Агент Преисподней IV

Юрий Леж

Форма: Повесть
Жанр: Фантастика
Объём: 50947 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Окончание повести. Надеюсь - неожиданное.

IV
{*Резкий, свистящий, оглушительный рев реактивных двигателей стремительно упал в ночную темноту, приближаясь с неотвратимостью окончания смертного существования, будто бы завис на несколько мгновений над головами и с невероятной скоростью начал удаляться, оставив за собой низкий, угрюмый гул разрывов. В небо взметнулись сполохи пламени, по телу прошлась горячая, упругая волна воздуха, где-то далеко-далеко засигналили пожарные машины, своими сиренами усиленно нагнетая и без того угнетающую атмосферу. И так же внезапно, как началось, всё стихло: рев авиационных двигателей, вой сброшенных бомб, грохот разрывов, – будто по мановению волшебной палочки, лишь треск разгорающихся пожаров, редкий вздох обваливающихся стен, далекий, полный истерики, истошный голос пожарных сирен нарушали становящуюся все более и более зловещей тишину. И за этими, пока еще живыми звуками совершенно не слышно было людей, их криков о помощи, стонов, жалоб, страданий, как будто все, попавшие под бомбовый удар умерли еще в тот момент, когда невидимые пилоты нажали на кнопку сброса…*}
Массивная, металлическая дверь, выкрашенная в скромный темно-медный цвет, ожидаемо распахнулась. На пороге стоял высокий, широкоплечий, но с явным излишним весом мужчина в бархатном, вишневого цвета, длинном, домашнем халате, еще не добравшийся до полноценного звания толстяка, но стремительно к этому званию приближающийся.
За спиной хозяина квартиры едва-едва брезжил слабенький свет то ли свечей, то перемигивающихся, декоративных светильников, вошедших в последние годы в моду, и этот внутренний свет совсем не помогал в полумраке синего камуфляжного освещения подъезда разглядеть в подробностях незваных гостей.
Впрочем, черные круглые очки, элегантная трость и костюм-тройка стоящего первым гостя, равно как и вечернее, явно не дешевое платье его молоденькой спутницы, притулившейся за левым плечом, ближе к ступенькам лестницы – сразу бросались в глаза при любом освещении, как особые приметы в полицейском словесном портрете.
Хозяин дома, известный очень узкому кругу близких по духу под затейливым прозвищем Николиус, открывая двери, собирался с порога рявкнуть на не ко времени явившихся посетителей, но очень своевременно притормозил свой первый порыв: такие экзотические гости среди ночи, тем более, в условиях комендантского часа и особого положения в прифронтовом, по сути, городе просто так не приходят. Поэтому молча, жестом, пригласив парочку пройти в квартиру, Николиус, как мог, прижался к стене, пропуская мимо себя мужчину в очках и его спутницу, чтобы прикрыть за ними входную дверь.
Квартира высокого, начинающего толстяка совсем не напоминала малогабаритную клетушку Нулика, одна лишь прихожая, в которой остановились, ожидая завершения манипуляций хозяина с дверью, Симон и Маринка, наверное, превышала по площади единственную комнату рыжего программиста.
Тем временем закрыв оба сейфовых замка входной двери, Николиус повернулся к гостям, привычно, для удобства вошедших, включая на ходу маленькое бра, подвешенное почти под самым высоким потолком… а навстречу хозяину дома уже властно простиралась мужская рука, украшенная массивным золотым перстнем с рубином-астериксом… «Его… его знак», – успел подумать Николиус, вдруг почуяв запах горящей бумаги… не так давно наклеенные, отличные, рельефные обои сочного темно-медного цвета в тон двери мгновенно задымились, перечеркнутые красной точкой когерентного света…
Почти не ощущая своего тела, но при этом тяжело, грузно, как и положено начинающему толстяку, хозяин опустился перед странным ночным гостем на одно колено и потянулся губами к перстню…
«Ну и дела», – успела подумать ошеломленная таким приемом Маринка, непроизвольно отступая на шаг от Симона, будто чего-то опасаясь.
– Встань! – повелел хозяину дома агент.
Николиус послушно поднялся на ноги, стараясь предано заглянуть в прикрытые черными стеклами глаза гостя, чтобы предугадать все его желания…
– …пройдем в комнаты и поговорим, – продолжил Симон, перекладывая из руки в руку трость. – Мы пришли по делу…
В просторной, задрапированной бордовыми гардинами комнате, обставленной с очень дорогой простотой темно-шоколодной кожаной мебелью, на уютном диванчике возлежала в обнимку с огромной черной кошкой в некой соблазнительной позе женщина рубенсовских форм, возраста далеко уже не юного, габаритами под стать хозяину дома, и прикрытая лишь тонкой, полупрозрачной накидкой. Не обращая на нее никакого внимания, Симон прошел к противоположной стене и уселся в глубокое, удобное кресло, жестом распорядившись, чтобы по-прежнему безмолвная от удивления Маринка заняла соседнее.
– Не помешает? – с явным подобострастием в голосе поинтересовался хозяин дома, кивая на женщину, недоуменно приподнявшуюся на диванчике, вглядываясь в незваных и таких бесцеремонных гостей.
– Посланнику никто и ничто помешать не может, – продолжая играть в надменность, отозвался Симон и повелительно затребовал: – Принеси нам выпить, да и себе тоже налей, чтобы расслабиться, очень уж ты напрягся при встрече, как я погляжу.
– Сию минуту! – будто половой в старинном трактире, отрапортовал Николиус, делая своей спутнице знак, мол, лежи тихо и старайся дышать через раз, все идет так, как надо.
Но, кажется, это было излишним – рубенсовская женщина, наблюдательная, как и весь слабый пол, очень быстро приметила на пальце Симона перстень-пароль, резво оттолкнула не проявившую никакого недовольства кошку, и кувырком свалилась с диванчика на пол, сев на колени и согнувшись так низко, что лбом коснулась богатого, багрово-черного ковра, покрывающего пол в комнате.
