Безмолвие. Глава 10. Лествица к небесам

Александр Кобзев

Форма: Повесть
Жанр: Психологическая проза
Объём: 17672 знаков с пробелами
Раздел: "Безмолвие"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Я проснулся с ощущением счастья. Я лежал и слушал безмолвие. Так бы вечно слушать… Я сел, протянул руку и взял книгу преподобного Ефрема Сирина, которую читал вчера при свете ночника. Закладка лежала на очень важном для меня месте:

— О, безмолвие, лествица к небесам! … О, безмолвие, не удерживающее слёз! О, безмолвие, порождающее кротость! … — повторял я вслух наиболее важные слова. — О, безмолвие, сопряженное со страхом Божиим и ведущее ум к свету! … О, безмолвие, увеселение души и сердца! …

Я прислушался к тишине и услышал:

— С добрым утром, любимый… Сашенька… — тихо-тихо, но отчетливо произнесла девушка.

Я встретил любимую объятием и самым нежным поцелуем. После утренних молитв мы вышли из дома. На небе ни единого облачка. Я с наслаждением вдохнул прохладный воздух.

Степан завёл двигатель и выкатил машину за ворота. Значит, нужно поспешить.

Взявшись за руки, мы выбежали за калитку.

— Голубочки, садитесь рядышком, — Степан открыл двери.

Мы сели на заднее сиденье. Я взял руку девушки в свои руки.

Прасковья любовалась горными пейзажами, проплывающими за окном. Я держал в руке её тоненькие пальчики, сжимая их, когда заоконный пейзаж был особенно изумительным. Девушка в ответ жала мои руки. Такая игра создала иллюзию полного взаимопонимания. Но взаимопонимание действительно было полным. И мы жали друг другу руки с поразительной одномоментностью.

Внезапно озарила мысль: я до сих пор не сделал любимой предложение! Одно дело признание в любви. Другое дело — семья! Как только служба закончится, непременно сделаю любимой предложение! Настоящее! На коленях, с поцелуем в ручку!

Я целовал пальчики девушка. По многу раз каждый пальчик.

Прасковья прижалась ко мне и заплакала.

— Я плачу от счастья, — сказала девушка.

Возле церкви Прасковья вытерла слёзки. Держась за руки, мы зашли в церковный двор.

Когда я спустился с колокольни, отец Сергий вышел из алтаря и пригласил на исповедь. Параскеву я пропустил впереди себя. Прасковья подала батюшке исписанный листочек. Батюшка прочитал написанное, что-то написал на листочке, разорвал листок и благословил девушку. Когда я увидел лицо любимой, то чуть не заплакал: по её щёчкам катились слёзы.

Сегодня мы пели антифоны знаменным распевом: Благослови, душе моя, Господа…. Для слаженного пения нужно смотреть на регента. Я предпочитал смотреть на губы. И настолько привык улавливать малейшее движение губ, что казалось, не буду слышать — всё равно смогу понять по губам, если текст знакомый… Но одно дело — ритм речи, другое: смысл слова… Нет, лишь по движению губ смысл понять совершенно невозможно! Но Прасковья понимала…

После Трисвятого я вышел из алтаря в новом зелёном стихаре читать Апостол. Всё же не удержался и посмотрел, видит ли меня любимая. И увидел восхищённую улыбку девушки.

— Господи, помилуй мя, грешнаго…

По окончании литургии мы с Прасковьей подошли к отцу Сергию.

— Александр, однако, Прасковья — твоя невеста?

— Да! Благословите, батюшка! Конкретного предложения я, тюфяк, пока не сделал. Но, даст Бог, я сделаю предложение в ближайшее время!

Батюшка благословил нас и спросил:

— В мире благодатного безмолвия будете жить? Безмолвие в соединении со смиренной молитвой — самое благодатное состояние человека!

— Я это сполна познал.

— Саша, я давно знаком с Параскевой. Я беседовал с девушкой. Её глухота не врождённая. Она не слышит с семи лет после аварии, в которой погибли её родители. Надо к сурдологу обратиться. Наверняка есть шанс вылечить!

Я знал, что батюшка Сергий просто так словами не бросается. Каждый его совет подкреплён жизненным опытом и усердной молитвой.

— Батюшка, я вчера признался Прасковье в любви. Но до сих пор не сделал предложение… руки и сердца. Благословите, батюшка!

— Бог благословит.

— Параскева, любимая! — громко сказал я. — Я тебя люблю, — я встал на одно колено и поцеловал ручку девушки. — Будь моей женой!

Девушка поняла меня, но на всякий случай я продублировал сказанные слова написанной заранее запиской.

Прасковья посмотрела на отца Сергия. Батюшка засмеялся, благословил меня и девушку. Параскева прижалась лицом к моей груди.

