Публикация в Интернет-журнале "Эрфольг" (июль 2015)
Наталия Кравченко
|
Форма: Цикл стихов
Жанр: Философская лирика Объём: 385 строк Раздел: "" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
* * * Как хлопьям снега, радуюсь стихам. Я их тебе охапками носила. И мир в ответ задумчиво стихал, поверив в их бесхитростную силу. Был каждый день как новая глава. Мне нравилось в шагах теряться гулких и близко к сердцу принимать слова, что бродят беспризорно в переулках. Их мёрзлый бред отогревать теплом единственно нашедшегося слова, и дальше жить, мешая явь со сном, во имя драгоценного улова. * * * Я научилась штопать, шить и жить. Как хорошо, что некуда спешить. В незнаемое кончилась езда. Нас сторожит вечерняя звезда. И нам идёт пить чай с лесной травой, всё, что привыкли делать не впервой. Ты мумиё моё, ты мой женьшень. Одна я беззащитна, как мишень. Сменилась даль на пристальную близь. Две половинки пазами слились. С обочины смотрю с улыбкой я. Не тем вы озабочены, друзья. Нам не висеть в трамвае в часы пик. «Что нового?» поставит нас в тупик. Но вечно новы дождик по весне и радуга цветастая в окне. * * * Обошла весь город – себя искала, свою радость прежнюю, юность, дом. Я их трогала, гладила и ласкала, а они меня признавали с трудом. Многолюден город, душа пустынна. Всё тонуло в каком-то нездешнем сне... Я скользила в лужах, под ветром стыла и искала свой прошлогодний снег. Увязала в улицах и уликах, и следы находила твои везде... Годовщину нашей скамейки в Липках я отметила молча, на ней посидев. И проведала ту батарею в подъезде, у которой грелись в морозный день, – мы тогда ещё даже не были вместе, но ходила всюду с тобой как тень. Я нажала – и сразу открылась дверца, и в душе запели свирель и фагот... Ибо надо чем-то отапливать сердце, чтоб оно не замёрзло в холодный год. * * * Членства и званий не ведала, не отступав ни на шаг, высшей считая победою ветер свободы в ушах. И, зазываема кланами, я не вступала туда, где продавались и кланялись, Бог уберёг от стыда. Выпала радость и таинство – среди чинов и речей, как Одиссей или Анненский, зваться никем и ничьей. Но пронести словно манию, знак королевских кровей – лучшую должность и звание – быть половинкой твоей. * * * Мир, оставь меня в покое! Я – отрезанный ломоть, но не дам себя легко я молоху перемолоть. Как лицо твоё убого, руки жадные в крови, купола, где нету Бога, и дома, где нет любви, где законы волчьи рынка, сгинь, отринь меня, гуляй! Только ты, моя кровинка, не покинь, не оставляй. Перед смертью мы как дети, страшно ночью одному. Нужен кто-то, чтоб приветил, обнял, не пустил во тьму. У меня в душе такое – без тебя не потяну. Не оставь меня в покое, не оставь меня одну. * * * Позабыла, что такое смех. Всё в слезах окно. Счастье не такое как у всех. Горькое оно. Прячется под крышками кастрюль, хочет угостить, и порой бывает, тех пилюль нечем подсластить. Я варюсь, варюсь, варюсь, варюсь в собственном соку, я борюсь, борюсь, борюсь, борюсь и гоню тоску. Крошек поднасыплю воробью. Подновлю наряд. Вдребезги тарелку разобью. К счастью, говорят. Сыплет с неба снежною крупой, но тепла постель, где в своей тарелке мы с тобой, под защитой стен. Ты плюс я равняется семья. Вопреки судьбе затыкаю щель небытия нежностью к тебе. * * * Наша жизнь уже идёт под горку. Но со мною ты, как тот сурок. Бог, не тронь, когда начнёшь уборку, нашу норку, крохотный мирок. Знаю, мимо не проносишь чаши, но не трожь, пожалуйста, допрежь, наши игры, перебранки наши, карточные домики надежд. В поисках спасительного Ноя не бросали мы свои места. Ты прости, что мне плечо родное заменяло пазуху Христа. Будем пить микстуры, капать капли, под язык засунув шар Земной, чтоб испить, впитав в себя до капли эту чашу горечи земной. ...