яяяяяяяя. Часть 12. Оживить мёртвое дитя.

Никита Янев

Форма: Роман
Жанр: Экспериментальная проза
Объём: 19357 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Содержание.

1. Друг.
2. Как на божественной драме жизни.
3. Телепортация.
4. Роман про приключения героев.
5. Инопланетяне.
6. 1+1=1.
7. Сны.
8. День рождения.
9. Федорчук.
10.Загробная компенсация.
11.Юродствовать общину.
12.Оживить мёртвое дитя.
13.Толстой.
14.100000007.
15.Остров.
16.Пластмассовый заяц-барабанщик спешит на помощь.

Оживить мёртвое дитя.

1.

Один человек – уже исповедь, причастье, отпеванье, воскресенье состоялись, потому что такие вещи для 2 человек.

Книга и была придумана, что Мартышка не всегда поспевает. То войны, то расстрелы, то лакейщина, то психушка.

И вот был придуман жанр. Ну, назовём его хоть роман. «Если кто-то кое-где у нас порой», как кокетничали в одной милиционерской песне эпохи застоя, чтобы ни дай Бог не проговориться.

Единство героя, времени и места. 500 песен Б.Г. – роман, потому что 30 лет жизни, потому что такая жизнь – КСП, андеграунд, рок.

Можно было бы говорить другие слова – зона, психушка, ток-шоу, Интернет. Дело не в словах, дело в герое. Герой может быть лирический. Это достижение нового романа - кино.

В романе соединяются 4 жанра, как в кино: поэзия, философия, богословие, драма. Поэзия – герой, стихи, песни. Философия – воздух, время, смыслы слов. Богословие – проза, пространство, протяжённость, много героев. Драма – преодоление, как одно становится другое. Герой – воздухом, воздух – книгой, книга – взглядом.

2.

Должно пройти время, прошло 5 лет. Мария села на пол и сказала, что она так больше не может.

Я все 5 лет считал себя предателем и чмом, потому что я не мог ничего переделать. А ведь это 40 лет, итог всей жизни, зрелость, начало старости.

Прошло 5 лет и я увидел, что всегда так было, в 10, 20, 30, 40, ты – чмо, они – Бог.

Просто нельзя бросать работу, иначе дитя в воздухе поверит в лакейщину, которой напоено пространство, ничегонетнасамомделевсёравно. А его надо лечить словами, вседетивсех.

И в 40 лет у меня получилось. Так полная жопа превращается в полное сердце.

3.

Как можно лечить словами? Ну, это не слово, это молоко с ложки.

Когда дети родятся и когда дети не родятся, они всё равно родятся.

Технологии вмешались. Бог с ними с технологиями, дело не в технологиях, а в том, что дети продолжают родиться. А они не родятся и вот им придумали жанр.

Чтобы когда они родятся или их родят с помощью технологий, они оденут жанр и врастут в одежду.

Они будут сначала плеваться и блеваться, луй, луйня, луёво. А потом нечаянно проговорятся, как все дети, олуенно. И всё, это потащит.

И куда оно потащит? На берег моря. Про это нельзя говорить. Ни про что нельзя говорить. Это хуже порнухи. Когда человек всё сделал, а его по голове дубиной.

Когда человека каждый день унижает его страх. А потом он просто посмотрел на труп и его вырвало, а там вместо блевотины – ребёнок.

И всё ещё можно записать. Но запишется зона, психушка, ток-шоу, Интернет. Но ты спасал как притрушенный.

Тебя отгоняли как собаку, а ты всё равно спасал, потому что тебе надавило. Ты уже мало что соображал. Просто спасал и всё.

4.

Да, но чтобы я мог делать? Уколы. А ещё? Книги. А ещё? Чтение, готовка, рыбалка, уборка, грибы, ягоды, ремёсла, по уходу.

Как дядя Толя в деревне Белькова Стрелецкого сельсовета Мценского района Орловской области, милиционер на пенсии.

А зачем? Для денег. Для памяти. Для нервов. Для ребёнка. Ребёнок родился. Кому-то было бы легче всё время чувствовать прикосновенье.

И он приспосабливался к лакейщине, выживал, зарабатывал, пока местные общины превращались в профессиональные цеха, а те уходили на ту сторону неба.

А те смотрели оттуда, ну, как у них получилось, ничего получилось, но можно было лучше, если бы не зона, психушка, ток-шоу, Интернет.

