Портрет художника в юности

Олег Павловский

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 23601 знаков с пробелами
Раздел: "У памяти нет провожатых"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

.

ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА В ЮНОСТИ
___________________________________________________________________________

Совесть – это единственное, что, связывает человека с Богом, даже если сам человек в Бога не верит. И за шоколадку совести не купишь. А сколько их было, этих шоколадок, или чего еще там? Это только один пример, но и его достаточно, дальше можно не продолжать. Но меня воспитывали – в совести. Жаль не всегда.

Я, как и многие, поверил в «перестроечное будущее», и верил лет десять. Иные и по сей день не опомнились, и пребывают в состоянии блаженного идиотизма. Дети подросли, но они другой жизни и не знали.

Дети... Бабушка с дедушкой меня очень любили и даже посылали в лавку за хлебом, ну, шагов за сто от дома. Мне было пять лет, и я очень гордился оказанным доверием. А с соседом дядей Сашей мы пилили дрова, то есть пилил-то он, а я держался за ручку с другой стороны пилы. А в восемь лет ходил за водой на колонку с небольшим ведром. Да много чего было: и картошку чистил, и яичницу жарил, но главное – сам! Можно без конца описывать свое детство – важно, что время было другое. Это было время вернувшихся с войны мужчин и дождавшихся их женщин. Дети не были инфантильны и всем им хотелось совершать хорошие поступки. Или почти всем. Взрослые не были злы и безсердечны, а справедливым считалось то, что считали справедливым все люди – весь народ, а не отдельная двуногая особь, исходя из собственных шкурных соображений. И дети это понимали.

Когда мне было одиннадцать, летом 1962-го под Ленинградом, у нас, мальчишек, прямо над головами целых две недели низко летали бомбардировщики ТУ-16 с подвешенными под серебристыми крыльями красными самолетами-снарядами. С утра до вечера. И все ждали войны. Матери со слезами, мальчишки с затаенным восторгом. Это был Караибский кризис 1962 года. Но мальчишки мечтали стать солдатами, а не подонками, и никто из нас не боялся войны. И наше поколение уже наполовину вымерло. В старости человек не впадает в детство – он к нему как к себе возвращается, если уж больше некуда придти, или если становиться тошно.

Не обязательно быть писателем или художником, чтобы тебя не любили – для этого необходимо быть еще и хорошим писателем. Но это необходимо и для того, чтобы тебя любили. А посредственность никого не интересует.

Воспитание... Мне тринадцать лет. Мы с отцом в Алуште, в Крыму. Он привел меня в санаторный ресторан, заказал для меня обед и ушел на пляж. Потом я тоже пришел к нему на пляж. И в этом не было ничего удивительного, хотя люди мы были, в общем, небогатые. И это тоже было воспитанием. Отец учил меня плавать и охотиться с подводным ружьем. Я боялся глубины, а он за меня не боялся – он ругал меня за мою трусость.

Но однажды отец чуть с ума не сошел, когда узнал, что я без него, с посторонним дядей плавал к заградительному бую. Отец умел плавать и хотел, чтобы я тоже умел. А дяде он что-то сказал, и с тех пор я этого дядю больше не видел. Отец меня воспитывал, но только не приспособленцем и паразитом. Тогда он, конечно, не думал, что его сын будет сходить с ума от усталости, лицезрея глупость и подлость, и, будет не в силах что-либо изменить. Отец не читал книги Еклизиаст, и не мог ничего знать про средний, царский путь.

Сейчас зарождается новая формация новых русских людей. Им около тридцати. Они плохо помнят советские времена, хотя кое-что и не забыли. Это молодые, зрелые, грамотные ребята. И их не устраивает такое положение вещей, когда приходится либо горбатиться на стройке, либо прислуживать лакеям других лакеев. Это их дети сломают хребет либералам или погибнут вместе с отцами, но середины – не будет! Или мы все превратимся в полоумных рабов.

В древности Китай раздирали усобицы, повсюду царила смута. Но к власти пришел новый правитель – он-то и подавил смуту. После этого он приказал закопать живьем в землю 460 философов конфуцианского толка , так как считал, что именно они, гуманитарии, являются причиной всех раздоров и бедствий в стране. И народ, наконец, вздохнул... Императора звали Цин Ши Хуанди.

