Марина Шамсутдинова [2011-09-22 16:57:16]
Вступительная статья Ст.Куняева к книге Марины Шамсутдиновой "Нарисованный голос"

Вступительная статья Ст.Куняева к книге Марины Шамсутдиновой
"Нарисованный голос"


Своевольная ученица


«В XIV веке ее бы сожгли на костре,
да и сейчас не поздно».
Ст. Куняев (из рецензии)



Она была самой неуступчивой и не поддающейся воспитанию
студенткой моего заочного семинара, который я вел в Литературном
институте с 1998 по 2003 год. Однажды, совершенно отчаявшись и
не разубедив ее в том, что негоже изображать японских самураев, по-
павших в наш плен осенью 1945 года благородными и душевными
существами, я написал ей жестокое письмо:
« … прочитал я твой «Божественный ветер» www.stihi.ru/2006/07/16-286 и задумался. Си-
бирь ты знаешь хорошо и тайгу видишь и слышишь, и язык у тебя
живой, настоящий, и японскую часть жизни изображаешь искренне
и умело… Одного я только не понимаю: почему ты не хочешь в упор
видеть многое из русско-советской жизни того, что видеть необхо-
димо. Не забывай, что тяготы и страдания японцев в плену были
не только следствием сталинско-смершевской системы, но и кармой,
возмездием со стороны истории японским богам и духу самурайства,
который был не слабее арийского духа и германского суперменства.
Откуда взялись пленники в твоих слюдянских лагерях? Они были за-
хвачены в плен не на японской земле, а на земле Северного Китая, в
Монголии и Корее. Куда пришли как хищные и предельно беспощад-
ные захватчики. Пришли не ради защиты своей любимой Японии. С
нежно цветущими вишнями, с романтической Фудзиямой и садами
камней, а ради того, чтобы владычествовать над более слабыми
крестьянскими народами — китайцами, корейцами, монголами. Я не
раз за границей встречался с русскими эмигрантами, жившими в Ки-
тае во времена японской оккупации. Они — эти русские — с ужасом
рассказывали о японцах, об их самураях как о жесточайших садистах
и насильниках, для которых жизнь человеческая ничего не стоила. И
эти русские в который раз заканчивали наши разговоры одним и тем
же: никогда не доверяйте японцам! Это самые коварные и хищные
изо всех восточных племен. И Курилы им ни за что не возвращайте.
Курилы — русская земля!..
Хиросима и Нагасаки были не случайны, и американские обыва-
тели с удовлетворением восприняли атомные бомбардировки Японии,
что было не менее ужасно, но Возмездие было неизбежно. А проявля-
лось оно по Высшей Воле в самых неожиданных формах и обличьях.
Я не призываю Вас к этой точке зрения… Коль пишете истори-
ческую поэму — будьте объективным историком …
И все-таки не забывайте, что вы — русская женщина и русский
поэт. Пытаться понять японскую душу и не стремиться выразить
душу русскую — в этом есть какое-то извращение мировоззренческое.
Но при этом еще раз хочу сказать, что в поэме есть строки, строфы
и страницы, которые я читал с истинным волнением, а порой и с вос-
хищением перед смелостью и свободой Вашей творческой воли… Что
еще у вас есть за душой? Присылайте. Всего доброго.
Ст. Куняев»

Вскоре я получил от Марины ответное письмо. Привожу его почти
целиком, чтобы читатель почувствовал и понял ее «трудновоспитуе-
мую натуру».

«Здравствуйте, уважаемый Станислав Юрьевич! Посылаю Вам
свой диплом с отобранными Вами стихами. Так как поняла Вас. По-
эму посылаю тоже. Последний вариант сделан. Не сомневаюсь, что
и в нем вы найдете крамолу и морально-этические несоответствия.
Поэму я писала о людях, может, потому она такая живая? Просто о
людях, независимо от их вероисповедания, цвета кожи и идеологичес-
ких предрассудков. Они, — люди, которые пришли в этот мир, и им
«не повезло» с эпохой, со страной, с верой. Я посмотрела на них прос-
то с другого угла зрения, с иного, также, как я когда-то посмотрела
на Иуду. Как на обреченного человека, которому «лучше было бы во-
обще не рождаться на свете».
Я пожалела обреченных. Мои японцы никому были не нужны, ни у
нас, ни на своей родине. Их никто не ждал нигде. После Второй миро-
вой войны всю «военщину» в Японии люто ненавидели. Их презирали.
Собственное правительство отказалось от них. Жалкие остатки
совершивших этот невозможный «побег чести» сдали как «русских
шпионов» властям Бирмы. Они умерли там. Ни один из них не дошел
до своей Японии. Последний из них в Бирме ушел в море навстречу
своей Земле и смерти, глядя на недоступные берега Японии. А я их
пожалела, потому что «земля к земле и пепел к пеплу», и каждому
из нас хочется уйти в свою родную землю, а не умирать, как скоту
в лагерных конюшнях, что в Германии, что в Японии, что в России.
Довольно сумбурно пишу, извините, как смогла.
Меня очень расстроил грозный, с оттенком обиды тон Вашего
письма. Станислав Юрьевич, я никогда ни за чьей широкой спиной не
искала ни лучшего угла, ни лучшей судьбы. Какая есть — моя. Людей,
которые бы на все сто процентов соответствовали бы твоим ожи-
даниям, просто не существует, это я поняла давно. А Ваши занятия
мне всегда очень нравились, потому что Вы всегда относились к ли-
тературе и к поэзии, в частности, не как к ремеслу, а как к предна-
значению. «С дерева искусства нельзя сорвать ни одного настояще-
го листочка, не заплатив за это всей своей жизнью», — сказал один
иностранный классик.
Я Вас очень уважаю. Позиция человека, который столько лет
пребывает в состоянии войны, меня восхищает. Вы верите в свое
дело, оно для Вас свято, дай Бог, чтобы вы сохранили искренний свет
русской культуры в бурном водовороте сегодняшней — бесчеловечной,
эгоцентричной, массовой… Мы с Вами, наверное, в чем-то похожи,
и думаем об одном, только для Вас на первом месте всегда будет го-
сударство, а потом — человек, а для меня человек на первом месте.
Вы живете в состоянии войны, а на войне сочувствующих не бывает.
Либо друзья, либо враги — никакой середины. Я бы очень хотела, что-
бы Вы меня поняли, но перечитала письмо и убедилась, что главное
все равно еще не сказано. Я лучше об этом напишу новые стихотво-
рения, чтобы во всем разобраться самой. Я ведь, в сущности, и пишу
стихи, для того чтобы понять, Станислав Юрьевич. Не сердитесь
на меня! Я все равно Вас ни на кого не променяю.
Искренне преданная Вам
своевольная ученица Марина Шамсутдинова.
19.02.2003 г.»

Вот так уже несколько лет мы с ней спорим. Да она не только
со мной спорит — а со своим поколением, с мужчинами, встречав-
шимися на ее пути, с государством…
Но при всем том — вижу, что поэт она страстный, талантливый ...
В конце концов идеологические — исторические распри, может
быть, для молодого нынешнего поколения имеют гораздо мень-
шее значение, нежели для моего.
«Горлом хлынула песнь, то не вопль на Ти Ви,
Если что-то и есть — это Спас на Крови»…
«Но даже в «Убью» мне слышится — я люблю».
«Я не люблю мужчин, которых я люблю».

Вот между какими полюсами жизни мечется душа «своеволь-
ной» Марины в новой книге ее стихотворений.

Станислав Куняев

Показать отдельно