Но ведь это по-настоящему, а не понарошку, а что это значит? Это значит, что ничего не остаётся, кроме ребёнка в воздухе, и он смотрит на собственного ребёнка и говорит.

5.

Я знаю один такой профессиональный цех на суше в воде. Вера Верная – директор. Ренессансная мадонна – учитель рисования. Постсуицидальная реанимация – учитель психологии. Ланцелотов – учитель информатики. Драконов – учитель географии. Ирокезов – учитель труда. Саамов – учитель физкультуры. Ренессансов, Мадоннова, Постсуицидальнов, Реанимациева – ученики. Соловьёв – учитель истории.

«Это мафия», на них каждый день каждый год кляузы пишут 10 лет, с тех пор как это место никто не хотел брать, потому что это была подстава.

Подставы 2. Когда ты подставляешь, и когда тебя подставляют. У Веры Верной там были сплошные подставы. Аннигиляция, регенерация, анестезия, эмиграция, иммиграция, реанимация.

Вера Верная была учительницей младших классов от Бога. Это все признавали в посёлке. Все ведь знают, в чьи они руки отдают своё детство.

Просто, после изгнания и возвращения, в которое она и попала-то за другого, как Антигона, было свободно только это место, потому что это была сплошная подстава в 99.

Есть 3 подстава, когда ты подставляешься. В церкви сейчас мало знают про эту подставу, хотя Христос основал церковь-2000 только для этой подставы.

6.

Поэтому, собственно говоря, Вера Верная. Что церковь теперь это поступок, а не форма одежды, раньше тоже.

Я тоже всё время подставляю как автор. Я ведь рассказываю про судьбы. Современный автор не выдумывает судьбы, потому что он не Набоков, а Шаламов. Нет, конечно, он кто угодно, но я же про Мартышку.

Кроме конфликта с местными, конфликта с неместными ей не хватало. Но я же рассказываю про жизнь и про то, как она выживала.

Она выживала, потому что причащалась дити, и сразу же она не выживала, а спасала. Она выживала так, местная община стала профессиональным цехом.

365 • 10 = 3650 писем про мафию прикноплено.

7.

На ток-шоу по всем каналам все смотрели как все кокетничали, пока не настал Интернет – человек наизнанку, но не нараспашку.

В Интернете тоже можно было кокетничать, как в рассказе Достоевского «Бобок» в «Дневнике писателя».

Покойники 40 дней на кладбище мурцуются насчёт тщеславия самолюбия, насчёт клубнички, пока не потащат крючьями в +100000007 и в -100000007 градусов по Цельсию, а не по Фаренгейту, как в стиле хоррор.

И те, кто кокетничали на ток-шоу конечно же кинулись кокетничать в Интернете, как те, кто были мертвы при жизни вряд ли оживут после смерти.

Трудно было в таких условиях, как десантнику на заданье, разобраться, что что значит. Кто живой и кто мёртвый, и какая подстава тебе по сердцу.

Только - тело, которое и есть дитя. Это не метафора. Сердце, одежда, черты, глаза, через которые можно гипнотизировать, слова, которые можно принимать как болеутоляющее, это всё - тело.

Но это ещё не дитя. Дитя начинается после подставы. Мёртвое дитя даже Вера Верная оживить не может со своим профессиональным цехом.

А автор может. Без цеха. Чмо. А дитя оживить может. Как? Так вот так. Как сейчас.

8.

Этого никогда больше не будет. Как умывался на Питьевом ручье после того как рассказ напишешь на острове Соловки в Белом море. А потом оказалось, что в Банное озеро 5 бань тело сливает. Как-то об этом не думал, и заболел лимфоглануломатозом. Это когда крыса укусит.

Ну и что, другое будет, ещё страшнее. Как всё время смотришь, 100 лет, 1000 лет. И один перед строем перестанет выполнять команды. И строй его не тронет. Почему? Потому что строй увидит, что это одно и то же, выполнять и не выполнять команды. Такой сократический строй. И настанет другой строй.

Все будут сидеть на звёздах и передавать по связи, мёртвые и живые, что дитя всё время, а 100 лет - редко, поэтому надо всё наоборот делать, как местная община и профессиональный цех. Театр «Максим Суханов», например.