Подобное возможно в любой стране, если правителя поддерживает народ и в первую очередь лучшая его часть.

Я не верю, что русский народ – народ спившийся и безпомощный. Русский народ, (русские, белорусы, малороссы), пока только выживает и ждет своего часа. Придет время поделиться краденым, да вот только дележки не произойдет – будет то, чему и следует быть после череды эпидемий, смертей и межнациональных разборок на фоне нищеты миллионов, и обжорства кучки недочеловеков. Перестройка-то, похоже, слегка затянулась...

В любые времена, в любом уважающем себя государстве его элита всегда готовилась для войны. Политики – это так, пыль в глаза пускать, если это не такие политики, как генералиссимус Александр Суворов, или Иосиф Сталин. Ведь война – это не просто продолжение политики, и к войне необходимо готовиться заранее.

Да, все мы выживаем, кто да как. Но чтобы выжить нужно в первую очередь осознать себя русским, а значит, и любить по-русски – Бога, Родину, Людей. Народ мы конечно никудышный, но лучшего не будет. И не будет на Земле народа умнее, добрее и терпеливее. Разум у всех людей примерно одинаковый, даже у папуасов он мало отличатся от европейского. Просто разные люди по разному используют свой интеллект – один чтобы жевать, другой чтобы еще и глотать, и прибыль получать, третий – чтобы весь мир объять и себя отдать этому миру.

Советскому человеку трудно приспосабливаться к демократическим понятиям динозавров. Вообще в мире живых существ лучше всех адаптируются микроорганизмы. Мамонты вымирают – бактерии остаются. Да, хорошие были журналы «Наука и жизнь»! Вот только микробам такие журналы ни к чему, картинок маловато! Ну, а если серьезно, то реформы сделали пол России нищими людьми. И как эти нищие еще чего-то там покупают? А так же, как и «богатые» американцы – в долг. Европа – не дура, и этим не злоупотребляет, Азия тем более. И только русским доселе не взять в толк, в какое болото их приглашают «оттянуться». Кто это – «новый русский»? Да ведь это же бомж на помойке! Приспособляемость что надо, не приспособишься – не выживешь. А уринсоны всякие разные марковичи – это не новые, а как раз старые крокодилы. Если ты владелец дорогой иномарки, то ты не новый, а старый всеядный жлоб. Честным трудом столько не заработаешь.

Почему трущобы моментально заселяют крысы, ведь в здоровом климате жить как будто приятнее? Потому, что это их родная стихия. А в здоровом обществе их моментально уничтожат. Только и всего.

В нашем нынешнем обиходе нет-нет, да мелькнет слово «честь». Особенно любят им щеголять князья Михалковы, графья Боярские... Слово это имеет различные толкования: достоинство, почтение, богатство. Но есть и иное толкование в послании к римлянам Апостола Павла. Честь – всегда держать себя в отношении других их последнейшей и смиреннейшей части. Апостол говорит о совести...
Еще честные люди не боятся смерти, они боятся не успеть что-либо сделать, или вообще быть в тягость ближним.

Говорят людям свойственно надеяться на будущее, тосковать о прошлом, а настоящее проклинать... да, что-то в этом роде. Но, если отбросить замшелые формулировки, стал бы я радоваться настоящему, будь я «сыт, пьян и нос в табаке?» В сложившейся ситуации едва ли. Ведь настоящее – это не только твоя многообожаемая задница, хотя и она тоже. Здоровье и достаток имеют только одно неоспоримое качество: они в большей степени способствуют человеческой деятельности, чем нищета и болезни.
Какой деятельности? А вот это уже зависит от тебя самого, – впрочем, двум Богам служить невозможно. Как и средний, «царский» путь по Еклизиасту – не есть творение добра и зла попеременно, но есть творение добра и терпимость ко злу – терпимость, а не смирение перед злом. Вероятно это так...
Вопрос «доколе терпеть?» – чисто риторический. Спросили бы лучше, где силы взять...
Трудно борясь со злом еще и добро творить, сил не хватает? Опять мимо, потому как борьба со злом – есть дело доброе.

