Свет и тень
Виталий Пажитнов
|
Форма: Повесть
Жанр: Фэнтэзи Объём: 59759 знаков с пробелами Раздел: "Крупная проза" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Сейчас автор представляет здесь последнюю редакцию одной из своих ранних вещей, и просит у читателя извинение за выставленный ранее первый рабочий вариант. С уважением и пожеланием приятного прочтения, автор. (Авторская редакция 2022) 1 Желто-синеватая полоска быстро и бесшумно, мягко и плавно проходящего поезда пересекала небольшую возвышенность, внизу которой простиралась широкая долина, уходящая в даль до линии горизонта и только впереди, в нескольких километрах переходящая в сосновую и лиственную поросль, ровным пологом простиравшуюся на несколько десятков километров, вплоть до следующего небольшого поселения, вдоль которого будет проходить дальше этот желтовато-синий состав, блестящий сейчас окнами и желтовато-золотистым отливом вагонов под яркими лучами заходящего солнца. Миновав шоссейную дорогу, перегороженную предупредительным шлагбаумом, около которого одиноко поблескивал на солнце поздний рейсовый автобус, и через пару километров переехав быстрый речной поток, за которым уже виднелось в небольшом отдалении начало лесной полосы поезд, так и оставшийся на возвышенной насыпи покинул долину, и его колёса уже потихоньку постукивали над большими сосновыми и ореховыми порослями, тянувшимися снизу от него как слева, так и справа. В вечернем коридоре народу было не очень много, только у приоткрытого окна тамбура выкуривал вечернюю сигарету, задумчиво наблюдая заходящее солнце весьма солидный азиатского склада сосед из крайнего купе, в котором его ждали жена и двое детей, и ещё посередине коридора, усевшись на откидной стул перед таким-же откидным столиком довольно молодой человек в спортивном костюме слушал музыку из небольшого приёмника и задумчиво и грустно смотрел в окно. Перед ним стоял стакан с чаем, который проводник начнёт разносить по вагону минут через тридцать, и которого дожидались два наших путешественника, занимавшие вдвоём целое купе. Лишние спутники были им не нужны, и они заранее оплатили два оставшихся места, чтобы в пути их никто не тревожил. Старший из них, коренастый, очень крепкого сложения крепыш лет сорока пяти — сорока восьми, довольно среднего роста, примерно метр семьдесят восемь-метр восемьдесят, одетый в дорогой твидовый костюм положил вагонную подушку в изголовье, и облокотившись на неё медленно и задумчиво перелистывал только что вышедший сборник поэзии серебряного века, в котором была представлена хорошая подборка Мандельштама, Блока и Бальмонта. Рядом, на столе, недалеко от его локтя также покоились два свежих издания Германа Гессе и две ранние книги Набокова. Напротив него сидел довольно высокого роста мужчина лет на семь моложе профессора, одетый в такой-же твидовый костюм, но гораздо более уличного и прогулочного фасона, и над его остро отточенным носом свисала часть благородной ухоженной шевелюры, которая так-же как и взгляд несколько близоруких глаз сейчас нависала над толстым глянцевым историческим журналом. Ещё несколько таких-же и подобных небольшой рассеянной стопкой лежали рядом на вагонном столике. И кстати, мы можем заметить то, что всей своей немного костлявой худобой и рассеянностью он чем-то напоминал преподавателя кафедры одного из университетов.(И тут-же, отдав дань справедливости воздать должное, и отметить, что около одиннадцати лет он был деканом кафедры одного из столичных университетов, специализируясь по области Романских, и нескольких соседних языков латинской группы.) Итак, два соседа, весьма удобно устроившихся у окна купе со своим дорожным чтением практически не обменялись за эти полчаса ни одной фразой. Но вот профессор перестал что-то тихо насвистывать на мотив давно забытой, и теперь почти никем не вспоминаемой джазовой мелодии, оторвал взгляд от несколько раз перечитанного стихотворения Мандельштама и аккуратно положив сборник рядом с книгами Гессе и Набокова вопросительно взглянул на дверь. И действительно, где-то минуты через полторы к ним вежливо постучали, и услышав утвердительное "да, да" дверь растворилась, и проводник осторожно внёс в купе поднос со стаканами чая и пакетом дорожного мармелада. Зайдя и расставив всё это на столике он пожелал спутникам спокойной ночи и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Профессор, встряхнув головой и немного зевнув сказал соседу, тоже сложившему журналы и уже рассеянно зевая старавшемуся усесться поудобней, что чай в этой поездке вполне сносный, и отпив два глотка прибавил: — Голштейн, всё это просто прекрасно, и наша поездка, и это возвращение, но завтра вечером мы будем уже на месте, и смотри, как бы мне не пришлось тебя будить перед открытием дверей. А то, ты ведь очень любишь в этой поездке немного поспать где-нибудь днём или ближе к вечеру. Не вспомнить даже, когда к тебе успела приестся эта привычка, но очень прошу, давай обойдёмся без неожиданностей. - О, Лев Исаевич, что вы говорите! Это у меня бывает примерно раз в два года, примерно около двух недель в это время, но я вполне могу обойтись и без этого, и завтра и глаз не сомкну. Кстати, этот период подкрепляющей спячки пройдёт у меня раньше, чем через неделю, а следующий подобный может случиться только через года два — два с половиной. Но завтра я и глаз не сомкну, да и оставшуюся неделю смогу воздержаться от этого, это проще простого. - Э, друг мой любезный, это очень мило, и тут я ловлю тебя на слове, так как в ближайшее время ты мне будешь очень полезен, но вот только не в спящем виде. Ведь, если ты не забыл, у нас планировалось и всё ближайшее по приезду время, и более позднее, то, что ближе к осени. И на всё это время у нас имеются обговорённые решения. – И Курштрейн, договорив эту тираду с небольшой улыбкой посмотрел на своего собеседника. Он тоже улыбнулся, и не смог не сыронизировать в тоне своего старшего напарника: - Ну, конечно-же, и про всё это мы ещё поговорим, а пока… А пока давай лучше закончим с нашим «Херши», он и довольно прохладный, и... - Да, и кстати, и расчёт этого «и», Голштейн, будь так добр, посмотри, у тебя в сумке лежит наш термос, и если не трудно, дотянись до него, и... - И налить вам вечернюю чашку? - Да, я хочу сегодня ещё немного почитать, и кое о чём подумать. И Профессор, слегка мотнув головой отодвинул от края стола журналы и чайные принадлежности, и поставил туда совершенно неизвестно откуда взявшуюся маленькую кофейную чашку из китайского фарфора, а давно уже привыкший к фокусам своего коллеги Голштейн открыл большой термос и налил в неё кофе. 2 Поезд почти подходил к вокзалу, и в коридоре около тамбура уже выстроилась обычная пёстрая очередь с сумками, детьми и чемоданами. Проводник в другом конце коридора о чём-то оживлённо беседовал со своим коллегой из соседнего вагона, а профессор со спутником допивали последние остатки кофе из упомянутого дорожного термоса. Когда Голштейн поставил кофейную чашку на стол, профессор взглянул на него, и слегка зевнув сказал: - Ну что-же, минут через семь мы будем уже на месте. Этот кофе был последним? - Да, совершенно, и термос уже пустой. - Ну, что-же, раз пустой, тогда... – И Профессор ещё раз зевнул, протянул левую руку, и накрыв ладонью две маленькие кофейные чашки подержал её так секунд пятнадцать, а когда поднял руку, то на чистом столе уже не было ни этих чашек, ни нескольких маленьких пятен расплёснутого