Непредвиденное задание
Юрий Леж
|
Форма: Повесть
Жанр: Фантастика Объём: 154568 знаков с пробелами Раздел: "" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Боевик, наверное... небольшой эпизод из жизни "параллельно-перпендикулярного" мира Непредвиденное задание Две тысячи лет - война, Война без особых причин. Война - дело молодых, Лекарство против морщин. В.Цой «Звезда по имени Солнце» I Вечерние сумерки сгустились между домами, подавая сигнал фотоэлементам на включение освещения, но в этот короткий, почти незаметный промежуток времени между сиреневой дымкой полумглы и яркой вспышкой оранжевых натриевых ламп над затертым, истоптанным миллионами ног пенобетоном улица будто притихла, сжалась пружиной, замерла на мгновения, чтобы через секунды оживиться, вновь возродить многоголосье устремившихся по своим делам людей, шум автомобилей, бойко пролетающих мимо ярких витрин и потемневших окон уже закрытых контор и присутствий. До конца уличного дежурства оставалось всего-то минут сорок, и Алекс уже предвкушал, как будет освежаться в дежурке крепким, горячим чаем, смывающим вечный привкус бензинового перегара, пыли и грязи оживленных улиц большого города. Конечно, четыре часа в околотке после патрулирования тоже не сахар, но просто отвечать на телефонные звонки, водить к следователям задержанных из камер и свидетелей, пришедших на допрос, следить за порядком в помещении – это совсем не то, что торчать те же четыре часа на улице, наблюдая за бесконечной вереницей автомобилей и людей, стараясь предугадать, пресечь нехорошие замыслы некоторых из них, проверять документы и гонять распоясавшихся в последнее время юнцов, среди которых иной раз попадались и очень неприятные детишки богатеньких родителей, в любой момент способные призвать своего адвоката, чтобы тот легко замордовал ретивого полицейского одними только ссылками на законы и прецеденты. И тут, прерывая незамысловатые мечты патрульного полицейского второй категории, будто из-под земли на зыбкой границе света и тени возникли трое: невысокие, худощавые, чем-то неуловимо похожие друг на друга… «И одеты как-то странно, и ботинки армейские, похоже, – успел отметить Алекс, рефлекторно расправляя плечи и двигаясь в сторону непонятной тройки. – Хотя нынче у всех в моде такие вот чоботы с высокими голенищами… но – гляну-ка на всякий случай…» Он успел пройти пару шагов, нарочито поигрывая черной пластиковой дубинкой, символом своей власти над этой улицей, успел даже приметить, как один из пацанов шаркнул по нему быстрым, тревожащим взглядом… – А ну-ка, кто такие тут?.. документы… Алекс не договорил, моментально и очень умело оттертый в сторонку напарником, мужичком в возрасте, не таким габаритно-монументальным, как сам Алекс, но шустрым, а главное, уже не первый год слоняющимся в патруле именно по этим местам, знающим тут все «от и до» и умеющим зачастую наперед предугадывать возможную неприятную для себя и напарника ситуацию. – Извините, покорнейше прошу простить, – слегка склонившись будто бы в полупоклоне, поднес ладонь к форменной каскетке Вениамин, обращаясь к молодым людям странной наружности. – Ошибочка вышла, напарник у меня новенький, со всеми обычаями еще не знаком… Недоумевающий Алекс приметил, что никто из троицы, казалось, не обратил внимания ни на его первую фразу, ни на извинения Веньки. Пареньки по-прежнему стояли чуть расслабленно, не двигаясь и обмениваясь между собой ленивыми, короткими фразами, смысла которых уловить полицейский не смог. А старший наряда теперь уже откровенно жестко притер Алекса к стене дома и, приподнявшись на цыпочки, вытянув шею, зашипел прямо в ухо: «Кретин! Хочешь моих детей осиротить?.. или свою молодую жену вдовой оставить?.. смотреть надо и – мозгами ворочать, дубина!» До сих пор Венька ни разу так не честил своего молодого напарника, да вообще, дядька он был справедливый, и всякого мелкого баловства не позволял ни себе, ни окружающим, потому Алекс не стал тут же становиться в обиженную позу, толкаться, стараясь вырваться или грубить в ответ, а просто тихонечко спросил: « А что такого-то?.. не понял…» Вениамин крепко прихватил напарника под локоть и, по возможности ускоряясь, повел в сторону питейного заведения Арнольда, негромко, но доходчиво внушая: «Ты не признал, что это – гастаты?.. Саня, дорогой, ты не понимаешь – чуть что им не понравилось бы в тебе, да и во мне, и оба мы лежали бы сейчас на пенобетоне, в луже крови… а может и совсем без крови, только все равно – дохленькие, как те бабочки в гербарии…» От слов Веньки и внезапного озарения, от какой опасности его только что увел напарник, между лопаток Алекса пробежала неприятная струйка холодного пота, и полицейский второй категории сам ускорил шаги, стараясь как можно быстрее отдалиться от неприятного места… А названные гастатами все так же продолжали стоять на размытой границе света от натриевого фонаря и сгустившейся уже ночной тени, не обращая, казалось, никакого внимания на проходивших мимо людей. Один – белобрысый, с васильковыми, чуть наивными глазами, по прозвищу Котяра, позывной «Кот», казался моложе всех, едва ли лет пятнадцати, хотя, конечно, светлые волосы, бледная кожа внешне всегда омолаживают человека даже в самом юном возрасте. Второй – светло-русый с едва заметной рыжинкой в коротко постриженных волосах, с ледяными, прозрачными глазами, такой же худой, как и Кот, но гибкий и даже на взгляд ловкий, называемый Олигарх, позывной «Олли». И третий – черноволосый и черноглазый, похожий смуглым лицом на цыганенка, заводной и шустрый, по прозвищу Уголек, позывной «Уго», выглядевший постарше остальных, но вряд ли переваливший за восемнадцатую весну. – Слышь, Котяра, – обратился Олли к блондинчику, – у меня аж в горле першит от этой пыли и выхлопов, так и хочется чем-то это самое горло промочить, а? – А еще говорил, мол, папа у тебя олигархом был, пока его не кончили, – с легкой усмешкой повторил привычную шутку Кот. – Было б так, был бы привычный к городу, не то, что мы с Уго, с младенчества в «учебке»… А промочить горло можно… Уго, ты как насчет по пивку? – Молокососы, – с нарочитой пренебрежительность отозвался старший. – Вы б еще по молочному коктейлю захотели или по мороженому… мамкину сиську вам, а не пивко… – Какой ты большой и умный, капрал, – засмеялся Олли. – А мороженое – вещь хорошая, мне вот нравится, например… да и против сиськи я ничего не имею, только не мамкиной, все равно из нас никто никаких мамок не помнит… Сам-то чего хочешь?.. – Я думаю, – важно объявил Уголек, – что при наших финансах и желаниях самое то будет откушать водочки под хорошую закуску… как вы?.. – А что? – согласился Кот. – Можно и водочки… – А потом – по девочкам, – подмигнул Олли… – Вот и решили, – кивнул чернявый Уго. – Значит, двигаемся легонько по улице и посматриваем по сторонам – где тут наливают… – А чего посматривать? – искренне удивился блондин, широко распахивая глаза. – Вон, куда полицаи от нас драпанули, там и заведеньице какое-то есть, я уже давно приметил… – Котяра, хоть и самый молодой, но самый шустрый, – одобрительно засмеялся Уголек. – Значит, идем вслед за доблестной нашей полицией… Тяжелые, с толстой, несносимой подошвой, надежно непромокаемые сапоги с невысокими, до середины худеньких мальчишеских икр голенищами дружно ударили по затоптанному пенобетону. Идя по тротуару среди множества людей, будто бабочки, слетевшихся на свет фонарей и рекламы всевозможных развлекательных и питейных заведений района, гастаты, казалось, никого не задевали, а уж тем более – не отталкивали, но перед ними невероятным, фантастическим образом, будто само собой, образовывалось свободное пространство, и даже самые отпетые местные озорники и бесшабашные позеры торопились шагнуть чуть в сторонку с пути тройки молодых людей. Несмотря на мелковатый, вовсе не презентабельный внешний вид, от этой троицы веяло опасностью, как веет ею от могучего, грациозного хищника, махайрода или леопарда, и мелкие местные плотоядные, не говоря уж о фитофагах, остро ощущая это, спешили уступить дорогу, чтобы не быть сметенными с пути мимолетным, но мощным смертельным движением. Но, как и в животном мире, в человеческом обществе обязательно находятся особи, рискующие ради собственной же, изначально призрачной выгоды находится поблизости от тех, кто вполне может поделиться остатками своей трапезы, сношенными брюками или прохудившимся ведром для мусора. Вот и сейчас, едва три гастата приостановились перед широкой, на вид тяжелой, стилизованной под дубовую дверью под неоновой, мигающей то розовым, то голубым рюмочкой с соломинкой в ней, как к ним бросился из ближней подворотни пестро одетый, с какой-то нелепой претензией на провинциальный, давно забытый шик, человечек, изогнутой странным зигзагом спиной напоминающий червя. – Девочек не желаете, господа военные? – льстивым шепотком возвестил он о своем прибытии и тут же привычной скороговоркой добавил: – Молоденькие, постарше, блондинки, брюнетки – на любой вкус, есть даже экзотика, но за отдельную плату… – Котяра, желаешь экзотики за отдельную плату? – окликнул приятеля Уго, возле которого и притормозил свое стремительное движение человек-червяк. – Негритянку там, или какую узкоглазую?.. – Я черненьких боюсь, – простодушно, как Иванушка-дурачок, отозвался блондин. – Говорят, они людоедки, откусит еще чего в порыве страсти… – Значит, не надо, – с грустным выражением лица констатировал Уголек и опустил руку на плечо сутенера. – Чтобы ни тебя, ни твоих экзотических мы на своем пути не видели, и даже запаха вашего тут не было, ясно?.. Обиду за легкое издевательство и насмешку червяк сглотнул, не поморщившись, но стерпеть железной хватки пальцев Уго не смог, скривившись в некоем подобии болезненной улыбки, по его мнению, призванной не раздражать гастатов дальше. – Как изволите… – пробормотал едва слышно сутенер, мелкими шагами буквально отползая от троицы и одновременно растирая поврежденное плечо. «Вот киборги хреновы, – подумал он, скрываясь в подворотне. – Обидно, конечно, но сегодня, похоже, лучше обойтись без заработка, оно надежнее будет, чем потом полгода лечиться, если еще будет, что лечить…» Такая массивная и неприступная на вид дверь в заведение Арнольда мгновенно дернулась и, распадаясь на две части, утонула в стене от легкого прикосновения к ней шедшего первым Олли. В ноздри ударил кондиционированный воздух, наполненный ароматами табака, спиртного, не слишком чистоплотных мужских и женских тел и всевозможных освежителей воздуха. Ничем соблазнительно съестным изнутри бара не пахло, впрочем, после нудного рабочего дня усталые и не очень люди шли сюда вовсе не за едой. В полутьме длинного узкого зала расположилась оцинкованная высокая стойка с невероятной по ассортименту батареей бутылок за ней, с десяток маленьких, легких и неудобных столиков, за которыми громоздились неприхотливые посетители, в основном, со спутницами противоположного пола, а в самом дальнем конце заведения зеленовато-тусклыми буквами напоминали о себе запасной выход и туалет. Там же, под яркими, низко опущенными с терявшегося в темноте потолка лампами звучали глухие удары пластиковых шаров дешевого биллиарда, и слышались то недовольные, то радостные выкрики трех игроманов, коротающих вечер за синеватым синтетическим сукном. А посреди бутылок самых разных фасонов и калибров, поблескивая широкоформатным экраном, что-то невнятно бормотал телевизор, но трудноуловимыми за звоном стекла о стекло, шипением пивного крана и ударами биллиардных шаров друг о друга слова телевизионного диктора были лишь для посетителей заведения. – Гляди-кось, про нас говорят, – толкнул локтем товарищей Котяра, первым уловивший, о чем идет речь с экрана... «Вчера, в своей загородной резиденции Верховный Правитель вручил боевые ордена Большой Платиновой Звезды за военные заслуги перед страной группе молодых воинов из Шестого Легиона…» – будто протрубила «говорящая голова», сохраняя на лице торжественно-восторженное, чуть глуповатое выражение. И тут же картинка на экране сменилась мрачноватыми готическими сводами и узкими стрельчатыми окнами хорошо узнаваемой, благодаря тому же телевидению, официальной загородной резиденции Самого. – Ишь, ты, вчера, говорят, вручили, – неодобрительно покачал головой Олигарх, похлопывая себя по нагрудному карманчику камуфляжного, чуть кургузого и давно уже не новенького френчика. Три дня назад его и еще полдесятка гастатов, в выданной на это время под роспись парадной форме: с белыми рубашками, золочеными бляхами желтых ремней и серебряными аксельбантами на свежих, отлично отглаженных и подогнанных по фигуре френчиках, – одного за другим, без малого пять часов, гоняли строевым шагом по студии, в которой были сооружены точь-в-точь с оригиналом интерьеры резиденции Верховного. А Ордена выдали в наградном отделе Личной Канцелярии Правителя, без шума, пыли и торжественного марша, просто вручили обтянутые красным бархатом коробочки, заставили расписаться в трех ведомостях и тут же – могут же и без бюрократии – выложили перед гастатами конверты с положенным денежным содержанием к наградам. А вот теперь, на широком экране, телевизионщики демонстрировали всем желающим это видеть, как лихо подходят молодые воины к Верховному, как он прикалывает к их свеженьким, с иголочки, мундирам орденские Звезды, как пожимает мальчишеские руки… – Как живых, нас туда влепили, – с неодобрительным восхищением проговорил Уголек, глядя, как сам подходит за наградой к Правителю. – Мастера у них там, на студии, сидят, лихо сварганили монтаж… не зная – подумаешь, что так и было… – Нас много, Верховный один, – с ироничной рассудительностью отозвался Олли. – Что же теперь – ему всем мальчишкам повоевавшим лично руки жать?.. да от наших рукопожатий у него рука отвалится… Троица дружно, но негромко захохотала, представив себе и выражение лица и все прочие веселые последствия, если хотя бы один из них пожал бы руку Верховному со всей силы. – Ну, что, Олли, мы за стойку или к столику? – спросил Котяра, когда они отсмеялись, а по телевизору замелькали кадры рекламы новой, универсальной, абсолютно безопасной и супернадежной бритвы, предлагаемой то ли за полцены, то ли за тройную цену, но с рассрочкой. – А чего ты меня спрашиваешь? – пожал плечами Олигарх. – Куда хочешь, туда и садись… – Да ты же у нас самый опытный в таких делах, – поддержал товарища Уго. – Мы до десяти лет по улицам не шлындали, а в увольнение ходили только в оккупированных городах, а там-то всё просто: ком цу мир, шнапс дриньк, аллес и капут… Совсем по-детски, но вовсе с недетской силой Уголек ткнул товарища в бок пальцем. Будь рядом с капралом простой штатский, да и любой из военных, строевых, он вряд ли устоял бы на ногах после такого дружеского тычка, а может, еще и ребра оказались поломанными, но бывший всегда наготове гастат чуть развернул корпус, и палец Уго просто скользнул по камуфляжному боку френча. – Ладно, – строго распахивая глаза, сказал Олли, не отвечая на шалость товарища, будто и не заметив её. – Подходим к стойке, заказываем, что надо и всё тащим оттуда на столик, понятно? А от дальнего, едва различимого в полумраке и задрапированного табачным дымом конца стойки к пристраивающимся на высоких, крутящихся табуретах друзьям уже спешил больше похожий на тень своей бледностью, каким-то нездоровым цветом лица, давно не видевшего настоящего солнечного света, бармен из ночной смены. Окинув быстрым взглядом гастатов, и чуть было не открыв рот, чтобы сказать сакраментальное: «Мальчики, тут не подают несовершеннолетним!», заведующий бутылками, стаканами и полотенцами все-таки исхитрился приметить на правой стороне, у нагрудного кармана одинаково потрепанных, но чистых френчиков потускневшую, давно не знавшую чистки бронзовую бляху, размером со стильный узел его модненького узкого галстука-удавки. Бляха изображала разинутую пасть разъяренного махайрода. – Чего изволите? – льстиво склонил голову в поклоне бармен, мысленно крестясь обеими руками, чтобы «попасть в струю» настроения гастатов. – Выпить? закусить? чего-то особенного?.. Негласно выбранный на какое-то время старшим Олли прищурился, вроде бы обегая взглядом ряд бутылок за спиной бармена, а потом чуток в растяжку, с ленцой, как обычно говорят подростки, изображая из себя опытных, взрослых мужчин, запросил: – Нам бы водки… хорошей какой-нибудь… граммов по двести сразу… и мясного чего на закуску немного. Пожалуй, пока всё, а там, как выпьем – подумаем, посмотрим… Откуда-то из-под стойки мгновенно появились граненые лафитники, разместившиеся на, будто по волшебству появившихся, плотных салфетках, и бармен отточенными движениями опытного престидижитатора быстро наполнил стопки традиционной, нормативной «соточкой» ледяной водки из запотевшей у него в руках бутылки, старательно поворачиваемой к клиентам узорчатой причудливой этикеткой. Проворно вернув бутылку под стойку и старательно что-то комбинируя невидимыми гастатам руками, догадливый работник розлива по-прежнему подхалимски и чуть заискивающе спросил: – А не пожелают молодые господа пройти за столик? особый столик, для таких вот, как вы, гостей… Котяра и Уголек молниеносно переглянулись, будто обменялись напрямую мыслями через васильковые и черные глаза, а Олли с легкой ленцой богатого бездельника, как он себе это представлял, ответил за всех: – Ну, если только за особый… показывай… И первым соскочил с табуретки. «Все-таки есть в нем что-то, – подумал Уго про своего товарища, глядя на то, как споро бармен собирает на небольшой поднос лафитники и бутылку. – Видать, и в самом деле жил когда-то среди олигархов…» Впереди бармен с подносом, следом, привычным треугольником с Котом на острие, гастаты – они прошли через зал, и тут работник розлива и легких закусок неожиданно нырнул прямо в обшитую псевдодеревянными панелями стену. За оборотной голограммой – не дешевое, надо сказать, удовольствие – располагался массивный, под старое дерево, стол в комплекте с тяжелыми даже на вид, удобными креслами на полдюжины персон, широкий и обольстительный в своей упругости диванчик цвета слоновой кости, небольшой, подвешенный на стене чуть выше человеческого роста телевизионный экран. Легкая, чуть красноватая подсветка создавала вокруг «особого столика» какую-то неподражаемую атмосферу со слабым оттенком эротичности, когда хочется не плясать голым на столе, а спокойно и чуть отрешенно наблюдать за скользящими по экрану обнаженными силуэтами красивых женщин. Именно их, под легкую, неназойливую музыку, и показывал сейчас телевизор, видимо, дистанционно включенный барменом. Отчаянно делая вид, что все это ему вовсе не в диковинку, и такой экзотический прием гастату оказывали едва ли не в каждом питейном заведении во всех городах мира, Котяра похмыкал, неторопливо добрел до противоположной от входа стены, перегороженной диванчиком, и деловито потыкал в нее полусогнутыми пальцами, убеждаясь сам и убеждая товарищей, что оборотная голограмма тут только одна. Тем временем бармен точными, годами выверенными движениями расставил на столе лафитники с водкой, какие-то, непонятно откуда взявшиеся блюдечки с тонко нарезанной ароматной бужениной, ветчиной, окороком, маленькую корзиночку с душистым хлебом. А вот запотевших бутылок с узорчатыми этикетками оказалось уже две, причем – одна из них целехонькая, плотно закрытая винтовой нетронутой пробкой. «Не перебор ли? – успел подумать Уголек, усаживаясь в кресло. – Хотя, под такой вот закусон и втрое можно выпить…» А бармен, изгибаясь