Все придут, рассядутся, а там: как мёртвые и живые вывернулись наизнанку. Они вернутся, станут всё точно так же делать, но это наоборот будет, потому что дитя всё время смотрит, и они из-за Максима Суханова об этом узнали, будь он.

9.

Они родят ребёнка, они возьмут в детском доме. Нет, это всё нормально, как местный цех и профессиональная община: бандиты, актёры, пророки.

Но дитя всё время смотрит. А как своим ребёнком станешь? Дальше осторожно, не сорвись на патетику, импровизатор.

Вот почему они всё время кокетничают и всё время смотрят на ток-шоу. Они хотят себе понравиться. Они знают про 2 подставы. Они знают про 3 подставу и про чмо.

Ну, не надо их торопить. Такое 1 раз бывает. Это как всегда и никогда. Это как нырнуть в холодную воду. Когда вынырнешь, всё уже другое, потому что ты – дитя.

Ещё я боюсь ножей и плёнки. Я человек довольно внятный, хоть юродивый. А нож и целлофан это ужас. Это значит, что я последний раз родился, а не то, что меня зарежут или удушат. Потому что пластмассовая плёнка это ужас плода, а нож это ужас матери плода.

Когда женщина последний раз рожает, а потом будет другой народ и другое племя, другие профессиональные цеха и местные общины, они будут воплощаться в Интернете, как одинокие на звёздах и говорить друг другу, ты веришь, что когда мы были вместе - это было несчастье, я не верю.

10.

Мария стала художник, а ты как придурок, где счастье? Я как профессиональный военный всё сделал, всех убил и себя тоже, как время и деньги. Мария рисовать не умела. Как на всём лежат светы. И как мы их своим я точим, которое мы вымочалили о сущности светов.

И вдруг загорается виденье, дитя берёт и смотрит без всяких приспособлений, а ты принимаешь роды, умоляешь дамочку не бояться и пошире расставить ноги, это только первый раз страшно. И рассказываешь ребёнку, который даже ещё через целлофан и нож не продрался, что слова раньше были людьми, а теперь они – ты. Так что давайте, мама.

Мне сегодня показалось, что это было преодоленье, 5 лет. В сущности, это был первый внятный ответ за 5 лет, не потому что первый внятный ответ. Я сумел написать 5 пьес и 5 повестей за 5 лет, собственно, поэтому преодоленье.

А потому что я не знал, имею ли я на это право. Я был уверен, что не имею, потому что если ты хочешь быть чмом, то они не хотят. Но нельзя быть чмом в одиночку, неизбежно тащишь.

Тёща, которая болеет, жена, которая надорвалась, дочка, которая выбирает твоё вместо благополучия. А ты ничем не помог.

11.

То ли потому что осеннее солнце. Листопад. Растворяется пространство, как авангардная проза. Ощущение силы, что всё сможешь. А что ты сможешь?

Умереть и родиться, да больше ведь и не надо. Осенние мысли. Когда одна жизнь сквозит другой, словно осеннее солнце, осенний воздух, осенние листья. Мы все дети друг друга, как община верных, как слава, как слова.

Что тебя пустили туда, где имена. Чуть не первый раз, что ли. Там не только человеческие имена, ещё животных, утвари. Имена это времена.

12.

Страшное приближалось. Как в пророчествах Ванги. К земле приближалось нечто страшное. К страшному надо быть готовым. Как в евангелиях. Се, Аз при дверях. Всё время при дверях. Всё больше при дверях.

Начнутся смерти. Начнутся жизни. Нужны деньги. Нужны земли. Нужны смыслы. Нужны жилища. Ё-моё, да это же книги.

20-й век это Чехов и Толстой. Есть 2 современных театральных режиссёра, которые угадали. Ну, не угадали, конечно. Прожили своим талантом.

В авангардной до упора постановке Дмитрия Крымова в Школе драматического искусства, где от Чехова остаётся поппури из 15 строчек, положенные на все известные современные музыкальные направления, от цыганочки до рэпа, вдруг – классический, классицистический Чехов, как Афродита из волны - ничегонетнасамомделевсёравно.

Классическая, классицистическая постановка рассказа Чехова «Скрипка Ротшильда» Камой Гинкасом в ТЮЗе – дикий, дичайший, просто саксауловый авангард, потому что там от Чехова ни строчки не остаётся. Там один Толстой с его: вседетивсех. И становится виден 20-й век. И становится видна человеческая природа.

13.