кофе, ни двух маленьких позолоченных ложек, лежавших с краю, но тоже как-то случайно оказавшихся прикрытыми рукавом его пиджака. - Ну что-же, мы почти прибыли, и минуты через три все начнут выходить на перрон, а минут через пять-семь вагон будет уже пустой. Так что мы сможем спокойно перекурить на перроне. - Совершенно согласен, после долгой дороги это нам совсем не помешает. Через десять минут, выйдя из вагона на пустой перрон Профессор с небольшим дипломатом и Куратор со спортивной сумкой немного посмотрели на вокзальные огни и небольшой проход на площадь, и вытащив сигареты закурили. Так несколько минут они простояли, глядя на выход с вокзала, и только старший негромким полушёпотом два раза повторил про себя несколько строчек из полюбившегося ему в дороге стихотворения Бальмонта. В столицу они приехали, но до дома им всё-таки придётся добираться в другой конец города. И докурив они постояли минут пять на перроне, а потом прошли по проходу на площадь. Перейдя к Ленинградскому вокзалу они быстро вышли на нужный перрон, и сев в один из последних вагонов отходящей электрички через полчаса комфортно, и почти без пассажиров доехали до своей станции. Выйдя на вечернюю платформу, где уже вовсю горели фонари наши друзья спустились вниз и остановились на небольшой площади. Посмотрев на часы Голштейн взглянул на автобусное расписание, и неутешительно сказал что ближайший рейсовый автобус в их сторону только через сорок минут. Но профессор улыбнулся, и даже не взглянув на своего коллегу ожидающе посмотрел куда-то в даль. И верно, где-то минуты через три из-за поворота появилась блестящая иномарка, и повернувшись к своему спутнику кивнул на это авто, и с небольшой улыбкой спросил: - А против такого средства передвижения ты ничего не имеешь против? Голштейн пожав плечами ответил, что «ни чуть», и когда подъехавшая к ним машина сбавила скорость и остановилась, а в открывшуюся дверь улыбающийся водитель спросил: - «В какую вам сторону?» И выслушав адрес кивнул, задняя дверца приоткрылась, наши путники поблагодарив уселись и машина поехала по шоссе к девятиэтажному зданию Голштейна и стоящему рядом с ним трёхэтажному особняку Профессора. Их уединённые жилища стояли в небольшой застройке посередине большого лесопарка, примерно в получасе езды от станции. Подъехав к небольшой площадке перед их домами шофёр остановился, и с улыбкой спросил: - Вам ведь сюда, всё верно? – Да, спасибо, конечно, - ответил несколько смущённый Голштейн, и выйдя и расплатившись они остановились. Голштейн задумчиво разминая сигарету пару минут смотрел вслед отъезжающей машине, а когда обернулся к своему спутнику, то увидел уже удалявшегося профессора. Он вздохнул, глядя на его неспешную вечернюю фигуру, но тут он остановился и слегка подмигнув коллеге сказал: - Ну всё, с возвращением, поднимайся к себе, отсыпайся, а завтра ближе к вечеру я тебе позвоню. - Ну ладно, спокойной ночи — ответил ему также слегка улыбнувшись Куратор, закурил, немного поеживаясь от вечернего сквозняка закинул поудобнее дорожную сумку, и неспешным шагом пошёл к своему подъезду. И в наступившей тишине было очень хорошо слышно стрекотание кузнечиков, а если бы кто-нибудь издали посмотрел на эту высокую и чуть сутуловатую фигуру, то наверняка смог бы с неожиданным удивлением заметить, как от неё отсвечивает и мерцает в темноте несколько фиолетовым отсветом какой-то большой и загадочный силуэт - ореол, мягко покачивавшийся в такт его шагам. 3 Лёгкий утренний свет уже часа три проглядывал в большую комнату через тонкие занавески, и как обычно около десяти часов приостановился рядом с большой хрустальной пепельницей и небольшими старинными часами с боем, стоявшими посередине стола. И только стрелка подползла к десятичасовой отметке, как безмятежный сон Куратора был внезапно прерван стуком открывшегося окна, которое он оставил приоткрытым, и где-то полчаса смотрел на мелкий вечерний дождь, и думал о чём-то загадочном, уходящем куда-то в далёкие годы, а какими-то своими лучами и отблесками даже и в далёкие столетия. Так он стоял, размышляя о некоторых встречах и находках, случившихся у них в поездке, которые, собственно как будто бы ничего нового и не напомнили... - Да, вроде почти ничего, - с небольшим вздохом заметил он, глядя на мелкую пелену дождя и допивая вечернюю чашку чая, - Да, вроде почти ничего, хотя... Хотя... Хотя, - ещё раз как-то грустно подумал Бывший Верховный Хранитель, и прикрыл окно, но не задёрнул защёлку, так что в комнате хорошо был слышен убаюкивающий стук капель, и немного устало пошёл к кровати. Он проснулся, посмотрел на открывшееся окно, потом на часы, поднялся, выпил чашку холодного чая и спокойно решив, что можно поспать ещё часа полтора перевернулся на другой бок, и накрывшись одеялом также быстро заснул. Где-то в половине двенадцатого он проснулся, недовольно помотал головой, и сонно посмотрел на звонящий телефон. Просыпаясь, и соображая, что телефон звонит уже давно снял трубку, и сразу-же услышал усмехающийся голос Профессора: - Ну что, с добрым утром? Проснулся? А то я тебе уже второй раз названиваю, добро же ты отсыпаться. Ну ладно, давай, просыпайся, и где-нибудь минут через пятьдесят заходи, нам будет о чём побеседовать. Договорились? - Хорошо, договорились, скоро буду. Повесив трубку Куратор пошёл в ванну споласкиваться и просыпаться, потом зашёл на кухню и минут двадцать провёл за лёгким завтраком. Затем зайдя в комнату он достал свою походную сумку, открыл её, и посмотрев содержимое аккуратно вытащил и поставил на стол небольшой продолговатый футляр, украшенный несколькими блестящими сапфирами и покрытый редкой резной инкрустацией. Осторожно щёлкнув замком он слегка приоткрыл крышку и посмотрел на блестящий и драгоценный скифский кинжал, который был найден где-то около двадцати лет назад при раскопках одного из курганов, и бережно передан им одним из участников этих раскопок, профессором Амиру из Ташкента, у которого эта находка пролежал всё это время. К очень большому изумлению всех, и небольшой улыбке Профессора, время почти не коснулось этого древнего оружия, принадлежавшего когда-то, судя по всему, кому-то из верховных князей, и острое трёхгранное лезвие очень древней закалки, и рукоятка, заполненная вкраплениями из драгоценных камней, всё это просто светилось и переливалось на солнце. Датировалась эта находка примерно серединой между 3 и 2 веками до нашей эры. Немного посмотрев на этот старинный клинок он осторожно закрыл футляр, и переложил его в прогулочную сумку. Потом вышел в прихожую, подошёл к вешалке и накинув на всякий случай лёгкую куртку закрыл дверь и направился к дому Профессора. Поднявшись на его этаж он остановился около двери, и протянул уже руку к звонку, но услышал как Демосфен слегка покашливая проговорил из глубины: - Не звони, Голштейн, дверь открыта, заходи, и задёрни собачку. Он вошёл, дверь оказалась не запертой, и пройдя по коридору зашёл в гостиную, где его поприветствовал Профессор во главе большого стола с чайными приборами. Рядом с кофейником и чайником на нём также лежали несколько футляров с находками, привезёнными ими из этой поездки. Слушаясь жеста хозяина он сел на соседнее кресло, и Профессор указав на чай и кофе негромко сказал: - Усаживайся, Голштейн, усаживайся и угощайся. Я думаю, для начала это будет как раз. Голштейн поудобнее устроился в резном кресле, отпил немного лимонного чая и посмотрев на свою сумку