Верблюд Гришка

Николай Поляруш

Форма: Рассказ
Жанр: Юмор и сатира
Объём: 23347 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Недавно встретился с давним знакомым. Когда-то вместе работали. Строили дороги. На побережье Каспийского моря. Там еще в советское время большую нефть нашли. Видимо хорошо искали. А мы к этим самым месторождениям дороги подводили. И к нескольким нефтеперерабатывающим заводам. Их в конце восьмидесятых сразу много начали строить. Прямо у нефтяных вышек. Чтоб пластмассу прямо у скважин получать, так сказать, не отходя от кассы. Потому что пластмасса уже тогда раз в десять дороже стоила, чем сырая нефть. А чтоб перенять передовой опыт по строительству этих самых заводов, нам уже тогда иностранцы помогали. Правда, в то время они ручными были. Не то, что сейчас. И по хозяйски - нахально себя не вели. Тогда они были нам в диковинку. Увидеть живого, настоящего иностранца было сложнее, чем слона. Тех хоть в зоопарках показывали. Можно было подойти, посмотреть, булочку кинуть. А иностранцев живых не показывали. Только по телевизору, как антилоп-гну в «Мире животных», телепередача раньше такая была. Популярная. Сейчас с этим проще. Зайдешь на любой базар, а там кого только нет…Китайцев видимо-невидимо. Иранцев полно, индусы есть. Даже сирийцы встречаются. Все свой товар предлагают. Интересно, а в Пекине, Тегеране или Дели наши подторговывают? А Европа и Северная Америка все больше по офисам сидит. Они не размениваются на всякие там базары. Они больше вывозят, чем ввозят. Правда, только сырья. Но это так, к слову пришлось. А в то время опыта общения с иностранцами у меня еще не было. Правда, один раз я встречался с ними, но как-то мельком. И тоже по работе. В те времена один француз нечаянно забрел в наши горы. Где-то под Алма-Атой. И обалдел. Я говорит, таких красот и чудес в жизни не видел. Ваши горы любым Альпам сто очков вперед дадут. Видимо француз был не дурак. Решил Давос под Алма-Атой устроить. Горы уже были. Красоты тоже. Не хватало десятка отелей и хорошей дороги к ним. Наше тогдашнее начальство тоже решило в этом поучаствовать. Кинулось сметы составлять. Благо француз все оплатить обещал. И троих своих сотрудников прислал. Для согласований разных. Вот с ними-то, инженерно-техническим работникам, как гордо нас называли, и устроили встречу. Только предупредили: руками не трогать и вопросов глупых не задавать. Сначала все пошло как по маслу. Все о работе. Почти как обмен опытом между передовыми колхозами. А потом один прораб возьми и брякни: А как вы с алкашами поступаете? Меня, например Петькин до полусмерти достал. Пьет собака день-деньской прямо на работе, а уволить я его не могу. Профсоюз запрещает. Как в этом случае Акулы Капитализма поступают? У вас говорят с этим строго! Может опытом поделитесь? Наш переводчик замялся, видимо не знал, как это на французский перевести, а Управляющий Трестом из-за спины французов кулак прорабу показывает. Но, оказалось, один француз по-русски очень хорошо понимал. У него дедушка белоиммигрантом был. Он остальным и перевел. Они давай смеяться. А потом тот, который хорошо по-русски понимал, нам ответил. Сам. У меня есть говорит один такой. Жаном звать. Я его трезвым никогда не видел. Утром он еще ничего. А к вечеру набирается до положения риз. Так и сказал. С белогвардейским акцентом. Так вот, я лично его восемь раз увольнял. И восемь раз его профсоюз восстанавливал. Я говорит, могу вам только один совет дать. Не обращайте внимания,…Прораб сник и пробурчал: Тоже мне, акулы капитализма….Почему-то везде так, не только у нас…Оказывается, уже в то время капиталисты советский опыт по отношению к собственным рабочим переняли, даже к алкашам. И ничего. Продолжают процветать. На этом встречу срочно закончили. Чтоб больше глупых вопросов не задавали. Французы тоже вскоре уехали. Обстановка в тогдашней стране Советов вдруг резко обостряться начала. И хозяин-француз побоялся в курорт деньги вкладывать. А нас послали своими прямыми обязанностями заниматься, дороги строить. Вот там то я и познакомился с этими самыми иностранцами уже ближе. И теснее. Жили они прямо в пустыне. Рядом с заводами, которые строили. Венгры и канадцы. Для них специальные городки построили. Колючей проволокой обнесли. Как зеков. Только часовых на вышках не было. Венгры тогда своими, социалистическими были. Все фарцевать по нашей социалистической привычке пытались. Джинсами, кроссовками, дезодорантами, жевачками разными. И баночным пивом. Все же Европа. А нам все в диковинку. От ассортимента глаза разбегались. Наши умельцы тоже не отставали. Наберут у венгров иностранного изобилия, и на Алма-атинской барахолке втридорога продавать. Все влет уходило. Особенно баночное пиво ценилось. Пиво в нем было не очень. Главное – сама банка. Ее пустую на серванты ставили. В качестве украшения. На ней рисунки красивые были и буковки иностранные. А сейчас у нас этими банками мальчишки в футбол играют. Прогресс, однако. Да городское начальство не знает, как от мусора избавиться. Оказывается не все одноразовое хорошо. Кстати, самые большие в мире пиволюбы – немцы его предпочитают разливным пить. И восемьдесят процентов в таком виде употребляют. Остальное на бутылочное приходится. А баночное не употребляют совсем. Мы тогда на немцев в этом сильно походили. А что? У нас тоже много пивнушек было. А сейчас наши производители опять начали пиво по бутылкам разливать. Правда, долго думали. Лет шесть, не меньше. Лучше поздно, чем никогда. Как в анекдоте про еврея, который лег на рельсы после отхода поезда.

