелкоперы.
Она с серьезным видом повернулась к своей тарелке, показывая, что разговор окончен – и все!
Шеф прервал неловкую паузу:
- Что у нас дальше в программе?
Славик подхватился из-за стола. Вот он уже с гитарой в руках, а девочки из промышленного отдела – Зина и Тома – с текстом в руках.
- Вариация на тему популярной песни Аллы Пугачевой. Можете подпевать.
Славик шумно сглотнул слюну и запел, аккомпанируя на гитаре:
- Жил-был сотрудник один
Ручку имел и блокнот
И производство любил
Там, где внедряется НОТ.
Припев уже пело трио:
- Тридцать лет, тридцать лет, тридцать лет ты прожил,
Жизнь свою ты с газетой связал лишь вчера,
Но район ты за месяц узнал, изучил
И в работу уходишь порой до утра.
И снова Славик:
- Пусть его знают не все,
Но зато слышат везде.
Там, где динамик висит,
Голос его вновь звучит.
Теперь припев уже пели все.
Потом Славик:
- Толя, желаем тебе
Метких и искренних строк,
Чтобы в «сраженьях пера»
Ты победить нас всех смог.
Еще не закончился припев, я подумал – а водки-то мало.
- Подождите меня, я сгоняю, – а чтобы ждалось веселей, из кабинета бутылку принес: ту, что хранил в дипломате.
В эту минуту в дверь постучали. Когда она открылась, на пороге стояла незнакомая женщина.
- Прошу вас, мне нужна помощь, – просто сказала она.
Шеф с Ниной Михайловной переглянулись, а потом редактор увел ее в свой кабинет.
Я пошел в магазин. Виктор Иванович за столом и выпил – от него помощи ждать не приходится. Пересчитал деньги в конверте – тридцать рублей. Полтинник добавить – и пять бутылок «Сибирской». Гулять так гулять! Не каждый день юбилей – можно расслабиться.
По дороге встретил двух друзей навеселе – одноклассника Вовку с аккордеоном и Виталика, его приятеля. Отчаявшись отбиться, так и сказал:
- У меня день рождения, и бегу я за водкой.
А им посоветовал топать в редакцию. Они так и сделали – надоело бесцельно болтаться по улицам. Ведь музыкой и песнями они никому не помешают, а даже наоборот – радость внесут. Повернулись ко мне спиной, развернули меха, запели дуэтом – и шаги их стали уверенными.
Они так и ввалились – с музыкой, песнею. Эстафету гостеприимства принял Славик – ведь это были вчерашние его коллеги. И коллектив не имел ничего против. Только редактор насупился – сидел на стуле, поставив локти на стол и упершись подбородком в сплетенные пальцы. Он даже выглядел больным и измученным, страшно усталым и несчастным. Может, последняя посетительница принесла душераздирающую информацию? Или нечаянные гости конфузили? Оно понятно: своим – празднование юбилея коллеги, а посторонним – пьянство на рабочем месте. А он – редактор, и за все в ответе. Вечеринка стала напрягать.
- Дайте им выпить, и пусть уходят, - сердито велел.
- Водка закончилась, - расстроился Славик. – Но Толик сейчас придет. Чуток подождем.
Но пришел не я – в следующую минуту в редакции появился муж ответсека, выпивший и жаждущий выпить. Вообще-то он попросил у жены денег. Но, получив отказ и учуяв, что сама-то супруга навеселе, пришел в ярость. Галина бросилась от него в пресс-клуб, где шестеро мужчин и семь представительниц слабого пола не смогли спасти ее от крепкой затрещины. С плачем ответсек выскочила в коридор и дальше – ходу на улицу.
- Я сейчас милицию вызову! – вскричал редактор.
Проследовал в свой кабинет и закрылся там. Никого вызывать он не собирался: скандала боялся – Бог не дай, в райкоме узнают! Остальные сидели пораженные страхом – не пели и не плясали.