улыбнулся и указав на неё негромко проговорил: - Да, Демосфен, а я принёс тот экспонат, который был у меня на хранении, и, если... - Да нет, не если, Голштейн, и то, что ты его принёс, это просто прекрасно. И я бы даже попросил его у тебя на какое-то время, но это если ты на это согласишься. Ведь ты всё помнишь, и он принадлежит только тебе, и никто не вправе у тебя его оспаривать. И если когда-нибудь и услужишь мне эту услугу, буду очень признателен. - Ну что же, Демосфен, я так и знал, и благодарю, если должный ритуал будет выполнен сегодня. - Не смею задерживать торжественной церемонии, и как только закончим с этим чаепитием, то можно будет приступать. Голшгтейн почтительно кивнул в ответ, подбавил к кофе сахара, и они принялись за чаепитие, понемногу обмениваясь мнениями и воспоминаниями о проведённой поездке. Часы показывали где-то около шести вечера, когда Голштейн и Профессор вновь уселись за очищенным столом, и посередине между ними лежал украшенный богатыми инкрустациями небольшой продолговатый футляр. Помолчав минуту Профессор, медленно перебиравший старинные чётки с лёгким вздохом взглянул на своего гостя, и сказал: - Ну что, Голштейн, я думаю, можно приступать. Вы готовы? - Совершенно готов, - ответил, слегка приподнявшись Бывший Верховный Хранитель, и Профессор встал и бесшумно удалился из гостиной. Примерно через пять минут он вернулся, слегка скрипнув тяжёлой дверью и торжественно неся перед собой позолоченный поднос, покрытый алло-синим покрывалом, и осторожно поставив его посередине стола повернулся к Куратору: - Ну что, вы подготовились? - Вполне. - Ну что-же, тогда можно приступать. И сняв с подноса покрывало, под которым лежал очень бережно свёрнутый старинный манускрипт, рядом с ним две плотно закрытые резные чаши, по обе стороны которых лежали два старинных геральдических знака пятиугольной готической формы. Профессор зажёг большую свечу, положил рядом с ней старинный манускрипт, торжественно отвинтил крышки чаш, взял мягкую кисточку и положил рядом первый гербовый знак. На нём на золочёном поле хорошо было видно изображение Льва, поддерживающего высокий крест на фоне готических замковых башен и какие-то надписи над ним на верхней стороне. Разместив его справа от старинного клинка он взял второй, где на синем фоне также были крест, луна, и очертание всадника на вершине холма, и тоже осторожно возложил его слева. Потом взял тонкую кисточку и легонько спрыснул мелкими каплями оба герба, подождал полминуты, и макнув её во вторую чашу снова, но уже слева направо спрыснул оба герба, а после и лежавший между ними манускрипт. Пламя свечи мгновенно всколыхнулось, стало очень большим, комната очень быстро наполнилась тонким ароматом какого-то восточного масла, потом все очертания стали медленно сливаться, и через полминуты Голштейн, верхом на резвом арабском жеребце что-то громкое и важное выкрикивал скачущим рядом с ним Демосфену и двум очень важным персонам, и указывая на царящее внизу побоище ещё раз прокричал: - «Ещё пол часа, и варвары будут сметены» - на что ему точно так-же прокричали, что - «Скорее всего, это всё так», после чего арабский жеребец Куратора встал на дыбы... Но после этого туманная пелена спала с линии горизонта, и они уже снова сидели в гостиной Профессора, по которой витал тонкий аромат восточного масла, а пламя свечи, так не успокоившись ещё не приняло своих обычных размеров. - Ну что-же, Ваше Священство, - немного иронично произнёс Демосфен, - теперь вы по праву можете получить своё фамильное наследство, и, в силу известных обстоятельств, теперь, где-бы вы его не потеряли, оно всегда найдётся на своём месте у Вас дома. Ну что-же, с чем я вас и поздравляю, и считаю на этом ритуал законченным. Голштейн медленно и утвердительно поклонился, пламя свечи само по себе сразу уменьшилось до обычных размеров, а через несколько минут и вовсе погасло. А Профессор неспеша стал собирать старинные ритуальные принадлежности, и выйдя через 15 минут из гостиной немного поскрипел замком стенного сейфа в соседней комнате. А когда вернулся, то со вздохом спросил: - Ну что-же, а теперь ты не возражаешь, если мы повторим наш файф-о-клок, но в более разнообразном виде? Нет? Ну, тогда пошли на кухню, поможешь мне перетащить всё сюда. И Голштейн поднявшись вышел вслед за Профессором из гостиной. И примерно через полчаса Голштейн и Профессор за заново накрытым столом начали свою немного торжественную вечернюю трапезу. Так, негромко переговариваясь и обсуждая недавнюю поездку и дальнейшие планы они просидели до половины одиннадцатого. А когда стрелка подбежала к одиннадцатичасовой отметке Голштейн поднялся, и сказал что ему пора. Старший кивнул, улыбнувшись пожелал спокойной ночи, и напомнил что завтра вечером он ему позвонит. Когда Голштейн вернулся, его стенные часы гулко пробили половину двенадцатого. 4 Последующие за этим два дня были заняты небольшими будничными делами, которые обычно бывают перед заранее запланированным временем. А на третий день пошёл дождь. Дождь лил уже второй день, и Голштейн и Профессор, даже немного довольные этими осадками, как-то более им привычными в силу некоторых обстоятельств, к вечеру второго дня сидели за столом у Профессора. Их неспешный разговор шёл за обсуждением планов на оставшиеся месяцы лета и о предстоящих походах на природу, которыми они решили заполнить летнее время. В углу гостиной уже два дня лежали их походные рюкзаки, и они потихоньку перебирали имена тех, кого можно будет прибавить на время к их компании. Не секрет, что всё это были бывшие ученики Куратора, уже не раз составлявшие им подобные небольшие компании. И под конец этого чаепития Профессор подошёл к окну и приоткрыв его впустил в комнату мягкий шум дождевых капель. Несколько минут они простояли около окна, потом Старший обернулся к коллеге, и сказал что если завтра дождь кончится, то можно начинать уже их летнее время. И тогда, как и договаривались, первые три дня они проведут на ипподроме, где будут участвовать три новых жеребца, на которых все делали большие ставки. Куратор немного подумал, и улыбнувшись сказал, что это может интересно, и что туда можно пригласить двух его бывших студентов. За окном уже темнело, мягкий стук капель действовал успокаивающе и Голштей ещё минут пять постояв рядом с Профессором посмотрел на часы, и сказал, что пойдёт. Профессор согласно кивнул, и через три минуты его коллега взял с вешалки зонт, хлопнул дверью и стал спускаться по лестнице. Как и предполагалось, на следующий день этот дождь закончился, и уже вечером они с компанией двух бывших Кураторских студентов выходили с переполненного ипподрома, на котором все три последние заезда под громкие крики финишировали два молодых жеребца, на которых были сделаны почти все ставки, и причём оба финишировали одновременно, и что вызвало огромный фурор. Второй день на скачках прошёл точно также, а под вечер третьего, под конец итоговых забегов вышел особенный сюрприз: все три новых жеребца, на которых был особый интерес все последние три заезда одновременно, грива к гриве и нос к носу пересекли финишную черту. Когда народ стал спускаться с трибун, а вместе с ними и наши герои, с вечернего неба начала потихоньку сыпаться лёгкая морось. А когда они вышли на площадь, Голштейн вслед за Профессором щёлкнули своими зонтами. Попрощавшись со своими весьма подмокшими спутниками, которые накинув поглубже капюшоны поспешили к станции метро