Лепра и плазмоид.

Никита Янев

Форма: Очерк
Жанр: Публицистика
Объём: 9152 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

И как рок поют для успеха. И как потом писатели станут. И как с другими тусовались, а потом друг друга увидели девочка и мальчик, и захмелели. И всё, больше ничего не надо. Простится даже случайный микрофон в кадре.

Лепра и плазмоид-1.

Здесь просто так получилось, что они авторы: Марья Родина, Майка Пупкова, Орфеева Эвридика, потому что у них есть свой мир, воображаемый или реальный.

У Орфеевой Эвридики – я, точка опоры, вокруг которой, как вокруг атома в квантовом поле и большого взрыва пук и яркость вращается всё остальное: образы, метагалактики, время.

У Марьи Родиной – любовь, у Орфеевой Эвридики – дружба, у Майки Пупковой – вера, у Гены Янева – Бог. А я типа гримёра.

Я просто думал, что жанр будет всё больше реалистичный, как сепарация и генезис, из поколения в поколенье.

Но потом выводы сами себя творили, как возгонка самогона в сарае, а я просто был рядом, как смотритель всегда пьяный.

И я, как трагический воин с перевёрнутой винтовкой, упёртой стволом в горло и прикладом в землю, с большим пальцем ноги на собачке, с носком на полу и загипнотизированным взглядом, то ли ничем, то ли всем, зависит от развязки.

Тело отваливается, как игрушка, и лежит в земле, как кокон, а точка я, пук и яркость, разрастается, как циркуль, и делает как ты научился за жизнь: вмещает в себя и стоит рядом, как автор и герой жизни:

Марья Родина, Майка Пупкова, Орфеева Эвридика, Гена Янев.

Лепра и плазмоид-2.

Если псевдо и квазинаучно, то вот семантика минутки: ренессанс, апокалипсис, экклезиаст. Перед концом света, во время конца света, после конца света.

Если эзотерично и на диалекте, то вот семантика минутки: на вдохе – ах, на замиранье – пук и яркость, на выдохе – ой, бля, не умер.

3 серия самая безумная, зомби-вампирская, и самая телепатская, телекинская, телепортская. Короче, богословская.

Тогда получается неоновая природа времени: без времени и во времени - одно и то же, микро и макро – одно и то же.

19 век – русский ренессанс, 20 век – русский апокалипсис, 21 век – русский экклезиаст. А потом сначала, только на большем витке спирали.

Не в европейской истории с её импортом и экспортом, а в метагалактике с её индейцами, инопланетянами, мутантами, послеконцасветцами.

И раньше, в 16, 17, 18 веке с её местной историей: татарами, казаками, гвардейцами. Грозным, смутой, Петром, как мы смутно помним из курса истории в школе.

У фрика внутри лепра, пустота, мертвечина, косвенность, косность. Он даже не делает вид, что ему не по херу, он играется, что ему по херу, что по херу.

Он как Крымов из «Ассы» в бангладеш всегда выигрывает: «задумай число», «4», «а у меня 5, я выиграл». А ещё: «надо посчитать». А ещё: холодный расчёт, застрелившийся карлик и футляр от виолончели.

Предмет трагедии: его презрение против него обернётся, как всегда в возмездье. После тирана всегда наступает смута, потому что он убивает не жертву, а смысл, иерархию вселенной.

Крымов убивает Бананана, а его убивает юная леди, ради которой он всё посчитал, как последний шанс живого в мёртвом.

И остаётся одна на зоне, как девочки, которые за всех заступились с их фриковой лакейщиной: луё-моё, по-русски не понимаю. А все в лицо плевали: распни – распни.

Таким образом мы видим, что природа всего времени макро и без времени микро вычищаема: я есть чистит.

Именно это выясняется в классическом русском ренессансе, вообще-то у любого автора, но лучше всего видно у Пушкина.

Он очень торопился и лучше всего подходит нашим индиго с их демотиваторами в сети. Станционный смотритель, павший в жертву банальности, ради пьющего благородства, как Венечка.

Петруша Гринёв, ставший писателем, чтобы Гена Янев стал Генами Яневыми-2,3,4, как Иисус Христос.

Герман, который посчитал, как Жутин и Шириновский, что европейский импорт минус азиатский экспорт равно фук. «Почему на душе так удивительно погано», реплика героини «Ассы».

Гоголевская «Божественная комедия» Данте: ад минус чистилище равно рай. Акакий Акакиевич Башмачкин из «Шинели» Гоголя минус Родион Романович Раскольников из «Преступления и наказания» Достоевского равно Василий Андреевич Брехунов из «Хозяина и работника» Толстого.

Дядя Толя у себя на погребе по уходу за бабой Полей в деревне Бельково Стрелецкого сельсовета Мценского района Орловской области, милиционер на пенсии, читал книжки всё время, какие попадутся, как одну большую книгу, и говорил на все книги: это я читал.

Люба Фарафонова, дочка, сказала 25 лет назад Гены Яневу: становишься всё больше похожим на дядю Толю.

Которая свою биографию построила как оттолкновенье от неблагополучия для благополучия, как почти что все в поле с его широкими и узкими вратами.