в полупоклоне, угодливо предложил: – Вам, если ордена обмыть, то вот и такие здесь стаканчики имеются… На столе появились широкие, с тяжелым дном, больше напоминающие «морскую» посуду емкости. – Догадался, проклятый! Всегда был смышлен, – процитировал Олли малоизвестный роман едва ли не столетней давности. Мгновенно сообразивший, что цитата не принесет ему лично никаких неприятностей, бармен радостно заулыбался, всем своим видом показывая, как доволен был услужить таким почетным, но опасным гостям. С сакраментальным: «Понадобится чего – только подумайте, я мигом…» и чувством облегчения в душе бармен исчез из поля зрения, казалось бы, незаметно переместившись к дальнему углу своей заветной стойки. – Вот интересно, кому это он про нас докладывает? – философски поинтересовался Олли, без труда приметивший, как склонившись низко-низко к синтетической обивке «под цинк» бармен о чем-то быстро, воровски оглядываясь, наговаривает в телефонную трубку. – А тебе не все равно? – трогая леденящую кончики пальцев бутылку, спросил Кот. – Может, в самом деле – обмыть наши жестянки?.. ну, как в старом кино показывают… – А чего ж – давай! – поддержал его Уголек, извлекая из левого нагрудного кармана Большую Платиновую Звезду, исполненную в виде октограммы, как бы наложенной на круг меньшего диаметра. Несмотря на жесткое, однозначное требование всех Уставов, Положений и Законов о ношении наград, определявших обязательное нахождение этого ордена на любой одежде кавалера с левой стороны, напротив сердца, гастаты, как обычно, пренебрегали установленным в государстве порядком и уже третий день таскали свои Большие Платиновые Звезды в карманах. Это было особым шиком, тем отличительным знаком побывавших в огне войны легионеров, как и нечищеный бронзовый махайрод на правой стороне мундира. Гастаты, как-то не очень подобающе моменту ухмыляясь и подмигивая друг другу, небрежно, будь какие-то латунные значки покрытые эмалью, забросили в стаканы выполненные из натуральной платины и серебра со вставками холодноватых голубых аквамаринов свои ордена. Уголек, на правах старшего по возрасту и званию, налил по чуть-чуть водки, лишь бы покрыть жидкостью знаки воинской доблести, и небрежно подпихнул товарищам их стаканы. Безо всякой команды гастаты встали, протянув над столом руки с сосудами. – Ныне, присно, во веки веков, старина… – негромко продекламировал Уголек. – И цена есть цена, и вина есть вина, – поддержал его Олигарх. – И всегда хорошо, если честь спасена, – продолжил Котяра. – Если другом надежно прикрыта спина! – будто ставя точку, закончил капрал. Звякнули стаканы, и молодые гастаты, в глоток выпив водку и вытряхнув на столешницу влажные от спиртного ордена, дружно рухнули в кресла, моментально развалившись в вольготных, расслабленных позах, будто засмущавшись за только что проявленный пафос. – Ну, теперь – пьем-гуляем! – объявил Уго, подтаскивая поближе к себе овальное блюдце с заливным языком. – Только жестянки подберите, неровен час, кто заглянет сюда… настроение испортит… При всей своей воспитанной у большинства из них с колыбели смелости на грани безрассудства и потери инстинкта самосохранения гастаты были людьми чрезвычайно предусмотрительными и без необходимости не рискующими. Потому и вернули вымоченные в водке ордена в нагрудные карманы френчей и только после этого подхватили свои лафитники с успевшей слегка согреться водкой, нанизали на вилки закуску по вкусу… …– Хорошо вот так – без пальбы, без земли этой вечной на руках и во рту, без шлема под задницей… – спустя минут сорок мечтательно протянул Котяра, в очередной раз откидываясь на спинку кресла. – Будто и нет ничего такого в целом мире… – Это точно, – поддакнул не меньше приятеля разомлевший от водки, еды, а главное – спокойствия и относительной тишины, Олигарх. – Жаль, так долго не бывает… сейчас вот посидим еще полчасика и – двинемся дальше… – И куда вы собрались? – с нарочитым подозрением осведомился Уголек. – У нас, кажись, отпуск, можем и продлить удовольствие-то… – Ну, как же… – замялся, было, Кот, старательно пряча васильковые глаза. – Вот выпили, закусили, теперь это… может, и по девчонкам, а?.. – А я всё думал – кто же первый про баб заговорит, – засмеялся с явным облегчением от того, что это был не он, Уголек. – А заговорил, как всегда, наш озабоченный… – Сам ты озабоченный, – нарочито надулся Котяра. – Просто ежели вас ждать, то можно всю ночь за рюмкой просидеть… я ж не виноват, что вы такие не активные… – Это – смотря в чем, – философски отметил Олли, забрасывая ноги на соседнее пустующее кресло. – К примеру, завел вас сюда я, да и выпивку с закуской соорудил, кажись, тоже… И тут, будто по заказу, хотя на самом деле примерно так оно и было, возле оборотной голограммы, отделяющей стол от общего зала бара, раздались звонкие удары каблучков о мраморную прессованную крошку пола. Носительница их задержалась на десяток секунд у самого входа, будто давая гастатам возможность привести себя в порядок и хоть как-то подготовиться к встрече. Впрочем, сделано это было напрасно, никто из ребят даже и не подумал сменить вальяжную позу, застегнуть распахнутый френч или просто обратить лицо навстречу входящей… хотя – стоило бы сделать, к примеру, последнее… Серебристые открытые туфельки на тончайшей, едва заметной глазу шпильке; узкие ремешки, обвивающие стройные икры; невероятно воздушное, просвечивающееся и вместе с тем скрывающее тело короткое платьице, едва прикрывающее кругленькую попку; небольшая, но даже на взгляд упругая, как каучуковый мячик, грудь; чуть-чуть подзагоревшие обнаженные руки и плечи, длинная шейка и короткая стрижка золотистых волос… При виде такой особы в таком баре самое время было или протереть глаза, или вызвать полицию… впрочем, вызвать можно было еще и скорую психиатрию, как бы, для страдающих галлюцинациями, но таковых среди легионеров сроду не водилось. – Мальчики, не устали еще пить? – томно проворковала обладательница сногсшибательных достоинств, обращаясь сразу ко всем присутствующим. – Она – дура?.. – лениво осведомился Уголек у сидевшего ближе к нему Кота. Вопрос был риторическим, но расслабившийся товарищ все-таки решил ответить, изложив свое видение момента: – Не думаю, – пожал плечами Котяра. – Ну, деньги свои отрабатывает, как же еще-то… – Думаешь, ей не сказали – перед кем она будет демонстрироваться? – вновь поинтересовался Уго, как-то уж очень нарочито не обращая внимания на девушку. – А кто того бармена знает? – вновь поддержал разговор блондин. – Ежели сволочь, вполне мог ничего толком не сказать… хотя – это вряд ли, скорее уж, наши ей еще не попадались. Много ли ты помнишь в Легионе таких, кого лично орденами награждали, хотя б и только по телевизору?.. Разговор между ними шел на таких пониженных тонах, что даже стоя рядом различить отдельные слова было бы нелегко, а девушку отделял от гастатов и стол, и пара кресел, да еще из телевизора лилась хоть и неназойливая, но довольно громкая музыка… что-то из кантри, кажется… – Мальчики, – чуть обиженно, но теперь уже с легкой опаской, капризно протянула золотоволосая блондиночка. – Ну, мальчики… может, перестанете шептаться между собой... все-таки… – А чо? – вскинулся, будто только-только увидев вошедшую, Уго. – Ты чо?.. откуда? – Как это – чего?.. – немножко подрастерялась от такого странного вопроса вошедшая девушка. Она не так давно начала свой профессиональный путь и, пользуясь данной от природы нежной внешностью, старалась играть с клиентами этакого ангелочка в чем-то не от мира сего, и было уже в её практике – самые грубые и задиристые таяли от её воздушного образа сказочной принцесски. И хотя перед появлением в компании гастатов её предупредили, что ребята это резкие, непредсказуемые, авторитетов и стереотипов не признающие, она все-таки не ожидала такого откровенного пренебрежения к себе с первых же секунд знакомства. – Как это – чего? – повторила девушка, старательно преодолевая растерянность и понимая, что надо бы прямо сейчас брать быка за рога. – Немножечко развеяться, развлечься не желаете? А то сидите здесь в полном одиночестве, без женского внимания и ласки… – Поразвлечься с тобой? – Олигарх резко, с шумом сбросил с соседнего кресла ноги и будто подброшенный пружиной поднялся над столом, внимательно вглядываясь в профессионалку. – И со мной тоже… – опять подрастерялась девушка, ожидавшая совсем других вопросов и, как минимум, приглашения к столу. – А ты одна-то нас троих потянешь? – скептически спросил Уголек, перехватывая разговор, заставляя девушку отвлечься от Олли и взглянуть на него, тем самым сбивая её с толку еще больше. – Сомневаюсь я чегой-то… – А ты не сомневайся, лучше – попробуй… – начала, было, профессионалка, но её тут же перебил насмешливый Олли: – Не потянет, даже и думать нечего. Один Котяра её полночи прокантует за милую душу до смертных судорог оргазма, а мы с тобой, Уго, будем облизываться и слюной давиться в сторонке… – А чего сразу как что – так Котяра, Котяра… – привлек к себе внимание и самый молодой из троицы, делая по-детски обиженное лицо и надувая губы. – Как умею, так и получается… – Да, Котяра может, он такой, – казалось, не обратив никакого внимания на слова блондинчика, поддержал приятеля Уголек. – Разве что – хором её оприходовать? Ну, как тогда, в этом, как его… эх, все время забываю, как городок назывался… – В Бердхольде, – подсказал Олигарх, вспомнив, какое иностранное наименование было в последнее время на слуху при случайном просмотре телевизионных новостей. – Во, точняк, в нем, как сейчас помню!!! – нарочито обрадовался Уго, будто и в самом деле мог забыть хоть что-то в этой жизни. – Ладно, уговорила, Мальвина, – сказал Олли, обращаясь теперь к девушке. – Не, не Мальвина, – не согласился, снова вмешиваясь, Уголек. – Та с голубыми волосами была, а эта – вишь, блондинка почти… – Почему почти? – окончательно растерялась названная было Мальвиной. – Да ладно вам, грызуны, чего на девку-то набросились?.. – с добродушной улыбкой сказал Кот, подымаясь с места и обходя стол, чтобы приблизиться к продолжающей стоять на условном пороге девушке. – А ты, давай, не тушуйся, чего там… сымай трусы, знакомиться будем… То, что было под платьем у блондинки, звания трусов никак не заслуживало, скорей уж трусишки – две ленточки с полуладонным лоскутом материи при них, но после откровенного жеста Котяры, обозначившего как бы расстегивание форменных брюк, девушка испуганно переступила с ноги на ногу, всерьез подумав, что лучше было бы быстро слинять отсюда, пока не началось… А тут еще и Олигарх с нарочитым хохотом взгромоздил ноги на край стола, едва не сбив на пол стоящий поблизости лафитник. Почувствовав, что они явно переборщили со своими незамысловатыми развлечениями над профессионалкой, Уголек поднялся из-за стола. – Стоп, воины! – вскинул он вверх правую руку с открытой ладонью и, дождавшись пока Котяра вернется на свое место, а Олигарх примолкнет, обратился к девушке: – Тебя как зовут? – Мария… – уже совсем растерянно пролепетала, озираясь через плечо на полупустой зальчик бара, блондинка, прикидывая, успеет ли она на каблуках добраться до выхода или придется скрываться за стойкой бармена. – Машка, значит, – констатировал Уго. – Ты с подружками или одна? И где база? Ну, не здесь же, в самом деле, нам тебя пользовать… – Это… ну, есть подружки, конечно, только их собрать надо, – с трудом пересилив себя, вернулась в деловую колею профессионалка. – А место у меня есть, совсем рядом, через квартал, квартирку снимаю, там никто не помешает… да и не дорого со мной совсем, вы не подумайте… – Хотел бы я глянуть на тех, кто сумеет нам помешать, – саркастически хмыкнул Уголек. – Значит, с подружками, как я понимаю, пролёт… если и дозовешься кого, то часа через три-четыре, да и придут уже с работы, в процессе, так сказать, или уставшие, или, хуже того, в дым пьяные… Слегка задержав руку во внутреннем кармане френча, гастат вытащил оттуда жесткую еще от новизны крупную купюру красноватого оттенка и, зажав её между пальцами, взмахнул, изображая стилизованные крылья бабочки. Следом за ним и Олли с Котом также быстро и деловито достали подобные же денежные знаки. – Вот гляди, – сказал Уго. – Это тебе от нас, если всех и сразу… или одна купюрка – от меня, к примеру, если с одним… сутеру твоему отдельно отстегнем, считай, это деньги только твои… Девчонка с облегчением вздохнула, мысленно укоряя себя, что так легко попалась на незамысловатый, подростковый розыгрыш – грубоватый, бесцеремонный и жестокий по форме, но простой, без извратов и второго черного дна – по сути. – Ну, если только вы меня обижать не будете… – борясь с собственной жадностью, ответила Машка, не в силах оторвать глаз от купюры в руке Уголька. Такие деньги, даже в одинарном размере, она бы не заработала и за неделю, ежедневно отдаваясь паре-тройке любителей ангелочков с порочными повадками. А махнуть разом, за одну ночь, едва ли не месячный заработок, да еще «чистыми»… «Вечернее платье куплю, – решительно подумала Машка. – Длинное, с разрезами и чтоб спина голая… а еще браслетик, тот, серебряный, который смотрела на прошлой неделе…» – Ну, так пошли тогда, чего время терять? – выдвинул конкретное предложение Котяра, хотя с языка его так и рвалось: «Обязательно обидим, за такие деньги-то – как не обидеть?», но гастат сдержал мальчишеский позыв в очередной раз поиздеваться над безответной девчонкой. – Надо бы еще водки подкупить, – деловито отметил Уголек, кивая на почти опустошенные бутылки. – Да и закуски какой-никакой – тоже… – Это не здесь, – категорически заявил Олигарх. – В баре тут всё втридорога, лучше по дороге в магазин какой заглянуть, там и затовариться, вот только – закуску на кой? Кажись, нажрались уже до отвала… – Так мы же не одни, – хмыкнул Уголек и обратился к чуток ошалевшей от такой деловитой энергетики и непривычной щедрости Маше: – Ты чего поесть хочешь? Ну, кроме всяких фруктов, понятное дело… «Ой, вы меня еще и кормить будете», – едва не вырвалось у девушки, но она вовремя, изящненько и нарочито закашлялась в маленький кулачок и сказала: – Может, креветок или крабов? Или еще каких вкусненьких морепродуктов? Вам тоже полезно будет, если на всю ночь останетесь… тут, совсем рядом, магазинчик есть дешевый. Не то, что в центре дерут за то же самое… – Да нам эти морепродукты, как мертвому припарки, – засмеялся Олигарх, деловито застегивая мундир. – Рановато еще о потенции беспокоиться-то… Поднявшиеся со своих мест и окружившие Машу гастаты оказались на полголовы ниже девушки. И если бы не их сухощавое телосложение, больше всего напомнили бы гномов, роящихся вокруг Белоснежки. Впрочем, без своих чумовых каблуков профессионалка оказалась бы, пожалуй, вровень ростом с Котярой, самым невысоким из ребят. – Давайте на выход, – скомандовал Олигарх, подталкивая Машу под упругую попку. – А я расплачусь и догоню… …Квартирка у Машки оказалась не маленькой, а просто крошечной, видимо, переделанной из какой-то подсобки – то ли бывшей слесарки сантехников, то ли дворницкой, зато с отдельным входом сразу с улицы через тесный, двоим гастатам не развернуться, тамбур. Десяток квадратных метров занимала широкая, не новенькая, но все еще добротная, крепкая кровать, явно рабочего предназначения, и маленькая тумбочка, заполненная женскими аксессуарами, как витрина парфюмерной лавки. Еще в комнатке смог поместиться явно антикварный, неизвестно, каким ветром сюда занесенный, скрипучий венский стул, который тут же оседлал шустрый Олигарх, едва вся компания шумно и весело ввались внутрь. А за простенькой, ситцевой занавеской от потолка до пола, видимо, доставшейся Машке в наследство от прежних обитателей помещения, скрывалась совсем уж микроскопическая кухонька с газовой плиткой и узким столиком у кирпичной капитальной стены, с открытой душевой кабинкой, обложенной зазеленевшим, старым кафелем и таким же открытым унитазом в маленьком углублении, символически обозначающем отделение санитарных удобств от пищеблока. В непонятного назначения нише в самом дальнем углу помещения скрывался древний, в черных пятнах облезшей эмали, но все еще рабочий холодильник с чудной, больше похожей на автомобильную, ручкой на дверце. На столик в кухне Котяра и Олигарх вывалили закупленное в подсказанном Машкой магазинчике: мясо крабов, королевские креветки, кальмары, копченую осетрину и даже баночную икру. Наверное, такого роскошества стол не видывал со времени своего рождения. А вот из спиртного гастаты приобрели вместо водки хорошего джина, хоть и местного производства, но, уже за прошедшие три дня пребывания в городе, опробованного и оцененного на «отлично». А вот с посудой и под выпивку, и под закуску моментально образовалась напряженка. По всему видно было, что гостей более одного, редко если двоих, сюда Маша не приводила, да и сама старалась питаться где-нибудь в городе, не напрягая себя кухонными заботами. Но все-таки два бокала под шампанское, старый граненый стакан и две чайные чашки после десятиминутных поисков обнаружились, так же нашлись и несколько тарелок и блюдец, похоже, давно в употреблении не бывавших. Кое-как разложив не требующую приготовления закуску, захватив с собой бокалы, стакан, чашки и бутылку джина, Уголек и Котяра повалились на застеленную зеленовато-голубым покрывалом постель, полурасстегнув кители, но даже не сняв сапог. А вот Маша разулась, едва войдя в помещение, пробормотав как бы про себя: «С этими каблучищами все ноги переломаешь…», и еще в тесном тамбуре-прихожей повесила на невидимый в темноте, но хорошо ей известный гвоздик тоненький, почти невесомый ярко-желтый плащик, в котором она ходила по улице. – А что это у нас так всё тихо и скромно, как на показательных учениях? – спросил Уголек, подтягивая под себя ноги и пытаясь одновременно глотнуть пахучего джина из чайной чашки. – А как должно быть? – поинтересовалась Маша с угла постели, скромно присевшая там и усиленно налегающая на обильно политое майонезом крабовое мясо, когда еще достанется поесть такого деликатеса вволю?.. – Должен быть бардак, суматоха и неразбериха, как во встречном бою! – провозгласил со стула Олли, расстегивая до конца френч и демонстрируя белоснежную, подстать короткому псевдопрозрачному платьицу девушки, нижнюю рубашку. – Да ну тебя, вспомнил тоже, – поморщился Кот, да и Уго с легким неудовольствием покачал головой. Встречный бой положительных ассоциаций у гастатов не вызывал, и проштрафившийся Олигарх предложил следующий вариант: – Ну, тогда хотя бы, как в армейском штабе, когда там узнали о танковом прорыве в пяти километрах от себя… – Такое годится, – всхохотнув, согласился Уголек, кажется, даже припомнивший, что тогда творилось в том самом штабе. – Машка, ты чего все еще по полной форме?.. давай, не сачкуй, раздевайся… – Прямо так сразу?.. – почему-то удивилась Маша, поспешно запивая глотком джина из тонкостенного бокала очередной кусочек лакомства. – А чего ждать? – поторопил её и Олигарх. – Через полчаса, считай, все равно все голые будем, так что – начинай, не задерживайся, а мы поддержим… – А и правда, – быстренько и изящно облизав остреньким розовым язычком измазанные в майонезе пальчики, махнула рукой Маша. Несмотря на небольшой профессиональный стаж, она уже давно не испытывала никакого смущения, находясь перед клиентами без одежды. А чем эти мальчишки отличаются от прочих взрослых и даже иной раз пожилых дядечек? Разве только тем, что платят побольше, да хотят всё сотворить вместе, втроем, ну, так у каждого свои причуды