два наших друга немного поговорили, и не спеша пошагали под этим накрапывающем дождём. Так они неспешно прошагали минут тридцать по извилистым московским переулкам и улицам, и что было удивительно, за всё это время им не встретился ни один прохожий. Через полчаса выйдя на Садовую они остановили такси, и с комфортом доехали до своих домов. Время было уже достаточно позднее. Начав свой отпуск с этих дней на скачках, они продолжили его двухнедельной поездкой на Валдайские озёра. Кострами, основным рыболовством и прочими приготовлениями там также заведовали несколько выпускников Голштейна, а сам Старший и Голштейн по привычке большую часть этого времени провели за разнообразным чтением. Профессор, как обычно сидел под навесом или у костра со сборником какой-нибудь поэзии, а Голштейн с интересом перечитывал старинные пожелтевшие книги, в которых встречалась и латынь, и немецкая классика, и авантюризм Гофмана. Но мы можем оговориться, и с небольшой улыбкой отметить, что и походы по лесистому берегу, и прогулки на лодках вдоль камышей вызывали у них особенное, и почти детское оживление и интерес. Так почти безоблачно пролетели первые две недели их летнего отпуска. Вернувшись в Москву и посовещавшись за столом Профессора они решили следующую поездку сделать на юг, где у них было «одно из их мест» на побережье Азова, и где на протяжение остальных полутора месяцев их совершенно никто не будет беспокоить. Вылетать из Москвы они решили через четыре дня, и Голштейн немного повозившись с телефоном позвонил, и заказал два билета до Ростова. После этого они ещё немного посидели, и где-то через полчаса Голштейн поднялся, попрощался с Магистром и пошёл в свои апартаменты. И через четыре дня, после приземления в Ростове и семичасовой поездки на автобусе они подъехали к небольшой турбазе на берегу удлинённого Азовского лимана. Эта достаточно широкая лиманная лагуна с богатыми береговыми камышами тянулась на несколько километров, и в дальнем конце соединялась с Азовом. Они довольно неплохо знали эти места, и обогнув турбазу прошли пару километров вдоль берега и подошли к стоявшему в стороне домику местного егеря. Там их уже ждали, и посидев полчаса за гостеприимным столом они поблагодарили хозяина, и взяв ключи от второго такого-же домика пошли к своему новому жилищу. Их новые апартаменты находились в километре от дома егеря и представляли из себя такое-же южное жилище, стоявшее сравнительно недалеко от моря. Расположившись, и как следует расквартировавшись на новом месте они за пару дней довольно быстро втянулись в этот южный пляжный режим. Места эти были им довольно неплохо знакомы, и Старший по привычке опять уединился в небольшой полупещерной нише находившегося неподалёку высокого кряжа. Это место было достаточно живописным, и там он весьма уютно проводил время прислушиваясь к шуму прибоя с недалёкого Азова за всевозможным заранее запасённым чтением. Также можем отметить, что очень часто, подкинув дров в небольшой костёр рядом с походным столиком он доставал толстую тетрадь, и что-то долго и тщательно туда записывал. Возвращался он когда солнце висело уже совсем низко над морем, и его обычно встречал довольно быстро загоревший и частенько попахивавший свежим костром Голштейн. Он также, и по такой-же привычке проводил время в весьма живописной Азовской бухте, в которую впадала быстрая речушка. В этом чистом и часто подпрыгивающем на камнях водном потоке в достаточном изобилии водились и форель, и хариус, и естественно различные рыбные деликатесы присутствовали у них почти каждый вечер. И ещё отметим, что на маленьком столике Куратора рядом с рыболовными снастями также лежали несколько постоянных книг и две толстые тетради. И так, по южному тепло и быстро пролетел целый месяц, и стояло уже начало сентября. Был тихий вечер, и немного раньше вернувшиеся со своих мест товарищи сидели за столом и уже минут тридцать вели неторопливую беседу. На столе рядом с кофейником стояли их чашки, вечернее солнце висело уже почти над морем. Профессор сделал пару глотков кофе, и улыбнувшись ещё раз указал собеседнику на стоявшую на столе небольшую статуэтку. (Эта старинная фигурка, найденная в Японии, датировалась примерно 10 и 11-ми веками и представляла сидящего буддийского монаха с очень большой головой и ясно выделенной на ней ритуальной тесёмкой). Она была случайно обнаружена ими во время их последней поездки в Ташкенте, и только вчера вечером извлечена Старшим из багажного чемодана. - Так вот, - слегка улыбнувшись и сделав ещё глоток кофе продолжил Профессор, - эта небольшая примечательная статуэтка на самом деле весьма уникальна. Ведь, как ты уже убедился, если слегка качнуть эту большую голову, она сразу-же начнёт очень мерно покачиваться. – И он поднёс руку к этой фигурке, и осторожно качнул её пальцами. Большая голова сразу-же пришла в движение и начала ровные мерные покачивания. Голштейн тоже отпил немного кофе, с интересом взглянул на эти покачивания, с минуту подумал и ответил: - Ты знаешь, а я тоже что-то помню об этих старинных поделках, использовавшихся в религиозных целях, и помню, даже был когда-то целый культ… - Да, ты совершенно прав, - продолжил, кивнув ему Старший, - Это действительно было, но именно эта фигурка совершенно особенная. Дело в том, что она во время этих раскачиваний очень часто может рассказать и о каких-то давнишних делах или случаях, и о некоторых фактах биографии её владельца, а также и о некоторых ещё только предстоящих важных делах и событиях. - Да, вот как? А это очень любопытно. - Я тоже так считаю, также как и то, что во время нашей поездки, там, в Ташкентском музее нам просто очень повезло. Они выпили ещё по чашке кофе, головка этой статуэтки продолжала покачиваться, а когда солнце скрылось за горизонтом она приостановилась и мягкий голос с восточным акцентом очень ясно произнёс: - А вам, через два месяца, предстоит одна очень важная поездка. После этого старинная буддийская поделка снова начала своё мерное покачивание. А наши друзья ещё минут 20 посидели за вечерним столом, поговорили, и стали собираться ко сну. Так ровно и спокойно прошли последние две недели их южного отпуска. Утром перед отъездом они взяли собранные вещи, дошли до домика их знакомого, отдали ключи и поблагодарив его пошли к недалёкой турбазе. Через час туда должен был подъехать автобус до Ростова, а авиабилеты на вечерний Московский рейс уже неделю лежали в сумке Голштейна. 