В общем, венгры сильно на нас похожи были, только под европейцев косили. А вот канадцы нет. Они ребята серьезные. Фарцовкой не занимались. Все пытались подальше в степь заехать, да пробы грунта взять. Наверное, тоже большой нефтью интересовались. А может не только ей. И все требовали, чтоб мы им дорогу к заводу строго по графику строили. День в день. Чудаки! У нас тогда все заводы на полную мощность работали, в две смены, а все равно всегда всего не хватало. Наверное, повышенные соцобязательства все брали. Постоянно чего-то не было. То щебня, то железнодорожных вагонов, то автотранспорта, то дорожной техники, то рабочих. А им вынь и положь. Привыкли у себя в Канаде все вовремя делать. Без всяких пятилетних планов. Когда сроки строительства всего на месяц задержали, они нашего Управляющего Трестом долбать начали: Мол высокому начальству пожалуемся, которое в Москве сидит. Вас всех в ГУЛАГ за это посадят, мы, мол, Солженицына читали, нравы и обычаи знаем. И вообще, у нас контракт. Неустойку платить будете. В твердой валюте. Мы тогда про неустойки всякие слыхом не слыхивали. Работали себе и все. И про ГУЛАГ тоже. Потому что, чтобы попасть в то время в тюрьму, надо было уж очень сильно постараться. Да и то, сначала тебя товарищеским судом судили, уговаривали, воспитывали, на поруки брали. И в любой точке страны можно было без документов гулять, безо всяких опасений, что в кутузку посадят. А милиции, и тем более участковым вообще оружия не давали. Если уж и болталась кобура на поясе, то там обычно соленые огурцы хранились, они говорят мировой закусон. Ну да Солженицыну с канадцами видимо было виднее, как мы по тюрьмам сидели.

Управляющий Трестом меня к себе вызвал. Я тогда качеством работ занимался. Этого самого треста. Так вот, он и говорит: Езжай к канадцам, придумывай что хочешь, договаривайся, как знаешь, но чтоб они на меня жаловаться перестали. Я тебя временно на дипломатическую работу перевожу. А качеством пусть твои подчиненные занимаются. А так, как у нас начальник всегда прав, пришлось ехать. Так я дипломатом стал. По совместительству.

Канадцы оказались ребята ничего, коммуникабельные. Водкой Смирнофф давай меня угощать. Их, которые за дорогу отвечали, сразу пять человек оказалось. Все коллеги, дорожники. Дорога, которую построить надо было, всего пять километров длиной была. Так что получалось, что по одному надзирающему канадцу на каждый километр дороги. А говорят у них там, в зарубежье, производительность труда высокая.