Отторгновенье мажорства от гопничества для фриковости, мертвечины внутри, тогда как это только дальше.

Лепра и плазмоид бьются как Алёша Попович и Змей Горыныч на радужке в поле от Франции до Канады с тоской в животе на постапокалиптике:

Никто никого не любит, не жалеет, ничего ничего не значит, ничего никогда не было, не есть и не будет.

Гена Янев через 25 лет так думал: стал как дядя Толя с его – я это читал. С 1000 фильмов в год, выгонкой, возгонкой, как эффект сотой обезьяны.

Самая чмошная японская обезьяна уронила хурму в горячий источник. Вожак стаи с обледеневшей на морозе мордой ехидно хмыкнул и перекинул фишку на деревянных счётах из дебита в кредит.

И дальше вся стая мыть фрукты научилась. И дальше мы видим как они плавят железо и рисуют хной в пещерах Средней Франции, как неандертальцы, будучи сепарация и генезис.

И пересекают великую степь на скифских тачанках, как Петька и Анка. И переплавляются через великие сибирские реки на индейских плоскодонках, как Васка-да-Гама. И ткут полотно судьбы, как Великая Мать.

А теперь представьте, что Гена Янев, как Липунюшка в кармане у девочки на зоне в чакре свадхистана у Ген Яневых-2,3,4, как водитель газели в мозгу у роботека, с открывающейся дверкой.

Как куколка в «Василисе», как чучелко в вуду, как голем, только наоборот, как мат и молитва.

Как современная технология, по сути, такая куколка, чучелко вуду, чтобы своё фриковое благополучье себе лепра оттягала, а нам осталось наше: плазмоид.

И как мы лежим в земле, как куколка бабочки, и всё видим, 1000 фильмов, все сюжеты, как соты и мёд.

И как рок поют для успеха. И как потом писатели станут. И как с другими тусовались, а потом друг друга увидели девочка и мальчик, и захмелели. И всё, больше ничего не надо. Простится даже случайный микрофон в кадре.

Лепра и плазмоид-3.

Но это же отражение, поскольку это субъективность, это обязательно какая-то гопническая жестокость, какая-то мажорская отмазка, какое-то фриковое западло.

И обязательно какое-то аватарское гипнотизёрство. На что и уповаем, когда зачинаем любой зачин.

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Гена Янев. Он сначала был гопник, в 12, что он – не главный.

Потом был мажор, в 24, что он – главный. Потом был фрик, в 36, что главного – нет. Потом был аватар, в 48, что всё – главное.

И тогда он ещё на 25 лет придумал занятье на пенсии по инвалидности с эпилептического бочку жизни в доме в деревне на острове в море.

Пока поле от Франции до Канады с тоской в животе разворачивалось в манёвре, как авианосец.

Что само по себе являлось основаньем и неподвижной точкой не только времени и пространства.

Как Гена Янев, как водитель газели в голове у роботека, в кабинке в мозгу у Ген Яневых-2,3,4 на стыке эпох из апокалиптики в постапокалиптику:
Никто никого не любит, не жалеет, ничего ничего не значит, ничего никогда не было, не есть и не будет.

Как киберпанк и франшиза, поймал Бога, который инкогнито выскользнул из-за поворота, драпировавшись в сумерки, как зверёк на охоте.

И на него со всех сторон началась облава: норд, зюйд, вест, ост, жёлтые, красные, чёрные, белые, китайская конница, американский спецназ, мусульманское землячество новоевропейская кинодрама, конь бледный, русский север, технологии, государства, церкви, сексменшинства, рабство, клонирование, чипы.

И Гена Янев, такой, что Бог сразу понял, что это для нового синтеза яркая возможность, как новое смешенье язЫков.

И что это неподвижная точка, как Гена Янев в кабинке в голове с дверкой у Ген Яневых-2,3,4, как водитель газели в мозгу у роботека.

И стал прогонять выгонку, как эффект сотой обезьяны, 1000 фильмов: франшиза, космоопера, подростковая драма, экшн, арт-хаус, постапокалиптика, мелодрама, романтическая комедия.

60×60×24×365×25=100000007 мгновений = 100000007 поступков про одно и то же, как судьба, как он так делал, что Бог поймался.

И спасал всех, как накачанный спасатель на кокетливом побережье: гопников, мажоров, фриков, аватаров, «баб каких-то непрерывных, населенье, которое только жрёт, меня сожрёт, начнёт жрать другого».

И чтобы не упасть в отчаянье, как грандканьон в пустую бутылку, он с Гены Яневым шёл за руку на рыбалку по лесной дороге 25 лет, как макросюжет и микросюжет.

И так разговаривал с руками, как ключ активации мяса в портал: бля, это какая-то русская матрёшка, я у них в голове в кабинке, ты у меня в голове в кабинке, а кто у тебя в голове в кабинке?

И Бог отвечал так, любознательно: не, это скорей русская рулетка – у меня в голове в кабинке 1000 фильмов. И Гена Янев убеждался: да, всё так. И успокаивался ненадолго, как в запое.

Январь 2015.

© Никита Янев, 2015
Дата публикации: 27.01.2015 11:48:56
Просмотров: 2167

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.