5 Москва их встретила облачной и сыроватой прохладой. На траве и асфальте повсюду встречались большие лужи от недавнего дождя. Они оставили такси на перекрёстке и неспешным шагом пошли к своим домам, немного радуясь прохладе раннего утра. Подойдя к своим жилищам и договорившись что завтра созвонятся они разошлись отсыпаться и снова привыкать к слегка моросящим средне северным широтам. Через неделю наступал октябрь, и никаких серьёзных планов и походов на ближайший месяц у них пока не предвиделось. Через два дня Профессор зашёл к Голштейну, и они три часа провели у него на кухне рядом с чайником. Профессор тогда принёс с собой ещё одну забавную статуэтку, также привезённую ими из их летней поездки, и большой мешок с разноцветными камнями, которые они насобирали на берегах Азова. Немного посидев с чаем и поговорив о разных мелочах они разложили их на столе, и где-то около часа как маленькие дети перебирали и осматривали их, с удовольствием вспоминая успокаивающий шум морского прибоя. Перед уходом Профессор оставил часть этой коллекции на столе у Голштейна, и они условились, что через неделю, в четыре часа опять встречаются у Профессора, а пока занимаются своими делами. Через неделю, выглянув в окно и посмотрев на желтовато-красные деревья и мелкий накрапывающий дождик Голштейн подошёл к вешалке, накинул куртку и через пять минут уже подходил к дому Старшего. И только он подошёл поближе, как сразу-же услышал знакомые звуки одной из Пинк-Флойдовских пластинок. Он поднялся, подошёл к двери, но перед тем как нажать на звонок с улыбкой потрогал ручку, и убедившись что дверь не заперта потихоньку зашёл и защёлкнул защёлку. - В гостиную, Голштейн, в гостиную, - тут-же раздался из-за синтезаторного фона громкий голос Профессора. Зайдя в гостиную, всю залитую светло-фиолетовым фоном подсветки он увидел что вместо большого стола и нескольких шкафов в ней стоят только два больших кресла, и в одном сидел Он Сам, а другое предназначалось для ожидаемого гостя. Когда Голштейн уселся, и взял с журнального столика чашку кофе, Он слегка кивнув стряхнул пепел с сигареты, и негромко сказал: - Узнаёшь, а ведь это «Animals». Не правда ли, давно мы это не слушали. - Шла где-то четвёртая минута второй композиции, и Голштейн, отпив кофе с привкусом миндаля кивнул и сел поудобнее. Так, почти не разговаривая они прослушали весь диск, потом хозяин поставил на повтор последние две вещи – «phish» и «pig on the wings», которые они прослушали допивая кофе и докуривая сигареты. Когда Пинк Флойд замолчал, они минуты две просидели молча, потом хозяин вздохнул, и негромко произнёс: - Ну что-же, а давай ещё немного, - и ещё раз щёлкнул пультом. Тут-же вся комната снова погрузилась в светловато зелёный отсвет и мягкие вступительные аккорды пластинки «Гауди» Алана Парсона. Прослушав и этот альбом они поднялись, и Голштейн вслед за Магистром проследовал на кухню. Когда друзья уселись на привычные кресла за столом у окна с разложенным на нём щербетом и восточными сладостями музыка в гостиной возобновилась, заиграл уууже «Дженесис», и было видно, что комната снова стала освещена в фиолетово-синий оттенок. Наливая из охлаждённой матовой бутылки «Бордо» и предав её Куратору Хозяин слегка улыбнулся, и неспешно несколько отстранённо произнёс: - Ну что-же, а я надеюсь ты не забыл, что уже через полтора месяца нам предстоит одна не очень долгая, но очень важная поездка? - О, да, и я готов даже через неделю. - Нет, сир, только середина ноября, и только в то полнолуние. И там нам надо быть обязательно. - Я совершенно готов. - Я и не сомневался, и к тому-же там нас будут ждать наши очень старые знакомые. - Я это прекрасно знаю. - Ты угощайся, этот щербет и пастила очень неплохо гармонируют с этим «Бордо». Кстати, там-же стоят две такие-же бутылки «Рейнтвейна». - Спасибо, мон сир, я это заметил, и с удовольствием отдам им должное. А что касается этой поездки, то... - А что касается твоего «то», то если точнее, мы последний раз посещали тот отдалённый монастырь в центре Памира двадцать пять лет назад. Но с тех пор протекло довольно много воды, и времена опять слегка поменяли свой цвет, как мы ещё тогда в этом убедились. - Да, но всё-таки быть Демосфеном это всё же что-то значит, также как и его Куратором. - Ну, твоё красноречие всегда было достаточно изысканным, но если ты ещё подогреешь наш кофе… - О, а это сейчас, и ещё, ты знаешь… Их вечернее застолье закончилось где-то ближе к одиннадцати, и когда Бывший Верховный Хранитель вернулся к себе и глотнув холодного чая открыл окно, то ещё с полчаса постоял там, что-то вспоминая и о чём-то думая, и только после этого так и оставив окно приоткрытым пошёл спать. Когда он проснулся и потянувшись поднялся с кровати, было уже около 10 утра. Он поднялся, подошёл к приоткрытому окну, и тут вся комната наполнилась насыщенным зеленовато синим отсветом, и из стоявшего в углу большого магнитофона раздались вступительные аккорды Пинк Флойдовского «shine on you crazy diamond». Куратор улыбнулся, зашёл на кухню, отпил немного холодного кофе и не без небольшой улыбки заметил, как хорошо слышен каждый аккорд нестареющего «wish you the hear». 6 Прошло две недели после их последней встречи. На улице стояла довольно прохладная предноябрьская погода, и в этом старом Московском парке, весьма любимом многими горожанами в летние дни, можно отметить, не было ни души, а если точнее, не было совершенно никого из посторонних. А если кто-нибудь из случайных прохожих и заглянул бы в этот уголок, (чего, как мы здесь отметим, совершенно не могло случиться), то тогда-бы увидел одну очень странную и совершенно не вяжущуюся ни с какими понятиями и представлениями картину... Итак, посередине парка, плавно разместившись на трёх пустынных скамейках, над усыпанными осенней листвой дорожками развернулось довольно престранное зрелище. На левой скамейке, слегка присыпанной крупными осенними листьями, лежала старая и толстая раскрытая книга, от которой, если немного к ней присмотреться, исходило несколько загадочное переливистое свечение. У крайней правой скамейки, как будто бы случайно к ней прислонённый, поблескивал на раннем чуть тусклом октябрьском солнце большой старинный двуручный рыцарский меч, с рукояткой, украшенной несколькими рубинами и другими драгоценными камнями. Чуть дальше от них, примерно в пятидесяти метрах, около нескольких почти осыпавшихся деревьев гулял, мерно потряхивая гривой и временами озираясь и что-то сердито рыча большой, очень гордо и важно державшийся лев, с совершенно независимым видом оглядываясь на некоторые незаметные шевеления, а после снова спокойно поглядывая на скамейки, где посередине между древней книгой и старинным оружием сидел человек лет тридцати - тридцати с небольшим, одетый в темновато серебристую одежду и накрытый серебристым плащом старинного средневекового покроя. Так он сидел уже около часа, и когда стоявший немного вдалеке от гордого рыцаря Куратор учтиво склонившись негромко произнёс: - «Сир, извините, но скоро уже станет светло» - он взглянул на него, и согласно кивнул. И сразу после этого невидимая плёнка реальности немного изменилась, пару раз слегка качнула двумя старыми деревьями, а после этого совершенно переменилась. Гордый лев, слегка повернув голову ещё раз посмотрел в их сторону, мотнул головой, и как-то плавно и незаметно растворился в прохладном московском воздухе. После этого старинная Библия, открытая на книге пророка Иссаи тоже издала последнее серебристое мягкое свечение, и также, подхваченная невидимым прохладным потоком тоже куда-то исчезла, после неё точно также растаял, сверкнув на прощание двумя яркими камнями рукоятки старинный двуручный меч. Только сидящий человек приподнялся со скамейки, и слегка кивнул своему верному помощнику. Лев Исаевич Курштрейн, как было записано у него в паспорте, серебряный плащ которого очень быстро превратился в довольно дорогой, такого же серебристого цвета финский дождевик, слегка склонив голову махнул рукой своему помощнику, который отошёл от стоявшего в глубине дерева и подошёл к его скамейке. Практически никаких изменений вроде было не заметно, если не считать того, что Верховный Магистр помолодел за это время лет на десять - пятнадцать, и на груди у него, под плащом на большой золотой цепочке висел медальон с позолоченным старинным гербом, где на фоне отточенных зубцов замковых башен гордый Лев поддерживал двумя лапами большой позолоченный крест, а по бокам были заметны какие-то непонятные надписи готическими буквами. Также и у подошедшего к нему верного спутника на такой-же цепочке под таким же серебристым финским дождевиком тоже был виден старинный гербовый знак, где на синеватом фоне виднелось изображение всадника на вершине холма под мерцающим полумесяцем, и посередине которого точно также высился большой позолоченный крест. - Ну что, мон сир, теперь мы готовы, и через двадцать семь дней нас ожидает очень ответственное путешествие. - Ну кто бы мог сомневаться, - ответил ему тоже слегка помолодевший Куратор, Демосфен кивнул головой, немного помолчал, и после этого они неспешным шагом пошли к выходу из безлюдного в это утро парка. 