Как их уговаривать, я, честно говоря, не знал. С нашими, отечественными заказчиками тогда проще было. Сажает прораб заказчика в КАМАЗ, поит водкой до потери пульса, потом вывозит в степь и говорит: Вот, смотри, здесь будет дорога. На, подпиши акт приемки на миллион рублей. Заказчик, покачиваясь, смотрит в степь, и отвечает: Пока я еще дороги не вижу. Но еще пару бутылок водки, и начну различать. А чтоб подпись поставить, к тем двум еще одну бутылку надо. Все просто. Дорогу, конечно, построили бы. Через пару месяцев. А сейчас людям премия нужна. В этом квартале. А с канадцами такой фокус, наверное, не прошел бы. Один из канадцев неплохо говорил по-русски. То ли потомком русского иммигранта был, то ли шпионом. А может тем и другим вместе. Второй хорошо по-украински разговаривал. На смеси старославянского и украинского языка начала века. В общем, понять можно было. Этот точно был потомком иммигранта. Судя по языку. Такой язык в разведшколах не преподают.

В общем, пообщались мы, выпили водки, совсем немного. Потом к делу перешли. Я им давай обычную песню петь: железная дорога вагонов не дает, щебень возить не на чем. А без него дорогу не построишь. А они мне про контракт и неустойку. Наконец я им говорю: Есть один выход. Рядом находится небольшой карьер естественного щебня. Но у него прочность поменьше. Раза в два. Если дадите добро, я пересчитаю дорожную одежду, и дорогу вам за десять дней построим. Смотрю, кажется, соглашаются. Головой кивают. А я, недолго думая, беру первый попавшийся под руку листочек, салфетку какую-то, и начинаю на ней считать. Нарисовал схемку, посчитал, все как положено. Поднимаю глаза, а они смотрят на меня все впятером. Рты пооткрывали. Как на клиента психушки. Или на Пифагора, а может Евклида. Потом один спрашивает, глядя на расчеты: Ты профессор? Нет, отвечаю. У нас профессора в институтах сидят, преподают. Тогда ты говорят с отличием ВУЗ закончил? Нет, отвечаю. У нас отличники в проектных бюро сидят. А я что ни на есть, настоящий троечник. Правда, твердый. Поэтому по степям мотаюсь и дороги строю. На большее квалификации не хватает. А почему вы спрашиваете? Один, который канадский украинец отвечает: Так считать как ты, у нас умеют только профессора. А мы на компьютере считаем. У нас такая программа есть. Заложили они мои данные в компьютер, начал он считать. Три дня считал. (Компьютеры тогда древние были, 86, работали на дискетах, соображали медленно.) Правильно оказалось. А у них, канадцев тоже высшее образование было. Только больно узкое. Самые главные знания: как в компьютер данные вводить. Что он скажет, так и будет. А вот наша система образования очень неплохая была, если твердого троечника сразу за профессора принимали. Надо всем выпускникам Советских Вузов оптом профессорские звания присвоить. Чтоб западным стандартам соответствовали. А кандидатам наук – академиков дать. Тогда мы запад научной мыслью задавим.