Александр Македонский когда со своими берсерками зафатил всю обитаемую ойкумену, то они распрягли коней и отпустили пастися. А сами пошли порешать вопросы на вершины Гималаев. Следует ли им зафатить всю необитаемую ойкумену, которую солнце Александра не освещало, или нехай так будет?

Там они свернули за угол и нос к носу чкнулись об кшатриев, которые 300 лет вымочаливали себя о сущности мира каждый.

Ну, сказал Александр Македонский своим с тираническою привычкой не выражаться ясно. Та, ответили берсерки.

И вот вопрос, зачем нужно вымочаливать своё я о сущности света? Чтобы я вымочалить? Чтобы выбросить его на помойку от разочарования, как Чехов, или чтобы точить им светы, как Толстой?

А что если они как-то связаны? Кто? Берсерки и Македонский? Нет. Македонский и кшатрии. Что если это одна конфессия?

Они друг другу в глаза посмотрели, глубокие, как Марианская впадина, и подумали одновременно, по-русски, какая, на хер, разница?

Разница есть. Если вы выбрасываете своё я на помойку, как успешный менеджер, то всю остальную часть истории, а, как известно, это бесконечность, вы летаете на орбите своей звезды и не можете состыковаться, как параноик.

Если вы точите своим я светы, как современные пенсионеры-2000, кормите собак и кошек по помойкам, заодно собираете пустые бутылки, и плачете всё время в маразме, что все ваши дети.

Со своей звезды это так же очевидно, как 20-й век с его зоной, психушкой, ток-шоу про Бога и актёра Бога.

В данном случае дело в юродивых и актёрах. Юродивые – холодные, актёры – тёплые, горячих нет. 20-й век.

14.

Я вспоминаю случай, который был со мной в ТЮЗе. Я потом написал рассказ «Хозяин». Я сначала поехал на грузчицкую подработку, потом в ТЮЗ на спектакль Камы Гинкаса «К.И. из «Преступления и наказания», авангардную постановку по Достоевскому, где актриса Оксана Мысина играет со зрителями, потом домой на маршрутке, потом - дома в неблагополучном одноэтажном бараке, последнем в Старых Мытищах.

На грузчицкой подработке молодые менеджеры возраста моей дочки говорили, что они менеджеры, а не грузчики, и им за это никто не платит, и я пол дня ездил, чтобы донести 2 коробки от машины, это вместо профсоюзов и борьбы за права.

Потом я был Родионом Романовичем Раскольниковым и улыбался, как притрушенный, а у Оксаны Мысиной не получалось, потому что я ей не верил. И хоть по задумке Камы Гинкаса это не страшно, ведь в этом всё дело, как возле жизни ещё одна жизнь не уместилась.

Потом в маршрутке урки стебались, кто не сдал 10 рублей, водитель лез за монтировкой, они мне в глаза смотрели, я им, все были в армии и на зоне, и ждали.

Потом утром в бараке наширянный из кабака напротив в окна лез, и я его гипнотизировал, что всё хорошо и все хорошие, надо только нарисовать границу в воздухе.

Потом я писал рассказ «Хозяин» про 20-й век, что он уже закончился, потому что в рассеянье на звёздах в Интернете человек наизнанку это уже другое.

Это после войны всех со всеми в доме в деревне на острове в море ухаживать за общиной, мастером местных ремёсел Родиной Марьей, полным мальчиком Орфеевой Эвридикой, Майкой Пупковой, режиссёром. Читать им книги, ходить с ними на рыбалку, держать их за руку, сначала они маленькие, потом ты маленький.

15.

Я пытался заниматься. Я 5 лет ничего не читал. У меня была вина. Тёща устала, жена устала, дочка устала. Я с ними связан нитями. А они связаны нитями с другими людьми.

У тёщи Орфеевой Эвридики - столовая. Когда государство заплатило 2000 пенсии, то чтобы не ходить по помойкам, ну и так далее.

Рика – буфетчица. Фая – официантка. Риколь – коммивояжёр. Воля – повар. Ная – посудомойка. Всем по 70.

Когда Орфеева Эвридика устаёт, то конфликтует. Фая – лодырь. Рика – тупая. Риколь – удавится за пустую бутылку. Воля – паразит.

Когда заболевает, а потом выздоравливает, говорит – я люблю свою работу. Ещё у неё подруги, с которыми они дружат 65 лет с детского садика. Когда умер муж, они её водили в туалет и кормили с ложки. Она легла к стене и больше не поворачивалась, муж умер в 38.