7 Ранее ноябрьское утро было довольно прохладным. Мы не будем описывать как они добирались до этого места, как пересекли границу, и каким странным образом оказались в этих предгорьях, над которыми возвышались величественные и покрытые вечными ледниками Памирские вершины. До конечной цели их поездки, кельи смотрового ламы, им оставалось уже совсем немного их слегка скользящего на покалывавшем морозе шага. Эта вырезанная в высоком горном уступе келья, в которую лежал их путь, располагалась прямо над окраинами одного из древних буддийских монастырей, расположенного в естественных и вырубленных на протяжении многих веков пещерах. А вся эта большая старинная монастырская сеть подземных помещений находилась под широкой горной долиной, простиралась на несколько десятков километров и была очень надёжно и тщательно скрыта и от мира, и от посторонних. Температура была весьма прохладной, где-то между десятью и пятнадцатью градусами, под ногами двух путников мягко шуршал снег, с краю тропинки блестели очень часто подходящие вплотную окраины большого и уходящего высоко вверх ледника. До конечной точки путешествия им оставалось где-то около получаса их лёгкого хода. Пройдя ещё минут пятнадцать они обогнули край уходящего в сторону высокого кряжа, и их взору предстала хорошо уже им знакомая долина. (Под которой и находился этот древний и спрятанный от мира монастырь, попасть в который можно было только по несколькими хорошо скрытыми от глаз и посторонних проходов). Примерно метрах в четырёхстах от них была хорошо видна остроконечная и высеченная с краю возвышавшегося там уступа весьма просторная келья, стоявшая как раз над ближними монастырскими переходами. Дорога туда была широкой, и через десять минут они остановились, слегка скользнув на лёгкой наледи недалеко от потемневшей от времени двери. Немного постояв около неё и разглядывая потемневшую мозаику на стенах друзья переглянулись, и открыв скрипнувшую дверь прошли внутрь. И только они зашли за этот порог, как тут-же почувствовали сразу-же снизошедшее на них ощущение какого-то особого, и чем-то даже величественного спокойствия и умиротворения. (Надо отметить, что эта совершенно особенная атмосфера царила в этих стенах постоянно на протяжении многих веков). И хотя они не раз здесь бывали, но это снова приятно их удивило, также как то, что несмотря на довольно свежий морозец температура здесь была почти комнатной. (Она постоянно держалась тут где-то на уровне пятнадцати-восемнадцати градусов, как ранним летом, и это не менялось ни в сильные морозы, ни в жаркие летние дни). Зайдя за дверь, и пройдя чуть вперёд они остановились, и некоторое время привыкали к световому переходу от утреннего солнца к постоянно стоявшим среди этих стен сумеркам. Но когда их глаза освоились с этой переменой, они уже спокойно различили тянувшиеся вдоль стен скамейки и стоявший посередине стол. Куратор осмотрелся, и подойдя к столу взял стоявшую на нём керосинку. Убедившись что она заправлена и немного повозившись со спичками он довольно быстро зажёг её ярко разгоревшийся фитиль. Вся смотровая комната сразу осветилась и поставив лампу рядом с пустой чернильницей он оглянулся на присевшего на скамью Демосфена и с лёгкой улыбкой сказал: - Ну что-же, мон сир, а я вижу, здесь ничего не изменилось. - Ты прав, и время почти не властно на тем, что хранят эти стены. Так что можешь присаживаться. Только сначала, пожалуйста, сними одну из этих ламп. – И указал ему на стоявшие на полке перед дверью шесть больших монастырских светильников. Голштейн согласно кивнул, подошёл к полке и взяв крайнюю из них поставил на стол. Лампы эти были большими и горели в 2 -3 раза ярче небольшой керосинки. Немного осмотрев её и вспоминая как она зажигается он со второй попытки зажёг этот светильник, и вся большая комната сразу ярко осветилась. Он погасил ненужную уже керосинку и тоже сел рядом с Магистром. Так они несколько минут просидели, передыхая после перехода по предгорьям. Потом Голштейн вопросительно взглянул на Старшего, и когда он положительно кивнул открыл сумку и вынул оттуда дорожный термос с кружками. Выпив по чашке кофе и согревшись наши старые товарищи минут 10 посидели, негромко беседуя и осматривая украшенные мозаикой стены. Потом сделав небольшую паузу Голштейн слегка улыбнулся и подвинув поближе сумку несколько вопросительно обратился к своему коллеге: - Это может быть и немного странно, но похоже, нас здесь никто не встречает. Вы этому не удивлены? - Удивлён? Вообще-то нет, но раз пока никто не вышел нам навстречу, то давай немного пройдёмся и осмотрим эти гостевые комнаты. Я очень хорошо знаю эти места, и если не там, то уже очень скоро кто-то должен будет здесь появиться. - Ты прав, я тоже так думаю. - Ну что, пойдём, и немного прогуляемся? - Да, конечно. Они поднялись, Голштейн взял лампу и первым прошёл в соседнее помещение. Эта гостевая комната была почти такая-же, как и первая, и осмотрев её они уже двинулись к проходу в следующую, как вдруг из-за спины у них раздался чей-то неожиданный, и хорошо знакомый им голос. - О, а у нас какие гости! Неужто сам Демосфен со своим верным спутником решили посетить покои Ламы? Но вы не спешите, Лама хорошо знает о вашем приезде, и в шесть часов сам поднимется сюда наверх. Стоящие уже лицом к нему спутники переглянулись, и Демосфен с лёгкой улыбкой ответил: - А, это ты, Аскарфаг? Что-же, я вижу, ты нас ждал. Да, а ты ничуть не изменился. И ты, как мы знаем, гораздо лучше знаешь эти покои, и надеемся, что поможешь нам в отношении небольшого гостеприимства. - Да что вы, как вы только могли подумать, что я всё так оставлю! Вы меня удивляете. И, если не возражаете, прошу пожаловать в мои покои, где мы сможем посидеть и побеседовать. И кстати, у меня в гостевой спальне спит ещё один гость, прибывший вчера поздно вечером, и когда он проснётся, уверяю, у нас найдётся время для интересного нам разговора. Ну, а пока прошу ознакомиться с моим уединёнными жилищем. Он подошёл к ним, пожал руки и указал в глубь следующей комнаты. Наши путники согласно кивнули, и их старый знакомый мягко поклонившись сделал жест следовать за ним. Когда они прошли туда и Голштейн осветил лампой такую-же комнату, Акарфаг подойдя к дальней стенке протянул руку, и нажал на небольшой неприметный выступ. И сразу-же большая часть этой стены почти беззвучно и быстро отодвинулась в сторону, освобождая проход в большую и ярко освещённую комнату. Аскарфаг с лёгкой улыбкой повернулся к стоящим рядом гостям, и слегка поклонившись пригласил их зайти. Внутренняя обстановка этой освещённой мягким светом комнаты была весьма интересной. Вдоль стен и по углам стояли очень хорошо сохранившиеся рыцарские доспехи, причём одна