– Вернись на место и сделай вид, что ничего не происходит, – будничным, деловитым тоном посоветовал ей Симон, провожая взглядом сквозь черные очки хозяина дома, устремившегося за спиртным, наверное, на кухню.
Видимо, Николиус домашнее хозяйство любил и вел его сам, не полагаясь на женскую помощь. Он вернулся к своим нежданным гостям буквально через пару минут, неся на серебряном, с чернением, подносе три пузатых бокала, фигурную, вычурную бутылку коньяка с черно-зеленой, местами вызолоченной этикеткой, покрытой изящной вязью малопонятных, чужих букв, черное, кофейное блюдечко с тонко нарезанным лимоном, вазочки с сахарной пудрой и молотым кофе, тарелочку с ароматным сыром. Установив угощение на низком, но обширном столике между креслами гостей, Николиус склонился в почтительном поклоне, ожидая дальнейших распоряжений.
– Присядь на чем стоишь, – милостиво кивнул Симон, и хозяин дома опустился на ковер, поджав под себя ноги.
Собственной рукой агент Преисподней, временно исполняющий обязанности полномочного Посланника Темных Сил, разлил в бокалы коньяк, подхватил с тарелочки кусочек сыра, равнодушно, как воду, выпил янтарную, полную солнечного света и внутренней силы ароматную влагу, закусил-зажевал, терпеливо дождался, когда такую же процедуру проделают Маринка и Николиус, и властно распорядился теперь уже о главном, ради чего и пришел в этот дом:
– Собирай всех своих людей. Еще до рассвета они должны быть в монастыре…
– В нашем монастыре? – с вполне заметной опаской переспросил хозяин квартиры, рискнув перебить Посланника, чтобы уточнить, куда среди ночи отправить преданных адептов нечистых сил.
– В нашем, в нашем, – чуть свысока, но все-таки благожелательно кивнул Симон, невольно раздумывая о том, чем же так запугал солидного и вовсе физически не слабого на первый взгляд Николиуса куратор здешнего Отражения, бес Тарель, особо сильного впечатления при личной встрече на агента не произведший.
– Вы позволите приступить к сбору незамедлительно? – приподнялся с ковра хозяин дома.
Агент с любопытством уставился на будущего толстяка – интересно, он хочет со всех ног лично бежать через ночной город, чтобы собрать, предупредить, отправить к месту общей встречи своих сектантов?
Но реальность оказалась проще и прозаичнее.
– Эльза, давай в спальню, к телефону! – быстро скомандовал Николиус, и, несмотря на рубенсовские формы, женщина легко вспорхнула с диванчика, вновь оттолкнув от себя равнодушную, но упрямо занимающую свое законное место кошку. – Позвони всем, скажи – немедленно в монастырь, чтобы – в полной готовности были, но – без подробностей. И передай Гуньке, пусть подкормит Змея, как доберется до монастыря, он иной раз, в последнее время, с памятью совсем не дружит.
Оставив на ковре свою воздушную накидку, Эльза голышом, резво, как юная девчушка, выбежала из комнаты. Симон, проводив невидимым под очками взглядом суетливо прыгающие обильные ягодицы, одобрительно кивнул адепту:
– Хорошо. Еще надо забрать из одного дома, неподалеку отсюда, компанию нескольких грешных душ.
– Это тоже наши? – деловито поинтересовался Николиус, все еще продолжая стоять на ногах и, кажется, не думая опускаться обратно на ковер.
– Должны стать нашими, – жестко, акцентировано пояснил Симон. – Пригласить их надо аккуратно, без насилия и прочих подобных эксцессов. Но главное – среди них должен быть рыжий, длинноволосый мальчишка лет двадцати, или чуть постарше. Впрочем, пожалуй, самым надежным будет, если я сам загляну в эту квартиру и укажу, кто интересует Хозяина в первую очередь…
– Позволите – лично распоряжусь насчет автомобиля побольше для этих целей? – склонил голову хозяин дома, и откуда-то снизу все еще пытаясь заглянуть в защищенные глаза Посланника.
– Иди, распоряжайся, – кивнул Симон. И даже такой простой жест получился у агента каким-то величественным, полным смысла и тайного наполнения.
Когда Николиус резво выскочил из комнаты вслед за Эльзой, до сих пор молчавшая – хорошо, хватило ума – Маринка как-то чересчур скромно, застенчиво поинтересовалась:
– Слышь, Симон, а что там будет – в монастыре-то? Групповуху хочешь собрать, как в кино, человек на сто?
– Переход будет на новый уровень, ты же сама этого хотела – уже обыкновенно, по-человечески усмехнулся агент Преисподней. – Что же касается сексуальной составляющей, уверен – скучать там не придется, хотя, думаю, и не окажется это для тебя основным блюдом.
– А еще… чего этот мужик так перед тобой стелется? – почему-то понизив голос почти до шепота, задала совсем уж нескромный вопрос девчушка. – Да и не перед тобой, а, как бы, перед твоим кольцом, я так поняла… неправильно это, вроде бы…
– Иногда плохо быть слишком наблюдательной, – не сдержался в ответ Симон, хотя изначально решил промолчать. – В ином случае много ума хуже, чем бы его совсем не было, еще Гоголь приметил.
– Я в школе плохо училась, – вовсе не испугалась прямого намека Маринка, за время посиделок в квартире рыжего гения-самоучки к своему собеседнику привыкшая и откровенного зла в отношении себя от него не ожидающая. – А литературу и вовсе прогуливала, зачем мне это всё: кто, когда и чего сочинил в доисторические времена?
«Почему же мне так упорно чудится, что про мой интерес к Нулику, эта хитрая девчонка просто промолчала», – меланхолично подумал Симон, разливая коньяк.