Вообще, у нас даже верблюды умные попадаются, не только некоторые профессора. На полевой стан, где мы жили, повадился один верблюд в гости ходить. Полевой стан состоял из пяти десятков строительных вагончиков. Здесь же и наш Управляющий трестом жил. Здоровенный такой мужик. Любил, материться как тракторист, и с папкой ходил, в которой полно бумаг было. Верблюд тоже очень бумагу любил. Есть. Не знаю почему. Наверное, такое хобби было. Бродил он целый день между вагончиками, собирал бумажки, Задумчиво их пережевывал. Ему даже имя дали – Гришка. Почему именно Гришка, тоже никто не знал. Гришка, и все тут. И все бы ничего, но однажды пути Управляющего трестом и Гришки пересеклись. Самым роковым образом. Все было как всегда. Под вечер наш начальник приехал откуда-то, и решил попасть в свой вагончик. В руках у него была толстая папка важных бумаг с гербовыми печатями. Он положил ее на лавочку рядом с дверью, достал ключ и начал открывать. Замок заедал. А рядом стоял Гришка. Он меланхолически наблюдал за происходящим. И когда папка с бумагами оказалась выпущенной из рук, она стала ничья. А если она ничья, ее можно есть… Гришка сделал неуловимое движение, и толстая папка в несколько сот страниц оказалась у него в зубах. После чего он начал ее медленно и с наслаждением жевать. Между тем, Управляющий трестом наконец открыл неподдающуюся дверь, и не глядя, машинально протянул руку за папкой на скамеечке. Нащупав дерево, он поднял глаза. Папки не было. Озадаченный он начал удивленно изучать скамейку. Наконец он перевел взгляд на Гришку, невозмутимо жующего то, что осталось от папки. От синих гербовых печатей на папке у Гришки посинел язык и зубы. Управляющий издал истошный вопль: Нечто среднее между боевым кличем пьяных команчей, Воем кота, которому наступили на хвост кованым сапогом, и истеричным всхлипом очень большого начальника, которого только что уволили с работы. С этим воплем он вцепился в то, что дожевывал Гришка, с явным намерением вырвать это изо рта. Напрасное занятие. Рот у Гришки работал как ниппель, только в одну сторону. И если что туда попадало, обратно не возвращалось. Зубами, которым позавидовал бы любой крокодил, Гришка методично рубил листы бумаги не хуже американской машинки для уничтожения документов. И тут же проглатывал. Управляющий трестом вцепился одной рукой в угол папки, торчащей из Гришкиного рта, а второй пытался ткнуть кулаком ему в нос. Гришка такого нахальства не выдержал, и резко, как фигурист на коньках, развернулся на сто восемьдесят градусов. Управляющий с размаху ткнулся головой в Гришкину задницу, что обоим явно не понравилось. Гришка с места перешел в галоп, и отбежав метров тридцать, спокойно дожевал бумагу. Управляющий в истерике еще с полчаса носился между вагончиками, собрав все начальство рангом пониже себя и пообещав всех уволить сегодня, потому что завтра наверняка уволят его. Так как верблюд сожрал все фонды, утвержденные на этот год, и подписанные объемы выполненных работ в придачу. А завтра ему лететь в Москву. К министру. Отчитываться. Потом еще пытались выяснить, чей верблюд, откуда взялся, и торжественно пообещали отправить его на колбасу. Но Гришка исчез. Испарился.