в голове и в жопе… а от нее с такого дела не убудет… Маша столкнула с груди вниз край своего воздушного, никаких прелестей её фигурки не скрывающего платья, качнула из стороны в сторону талией, приподняла попку, задрала ножки и – осталась в одних малюсеньких трусиках, заметить которые на её теле мог только опытный мужской взгляд. – Вот это дело! – удовлетворенно сказал Уголек, без стеснения рассматривая упругую грудь девушки с торчащими, как крохотные экзотические ягодки, темными сосками в маленьких кофейного цвета ореолах. Он даже протянул руку и с любопытством потрогал один из бугорков, кажущийся искусной нарисованным на женском теле. – Все свое, без имплантантов, – чуточку развязно, но не переходя еще некой границы, поощрила его Маша. – У меня таких денег нет, чтоб силиконом накачиваться… – Да он тебе и не нужен, – одобрительно поддержал девушку Олли, приподымаясь со скрипящего стула. – Вот и у меня тоже – все свое, думал-думал какой имплантант закачать, так опять же – времени нет на баловство… Олигарх сдернул с плеч френчик, но не успел его пристроить на спинку стула, как Уголек сделал удивленные глаза: – Стой-стой-стой! Что я вижу, Олли?!!! Глаза меня не обманывают? – А что такое? – сразу не понял насмешки гастат. – Несмотря на все запреты и неоднократные предупреждения ты таскаешь с собой оружие по мирному городу?.. – закатил в демонстративном возмущении глазки Уго. – Тьфу на тебя, – в сердцах высказался Олигарх. – Я уж подумал, что подворотничок криво подшил… С внутренней, левой стороны френча из самодельной, но хорошо подогнанной на место кармана кобуры торчала вороненная рукоятка армейского пистолета. – Можно подумать, ты с одним засапожным ножичком в город вышел, – засмеялся Котяра, прислушивающийся к разговору товарищей. – Не, ну вы слышите! – с театральным возмущением воскликнул Уголек. – Я-то, вообще, капрал, а мне делают замечание всякие рядовые… Кстати, а откуда у вас, господа рядовые плохообученные, нетабельное оружие? За пистолетики-то, небось, в ведомости не расписывались, по документам они за вами не числятся… – Болтун – находка для шпиона, – выдал патриотическую сентенцию Олли, вешая френч на спинку стула. – Сейчас глянем, что у тебя запазухой… И, как оказалось, предложил он это не напрасно. Уголек таскал с собой и большой армейский пистолет, подвешенный, как и у друзей, на левой внутренней стороне френча, и маленький, почти дамский, совсем, казалось бы, смешного калибра, но совершенно неприметно помещающийся в кармане брюк. Глядя округлившимися глазами, как со смешками и издевками демонстрируют свое оружие и запасные обоймы друг другу гастаты, Машка, казалось бы, даже не замечала шаловливых ручонок Котяры, ощупывающих её тело. Впрочем, разоружение это продолжалось совсем недолго. – Ну, по чарочке и начинаем? – предложил Олигарх, деловито избавляясь от сапог и штанов. – Где наши индивидуальные средства защиты?.. – Мальчики, так ведь можно и так… – успела было пискнуть Маша, желая услужить таким симпатичным и необыкновенным клиентам, но Уго возразил: – А лечить ты нас потом тоже так будешь? За десять минут? – Ну, я же чистенькая, – оправдываясь, засмущалась девушка. – Это ты знаешь, ну, может, еще венеролог твой, а мы – нет, – сурово «приговорил» Олли. – А на лечение нам время тратить нельзя, и так его у нас мало… Значит – поехали?.. Но – это предложение-тост-команда слегка запоздало. Кот уже приступил к «основному блюду», пристроившись за спиной аккуратно уложенной на бочок Машки. – Как всегда, – со смешливой укоризной покачал головой Уголек. – Наш васька слушает, да ест… – Да ладно, – махнул рукой Олли. – Он долгоиграющий, раньше начнет, авось к утру кончит… «Это что ж – они до утра не угомонятся? – с безразличным к самой себе и даже каким-то веселым ужасом подумала Маша, ощущая внутри себя энергичные упругие движения молодого тела. – Без продыху, что ли… а ведь предупреждали же они тебя, дуру…» А Уго и Олли, как ни в чем не бывало, будто и не занимались рядом с ними интимным делом, продолжали прихлебывать джин и обмениваться короткими, только им понятными репликами, казалось, к происходящему совсем не имеющими отношения. Впрочем, честно говоря, Машке было не до них, она полностью отдалась тем приятным и, что ни говори, желанным ощущениям, которые дарил ей Котяра. Все-таки, молодой паренек, пусть и не очень умелый, вовсе даже не испытывающий романтических чувств к профессионалке, обладает целым набором иных достоинств, ставящих его гораздо выше тех, кто значительно старше, опытнее, но – пресыщеннее и извращеннее. Девушка теперь уже в охотку, полуприкрыв глаза, постанывая и двигаясь навстречу, отдавалась молодому гастату и просто не могла видеть, как Олигарх на несколько секунд выскользнул в тамбур, обустраивая там из подручных средств примитивную сигнализацию на вход. А Уголек деловито, будто всю жизнь этим занимался, припрятал среди разбросанных вещей, под матрасом мерно поскрипывающей кровати, под подушками и еще где-то все четыре огнестрела и обязательные, хотя также нетабельные засапожные ножи… А потом кто-то из гастатов выключил свет в комнатенке, заменив яркую лампочку в пестром стареньком абажурчике под потолком на куда более интимное освещение от ручного фонарика, поставленного на полу «на попа». И – сперва Уго, а следом и Олли присоединились к разгорячившейся в извечном движении парочке… и теперь уже шесть рук скользили по стройному телу девушки, оглаживая, пощипывая, крепко сжимая… Первым – уж такая физиология у паренька – «отстрелялся» Олигарх… откинулся на спину, в сторонку от продолжающих интимные игры партнеров, истомленным, медленным движением стянул наполненную резинку, отшвырнул её куда-то, не глядя… пару-тройку секунд поборолся с вбитой с детства привычкой пойди под душ, переборол и привычку, и самого себя, кое-как обтерся предусмотрительно захваченным с кухни полотенцем и буквально тут же засопел, отодвинувшись на самый край постели, подложив под стриженый висок кулак… Потом, получив свою долю удовольствия, и даже повторив её еще разочек, угомонился Уголек, тоже не глядя, небрежно расшвыряв использованные презервативы по комнате. Но засыпая, капрал все-таки успел протянуть руку и выключить стоящий на полу фонарик, оставив Кота и Машку в полной темноте, окон-то в комнатке не было, впрочем, это вовсе не помешало им… говоря умными словами, визуально парочка насладилась друг другом уже давно. А теперь ни о каком наслаждении: визуальном ли, тактильном – речь не шла. Машка, кажется, окончательно уснула в самом процессе, утомленная изрядной дозой джина, сменой поз, бесконечным мужским движением, несколькими яркими оргазмами и тремя партнерами по очереди и сразу. А Котяра все продолжал и продолжал над притихшим женским телом извечные мужские движения… будто оправдывая слова своих товарищей о собственной неутомимости. Однако, как все в мире имеет свое начало, так и все имеет свой конец, кроме самого мира, естественно. Кот чуть захрипел, задергался, изливаясь куда-то в темноту, чувствуя, как захлестывают его эмоции достигнутого финиша… слегка оттолкнулся от похолодевшей спины спящей Машки и провалился в бездну то ли сна, то ли малопонятного секундного забытья… Семь утра, подъем. Десять минут на оправку и умывание. Чистить зубы, мыть уши и шею – обязательно. Потом зарядка, почти на полчаса: бег, отжимания, подтягивания, снова бег, гимнастические упражнения. Десять минут – заправка коек, на которые теперь до самого отбоя не то, что прилечь или присесть, посмотреть лишний раз категорически запрещено. Построение, поверка. После переклички, бывает проверка внешнего вида, подшитых подворотничков, содержимого карманов. Их всего два, и иметь в них разрешено носовой платок и маленькую расческу. Ничего лишнего. Завтрак. Плотный, сытный, питательный, но абсолютно отвратительный. Когда с утра кусок не лезет в горло. Но надо есть, потому что до обеда перехватить даже корочку хлеба или сухарик – немыслимо. Чуть попозже, к третьему-четвертому курсу каждый наловчится делать хоть какие-то запасы съестного. Чтобы в охотку пожевать в перерыве между занятиями твердой, как дерево, сырокопченой колбасы из сухого пайка, похрустеть сухариком, подсластить жизнь брикетом шоколада. А пока – не положено. Только завтрак, обед и ужин. После завтрака, чтобы окончательно разбудить поднявшихся, но не проснувшихся, полчаса строевых занятий. Маршировка, повороты на месте и в движении. Говорят, вырабатывает чувство локтя товарища, воспитывает ощущение общей силы в массе людей. И очень хорошо будит перед классными занятиями, чтобы не дремалось за неудобной жесткой и маленькой партой. Классные занятия. Арифметика, география. Потом – полтора часа спорта, не бег трусцой, не прыжки через козла – футбол, баскетбол, ручной мяч. Здесь ценят командные игры, в которых так хорошо выявляются лидеры, и каждый человек находит свое место. После игры – душ и снова занятия. Зубрежка «мертвой» латыни, заучивание огромного количества стихов и прозаических, хоть и простеньких текстов. Говорят, развивает память. Наверное, но об этом мало задумываются, главное – успеть запомнить, постараться зацепиться за легкую ассоциацию. Ведь неуспевающих ждет наказание. Не жестокое, но публичное и неприятное. Обычно – индивидуальное, каждому свое. Кто не любит швабру и тряпку – драит полы в рекреациях и классах. Кому нравится беготня и суматоха – лишние два, а то и четыре часа выстаивает «на тумбочке» у входа. Обед. Самое сладкое времечко. Тут тебе и суп, и изрядный кусок мяса на второе, и вкусный компот из сухофруктов. Хлеб на столах без всякой нормы, но с собой его не унесешь. Следят внимательно, да и с карманами не очень хорошо, мало их, мелкие они. После обеда положен отдых. Почти сорок минут. Никакого шума, беготни, упаси боже, драк. Сорок минут отдыхать в Зале Собраний. Для краткости – в Собрании. С книгой. Что любят читать мальчишки? Приключения, война, фантастика. Никаких ограничений. Главное – результат, главное чтение. Обязательное, но вместе с тем и желанное. После отдыха, для бодрости, получасовая маршировка. И опять занятия. Только теперь уже – любимые. С оружием. Не с одним учебной, а то и деревянной штурмовой винтовкой прошлого века на весь класс. С настоящим, боевым, личным оружием. Правда, пока еще облегченным. Пистолеты-пулеметы. Не древние, но морально устаревшие, уже снимаемые с вооружения. Чистка, сборка-разборка. Долгие, долгие минуты бесконечного прицеливания в пустую стену в двух шагах. Говорят, просто для привыкания. Потом – снова спорт, теперь уже с коротышками-пэпэшками вместе. Бег, полоса препятствий. Окопы, траншеи. Снова бег. В одиночку, парами, группой. Помогать товарищу не запрещается, но и не поощряется. Каждый должен справляться сам. Потом – пэпэшки вычистить и сдать в оружейку до следующего дня. В душ. Полчаса отдыха в Собрании и ужин. Ужин – легкий. Как там говорили римляне: «Завтрак съешь сам, обедом поделись с другом, ужин отдай врагу»? Точно по пословице. Немного каши, хлеб, масло, чай. Желудок почти пустой, требует восстановления калорий после дневных занятий. На это уже никто не обращает внимания. Впереди еще просмотр телевизора. Фильмы про войну. Приключенческие. Боевики, но – относительно реальные, без ультракрутых героев и грохочущих в космосе взрывов. Иногда – документальные фильмы. Учебные и суровые. «Средние танки и их применение». «Переносной зенитно-ракетный комплекс «Ось». «Поражающие факторы ядерного взрыва и защита от них». После просмотра – художественного ли, документального фильма – краткий, минут на десять, обмен мнениями. Что понравилось, что – нет. Обязательно – почему. Почти семинар. Наставники отмечают для себя, кто и как себя ведет и при просмотре, и после, во время обсуждения. Это тоже важно для выявления лидеров. Но – нужны не только лидеры. Их всегда меньшинство, а современные задачи, любые задачи – военные, мирные, экстремальные – не решаются в одиночку. Вечерняя поверка. Почти сорок минут до отбоя – личное время. Можно писать письма. Только некому. Можно играть в салки, но за день мальчишки уже набегались до упаду. Можно заняться подгонкой формы. А еще лучше – вон, один уткнулся в тощенькую книжицу. «Караульная служба предназначена для надежной охраны и обороны боевых знамен, хранилищ (складов, парков) с вооружением, военной техникой, другим военным имуществом и иных военных и государственных объектов, а также для охраны военнослужащих, содержащихся на гауптвахте и в дисциплинарной воинской части». Вот так. На занятиях Уставы не учат, но знать их – обязательно. Отбой. Можно, наконец-то, улечься в койку, укрыться с головой одеялом и забыть обо всем до утра. Если, конечно, не будет ночной, внезапной побудки. И так – каждый день. Только по пятницам занятия с оружием дополняются стрельбищем. Истинное удовольствие для мальчишек. Боевые патроны, запах сгоревшего пороха, нагар в коротких стволах пэпэшек. В субботу совсем немного занятий. Основное – парко-хозяйственный день. День коллективного ухода за помещениями. Всё вылизывается до блеска. В остальные дни порядок поддерживают дневальные. Свои же ребята. В порядке очереди или – в наказание. По воскресениям – два фильма, один из них вместо утренних занятий. И гораздо больше времени на чтение. Обязательное и желанное. А летом – еще и Лагеря. Вот так, с большой буквы. Потому что меняется образ жизни. Вместо крепкой крыши над головой и теплых стен – полотнище палатки на десять человек. Вместо готовых завтраков, обедов, ужинов – костер и котелки. Умывание в реке. Там же обучают плаванию. Кроссы, марш-броски. Дневные и ночные. И хотя образ жизни меняется, распорядок дня остается прежним. Сразу после Нового года – переход на следующий курс. Новое помещение со старыми порядками. Те же наставники и учителя, что перебираются вместе с воспитанниками на новое место. Но все они по-прежнему в символической изоляции. Нет ни «стариков», ни «молодых». У всех мальчишек в документах значится один год, один месяц и один и тот же день рождения. Год подбирают примерно, на глаз. День рождения совпадает с днем основания Легиона. Кто-то живет здесь с рождения. Кого-то доставляют из приютов и полицейских спецраспределителей в пять, семь, восемь лет. Но они тут же становятся равными прочим. Или исчезают. К концу Курса обыкновенно выбывает чуть больше половины воспитанников. Кто-то подает надежды в науках. Легионам нужно не только пушечное мясо. Свои инженеры, физики, химики должны быть обязательно. Кто-то изо всех сил сопротивляется превращению в солдата. И их передают полиции. Или особым службам. Никто не знает, куда деваются хронические нарушители дисциплины и неуспевающие в учебе. Кто-то не выдерживает по физическим данным. Не все же от природы сильны, ловки, остры на глаз. Но служат и такие. Легионам нужны свои снабженцы, кладовщики, повара. Но учат этому уже в других местах. В двенадцать лет маленькие пистолеты-пулеметы сменяются на штурмовые винтовки и карабины. Пока еще тяжелые, неудобные для мальчишек, но через три года, когда настанет время идти в бой, они будут, как родные. И стрелковые занятия из еженедельного удовольствия превращаются в каждодневный адский труд. Обойма из пистолета, обойма из штурмовки, обойма из карабина. По пятницам – пулемет, гранатомет, миномет. Материальная часть и стрельбы. Стрельбы, стрельбы, стрельбы… Теперь и Лагеря из летних становятся круглогодичными. В палатках живут и зимой, и осенью, и ранней весной. Недолго, по полторы-две недели. Иногда – три, но это особый случай, случай учений. Когда мальчишки серьезно, с боевым оружием, но холостыми патронами, играют в войну под наблюдением посредников. Чаще всего – совершенно посторонних, чьих-то чужих наставников и учителей. Значительно сокращаются учебные часы на общеобразовательные предметы. Литературу, химию, физику, равно как и биологию теперь изучают все больше и больше факультативно, при большом желании. Также факультативно идет и рукопашка, бой на ножах, фехтование. И все больше внимания наставники уделяют тактическим действиям в составе отделения, взвода, роты. Незадолго до четырнадцатилетия – обязательно – первая женщина. Не совсем загрубевшая, но заматеревшая и не слишком циничная, но только профессионалка, способная понять и помочь мальчишке в первый раз. Потом, по желанию, раз в неделю посещение борделя. И обязательно всякий раз к новой партнерше. Это закон, запрещающий иметь привязанности, даже такие. Многим нравится чувствовать себя взрослыми, способными на мужские дела, кто-то, напротив, отказывается, замыкаясь в себе и сбрасывая сексуальную энергию в спортзале или на полигоне. Любые насмешки и подколы по этому поводу пресекаются и караются гораздо жестче – если не сказать, что просто жестоко – чем промахи в стрельбе или невыученные строки Устава. Впрочем, к четырнадцати Устав повторять никому не надо. Уставы помнят, как таблицу умножения, как запах каши из общего котла, как первый в жизни свет. …лежащий на полиуретановом пестром, зелень с коричневым, коврике Олигарх беспечно грыз ногти на левой руке, искоса поглядывая на старательно пыхтящего рядом голубоглазого Котяру. Свой норматив по стрельбе Олли выполнил, сэкономив четверть обоймы, пять выстрелов из двадцати, и теперь терпеливо дожидался, когда же прикончит свою обойму сосед по позиции. Котяра, как обычно, мазал, у него редко когда получалось выбивать норматив, но сегодня он, кажется, не добирал и половины, за что следовало несуровое, но чувствительное для подросткового самолюбия наказание. – Слышь, Кот, – тихонько позвал Олли, приметив, что их наставник по стрельбе и дежурный по полигону отвлеклись на какую-то заминку у воспитуемого далеко на краю стрельбища. – Перебросить тебе пяток патронов?.. – Бросай, – моментально сообразил Кот, но тут же одернул себя: – Что взамен? – Ничего, – Олли, может быть, и пожал бы плечами, но предпочел не двигаться, чтобы не привлекать лишнего внимания. – И цена есть цена… – пробормотал Кот, надеясь, что разговор не займет у них много времени, и наставник не успеет разобраться с возникшими проблемами там, на далеком фланге. – И всегда хорошо, если честь спасена, – подтвердил свои слова Олли, мгновенно и очень острожными, экономными движениями отмыкая от карабина магазин с пятью сохранившимися зарядами. – Держи… Котяра так же ловко и почти незаметно со стороны сменил свой опустевший магазин на олигарховский. И смог все-таки перебить нижнюю планку, за которой маячило наказание. Конечно, ни наставник, ни дежурный по полигону не могли видеть, как помогал один воспитанник другому, но это не значит, что не видел никто, вот только выводы из этого маленького происшествия последовали совершенно неожиданные. Все чаще и чаще при выполнении заданий наставник стал объединять в боевую двойку чуть флегматичного, немного бестолкового, как стрелка, но абсолютно лишенного чувства страха Котяру, не понимающего, почему нужно бояться темноты, грозы, змей или свиста пролетающих над окопом пуль, и шустрого, энергичного, почти готового снайпера Олигарха, внимательного и очень по-взрослому осторожного. И результат такого объединения оказался превосходным… У них не было ни имен, ни фамилий. То есть, всё было, но где-то там – далеко, в официальных документах. Между собой они звались по кличкам. Прозвища возникали или сразу, вдруг, будто угаданные по наитию. Или зарабатывались годами. По кличкам же их звали и наставники, на период боевой подготовки сокращая прозвища до простейших двусложных позывных. Такими они и выходили в