Маринка в очередной раз приоткрыла ротик, чтобы поинтересоваться еще чем-нибудь, показавшимся ей загадочным и не вписывающимся в местные понятные нормы, но агент достаточно сурово покачал головой, заранее отказываясь от дополнительных комментариев. Достаточно и того, что девушка успела узнать и увидеть в доме Николиуса, остальное пусть пока побудет покрытым мраком тайны.
…несмотря на всю свою искреннюю рьяность в исполнении поручения Посланника, собрать всех причастных к своей секте, чтобы порадовать их еще одним неоспоримым фактом собственных связей с потусторонним миром, Николиусу удалось нескоро. Ночное время, особое положение в городе, проклятущий, хоть и вовсе не строго соблюдаемый комендантский час… да еще – единственный телефон в доме, которым хозяин пользовался в очередь с Эльзой…

…Грешная душа молоденькой женщины парила среди посторгазмических облаков, в плотном, душистом коньячном тумане, слегка разбавленном, кажется, каким-то дешевым вином, на которое перешли после окончания крепких напитков собутыльники и сокоешники. В плавном, невероятно легком и блаженном парении души было нечто запредельно приятное, фантастически свободное, невесомое… и покидать такое состояние не хотелось, несмотря на любые предстоящие кары за нарушение заповедей, несдержанность, невоздержанность и прочие убийственно сладкие грехи. Все равно душа-то давно уже грешная.
Кажется, рядышком, переживая подобные же ощущения подогревала плотский бочок грешной души чья-то горячая молодая тушка, пола которой Зоя никак не могла определить, да не очень-то и стремилась. Сегодня, в первый свой день временного возвращения из Преисподней, девушке довелось испытать жгучее, желанное удовольствие и от мужских, грубоватых, резких ласк и от утонченных женских прикосновений.
Но, как известно, все хорошее заканчивается слишком быстро, и почему-то всегда – гораздо быстрее, чем хотелось бы испытывающему это хорошее… и тепло близлежащего тела куда-то испарилось, похоже, вместе с самим телом, а сквозь остаточную эйфорию многочисленных оргазмов и блаженный коньячный туман вдруг стали прорываться совершенно посторонние, ужасные звуки и движения.
Кто-то перемещался по маленькой комнатушке в квартирке Нулика, задевал за редкие предметы мебели, о чем-то говорил, звенел металлом и громыхал голосом, опускался до вкрадчивого шепота и шуршал подошвами ботинок по грязному полу… а может быть, все это просто грезилось Зое в алкогольном муторном сне?.. Но вот наступившую тишину она почувствовала сразу, как чувствуют гулкий выстрел в горах, понуждающий снежную лавину к движению.
«Может, её под холодный душ? – произнес в этой тишине сомневающийся голос. – Там, в ванной, вода-то, кажется, есть?»
«Не надо, – ответил голос знакомый, но сразу так и неузнанный Зоей. – Потом придется время терять на всякое обтирание, одевание… сама-то она, пожалуй, одеться-то не сможет…»
«Так что делать будем?» – повис в блаженном дурманном полусне девушки чужой недоуменный вопрос.
«Есть средство…»
Разволновавшаяся от услышанного грешная душа Зои вынырнула из нежных облаков плотского блаженства, возвращаясь в тело, чтобы ощутить неожиданно скверный запах пропитанных потом и спермой простыней, витающего по комнате табачного перегара и тянущийся из угла гниловатый запашок свежей блевоты – похоже, кто-то из доставивших девушке такое сказочное удовольствие партнеров не был крепок желудком. Кажется, даже поморщившись от такого контраста при переходе от эйфории «блаженных сфер» к прозе жизни, девушка, тем не менее, предпочла не открывать глаза, старательно прикидываясь спящей, но теперь уже вполне осознанно прислушиваясь к происходящему вокруг нее.
До слуха Зои донеслись знакомые, неторопливые, уверенные, удаляющиеся шаги, чье-то сопение буквально в полуметре от её тела – а, кстати, где это я лежу? – и еще, кажется, легкая сутолока в мизерной прихожей квартирки Нулика… нет, сутолока была раньше, пока грешная душа витала в облаках эйфории, а сейчас от той суеты перед дверью остался лишь ментальный, метафизический след…
«Ну, да, мы ведь, кажись, никуда из квартиры не выбирались, только кто-то из парнишек бегал за вином, – полувспомнила Зоя и тут же, как частенько бывает с не протрезвевшими до конца, засомневалась в собственных воспоминания: – А может, выбирались? На воздух, там, подышать, или для экзотики – в подъезд потрахаться? Ох, а ведь и правда – где же я сейчас?»
Дружеского доверия, что едва знакомые партнеры не оставили её где-нибудь на лестничной клетке или в абсолютно чужой, незнакомой квартире, у девушки не было никакого. Все-таки всю компанию в доме Нулика она видела впервые во второй уже своей жизни, ну, разве что, за исключением самого хозяина. Впрочем, паниковать было рано, оставалась твердая надежда на напарника по заданию Преисподней, уж он-то просто обязан был её подстраховать, сам же говорил об этом в самом начале их нового земного пути. Да и один из слышимых в полусне голосов был удивительно похож на голос Симона, и эти вот знакомые шаги, которые теперь неторопливо возвращались откуда-то…
Кто-то заботливо приподнял голову девушки, положив под затылок крепкую и сильную, по-настоящему мужскую ладонь, и в ноздри Зои, совершенно забивая остальные, вызывающие отвращение и рвотный рефлекс, запахи, ударил блаженный аромат коньяка… ну, раз так…
…в широко распахнувшиеся, мутные, полупьяные глаза напарницы немым укором смотрели черные стеклышки очков, а перед самым носом покачивалась чайная чашка с волшебным янтарным напитком. Зоя тяжело, будто смертельно раненная, вздохнула и резким движением, едва не потеряв в процессе равновесие, приподнялась и села на… да, на узеньком диванчике в комнате Нулика. Тревожные сомнения её по поводу места пребывания оказались напрасными.
