Евангелiя отъ попугаевъ глава VIII. Удивленiе попугаевъ

Евгений Пейсахович

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 8940 знаков с пробелами
Раздел: "Евангелiе отъ попугаевъ. Документальная проза"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Рецензии и отзывы
Версия для печати

Автор сознаёт ответственность за незавершенность Евангелия от попугаев, однако вынужден прекратить документально повествовать.
Первая из причин тому – внезапная безвременная кончина одного из главных героев, так что не из чего и ни к чему стало документировать его будущую несбывшуюся жизнь.
Вторая из причин тому – автор встревожен и слегка напуган появлением в его собственной несбывшейся жизни персонажа графских Меморий – произведения то ли не законченного, то ли с утраченным финалом. Не хочется провести остаток жизни в компании чужих химер, вполне себе осязаемых, телесных.
Возможно, в какой-то момент автор решится разместить неоконченные Мемории в недрах интернета как приложение к Евангелию от попугаев – а если финал графского сочинения, паче чаяния, найдётся в архивах и попадёт в руки автора, то и полностью. Хотя надежды на это почти нет. Почти. Нет.

То, что самоё бабу Налю, бывшую тогда Налькой, граф звал не иначе как Кисонькой, она не упомянула. Верно, в мозгу у неё кишела ревность, как, бывает, кишат в рыбьем пузе упругие недреманные глисты, и баба Наля не сильно горевала, когда молодой граф стал мёртвым старикашкой.
Но и тот был хорош. Исхитрялся признаться в убийствах, не упомянув никаких подробностей, могущих его самого опорочить.

«Лукерья же снова приготовила на обед блюдо с грибами – теперь опятами, которые обильно росли у пней на кочках среди болота. И ни словом, заметьте, ни звуком, мы с ней не перемолвились. Подружкам же своим, как я узнал потом, во время краткого следствия, Лукерья нахваливала Гремлинду за хозяйственность, бескорыстие, желание и умение собирать грибы.
Долго тянуть было нельзя. Сентябрь перевалил за половину, и всякий день могла резко смениться погода. Снегопады в конце сентября удивления у нас не вызывают, но грибной сезон прекращается безоговорочно. Никто не поверил бы, что Гремлинда отправилась на болота выкапывать грибы из-под снега.
Полицмейстер, который о ту пору звался милицмейстером, посетил меня в долгие минуты скорби в бесполезной попытке утешить. Теперь, когда раз в год его куклу, мало достоверную, носят по городу в День ликования, я всякий раз вспоминаю эту нашу беседу и возношу Всевышнему благодарность за то, что он свёл меня с таким достойным человеком.
- Болотоступы, - объяснил мне достойный Полицмейстер, тускло посверкивая светло-карими, с рыжиной, зрачками, - равно как и слега, денег не стоят, привлечения бюджетных средств не требуют, так что волноваться вам, граф, совершенно не о чем.
Я, в скорби своей, смог только слабо кивнуть.
- Следователь, - сокрушенно вздохнул Полицмейстер, - не слушает моих возражений. Слишком молод и слишком самонадеян.
Я подлил в его рюмку вишневой настойки с неповторимым ароматом сенильной кислоты, и Полицмейстер, хотя и был на службе, выпил, чтобы поддержать скорбящего.
- Вы, граф, погружены в траур, и я не хочу использовать вас, как предлагает следователь, в поисковых работах. Огорчён только тем, что не получается отговорить его от этого бесполезного занятия. Подозрения относительно вас абсурдны, но начни я его отговаривать, он, того гляди, решит, что я состою с вами в сговоре.
Он повертел пустую рюмку, вопросительно посмотрел на меня, дождался новой порции, насладился ею вполне и не без досады добавил:
- Ужасно будет лишиться такого полезного помощника.
Увы, тут я принуждён прерваться на время. Пришла моя теперешняя кухарка, открывшая для себя в интернете, будь проклято это диаволово изобретение, что пассивная флагелляция полезна мужчинам. Кухаркина оживленность вызывает у меня тревогу. Впрочем, приятную.»