мир: Уголек – Уго, Олигарх – Олли, Котяра – Кот. Впрочем, никто не ограждал воспитанников от действительности, царившей за стенами «учебки». Скорее, наоборот. Структуру общества, функции правоохранительных органов, судов, прокуратуры, смысл товарно-денежных отношений им регулярно вдалбливали в головы. Но все это не было главным, основным для мальчишек. И знания проходили мимо, оставаясь где-то в стороне. В пятнадцать они покидали стены «учебки», становясь гастатами. Неизвестно, кто первый употребил этот старинный термин, обозначая только-только вышедших в жизнь, но уже боевых мальчишек. Никаких выпускных экзаменов не было. Если мальчишка дотягивал в «учебке» до пятнадцати, значит, он был готов к войне. А потом была мелкая стычка в дельте Кирога. Превратившаяся в итоге в мясорубку. Гастатов бросили туда в самом начале, как бы на стажировку в не очень-то сложных условиях. Но оказались они в «Кирогской бойне». Так назвали это все газеты, телевидение, радио. А следом, после совсем короткого отдыха и пополнения был Циньский инцидент. Затяжной, не очень-то и активный, но жестокий до чрезвычайности. Обыкновенно из взвода гастатов проходили обязательные три-четыре кампании для перехода в следующий статус «принципа» больше двух третей личного состава. После Циня их осталось двенадцать. Тех, кто начал с Кирога. Троим дали высшие ордена. Такое, пожалуй, было впервые в истории, чтобы Платиновую Звезду вручали гастатам. Да еще лично Верховным. Впрочем, лично – не означало собственноручно. Хотя Коту, Олли и Уго было на это наплевать. Они не были бездушными машинами смерти. Безжалостными мясниками и хладнокровными убийцами – тоже не были. Как бы старательно об этом ни писали, ни разглагольствовали разные «гуманитарии». Те, кто ни разу в жизни не держал в руках боевой карабин, никогда не поймет тех, в кого стреляли. И кого убивали. А они были просто гастатами. Отлично подготовленными. Готовыми на все ради выполнения приказа. Иной раз они просто не осознавали чужой боли и смерти. Это свойственно молодости. Чаще – просто игнорировали и боль, и смерть. И свою – и чужую. Иногда им казалось, что они просто играют в смертельно опасную, давно уже не детскую, но все-таки – игру. А иногда они просто выполняли то, что называется емким словом – долг. Без вопросов и красочных размышлений о его природе и сущности. До «принципов» доживали две трети. А еще через два-три года их оставалось меньше одной. Обстрелянных, показавших себя посылали уже туда, где ситуация складывалась не просто серьезно. Туда, где назревала катастрофа. Туда, где кровь лилась полноводной рекой. Где жизнь рядового длилась сутки-двое. Где выжить мог только самый удачливый и умелый. Выжить, становясь триарием в двадцать лет. Когда у большинства его сограждан еще не наступало совершеннолетие. За безоговорочное выполнение долга им платили. И не только деньгами. Ведь большинство гастатов даже не успевало потратить причитающееся им денежное содержание. Платили «тремя днями» во взятом городе или поселке. Платили неподсудностью никому, кроме легионерских трибуналов. А там разбирали дела лишь дезертиров и «отказников», не выполнивших прямой приказ командира. Без адвокатов и прокуроров. Силами трех офицеров. И чаще всего этими офицерами были сам легат и трибуны, его заместители. Потому от прочих дел они пренебрежительно отмахивались. И как же не отмахнуться? В практике этих трибуналов существовало лишь два приговора: расстрелять или оправдать. Вот и пугались добропорядочные полицейские на улице, завидев гастата. До судорог в ногах пугались убегающие из зоны боевых действий мирные обыватели. Опасливо поглядывали на соседа с легионерским значком случайные попутчики в самолетах и поездах. Одно спасало встревоженных мещан и «гуманитариев» – не так часто находились гастаты вне подразделений, военных городков или траншей первого-второго эшелонов. Гораздо чаще можно было их встретить в госпиталях. А еще – в травматологических специализированных клиниках, в нейрохирургии. Но не на улице мирного города. А встретить гастата, тем более сразу троих, мирно спящих в чужой постели, для любознательного человека вообще было делом немыслимым. Олли приоткрыл глаза, просыпаясь как-то сразу весь, без ленивых потягушечек, похмельного недоумения «где это я», одновременно ощущая дивный утренний стояк, тяжесть мочевого пузыря и – пробуждение Уголька. То, что его товарищ тоже проснулся, Олигарх ощутил не шестым, а, наверное, уже седьмым или даже восьмым чувством. Но ни это, ни приятное утреннее возбуждение, ни посапывание где-то совсем рядом, буквально – под рукой, Машки, ни беззвучный сон Котяры на дальнем углу постели не вызвали у гастата особых эмоций – было в комнате нечто, заставляющее мгновенно забыть обо всем, кроме собственной безопасности. Ну, во-первых, яркий свет. Не просто включенная под потолком лампочка в пестреньком абажуре, а ровный, белесый, проникающий везде свет, не имеющий какой-то единой точки распространения. Свет заливал комнату, не оставляя без своего пристального внимания ни единого укромного уголка, ни малейшей складочки на взбаламученной четырьмя телам постели, ни единого флакончика с женскими аксессуарами на тумбочке. При этом каким-то чудесным образом свет вовсе не раздражал глаза, не заставлял щуриться или отворачиваться, несмотря на то, что накатывался как бы волнами, молочно-белесого оттенка. И в гуще этих спокойных, равнодушных волн, на молчащем венском стуле – и какого ж черта он скрипел весь вечер и полночи подо мной! – сидел одетый в черное высокий человек. Фрачная пара, белоснежная грудь манишки, желтый металл массивной заколки на ярком бордовом галстуке и – руки в тончайших бежевых перчатках, протянутые вперед и покоящиеся на набалдашнике трости, стоящей между колен незнакомца. От всей позы черного человека веяло уверенным спокойствием, привычкой повелевать, а отнюдь не командовать… а вот опасности – непосредственной, грозящей ему и его товарищам прямо тут и сейчас, Олигарх не ощутил. Лицо неизвестного, будто вырезанное из дерева, неподвижное, темное, с кирпичным оттенком, казалось, обожженное безжалостным солнцем, обрамляли небольшие аккуратные усики и короткая узенькая бородка – «Эспаньолка», – вспомнил Олли. Легкая горбинка длинного носа, плотно сжатые яркие губы и – глаза, разноцветные, как в дурном фильме ужасов. Левый – пронзительно ледяной, светлый, насмешливый, похожий цветом на глаза самого гастата, а правый – бездонный, черный с трудно различимыми искорками в глубине напоминал взгляд Уголька. Человек в черном не шевелился, видимо, опасаясь – и справедливо – спровоцировать гастатов на неадекватные действия, но первого же мимолетного взгляда на него и Олли, и Уго хватило, чтобы понять – это не восковая кукла, не деревянный, искусно вырезанный манекен, и уж тем более не труп. Перед ними сидел живой человек непонятным образом пробравшийся через призванную разбудить отдыхающих солдат самопальную сигнализацию у входной двери и бесцеремонно усевшийся на единственный, жутко скрипящий, но почему-то под этим человеком промолчавший стул. – Спокойствие, господа гастаты! Голос у человека в черном был глубокий, мощный и красивый, но предупреждение его запоздало. Уголек уже стоял в паре шагов от нежданного гостя, у двери, чуть пригнувшись, слегка расставив ноги и отведя в сторону полусогнутую руку с зажатым в ней пистолетом. И выглядел голый, сухощавый паренек с впалым животом и торчащим мужским достоинством отнюдь не смешно, как, бывает, выглядят голые люди с оружием. – Спокойствие! – повторил визитер, казалось, даже не заметивший невероятного кульбита Уго с постели, во всяком случае, на лице черного человека не дрогнул ни один мускул, и глаза по-прежнему смотрели внимательно и чуть насмешливо. – Ваше оружие на своих местах, никто его не трогал и не разряжал. Хотя, думаю, это было бы не лишним, учитывая вашу реакцию. Мгновенно переглянувшись с Угольком, Олли быстрым, но плавным, не провоцирующим движением извлек из-под матраса свой пистолет и деловито передернул затвор, выбрасывая на смятую простыню желтоватый, казалось бы, лоснящийся смазкой патрон. На взгляд – профессиональный, опытный взгляд гастата – с оружием и зарядами все было нормально. Тогда какого же дьявола… – Ну, раз уж у нас полное спокойствие, – сказал хладнокровно Олигарх, спустив ноги на пол и усаживая на постели поудобнее, – то можно и облегчиться… Он отложил пистолет, демонстративно пошарил глазами вокруг, нашел использованный презерватив, валяющийся примерно в том же месте, куда его закинули ночью во время буйства плоти, быстрым движением подобрал резинку и, приладив её к нужному месту, бесцеремонно опорожнил мочевой пузырь, смачно вздохнув от облегчения по завершении процедуры. – Ну, и чо теперь?.. – осведомился Олли, деловито скручивая наполненный резко пахнущей, желтоватой жидкостью пузырь у горловины. Нельзя сказать, что черный человек был шокирован, он по-прежнему неподвижно сидел на своем месте, и лицо его казалось похожим на маску, но, видимо, последние слова гастата все-таки вывели незнакомца из равновесия, или же все-таки вселенское хладнокровие изменило ему. – Теперь… теперь я хотел бы переговорить с вами, – с легким менторским раздражением в голосе выговорил нежданный гость, будто возмущаясь неуместной шалостью школяра на уроке. – Разумеется, со всеми и лучше – если без лишних ушей… – Ладно, – согласился как бы за всех Олигарх, подхватывая оружие и так, казалось бы, играясь, направив его в сторону человека в черном. Олли подстраховал себя и Котяру, потому как не ставший пользоваться «плодами любви» для отправления естественных надобностей Уголек выскользнул из комнатки сперва в тамбур, а затем и на кухоньку, совмещенную с прочими удобствами. При этом, возвращаясь из прихожей, Уго успел показать Олли привычным знаком, что всё в порядке, примитивная сигнализация не повреждена, что вызвало в душе гастата гораздо большее смятение, чем, собственно, неожиданное пребывание в комнате постороннего. – Кот, вставай, мыши в доме, – позвал Олигарх. – Какие мыши?.. где… – мгновенно отреагировал на позывной, казалось бы, только что мертвым сном спящий гастат. – Раздень пипиську, не позорься, – посоветовал Олли, чуть скосив взгляд на приподнявшегося над постелью, нарочито сонного Кота. – Гости у нас, надо выглядеть прилично… – От ведь как… – удивленно вздохнул Котяра, стаскивая забытый на причинном месте презерватив. – Вот же укатала эта девка, вот же молодец какая… Привыкший доверять своему напарнику собственную жизнь, а не только что-то по мелочи, Котяра не стал глупо спрашивать, что за гости, да почему это неизвестный мужик сидит на стуле, разглядывая честную компанию немигающим, внимательным взглядом. Если будет надо, Олли и так все расскажет, ну, или просто подаст давно условленный знак. А рукоятку пистолет Котяра уже ощутил собственной задницей, не зря же так долго и тщательно елозил по матрасу, делая вид, что с ленцой просыпается. Появившийся в комнате Уголек, посвежевший, облегчившийся и даже, кажется, успевший умыться, сделал для всех понятный знак, мол, все в квартирке тихо, никаких признаков проникновения, кроме незнакомца на стуле, незаметно. Быстро – тридцать секунд – оделся, хотя ночью казалось, что мальчишки раскидывают свои вещи по комнате в полном беспорядке, но почему-то к утру их нижнее белье, брюки, френчи, сапоги очутились рядышком друг с другом и именно в том месте, до которого легко дотянуться. Впрочем, в этой маленьком комнатке было просто дотянуться до любого угла. Следующим также быстро и аккуратно оделся Олигарх, хотя ему пришлось оставить свой китель висящим на спинке стула. Подходить близко к незнакомцу гастат не стал, а просить того о чем бы то ни было означало хоть в малой части поставить себя в зависимое положение. А этого ни один мальчишка, прошедший «учебку» до конца, допустить не мог. А вот Котяра одевался не спеша, с явной растерянностью и небрежностью, изображая из себя раздолбая и неряху, будто бы случайно затесавшегося в ряды элитного воинства. Конечно, на мало-мальски знающих людей такое представление производило комический эффект, но иной раз неплохо помогало в жизни при столкновении с самоуверенными и недалекими типами. Впрочем, считать таковым нежданного гостя гастаты не могли, но действовали по давно устоявшейся традиции: не знаешь, что делать – действуй по Уставу. Следящие исподволь за незнакомцем Олли и Уголек были немного удивлены тем глубинным, исконным равнодушие, с которым нежданный гость встретил их утренний туалет. За исключением, пожалуй, первого «фокуса» Олигарха с облегчение в презерватив, ничто не вызвало даже намека на эмоции на лице и в голосе человека в черном. Бесстрастно дождавшись окончания возни Котяры, гость чуть двинул подбородком, перехватывая у молодежи инициативу: – А теперь – дама… – Ага, дама всем нама, – дурашливо подхватил Олли и попросил Кота: – Слышь, толкни там, что ли, Машку, заспалась она, а тут, видишь, дела какие наворачиваются… Редко употреблявшая такое количество крепкого спиртного, да еще и троих мужчин вместе и сразу за одну ночь, девушка долго, чисто по-женски, сопротивлялась побудке, то пряча голову под подушку, то невнятно ругаясь на окружающих, кажется, плоховато соображая, где и с кем она сейчас находится. Минут через десять энергичной тряски, легких шлепков по щекам и попке, растирания ушей и громких матерных выражений, правда, в основном со стороны Машки, желудок девушки напомнил о себе самым тривиальным образом. И если бы не наблюдательность и готовность к неожиданностям Уголька, вряд ли присутствующим пришлось бы оставаться здесь, впрочем, гастатам доводилось находиться в гораздо худших условиях, но это вовсе не значит, что они и в простой, мирной жизни стремились к грязи, крови и утренней тошниловке. Вернув из кухни проблевавшуюся, бледную, как спирохета, с мокрой головой, размазанной тушью под глазами и прочей, не снятой на ночь косметикой на лице обнаженную девушку, Уголек кое-как, в этом у него и в самом деле не было никакого опыта, напялил на впавшую в легкую прострацию Машку то самое, вчера белое и прозрачное, а сегодня уже сильно помятое, с пятнами майонеза и крабового мяса платье прямо на её голое тело. На мгновение задумавшись об обуви – «на таких каблучищах, как вчера она и десятка шагов сейчас не пройдет» – гастат приметил под кроватью полусапожки на каблуке более чем небольшом, вот их и использовал. – Ну, и куда ж я теперь? – поинтересовалась абсолютно ошалевшая Машка, настойчиво выдвигаемая Угольком в тамбур-прихожую. Отпустить туда одну девушку он не рискнул: грома и шума было бы на всю квартирку, он и сам-то чуток запутался, разбирая хитросплетения веревочек и шнурков привязанных Олли к обыкновенной швабре и пустому помятому жестяному ведру. – Прогуляйся к подруге какой-нибудь, – напутствовал Машу гастат, вовсе не желающий девушке зла. – Отоспишься там, а к вечеру вернешься – всё будет, как ничего не было. С окончательно помутившейся головой Маша вышла из душной, пропахшей потом, спиртным и развратом квартирки, напоминающей больше каморку под лестницей, на свежий утренний воздух, опьянивший её, как глоток джина с похмелья, и подумала рассеянно: «Черт бы с ними… там из моего-то – туфли и косметика, да еще постельное белье… оно им надо?.. а если чего – затребую с Григория компенсацию, мол, порвали-попортили клиенты… сам таких навязал… а если и ничего, то все равно затребую… мало он с меня денег получает, что ли…» Кое-как додумав не самую сложненькую мыслишку и стараясь держать ровнее спину и не сильно мотать головой, девушка поплелась по пустынной пока из-за раннего часа улочке в сторону, которую сама себе указала, как верную. …– Итак, господа гастаты! – сказал нежданный гость, когда все необходимые ему люди, наконец-то, собрались в комнате. И хотя человек в черном продолжал сидеть неподвижно на том же самом месте, что и в момент пробуждения временных хозяев квартирки, все они ощутили на себе его колючий, острый взгляд, вызывающий странное ощущение неловкости и легкого стыда, будто смотрел на них заставший за чем-то неприлично мальчишеским наставник «учебки». Страстно захотелось передернуть плечами, смахнуть что-то невидимое, будто легкую паутинку с лица, или просто громко выругаться. И Угольку, который остановился в дверях, за плечом незваного гостя, отвлекая внимание того, как было предписано всеми гласными и негласными инструкциями гастатов. И Олигарху, сидящему на краю постели и уложившему пистолет на колено так, чтобы ствол смотрел на черного человека. И Котяре, продолжавшему после одевания валяться в псевдорасслабленном состоянии поверх легкого, чуток для удобства расправленного зеленовато-голубого покрывала. – Я хочу попросить вас сделать для меня одно небольшое дело… – Заказухой не занимаемся, – попытался было перехватить инициативу Олли. – Нам тут убивать не интересно… Все-таки мифы надо подпитывать, и если бы сами гастаты не говорили частенько в присутствии посторонних, иной раз резко к ним негативно настроенных людей, что им интересно служить, воевать, убивать, то, может быть, и слухи об излишней кровожадности и равнодушии к чужим жизням не получили такого распространения. – Это не заказное убийство конкурента или громкого политика, – твердо ответил человек в черном. – Но убить надо. Я хочу, чтобы вы убили… оборотня! II – А Деда Мороза тебе живьем захватить не надо?.. – неуверенно хохотнул Олли. – А то мы – запросто, только рукавицы потеплее возьмем, он, говорят, ледяной, как айсберг… Тут черный человек совершил первое движение за все время, пока сидел перед гастатами. Просто приподнял указательный палец левой руки, продолжавшей возлежать на набалдашнике трости, останавливая готового продолжить словоизвержение Олигарха. – Из двадцати одних суток отпуска вы уже израсходовали восемь, сегодняшний день не в счет, только начинается, – заговорил нежданный гость негромко и веско, так говорят люди, привыкшие, что каждое их слово, даже произнесенное вполголоса, ловят с полным вниманием и подобострастием. – Трое суток пути туда, сутки – обратно, если все сложится успешно. Двое суток вам нужно, чтобы добраться в Легион. Итого – на саму операцию отводится семь дней. Поговаривают, что за такое же время Господь успел сотворить весь этот мир… – А чегой-то обратно быстрее, чем туда, получается? – поинтересовался из-за плеча Олигарха Кот, делая недоуменное лицо доброго олигофрена. – Обратно – самолетом, туда нельзя, слишком заметно и шумно, а на обратном пути уже будет все равно, – снизошел до пояснения незнакомец и замолчал, артистически держа паузу в ожидании вопросов. Но и гастаты, несмотря на юный возраст, были отнюдь не наивными лопоухими мальчишками и спрашивать: «Кто ты? где это? какие гарантии? условия оплаты?» не стали, да и не приняли они еще однозначного решения – ввязываться ли в дело, явно попахивающее авантюрой, особыми службами, государственными тайнами и невероятным риском. И чтобы там про них не рассказывали обыватели и газетные сочинители жареных сенсаций, но по-дурному рисковать собственными шкурками гастаты не любили, превыше всего на свете ценя собственную жизнь. – А легат? – выразил общее сомнение Уголек. По исстари заведенному правилу никто из легионеров, будь он даже почетным триарием и первым заместителем командующего, не мог наниматься ни на чью службу без разрешения, хотя бы формального, командира легиона. Мелкие нарушения этого негласного закона случались постоянно, ну, не будут же, в самом