Рядом сидел, придерживая девушку сильной ладонью под затылок и соблазняя её коньяком, привычно спокойный, даже равнодушный Симон, и по его высшему метафизическому спокойствию Зоя поняла, что свою часть задания она выполнила: Нулика до прихода напарника из квартиры не упустила, хотя, честно говоря, предпочла бы почему-то даже перед напарником умолчать о том, каким образом она это сделала.
– Да, – кивнул агент Преисподней, то ли прочитав мысли в мутно похмельных глазах девушки, то ли просто проверяя свои и без того уже подтвержденные способности к внушению. – Рыжего от тебя минут десять назад еле оторвали, да и то – под обещание, что это ненадолго, и ты непременно последуешь за ним…
– Я старалась, – хрипло выговорила Зоя, гулко сглотнув набежавшую слюну и пристально уставившись на содержимое чашки в руке Симона. – Очень…
– Пей, – милостиво поднес к жаждущим губам девушки благодатный напиток не лишенный сострадания и человеколюбия напарник.
После пары солидных глотков коньяка «на старые дрожжи» Зою слегка повело, она едва не опрокинулась вновь в горизонтальное положение и удержалась лишь благодаря своевременной помощи Симона.
– Может, я еще поваляюсь пока? – с напрасной надеждой в голосе попробовала девушка разжалобить своего напарника.
– Успеешь поваляться, – не поддался на эту легкую жалостливую провокацию Симон. – Попробуй хоть немного одеться, и если получится, то подремлешь в машине…
– Мы куда-то едем? – пассивно, через силу, удивилась Зоя. – А остальные? Ну, те, кто здесь был?
– А те, кто раньше с нею был… – иронично и абсолютно не музыкально хмыкнул агент Преисподней.
Поднявшись в незапертую даже среди ночи квартирку рыжего самопального гения в молчаливом сопровождении водителя выделенного Николиусом микроавтобуса, Симон застал здесь привычный бесхозяйственный бардак, усиленный почти суточной пьянкой и развратом, спящих в обнимку на маленьком диванчике Нулика и Зою, сонно и лениво, с трудом, продолжающих заниматься сексом почему-то на грязной кухне Веру и какого-то паренька, совершенно незнакомого, не из тех, кто пришел еще днем вместе с Маринкой. Не дожидаясь, пока уставшие друг от друга и собственного занятия любовнички окончательно лишат Нулика и без того колченогой неудобной мебели, Симон очень вежливо, но настойчиво попросил их покинуть помещение, благо, особо одеваться ни мальчишке, ни девчонке было не надо: штаны подтянуть, да юбчонку одернуть. Спорить с прилично одетым, держащимся по-хозяйски и очень уверенным в себе человеком гости Нулика не рискнули, видимо, памятуя о достаточно тесных связях хозяина с городской полицией, а может быть, и не только с ней. Послушные и притихшие любовники прихватили с собой «на ход ноги» одну непочатую и одну недопитую бутылки дешевенького вина, на что возражений со стороны агента Преисподней, конечно, не последовало, и покинули квартирку, громко сопя и спотыкаясь на темной лестнице.
На удивление удачно прошло и пробуждение хозяина дома. Поднятый за рыжие кудри – а за какое еще место подымать голого мужика? – Нулик, подержав лохматую голову минут пять под струей ледяной воды в ванной, и в самом деле хотел, было, дождаться сакрального момента, когда подымется с диванчика так очаровавшая его Зоя, но, узнав, что внизу, в микроавтобусе, мучается в ожидании и одиночестве еще и Маринка, решил скоротать время там. Мрачноватый, невыспавшийся и молчаливый шофер проводил рыжего парня в машину, на всякий случай, по рекомендации Симона, блокировал дверцы, а сам вернулся в квартиру – помочь, если того потребуют обстоятельства, Посланнику.
…– Видишь, как коньяк благословенный действует, и никакого холодного душа не надо, – отвлекся агент от напарницы, с иронией обращаясь к почтительно застывшему в дверном проеме водителю микроавтобуса, но тут же посерьезнел и поторопил Зою: – Одевайся, ехать голой через весь город, да и потом участвовать в планируемом действе, как-то не очень прилично…
– Ну, я попробую, – согласилась девушка, в глубине души не понимая, с чего бы это её напарник решил так строго соблюдать неписанные правила приличия, да еще и в ночное время, впрочем, ключевые слова о некоем действе Зоя легкомысленно пропустила мимо ушей.
Несмотря на взвешенное состояние между похмельем и продолжением растянувшейся уже на вторые сутки пьянки, собралась Зоя достаточно быстро, благо, большая часть нужных предметов одежды валялась тут же, под руками, точнее сказать, под ногами, да еще при этом почти все чулочки, трусики, юбки, блузки, туфли были неношеными, совсем недавно закупленными по требованию той же Зои и просто разбросанными по комнате в процессе примерки и напрочь забытыми чуть позже, в процессе получения плотских удовольствий.
– Ступайте, – велел Симон, дождавшись момента, когда напарница, наконец-то, будет готова к дальнейшему перемещению в пространстве. – Подождете меня в машине, а я… отключу электричество, закрою двери, да и просто – проверю, всё ли в порядке в квартирке.
Впрочем, никакими хозяйственными делами агент не собирался заниматься, и едва лишь его напарница в сопровождении адепта Темных Сил покинула гостеприимный дом рыжего Нулика, как Симон, безжалостно обрывая присоединенные на честном слове провода, извлек из-под хозяйского стола массивный, но не защищенный даже внешними, накладными панелями системный блок вычислительного устройства. Обиженно мигнув, погас, казалось, вечно горящий монитор на столе, и Симону пришлось включить и положить рядом с блоком небольшой, но достаточно мощный карманный фонарик. В его луче мгновенно поднялось целое облако густой, смачной пыли, до поры, до времени сохраняемой внутри металлической, заполненной пестрыми платами клетки-коробки системного блока, похоже было, Нулик пренебрегал не только домашним хозяйством, но и к своему орудию труда относился халатно, спустя рукава любимой клетчатой ковбойки.