- Г-мм, - задумчиво хмыкнул визитер, осматривая праздничный стол. Бутылок нет, но что-то там в рюмашках, стаканах…. Выжал из них все, что смог, в один фужер, выпил и снова хмыкнул – теперь уже с чувством похожим на удовлетворение. Еще раз критически осмотрев стол, сунул огурчик в пасть и уставился на понурую фигуру Виктора Ивановича.
- Ты пойдешь со мной! – рявкнул он.
Голова редакционного водителя дернулась, и он заморгал округлившимися от испуга глазами.
- Да? – подал он голос, полный вселенской печали.
Глаза его, не отрываясь, следили за хулиганом.
- Ты слышал меня? – и поскольку Виктор Иванович не сделал попытки встать со стула, визитер схватил его за шиворот и чуть ли не волоком потащил к выходу.
- Сам могу идти, - послышался жалкий лепет водителя в коридоре.
Я возвращался из магазина. Бутылки «Сибирской» весело позвякивали в дипломате, ручка которого оттягивала мою руку. Смотрю – створка ворот гаража приоткрыта. Я туда. Картина маслом! У Виктора Ивановича лицо в крови, у мужа ответсека – кулак.
- Заводи, сука, я сказал!
Голова водителя вздрогнула и тут же безжизненно поникла. Но, спустя несколько секунд, она стала медленно подниматься, словно в нее, как в камеру, спустившую воздух, вновь его накачали.
- Анатолий, помоги, - сказал он, едва шевеля разбитыми губами.
Его мучитель повернулся ко мне. Я впился в него глазами. Помнил его из прежней жизни. Он был из свиты моего сватка. Кажется, кликуха его была Гая. Шалупень. Шантрапа.
- Иди-ка сюда, - я поставил дипломат с драгоценным грузом, притиснув его к стене гаража. Тело напряглось, сжал кулаки. – Иди, иди, поговорим….
- Ева, привет! – он тоже меня узнал и навстречу шагнул, вытянув руку для пожатия.
Руки я ему не подал:
- Пойдем, поговорим.
И вышел из гаража. Он следом.
- Я просил этого чудика отвезти меня на Денисово.
Гонора, как ни бывало. Тон извиняющийся. Я ломал голову – сунуть ему в хайло или так отпустить? Кажется, он это понял. Таки завладел моей рукой, затряс:
- Ева, прости. Тут у меня с Галкой нелады. Куда-то она убежала. Я, пожалуй, тоже пойду.
Гая отпустил мою руку и пошел со двора. Из-за ворот донеслось его бодрое пение.
- Вот тварь, - сказал Виктор Иванович, выйдя из гаража.
- Пойди, умойся – женщин напугаешь.
- Они уже напуганы.
В подтверждении его слов из дверей под вывеской «Редакция» показались наши женщины и Акулич.
- Как нелепо все получилось, - сказала Нина Михайловна.
- А что получилось?
- Юбилей сорвали.
- Все уходят?
- Там еще редактор, Славик с гостями.
Но редактора не было – успел смотаться раньше женщин. Все кабинеты были закрыты. Из пресс-клуба доносилось заунывное пение. Оставил в сельхозотделе дипломат, прихватил только бутылочку и двинул на звук.
- О, понимаю, - сказал одноклассник Вова. – Тридцать лет, юбилей. В этом году многие наши – юбиляры. В последний раз, когда мы виделись, ты мне не понравился – худой, сутулый, взгляд затравленный…. А сейчас ничего – в щеках раздался, взгляд орлиный. Английский тост – дуайте, френды, уипьем отки!
- То есть вернемся к тому, с чего начали, - вставил слово Славик.
Налили, выпили, закусили.
Вовка растянул меха.
- Ты же моряк? Песня юбиляру!
Славик взялся за гитару.
- Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали.
Товарищ, мы едем далеко –
Все дальше от нашей земли….
Виталик, друг Вовы, по-бабьи истошно взвизгнув – и-и-и-и! – пошел кружить на свободном пространстве то ли «барыню», то ли «кадриль»…. но точно не «яблочко».
Не весело как-то в юбилей юбиляру. Сходил в туалет, и возвращаться в пресс-клуб не захотел. Сел в своем кабинете, уставился на телефон – позвонить что ли?
