На другом берегу реки

Виктор Лановенко

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 23772 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

На другом берегу реки

1
Ковригин вывел на экран монитора бланк резюме, похрустел пальцами, откашлялся и принялся стучать по клавишам.
«Ковригин Вячеслав Анатольевич, – записывал он, почти не глядя на клавиатуру. – Дата рождения 14 июля… Ух, ты, – удивился Ковригин, – через неделю у меня днюха. Тридцать восемь стукнет. Уже не мальчик, хе-хе. Образование высшее, – продолжал писать он, – специальность – электрооборудование промышленных предприятий. Так, чего я там еще окончил? Курсы переквалификации, специальность – Database Architect, проектирование и оптимизация баз данных».
Неожиданно в деловые раздумья Ковригина ворвалась другая мысль, неприятная и назойливая. И тотчас в его голове закрутились иные слова: «Черт! Черт! – мельтешило в голове Ковригина. – Надо же, так влипнуть! Шеф турнул с работы и даже не стал разбираться, сделал вид, будто не знает, что меня подставили коллеги. Правильно тесть говорит: зависть вращает Земной шар. И теперь я, как пацан, вынужден искать новую работу. Ну, ничего-ничего, пусть они покрутятся без меня, я ведь тоже не лыком шит – уходя, наворочал такого, что они полгода будут стоять кверху задницами, искать дефект».
Ковригин почувствовал, как в груди закипает ярость от обиды на коллег, на шефа, на закадычных друзей, которые поджали хвосты и не вступились за него в трудную минуту. Он поднялся из кресла и подошел к окну. Уставился застывшим взглядом во двор, который с высоты девятого этажа напоминал ему настольную игру с песочницами, машинками и крохотной спортивной площадкой.
«И вообще, – подумал Ковригин, распаляя душевную ярость, – в последнее время неудачи преследуют меня, как стая кобелей потекшую суку. С женой напряженка. Может, она догадывается, что у меня шуры-муры с её подружкой? Дочь, будто взбесилась. Какое, к черту, нравственное воспитание? Какая учеба? Она, как дикая кошка, выпустила когти, шипит, к ней невозможно подступиться. А тесть? Ну, не сволочь ли? Хамит и подначивает, выставляет меня на людях конченым идиотом. Двинул его слегка, так он тут же побежал в поликлинику снимать побои. Козел!»
Взгляд Ковригина ожил, стронулся с места и заскользил по двору. И тут же наткнулся на собственную машину Kia Sorento, что стояла на приколе перед самым подъездом, две недели назад полетело сцепление. Ковригин тогда не поскупился, выложил хорошие деньги и через дружка, по блату, приобрел настоящий корейский комплект. Но тот не подошел, у Ковригина машина была старая, а комплект сцепления годился только для новой модификации. Хотел вернуть покупку, но фигушки, деньги друг не отдал, а нужного комплекта для обмена у него не было. Предложил ехать к черту на кулички, договариваться с какой-то халтурной мастерской, чтобы там обменяли.
– Кстати, а где адрес? – всполошился Ковригин.
Он взял телефон и принялся листать «заметки».
– О, нашел! – обрадовался Ковригин. – Надо ехать, пока не поздно. Резюме подождет, работа не волк…