деле, молодые гастаты выпрашивать разрешения подежурить недельку-другую возле отделения банка перед готовящимся на него бандитским налетом. Но одно дело – слегка подработать на стороне, да при этом еще и подшлифовать боевые навыки, и совсем другое – ввязываться в какую-то сомнительную операцию, чреватую, как быстро сообразили мальчишки, оглаской и шумом. – Я искренне уважаю и полностью доверяю вашему легату и его заместителям, – серьезно ответил черный человек. – Но вокруг них всегда толкутся очень разные люди. Всех не проверишь, да и не избежишь утечки, если кто-то случайно проболтается, увидит ненароком не предназначенный для его глаз документ… Мне нужна полная секретность. По-другому её не достичь. Незнакомец замолчал, будто подыскивая дополнительные аргументы для убеждения, потом поднял правую руку и аккуратно, медленно, хоть и без малейшей опаски вытащил что-то нагрудного кармана фрака – между пальцами, затянутыми в тончайшую кожу, блеснуло золотом… – За успешное выполнение задания вам всем грозит досрочное посвящение в… триарии… Человек в черном разжал пальцы и бережно, с почтением, но не поднимаясь с места, подкинул на простыню постели небольшой золотой медальон с изображением оскалившего саблезубые клыки махайрода. Гастаты онемели, окаменели и пришли в священный трепет, пусть это и покажется преувеличением, но такой почетный знак выдавался всего лишь три десятка раз в почти двухвековой истории легиона. Это была недостижимая мечта, «маршальский жезл» любого воина, начиная с самых первых дней пребывания в «учебке». Сейчас этот знак, подтверждающий полномочия и гарантирующий исполнение слов о посвящении в триарии, лежал перед их глазами на помятой простыне со следами ночного загула. И гастаты просто не могли себе представить более нереальной, несоответствующей их понятиям об окружающем мире и дикой картинки. – Как к тебе обращаться? – чуть охрипшим от внезапных душевных переживаний голосом спросил Уголек. – Старший, – ни секунды не задержавшись, ответил теперь уже бывший незнакомец. – Позывной Стар. Но о том, что вы сейчас увидели и услышали, вы уже забыли!.. – Тебя нет в открытых списках, – полуспросил-полуподтвердил Уголек. – Мы работаем на особую службу? Допуск к именам почетных триариев легиона имели все, но часть списка была засекречена и подлежала разглашению через пятьдесят лет. В этой части значились действующие разведчики и контрразведчики, когда служившие в «Махайроде», известные и не очень политики, высшие чины армии. Узнать про них, да и то всего лишь прозвища-позывные, могли только триарии при переходе с боевой службы на иную. – Никаких посторонних, только на меня, – твердо возразил Старший. – Надеюсь, политинформация окончена, господа гастаты?.. – Мы слушаем, Стар, – с некоторым даже почтением в голосе ответил за всех Уголек, как старший по званию. – Городок Шейлок, бывший курорт, но давно уже – захолустье, хотя рядом крупнейшие промышленные центры, – начал конкретный инструктаж почетный триарий. – Там сейчас серьезный междусобойчик, вторглись инсургенты, под шумок вошли заречные, местные войска тоже пытаются как-то удерживать ситуацию под контролем, но получается плохо. У всех трех сторон конфликта – плохо. До города будете добираться поездом, это незаметнее, контроля меньше, чем в аэропортах, да и направление это нынче – тихое, малолюдное. Всего трое суток вам на проезд и обустройство в городе. Объект там. Где именно – никто не знает, будете вычислять сами. Те, кто в Шейлоке работает на меня, не знают, что за объект, поэтому не смогут указать даже примерное место. – А все-таки, Стар, что за объект? – поинтересовался Олигарх. Теперь, когда все встало на свои места, когда начался настоящий инструктаж перед конкретным заданием, гастаты потеряли большую часть священной почтительности перед триарием – сейчас речь шла об их работе и, соответственно, жизнях. – Я не шутил. Вы должны убить оборотня! Но, – триарий поднял вверх открытую ладонь левой руки. – Но – это не шутки, не сказки и даже не научная фантастика. Скорее уж – это фантастическая наука. Некто – искусственно зачатый, генетически подкорректированный, выращенный в пробирке – имеет свойство полупревращаться в мощное, неуправляемое животное, идеального убийцу в ближнем бою. Как это делалось, кем и зачем – думаю, вам не так интересно, сам уже запутался в этих цепочках ДНК, перестроении РНК, корректировке генома… технических заданиях, эскизных проектах, электронных микроскопах и лабораторных автоклавах… не говоря уж про ведомственные интриги и обеспечение секретности… Старший усмехнулся, пожалуй, впервые с момента встречи с гастатами демонстрируя обыкновенные человеческие чувства. – Работала межведомственная группа: от военных, от контрразведки, от научного департамента Верховного, даже особый отдел полиции слегка руку приложил. Итог печальный. Результат эксперимента оказался нежизнеспособным и в довершение всего – сбежал. – Если он не этот… как его… нежизнеспособный, то не проще ли подождать, пока сам сдохнет где-нибудь в подвале? – поинтересовался вечно любознательный Котяра. – Или он уже народ по ночам дерет, как оборотни из сказок? Так потерпели бы, придумали очередного маньяка-убийцу… – Махнули бы рукой, и даже на легенду про маньяка-убийцу не стали бы тратить силы, – сказал Стар откровенно. – Если бы он ушел куда-то на восток или на север и затаился там. Сейчас реальная опасность, что секретная разработка попадет в чужие руки. А там, в процессе изготовления, так сказать, были использованы такие технологии, о которых только мечтать начинают по ту сторону Большой Реки. Уничтожить объект надо как можно быстрее. Тем более, пока творится неразбериха в Шейлоке. – А мы просто оказались в нужное время в нужном месте, – задумчиво проговорил Уголек. – И при этом не надо посвящать в детали лишних людей… Да, кстати, а как с нашим оружием?.. не с пистолетами же нам в котел с бурлящим говном лезть… а чужих винтовок и штурмовок не хотелось бы… – Ваши: карабин и две штурмовые винтовки, шлемы, кольчуги и все остальное, что вы сдали при первом появлении в городе, привезут на вокзал к отправлению поезда, – твердо и решительно заверил ребят Старший. – Вместе с ними доставят противогазы, респираторы, химиндикаторы, дозиметры, аптечки, спирт, сухое топливо и еще много чего. Вес небольшой, но всё может пригодиться, сейчас в Шейлоке разные дела творятся, не знаешь – чего ждать. Дополнительный боезапас при необходимости подберете на месте, там этого добра много. В вашем негласном подчинении будет батальон штурмовиков, они стоят на окраине и иной раз захаживают в город. Но – их можно использовать только, как загонщиков, оцепление, подсадных уток, в конце концов. Никто не должен знать настоящую цель вашей охоты. Никто! И еще к поезду вам подвезут деньги… Нет! Триарий вновь поднял ладонь, затыкая рот уже собравшимся запротестовать гастатам. – Это не обида. Там, в Шейлоке, сейчас вы вряд ли что-то купите за простые бумажки, что наши, что заречные. Вам подвезут золото – в монетах, в кольцах, в часах. Дальше переходите на самообеспечение. Теперь о связи… И еще десяток минут гастаты слушали четкий и внятный инструктаж о том, по каким телефонам в случае функционирования междугородней линии следует звонить, кого вызывать, каким немудреным кодом пользоваться, передавая только самую срочную, крайне важную информацию. Какие магические слова произведут волшебное воздействие на командира штурмового батальона, а какие – на особиста-контрразведчика, чем произвести впечатление на бывших градоначальника и полицмейстера, которые сейчас то ли в Шейлоке, то ли где-то поблизости. Отдельно, как последнее средство, триарий дал пароль к батальонному радисту, на всякий случай – парни и так все понимают – предупредив, что использовать его можно за десяток-другой минут до смерти этого самого радиста. Гастаты молчаливо кивали, лишь изредка поддакивая: «Принято… принято… принято…», и буквально переполнялись невольным счастьем настоящего бойца вдруг оказаться востребованными так далеко от своего легиона, от линии фронта, от боевой стрельбы, минометных обстрелов, бешеных атак и нудной, вытягивающей душу обороны. – Закругляюсь, – удачно увернулся от нелюбимого всеми гастатами словечка «и последнее» Старший. – С вами пойдет женщина, она обузой не будет, достаточно подготовлена, хотя и совсем не по нашей части. Но – необходима для предстоящей работы. Подробности узнаете от нее сами, пусть это пока будет хоть каким-то секретом для вас. Встретитесь на вокзале, возле касс. Она – высокая, рыжая, с короткой стрижкой, таких примет достаточно, пароль не нужен, вы просто едете в один и тот же город. Как она себя назовет – не знаю, да и не в имени суть, от нее узнаете и все подробности об объекте: внешность, привычки, сильные и слабые стороны. «Теперь – о возвращении. Ровно через десять дней в городском аэропорту приземлится борт двенадцать-сорок три, он придет за вами в любую погоду при любой обстановке, кроме, конечно, «ракетного забора» вокруг города. Встанут они где-нибудь подальше от глаз, в сторонке, но в полной готовности к взлету, думаю, поблизости от резервной полосы. Какая это будет машина – рейсовый лайнер, штурмовой вертолет или еще что-то, – я пока и сам не знаю, ориентируйтесь только по номеру. Но экипаж будет знать вас в лицо, вас и только вас, никого больше на борт не возьмут, будь там в этот момент хоть папа Римский, хоть сам Верховный. Срок ожидания – сутки с момента прилета. Вам надо успеть, иначе придется выбираться своим ходом, а это чревато разными приключениями, да и опозданием в легион, чего хотелось бы избежать, опять-таки из соображений секретности». Триарий, впервые за все время пребывая в квартире, поднялся на ноги, оказавшись при этом побольше, чем на голову, превосходящим в росте гастатов. Внимательно оглядев разноцветными глазами мальчишек, привычно одернул фрак, кажется, едва заметно вздохнул и закончил: – Уйдете минут через десять… – Брат-триарий, – остановил его поворот к дверям на полушаге вопрос Олигарха. – Скажи, если не секрет, как ты сделал это?.. И гастат многозначительно обвел рукой пространство вокруг себя. Старший догадался, о чем его спрашивают, в ту же секунду и коротко, душевно рассмеялся. – Уголек, включи лампочку, – попросил он по-прежнему стоящего у выхода капрала. – Теперь – смотрите. Триарий приподнялся на цыпочки у самой стены, вытянул руку, подцепил за невидимый уголок яркое, молочно-белое сияние и… за пару секунд свернул мгновенно угасшую широкую длинную ленту в маленький рулончик, который деловито положил в карман брюк. – Только и всего, обыкновеннейшие чудеса техники, – добавил на прощание триарий, покидая комнату. Немного помолчав после его ухода, Олигарх хмыкнул в кулак и прокомментировал: – А спросонок, да с похмелья действует сногсшибательно… – Да какое тут похмелье, – махнул рукой Котяра, вставая на ноги и сладко потягиваясь. – Выпили-то совсем чуть-чуть… – Это из тебя Машка весь хмель выжала, – усмехнулся Уголек. – Ну, что? прибираемся и – на вокзал?.. – Да уж, бардак в борделе оставлять не годится, – сказал Олигарх под дружный смех: «Ну, ты, Олли, как сказанешь, так сказанешь…» Казарменный порядок в маленькой квартирке профессионалки гастаты наводить, конечно, не стали, но пустые бутылки, использованные презервативы, обертки от деликатесов и баночки из-под майонеза подобрали и упаковали в один из пакетов, принесенных с собой из магазина, чтобы по дороге выбросить. Аккуратно застелили постель, запихнули в обшарпанный холоднильничек недоеденное и недопитое, Котяра расщедрился и даже сполоснул под холодной водой посуду. Огляделись перед уходом: теперь в квартирке на первый взгляд ничто не напоминало о бурной ночи, проведенной Машкой в компании трех мужчин. – Ну, что, на вокзал? – зачем-то спросил Кот, переминаясь с ноги на ногу перед стартом. – И по дороге – в книжный, – уточнил Уголек. – Хочешь взять что-нибудь, чтобы не скучать в поезде? – съязвил Олли. – Хочу взять карты Шейлока, или хотя бы туристические схемки, – ответил капрал. – А в поезде, думаю, нам скучать не придется… – Ну, если обещанная рыжая окажется такой же энергичной, как Машка, тогда – точно, – засмеялся Олигарх. – Это для Котяры развлечение, – не согласился с ним Уголек. – А мы попробуем хоть по бумажке на городок посмотреть и немного подумать… – А чего на него смотреть-то? – нахально заявил Олли. – Бывал я в этом Шейлоке, провинциальный курортный городишка… – Тебе тогда сколько хоть годков-то было? – спросил Уго. – В штанишки, небось, еще писался? – Мало-немало, но почти пять было, – согласился с замечанием товарища Олигарх. – Но ведь еще в «учебке» всегда говорили – детская память самая цепкая… – Ну, вот и проверим… За разговорами гастаты выбрались на оживившуюся уже улицу. Хоть и предназначался этот район в основном для вечерних и ночных развлечений тех, кто в понятие «золотого люда» никак не попадал, а повеселиться после работы или вместо нее все-таки хотел, а значит и пробуждался гораздо позднее районов спальных, но те, кто развлечения обслуживал и обеспечивал, уже были на ногах. Уборщики и официанты, грузчики и разнорабочие, бухгалтера и управляющие барами, магазинами, лавочками, да и сами мелкие хозяева мелких заведений уже сновали туда-сюда, роняя на пенобетон окурки сигарет, обертки леденцов и прочий мусор. Тройка гастатов, подтянутых, свежих, будто и не провели они ночь в пьянстве и разврате, с хищной ленивой грацией в движениях смотрелась среди этой хмурой, не проспавшейся и помятой публики, как бойцовые ухоженные и выхоленные псы в стае бездомных беспородных дворняг, но посторонними, инородными и лишними ни Уго, ни Олли, ни Кот себя здесь не ощущали, все-таки, как ни крути, вокруг был их город, их народ, их земля… Не торопясь, но и особо не зевая по сторонам, гастаты довольно быстро добрались до одного из пяти городских вокзалов, откуда поезда следовали в нужном им направлении, по пути заглянув в пару книжных лавок и подобрав максимально возможное количество карт, схем, путеводителей по Шейлоку и не только. То ли для сугубой маскировки, то ли просто чтобы и в самом деле не скучать во время поездки, особого напряжения и приключений не предвещавшей, Уголек прикупил еще и полдюжины романов в пестрых обложках: приключения, фантастика, мистика. На вполне законный вопрос Олигарха: «Куда же столько-то?» капрал пояснил: «А вдруг – начну, и не понравится? Возьму другой – всего-то делов…» В старинном, красивом и малофункциональном по современным меркам здании вокзала было тихо, безлюдно и гулко. Высокие потолки, лепнина, вычурные стрельчатые окна вкупе с тишиной и спокойствием создавали впечатление заброшенного музея, а не транспортного предприятия. Да уж, избранное по заданию Старшего направление нынче не было модным или затребованным, к кассам не стояли шумные, бестолковые очереди, не носились по просторному залу носильщики в стилизованной под старину форме с бляхами, толкающие громоздкие тележки с грудами чемоданов на них, не вышагивали важно особо отмеченные судьбой персоны в сопровождении строгих телохранителей, свысока поглядывая на суету человеческую. В дальнем углу пустого зала, присев в первый ряд удобных, но уже изрядно потертых кресел то ли дремал, то ли просто нахохлился, спрятав шею в воротник и полуприкрыв глаза, немолодой уже полицейский. Парочка мужчин, явных коммивояжеров по внешнему виду, которых по старинке, вошедшей не так давно в моду, все чаще и чаще звали коробейниками, что-то обсуждала неподалеку от входа, но делала это как-то лениво, будто спросонья. А возле касс стояла высокая, стройная женщина в широких, расклешенных внизу брюках с виднеющимися из-под них немаленькими каблуками, в розовенькой блузке под распахнутым бордовым жакетом странного, вычурного фасона, кирпично-рыжие волосы её были коротко, под мальчика, пострижены. «Наша?» – коротким взглядом спросил у Уголька Олли. «К гадалке не ходи», – ответил усмешкой капрал. И все трое, привычно пропустив вперед Котяру, двинулись к кассам. – В Шейлок собралась, наверное? – не здороваясь, бесцеремонно спросил Олигарх, пристально разглядывая женщину с чисто мужским, несколько нарочитым интересом, хоть и немного снизу вверх. – Генерал говорил, что подберет нужных исполнителей, но не предупреждал, что это будет детский сад, – насмешливо парировала рыжая, снисходительно поглядывая поверх голов гастатов. Роста ей, конечно, было не занимать. Даже если сбросить каблуки, навязанная триарием «секретная» пока еще незнакомка оказалась бы на голову выше любого из гастатов. Впрочем, привыкших чаще всего оказываться в положении коротышек гастатов ни рост, ни насмешка рыжей не задели. – Один-один, – констатировал Уголек и махнул рукой на Олигарха. – Брек, в углы. Женщина понимающе улыбнулась, кажется, ей начинали нравиться эти нахальные, самоуверенные, но симпатичные и простые мальчишки. – Я – Уго, это Олли и Кот, – ткнул пальцем в товарищей Уголек. – Ты – Рыжая или Рыж, никак иначе. С этого начнем. Ты билет купила или ждала нас? – Взяла себе во второй класс, – без слов согласилась женщина с предложенными гастатом отношениями. – Ближайший поезд на Шейлок почти пустой, билетов полно. – Когда отходит? – осведомился Уго. – Через сорок минут, двадцать восьмой скорый, – ответила Рыжая. – Вам что-нибудь надо в дорогу? – Пожрать бы чего прикупить… – вслух подумал Олигарх. – Да только что тут хорошего на вокзале? Давайте, я слетаю в магазинчик, какой поближе?.. – Гони, и прихвати каких-нибудь консервов долгоиграющих, еще неизвестно, что будет в этом самом Шейлоке в первое время, – согласился Уголек и тут же обратился к женщине: – Мы возьмем третий класс, отдельно от тебя, а по дороге подсядем, договоримся с проводником. Если поезд пустой, думаю, особых вопросов не будет. Сейчас разойдемся, тут народу совсем мало, зачем лишку мелькать перед чьими-то глазами вместе? Рыжая молча кивнула, подхватила стоящую чуть поодаль небольшую дорожную сумку и пошла на выход из зала ожидания к перронам, на ходу нарочито соблазнительно покачивая стройными бедрами. – Ух, ты… – восторженно выдохнул Котяра, провожая попутчицу не скрываемо жадным, похотливым взглядом. – Подростковая гиперсексуальность, – зачем-то сообщил товарищу Уголек. – Угомонился бы ты на время, ведь только-только, как с Машки слез, заводной… – Ну, с Машки я, положим, слез еще ночью, – возразил Кот, плотоядно облизываясь то ли от воспоминаний о прошедшем, то ли в предвкушении будущих утех. – Да и это тебе не Машка какая-нибудь, денежки отрабатывающая… Дожидаясь возвращения Олигарха, они приобрели билеты в простенький вагон третьего класса, отбившись при этом от назойливых предложений немолодой уже кассирши не экономить, а путешествовать с удовольствием и хотя бы классом повыше. Олли появился с огромным бумажным пакетом в руках, наполненным съестными припасами в дорогу, и крепкой синтетической сумкой через плечо, явно тяжеленной, похоже, плотно набитой тушенкой и сгущенным молоком. Подмигнув товарищам, он попросил: – Возьмите у меня в кармане квитанцию и – марш-марш в камеру хранения, кажись, наши вещички уже там… И точно, из гулкого пустынного подземелья, в котором и располагалась ныне фактически пустующая вокзальная камера хранения, они вышли с четырьмя баулами со снаряжением и почему-то всего с тремя фанерными плоскими ящичками, похожими на увеличенные в несколько раз переносные мольберты. – А что ж это триарий тетку нашу вооружать не стал? – по-детски прикрывая свой интерес к Рыжей нарочитым