С трудом сдержав рвущийся наружу чих, Симон посветил внутрь блока и с некоторым облегчением вздохнул: интересующие его части компьютера были закреплены из рук вон плохо, скорее даже, просто «наживлены» на парочку маленьких болтиков, фиксирующих их в гнездах. Работы здесь было – на пару-тройку минут, да и то с учетом поисков по карманам чего-нибудь, заменяющего миниатюрную отвертку.
И очень скоро, рассовав по карманам пиджака три жестких диска, наверняка содержащие все результаты домашней работы рыжего беспутного гения, агент Преисподней покинул обреченную квартирку, совершенно не заботясь о воде, льющейся тонкой струей из незакрытого до конца крана в ванной, о работающем холодильнике, о незапертой двери…
{* Казалось, впервые за время многодневного похода исчезло чудовищное, гнетущее ощущение многотонного, изнурительного давления океанской воды на каждый квадратный сантиметр лодки, на каждый нерв настороженного организма подводника. Исчезло ощущение извечно замкнутого пространства, собственной беззащитности перед забортной могучей стихией… и очистительным глотком свежего воздуха, верой в свои силы, превосходящие силы и врагов, и природной стихии, прозвучало долгожданное: «Боевая тревога!» И десятки тревожных зуммеров, звоночков, сигнальных ламп бросили на свои штатные места экипаж, чтобы через считанные секунды отозваться новой командой: «Предстартовая подготовка! Лодка на боевом курсе!»
«Ракета к старту готова!»
И замер подводный крейсер, затих на сотые доли секунды, будто простые и грандиозные в своей сути слова, высвобождающие многотонных монстров из подводного плена, остановили время. Стазис.*}
Замерев в сумрачном, синевато-мертвящем, камуфляжном освещении пустынного гулкого подъезда, Симон все-таки успел рассмотреть бледную, покрытую редкими черными волосами кисть руки и указательный палец с ровно постриженым ногтем, без тени колебания или неуверенности коснувшийся красной кнопки.
{*«Пуск!»*}

Раскинутые в стороны и чуть поднятые вверх руки девчушки поддерживали в воздухе тусклые в свечном, неверном освещении металлические цепи, оканчивающиеся грубовато сработанными, но покрытыми изнутри мягким материалом, напоминающим войлок, наручными кандалами. Чуть разведенные ноги тоже были зафиксированы, но цепями более короткими, уходящими куда-то в плотный, утоптанный, земляной пол. В этой темной, напряженной тишине, нарушаемой лишь потрескиванием горящих свечей и дыханием собравшихся, не было ничего угрожающего, насильственного, опасного. Во всяком случае, сейчас, стоя перед двумя десятками мужских и женских глаз обнаженной, в полураспятой позе, Маринка не ощущала ни малейшего страха за себя и свое тело. Наверное, сказалось то, как мягко, без нажима и насилия, даже на словах, а лишь с уговорами, соблазнением, потворствованием было проделано и обнажение девушки, и её сковывание. Да и не походило это действо на виденные в пошленьких кинофильмах садомазохистские сцены с поркой, неестественными криками, глупыми актерскими репликами и дебильными комментариями находящихся по эту сторону экрана приятелей. Более всего уверенность в собственной безопасности внушало девушке невидимое во мраке, но вполне даже ощутимое присутствие здесь агента Преисподней.
Из темной, плотной и густой тишины, чуть выше худенького плеча Маринки, слева, из ниоткуда, будто по легкому, незаметному движению волшебной палочки материализовалась голова змея… настоящего, живого, в пестро-чешуйчатой раскраске, с мягком, желтовато-белым началом брюшка. Змей застыл на мгновение и тут же, неторопливо, но стремительно, с той удивительной грацией, что присуща всем пресмыкающимся, лишенным ног, двинулся сверху вниз – на плечо прикованной девчушки. Мягкое касание тяжелого, совсем не холодного, но скользкого тела заставило Маринку скосить влево глаза и – подавить непроизвольно рвущийся из горла крик! «Не бойся, не бойся, не бойся, – торопливо, ласково, завораживающе зашептал ей прямо в ухо чей-то сладкий голос. – Змей мудр, и его не надо бояться… он не причинит вреда, он позволит тебе окунуться в неизвестные еще глубины страсти и наслаждения… он мудр… он величествен, он – это начало и конец, жизнь и смерть, всё вместе, всё сразу, он – это удовольствие от телесного существования и бесстрашие перед неизбежной грядущей смертью, он – всё…»
Змеиная голова мягко м стремительно скользнула дальше – вниз, между маленькими грудками Маринки, оставив на плече часть своего могучего и явно тяжелого тела. Змей, как оказалось, был огромным, в три, а может и все четыре человеческих роста, толщиной, пожалуй, в две руки. Его гибкое, скользкое тело продолжало выбираться из первозданной темноты, опираясь на плечо девчушки, плоская голова с бусинками глаз и быстро мелькающим, едва заметным в полумраке языком, двинулась дальше – по животу, лобку, нырнула между ног… и появилась с противоположной стороны, на маленьких крепких ягодицах.
Успокоившаяся, более испугавшаяся не самого змея, а внезапности его появления на своем плече из глубокой, покойной темноты зала, Маринка с напряженным ожиданием ощущала движение гигантского, скользкого и тяжелого, но почему-то теплого и совсем не противного по первым ощущениям тела по своей коже. Скользнув между ног, заставив девушку ощутить свою гибкую силу на интимном месте, змей вернулся с ягодиц на живот Маринки, обвил её талию плотным кольцом, потом еще одним, повыше… и, наконец, остановился, отстранив угловатую голову от человеческой кожи, приподняв её над грудью и, казалось бы, пытаясь поймать полузастывший взгляд девушки своими блестящими в свечном свете глазами. Еще одно движение, и, окончательно обвив женское тело двойным кольцом, удав положил голову на правое плечо Маринки, издал шелестящий, негромкий, но очень внятный шорох-шипение… мелькнули и тут же спрятались в сомкнувшейся пасти чудовищные в своей близости зубы змея.