Творчество – иная статья. Художника почти всегда ценят или после смерти, или за большие деньги, или если он редкостный прохвост. («Почти всегда» – это потому, что он, художник, бывает зачем-то еще и нужен).

Мы живем в мире «купи-продай, а надо так и предай», хотя и не всегда так было, и, в конечном счете, этого не будет. Однако можно тебя и предать и продать, если не сможешь защититься, вот и защищаешься, как это не противно. Вот только душу твою купить не смогут, раз уж до сих пор не смогли купить.

Кто такие ближние? Все люди. «Враги человеку – ближние его». Это библейское изречение следует понимать, вероятно, так. Человек изначально грешен, и если один восстанет против греха, то иные ополчаются против него. Но, «любите врагов своих»...

Я бы не стал разделять любовь на божественную и земную – это две части одного целого. В отсутствии любви человек погибает, и не кому еще не было безразлично – любят его, или нет.

Как прожить мне в этом мире,
где дважды два – всегда четыре?

Что сказать, чтоб стало пять?
Моб твою в железо мать!

. . . . . . .

Пойми, наконец, человече, что... Да нет, ты все давно уже понял.

Ты понял, что был и навсегда останешься русским и советским человеком. Советским? А как же троцкизм, голод, уничтожение не только христиан, но и вообще русских?

Я родился в пятидесятом, при Сталине и детство мое прошло можно сказать в сталинскую эпоху – эпоху правления Великого Человека. И я впитал в себя все от этой эпохи, эпохи не только военно-политических и небывалых в истории экономических, но и духовно-нравственных побед всего общества, всего народа. Ведь девяносто пять процентов знаний об окружающем его мире, своей малой вселенной, человек приобретает в первые семь лет своей жизни. Видимо и во мне сложилась картина мира справедливого и прекрасного, которую я пронес через всю свою жизнь. Что ни говори – это был мир честных людей, и продолжалось это более четверти века. Неправда, что, повзрослев, я приобрел новое видение мира – видение осталось прежним, это мир начал меняться. Изменения начались с середины 70-х, то есть ощутимые изменения, – коррупция и авторитаризм окончательно укрепились во власти. Эта система должна была рухнуть – она и рухнула через десять-пятнадцать лет.

Трудно сказать, когда я начал бороться за справедливость, наверно еще в юности. С тех пор эта борьба и не прекращается. А православное самосознание – это закономерный итог борьбы за справедливость.

Партия – ум, честь и совесть... Неплохо сказано, только честь и совесть – одно и тоже, если конечно под честью не понимать некое неоспоримое достоинство. Но Ленину и его последователям видимо некогда было заниматься этимологией. Совесть у меня, вероятно и даже, наверное, имелась, ума еще не хватало, и я боролся с советским бюрократизмом, преимущественно ориентируясь на свои ощущения.

Ощущение, интуиция – изумительные свойства, данные человеку природой (Богом). Они выводят его на «промежуточные» контуры сознания, которые в земной жизни являются по сути высшими. Об этом достаточно и подробно написано.

Изменения, надо думать, начались в семидесятом. Олицетворялись они с одной стороны появлением «Жигулей» и «Волги ГАЗ-24», с другой удорожанием деликатесов и суррогатным алкоголем в магазинах. (Тут нет ничего смешного – алкогольная продукция приносила в бюджет около 50-ти миллиардов рублей, сиречь долларов. Экспорт сырья приносил меньше). Экономика сама по себе ничего сказать не может, скорее последствия неразумной экономики пагубны для государства. Экспорт, импорт – чушь какая-то! Да нет, не совсем. Ведь, в конечном счете, народ во главе с интеллигентными недоумками продался Западу, по сути, за американские штаны... Вот тебе бабушка и лирическое отступление.

Экономика это одна из двух составляющих мировой культуры, так сказать база ее материальных ценностей. Рушится экономика – разваливается государство. Теряет человек работу – гибнет семья. Великая Депрессия 1929 года в Америке сопровождалась волной самоубийств.