И только историю с подстроенной аварией, когда начальник департамента транспорта превратился в несознательный овощ, граф рассказал в деталях. Причина была очевидна: солидол, сделавший аварию фатальной, доставила и намазала на асфальт, как масло на бутерброд, его любимая тогда Кисонька. Ни он, ни Нанелин брат Якуп, графский кучер и друг, до последнего момента ведать не ведали о её коварстве. В виновности своей любовницы граф признавался честно и без заминки.
Мысли о флагелляции отвлекали Фалеру. О сладко-ужасной графской кухарке. Мешали. Он хотел поскучать о дочке Станке, но скучал о Ристазе. И немного – о попугаях.

– Извини. Забыл, что ты привык быть без имени.
- Теперь уже всё равно, - мужчина оторвался от потрёпанного тома Леви-Стросса. – Хоть Чечулином назовите, ха – она только будет любить меня ещё больше. Даже скучновато становится.
Настоятель качнул головой осуждающе.
- Она не слышит, - оправдался мужчина. – Выключается время от времени. Ранний токсикоз.
- Тебе надо подготовить доклад. Возможные границы локального когдаэдра
- Опять оптимизм излучать, - расстроился мужчина. – Границы, ха. Снаружи или внутри?
- Да, и не забывай: мы в безопасности до тех пор, пока никто ничего не понимает. Побольше формул, поменьше выводов. Не ввязывайся ни во что.
- В прошлый раз троих отметелил, - мужчина заглянул в прошлое, и ему там не понравилось.
Настоятель согнулся пополам и засмеялся, подвывая. Он топал ногами, бил ладонью по откидной крышке библиотечного столика, а другой рукой вытирал слёзы.
- Я имел в виду другое, - он кое-как успокоился. – Не начинай спорить с неучами - надрывать голосовые связки и помавать дланями. Извини ещё раз. Доктор сказал, что приступы смеха будут учащаться. Посоветовал не сдерживаться, чтобы не впасть в темень грусти.
Эста, сидевшая неподвижно за соседним библиотечным столиком, вздрогнула, моргнула и раздраженно удивилась:
- Хочу маринованный лук.

Из квартиры явственно пахнуло рыхлыми драчёнами. Фалера едва не споткнулся на пороге о деревянную кадку, полную мутной пенистой жидкости.
На него, как вольный борец весом в центнер, навалилась слабость. Он почувствовал себя насквозь мокрой паклей и медленно, тормозя ладонями о стену, опустился на пол.
Мать Ристазы сидела, сжавшись, в углу за диваном и блестела круглыми жёлтыми глазами. Днём она теперь ничего не видела, к Станкиной радости, но ничего и не чувствовала, к Станкиному огорчению. В её дряблые ягодицы можно было втыкать загнутую штопальную иглу, раскалённую над газом до красноты, - бабушка начинала пахнуть шашлыком, но не шевелилась.
- Ухает по ночам? – изныл из себя Фалера, постаравшись выказать амбивалентность.
Ристаза пожала плечами:
- Доктор сказал, что филиносовинит не лечится. И от него не умирают. Разве что сама себе башку свернёт – всё время норовит назад посмотреть. Ни на что не годится – только ребёнку поиграть.
- На зад? – всполошился Фалера.
Ристаза посмотрела на него сверху вниз с недоуменным сомнением:
- Назад. Как филин.
- Надо ей бумагу дать и ручку, - предположил Фалера. – Она станет воспоминания писать. Мемуары. Все так делают.
- Доктор велел рыхлыми блинами кормить и квасу давать. Про мемуары ничего не говорил.
- Попробуй, - посоветовал Фалера. – Вдруг поможет?
- Она днём ничего не видит, - отвергла Ристаза.
- По ночам будет писать. В темноте же видит. В темени грусти. Во мраке. Только корсет на шею надевать – чтоб голову себе не открутила.
Ристаза пожала плечами и отвернулась. Прощать мужу свою измену она не собиралась и не понимала, зачем он уселся на пол в прихожей рядом с дёжкой кваса.