Они ездят на берег турецкого Чёрного моря исследовать последствия потопа 6000 лет назад и говорят, дизайн удачный.

16.

У Марьи Родиной 80 детей. Они богатые, бедных мало. Они сначала ничего не чувствуют, потом их надо строить, потом они начинают чувствовать про 6000 лет после потопа, она преподаёт словесность, потом они уходят и не возвращаются.

Ещё у них профессиональный цех. Их всех собрал Максим Максимыч, глава методъобединения. Мы все в одной группе учились на филфаке, Бэла, Катерина Ивановна, Фонарик, Максим Максимыч, Мария, Никита.

А потом он запил, потому что без компенсации 6000 лет и потому что титанов слишком много убивали в 20 веке и остались одни титаниды. И его уволили.

А потом взяли назад, потому что в Европе положено через 10 лет стажа год отпуска для учителей. Психологический ад – 6000 лет: не чувствуют, строить, чувствуют, уходят и не возвращаются.

У него 2 отпуска набежали за 20 лет. Мы, конечно, не Европа. Но мы тоже люди. Мы даже лучше. Мы – местные.

17.

У Майки Пупковой и Лёлика и Болека – кризис жанра. Она за голову схватилась, что ничего не чувствует, как на войне от прямого попадания.

И тут опять 6000 лет и титанические поступки, кто кого на спине выносил и сколько раз. Есть другие девочки и мальчики. У них всё только начинается. Ну, я не знаю. Надо осторожно, как на операции.

Многие думают, что рожают - когда рожают. Рожают с самого начала и всё время. И тут я протиснулся сквозь эти толпы, нити и 6000 лет.

18.

Что у меня, конечно, вина. Поэтому я не читал, но писал. Что денег не заработал. Но дело в том, что это и есть моя профессия.

6000 лет после потопа, до потопа тоже. Что все устали и ничего не чувствуют. И что все всё время рожают.

Как я это делаю? Я ложусь к стене, что ничего нет, как тёща в 38. Потом я начинаю галлюцинировать. Пальцы, нити, куклы, люди.

Если бы я заработал денег, я бы не увидел. Мама тоже легла к стене в 38. Я могу оправдаться.

По Ярославке везут огромные железные трубы в человеческий рост, наложенные друг на друга, в потоке других машин гастрарбайтеры.

Я тоже гастрарбайтер. Все гастрарбайтеры. Я работаю без денег. Это +. Здесь нельзя брать денег. Слишком большая ответственность.

Идёт строительство. Всё время идёт строительство. Пока не бросят. По трубам идут люди с той стороны на эту, с этой на ту.

19.

Я могу оправдаться. Я могу попросить. Я, кажется, ещё не просил. Это не значит, что мне не отдаривали.

Мария стала художником. Орфеева Эвридика стала Платоном Каратаевым, солью земли русской, полным мальчиком с семитскими корнями.

Который всех жалеет. Там дело не в том, что он круглый. Толстой соврал с местной манией к пластичности. Эстетику убьёт метафизика, достоевщинка, 20 век, зона, психушка, ток-шоу, Интернет.

Там дело в том, что все жалкие, а пожалеть их некому. А надо, потому что все рожают, если их не пожалеть, они не родят.

Я могу попросить. Я не знаю, как я выслужил. Не важно. Я знаю, что надо – во время. Потом будет стыдно, когда уже не больно, а раньше – страшно. А во время – можно, потому что в этом заключается вся работа, потому что иначе тогда не родят.

Я могу попросить. Вы можете проверить потом. Я же всё равно не скажу, ЧТО просил, я только намекну. Я попрошу так.

Я бы хотел, чтобы Лёлик и Болек и Майка Пупкова стали режиссёрами. Я, конечно, не говорю так, пусть они будут режиссёрами, как Алов и Наумов. Я говорю, ну ладно, пусть почувствуют.

Всё остальное я беру на себя. Я имею в виду – во время. Что тот, кто рожает – рождается. Для этого даже не обязательно быть на операции. Жалеть обязательно. Что за работа – жалеть? Да ещё без зарплаты. Ну, ладно, всё.
Сентябрь 2010.

© Никита Янев, 2011
Дата публикации: 05.04.2011 13:58:06
Просмотров: 3318

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.