2
Городские кварталы остались далеко позади. Автобус ещё немного повилял по узкой дороге и, наконец, привез единственного пассажира, Ковригина, на конечную остановку – на маленькую пустую площадь с наметенными на асфальт шарами перекати-поле. Спустя минуту автобус развернулся и уехал. Ковригин осмотрелся. Никакой халтурной мастерской здесь не было и в помине. Здесь вообще не были строений. Прямо за площадью поднимались невысокие холмы, укрытые дубравами и осинником, а в распадках то тут, то там открывались зеленые поляны в окружении кустов терновника и ежевики. Слева тянулась неглубокая балка, по дну которой текла река. Несмотря не время, а был уже полдень, над руслом реки висел густой туман.
Ковригин потоптался на месте, глянул на часы и с сожалением подумал, что зря он не поинтересовался, когда будет следующий автобус. Здесь делать нечего.
Присмотревшись, Ковригин увидел маленькую лодку у самого берега и человека в ней. Спустился по узенькой тропе к воде.
Человек оказался неказистым стариком в теплой не по времени тужурке, застегнутой под самый подбородок на все пуговицы. Из лодки, согнувшись, торчала бамбуковая удочка, а старик сидел неподвижно, как изваяние, и неотрывно смотрел на поплавок, застывший на стоячей воде.
– Привет, дедуль, – поздоровался Ковригин. – Ну, что, клюёт рыбка?
– Не-а, – ответил старик простуженным голосом.
– А зачем сидишь тут? Чего ловишь-то?
– Та я не ловлю. Я так, балуюсь от нечего делать. Пассажира жду, на другой берег перевезти.
– Какого пассажира? – поинтересовался Ковригин.
– Та любого. Какой пожелает.
– И что? Много желающих?
– Пока никого, – признался старик.
– Всё ясно. В этой глуши на перевозках сильно не разбогатеешь, верно?
– То-то и оно.
– А что там, на том берегу? – спросил Ковригин, прищуриваясь, будто взглядом желая пронзить висящее марево. – Отсюда не разобрать, всё в тумане.
– Да то же самое, что и тут.
– Город?
– Ага, город. В точности такой.
– Слушай, старик, а там магазин имеется, ну, который запчасти продает на корейские машины?
– Наверно, имеется. Я же говорю, всё, как тут.
Ковригин помолчал с минуту, гладя на застывший поплавок, потом спросил:
– Слушай, дед, а ты можешь перевезти меня на тот берег. Я только в магазин и тут же вернусь.
– А чего ж, перевезу.
– Сколько возьмешь?
– Та сколько дашь.
– Триста рублей – пойдет?
– Пойдет. Залезай в лодку.
– А за сто перевезешь? – решил поторговаться Ковригин.
– И за сто перевезу.
– Дед, ну ты даешь! Из тебя предприниматель, как из меня балерина. Хочешь, дам совет?
– Ну?
– Со следующего пассажира бери триста рублей, – назидательно посоветовал Ковригин, – иначе прогоришь к чертовой матери. Ты меня понял?
– Ага, понял.
Старик взялся за весла и лодка, качнувшись, вошла в туман. И тотчас холодная сырость облепила Ковригина, стала медленно заползать под рубашку, выстуживая грудь и спину. Белая пелена закрывала и воду, и лодку, и казалось, что лодочник на корме плывет в невесомом пространстве. Было тихо. Лишь поскрипывали уключины, и через равные интервалы вода коротко вскипала под веслами.
– Тебя как зовут, старина? – спросил Ковригин.
– Иван.
– А по батюшке?
– Харонович.
– Как?! – невольно выкрикнул Ковригин.
– Иван Харонович.
– Ничего себе! Ты что – сын того самого перевозчика, который через реку забвения возит? Слушай, а эта речка случайно не Стикс называется?
– Какой там Стикс, – махнул рукою старик. – Без названия она. Потому что временная.
– Как это – временная?
– Да так. Сегодня она есть, а завтра нет.
– Перекроют что ли плотиной? – предположил Ковригин.
Старик не ответил, только пожал плечами.
– А здесь что будет?
– Как и раньше. Садовый кооператив «Березка-2».
– Ну, ты шутник, Иван Харонович, – примирительно сказал Ковригин. – Ладно. Скажи лучше, когда этот туман рассеется? Плывем, как в молоке, ничего не разобрать.
– Вот-вот должен кончиться, – сказал лодочник, оборачиваясь. – О! Гляди, тот берег видать.
Ковригин привстал с намокшей доски, стараясь получше рассмотреть берег, к которому приближалась лодка.
– Погоди, погоди старик, – с недоумением произнес он. – Ты что – меня обратно привез?
– Не. Это другой берег. Точно.
– Какой, к черту, другой? Думаешь, я слепой? Та же самая площадь, будка на автобусной остановки … А вон и мои следы на песке…
– Ты иди и скоро сам убедишься – это другой берег.
– Напрасно я дал тебе сто рублей, – сказал Ковригин, выбираясь из лодки. – Ладно, покатал и на том спасибо. Прощай, дед.
– До свиданья, – пробормотал лодочник осипшим голосом.