Мы плывём, как ёжики в тумане, выбираясь к свету из потерь. Жизнь потом, как водится, обманет, но потом, попозже, не теперь! Небо льёт серебряные пули, в парусах белеют корабли, чтобы подсластить Твою пилюлю, в небеса обёрнутой земли. * * * Словно заначку зарою в душе этого лета излишки. Горечь они подсластят, как драже, или «на севере мишки». Их по карманам запрячу и до весны не заплачу. * * * Мой бедный мальчик, сам не свой, с лицом невидящего Кая, меня не слышит, вой не вой, меж нами стужа вековая. Но жизни трепетную треть, как свечку, заслоня от ветра, бреду к тебе, чтоб отогреть, припав заплаканною Гердой. И мне из вечной мерзлоты сквозь сон, беспамятство и детство проступят прежние черты, прошепчут губы: наконец-то. Благодарю тебя, мой друг, за всё, что было так прекрасно, за то, что в мире зим и вьюг любила я не понапрасну, за три десятка лет с тобой неостужаемого пыла, за жизнь и слёзы, свет и боль, за то, что было так, как было. * * * На чёрный день копила радость, в надежде, что ещё не он, что есть ещё чернее гадость, которая возьмёт в полон, а этот – временной полоской уйдёт, дав ночи полчаса, как пуля, не затронув мозга, как туча, прячась в небеса. Ещё не он, ещё не скоро, и всё на чёрный день коплю крупинки слов, и крохи спора, и каплю сладкого «люблю». Когда же он придёт однажды – тот свет, накопленный в углу, сверкнув улыбкою отважной, испепелит любую мглу. * * * Поскрипывает мебель по ночам. Судьбы постскриптум... Как будто ангел где-то у плеча настроит скрипку... Как будто лодка с вёслами сквозь сон по водной зыби... Тьма горяча, смешай коктейль времён и тихо выпей. И выплыви к далёким берегам из плена тлена... Сам Сатана не брат нам будет там, Стикс по колено. Скрипач на крыше заставляет быть, взяв нотой выше. Ведь что такое, в сущности, любить? Лишь способ выжить. Утро раннее Серовато-розовое небо, переливы цвета жемчугов... Вот такое платье если б мне бы иль обложку к томику стихов! Нарисуешь – не поверят – что ты! Неправдоподобно хорошо. Как стишок по гамбургскому счёту, где не виден ни единый шов. Эти серо-розовые ноты – тайная мелодия всего... Как любви широты и длинноты, что не ищет в мире своего. Это утро лишь для нас с тобою нарядилось – выглянь, посмотри – в палевое, серо-голубое, с пояском из розовой зари. * * * Цветики счастья средь серых камней, звёздные лучики света, вы словно руки протянуты мне, словно подобье ответа. Вид из окошка, как проба пера, робок, младенчески розов, из серебра, тишины и добра – Божий наивный набросок. Словно в преддверье великих потерь кружимся на карнавале... Но отворится заветная дверь – и поминайте как звали. * * * И даже если смерть поставит точку – жизнь всё равно прорвётся запятой, ростком зелёным, тонким завиточком под каменной кладбищенской плитой. Взойдёт весна на белом свете этом, – а значит без сомненья и на Том, окрасит всё вокруг защитным цветом и защитит от смерти как щитом. * * * Привыкшие к телесным пеленам, мы не подозреваем о свободе, той, что от века недоступна нам, а только снам, парящим в небосводе. Я говорю с тобой как на духу, на языке, понятном лишь поэтам. Такая грусть и нежность наверху, а нам внизу неведомо об этом. Отбросить страх и повседневный прах, – земля лишь для того, чтоб оттолкнуться – и взмыть туда, куда нас тянет в снах, откуда не захочется вернуться. Взойдёт звезда над письменным столом, в окне распишет бисером полотна и защитит невидимым крылом всё, что ещё бесплатно и бесплотно. Чтоб нечего отнять или украсть, чтоб никогда не быть ничьей виною – лишь веткою акации укрась своё существование земное. * * * Гляжу в окна распахнутое око, а между рам колотится оса. И выход близок – форточка под