пренебрежением, поинтересовался мнением гастатов Котяра, когда они дружно двинулись к выходу на перроны. – Думаю, ей дамского браунинга хватит, такого, как у Уголька, – высказался Олигарх, прихвативший из багажа лишь длинный, несуразный ящик-«мольберт» со своим карабином. – А такую вещицу она и за подвязкой припрячет легко. – Она в штанах, какие там чулки-подвязки?.. – возмутился Котяра, груженный парой баулов и ящиком со штурмовкой. – Вот и проверишь при случае, – засмеялся Уголек, но тут же спохватился и скомандовал: – Отставить разговоры, вперед и вверх, а там… – Хорошо бы и ТАМ альпийские стрелки были не в ударе, – негромко завершил Олли, перефразируя известные слова. Гастаты замолчали, посерьезнели, будто только сейчас ощутив всю сложность и тяжесть неожиданно полученного задания. Но ненадолго, молодость и природная жизнерадостность взяли свое, и уже отыскивая нужный им состав и идя вдоль длинного ряда непривычно пустынных вагонов, мальчишки смеялись, перешучивались и напоминали друг другу пикантные детали прошедшей ночи. Часа через три, когда поезд разогнался уже до своей «скорой» скорости, оставив позади малоэтажные пригороды, редкие небольшие городки и даже один серьезный губернский центр, в котором простоял без малого полчаса, гастаты потихоньку перебрались из плацкарты третьего класса в купе второго, к Рыжей, уже заждавшейся своих «мальчиков». С проводниками договаривался Олигарх, и тут, как и предполагалось, все прошло спокойно и гладко, а вещи свои перетаскивали по очереди, чтобы не привлекать излишнее внимание в полупустых вагонах, хотя, казалось, это было ненужной предосторожностью. Но гастаты твердо усвоили еще в «учебке» простое правило: «Лучше лишние сто метров проползти на брюхе, чем словить пулю, едва поднявшись с земли в самом начале атаки». Рассовали баулы и ящики с оружием в рундуки, на полки, посмеялись, толкаясь тощими задами в тесном пространстве купе, но переодеваться в боевое пока не стали, так же, как и распаковывать карабин и штурмовки. Время терпит, да и в узких, тесных интерьерах вагона пистолеты удобнее и надежнее в случае огневого контакта. Усевшись вокруг столика двое надвое, предоставив Котяре место рядом с единственной женщиной, переглянулись, и Уголек вытащил из кармана уже помятый атлас автомобильных дорог, разворачивая его перед товарищами. – До самого города не поедем, тем более, до городского вокзала, – начал излагать наметки плана капрал. – Выскочим где-нибудь за десяток-другой километров. Начинать изучать обстановку изнутри лучше все-таки снаружи… Толком мы ничего не знаем, какие там дела творятся, да и времени особо на разведку нет. – Выйдем пораньше, что за проблема? – Олли слегка покосился на Рыжую, будто выглядывая в ней признаки ожирения, дряблости мышц или хронической усталости, но – нет, женщина выглядела вполне подтянутой, даже спортивной, в меру крепкой, насколько это не портит женственности фигуры. Они еще немного порассуждали, больше рисуясь перед попутчицей, чем по необходимости, порешили устроить базу поближе к аэропорту, но все-таки в сторонке, не привлекая к себе лишнего внимания размещением возле стратегического объекта в воюющем городе. Начинать поиски в Шейлоке задумали в промышленном районе, небольшом, наполненным в основном частными ремесленными мастерскими и ремонтными цехами, там, по мнению Олли, было легче спрятаться, затеряться, да и скорее всего этот район с началом боевых действий оказался заброшенным. Рыжая прислушивалась к их разговором с внимательным одобрением, как обычно слушают женщины малопонятные рассуждения близких ей и не очень мужчин. В нужных местах – кивала понимающе, будто отвечая на не прозвучавший вопрос: «А тебе силенок хватит? Сможешь десяток-другой километров пробежать? В подвале, на бетонном полу пару ночей провести? В душном, пропахшем бензином и машинным маслом гараже сутки высидеть?» Гастаты прекрасно понимали, что задавать такие вопросы не имеет смысла так же, как спрашивать владеет ли взрослая женщина навыками стрельбы, справится ли со штурмовкой, карабином или хотя бы армейским пистолетом, умеет ли пользоваться противогазом, видела ли наяву, как выбивают искры из железобетона срикошетившие пули. Сделали перерыв, подзакусили слегка – в вагоне, в дороге есть, кажется, можно непрерывно, было бы – что. Пожевали бутербродов с ветчиной и белой рыбой, запили казенным железнодорожным чаем, за которым Олигарх сам сбегал к проводнику, чтоб преждевременно не возбуждать в том ненужное любопытство интересной компанией, собравшейся в одном купе, и её поведением. За столом командовали гастаты, Рыжая скромно самоустранилась в уголок, к окну, и не лезла с предложениями сделать все лучше, ловчее, умелее, по-женски. Аккуратно прибрав со столика обрывки постеленной газеты, крошки хлеба и обертки от ветчины и рыбы, все вернулись к изначальной позиции, и Уголек, наконец-то, решил, что пришло нужное время. – Для нас в тебе какой-то секретик спрятали, – начал он чуть небрежно, обращаясь к женщине. – Женские секреты – вещь серьезная, я их уважаю, но про твой все-таки узнать хочется, он как-то с нашим заданием напрямую увязан… – Да нету особых секретов, – Рыжая оперлась локтем на столик и положила голову на сжатый кулак. – Я – мать оборотня… После «учебки», после начала службы в «Махайроде», после двух кампаний и награждения высшими орденами гастаты самоуверенно думали, что их вряд ли возможно чем-нибудь удивить… но тут… будь помещение побольше размером, они непременно повскакали бы с мест, в движении переваривая сногсшибательную новость, но, к сожалению, вагонное купе, пусть и второго класса, не позволяло разгуляться даже таким малогабаритным мужчинам, какими были гастаты. Оставалось лишь откинуться на спинки вагонных диванчиков, прикрыть глаза и с силой выпустить воздух из легких, что они и проделали с завидной военной синхронностью. – Э...э…э… Рыж, ты не шутишь? А это – как? – первым решился нарушить молчание Котяра, едва удержавшийся в первые секунды, чтобы не отодвинуться от женщины подальше, в сторонку. – Все нормально, мальчики, шарахаться от меня не надо, – улыбнулась с едва заметной грустинкой женщина. – Очень давно, почти восемь лет назад, я была хоть и постарше вас, сегодняшних, но молодая и глупая. И ради науки пожертвовала свою яйцеклетку. Для этого самого опыта. Чтобы вырастить чудо-человека. Конечно, я уже и тогда понимала, что первыми при дележке результатов будут военные, особые службы, всякие важные дядьки… но если бы все получилось так, как задумывалось, то и простым людям перепало бы очень много… – А что задумывалось? – по инерции спросил Олли. – Быстрая регенерация ран, ушибов, порезов. И это получилось, – охотно ответила Рыжая. – Если попасть оборотню в сердце пулей, он вытолкнет её и заживит повреждение сердечной мышцы часов за пять-шесть. Но это – для таких вот сложных случаев. Более простая мышечная ткань, не такая ответственная, важная для организма, заживляется в три-четыре раза быстрее. Сломанные кости срастаются за сутки-двое. Отравить его практически невозможно, организм отторгает яды, смертельные для простых людей даже в микроскопических дозах. На сопротивляемость боевым газам и радиации никто его не проверял, но, думаю, и тут все будет обстоять в сотни раз лучше, чем у гомо сапиенса усредненного. – А убить его?.. – и Уго мельком коснулся кончиками пальцев своего виска. – Верно, верно, – кивнула Рыжая. – Практически – только в голову, хотя, конечно, можно стоять над телом и каждые примерно четверть часа стрелять в сердце… думаю, такого он не выдержит. – Да, ты нас убила наповал, – высказался Котяра, придвигаясь ближе к женщине и ощущая прилив малопонятного возбуждения, может быть, от необычности ситуации… или еще от чего-то… – Есть еще один момент, очень важный для вас, – серьезно продолжила Рыжая, чуток покосившись на Кота, но тот, придвинувшись, вел себя смирно. – Я чувствую оборотня, а он – меня. Ну, наверное, так же, как об этом говорят пресловутые экстрасенсы. Причем, он меня ощущает сильнее и – тянется ко мне, а я вот – только знаю, что он находится рядом, да и то – в пределах нескольких десятков метров, не больше… – Выходит, тебя нам, как подсадную утку, дали? – прямо спросил Уголек, озабоченный более собственной и друзей безопасностью, чем возможными переживаниями пока еще случайной компаньонки на одно задание. – Не совсем так, – отрицательно покачало головой женщина. – Он в последние месяцы окончательно одичал, стал совсем похож повадками на зверя и вряд ли подойдет ко мне, если почувствует опасность от того, кто будет поблизости. Оборотень может сутками лежать неподвижно, кого-то или что-то выслеживая, просто ожидая, пока не исчезнет опасность для него. А вот подсказать по своим ощущениям – рядом он или где-то далеко, я могу. Хотя, и тут польза от меня невеликая, ну, что такое десяток-другой метров, если он передвигается в несколько раз быстрее обычного человека? – Значит, на пистолетный бой с ним сходиться нельзя, – сделал практический вывод Уго. – Да как-то, кажется, никто и не собирался, – саркастически усмехнулся Олли. – Выследим, сгоним с места или еще как заставим проявиться, а там уж и я отработаю… В паре Котяра-Олигарх Олли был штатным снайпером, а при пассивной позиционной обороне выполнял еще и обязанности снайпера ротного, или, как именовали в легионе – центурионного. И повод уверенно говорить о своих способностях у него был вполне обоснованный. – Кстати, раз уж мы заговорили, – Олигарх мельком глянул на Рыжую, мол, не обидится ли? – Если есть мама, то должен быть и папа. Дети-то, они ведь по-другому никак не получаются, даже в пробирке… – Да, был. И у отца с оборотнем связь была почему-то в несколько раз сильнее, чем у меня, – ответила женщина. – Наверное, сказывалось, что они оба – мужчины. Но это сейчас уже не имеет значения. Отец… он три года назад погиб… нет-нет, никаких происков и козней. Погиб в авиакатастрофе, по долгу службы летал он очень часто, ну и… так получилось. Так что, вот такие дела… …поезд уверенно продолжал двигаться по своему маршруту, то набирая скорость на перегонах, то сбрасывая её перед небольшими полустанками и уездными городишками, попадающимися на пути, а в купе самого обыкновенного вагона второго класса, затаив иной раз дыхание от услышанного, гастаты продолжали впитывать в себя бесценную информацию одной из прямых участниц жесткого, безгранично дерзкого и фантастического эксперимента в надежде, что эти сведения помогут им выполнить поставленное задание и живыми вернуться в расположение части. – Слушай, ну, а как… ну, его… зовут?.. – запинаясь, спросил у Рыжей Котяра. – Брось, чего ты засмущался? – коротко и неприятно рассмеялась женщина. – Думаешь, материнские инстинкты пробуждаются уже в момент зачатия? Так у меня и зачатия не было, как такового, простой осмотр, легкий скребок – и все дела. Нет у меня никаких родственных ощущений. Просто был объект экспериментов за номером… сейчас неважно, каким. Потом он пошел в разнос, жаль, конечно, пользы бы от исследований еще много было… вы же про спецпрепарат должны знать? Для укоренного заживления ран? Хорошо, что на себе еще не пробовали, но это – наша работа, побочная по сравнению с созданием оборотня, но на основе этого эксперимента… там много еще чего перспективного светило по части медицины… до поры до времени. Никто из гастатов говорить ничего не стал, но у каждого в мыслях мелькнуло, что очень правильно бросил их триарий на ликвидацию, раз уж счет пошел на дни. Такие разработки ни в коем случае не должны попадать в чужие, тем более – зареченские – руки. …первый день пролетел как-то незаметно быстро, наверное, благодаря новизне ощущений. Не то, что бы раньше гастаты никогда не ездили в поездах, но вот в чисто гражданских, да еще и вторым классом, и практически в пустом вагоне, где, кроме их купе, было занято еще два, да и то – наполовину. А, кроме того, их рыжая попутчица до предела нагрузила мозги молодых воинов информацией, полностью посвященной предстоящему заданию, не дав этим самым мозгам детально переварить произошедшее ранним утром на квартире веселой и бойкой проститутки. Впрочем, от глубокого тонкого анализа мельчайших пластов вполне возможной в такой ситуации двойной и тройной игры молодые гастаты сейчас были также далеки, как и от философско-богословских рассуждений на тему дуализма и единобожия. На первую ночевку в поезде компания устраивалась с усталой обыденностью давно привыкших друг к другу людей. Даже Рыжая ни на секунду не задумалась, раздеваясь при мальчишках до белья и спокойно глядя, как то же самое проделывают они. И хотя Котяра все-таки облизывался на зрелое, но еще вовсе даже не потерявшее привлекательность тело, далее визуального контакта он не пошел, наверное, все-таки сказалась предыдущая ночь, полная спиртного и секса с Машкой. Вторые сутки прошли в томительном, пустом ожидании, наполненном почему-то предчувствием беды, неприятностей и еще каких-то бытовых катаклизмов, впрочем, ничем жизни и здоровью не угрожающих. Гастаты валялись на купейных диванах, молча почитывали запасенные Угольком книжонки, или тупо пялились в окно на однообразный, почти осенний пейзаж пролетавших мимо редких перелесков, бескрайних, казалось бы, полей, редких поселений, будто вымерших без малейших признаков жизни. Рыжая, выложив, видимо, всё, что знала, или что позволено ей было выложить гастатам, тоже томилась от скуки, то и дело срываясь в тамбур – на перекур. Олигарх даже сперва удивился такой несуразной привычке образованной, отлично знающей биологию и человеческую физиологию женщины, поневоле вспомнив свой уже давний откровенный разговор с наставником в «учебке». – Если ты попадешься мне выпивший, но на своих ногах и в своем разуме, я, скорее всего, промолчу, – сказал тогда наставник, прищучивший сопляка Олли за бутылкой пива. – Если напьешь, как свинья и будешь хрюкать где-нибудь на улице или в казарме – накажу и очень строго. Но если я замечу тебя даже не с сигаретой, а запахом табака, то ты, боец, вылетишь из «учебки» в течение трех часов. Ровно столько надо, чтобы правильно оформить все документы. – Наставник, чем же сигарета или сигара страшнее спиртного? – пользуясь такой возможностью и негласным разрешением поговорить по душам, спросил в те дни совсем еще юный Олигарх. – Страшнее? Ты правильно сказал, угадал, скорей всего, – ответил наставник. – Весь алкоголь ты выгонишь из организма за двое-трое суток. Выгонишь так, что и следа не останется. И пусть спирт разрушает печень, плохо действует на мозги и портит еще кучу органов, но ты легко сможешь вернуться к трезвости. Никотин тоже выводится из организма. Дольше, но все равно выводится. А вот те смолы, которые вместе с дымом оседают в твоих легких, не выйдут никогда и будут накапливаться с каждой затяжкой, с каждым вдохом задымленного табаком воздуха. Не верь, что учебные фильмы о вскрытии призваны просто напугать тебя черными человеческими легкими. Это обыкновенная информация, которую ты должен получить, чтобы сделать свой выбор. – Но мы же все равно все умрем, и умрем в бою, – возразил Олигарх, окончательно осмелев. – Какая же тогда разница? – Разница? А разница в том, что ты должен не просто умереть в бою. А перед этим убить своих врагов. Только тогда ты можешь умирать с чистой, спокойной совестью, – усмехнувшись, рассказал наставник. – А если тебе просто не хватит дыхания забитыми смолой легкими, чтобы добежать до врага? Или увернуться от его ножа? Ты ведь не хочешь погибнуть, как простое пушечное мясо, не успев сделать ни одного выстрела?.. – Спасибо, наставник, – только и смог в ответ сказать Олли. И в самом деле, в «учебке» практически не было курящих, разве что самые старые, за тридцать, ветераны иной раз баловались ароматными трубками с длиннющими мундштуками, собирающими в себе большую часть ядовитых смол, да кое-кто из преподавателей совсем уж гражданских дисциплин позволяли себе украдкой выкурить сигаретку. А вот спиртное – на своих ногах и в разуме – было чуть ли не обязательным атрибутом любых собраний наставников и учителей. Что ж, слова у них не расходились с делом… Но сейчас Олигарх ничего не стал говорить Рыжей, даже в шутку не вспомнив ту старую историю. Он отлично понимал нервозное состояние никогда не участвующей в боевых действиях женщины накануне, наверное, первого в её жизни кровопролития. А к вечеру добавило тревоги в их общие ожидания начала и поведение поезда. Теперь он все чаще и чаще замедлял скорость, а то и вовсе останавливался среди пустынного поля или перед въездом на невзрачный полустанок. И проводник, до этого момента безвылазно дремавший в своем купе – обслуживать-то практически некого – начал все чаще и чаще выскакивать в общий коридор, разглядывая что-то в окнах, убегая в соседние вагоны и появляясь оттуда все более и более мрачным. Во вторую ночь спать легли, не раздеваясь, хотя и считая в душе это излишней предосторожностью, как оно и оказалось утром. Но после их пробуждения и почти до полудня поезд едва ли одолел две сотни километров, и Уголек, упорно разглядывающий карту-схему автомобильных дорог, решился… Когда поезд в очередной раз затормозил и, лязгнув вагонными сцепками, остановился совсем неподалеку от маленькой, казалось, насквозь просматриваемой рощицы, гастаты, предварительно заблокировав купе проводника и двух оставшихся к этому времени в вагоне пассажиров, быстро, без суеты, криков и лишних телодвижений, вытащили на край насыпи свой багаж и через четверть часа, когда состав соизволил медленно, будто нехотя, тронуться в дальнейший путь, перетаскали баулы и ящики с оружием в лесок. Здесь, под символической защитой от чужих глаз, среди чахлых стволов желтеющих березок и осин, сноровисто, привычно переоделись, помогая друг другу подогнать снаряжение и уже совершенно не стесняясь присутствия Рыжей. Да и она не засмущалась, когда потребовалось сменить и нижнее, красивое на взгляд мальчишек, тонкое синтетическое белье в легких кружевах на более практичное. Шлемы с поднятым пока затененным забралом из легкого, но пуленепроницаемого пластика. Кольчужные рубашки с коротким рукавом, защищающие от удара ножом, срикошетившей пули, осколка на излете. Толстые, грубые штаны с вшитыми углепластовыми нитями, с набедренными кобурами для пистолетов. Поверх кольчуги – широкие, не стесняющие движений рубахи камуфляжной расцветки, тоже усиленные, упрочненные хитрыми достижениями современной химии. Поверх всего – защищенные титановыми пластинами жилеты с многочисленными карманами, в которые гастаты рассовали запасные обоймы, легкие «наступательные» гранаты, рвущиеся без осколков, запалы к ним. Все снаряжение было своим, родным и, несмотря на регулярные чистки и стирки, казалось, пахло знакомым собственным потом. А вот Рыжей все тоже самое досталось новенькое, с иголочки, еще не притертое, но тщательно подобранное именно по женской фигуре. И большую часть времени гастаты затратили на помощь именно своей спутнице, все-таки никаких боевых навыков у нее не было и в помине. Завершая снаряжение, разделили и рассовали по плоским, удобным вещмешкам аптечки, химкомплекты, противогазы, сигнальные ракеты, маленькие специальные рации, позволяющие слушать эфир на большинстве военных и гражданских частот, таблетки «сухого спирта», запас консервов, купленных еще в городе Олигархом, патроны в небольших, специально для этого предназначенных «цинках». Достали и проверили оружие: карабин, две штурмовки, – даже решились на контрольные выстрелы, все равно в