И в нынешней Россиянии не без этого очаровательного свойства современной цивилизации – так сказать, все как у людей. 40 000 молодых офицеров (только по официальным данным), сорок тысяч трупов – триумфальный венок для победителей. Все молодые, психически здоровые, военнообязанные... и бедные. Не ужели ни одного православного? Спаси и сохрани... эх! поздно.

Я должен быть безмерно благодарен своему народу, его Вождю и тем людям, которые воспитали меня таким, какой я есть. Мне есть, что сказать Господу. Вот если бы не грехи...

Просто поразительно, как быстро люди разучились читать. Не сканировать текст, а внимать ему. Время литературы как будто прошло... А может, быть просто остановилось? Нет художественной литературы – зато полно бульварной стряпни. Да и книг хороших писателей прошлого я за последние годы на полках не видел. Не в том дело, что не издают – издатель за деньги издаст что угодно. Издается ведь «Русская симфония» митрополита Иоанна Петербуржского, да еще как! Издаются Победоносцев, Нилус, Ильин... Раньше такого и не снилось! Много публицистики, духовной, исторической литературы. Но где роман, повесть, сборник рассказов? Все наскоро изданное осталось где-то в начале 90-х... Нет, бронзы на корешки не жалеют, картинок сколько захочешь. А Калашниковым, Паршевым и Кара-Мурзой, как говорят, «накачаны и все эшелоны власти», и радикальные партии. Вот нового романа нет.

Я написал роман потому, что я его почти не писал, то есть писал его четверть века. Мне было чем заняться, а писать, чтобы писать – я прекратил сразу, как только меня прорвало и пошли стихи, проза... а душу разрывало от счастья – как прекрасна жизнь! и от боли – как же можно так жить?

Теперь я вспоминаю, как все это произошло. Помнится, я за ночь прочитал книжку Марка Твена «Приключения Гекльбери Финна» забытую (не мной) на столе, а мне было без малого тридцать лет и наверно опасно было читать «детские» книжки взрослому дяде. (Вся современная американская литература (ХХ века) вышла из «Гекльбери Финна», так сказали два Нобелевских лауреата по литературе Хемингуэй и Фолкнер). Как и многие я, кажется, понял, чего мне недоставало, а прозу я пытался писать и раньше, но безуспешно.

Конечно, сказал один мой высоколобый знакомый, писать нужно о том, что ты хорошо знаешь...

Стихи тоже доставили мне массу «удовольствий». Неправильно было бы называть поэтов людьми ущербными, это жизнь настоящего поэта всегда также болезненно-непредсказуема, как и замечательна. Человек много раз в жизни чувствует себя счастливым, у идиотов этот процесс несколько затягивается, даже амплитуда здесь может превратиться в прямую. Счастье явление кратковременное. А стихи? Они, как правило, не пишутся за дубовым, похожим на саркофаг столом. Где угодно – в метро, на кухне, на берегу... но только не на саркофаге. «Стихи пишутся кровью, а не чернилами». Однажды поэт-фронтовик Сергей Давыдов сказал: – Откроешь книжку, а там одни чернила! К сожалению, чтобы стать поэтом недостаточно знания литературы. Талант, правда, дорогу найдет, талант – это кратчайший путь к познанию мира. И все же понимание, постоянное ощущение жизни необходимы. Но ведь ощущения могут быть разные. «Хорошим людям – хорошие ощущения!» Я бы подписался под этим лозунгом, если бы хоть чуть-чуть в него поверил. В жизни как раз наоборот, хорошим людям достаются ощущения самые неприятные, а у плохих людей таковых просто не бывает, не считая их бздливости. Не надо думать, что неприятные ощущения суть явление безконечное. Например, даже в самые трудные моменты ты «отрываешься» за мольбертом или клавиатурой. С книгой или с другим человеком. Вот только вино плохой помощник в беде. Вино – спутник горя и одиночества, но и на празднике вино бывает уместно. Вот если бы вся жизнь была праздником... Сумасшедший дом для поэта явление заурядное, а для иных сама жизнь – это дурдом. Блок ты или Булгаков, Высоцкий или кто другой – и жизнь дурдом, и дурдом не лучше. Все суета сказал Еклизиаст, но это не все, что он сказал. Жуткая, по сути, жизнь поэта или художника – это совсем не обязательно. Ломоносов и Державин, Жуковский, Репин, Грибоедов? Нет, определенно сказать что-либо все-таки трудно. Никому и в голову не придет, что профессор живописи Саврасов жил в трактире, что Константина Коровина под занавес ограбил его парижский импресарио, а жизнь А. Грина бывала и страшнее атомной войны. А ведь вот вам – Алые паруса! Но есть еще «Дорога никуда», «Джесси и Моргиана»... Читали? Ну и ладно. Правда, как и почему застрелили Пушкина знают, казалось бы все.