На несколько мгновений чешуйчатый замер, просто плотно прильнув белесым упругим брюхом к обнаженному телу девчушки, а потом, будто собравшись с силами, начал медленно, неудержимо, но почему-то абсолютно не страшно – сжимать кольца своего чешуйчатого тела. Жесткие, сильные, невероятные, так не похожие на потные ручонки сверстников и похотливые лапы самцов постарше объятия змея неожиданно и желанно возбудили Маринку каким-то безудержным, странным всплеском эмоций, плотского вожделения, жутковатой сладости чего-то неправильно запретного, притягательного, необъяснимого. И плотно прильнувшее к промежности, то наливающееся мышцами, то слабеющее до желеобразного состояния, тело чешуйчатого гада в считанные минуты довело девчонку до сильнейшего и яркого оргазма… таких она еще не испытывала в своей короткой, но в последние годы – насыщенной интимными приключениями жизни. Ощутивший сильную эмоциональную волну, вместе со спазмами мышц пробежавшую по телу девушки, и, казалось, всё-всё понявший змей прекратил свои ритмичные движения, замер на мгновение и вновь зашипел, запел на ухо сластолюбивую, наполненную радостью одержанной мужской победы песню.
Маринка слабенько вздохнула, чуть приоткрыла глаза, невольно закрытые сразу же после первых звуков змеиной песни еще в самом начале этого невероятного сеанса любви с гигантской рептилией. Расставленные полукругом, все также горели черные свечи, сейчас уже успокоившиеся, а всего минуту назад исходившие громким треском и маленьким фейерверком искр; на зыбкой границе света и тьмы едва различимыми тенями слегка шевелились фигуры в бесформенных черных плащах, низко надвинутых на лица широких капюшонах. К распятой девчушке шагнул, взмахнув длинными полами одежды, будто низкими крыльями, высокий, начинающий тучнеть человек – формальный глава маленькой общины братьев и сестер Темных сил, поклонников нечистого и не поминаемого без особой нужды Властелина, и будто ожидавший этого постороннего движения, огромный змей стремительным, едва уловимым движением исчез в темноте над головой Маринки, будто был тонюсенькой ниточкой лесной паутинки, а не массивным, чешуйчатым, толстым удавом.
– Я не спрашиваю тебя об ощущениях, их трудно передать словами, – мягко сказал будущий толстяк, освобождая руки девушки и заботливо, без тени, казалось бы, похотливости, придерживая её за талию, чтобы та не потеряла равновесия после довольно долгого распятого состояния и пережитого эмоционального потрясения при общении со змеем. – Но все это – лишь малая часть, блеклая Тень того, что может дать тебе общения с Темными Силами, обратной стороной света…
Он присел на корточки, открывая замки на ножных кандалах, и Маринка слегка приоперлась на мягкое плечо Николиуса… в этот момент по подземелью прошла непонятная, явно никем не ожидаемая, грозная, тяжелая дрожь… упавшие от сотрясения свечи частью погасли, частью продолжили гореть нелепо лежа на боку. И без того робко, едва-едва пробивающийся сквозь темноту подземелья свет, казалось, померк совсем, чтобы через секунду вспыхнуть показавшимся удивительно ярким, пронзительным лучом фонаря в руках Симона. Агент Преисподней, спокойно и даже с легкой скукой на лице простоявший всю церемонию неофитского посвящения Маринки в дальнем углу монастырского подвала, шагнул было к невидимому сейчас выходу… но тут последовал второй, могучий удар непонятного землетрясения, бросивший на пол большую часть участников мистического представления, заставивший застонать, загудеть жестокой болью камни древней кладки подвала.
Как и все присутствующие не ожидавший подземного удара, Симон на ногах все-таки удержал, хоть и с трудом, и кое-как, но настойчиво, упорно продолжил свое движение к едва заметному входному проему, старательно, чтобы не зацепиться, перешагнув через одного из упавших, остальные же в этот момент в тихой панике ползали по полу, мало что соображая, видимо, решив почему-то, что именно в их противное Чистому началу действо господь избрал для Конца Света и начала Страшного Суда. Впрочем, такие мысли не помешали некоторым из сатанистов добраться до потайных карманов в собственноручно изготовленных плащах и включить фонарики. Заметавшиеся по подземелью тонкие и блеклые лучи электрического света нарушили мистическую, в чем-то даже благообразную и торжественную всего несколько мгновений назад обстановку, усиливая впечатление о воцарении на земле и под землею хаоса и неразберихи. Уже у самого выхода из подземного зала Симон различил позади гулкий шлепок – звук падения с высоты могучего тела удава, и сдавленный вскрик, похоже, Маринки, вовсе не ожидавшей такого окончания соблазнительного перехода на новый уровень познания удовольствий жизни.
В лицо Симону пахнуло кирпичной пылью, плесенью и гнилью старого, разрушенного временем дерева, запахом свежевскопанной земли. Длинный, низкий тоннель-коридор, выводящий из монастырского подземелья на поверхность, к белому свету раннего утра, оказался плотненько завален обломками старинного кирпича, осыпавшейся со стен землей, какими-то непонятными деревянными конструкциями, разлетающимися в прах буквально на глазах, под узким лучом фонарика. Позади агента кто-то натужено запыхтел, вытаскивая каблуки из неожиданно размягчившегося земляного пола, и мужчина, даже не оборачиваясь и не прислушиваясь особо, понял – Зоя. Не выдержала подземной, явно незапланированной вакханалии, испугалась, но – все-таки не первый раз живет – смогла сообразить, что безопаснее и надежнее всего сейчас будет прибиться к напарнику.
– Завалило? – встревожено, но без страха в голосе поинтересовалась девушка из-за спины агента. – Плотно?