— Саша, ты счастливый человек! Тебе Бог предоставил возможность прикоснуться к миру иному. Ты живёшь в благодатном месте, еженедельные богослужения наполняют твою жизнь особым смыслом. Ты читаешь самые лучшие книги, слушаешь лучшую музыку. Вместо шума машин ты слышишь шелест листвы, пение птиц и горное эхо. Ты живёшь в радостном и благодатном безмолвии. И Бог послал тебе самую лучшую девушку на свете! Я прав?

— Да, батюшка! Я начинаю улавливать особый смысл в безмолвии… — я замолчал.

— Смысл безмолвия: услышать голос Божий. Согласен?

— Да, батюшка!

— Александр, полагаю, твоё решение — решение зрелого мужчины. Думайте, когда свадьба, когда будете венчаться. Мы всем приходом порадуемся за тебя и Параскеву! Мы все вас очень любим!

Нас пригласили в трапезную. После длинного апостольского поста на стол впервые подали котлетки, сметану, творожную запеканку и молоко.

— Однако, Александр, жениться надумал?

— Надумал! Пусть мы знакомы всего пять дней. Но у батюшки благословение уже испросили.

— Я давно знаю Параскеву, — сказал батюшка. — Она с детства приезжает в летний лагерь. И все годы она ходила в нашу церковь.

— Александр, какую красавицу выбрал!

— Не я выбрал! Мне Бог указал!

— История их знакомства поистине чудесна! — смахнул слезу Степан. — Такое просто так не случается!

После трапезной Степан пригласил нас в машину, но мы заранее решили пойти к бабушке Вере, у которой Прасковья жила до того памятного дня.

— Вещи надо забрать, а то Прасковьюшка, как пришла в одном платье, да ещё у твоих деток позаимствовала. Больше ничего нет.

— Вещи забрать? Моя помощь, наверное, понадобится? Я довезу вас до бабушки, заодно посмотрю, где живёт. На обратном пути вас с вещами заберу.

Девушка села рядом со Степаном и показывала дорогу.

— Я уж беспокоиться стала, — всплеснула руками бабушка, когда мы зашли в дом. — Прасковья предупреждала, что может уехать, но чтобы так, без вещей — сумасбродка она! В тот день ранёшенько утром она ушла в церковь, ни слова не сказала, то есть, даже слова не чиркнула. Я уже собиралась в интернат звонить, в полицию заявлять, — ворчала совершенно не способная сердиться бабушка. — Вдруг вечером — телефонный звонок!

Мы сидели за круглым столом. На столе стоял электрический самовар.

— Хорошая девчонка! — шепнула бабуля, будто Параскева могла услышать. — Вы будете самой счастливой парой! Угощайтесь: холодец, горячие пельмени, молочная каша, пирожные. Сегодня праздник, пост закончился, теперь кушать можно всё.

Бабушка достала вещи — простую тёплую шубку, зимние сапоги, сумку и пакет, о содержимом которого я мог догадываться по выглядывающей милой мордашке зайчонка.

— Может, зимние вещи пусть у меня полежат до осени? Мне не помеха. Вообще-то они должны были позаботиться о девчонке, помочь устроиться. Сейчас выпускников поддерживают, да она по неопытности сразу ко мне — больше никого у неё нет. Их летний лагерь в нашем посёлке. Она бегала ко мне помогать по дому да в огороде. Ой и работящая дивчина! Рукодельница, огородница! Ты смотри, не хулигань. Может, ты и сделаешь её счастливой? Ничего, что молчаливая! Это ещё лучше. Меньше болтать будет. Мы, бабы, знаешь, какие говорливые, а мелем больше попусту!

Я украдкой смотрел на застеклённые полки серванта и пытался найти разгадку чудесной книги, что привела девушку к водопаду. Библия, Псалтирь, молитвослов, жития святых, множество небольших книжек, сборники сказок для внуков… Что оказалось причиной нашей встречи? Я теперь всерьёз начал верить в ночное чудо, и мне стало казаться, что я действительно вижу волшебные сны, потому что просыпался теперь всегда в таком умиротворённом настроении, даже стал считать себя самым счастливым человеком.

Через час Степан остановился у дома бабушки Веры. Мы загрузили вещи Прасковьи и поехали в интернатский лагерь, который располагался на окраине села.

Мы подъехали к летнему лагерю для интернатских детей и зашли в административный корпус. Вскоре нас окружили какие-то люди. Они радостно обнимали девушку. После начали шуметь: видите ли, вспомнили, что сироте нужно помочь с трудоустройством и со всеми прочими хлопотами по налаживанию жизни. Один особенно дотошный начальник стал меня допытывать:

— На каком основании она с тобой живёт, чем занимается?

Я впервые увидел Прасковью такой возбуждённой, когда она жестами объяснялась с интернатским начальством.