Набрал номер по памяти.
Голос Ирины:
- Але.
- Привет.
- Привет. Кто это?
- Корреспондент и ваш поклонник.
- Какой корреспондент?
- У вас много корреспондентов в поклонниках?
- Анатолий, вы? А почему вас не было после обеда? Мы еще три магазина обошли.
- Меня шеф задержал. И вообще у меня сегодня юбилей. Представляете – сидят за столом четыре мальчишки и ни одной девчонки. Хотите к нам присоединиться?
- А где вы сидите? В редакции? Ой, как интересно! Пожалуй, я сейчас приду.
- Ждем.
Достал еще одну бутылочку из дипломата и вернулся в пресс-клуб. Там все было по-прежнему – музыканты пели, Виталик плясал. Но бутылка была пуста.
- Сейчас к нам в гости придет барышня – прошу не пошлить.
- Какая барышня? – Славик вскочил и забегал по комнате, хмуря брови.
Я подогрел интерес:
- Не скажу, что обыкновенная, но никакая фантазия не способна нарисовать вам ее красоту.
Голова Виталика упала на грудь, но всего лишь на мгновение. Неуклюжими и медленными движениями он поднялся со стула и стоял, молча глядя перед собой остекленевшими глазами.
- Кажется, я становлюсь обузой.
В наступившем молчании последняя фраза продолжала эхом звучать в воздухе.
- Не спать! Не спать! Только не здесь! – засуетился Славик. – Знаете, что потом будет от шефа.
Виталик очнулся, но очнулся, словно в другом измерении. Вот что он выдал:
- Время и пространство сами врачуют себя, а люди помнят лишь версии событий.
Славик вытолкал друзей в коридор. Там они построились в шеренгу – Вовик с аккордеоном и Славик с гитарой по бокам, а в центре Виталик, обняв их за плечи. Двинулись с песней на выход:
- Поpа поpа поpадуемся
На своем веку
Красавице и кубку
Счастливому клинку….
Навстречу красавица. Испугалась и хотела повернуть назад.
- Ира, я здесь! – закричал с порога пресс-клуба. – Сюда проходи.
Она посторонилась, пропуская «мушкетеров».
Мы остались одни. Сели за стол. Я скрутил пробку с бутылки:
- Выпьем? Есть повод.
Ира подняла наполненную рюмку:
- Расскажи про него.
- Мне исполнилось тридцать лет.
- Поздравляю! За мной подарок.
- Тогда на брудершафт, чтобы перейти на «ты»?
Спустя какие-то мгновения наши губы соприкоснулись.
Заходящее солнце, прервав пелену туч, бросило прощальный луч в окно пресс-клуба. В его конусе видны были кружащиеся в воздухе пылинки. Сбросив подшивки газет на пол, мы отчаянно целовались в кресле. Все шло к тому, что газеты на полу скоро станут нам ложем. И тут появилась уборщица. Оцепенела в дверях. По выражению ее лица, можно было предположить, что такое она увидела впервые. Хотя сомневаюсь – застолья в редакции не так уж редки. А то, что девица у меня на коленях – вполне житейское дело.
Наконец, придя в себя, она задвигалась – начала убирать со стола.
Я нашел, что сказать:
- Все разошлись, а ключа не оставили – мы ждали вас.
- Музыку включить? – спросил, уходя.
Но техничка, как молча вошла, так и молчала.
С дипломатом в руке и с Ириной под ручку вышли на улицу.
- Куда пойдем? – это она.
- Накрылась любовь, а я ждал подарка.
Действительно, так на душе погано – сам себе казался старой клячей, чью дубленую шкуру дырявят оводы, а жаждал нежных девичьих ласк.
- Ладно, не хныч! Сказала – подарок, значит, будет подарок.