Я постоянно возвращаюсь к Любви как-то и не задумываясь о рифме «любовь – кровь» – литературный штамп так часто употребляемый и, вероятно, не спроста. Любовь и кровь не отделимы друг от друга, как «во многой мудрости – много и печали». (Еклизиаст). Должен ли раб Божий печалится от неудач? Должен, но он не должен отчаиваться, если он мудрый раб.

Если Пушкина убила Любовь, то это тысячу раз верно, как верно и то, что убили его ненавистники – нет, не Александра Сергеевича, а люди ненавидящие Любовь. Что я со своими горестями перед трагедией для целого народа? Ведь Пушкина любили все от господ до крепостных. Народ был безграмотным? Не уметь читать, это еще не быть безграмотным. «Имеющий уши да слышит». У Михаила Анчарова в «Теории невероятности» есть такой эпизод. Уже в наши дни не шибко-то и грамотный старик раз в год приходил в церковь и ставил свечу «невинно убиенному болярину Александру Сергеевичу». Не думаю, чтобы Анчаров это придумал. Что-то было... Что-то было – такой фразой заканчивается «Дорога никуда» А.Грина. Нам видно делать больше нечего, как только выискивать в биографии Пушкина самые скабрезные места и делать далеко идущие выводы, дурацкие само собой.

Не все было плохо. Можешь не писать – не пиши, не можешь не писать – пиши. Слава Богу, хоть это я когда-то понял. Чушь не обязательно должна быть опубликована, она и без того – макулатура. Ты конечно ненормальный, если вскакиваешь среди ночи и потом несколько дней не отрываешься от края стола, можешь и есть, и спать кое-как... Но иначе у тебя ничего не получится! А поэму «Странствие» я писал, может целый год, но точно также – запоями. Как только Бог снизошел ко мне и дал мне силы месяцами жить этой поэмой? Но поэму я все же написал, потом у меня, ее как бы случайно утащили, и я все восстановил по памяти. И это радость, которая всегда со мной.

Часы вдохновения – дар Божий! Кто-то сказал – этот поэт от Бога. Господи! Да все поэты или от Бога, или они не поэты. Еще есть художники «от лукавого», но только это не художники, не писатели и не музыканты никакие, а слуги Сатаны! Их особенно много среди живописцев, графиков и рок–музыкантов в количественном, естественно, отношении.

Долгое время мне казалось, что в своих текстах я выказываю сопротивление злу, а о добре я как-то и не задумывался – скорее о Красоте. Красота спасет мир... Ну, это смотря, какая красота! Красота сама по себе никого никогда не спасала. А красивая баба может стать телезвездой или проституткой – разница невелика! Но! Мы пьянеем не от вина, а от красоты человеческих отношений... Так говорил мой учитель. И долгое время я это понимал и поступал соответственно. А вот что касается зла, то сопротивление злу – безусловно, есть добро. Тут важно не предлагать слону фарфора, эффект будет вполне предсказуемый.

Добрая мать спасается во Христе нерадивым сыном, добрая девушка – жестоким стариком-мужем, это евангельская притча, а не я это зачем-то придумал. Иисус сказал ученикам так: эта добрая девушка выйдет замуж за того злого старика, и тем его спасет. Вот только не следует добрым девушкам бросаться на поиски злющих стариков, это уж Бог даст, как и чем добрым девушкам спасать свою душу.