Наконец, суматоха улеглась, и все разошлись по своим делам. Но оказалось, это было еще не все, а только начало. Вступление. Гришка накрепко запомнил своего обидчика, пытавшегося вырвать у него изо рта лакомый кусок. И его вагончик. И утром начался цирк. Так сказать второе действие марлезонского балета. В половину шестого утра пустыня огласилась яростными воплями Управляющего трестом. Он пытался выйти из вагончика. И не мог. Дверь кто-то подпер снаружи. Он налегал на нее всем своим сотнекилограмовым телом. Бесполезно. Словно двери в этом месте не было никогда. Потому что с другой стороны стоял Гришка, слегка приоблокатившись горбами на вагончик. И как будто не замечал воплей и громовых ударов. В Гришке веса было не меньше полутонны, и удары в дверь очевидно лишь слегка почесывали его бок. Сначала управляющий решил, что над ним пошутил кто-то из рабочих. И в перерывах между ударами в дверь и пятиэтажными матами он пообещал уволить всю бригаду, разжаловать бригадира, лишить всех тринадцатой зарплаты и премий до конца года. Но это не помогло. Управляющий кинулся к окнам. Однако на них стояли массивные решетки из арматуры, которые он сам распорядился поставить две недели назад. А меньше чем через час ему надо было вылететь на вертолете в аэропорт, а оттуда в Москву. Рейсовый ТУ-154 его конечно ждать бы не стал, да и в Москве не совсем правильно поняли. Но самое главное, он никак не мог понять, кто же все-таки держит дверь, потому что Гришку не было видно в окно. А тот спокойно стоял, меланхолично пережевывая какую-то бумажку, которую он нашел где-то по близости. И делал вид, что к нему все происходящее не имеет никакого отношения. Тем временем народ в вагончиках продолжал себе спокойно спать. Да нет, вопли Управляющего услышали все. Но посчитали, что он делает кому-то очередной разнос. А так как это случалось по нескольку раз на день, к этому привыкли, и уже не обращали внимания. Ну поорет и перестанет. Работа у него такая. И только когда рев из вагончика перешел в визг недорезанного поросенка, проснулись все. Но выходить, чтоб попасть под горячую руку начальника и получить не за что ни про что никому не хотелось. Все затаились. В вагончике на все повышающихся нотах визжал управляющий. Проснувшийся народ спокойно ждал, когда он перестанет визжать и уедет в свою Москву. А Гришка продолжал стоять, облокотившись на вагончик. Цейтнот нарушил Главный инженер. Он ночевал на другом строительном участке, и приехал за Управляющим, чтобы вместе лететь в Москву. Одет он был соответственно, в новенький импортный костюм с иголочки, белоснежную сорочку и стильный галстук. Оценив обстановку, он пулей бросился к Гришке, и с криками пшел, пшел, начал колотить его кулаком по спине. Гришка принял это однако за ласку, и удовлетворенно засипел. Управляющий трестом между тем увидел в окно главного инженера, и заорал, чередуя маты и слова, что уволит его тоже, если тот его немедленно не выпустит. Главный инженер остановился, остервенело озираясь, ища что ни будь, чем бы стукнуть Гришку, чтоб тот почувствовал. Но не далее как вчера он лично дал нагоняй коменданту, и какие-то доски и железки, валявшиеся между вагончиками, были собраны и увезены на свалку. Наконец взгляд его упал на пожарный щит, висящий на соседнем вагончике. На нем было два багра, две лопаты, два ведра и один огнетушитель. Главный инженер кинулся к щиту, пытаясь сначала снять багор. Бесполезно. Тот был тщательно прибит огромными двадцатисантиметровыми гвоздями. Ведра и лопаты тоже. Он сам распорядился это сделать. Потому что механизаторы любили снимать все это, и использовать. А пожарник умудрялся добираться даже сюда, в пустыню, и нещадно штрафовал за разукомплектованный пожарный инвентарь. Главный инженер взвыл. Неимоверными усилиями ему удалось оторвать огнетушитель. Держа его на перевес, он кинулся к Гришке, и со всего размаха саданул его по спине. Гришка недоуменно оглянулся, осмотрел нападавшего, прекратил жевать, и видимо обиделся. Потому что смачно плюнул прямо в лицо Главного инженера. Два раза. Этого хватило, чтобы тот почти до пояса покрылся пеной. С перепугу он дернул ручку огнетушителя, и еще одна струя пены ударила ему прямо в грудь, окончательно заливая дорогой костюм. Главный инженер отшвырнул огнетушитель, и тот начал шипя крутиться, обильно поливая все вокруг пеной. И тогда он сел на лавочку рядом с вагончиком и заплакал, пытаясь стереть с лица Гришкин плевок и пену огнетушителя. А из вагончика раздался истеричный хохот. Смеялся Управляющий трестом, который стоя у окна наблюдал, как Главный инженер воевал с Гришкой. Наконец сбежалось начальство поменьше: прорабы, мастера, начальник участка. Но к Гришке близко подходить боялись. Повторять опыт Главного инженера никому не хотелось. Положение спасла повариха тетя Нина, которая появилась невесть откуда. Она смело подошла к Гришке, погладила его по шее, и сунула в нос корочку хлеба. Тот аккуратно взял ее с ладони шершавым языком. А тетя Нина, показывая другую руку, в которой было полбуханки хлеба, начала приговаривать: Пойдем Гришенька, не связывайся ты с ними… Они начальники, что с них возьмешь.… Пойдем, я тебе хлебца дам… Гришка подумал, ласково ткнулся носом в теть Нинины руки, и пошел. За ней. К столовой.