3
Ковригину повезло, автобус уже стоял на конечной остановке и, похоже, дожидался его. Других пассажиров не было. Ковригин опустился на сиденье и только теперь почувствовал, что автобус другой, не та дребезжащая колымага, что привозила его сюда. Кресло было удобное, мягкое, окна чистые, будто без стекол, и пахло в нем не бензином, а полевыми цветами. Легкое дуновение потолочного кондиционера освежало лицо Ковригина.
«Странно, – подумал он. – Ничтожный маршрут, а подают автобусы экстра класса». Ковригин присмотрелся к водителю и узнал его – тот же, что на колымаге, только в строгой изысканной форме и подстрижен, как депутат Государственной Думы. Пока они ехали по загородной дороге, автобус не трясся, не подпрыгивал, а мягко вписывался в повороты. На черном асфальте ярко проступали линии дорожной разметки.
«Когда успели?» – с изумлением подумал Ковригин.
И весь город, который Ковригин исходил вдоль и поперек, сейчас казался ему совершенно другим, почти неузнаваемым. Как будто грязного бродягу искупали, побрили и обрядили в королевские одежды. Люди, еще недавно мрачные, заполошные, торопящиеся по неотложным делам, теперь улыбались и не спешили, словно у каждого впереди была вечность.
Едва Ковригин поднялся на свой девятый этаж, как раздался звонок. Шеф извиняющимся голосом сообщил, что с увольнением произошла ошибка, секретарша что-то напутала. В общем, завтра Ковригин должен быть на рабочем месте, потому что у коллег возникли проблемы с новой разработкой. Если Ковригин разберется, шеф повысит ему оклад на десять процентов.
На этом сюрпризы не закончились. Теперь они возникали всюду и постоянно.
Жена мило улыбалась и с радостью кормила мужа, подсовывая ему лучшие кусочки. Нежно обнимала и искренне нашептывала слова любви, которые Ковригин успел позабыть и теперь воспринимал их с удивлением и радостью. Он чувствовал себя так, будто к нему вернулась молодость, свежая и необтесанная, полная запредельных надежд.
Дочь с отличием окончила седьмой класс, и они с женой повели ее в театр, на взрослый спектакль. Дочь рыдала, сопереживая действию, происходящему на сцене. В антракте они спустились в буфет, купили горячего шоколада и мороженого, а сами выпили вина из хрустальных бокалов.
Тесть будто переродился. Теперь он не подначивал Ковригина, а напротив, был доброжелательным и щедрым на добрые советы.
– Сынок, – сказал тесть, – не терзай себя понапрасну. Забудь старые обиды и свои неблаговидные поступки. То, что невозможно исправить, не должно отравлять твою сегодняшнюю жизнь.
– А как же совесть? – спросил Ковригин. – Она-то болит.
– Сынок, больная совесть – это прямая дорога в психушку. Постарайся быть бессовестным в разумных пределах и в меру беспамятным. А лучше живи безгрешно, как все мы здесь.
В четверг неожиданно заявился друг.
– Не могу дозвониться, – сказал друг. – Обнаружил, что тебе случайно подсунули не тот комплект сцепления. Вот, привез новый, нормальный. Лежит у меня в багажнике, пойдем, поможешь выгрузить.
А в пятницу Ковригин встретил подругу жены. Сходу обнял ее и прижал крепко, наслаждаясь упругостью женского тела.
– Тихо, тихо! – сказала подруга жены, выскальзывая из его объятий. – Ты с ума сошел? Лезешь обниматься. Зачем? Я только хотела с тобой посоветоваться.
– Ну?
– У меня появился мужчина, моложе на пять лет. Как ты считаешь, могу ли я рассчитывать на серьезные отношения с ним?
– А я? – обиделся Ковригин. – Как же я? У нас ведь такие шуры-муры – закачаешься.
– Тихо, тихо, – сказала подруга жены. – У нас дружба, а я говорю о любви, понимаешь?
– Ладно, дружба так дружба, – нехотя согласился Ковригин, а про себя подумал: «Ну, и черт с тобой. У меня жена – роскошная женщина, я в последнее время прямо таки балдею от нее».