У часовни страстотерпца Изобилия, построенной у входа на кладбище, каждое утро собирались женщины – от совсем девчонок до совсем бабушек. С собой они приносили покрытые белой глазурью и усыпанные мелкими сладкими шариками куличи, половину которых отдавали кладбищенским нищим и мужикам, кои ежеутренне же влачились на кладбище, дабы опохмелиться в сени дерев. Если кто-то из мужиков в ответ на благое деяние начинал материться, женщины били его – сначала ладонями по голове, потом ногами в пах.
Санитар больничного морга Станбулополо впал в прозу и взялся писать житие страстотерпца Изобилия. Начало сочинилось быстро:
«Жизнь его оборвалась трагически. Совсем чуть-чуть, буквально трёх дней, он не дожил до своих похорон».
Потом, в тиши ночного дежурства в морге, Станбулополо вывел шариковой ручкой в общей тетради в клетку: Изобилий был. Зачеркнул. Написал: Изобилий родился. Зачеркнул. Написал: Изобилий погиб. И не стал зачёркивать. Понял, что дальше дело поскользит, как коньки по ровному льду.

Новое, неизведанное прежде, чувство внезапно охватило Ристазу. Внезапно. Охватило. Прежде не.
Мир был прекрасен, презелен и пресинь. Адреналин, серотин и разная другая присущая необходимость жизни закипели в её сырых липких внутренностях. Ристаза вышла на балкон, выдернула из набедренной кобуры Heckler & Koch, махнула стволом из стороны в сторону и воскричала:
- Я люблю вас, гниды! Слышите, шелудивые?! Люблю! Попробуйте только, гандоны, пошевелиться – всех покрошу!
И обернувшись к Фалере, на всякий случай предупредила:
- Пригнись.
Один из попугаев, устроившись на небритом Фалерином подбородке, рвал жёсткую тёмную окровавленную коросту из ноздрей бывшего хозяина и разбрасывал вкруг себя мелкие ошмётья. Другой, сунув голову в Фалерино ухо, щипал барабанную перепонку. Третий угнездился в его остывающих ладонях и прикрыл глаза белесыми кожистыми веками.

- Он что-то сказал, - удивилась Ристаза. Она отвлеклась от наблюдения за обездвиженными машинами, трамваями, пешеходами и заглянула с балкона внутрь жилища. – Что папа сказал?
- Папинька сказал «амба!» - удивилась Станка.
Съёжившийся в прихожей Фалера не шелохнулся. Щетина, обратившаяся из рыжеватой в иссиня-малиновую, и упёртый в никуда неподвижный взгляд выдавали в нём неживого человека.
Бабушка же, Ристазина мать, в углу за диваном сидяштя, издала звук длинный, бестолковый, с глухим бульканьем, как если бы филин решил кликнуть по-журавлиному.
Каменный истукан на предзаводской площади вздрогнул. Плавно, моложаво вернул он голову в надлежащее положение и стал смотреть через площадь в пустое от жизни пространство сквера с заснеженными тополями.

© Евгений Пейсахович, 2017
Дата публикации: 24.12.2017 22:15:36
Просмотров: 2571

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Влад Галущенко [2018-02-03 03:08:47]

Раньше за богоискательство заливали свинец.
Не спрашивай куда.

Ответить

Евгений Пейсахович [2018-02-03 08:05:40]

Узреть тебя, брат по вере, - лучшая из новостей года.

Влад Галущенко [2018-02-10 11:34:04]

Так хочу увидеть по скайпу твою рожу с трубкой и стаканом виски, но...
Ноут без камеры, старенький, с рук. Перед хосписом все из дома роздал до голых стен, а теперь ненавижу новые вещи, которые меня переживут. Даже кошку взял на свалке, где отовариваюсь и обмебеляюсь, старую, но назвал как раньше Маргаритой.
Мобильнее не стал, терпеливее к боли и своим страданиям. Не к чужим.
Потому и пишу. Целую, знаешь куда...

Евгений Пейсахович [2018-02-10 13:45:08]

тут и мудрейший из мудрых растерялся бы и стал бы нести всякое кое-что. слова твои, однако, записались у меня в глубине сам знаешь чего.
честь для меня.