округе никого. Из своей дорожной сумки Рыжая извлекла небольшой пистолет-пулемет, незнакомой гастатам модели, видимо, что-то уж очень современное и секретное или импортное, но под местные патроны, впрочем, нельзя объять необъятное, и знать досконально все виды огнестрела, выпускаемого в мире. Ящики из-под оружия, баулы, сумку Рыжей, для очистки совести, прикопали подальше в лесочке. – Готовы? – уточнил Уголек ради их спутницы, в полной готовности товарищей по оружию он был уверен. – Тогда – пошли… пока вдоль железки, через пяток километров свернем. Рыжая приняла его слова за чистую монету и подумала, было, что они и в самом деле – пойдут вдоль насыпи, а то и вовсе по шпалам, но гастаты прошли лишь с сотню шагов в сторону от железнодорожного полотна и – побежали. Привычным, неторопливым, размеренным бегом, через каждые пятнадцать-двадцать минут переходя на быстрый шаг и чуток отдыхая и сберегая силы, хотя, казалось, им вообще не требовалось никакого отдыха. Через час такого ритмичного, безостановочного движения женщина подумала, что сейчас упадет и просто не встанет. При всей спортивности её натуры и хорошей физической форме ей никогда не приходилось бегать так много по пересеченной местности, ведь это не пяток кругов на стадионной гаревой дорожке. Здесь под ногами шелестела желтеющая уже трава, попадались мелкие ямки, неизвестно откуда взявшиеся сухие ветки деревьев, а то и давно вросшие в землю, упавшие, казалось, в первые дни сотворения мира бревна. Но остановиться и отдышаться Рыжей не дали. Котяра и Олигарх умело подхватили женщину под руки и буквально потащили вперед, стараясь не дать сбиться с темпа, и тащили так до тех пор, пока к ней не пришло «второе дыхание». Теперь бежать стало легче, и Рыжая даже смогла с удивлением присмотреться к гастатам, которым этот бег, казалось, давался без напряжения и особых усилий, будто всю жизнь они только этим и занимались. А на исходе второго часа женщине показалось, что рядом с ней бегут не обыкновенные, худые и низкорослые мальчишки, груженные донельзя воинским снаряжением, а некие фантастические создания изощренного разума – электронные организмы, киборги – настолько безупречно-экономными, четкими и разумными были их движения без малейших признаков усталости. Казалось, вот так, в полном снаряжении, с оружием за плечами, не глядя под ноги, а ощупывая свой путь невидимыми радарами, они могут бежать и день, и неделю, и месяц подряд, не отвлекаясь ни на что, кроме поставленной перед ними задачи. Следующий первым Уголек перешел на быстрый шаг, постепенно замедляясь, и коротко скомандовал через плечо: – Перекур! Отдых четверть часа. Оправиться и заправиться! И тут же мальчишки превратились в живых, из плоти и крови. Лица их лоснились от выступившего пота, дыхание, хоть и не сбившееся, потяжелело. Не смущаясь присутствием женщины, они всего на пару шагов отошли от стоянки, от места, на котором сбросили с плеч вещмешки, и шумно, с явным удовольствием, облегчились, как и приказал командир. И Рыжая, перебарывая невольно смущение, подавляемое огромным желанием, присела в сторонке от них… – Эх, красота, – сказал Олли через несколько минут, повторно прикладывая к губам флягу. – Вот так бы всегда о нас заботились… – Не греши, охальник, – упрекнул его Уголек. – А то ты когда выходил в рейд без воды или патронов… – С водой, с водой, – согласился Олигарх. – Вот только редко когда вместо воды во фляжках был витаминный коктейль… До самого вечера, пока еще можно было что-то нормально разглядеть под ногами, они продолжали этот невероятный бег, все дальше и дальше уходя от железной дороги, при этом, правда, потихоньку сбавляя темп и чаще останавливаясь на пятнадцать-двадцать минут, но Рыжая подозревала, что делается это только ради нее, чтобы не загнать городскую женщину насмерть в первый же день. Уже в сумерках Уголек остановил их небольшую команду возле непонятно как оказавшегося на пути полуразрушенного сарая почти без крыши, зато с четырьмя стенками, и пусть одна из них полностью обвалилась наружу, три оставшиеся стояли, кажется, прочно. – Раз, два, три, – рассчитал капрал ночное дежурство среди гастатов, начав с самого себя, и пояснил Рыжей. – А ты спишь всю ночь, завтра тебе будет тяжелее всех… Женщина покорно кивнула, не желая спорить и пытаться доказать этим монстрам в человеческом обличии свою состоятельность. Все равно она оказалась просто на десяток порядков слабее их. И сейчас у Рыжей все прочие затмевало единственное желание – уснуть. Она даже не стала ничего есть, только отхлебнула пару экономных глотков из фляги и торопливо устроилась под стеной, подсунув под голову такой же, как у гастатов, вещевой мешок, разве что бывший почти в три раза легче. …На утро, через полчаса неторопливого, теперь уже крадущегося движения, перед гастатами и их спутницей появились первые пригородные постройки Шейлока. – Пришли, – невольно выдохнула Рыжая, у которой болели, казалось, все мышцы, каждая клеточка организма, вопия о чудовищной усталости. – Да, – кивнул в ответ Уголек. – Значит, остается семь дней, как у богов на сотворение мира. Жаль, что начиная творить, они не знали, чем все это закончится… Услышав эту сентенцию, от удивления женщина едва не шлепнулась прямо на землю, уж чего-чего, а философских рассуждений от этих вот малолетних боевых машин, почти роботов, она никак не ожидала. А Уголек, погасив замысловатой фразой предстартовое волнение, спокойно продолжил: – Первое – база. Как определимся с местом, пройдем по городу, вживемся. Потом – поиск. Рыжая, теперь начинается твоя работа. Едва только что ощутить, даже если мельком, даже если сомневаешься – дашь знать… – Уго на мгновение задумался, выбирая что-то необычное, как женщина ни в коем случае не могла бы обратиться к ним: – скажешь: «Мальчики…» а дальше, что хочешь, главное, чтоб прозвучало слово «мальчики», ясно? Женщина послушно кивнула. – Вперед! По большому полукругу они обошли город, двигаясь скрытно, быстро, но то и дело останавливаясь, прислушиваясь к регулярно звучащим то здесь, то там одиночным выстрелам, а то и к короткой перестрелке. Звучали в основном пистолеты, редко когда – пэпэшки, всего разок гастаты уловили звук штурмовки, бьющей одиночными. Да, в городе было неспокойно, но, тем не менее, на окраинных улочках то и дело мелькали силуэты людей, по одежде – явно местных, гражданских, да и невооруженных к тому же. Гастатам повезло, почти в прямой видимости аэропорта они наткнулись на заброшенный, старый, проржавевший ангар, в котором обнаружили еще и глубокий, бетонированный подвальчик, размером в полтора десятка квадратных метров. И хотя следы нечастого пребывания людей в ангаре имелись, гастаты решили оборудовать базу именно здесь, сложив излишнее на текущий момент имущество в подвале и хитро заминировав и бетонную подземную коробку, и внешние подходы к ней. – Сперва желающих пуганет сигналкой, – специально для Рыжей пояснил Олигарх, главный специалист в тройке не только по снайперской стрельбе, но и по минно-подрывному делу. – Ну, а смелым, кто после этого дальше полезет, просто не повезет… …Поиск в городе начали не с прочесывания промзоны, не с обращения за помощью в штурмовой батальон, хотя, похоже было, что сделать это придется в любом случае, а с визита к полицмейстеру, чтобы заодно, по ходу, познакомится и с реальной обстановкой в Шейлоке. Как это ни показалось странным, город продолжал жить, не обращая особого внимания ни на шляющиеся тут и там группы вооруженных кое-как инсургентов, ни на откровенно бандитские шайки, вооруженные гораздо лучше и вламывающиеся едва ли не среди белого дня в ювелирные лавочки и мелкие отделения банков и почты. Не мешало жизни обывателей и пребывание штурмового батальона и гвардейцев Заречья, время от времени запускающих свои патрули на улицы. Город продолжал печь хлеб, ремонтировать канализацию и водопроводные сети, работать на маленьком радиозаводике и множестве мелких частных мастерских, на фабрике по ручному изготовлению элитной сантехники, посещать больницы и церкви, продавать и покупать… приняв за неизбежный свершившийся факт множество странных людей – кто в форме, кто и без нее – с оружием в руках слоняющихся по улицам. И это удивило гастатов, наверное, гораздо больше, чем предполагаемое наличие среди горожан оборотня. Полицмейстера они не нашли ни на службе, ни дома, видимо, он вместе с градоначальником и прочими серьезными чиновниками, заботящимися в первую очередь о себе, все-таки покинул город и сейчас пребывал где-то в более безопасном месте. Зато наткнулись на одного из его помощников по уголовному ведомству. Тот не стал изображать из себя героя дурных фильмов при виде гастатов, наверное, сразу сообразил, чем это чревато для него. И рассказал, что за последние несколько недель в городе – «да, как вы и говорите!» – было обнаружено несколько трупов, растерзанных до неузнаваемости. Ни местные бандиты, ни пришлые инсургенты, ни уж тем более военные такого себе не позволяли. Пытая иной раз людей и первые, и вторые, и третьи не разрывали их на куски, не вырывали внутренности и не надкусывали глотки. А именно так выглядели практически все жертвы нападений. Кстати, среди этих жертв оказались самые разные люди: и местные бродяги, и вполне респектабельные горожане, оказавшиеся в ненужное время в ненужном месте, и даже один из предводителей мелкой бандитской шайки. К сожалению для гастатов, география этих происшествий оказалась чересчур обширной. Тела находили аж в пяти разных районах города, находящихся друг от друга на изрядном расстоянии. – С утра придется идти к штурмовикам, – резюмировал итоги первого дня поисков Уголек, когда они вернулись на базу. – И лучше пораньше, еще до развода, – подсказал очевидное Олигарх, за что получил полный негодования взгляд капрала. – И со значком, – счел за должное вставить и свое мнение Котяра. Ночь прошла спокойно, с отдаленной стрельбой, парочкой несильных взрывов, завыванием сирен «скорой помощи» и пожарных машин. А вот специфических полицейских клаксонов слышно не было. А утром, едва-едва забрезжил рассвет, Уголек ушел к штурмовикам… …– Я понимаю, подполковник, – спокойно сказал Уго в ответ на длинную матерную тираду командира батальона, переслужившего в своем звании уже второй срок, не проспавшемуся, плохо побритому и скверно выглядящему мужчине, после того, как назвал парольную фразу и попросил помощи людьми. На пароль подполковник отреагировал, впрочем, спокойно. А вот просьба о людях завела его, и штурмовик сказал все, что думает о своем начальстве, дающим полномочия сопливым мальчишкам, ничего не понимающим в местной обстановке. – Я думал, что делать это не придется, но… Уголек споро расстегнул бронежилет, откидывая его правую полу в сторону так, чтобы на подполковника глянул бронзовый, рычащий зверь с длиннющими клыками. – Ты взрослый человек, подполковник. Старше меня по званию, по возрасту. И вообще, в десятки раз старше жизнью, – неторопливо, но с нажимом выговаривал Уго, заставляя штурмовика в душе безоговорочно соглашаться со своими словами. – Ты когда-нибудь видел, что бы гастатов присылали туда, где могли справиться твои штурмовики, осназовцы или простые армейцы? – Не видел, – согласился подполковник, окончательно просыпаясь и реагируя на паузу, мастерски исполненную Угольком. – А чтобы гастатам нужна было помощь ты, думаю, даже и не слышал?.. На такой риторический вопрос штурмовику оставалось только кивнуть. – Мне нужен взвод, лучше, конечно, два, но я уже прогулялся по городу и понимаю обстановку. Взвод – минимум, что может мне помочь. Работа не сложная. Совсем несложная. Просто прочесать парочку-другую районов. Отделениями. Самый крайний срок – это займет три дня. Через три дня бойцы вернутся на место. «Первый раз слышу, чтоб легионеры были гончими, – с искренним удивлением подумал подполковник. – Может, и правду все эти писаки в газетках говорят – Конец Света скоро?» – Ищем мужчину. Лет двадцати пяти-тридцати, – продолжил капрал. – Мощного телосложения, очень подвижного. Это не местный житель. Самое главное. При встрече – открывать огонь на поражение и сразу же после этого оповещать меня. Только так – стрелять, а потом извещать. При невозможности ликвидации – просто оповещать. «Ну, хоть честно говорит парень, что не будет подставлять моих бойцов, – с внутренним облегчением подумал штурмовик. – А то, бывает, разводят бодягу: взять живым, только живым, да еще и не помятым…» – Начать надо сегодня, прямо после развода, – додавливал Уголек. – Закончим или по результату, или через три дня, вечером, перед ужином. Инструктаж по зонам патрулирования я дам взводному и комотдам. Комбату не нужны такие тонкости, верно, подполковник?.. …сами гастаты вместе с Рыжей направились в промзону, побродить среди гаражей, мастерских, заброшенных складов и буйно заросших полынью пустырей. Обнаружить среди космического количества подвалов, подвальчиков, смотровых ям, канав, хибарок, кладовок и прочих тайничков лежку оборотня было бы невозможно и с тысячей штурмовиков в качестве поддержки, но Уголек и его товарищи надеялись на интуитивную связь своей спутницы с собственным порождением. Не слишком-то доверяя расторопности штурмовых унтеров, с легким презрением поглядывавших на юного гастата во время инструктажа, Уго сразу же поручил Котяре непрерывно слушать волну разговоров между собой комотдов и их взводного, которые сейчас пока впустую патрулировали в районах предполагаемого появления оборотня. Но ничего интересного, кроме откровенных матюгов в адрес зажравшихся тыловиков и непонятных юнцов с широкими полномочиями, пока из эфира не доносилось. Второй день в городе прошел впустую. Но уже к концу его, когда гастаты подкреплялись консервами из своих запасов и свежими фруктами, приобретенными на городском рынке за выданное Старшим на расходы золотишко, у них, всех и сразу, возникло удивительное, стойкое ощущение того, что по мере отметания «пустых» районов незримая петля поисков все ближе и ближе подходит к пока еще мифическому логову оборотня, постепенно, но неотвратимо сжимаясь. Ощущение было таким сильным и настойчивым, что друзья поспешили поделиться им друг с другом, и даже Рыжая призналась, что чувствует нечто подобное. И было утро, и был вечер… Третий день тоже не принес результатов, хотя штурмовики и накрыли опиекурильню и какой-то мелкий бандитский шалман. Хорошо, что и там, и там обошлось без перестрелки, все-таки авторитет у штурмового батальона в городе был довольно высокий. А вот сами гастаты просто пробродили весь день безрезультатно. Устали больше от пустых разговоров с владельцами гаражей и мастерских, от прослушивания матерщины штурмовиков и собственного пристального внимания к темным провалам заброшенных подвалов. На следующий, уже четвертый день гастаты начали тихонечко злиться: и на оборотня, который никак не давался в руки, и на триария, пославшего их выполнять сыскную работу, к которой легионеров никто не готовил по определению, и на свою собственную беспомощность. Злость сорвали на грабивших какой-то гараж бандитах, которые попытались, было, прикинуться инсургентами, приняв непохожую на армейскую форму гастатов за обмундирование заречных, к местным «борцам за свободу» относящихся лояльнее штурмовиков. Со злости слегка переборщили, прострелив главарю ноги и намылив шеи его сообщникам до переломов рук. А чуток позже, после полевого обеда на ходу, привычно шатающийся в сторонке и активно общающийся с местными жителями Олли принес совсем уж плохую весть. Высокого, мощного мужчину средних лет, странно одетого и непривычно ведущего себя искала группа зареченцев, очень напоминающая по описанию их снаряжения осназ. – Дождались! – со злостью сплюнул себе под ноги Уголек. – И что теперь делать?.. Вопрос звучал риторически, но Котяра все-таки предложил: – Может, поглядеть на этот осназ по-зареченски? Их всего-то десяток… – На этих поглядишь – других пришлют, – возразил Олигарх. – Да и время потеряем, они ведь тоже – не сидят на месте, нас дожидаючись Тут Рыжая поняла, что тройка гастатов вполне серьезно раздумывает, как бы уничтожить десяток зареченских осназовцев, о которых вполне заслуженно шла серьезная громкая слава, как о непревзойденных бойцах. – К чертям! – принял решение Уголек. – Наше дело – не с зареченскими концами меряться, а ликвидировать объект! Ничего не меняем, только смотрим по сторонам внимательнее… …А на пятый день, ближе к вечеру, эфир неожиданно взорвался: «Вот он! Где?! Кто? Смотри! Огонь! Вы что?.. стреляй!!! Уходит!!!», и голоса покрыл разъяренный треск штурмовок. – Где это? – нервно рванул за плечо во время включившего внешний динамик рации Котяру капрал. – Четверть часа назад они входили на Лазоревую, – не обратив внимания на резкость Уголька, четко ответил Кот. – Улочка маленькая, но может, еще до сих пор там… – Бегом! – скомандовал Уго, мгновенно приметив, как совсем недалеко из ржавой коробки старого гаража выезжает медленно, будто нехотя, чей-то старый автомобиль. Проситься подвести, объяснять ситуацию было просто некогда, и злосчастного хозяина авто вырвали из машины, оттолкнули к стенке гаража, даже не показывая оружия. Впрочем, тот был счастлив уже тем, что остался жив после внезапного налета троих буйных в камуфляже и рыжей, высокой девицы, сопровождавшей этих по лицам и фигурам совсем мальчишек, отобравших его автомобиль. За руль сел Уголек, буркнув невнятно: «Олли, за штурмана!» и, к искреннему удивлению самого Олигарха, детская память вкупе со старательным изучением туристической схемы города не подвела. До пока еще неизвестной им самим Лазоревой улицы гастаты долетели за шесть минут, кубарем вывалились из автомобиля и рванули, было, дальше, но, оказалось – бежать некуда, Уголек, приметив издали скопление людей, очень удачно притормозил рядом с ними. Шагах в пяти отсюда, на потертом и замусоренном, старом пенобетоне лежал окровавленный человек и после смерти своей продолжавший сжимать правой рукой сильно поврежденную штурмовку. Фасад дома, возле которого лежал убитый, был испещрен многочисленными следами пуль, дальше – по улице, следов на фасадах домов становилось всё меньше и меньше. А неподалеку теснился кружок штурмовиков, сбившихся спина к спине и ощетинившихся стволами. Рядом с ними, бледный, как призрак, нервно переминался с ноги на ногу офицерик, подпоручик, если судить по тусклым полевым звездочкам на измятых погончиках, возрастом совсем на немного перегнавший гастатов. – Кто старший! – властно затребовал Уголек, сразу шагнув от машины к штурмовикам. Наверное, этот окрик оказался последней каплей, добившей сорвавшиеся «с резьбы» нервы молоденького офицерика. Тот поднял руку с зажатым в ней табельным пистолетом, мелкими шагами мгновенно переместился к капралу и заорал фальцетом, срывая голос: – Ты!!! ты послал людей на смерть! А сам отсиживался где-то! за их спинами! Я тебя сейчас!.. Пистолет в руке Уголька мелькнул на секунду, выстрелил и тут же вернулся в набедренную кобуру. От удара пули в груди офицерик потерял равновесие, попытался отшагнуть от гастата, но не успел, уже умер и грохнулся бесчувственным мешком на пенобетон. А капрал бесстрашно распахнул бронежилет, нарочито демонстрируя остолбеневшим штурмовикам бронзового махайрода, и повторил: – Кто старший?.. – Унтер-офицер второго взвода первой роты… – шагнул из кружка ошалевших, испуганных внезапно обрушившимися на них событиями солдат один из них, постарше, с густыми прокуренными усами. – Достаточно! – поднял ладонь Уго. – Что случилось?.. – А