из стен даже напоминала какую-то выставку средневекового оружия. На высоких полках хранились стопки тщательно переплетённых старинных книг, а по соседству с ними, что было очень примечательно, на особых подставках стояли три большие королевские короны. В углу у стены стояло несколько стеклянных колб и перегонных сосудов, принадлежащих к древним алхимическим экспериментам и опытам, а на стене над ними висели несколько байховых восточных костюмов, украшенных драгоценными камнями и прошитых золотыми нитями. Посередине этой комнаты стояли четыре мягких кресла, а перед ними располагался большой отполированный стол. Аскарфаг предупредительно подождал пока гости осмотрятся, и ещё раз слегка поклонившись пригласил их присаживаться. Путники уселись, а одетый в восточный с золотистым отливом халат хозяин указал на высокий кувшин с освежающим питьём и стоящие рядом стаканы. - Пожалуйста, освежитесь, ведь путь у вас был не близкий, а к основной трапезе мы приступим где-нибудь минут через тридцать. - Благодарю, спасибо, - ответил Магистр и мягко улыбнувшись обвёл взглядом эту интересную комнату. Остановившись на лежавшей на возвышении Библии, накрытой полукруглым небьющимся прозрачным колпаком он с небольшой улыбкой сказал: - Да, а неплохо же ты здесь устроился, ведь правда, шикарные апартаменты. И здесь наверняка есть не одна такая-же просторная и светлая комната. И кстати, ты говорил, что у тебя тут отсыпается ещё один наш знакомый? - Да, конечно-же, и это Ланскрон, он прибыл вчера вечером, и после долгой дороги будет отсыпаться ещё часа два. Но после того как мы немного подкрепимся, чуть ближе к вечеру, то уже все вместе сможем посидеть, и обо всём поговорить. Гости одобряюще кивнули, и Голштейн, осматривая некоторые экспонаты, так щедро украшавшие эту комнату с улыбкой заметил: - Да, а в прошлое наше посещение здесь была совсем другая обстановка. Тогда, насколько я помню, тут кроме нескольких восточных ковров и диванов вообще-то ничего и не было, и во время нашего разговора мы пили только крепкий чай из пиал. А сейчас, как я вижу, ты всерьёз обосновался в этой келье, и перенёс сюда больше половины своих личных трофейных реликвий. Ведь, насколько мы помним, до этого все они хранились у тебя немного в другом месте… - Да, вы правы, господа, а теперь я уже больше двадцати лет обитаю в этих стенах, и естественно, перенёс сюда и этот ценный реквизит. Тем более, что выезжать отсюда я пока не собираюсь. - Да, а неплохая всё-таки у тебя подборка оружия... А вот эти доспехи, это случайно не те, которые были на тебе при коронации Карла 9? И немного после этого, на весьма нам памятном Латинском сборе? - О, да, мон сир, вы совершенно угадали. - А-да, а вон та из этих корон, которая посередине, она ведь тоже наводит нас на кое-какие воспоминания... - А это царственный дар Франциска II, который даровал её мне в наследство вместе с Северной Провинцией Великой Королевства, включавшей тогда и всю Фландрию, за исключением только городов Ганза и нескольких других мятежных областей. И это очень ценная реликвия. - Ну что-же, старый восточный жук, мы видим, ты уже и впрямь серьёзно обосновался в этих стенах. - О, и о чём ничуть не сожалею. Куда их там, вся эта суета, все эти города… - Ну что-же, а раз так, то мы надеемся на полное гостеприимство. - Да что вы, да когда-же я вас подводил, помилуйте, Светлейшие! Да, и поэтому, прошу, пройдёмте срочно в комнату, куда ведёт эта дверь. Там вы найдёте и полный стол, и всё, что нужно для двух путников после такого путешествия. Не смею больше вас задерживать, и прошу, прошу за мной. Гости улыбнувшись поднялись, и вошли вслед за хозяином в соседнюю комнату, устеленную мягкими коврами, посередине которой возвышался большой накрытый стол. И надо отдать должное составителям блюд, и отметить, что этот стол был накрыт просто очень изысканно. Слегка поклонившись хозяину, и сев наши путники с удовольствием отдали должное местному гостеприимству. Начав с горячих блюд, а после перейдя к обжаренным закускам, примерно через полтора часа они уже сидели с чашками кофе и потихоньку продолжали неторопливую беседу. И после очередной шутки Голштейна насчёт нового жилища их знакомого Демосфен серьёзно взглянул на своих собеседников, немного выждал и поставив на стол чашку уже совсем другим тоном продолжил. - Ну что-же, а пока благородный Ланскорн осыпается, давайте поговорим о целях нашей встречи. И что касается нас, то в начале лета мы были в поездке в юго-восточных и восточных областях наших территорий, и встречались там с представителями лиц, которым вверена вся южно-азиатская область нашей ойкумены. Ответ был однозначный и такой-же как и в нашей, и смею полагать, и в ваших южно-европейских, и других, гораздо более южных и восточных областях. И мы прекрасно знаем, что все эти ответы должны быть сейчас у вас, наш надёжный горный отшельник. - Да, это так, и могу вас заверить, все они точно такие-же, как те, что принёс вчера отсыпающийся представитель лиц, следящих за Американскими континентами. - Да? Ну и Слава Всевышнему, мы все в последние десятилетия на это только надеемся. И сейчас мы также, как обычно, привезли подготовленные отчёты обо всех значимых событиях, произошедших за это время на наших территориях, и о том, что может ожидать нас в ближайшие годы. Все это, по традиции, предаст вам Голштейн. - Да, верно, всё это сейчас у меня. - И естественно, мы также ждём и отчёта о том, что стало известно нашим лицам в других регионах, и чего нам стоит ожидать в ближайшем будущем. И какие действия вы посоветуете нам применять. - Точно, всё положенные отчёты и указания для вас подготовлены, и сегодня вечером вы их получите. А пока могу сказать, что, как и было нам явлено, и нам, и всем остальным хранителям, это то, что в ближайшие сорок-пятьдесят лет никаких сильных изменений и катастроф, грозящих этой планете пока не должно быть. И хотя земля сейчас сильно потрёпана разными вспышками деятельности цивилизации, и не очень осторожными действиями лиц, стоящих у власти, но, в сущности, существенных перемен на этой планете в ближайшие сорок-пятьдесят лет ожидать пока не стоит. Но, это только на эти ближайшие годы. А вот что-же может быть потом, этого нам пока не явлено. И это может быть только Воля Его, Проведение Его, И только Милость Его. И все мы, склонив наши головы, подчиняемся только Ему. Ведь не так-то уж и много нас на этой планете. Сейчас, после всех передряг и чисток, нас осталось всего около Семидесяти, и всем нам вверены какие-то части и участки этой планеты, на которых мы уже много веков несём бремя службы, и по Воле Его, как и прежде, следим за соблюдением порядка, спокойствия и равновесия. Итак, нам всем было сказано не вмешиваться в ход происходящих событий, за исключением тех случаев, когда по неведению и недосмотру могут начаться какие-нибудь серьёзные катастрофы, или неосторожные действия правителей, могущие привести за собой очень большие последствия, которые мы должны проследить и по мере возможности незаметно остановить и обезвредить. И такова Воля Его, и такова наша миссия. Ну, а что будет после, этого нам пока не явлено. Очень может быть, как многие сейчас склонны считать, это может быть и конец в виде ядерных войн и последствий всех загрязнений, и к сожалению, возможно большая часть всех живых станет жертвой такого проведения, и останется только часть избранных… Но, может быть, будут и другие пути и знамения, что