4
Прошел месяц, потом другой. Ковригин привык ко всему, что теперь окружало его. Острое ощущения счастья, от которого в первые дни он пребывал на десятом небе, постепенно улеглось, успокоилось, сделалось будничным его состоянием. Великолепный вкус теперешней жизни, наполненной разнообразием оттенков и полутонов, начал казаться Ковригину пресноватым, словно в нем чего-то недоставало. То ли чуточку соли, то ли зернышка перца. И с каждым днем этот крохотный недостаток ощущался всё сильней и сильней.
Ковригин догадывался, чего ему не хватает, но боялся признаться в этом даже себе. А хотелось ему хорошенько выпить в пятницу после работы со своими корешами, а потом нетвердой походкой отправиться домой, но вместо дома оказаться у подруги жены, лежать в ботинках на хрустящих простынях и задыхаться от ее жарких поцелуев.
Но здесь, на этом берегу, исполнить подобные желания было невозможно. Ковригин это знал. Однажды он не выдержал, и ноги сами понесли его на берег реки.
– Я тебя заждался, – сказал старик-перевозчик. – Плати триста рублей.

5
Перебравшись на прежний берег, Ковригин отправился по знакомому адресу, к подруге жены. Он был трезв и, может, поэтому шел неуверенно. Сомнения, словно вожжи, удерживали его от греха, который предстояло совершить. Сейчас чувства Ковригина не обретали словесных формулировок, но всё его тело как будто разрывали две противоположные силы – одна тащила вперед, другая одергивала, пытаясь остановить. Кое-как он добрел до знакомого дома и позвонил в знакомую дверь.
– Где тебя носит, дружок? – с нетерпением воскликнула подруга жены.
Она схватила его за ворот рубашки, затащила в квартиру и бросила на хрустящие простыни. Ковригин лежал на кровати в ботинках и задыхался от горячих поцелуев.
Когда всё закончилось, Ковригин отправился на кухню и выпил из-под крана теплой воды с привкусом хлорки. «Проклятый водоканал, – подумал он, – не могут сделать чистую воду, как на том берегу». В груди что-то давило, было гадко и хотелось поскорее оказаться на улице. Перед уходом он заглянул в спальню. Подруга жены лежала на кровати, разметав руки и сипло похрапывая. Она показалась Ковригину неопрятной, со спутанными волосами и вздувшимся животом.
Домой он шел медленно и тяжело. Мешало ощущение вины, которое подобно пудовой гире, прикованной к ноге, тащилось следом за ним.

Началась прежняя жизнь. Вернулись проблемы.
Машина КИА Сорренто стояла без ремонта перед самым подъездом, напоминая Ковригину о корысти близкого друга, пожелавшего сбагрить залежалый товар. Ковригина не уволили, но понизили в должности и урезали оклад. Тесть будто с цепи сорвался, хамил, унижал, направо и налево трубил о недостатках зятя. Дочь окончательно отбилась от рук. А жена, прознав о похождениях Ковригина, надолго замолчала и стала общаться с ним, как с чужим человеком.
Возле него принялись околачиваться подозрительные личности, зачастили пьяные посиделки в случайных местах, с тоскливым нытьем и жалобами на судьбу. От этих загулов в душе Ковригина разливались тоска и мерзость.

6
Однажды Ковригин проснулся с ощущением, что больше не в силах терпеть подобную жизнь. Нужно было либо умереть, либо всё поменять. Он почистил зубы и вышел на улицу. Но вместо того, чтоб отправиться на работу, сел в автобус, в старую дребезжащую колымагу, и поехал к реке.
«Всё, решено, – с тревожной радостью думал Ковригин, – я отправлюсь на другой берег и останусь там навсегда».
Он вышел на конечной остановке, на этой маленькой площади с наметенными на асфальт шарами перекати-поле и сделал глубокий вдох. Чистый воздух наполнил Ковригина ароматом лесных трав и надеждой на скорое счастье. Он высоко вскинул голову и замер в изумлении.
На холмах, укрытых прежде дубравами и осинником, стояли дачные домики с небольшими приусадебными садами-огородами. Покосившиеся ограды буйно зарастали колючими кустами терновника и ежевики. В начале грунтовой дороги, ведущей в сторону дачек, стоял указатель «Садовый кооператив Березка-2».
Ковригин повернулся налево, где текла река, но теперь вместо реки на дне неглубокой балки были положены рельсы железной дороги.
Пройдя с десяток шагов, Ковригин приблизился к указателю и потрогал его руками, дабы уверится, что перед не мираж и не сон. Убедившись, что всё настоящее, он без сил опустился на землю. Сидел, уронив голову, и прислушивался, как в животе у него лопнул пузырь с серной кислотой, и мутное облако шипело и расползалось внутри, сжигая по пути всю живую плоть.