– Еще как плотно, – согласился Симон, внимательно осматривая завал и при этом ощущая правее, в глухом, казалось бы, совершенно не используемом аппендиксе коридора сильный ток воздуха, причем, вовсе даже не холодного, застоявшегося и подземного.
– С чего это вдруг такое? – недоумевающе, но при этом достаточно равнодушно поинтересовалась Зоя, причины происходящего ей были не так уж и интересны, главное – как выбраться, если это возможно без особых потерь для молодого, вновь живого тела. – Землетрясение какое-то… да его у нас сроду не бывало, даже я знаю – город на гранитной платформе стоит, тут ничего трястись не может…
– Школьную программу вспомнила? – чуть рассердился Симон, сворачивая к аппендиксу. – Зубы не заговаривай, держись за мной, только молча…
Это был, похоже, запасной, на случай осад и непредвиденных обстоятельств предназначенный, потайной выход, прорытый монахами лет двести назад, а то и того больше, и с тех самых пор вряд ли больше двух-трех раз использованный людьми. Если бы не завал основного выхода и не чуткость агента Преисподней, потайной ход никогда и не был бы обнаружен посещающими подвальное помещение монастыря сатанистами. А сейчас Симон первым, с трудом, продирался через узкий, низенький, больше похожий на нору крупного зверя, чем на творение рук человеческих, коридорчик. Следом за ним, молча и теперь уже испуганно, передвигалась Зоя, позабыв даже привычно поругиваться на тесноту, паутину по углам и под потолком, резво разбегающихся от светового луча фонарика насекомых и других мелких обитателей запасного хода.
Минут через десять, резко подавшись к поверхности и расширившись до приемлемых, человеческих размеров, подземный ход окончился массивной деревянной заслонкой. Симон развернулся, упираясь в нее плечами, приметил позади Зои еще чей-то непонятный силуэт, но раздумывать о том, кто же такой шустрый и сообразительный присоединился к ним, не стал, напрягся, старательно, изо всех сил, выдавливая широкую крышку, скрывающую древний потайной выход на поверхность… что-то скрипнуло – то ли в спине агента, то ли в окаменевших за столетия досках, посыпались отовсюду песок, крошки земли, паучки… и вот уже три человека распрямили спины, появившись на гребне небольшого холма далеко в стороне от полуразрушенной временем монастырской стены.
Всего-то меньше двух суток назад Симон и Зоя осматривали окрестный вечерний пейзаж с очень близкой точки, но как же этим утром изменилась представшая перед грешными глазами картинка!!!
По небольшому перелеску, по все еще полному пожухлой осенней травы невысокому. пологому склону холма, казалось, секунды назад прошел огненный смерч, не оставив и следа от чертополоха, полыни, опавших листьев, вычернив стволы устоявших деревьев, испепелив пожелтевшую и влажную осеннюю траву. То самое отличное шоссе, по которому агенты Преисподней в первый день своего пребывания в грешном мире добрались до города, казалось, пошло непонятными волнами, исказилось, как искажается под сильным ветром поверхность воды, а совсем неподалеку от монастыря резкая и глубокая трещина провала рассекла асфальтовую ленту пополам.
Город, его ближайшие, хорошо видимые кварталы, вернее, те развалины, что остались теперь на месте многоэтажных домов, дымились занимающимися где-то внутри, будто исподволь, пожарами. А чуть поодаль, клубящимся, зловещим облаком, переливаясь изнутри темными грациозными волнами могучих, выпущенных на свободу человеческим разумом, смертоносных сил, завис, ежесекундно увеличиваясь в размерах, подтягиваясь все выше и выше к пока еще синеющему и безмятежному небу, огромный багрово-красно-черный гриб…
– Ой, ты…
За спиной Симона простонал насмерть испуганный женский голосок, со страху забывший даже традиционно выругаться в окончание фразы. Агент быстро оглянулся и тут же сделал парочку осторожных неприметных шагов назад, за спины Зои и Маринки, с ужасом взирающих на открывшуюся картину, поражающую беспощадным и неотвратимым приближением смерти. Вот теперь все встало на свои места: и торопливость, с которой отправлял бес агентов в это Отражение, и странные видения Симона, и даже то щедрое, на десять лет, обещание предстоящего отдыха после выполнения задания.
«Ну, что же, – подумал Симон. – Кажется, пора принимать окончательное решение… и принимать его придется исключительно мне…»
Он деловито поправил черные очки, перехватился обеими руками за трость и только тут вспомнил давным-давно, кажется, еще в самой первой своей жизни, виденное…
Просторные чистые палаты. Белые стены и потолки. Светлые, бежевые и слоновой кости тона госпитальных коек, казенных маленьких тумбочек, постельного белья. Суровые, будто окостеневшие, напряженные, постоянно прячущие глаза медсестры с дрожащими руками, суетливые, ощущающие себя бесполезными, едва сдерживающие горькие эмоции собственного бессилия врачи. И пациенты. Совсем еще недавно – могучие, тренированные, сильные телом и духом мужчины, способные, не сбивая дыхание, с полной выкладкой, пробежать двадцать-тридцать километров, вступить после этого в бой, стрелять, драться, выживать и снова – бежать к новому рубежу. Теперь все они лежали в отдельных палатах – больше похожие на обтянутые дряблой, покрытой яркими пигментными пятнами кожей, высокие и широкоплечие скелеты, полностью – вплоть до ресниц и бровей – облысевшие, за считанные часы потерявшие свои крепкие хищные зубы. Они держались в этом мире лишь на бесконечных вливаниях чужой крови, стимуляторов и – морфинов. Ничем иным дикую, нечеловеческую, противоречащую природе боль в убитых радиацией, но еще живущих организмах заглушить было нельзя.
Армейская диверсионная группа спецназначения попала в зараженную зону без штатных средств защиты совершенно случайно, благодаря извечной, что на войне, что в мирное время, неразберихе в штабах, надежды «на авось» и глупейшей нескоординированности между военным руководством боевыми испытаниями секретного оружия и отделом спецопераций генерального штаба. Из-за простого и такого привычного головотяпства двадцать восемь здоровых, молодых, полных жизненных сил мужчин умерли один за другим в течение двух недель в страшных, если не сказать – адских мучениях, в полном сознании, все это время ощущая каждой клеточкой своего организма жестокую боль и неотвратимость смерти.