Она привела меня на стадион. Кого здесь можно увидеть ненастным днем в конце сентября? Да никого. Мы забрались в будку у борта хоккейной коробки. Расстегнув замок, Ира освободила мою плоть из плена брюк. Сама же уселась ко мне на колени, прикрыв полами плаща все непотребное постороннему взгляду. И двигаться стала, тихонько постанывая. Мне ее стоны казались музыкой: музыкой самой жизни – песней луча, пляшущего по ряби вод, поднятой ветерком и приливом; песней земли, солнцем согретой. Бесконечная музыка….
- Ты кончать думаешь? - спросила Ира, обернувшись ко мне.
Она подустала. Я покачал головой – не получается.
Потом мы гуляли по Увелке. Сидели на вокзале, укрываясь от дождя – нудного и мелкого. Пили водку из бутылки, закусывая пряниками из вагон-ресторана проходящего поезда. Ближе к полуночи Ира сказала:
- Пора.
Мы пришли к ее дому. Зашли в подъезд, поднялись на второй этаж. Тихо открыли дверь.
- Тс-с-с… подожди, я сейчас посмотрю, - шепнула Ира на ухо мне.
Вернулась.
- Мама спит. Обувь снимай, за мной и на цыпочках.
Мы прокрались в ее комнату.
- Раздевайся.
Ира расправила постель и разделась сама.
- Ну, если здесь не получится, я убью тебя, чтоб не мучился.
Все у нас получилось.
Перед рассветом меня разбудили.
- Топай до хазы, - Ирин шепот. – Скоро мама проснется.
Проводила меня до двери и чмокнула на пороге:
- Будем встречаться?
- Обязательно.
Но, кажется, я поспешил с обещанием.
Дома мама сказала:
- Ольга звонила несколько раз – где ты шатаешься?
Я застыл в дверях и взглядом, полным недоверия, смотрел на нее.
- Что сказала?
- С тобой хотела поговорить.
- Поздравить, наверное – ничего сложного, - сказал рассеяно.
- Отец псих*ет, - мама кивнула на двери темной горницы.
- Спасибо, - ответил я и побрел в свою комнату.
Наверное, надо рассказать, почему отец псих*ет, а мама волнуется. Поехал Егор Кузьмич к Ольге Викторовне за жизнь поговорить – мол, так и так, бермуды свои кончайте: дите у вас, хватит дурить и давайте сходитесь. Снохи не было, а девчонки в комнате разыграли перед угрюмым стариком сценку типа «а я маленькая бяка». Знаю подружек своей жены, и отцу не поверил, что в студенческой комнате все было непонарошку. Не дождавшись Ляльки, отец ринулся в ближайший суд – отбирать мальца у негодной матери. Но там сказали – от вас заявления не примем, пусть напишет отец. Он вернулся и на меня, а я – никогда не стану врагом матери моего сына. Короче, горшки разбили и перестали общаться. Я уж подумывал – квартиру, где снять?
Потом встречает меня сотрудница отдела опеки Увельского райисполкома.
- Вы – Анатолий Агарков? Ваш отец обращался к нам по поводу вашего сына. Что скажете?
- Не обращайте внимания – блажит старик. У моего сына нормальная мать.
В девять часов она позвонила, не дав мне поспать.
- Привет! С юбилеем.
- Спасибо. Как Витя?
- На Розе. Хочешь, мы с ним приедем к тебе?
- Зачем?
- Поздравить. Или не хочешь?
- Ну, отчего ж? Приезжайте. Вас встретить?
- Хорошо бы, но я не знаю, как будем мы добираться – ведь я в Челябинске еще.
- До встречи.
- Пока.
Сон пропал. Включаем мозги. Лялька едет сюда – для чего? почему? С юбилеем поздравить? Так ведь вроде уже. Может быть, наконец, поняла, что натворила, и спешит исправить свои ошибки? Но ведь, сколько воды утекло в мутный Стикс. Есть ли точка возврата? Только одна – у нас общий сын. А сколько же невозврата? Гораздо больше, чем можно представить – любовь прошла; обид через край; Лялька к городу прикипела, мне в селе гораздо милей; она диплом защищает – её карьера заводская манит, мне в газете здесь хорошо; что еще? Не может она всего этого не понимать. Или так уверена в неотразимости своего обаяния? Нет, вряд ли. Скорее всего…. Но как это не похоже на прежнюю Ольгу! Скорее всего, она едет унизить моего отца – мол, чего ты добился, старый хер? за что боролся, на то и напоролся!