боком, но недоступны глупой небеса. Вот так и я с безумием де Сада бьюсь головой, не ведая пути, а Бог со стороны глядит с досадой: ну вот же выход, дурочка, лети! Большое видится на расстояньи. Вблизи ты неразумен, как дитя. Мы тратим жизнь на противостоянье, а ларчик открывается шутя. * * * Жизнь без быта, со множеством без – без удачи, добычи, улова. Отделяет её от небес волосок или честное слово. Было счастьем, звездою, мечтой, стало участью, жребием, роком. Млечный Путь по дороге ночной – указатель в пути одиноком. Но ценить и беречь, словно крохи, то, что тянет нас вниз, а не ввысь: и малейший цветок у дороги, и любую весёлую мысль. Если холодно в небе бесстрастном и дорога ослепла от слёз – не чурайся того, что прекрасно по-земному, легко, не всерьёз. Как чудесны простые напевы, золотистый струящийся мёд... Пусть Лилит не стесняется Евы, а Татьяна и Ольгу поймёт. Если звёздного шифра не видно – опускайте глаза свои вниз. Это лёгкий такой, безобидный, безопасный с собой компромисс. * * * ...Как странно явь господствует над снами, Что снятся нам обидевшие нас И никогда – обиженные нами. Из гордости не снятся нам они, Чтоб нашего смущения не видеть... А может быть, чтоб, боже сохрани, Нас в этих снах случайно не обидеть. И. Снегова Был человек. Он так смотрел, робея, конфеты нёс, закутав в целлофан. Жил, ничего не смея, не имея, в любви и в жизни лузер и профан. Ничем не примечательная внешность, но вспоминала я уже потом, как в каждом жесте трепетала нежность, не смевшая себе признаться в том. То ящик яблок, то бумаги пачку, и уходил, не перейдя порог, ни взглядом и ни мыслью не запачкав того, что глубоко в себе берёг. Стыл у порога со стыдливой розой. Небрежно я взяла её, спеша. И сжалась на ветру, как от мороза, чужая бесприютная душа. Какая-то бесхитростная сила вела его, и ею был томим. Я краем глаза смутно уловила движенье губ, протянутых к моим. Смутилась я ль, не придала ль значенья, он канул в дымке сумерек и лет, но слабое вечернее свеченье напоминает мне, что смерти нет. За призраком захлопнутая дверца, растаявшее в воздухе словцо... Но слышу в тишине, как бьётся сердце, и вижу беззащитное лицо. * * * Никогда ни о чём не жалеть... это как? Я жалею, я очень жалею, обо всём, что я сделала в жизни не так, обо всём, что я сделала с нею. Дни похожие, словно деревья в лесу, а за ними и леса не видно... И по жизни я душу, как ношу, несу. Тяжело, и обидно, и стыдно. Тянет ноша к земле, несмотря что своя, но тащу на себе, не бросаю. Всё что сделала и что не сделала я – вспоминаю и локти кусаю. Где же крыльев твоих белоснежный пушок, о душа моя, бабочка, муза? Лишь тяжёлый мешок, износившийся шёлк, разорвавшийся в клочья от груза... * * * В снах немноголюдных – те, что далеко. Мне с живыми трудно, с мёртвыми легко. Улицы застыли. Сердце растоплю. Ты ли это, ты ли, что шептал «люблю»? Не блесну нарядом, что когда-то шёл. Верю, будешь рядом, если б и ушёл. И бегущей строчкой летнего дождя мне напишешь срочно, мимо проходя. * * * Когда душа и жизнь в разоре – позволь мне, Высший Судия, остаться где-нибудь в зазоре небытия и бытия. Чтоб не с самой собою в ссоре уйти, рассеиваясь в дым, позволь остаться мне в зазоре между небесным и земным. Чтоб не во мгле и не в позоре, не в пекле боли, не в петле, – травинкой в стихотворном соре, в Тобою вышитом узоре на замерзающем стекле. Полностью здесь: © Наталия Кравченко, 2015 Дата публикации: 28.11.2015 22:57:53 Просмотров: 2689 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|
РецензииВладимир Сухарев [2015-11-30 06:00:48]
Наталия Кравченко [2015-11-30 09:28:20]
Спасибо. И Вам того же! Юсиф Халилов [2015-11-29 19:27:48]
Наталия Кравченко [2015-11-29 23:44:53]
Спасибо, Юсиф!
|
|