Когда солнце потянулось к закату, позвонила жена.
– Славик! – кричала она. – Ты почему не отвечаешь? Я звоню целый день. У меня сердце не на месте, чувствую, с тобой беда. Ты где?
– Здесь я, – промямлил Ковригин.
– Не вздумай уходить, Я сейчас за тобой приеду.
Все последующие события Ковригин воспринял, как некий сумбур, как ком, летящий по склону. Жена привезла его домой, и ночь напролет они проговорили. Они произносили слова, которые сказанные вслух обретали силу кинжала или сильного яда, потому что слова эти были правдой. Они открывали друг другу свои грехи и каялись. И оттого, что каялись, их слова перестали быть кинжалом и ядом, но обретали силу горького лекарства – были неприятны, противны, заставляли страдать, но они же очищали и лечили.
На следующее утро жена отправилась на работу, а Ковригин отпросился у шефа, сидел дома, приходил в себя.
«Нет, всё! Больше никаких измен! – думал Ковригин, расхаживая по комнате. – Хватит с меня этих пьяных загулов, свиданий с подругой жены. Я даже не понимаю, красивая она или страшная. Когда душа залита портвейном, а глаза смотрят в разные стороны, она выглядит симпатичной. В такие моменты беспокоит одно – лишь бы не кочевряжилась, открыла дверь и впустила тебя горячего, с выпученными глазами. А когда переступишь порог, всё, уже никаких тормозов, никаких сомнений. Ум твой отключен к свиньям собачим, а телом управляет звериная похоть… Но я ведь не знал до сегодняшнего дня, что по-настоящему люблю одну единственную женщину, свою жену. Её смелость и признание в собственных грехах, как будто пробило стену между нами, мы, наконец, перестали врать друг другу, открылись с такой искренностью, какую я в себе не подозревал. Сам бы я ни за что не решился, не смог бы, жалкий я трусишка. А её смелое признание и моя ответная открытость так сблизили нас, что я теперь ясно вижу – нет у меня человека роднее её. И теперь, когда я брошу пить, перестану шляться к подруге жены, изменится вся моя жизнь. Станет ясной, понятной и, главное, нужной мне самому. Цели, которые я собираюсь достигнуть, обретут четкие линии. Я увижу правильный путь к этим целям и начну продвигаться в нужную сторону».
Так рассуждал Ковригин, вымеряя комнату шагами и с нетерпением выглядывая в окно в ожидании жены. Ему казалось, что эти мысли, которые сейчас прокручивались в его голове, диктовал ему некий ближний ум, тот, что находился рядом, где-то в районе затылка. Зато другой ум, дальний, ехидно подсмеивался и говорил: да ладно тебе, брось чепуху молоть. И тот дальний ум был за пределами его тела. Ковригин оглянулся, желая определить, откуда доносится этот насмешливый неприятный голос, но ничего обнаружить не смог. Возможно, дальний ум прятался под крышкой ноутбука или затаился между глянцевыми обложками на книжном стеллаже. Противный голосок дальнего ума вмешивался в светлые мысли Ковригина и слегка пачкал их, как легкий ветерок, пачкает выстиранное белье на веревке, наметая на него уличную пыль.