Было прекрасное утро бабьего лета – с сада тянуло ароматом поздних цветов, а с Займища долетал порывистый легкий ветерок, принося запахи полыни и чабреца. Отец, не спеша, по-стариковски копался в саду. А в голове моей зрел коварный план.
Я позвонил сестре:
- Теть Люсь, ты можешь пригласить к себе деда и продержать его там до вечера?
Объяснил ей причину, для чего это надо. Сестра не поверила в мои домыслы, но согласилась помочь. Перезвонила, и к обеду Егор Кузьмич засобирался. Попенял мне, нарушив недельное молчание:
- Вот ведь, старше тебя и своим хозяйством живет, а чуть что – папа, приди, подскажи.
- Мне до нее далеко, - согласился со вздохом.
Отец не услышал:
- Что ты сказал?
- Так, ничего. Мысли вслух.
Проводив отца, стали с мамой поджидать Ольгу и Витю.
В половине четвертого на нашей улице появились молодая женщина с маленьким мальчиком. Поднявшись с лавочки, я смотрел на них, пытаясь разглядеть лица. Витя раньше меня узнал и припустил бежать. И я к нему. Он прыгнул мне в руки. Я подкинул его, поймал, прижал. Мы были счастливы!
Мама с Лялькой сердечно расцеловались.
Накрыли стол. Я достал из холодильника шампанское.
Предваряя расспросы, шепнул жене:
- Дед в санатории по путевке инвалида войны.
Ольга маме:
- Я ненадолго. Вот внука вам привезла – на недельку отпросила из детского сада. Юбиляра поздравила. А теперь, поскольку добрую миссию исполнила, кажется, я заслужила ваших замечательных грибочков, Анна Егоровна. Что вы на это скажите?
У меня не было на сей счет никаких соображений, ибо в эту минуту с невыразимым изумлением смотрел на свою жену.
Мама засуетилась:
- Кушай-кушай, я и в дорогу тебе накладу.
- Тебя что-то беспокоит, мой милый? – склонилась Лялька к моему уху.
- Ты не похожа сама на себя. Готов поклясться: ты взрослеешь, прям на глазах.
- О-о-о… да! – промолвила она. – Ведь я уже не студентка, а дипломница.
- Поздравляю!
Еще часок посидели, и Ольга засобиралась:
- Мне на электричку пора. Проводишь?
Оставив сына бабушке, мы отправились с женой на вокзал.
- Ты вроде как поправился? - подтрунивала Лялька. – На лице румянец заиграл.
Я небрежно отмахнулся – мол, деревенский воздух, молоко.
- А с силенкой как? – она потрогала пальцами бицепс. – Помнишь, на руках носил?
- И с силенкой нормально.
Черт меня дернул! Подхватил Ляльку на руки и понес на виду всей Увелки. Она за шею меня обняла – ни дать, ни взять: счастливая пара! А я думал – вот бы сейчас Егор Кузьмич навстречу! Но удар Судьбы оказался не менее подлым – навстречу шла Ира, с которой провел я минувшую ночь. Встреча была столь неожиданной, что я чуть ношу нечаянно не уронил. Поставил Ляльку на ноги и:
- Ира, я тебе все объясню.
- Ира?! – жена, презрительно сощурив глаза, пошла вокруг девушки. – Так вот ты какая!
Глаза ночной чаровницы были полны изумления, а по щекам потекли слезы.
- Что-то случилось? – встревожено спросила она.
Боже! Она дает мне шанс оправдаться!
Но инициативой владела Лялька:
- Я одобряю твой выбор, Мыгра. Для сельской местности – самое то. Но мне пора. Ты со мной или с ней останешься?
- Ира, я сейчас провожу… гостью, и приду к тебе. Жди меня дома.
И она, понуро повесив голову, побрела своею дорогой. А я, проклиная на свете все, вслед за женой.