...Не следует писать того, чего ты не понимаешь. В наше время поэтами становятся поздно – лет в тридцать. В эпоху Пушкина – в двадцать. Сам Пушкин стал поэтом в шестнадцать: гениям всегда не хватает времени. У меня период ученичества продолжался лет семь – число полноты. А развернутыми метафорами в своих стихах, сложными, порой, аллитерациями я обязан всему предшествующему времени – от коллекционирования почтовых марок в юности, до полного курса истории искусств в ЛВХПУ им. В.И. Мухиной.

Учился я и у очень хороших поэтов, но необходимо не только знание, но и ощущение нашего мира. Говорили: у него красивые стихи потому, что он художник. Знали бы умники, какую силу чистейшей мечты вселяют в мальчишку почтовые марки! Ведь чего только, каких только стран, картин на них нет! Ты романтично относился к женщинам? Низкий поклон филателии! Марка – вроде как символ, как девиз на щите рыцаря. Вот рыцарей и готовят в полумраке филателистических лавок. А потом жизнь из этой руды выковывает сталь! Но может получиться и расплывчатый торговец, это уж как получится...

…Отец был очень доволен тем, что я собираю марки. Он сам подолгу рассматривал их вместе со мной. Учителей поражало мое «феноменальное» знание географии и отца это радовало. Я не часто получал пятерки по географии – видимо судьбе было угодно, чтобы я не отвлекался на пустяки и шел к чему-то иному... Так что географ из меня не получился, иначе жизнь у меня была бы гораздо спокойнее…

Что ж! У меня были замечательные учителя. Я обязан им всем на свете – и радостью, и горем. Но без горя и радость покажется пресной лепешкой. Именно мои учителя не только сберегли, но и выпестовали во мне ту удивительную силу мечты, которая не покидает человека даже в старости. Скажете живопись – это не мечта? Грош цена тому художнику, который не умеет мечтать. То, что мы называем воображением на самом деле интуиция, облаченная в форму мечты, а интуиция – это не для слабаков. Слабые вообще не способны мечтать – зато они способны петь дифирамбы и распускать слюни по любому поводу. Отличительная черта слабых – жадность, странно, что об этом почему-то не говорят.

А мечтатели и не бывают сквалыгами – ведь что стоят деньги или удобства в сравнении с разверзнутым пред тобой миром? Шел по земле мечтатель Александр Степанович Грин... Как удалось ему пронести через промерзший революционный Петроград мечту до самого конца не утратившую своей силы? Иногда он заходил в ресторан и, когда к нему подсаживалась проститутка, угощал ее ужином и вином, и разговаривал с ней. Вероятно, проститутки тогда не были столь вульгарны. А когда у него совсем не было денег, он продавал книги.

Многое из того, что я повторяю сейчас, так или иначе уже написано на страницах моего никому не нужного романа. Но роман штука тяжелая, он как боль в груди. Я и сам не могу его читать, если болен, как, болея, не могу читать Фолкнера, а ведь было время, когда я прочитывал «Особняк» почти не отрываясь. Нужно также и силы иметь, чтобы читать, еще и потому, что ты научился читать, что называется, между строк – ведь строки рисуют картину, но не до каждого доходит ее смысл. Нельзя просто сказать: мне хорошо, или я счастлив. Но можно сказать «тогда – я был счастлив» и это будет болью, даже если это сладкая боль.
Память никогда не оставляет человека – ведь память не избирательна, это архив изображений, иногда текстов, реже – понятий, которые мы представляем себе как откровения. Но позабыть ничего нельзя. В нужное время все вспомнишь. Так говорили святители. Есть еще память генетическая. Если бы человек не имел генетической памяти, он не умел бы мечтать. Память – основа, интуиция – инструмент, разум все воплощает в реальность. Интуиция – память поколений. Любопытно, а что по этому поводу сказал бы А. Бергсон?...

...Лежа на сене в телячьем вагоне я читал «Двух капитанов» Каверина.

. . . . . . .

.

© Олег Павловский, 2012
Дата публикации: 06.01.2012 00:15:24
Просмотров: 3043

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.