7
В воскресное утро они с женой отправились на городской рынок. Накупили картошки, моркови, лука, в мясном отделе выбрали свежую грудинку, в молочном – взяли домашней сметаны и круглый комок сливочного масла, взбитого накануне. Чтобы не таскать тяжелые сумки следом за женой, Ковригин пристроился с банкой пива возле газетного киоска, а жена отправилась за зеленью.
Расправившись с пивом, Ковригин, от нечего делать, стал прогуливаться вдоль торгового ряда, недалеко от сумок. И увидел старика, торгующего свежей ставридкой. И тотчас сердце Ковригина сильно застучало. Он приблизился к старику и наклонил голову.
– Иван Харонович? – спросил Ковригин с радостным чувством узнавания. – Здорово, старина! Ты куда подевался? И ты, и твоя река?
– Извините, я вас не знаю, – произнес старик, с опаской придвигая к себе миску с рыбой.
– Как же так? – расстроился Ковригин. – Неужели забыл? Ты перевозил меня на другой берег. Туда, потом обратно. Ну, вспомни, Иван Харонович?
– Я не Иван Харонович.
Ковригин оперся ладонями о прилавок и, потянувшись всем телом, приблизил нос к самому лицу старика. От его головы пахло речным илом, что вконец убедило Ковригина – он не ошибается, это тот самый лодочник, перевозчик.
– Брось придуриваться, – негромко сказал Ковригин. – И не бойся, я никому ни слова. Ну, вспомни – лодка, туман, другой берег…
Старик съежился и, не мигая, с испугом уставился на Ковригина черными провалившимися глазами. Но вдруг, неожиданно для Ковригина, он улыбнулся и произнес умильным голоском, растягивая слова:
– А-а, другой берег, – при этом лодочник поднял руку и принялся хлопать себя ладонью по лбу.
– Вспомнил? – обрадовался Ковригин. Ему показалось, что старик проснулся, наконец, от вековой спячки.
– Ну, да. Был я там, – сказал лодочник. – Давно, правда. По молодости лет, – он вздохнул и закатил глаза, предаваясь сладким воспоминаниям.
– Хороныч! Хо-ро-ныч! – весло повторял Ковригин, вцепившись руками в узкие плечи старика и легонько потряхивая его. – Ты вот объясни, почему я тогда сбежал от своего счастья?... Дурак, наверное. Ну, ладно, я плохой, отвратительный, – продолжал говорить Ковригин. – Я лицемер, изменщик. Я трус, чтоб ты знал. Но они, все эти люди, – Ковригин вскинул подбородок и обвёл взглядом базарные ряды, – они-то другие. Да, среди них встречаются типчики вроде меня, а то и похуже, но много таких, которые лучше меня, и наверняка есть идеальные граждане, почти святые. Почему бы им не отправиться на тот берег и не жить там припеваючи, как в раю?
– Так это…, – сказал перевозчик, – они пробуют. Все пробуют.
– И что?
– Никто не задерживается. Все возвращаются назад.
– Но почему, почему? Место ведь хорошее.
– Хорошее. Ой, хорошее, – согласно закивал старик.
– Да что там – хорошее, – распаляясь, воскликнул Ковригин, – просто замечательное место.
– Да, да, – продолжал кивать головой лодочник. – Только не для людей, – неожиданно заключил он.
– Как не для людей? А для кого? – удивился Ковригин, с недоумением разводя руки в стороны.
– Не знаю, – смущенно произнес старик. – Может для ангелов каких…
– Но подожди…, – открыл, было, рот Ковригин, собираясь возразить, однако лодочник перебил его.
– Нет, мы там не сможем жить. Даже, если тот берег нам поднесут на блюдечке, всё равно не сможем,
Иван Харонович медленно поднялся со своего шаткого стульчика и встал в полный рост.
Ковригин хорошо помнил, каков он был, этот старик – маленький согбенный человечек с узкими плечами и с тонкими, будто высохшими руками. Но сейчас перевозчик показался Ковригину неожиданно большим, таким, как бронзовый памятник Ильичу, который до сих пор стоял на дворе троллейбусного депо.
– Ёоо! – непроизвольно воскликнул Ковригин, отступая на шаг и вскидывая голову, чтобы лучше видеть перевозчика.
А Иван Харонович громко вздохнул, так что дрогнули кроны акаций и взлетели воробьи в синее небо, и произнес:
– Каждый, обязан жить там, где назначено природой. Рыбы – в воде, львы – в пампасах. А человек…, – Иван Харонович на мгновение умолк и широким жестом обвел рынок, лежащий перед ним, и площадь за рынком, и проспект имени Льва Толстого с троллейбусами, застрявшими в пробке, и заполошных людей, спешащим по своим делам: – Человек, – продолжил он, – должен жить здесь, на этой свалке пороков и губительных страстей. Грешить и каяться, и спасаться мечтою о счастливом городе на другом берегу реки.
– Славик! – вдруг услышал Ковригин голос жены.
Он обернулся. Жена стояла рядом с сумками, полными свежей зелени, и счастливо улыбалась ему.
– Я всё купила. Пойдем домой.
– Одну секунду, я только попрощаюсь со старым знакомым.
Ковригин повернул голову обратно и протянул руку для прощания, но перевозчика на месте не было. Его и след простыл.

© Виктор Лановенко, 2022
Дата публикации: 13.06.2022 16:45:27
Просмотров: 1617

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Юрий Иванов [2022-06-13 17:08:30]

Йехх...старик, старик!

Ответить