На вокзале.
- Ты зачем приезжала?
- С тобой все в порядке? Я привезла тебе сына.
- Спасибо. И это все?
- Поздравила с днем рождения.
- Все?
Она с иронией посмотрела.
- Нет не все. До меня дошли слухи…. Хотела взглянуть на твою Ирину…. Взглянула - понравилась.
Коснувшись щеки моей ладонью своей, Лялька промолвила:
- Мыгра, милый. Что с тобой? Ведь я любила тебя, и мне небезразлично, в чьи руки ты попадешь после меня.
- И я любил тебя, но не одобряю твой выбор. Впрочем, и родители твои против.
Она посмотрела на меня каким-то диким взглядом, затем бессильно прислонилась к стене и разразилась почти истерическим хохотом:
- Любил? Нет, ты любишь меня, и будешь любить всю жизнь. А все эти Иры – на ночку, не больше….
Я не стал ее разубеждать, что Иры, о которой дошли слухи, уже нет на свете. Посадил в электричку, помахал вслед рукой, и отправился к Ире, которая жива и ждала. На звонок дверь открыла она.
- Оденься, погуляем, я все расскажу.
Она покачала головой, прикрыла дверь и вышла на площадку:
- Говори.
- Это была моя жена.
- Ну и что?
- А то, что у нас с ней нет отношений – душа перегорела. Да оно и к лучшему, не так ли?
- А почему ты ее носишь на руках?
- Раззудила. Говорит – ослаб.
Ирина глубоко вздохнула:
- Я не понимаю, что все это значит. Это какой-то абсурд. Объясни.
- Она привезла мне сына, поздравила с днем рождения и укатила. Все. Нет ее. А мы с тобой есть. Ну, перестань губы дуть. Одевайся, и пойдем гулять.
Ира покачала головой – нет, она не пойдет со мной гулять.
Я решился на последнее средство. Взял ее руку и прижал ладонью к паху:
- Ира, я хочу тебя!
Средство действительно оказалось последним.
Ира вырвала руку:
- Да пошел ты!
И захлопнула дверь у меня перед носом.
На «пошел» сил не хватило – поплелся домой.
Полное душевное опустошение. Нет, дело не в бабах – Бог с ними. Дело в самой простейшей вещи на свете – я потерял себя. Собирался делать карьеру – серьезно так, с прицелом на бесконечность. Но скоро очень забава эта меня пресытила. Поскольку абсолютно очевидно, что без унижений и подхалимажа карьеры не сделать. Тогда появилась мысль, что важнее всего в жизни – познать себя и окружающий мир, и нет резона тратить время на ерундовину под названием социальный статус. Со всей дури ударился в философию. Как в омут – не оставив даже кругов с пузырями.
- Странный тип, - мычали мне в спину. – Над чем ломает голову, когда все в мире так просто и ясно?
А я завис между Религией и Дарвином, пытаясь создать что-то свое. Вера чудесами тревожила душу. Учение подпитывало разум обилием доказательной базы. Но свое не получалось. Возможно, не было горения присущего открывателям. Возможно, желания идти до конца. А потом понял – нет желания вообще куда-то идти. Будто выхолостили меня. Но кто и когда? Что за фигня? Мысли кодлой метались в башке – все, что угодно, только не бабы! Не могли эти мерзкие существа испортить мне жизнь!
Блажен, кто верует – заявило тут подсознание.
Оно всегда является вслед за сомнениями.
А ты все знаешь! – это я ему.
Стопудово! – подтвердило оно.
Ты уверен на все сто, что в несчастьях моих виноваты другие? А не ты ли мне говорил, что наши беды от нас самих?
Эй, я всегда говорил – дело в оценке. Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло.
А если она ушла насовсем туда, откуда возврата нет.
Зато, какая любовь осталась в душе – ничем никогда не омрачимая. А?

А. Агарков
март 2016 г
http://anagarkov.ru

© Анатолий Агарков, 2016
Дата публикации: 29.03.2016 19:28:15
Просмотров: 2303

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.