Но спасение пришло тотчас же. Телефонный звонок: звонил Степан, его машина как раз остановилась рядом. Я попросил Степана зайти в интернат. Он зашёл в кабинет и сообщил, что с трудоустройством Прасковьи полный порядок, и я торжествующе смотрел, как Степан вручает девушке трудовую книжку.

Дотошный начальник полистал трудовую книжку и успокоился.

— Вижу, в достойные руки передаём нашу воспитанницу. Параскева… Самая добрая девушка. Берегите её! Ей, как сироте, помощь от государства полагается. Позже всё уладим. На днях Прасковью искал родственник, дед Василий. Он регулярно навещал внучку все годы. Он оставил ей письмо, приглашает на пасеку, что в заповеднике на горе Дозорной располагается. Он всегда жертвовал мёд для интерната. Добрый дед у Прасковьи. Правда, дедом его с натяжкой можно назвать: молодцом выглядит.

— Знаю я Василия. Я у него на пасеке не раз бывал, помогал.

После лагеря Степан собрался ехать в райцентр.

— Я вернусь часа через три. Может, у бабы Веры подождёте, я вас на обратном пути заберу?

— Нет, мы хотели сходить к месту нашей первой встречи!

— Ах, романтики! — засмеялся Степан.

Я повёл девушку в самое прекрасное место — к водопаду, что свёл наши пути и сделал меня совершенно счастливым человеком. А ещё мнительным: я боялся, что наши пути так же нежданно разойдутся. Не случайно ли вечерами нас охватывает нешуточная тревога!?

«Ты не боялась в тот счастливый день пойти за незнакомым мужчиной?»

«Нет! Я знала, что ты придёшь!»

«А помнишь… Брызги во все стороны…»

«Я загадала, вот прямо сейчас увижу чудо… и вдруг увидела тебя!»

«Ты решила, что чудо — это я?! Поэтому сразу пошла со мною? А я в тебе узнал чудо Божие!»

«Чудо, что мы встретились… Наша встреча не была случайной!»

Когда мы прошли почти половину пути, она написала: «В тот день после литургии я сказала: Господи, со мною всю жизнь случались маленькие чудеса. Но никогда не случалось большое чудо. Я верю — сегодня случится главное в моей жизни чудо!» — она звонко рассмеялась и убежала вперёд так, что пришлось разыскивать её. Я даже начал звать её — будто она услышит. Я озирался, высматривая девушку среди деревьев, постоянно ожидая, что вот-вот она со смехом выбежит из-за дерева, пытаясь меня напугать. Я и так испугался. Сколько колесил по лесу, но вперёд всё же двигался. Тревога, что больше никогда не увижу любимую, не оставляла меня. Я ещё по привычке повторял слова акафиста, сам же испытывал щемящее чувство потери.

Памятуя о нашей случайной встрече, я боялся так же нечаянно потерять любимую.

Догадка, что только одно место может быть местом нашей встречи, подтолкнула меня вперёд. Но я боялся, что она отстала где-то далеко позади, что заблудилась в глуши леса, и я больше никогда её не увижу… Наличие большого количества вернейших ориентиров не успокаивало меня. Так я и шёл, непрерывно озираясь и как-то смущённо подавая голос.

Мальчик искал свой голос… — шептал я, спускаясь к водопаду, где вновь увидел забытое чудо: В ситцевом платье, она высоко вверх брызгала воду маленькими ладошками. Как в первый день, она плескала воду на смеющуюся мордочку бурундука. Выцветшая ткань прилипла к спине, очертив девичью фигурку. Я громко хрустнул сосновой веткой — как в тот день.

— Я так долго тебя ждала — даже замёрзла!

Действительно, она дрожала от холода.

— Прости, любимая! — я крепко обнял девушку, осязая её дрожь и отдавая ей тепло своего тела.

Потом тоже встал под падающие воды.

Прикоснись к моей прохладе, удивись моему журчанию. Жаль, что эта девушка не слышит моего голоса, зато она осязает мой прохладный поток, устремлённый к морю, — журчал ручей.

Я оглянулся, чтобы ещё раз полюбоваться водопадом. Здесь случилось самое главное чудо!

Как в первый раз, мы подошли к озеру и, не сговариваясь, пошли по тропинке вверх.

После, как в первый раз, мы снова шли по тропинке над рекой. Параскева доверчиво-близко шла за мною, как в тот раз, полностью вверяя мне на крутых склонах свою миленькую ручку, которую я брал в плен и целовал. Девушка не вырывала руку. Она звонко смеялась и сама брала меня в плен: обвивала руки вокруг груди и целовала меня.

Дома мы пили горячий чай.