Главного инженера на скорую руку отмыли, и они с Управляющим умчались на персональном УАЗике, пообещав, что когда вернутся, покажут всем Кузькину мать. А к обеду нашли Гришкиного хозяина. Он был местным. Молодым парнем. Азаматом звать. Недавно он устроился на работу трактористом, и усердно ремонтировал свою технику под навесом, в самом центре которого стояло большое железное корыто, полное солярки. Механизаторы бросали в него разные запчасти, чтоб те откисали от грязи. Один из прорабов поведал Азамату про то, что учудил Гришка, и попросил принять меры. Ну привяжи ты его, где ни будь дома. А то нам управляющий жизни не даст. Азамат, мывший в этом самом корыте какую-то железку подумал несколько минут, а потом ответил: Привязывать бесполезно. Если захочет, любую веревку порвет. И потом тогда его чем-то кормить придется. А так он гуляет, сам себе пропитание ищет.… Придется его на мясо сдать. Он мне самому надоел.… Через неделю приедут мясозаготовители, и все проблемы решатся.… А сегодня вечером я его привязать попробую….

Вдруг откуда ни возьмись, прямо перед Азаматом и прорабом появился Гришка. Собственной персоной. Он внимательно посмотрел на хозяина, на окружающих, как будто понимал, что разговор идет именно о нем. Потом нагнул шею, сунул нос в корыто, где плескалась солярка, и втянул ее в себя. Всю сразу. За несколько секунд. Два с лишним десятка литров солярки исчезло, и показалось дно корыта. Все окружающие остолбенели. А Гришка по хозяйски подобрал обрывок газеты, закусил, и отошел в сторону, хитро поглядывая на хозяина. Придя в себя тот, страшно взбеленился, и начал ругаться, путая русские слова с казахскими. Смысл его речей был в том, что Гришка настоящий Шайтан, и что кто теперь купит Гришкино мясо, оно ведь соляркой пахнуть будет.… И еще ряд не переводимых на печатный язык слов. Наконец до окружающих дошел смысл происшедшего. Несколько минут под навесом стоял дружный хохот. Кто-то сбегал в столовую, принес две буханки хлеба, и его скормили верблюду, приговаривая: Ай да Гришка, даже смерть перехитрил! А тот победно фыркал и раздувал ноздри…

Больше Гришку никто не трогал. И он продолжал бродить по полевому стану, и подбирать бумажки. А еще Гришка любил слушать песни. У одного механизатора был с собой магнитофон. И по вечерам он часто включал сольный концерт Макаревича. Особенно Гришка любил одну песню. Про верблюда. Подойдет, замрет, даже жевать перестанет.… А из динамика несется:

Такое вы видали, ох едва ли

Стою, не чую под собой земли

Вчера меня верблюдом обозвали

И выводы под это подвели…

И это мненье утвердилось свыше,

Я бился в двери с криком: наших бьют

Кивали мне, но слышали не слыша,

Поскольку я отныне был верблюд…

Да нет, я человек, проверьте по фамильи

Я царь природы гражданин земли…

Но стойло мне уже определили,

И полмешка колючек принесли…

И понял я, что спорить будет хуже,

И до того досадно стало мне,

Что я вдруг плюнул как-то по верблюжьи,

И горб нарисовался на спине…

С тех пор прошли года, а может годы,

Верблюжью вахту смирно я несу

Спасибо, что на мне не возят воду,

Что не идет верблюд на колбасу…

И лишь одна надежда в сердце бьется,

Наш век рождает множество идей

Быть может завтра кто-нибудь найдется,

И всех верблюдов превратит в людей…

Когда песня заканчивалась, Гришка начинал плакать. Крупные слезы катились из его больших умных глаз, и тут же высыхали, падая на песок.… Вот и не верь после этого в переселение душ…

Почему-то тогда в стране были хорошие певцы и поэты. И песни хорошие слагали. А сейчас тот же Макаревич в повара переквалифицировался. Хотя поваров в стране ох как много, а вот настоящие певцы и поэты куда-то подевались. А ведь божий дар он дается не каждому, он один на много миллионов. Может не стоит его на кухне тратить? Или сейчас люди стали лучше жить, чем десять лет назад? Господа – товарищи певцы, писатели, и прочий творческий народ. Что-то вас слышно не стало. Все больше поют как голову надуло, да негра замочили.… А верблюд Гришка говорят, продолжает бродить по тем же местам, принюхивается к новым хозяевам. И ничего его не берет. Потому что он умный… Он и этих начальников переживет…

ЛЕТО 2001 ГОДА

© Николай Поляруш, 2010
Дата публикации: 16.08.2010 15:38:44
Просмотров: 2337

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.