чему тут было случаться? – нескладно, нервничая, отозвался унтер. – Шли по улице, в подвалы, понятное дело, постреливали… И он указал на узкие отдушины, черными пятнами опоясывающие фундамент каждого дома. – …тут он и выскочил. Откуда – вряд ли кто понял, но Саня, то бишь, рядовой Чернец, ему на пути попался… в клочья… а потом – мы стрелять, а он – побежал, только – люди так не бегают, господин легионер, – сделал свой вывод унтер. – Вам, конечно, сообщили, но уж вы к нам ехали… всё. – Ясно. Собирайте взвод, подберите тела и возвращайтесь в батальон. Подполковнику скажете от моего имени, что ваше задание закончилось, – распорядился Уголек, тут же теряя интерес к живым штурмовикам, вряд ли они могли что-то добавить к словам унтер-офицера, и устремляясь к погибшему. Рядом с товарищем тут же очутились и остальные гастаты, до того момента, разойдясь в стороны, прикрывавшие его с флангов. Подошла и Рыжая, но как-то угловато, неуклюже, нехотя, будто боясь взглянуть на страшное дело рук своего детища. Убитый лежал на спине, а грудь его представляла собой кровавое месиво порванных мышц, вывернутых внутренностей, торчащих костей… Олигарх присел на корточки, тщательно осматривая жутковатую картину повреждений, а через десяток секунд поднялся на ноги и сказал: – Понятно. Он ударил штурмовика в грудь. Наверное, кулаком. Пробил мышцы, ребра, а потом просто потянул руку назад. Вот и вывернул… натурально – все наизнанку. – Мальчики, – вдруг сказала Рыжая, – мальчики, это все так неприятно… Со стороны, может быть, и прошло незамеченным, как гастаты мгновенно напружинились, подняв стволы оружия на уровень груди и внимательно оглядывая малейшие укромные местечки, в которых мог затаиться оборотень. Но ничего подозрительного на первый взгляд в округе не было, и тогда Уголек нервно поторопил все еще переминающихся с ноги на ногу штурмовиков: – Живо! Забирайте тела – и марш-марш отсюда! Быстрее! И тут же, меняя командный голос на сдавленный шепот, обратился к женщине: – Где?.. – Там… – слабо взмахнула она рукой в направлении дальнего палисадничка перед старинным, изрядно потрепанным временем и нерадивыми хозяевами особнячком метрах в полста дальше по улице. – Там… слабеет… уходит… пропало… – Ну, и ладно, – тем же шепотом выговорил Уголек, бегающим взглядом провожая удаляющихся штурмовиков и контролируя свой сектор улицы. – Теперь мы хоть знаем кое-что… – Он вернется, – с неожиданной твердостью сказала Рыжая, похоже, так же ожидавшая ухода штурмовиков, как лишних свидетелей. – Вернется сюда. Обязательно. И скоро. – Мне бы твою уверенность, – теперь уже громче отозвался капрал и попросил соратников: – Прикройте. Пошли, Рыж… В низком и темном подвале, в который они попали, обойдя дом с торца, было сухо и относительно чисто, если не обращать внимания на застарелый строительный мусор и паутину в углах. Правда, то тут, то там встречались неизвестно каким ветром сюда занесенные куски старого, затвердевшего и гремящего, как жесть, брезента разных размеров. Аккуратно отодвигая их ногой с дороги, Уголек добрался да стены напротив вентиляционной отдушины, в которую и стреляли штурмовики, проходя мимо дома. Сперва показалось, что тут нет ничего необычного, даже следов от пули, непременно поцарапавшей, хотя бы поверхностно, старый, потемневший от времени кирпич кладки. И только внимательно приглядевшись, гастат обнаружил на запыленном полу короткий след волочения брезента и несколько капель свежеподсохшей крови. «Вот так, – подумал Уго. – Лежал себе, отдыхал простой и тихий оборотень. Вдруг – стрельба. Пулей его и задело, может, даже и разбудило в тот самый момент. Он и взбесился. А кто бы, интересно, остался спокойным? Вот только я бы не полез, сломя голову, на улицу, не разобравшись досконально, в чем тут дело… а этот… наверное, и правда – одичал совсем». – Что там? – позвал от дверей начавший волноваться Олигарх. Прежде, чем ответить, Уголек посветил в лицо женщине, стоящей рядом, но не бесцеремонно, ослепляя, а как бы просто подсветил, пытаясь разглядеть её реакцию на увиденное. Рыжая отрицательно покачала головой, мол, нет, ничего не чувствую, похоже, оборотень ушел уже далеко. – Проходите, – позвал товарищей Уго. Даже при их небольшом росте гастатам пришлось передвигаться, склонив головы, а уже притомившаяся стоять в полусогнутом положении, Рыжая просто присела на корточки в ожидании. – Уже устроились? – не очень-то уместно пошутил Олигарх, добравшись до парочки. – И что теперь делать будем? – Подойдет Котяра – решим, – отозвался капрал. Ждать долго не пришлось, замыкающий гастат появился из мрака подвала в световой круг буквально через десяток секунд со свойственным ему очень каверзным вопросом: – И чо?.. Фонарик давал достаточно света, чтобы женщина смогла заметить, как гастаты обменялись быстрыми взглядами, потом еще и еще раз… Начинающая привыкать ничему не удивляться Рыжая вдруг поняла, что присутствует при самом настоящем, реальном сеансе телепатии, без магических шаров и черных портьер, без лабораторных халатов и кучи датчиков на телах испытуемых. «Засада?» «Да» «Он не полезет в подвал, это тупик» «У него нет выбора» «Выбор есть всегда» «Его зажали с двух сторон: мы и зареченцы» «Он должен уходить» «Без контакта с Рыжей он не уйдет» «Уверен?» «Так же, как и ты» «Проклятье» «Значит, работаем…» – Рыжая – в угол. Оттуда – ни шагу. По нужде – в соседний, – распорядился Уголек, прекращая сеанс телепатии. – Кот – к дверям, сделай так, чтобы тебя было незаметно при входе. А Олли закроет дверь карабином отсюда, хоть кое-как, а силуэт разглядеть можно... …За ночь женщина с десяток раз произносила сакраментальное: «Мальчики…» Зверь то подходил поближе, то вновь отдалялся на недосягаемое для человеческих чувств расстояние. А едва рассвело, кажется, ушел совсем, наверное, на другую дневную лежку. Вот только – надолго ли? Измотанная фактически бессонной ночью, зловещим ожиданием и предыдущими вовсе не оптимистическими событиями Рыжая под строгим конвоем гастатов вышла из подвала хоть немножко размяться, поглядеть на небо и подымающееся солнышко. Побледневшая, резко сдавшая за эту ночь она выглядела едва ли не старухой рядом с привычно бодрыми, внимательными мальчишками, которым, казалось, нипочем было проведенное без сна время от заката до рассвета, после целого дня беготни по промзоне, и жутковатое зрелище растерзанного штурмовика, и напряженное ожидание оборотня. – Не знаю, может я и не права, – неуверенно сказала женщина, обращаясь к Угольку, хотя речь её касалась всех гастатов. – Мне кажется, он не зайдет в подвал. Чувствует вас, чувствует, что я не одна… – Я это уже понял, – расстроено отмахнулся Уго. – Поспешили мы, в горячке все вместе и набились в подвал. Потом уже поздно было выходить, он рядом бродил, мог напасть, а в рукопашную с ним все-таки лучше не связываться. Сейчас прогуляемся, разомнемся немного, а потом – разбежимся. Ты – обратно в подвал, а мы – тут останемся. Пожалуй, сейчас это единственная надежда. …позиции определили быстро. Котяра – справа от входа, едва ли не в открытую, прямо на улице, прикрываясь лишь невысокой кладкой из старых, давно подгнивших досок, непонятно, как и зачем оставленных возле дома. Слева, в густых зарослях сирени из-за отсутствия ухода превратившихся в настоящие джунгли, устроился Уголек. – А ты – на чердак? – почти не сомневаясь в выборе своего снайпера, спросил капрал у Олигарха. – А вот и не угадал, – засмеялся Олли. – Наверное, так всякий решит, больно уж позиция подходящая, и улица, и вход в подвал – как на ладони… А вот рядышком – тополек растет. Он хоть и пониже будет, чем чердачное окно, и ветки, по идее, мешать должны, но вот там-то меня и не ждут… – Действуй, – кивнул Уголек. Они разошлись по места, предварительно договорившись о времени отдыха – «подремать на ходу» – и приема пищи, чтобы в такие моменты подстраховать друг друга. …весь день на юго-западе города, где базировалась бригада зареченцев, по численности, пожалуй, превышающая батальон штурмовиков, шла ожесточенная перестрелка. Похоже было, кто-то серьезно пробовал на прочность вечных недругов. К вечеру уже из полдюжины мест в том районе подымались густые, маслянистые на вид клубы дыма, и пожары не собирались, казалось, стихать, подсвечивая приближающиеся сумерки зловещим огнем. А стрельба, правда, чуток притихнув, продолжалась и всю ночь, и на следующее утро… а уже днем развернулся настоящий бой с активным применением минометов, гранат, крупнокалиберного оружия… Оборотень появился вечером седьмого дня, когда солнце уже клонилось к закату, вытягивая на пенобетоне и земле длинные тени от домов, деревьев и редких прохожих. Не заметить, не обратить на него внимания было невозможно. Высокий, чрезвычайно широкоплечий мужчина, чуть ссутулившись, опустив лицо почти параллельно земле, передвигался по улице странными рывками, за доли секунды преодолевая несколько десятков метров, потом застывая на месте, будто сканируя окрестности неким внутренним радаром, и убедившись в относительной безопасности, вновь продолжал свой путь. Он был очень странно одет в изрядно разодранный синий ситцевый халат до колен, через дыры которого виднелось голое тело, и какое-то жалкое подобие домашних тапочек, измазанных землей, сажей и еще невесть чем. На секунду задержавшись перед маленьким, пустынным двориком между торцами двух домов, он рванулся к заглубленному входу в подвал… – Держи его! – в голос заорал со своего места Олигарх, ловя в прицел голову и спину оборотня. Но мог бы и не кричать. «Тах, тах, тах», – заговорила одиночными выстрелами штурмовка Котяры, и пули начали одна за другой врезаться в левый бок, плечо, грудь… «Тах-тах, тах-тах-тах, тах-тах», – короткими очередями отозвалось оружие Уголька, разрывая правую сторону звериного тела. Если бы не этот дружный залп, еще неизвестно, что получилось бы, и как сложилось в дальнейшем, но сдерживая сильнейшие, выбивающие дух, удары пуль поочередно с обеих сторон, стараясь удержать равновесие, оборотень на несколько секунд остановился, поводя плечами и чуть раздвинув в стороны руки. Этих мгновений хватило, что одна и вторая тяжелые трехлинейные пули, выпущенные из дальнобойного карабина, вошли точно в лохматый затылок. Третью и четвертую Олигарх выпустил уже рефлекторно, чуть ниже, под основание черепа. Тяжелое тело с размаху упало ничком, взбив со старого пенобетона крошечное облачко пыли, но еще почти полминуты продолжались судорожные движения мощных рук и ног оборотня, хотя обычный человек был бы мертв уже в первую же секунду после попадания пули в затылок. «Это ж что же они такое сотворили?» – чуть отрешенно подумал Уголек, выжидая, пока упавшее рукотворное чудовище замрет навсегда. Пока капрал и Кот выжидали, вольно и невольно опасаясь подходить к убитому, во дворик шумным вихрем, топая и будто бы даже громыхая металлом о металл, ворвался Олигарх. И тут же бросился к телу, ни секунды не сомневаясь в результате собственной стрельбы. Котяра хотел бы последовать примеру товарища, но был остановлен строгим жестом Уголька: «Стоять, наблюдать!» Подавив в себе мальчишеское, жадное любопытство Кот остался на месте, лишь искоса поглядывая, как Олли, кряхтя от натуги, переворачивает на спину тяжеленное тело оборотня. Сам Уголек тоже не торопился приближаться. Теперь, когда работа завершена, до отлета еще четыре с лишним часа, и остается лишь прихватить из подвала Рыжую, а с базы – личные вещи, можно позволить себе неторопливость и нарочитое равнодушие, даже если ликующее сердце готово выскочить от радости из груди. Но вот Олигарх почему-то отнюдь не считал дело сделанным до конца. Внимательно вглядевшись в лицо оборотня, больше похожее на маску древнего питекантропа с тяжелыми надбровными дугами, но маленькой, как бы спрятанной челюстью и совершенно незаметным носом, гастат, пачкаясь в продолжающей вытекать на пенобетон крови, разорвал синий халат на груди чудовища. В руке Олли блеснул боевой нож, и, к удивлению товарищей, снайпер принялся вырезать с тела оборотня кусок кожи, покрытый сизой вязью греческих и латинских букв вперемешку с цифрами – татуировку, расположенную на груди, повыше сердца, во всяком случае, того места, на котором расположено сердце у обычных людей. – На сувениры полосуешь?.. – поинтересовался Котяра. – Мне тоже отрежь ухо там или мизинец… – На отчетность, – ответил Олигарх, ловко упаковывая лоскут кожи в маленький пластиковый пакетик и засовывая тот под бронежилет. – Я на вокзале не только квитанцию от камеры хранения получил, еще и пару заданий… – А второе какое? Но Олли не стал отвечать на резонный вопрос Уголька, торопливо рассовывая под лежащее тело серые, с металлическим отливом, бруски, размером в ладонь. Приметив это, капрал быстро сделал пару шагов назад, к своей позиции в кустах сирени. А гастат, сунув к одному из брусков боевого термита запал, тоже резво отскочил к торцу противоположного дома. Полыхнуло, будто белое солнце зажглось посреди маленького дворика. И даже не успело потянуть тем тошнотворно-отвратительным сладковатым запахом сгоревшего человеческого мяса, как на старом пенобетоне образовалось черное пятно, лишь отдаленно напоминающее человеческий силуэт, покрытое свежим, горячим еще пеплом. «Вот и все об этом человеке… – подумал Уголек. – Интересно, из какого романа эта фраза? И почему именно она сейчас пришла мне в голову?» На пороге подвала, нарушая все данные ей инструкции, появилась Рыжая, наверняка ощутившая приближение оборотня и взволнованная начавшейся и внезапно оборвавшейся стрельбой во дворике. И в ту же секунду, усиленный простеньким мегафоном, раздался голос, выговаривающий слова с чудовищным акцентом: – Всем оставаться на местах! Вы есть в окружении! Бросать оружие! И во дворик, сметая все на своем пути, как им казалось, ворвались с полдюжины гвардейцев Заречья, в специфической голубовато-черной форме, в полной боевой амуниции, резво водя по сторонам длинными стволами своих штурмовок. Уголек подался еще дальше в заросли сирени, Котяра вскинул к плечу уже опущенное, было, оружие… сложнее всех пришлось Олли, оказавшемуся буквально в центре событий, да еще и с одним ножом в руках, хотя… Рыжая, застыв в полном оцепенении, еще только решала, падать ли ей на землю плашмя, как бревно, или тихонечко опуститься на корточки и попробовать заползти обратно в подвал, а штурмовки Уго и Кота выбили из строя троих из шестерки нападавших. Еще двоих легко, как на учениях, взял на нож Олли, а последний, оказавшийся ближе всех к улице попробовал было уйти, рванул изо всех сил в сторону своего же резерва, рассредоточившегося вдоль улицы… Но Олигарх уже успел сменить нож на пистолет… и достал убегавшего в спину… Женщина так и ничего и не успела предпринять, когда, взявшись за руку повыше локтя железной хваткой, Уголек, потащил её в узкий проход между домами, ведущий на соседнюю, такую же коротенькую и узкую, как Лазоревая, улочку. Следом за ними устремился Олли, на ходу засовывая пистолет в кобуру и сбрасывая с плеча карабин, а последним бежал Котяра, спиной чувствуя взгляды уцелевших гвардейцев… он на секунду притормозил, вставляя запалы, и одну за другой метнул через плечо наступательные гранаты, отбивая у заречных охоту преследовать гастатов по горячим следам… После длительного, бестолкового ожидания, после не менее бестолковых и нудных поисков быстрое и без особых хлопот выполнение задания и последовавший затем огневой контакт с вечными недругами повысило настроение мальчишек до поднебесных высот. К старому заброшенному ангару они долетели минут за тридцать, и это при том, что Рыжая постоянно притормаживала их стремительное движение по городу. Не забыв внимательно осмотреть сигнальные, сторожевые ниточки и веточки, выложенные в особом порядке перед входом и на полу ангара, и убедившись, что их базу не посещали посторонние, возбужденные и счастливые гастаты спустились в бетонный мешок подвала. – Берем пяток банок тушенки, воду, двойной боекомплект и личные вещи, – распорядился Уголек, устанавливая в углу «на попа» мощный фонарик. – И куда потом? – спросила Рыжая, кажется, только сейчас немного приходя в себя. – В аэропорт и домой, – скупо просветил её Кот, уже расположившийся на полу и набивающий патронами практически опустевший за время боя магазин своей штурмовки. Его товарищи тоже первым делом занялись оружием. Потом размашисто побросали в угол оказавшийся лишним инвентарь, амуницию, да кое-что из боезапаса. – Уходим… Рыжая, единственная, которой перебирать оказалось нечего, склонилась к своему вещмешку, готовясь подхватить его, забросить пока только на одно плечо и вскарабкаться вслед за гастатами по узкой бетонной лестнице в пяток ступенек. Она так и не успела понять, что уже умерла, уткнувшись лицом в грубую прочную ткань… Олли сунул пистолет в набедренную кобуру, глянул мельком на товарищей. Котяра тряс головой, чуток оглушенный выстрелом в замкнутой бетонной коробке. Уголек глазами спросил: «Это – тоже задание?» «Да» «А какие у тебя еще остались?» – И всегда хорошо, если честь спасена, – поставил точку Олигарх. – Если другом надежно прикрыта спина! Покидая ангар, он привел в действие настороженный против непрошенных гостей простенький механизм, и полдесятка зарядов, заложенных в разных точках бетонного подвала, надежно похоронили остатки их имущества и тело рыжей женщины… …в едва начинающих сгущаться сумерках силуэт малюсенького транспортника в камуфляжной, военной раскраске, но с крупными ярко-белыми цифрами на фюзеляже «двенадцать-сорок три», начинал, как бы, растворяться, теряясь где-то в пространстве между горизонтом и пожухлой травой, окружающей самую дальнюю на аэродроме взлетную полосу. Дождавшись, когда летчик в очередной раз заведет двигатель, гоняя винты на холостом ходу, а из боковой дверцы нервно выглянет то ли инженер, то ли бортмеханик, то ли просто второй пилот, гастаты поднялись из узкой, неудобной канавки всего-то в полусотне метров от самолета и ленивой рысь направились к ожидающему их транспорту. Дернувшийся, было, обратно в салон бортмеханик задержался, с прищуром, внимательно вглядываясь в бегущих. В пяти шагах от гудящей винтами машины гастаты притормозили, поднимая темные забрала бронешлемов и демонстрируя встречающему свои лица: черноглазое, сероглазое, голубоглазое… – Хорошо, что успели до темноты, – вместо приветствия сказал бортмеханик. – Прыгайте в салон, в углы на хвосте для нормальной центровки. Сейчас взлетаем… «Я двенадцать-сорок три, я двенадцать-сорок три, иду на взлет…» «Какой взлет? Ты обалдел? Тебе кто разрешал? В городе бойня, аэропорт закрыт…» «Не шуми, диспетчер, полоса свободна, небо надо мной чистое. Иду на взлет!» «Выключи двигатель, оставайся на месте! Тебя же собьют, только подымешься!» «Да поздно уже, говорю же – не шуми… я в воздухе… прощай…» Машина оторвалась от бетона и медленно, но уверенно начала набирать высоту… и ни разъяренный нахальным поведением борта «двенадцать-сорок три» диспетчер, ни пилот самолета, ни кто другой во всем этом мире не могли заметить, как из маленького перелеска в десяток чахлых затравленных авиационными выхлопами деревьев потянулся вслед уходящей в небо машине тонкий дымный след, начинающийся от короткого серебристого тела маленькой зенитной ракеты… «Адмиральским ушам простукал рассвет: «Приказ исполнен. Спасенных нет». Гвозди б делать из этих людей: Крепче б не было в мире гвоздей.»(с) © Юрий Леж, 2011 Дата публикации: 27.12.2011 15:53:02 Просмотров: 2415 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|