«Почему не играешь на гитаре?» В ответ я скорчил виноватую улыбку. «Играй, пожалуйста!!!» — с тремя восклицательными знаками. — «Я буду любоваться… какое у тебя лицо забавное, милое».

Я даже музыку старался включать не самую любимую, зная, что она не слышит. Я мечтал, что у неё рано или поздно восстановится слух, тогда мы вместе будем это слушать, а сейчас, одному — зачем мне?!

То единодушие, с каким мы вставали на молитвы, внушало иллюзию полного взаимопонимания, вселяло уверенность в вечности тихого спокойствия, нарушаемого лишь моими плотскими терзаниями, которые я обещал терпеть — как сильный мужчина терпит раны в бою.

Мне казалось, что её безмолвные молитвы глубже, прекраснее, ближе к Богу.

Я молился по памяти, она держала молитвослов и читала. Мой поклон означал окончание молитвы и начало следующей. Я заметил, что она приспособилась к темпу и всегда вовремя переворачивала страницу. Какая чуткость, — отметил я про себя.

Я боялся повторения вечерних приступов тревоги. Но мы всё равно шли в пучину страха и страданий.

Каждый раз я говорил себе:

— Бог даст — всё будет благополучно.

Но с каждым вечером мы испытывали всё большую тревогу, которая у меня явно персонифицировалась в образах Жанны и Серого.

А у Параскевы? Безотчётная тревога, о ней я не выспрашивал, чтобы не усугублять страх.

Возле дома я брал в руки изящные ручки девушки, проходили все страхи. Оставалось лишь ощущение радости бытия. Это было так прекрасно: поздние прогулки при свете звёзд, в полной темноте. Ясные дни и туманные рассветы.

Я шёл и улыбался своим мыслям или размышлял о глухонемой девушке, разговаривал с нею, или тихонько произносил молитвы — и ничего-то больше не нужно.

Иногда читал стихи. Тогда жалел, что девушка не слышит красоты слога и метафор. Но я пытался представить её внутренний мир, и мне казалось, что глухотой своей она ограждена от пошлости, и мир её чист, как ручьи в этой дикой прекрасной стороне.

Неожиданно я оценил свои преимущества. Я любил вслух думать, размышлять, даже стихи сочинять. Я не хотел, чтобы кто-то слушал мои философские раздумья, потому что это были лохматые мысли, которых я стал стыдиться после того, как Жанна бесцеремонно и жестоко их высмеяла. Прилюдно. Мне хотелось высказаться, но я опасался, что кто-нибудь подслушает и обсмеёт меня. Теперь я мог, имея перед глазами собеседника, высказывать всё, что думал, даже наивные глупости.

Перед сном опять охватила тревога. Источником опасности я ясно видел Жанну.

Я вспоминал наши вечерние прогулки. Наши пустые разговоры. Во время прогулок с Жанной больше всего раздражали её слова:

— Почему ты редко говоришь, какая я красавица?

Презирая себя, я нехотя вспоминал некие расхожие и затасканные эпитеты “из разговорников”.

— Почто мало говоришь, как ты меня любишь? — эти фразы Жанна повторяла десятки раз за день. — Женщина любит ушками, ушками, ушками!

Эти глупые реплики понудили задуматься: зачем прогулки при луне? Зачем вообще я связался с Жанной?

Порой я вымучивал витиеватые эпитеты об её неземной красоте, о моей возвышенной любви. По большей части заимствованные из средневековой арабской литературы, эти эпитеты создавали кричащий контраст с действительностью.

Этой сладкой лапшой я кормил Жану с долей злорадства: хочешь заполучить лапшу на уши — лапшу и получай! Искусственные и лицемерные, вычурные эпитеты вызывали протест и ненависть к себе. Это же облегчило расставание с Жанной после злополучного банкета навсегда! С каждой порцией лапши я всё больше сознавал ложь наших отношений.

Чем больше я говорил эти вычурные фразы, тем больше убеждался в их лживости, тем больше презирал себя и ту, что вынуждала меня лгать — Жанну. По крайней мере, ближе к злополучному выпускному я был уверен, что полностью избавился от наваждения по имени «любовь к Жанне»

Теперь я избавлен от этого мучения. Несомненно, слова любви к Прасковье я говорил или писал, но это были искренние порывы души! И они выливались в поэзию или музыку, которой я однажды удивлю любимую!

Прасковья слышит колокольный звон! Она будет слышать! Я мысленно звонил в колокола, выбивая такт рукою, чтобы в ближайшее воскресенье порадовать любимую новым колокольным звоном!

Я открыл книгу Ефрема Сирина на нужной странице и прочитал:

— Приобрети безмолвие в страхе Божием, и все стрелы вражии не сделают тебе вреда.

© Александр Кобзев, 2021
Дата публикации: 28.04.2021 03:05:38
Просмотров: 1369

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.