именно – это нам пока не явленно. Но, может быть, будет явленно и прозренье слепым и ум безумцам, и будет Милость Его, ведь известно, что Он Всесилен… Но, Всё по Воле Его, и Всё по Слову Его. Ведь Он Всесилен, но а мы - только слуги Его. И может быть, Будет Воля Его, Будет Слово Его, Будет Милость Его, и... - Аминь, - произнёс уже минут пять стоявший рядом с открытой дверью и внимательно слушавший эту беседу проснувшийся четвёртый участник этой встречи, - Аминь, и да Светится Имя Его, и да будет Воля Его, и да Пребудет Слава Его, и Ныне, и Присно, и Во Веки Веков, Аминь. Все трое повернулись к нему, с небольшой улыбкой скрестили на груди руки и склонившись разом повторили: - «Аминь». После этого Ланскорн занял четвёртое, приготовленное для него кресло, и в ходе тихого разговора пошла уже мирная и освещённая несколькими специально зажженными по краям свечами трапеза, во время которой не затрагивалось почти никаких важных тем. Только ближе к вечеру, когда уже стемнело, и часы пробили 6 хозяин вежливо приподнялся и учтиво напомнил присутствующим, что все гости хотели прикоснуться очищающего священного огня, и что через пятнадцать минут Главный Лама специально для них поднимется наверх, и прочитает молитву. А после этого все смогут прикоснуться к частичке этого огня, которую Лама возьмёт с собой. И действительно, через пятнадцать минут послышалось отдалённое позвякивание колокольчиков и поднимающиеся из глубины шаги. Аскарфаг встал, и кивнув остальным вышел. Через пять минут он вернулся, и следом за ним в комнату зашёл одетый в светлый халат Главный Лама, неся перед собой понос с чашей, над которой парило прозрачное пламя. Он вежливо поклонился присутствующим, и жестом пригласил всех преклонить колени. Все трое, уже знакомые с этой процедурой согласились, и пока монах читал молитву сидели молча, чуть склонив свои головы. Когда молитва была прочитана, Лама приподнял повыше чашу с огнём, и все по очереди, приподнявшись и склонившись подходили к ней. Все они почтительно касались этого огня, брали часть его в руки, и держа в ладонях произносили короткую молитву. Потом подносили к лицу, совершая ритуал очищения, и также бережно возвращали его большому огню в чаше. Хранитель таинства, старый монах всё это время сосредоточенно читал молитву. После того, как стоявший последним Ланскорн вернул огонь чаше Лама поднял вверх руки и тоже поклонился троим избранникам. Ритуал был совершён, и Аскарфаг снова поднялся и также проводил бережно несущего огонь Ламу к выходу. Когда хозяин вернулся, гости снова уселись за столом. А поскольку этот визит был уже практически завершён, и завтра утром им предстояло возвращаться, то после недолгой паузы Аскарфаг поднялся, и показал им заранее отведённые спальные места. Потом они ещё задержались в гостиной за небольшим вечерним разговором, а около 9 пожелали хозяину спокойной ночи и пошли в спальню. Вставать утром надо будет рано, а дорога предстоит совсем не близкая. На утро, около семи часов, поднявшись из-за утреннего стола все попрощались с хозяином, и пройдя через две комнаты-кельи вышли на свежий семнадцатиградусный мороз. Сначала полтора часа все трое шли вместе, но перейдя через небольшой перевал около развилки они попрощались с Ланскорном, который пожелав их хорошего пути свернул на боковую дорогу (где у него было назначено одно свидание, и откуда он быстрее доберётся до своих краёв). А два наших путника ещё два часа продолжали путешествие по этим суровым горным террасам, потом ненадолго остановились немного перекусить и согреться у небольшого огня, а после этого.... ...Да, а как они возвращались, и как это им удалось, мы пожалуй оставим для читателей тайной, но сообщим лишь, что спустя четыре часа оба наши путника стояли уже на одной небольшой автобусной остановке примерно в 50 километрах от Екатеринбурга, куда в ближайшие пятнадцать минут должен был подъехать рейсовый автобус, а через полтора часа они уже приближались к стеклянным дверям аэропорта, откуда через двадцать минут отлетал самолёт до столицы, а заранее купленные билеты на этот рейс уже неделю хранились в сумке Голштейна. 8 Ноябрь уже подходил к концу, и за окном везде лежали большие сугробы. Москва, встретившая их полторы недели назад обильным снегопадом, послушно таявшем тогда на асфальте теперь уже серьёзно готовились к трём месяцам прохладных улиц с заметёнными дворами. Последние три вечера они провели вместе, сидя у профессора за столом и обсуждая планы на зимнее время. И естественно, первым у них вырисовался наступающий через месяц новый год. И почти одновременно оба сошлись во мнении, что и новогодние праздники, и ещё какое-то количество зимнего времени они с удовольствием провели бы в какой-нибудь поездке. И немного посоветовавшись решили, что эта поездка займёт у них примерно около двух месяцев, и последующие вечера коротали с кофе под мягкие звуки «jetorro tall» и "dire straites", осуждая маршруты и планы их путешествия. Ближе к концу второй недели декабря Голштейн, придя к профессору, снова обнаружил перемену в его гостиной (из которой опять куда-то пропала вся мебель, и у стенки стояли только два кресла). Теперь в гостиной, освещённой синеватым отсветом играла уже третья песня с Битловского «Белого альбома», а на маленьком журнальном столике стоял традиционный кофе с миндалём. Профессор кивнул ему из кресла, и дослушав весь «Белый альбом» друзья допили остатки кофе, и с удовольствием перебрались на кухню. Там в углу уже стояла небольшая празднично украшенная новогодняя ёлка, и сев на свои места они немного поговорили о скором Рождестве и о ближайших планах. А когда чайник был поставлен ещё раз, Профессор улыбнувшись сказал, что завтра надо будет заказать билеты на их путешествие, и что это он целиком доверяет Голштейну. Куратор удовлетворительно кивнул, и они ещё минут сорок поговорили о предстоящей поездке. Вылетать они собирались 30 числа, и встречать Новый год и первые недели января собирались в южном Неаполе. После этого у них на маршруте значились две недели в Венеции, потом посещение Вечного города, а закончить его друзья собирались небольшим визитом в Британские туманы. Когда часы подбежали к десятичасовой отметке Голштейн поднялся, и пожелав Старшему спокойной ночи пошёл к себе. Проснувшись утром и разогрев кофе он с полчаса просидел на кухне, а потом зайдя в комнату, где под светловато зеленоватый фон уже звучали «Манфред мен» быстро набрал телефон касс аэрофлота и заказал два билета на вечерний рейс до Неаполя. Рождество они встретили как обычно в покоях Профессора, а после ненадолго заглянув к Голштейну полтора часа побродили по заснеженному, и по новогоднему украшенному парку. Ну, а тридцатого числа, в день, когда им надо было отлетать в далёкий южный Неаполь, с самого раннего утра пошёл дождь, небольшой и немного весенний новогодний дождь. И когда два наших отшельника подходили к зданию аэропорта, этот дождь уже вовсю стучал по зонтикам прохожих, крышам автобусных остановок, телефонным будкам, и снова зеленеющим, несмотря на скорое наступление Нового года газонам… Когда они отлетали на юг, в далёкий новогодний Неаполь, их Москва провожала тёплым, весенним, (несмотря на столь позднее время), весело и не скучно стучащим по крышам, улицам и лужам весёлым Новогодним дождём. КОНЕЦ 2012 © Виталий Пажитнов, 2019 Дата публикации: 28.01.2019 10:38:43 Просмотров: 2009 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|