…об этих людях и вспомнил Симон сейчас, перехватывая двумя руками свою трость и делая хитрое, ему одному известное движение рукоятью: влево, чуть вниз, снова влево и… тускло блеснуло в далеком и чудовищном пламени атомного пожара над городом тонкое, длинное лезвие. Почти без замаха, ловким, давным-давно отточенным до автоматизма движением Симон ударил в спину своей напарницы, во время остановив клинок, чтобы тот не вышел из груди девушки. Резком движением провернул сталь в смертельной ране, не давая мышцам сомкнуться, обхватить лезвие, затрудняя обратный ход, и чуть повернулся влево, ко второй спутнице. Осевшая в этот момент на опаленную атомным огнем землю Зоя все еще продолжала существовать, удар в сердце мгновенной смерти не вызывает, но сознание уже начало покидать тело агентессы, до обратного перехода грешной души в Преисподнюю оставались считанные минуты.
Вторым ударом, спокойно и деловито, Симон заколол так ничего и не понявшую за эти минуты Маринку. Извлек из кармана пиджака носовой платок, привычно и тщательно протер окровавленное лезвие, рефлекторно хотел, было, вернуть его на положенное место – в трость, но остановил себя, просто воткнул клинок в землю, положив рядом тайные ножны, после чего торопливо, но старательно, не жалея обуви и рук, закрыл выход из подземного потайного хода, присыпал его горячей землей и на полминутки остановился, отдыхая, равнодушно посматривая в сторону грозно клубящегося безумной внутренней силой атомного гриба.
«Ну, что же, теперь пора и мне, – подумал Симон, сдвигая кончиком лезвия краешек жилетки и безжалостно прорезая при этом рубашку. – Эх, вспомнить бы что-нибудь, подходящее случаю…»

…грешная душа, лишенная тела, осознала себя после стремительного и короткого полета… мужчина медленно привстал на колено, деловито, привычно огляделся… рядом, пыхтя и отдуваясь, приподнимались на локтях Зоя и Маринка: одна в короткой юбчонке, черных чулках и серо-жемчужной, порванной на спине блузке, вторая – лишь в черном долгополом плаще на голое тело, позаимствованном у кого-то во время вакханалии и паники в монастырском подвале, и так же аккуратно разорванном тонким, узким лезвием напротив левой лопатки. Вокруг них расстилалась огнедышащая холмистая равнина с далекой, но ощутимо даже на таком расстоянии пышущей жаром горой-вулканом. Будто подсвеченная изнутри угольно-красным, невнятным пламенем, земля потрескивала, ожигая ладони, воздух Преисподней, привычно врывающийся в легкие грешных душ, был горячим и сухим.
Поднявшись на ноги и привычным, хотя и излишним жестом отряхнув абсолютно чистые брюки, Симон подумал, что церемония встречи грешных душ в Преисподней не меняется, и, кажется, бесам, полубесам, а уж тем более, бесенятам совершенно все равно, в который раз человеческая душа прибывает сюда – на, якобы, вечное пристанище. Поспешившая подняться вслед за мужчиной Маринка выглядела взъерошенной и смертельно испуганной, как воробей под дождем, еще бы – в первый раз картинка горящей изнутри земли, текущих по склонам горы лавовых огнедышащих потоков, струйки пахнущего серой дыма, выбивающегося из трещин то тут, то там, производила на грешную душу гнетущее впечатление. Впрочем, не только на вновь прибывшую – Зоя тоже не испытывала особого восторга от своего повторного возвращения. Теперь уже бывшая напарница, привлекая внимание, тронула легонько за локоть Симона и хрипловатым, будто сорванным от крика голоском спросила:
– Как же так получилось-то? почему…
Но недоумевающие слова её утонули в поистине демоническом гулком реве:
– Оставь надежду, всяк сюда…
Перед троицей грешных душ, из ниоткуда, возникла громада багрово-красного исполинского порождения Преисподней – с длинным, подвижным и гибким хвостом, оскаленными зловещими клыками в огромной алой пасти, с угрожающими трезубыми вилами, зажатыми в могучей мускулистой лапе…
– Тьфу на вас, нашел перед кем корячиться, – так же неожиданно, как начал свой монолог, сменил тон демон. – Вы же свои…
И грандиозная, полная потусторонней мощи и мистического ужаса фигура его начала стремительно съеживаться, через мгновение превратившись в простенького, лохматого бесенка с обыкновенной алюминиевой вилкой в маленькой, заросшей шерстью лапке.
Окончательно выбитая из состояния хотя бы такого шаткого равновесия внезапным превращением грандиозного демона в мелкого бесенка, пылающей земли в ровным синевато-белый мраморный пол, и бескрайней багровой холмистой равнины в необъятный подземный зал, аккуратно облицованный мраморной плиткой, грешная душа Маринки изо всех девичьих силенок прижалась к Симону, ухватилась судорожно за мужской локоть, пытаясь нащупать хоть какую-то точку опоры в такой странной, нелепой и неожиданной Преисподней.
– Вы это… того, не обостряйте, ладно? – попросил совсем уж жалостливо и растерянно бесенок, почесывая вилкой лохматый лоб. – Я ж тут на дежурстве, положено так всех встречать, а про вас не предупредили…
Симон чуть брезгливо оторвал от своего локтя заходящуюся в душевной панике Маринку, собираясь ответить нечистому что-нибудь язвительное, отвести хоть словесно на нем душу, но – не успел.
Прямо из мраморной стены совсем неподалеку от сошедших в Преисподнюю проявился… бес – в строгом деловом костюме, правда, теперь уже темно-синей, глубокой, сочной расцветки, при строгом, однотонном галстуке, с блеском золотого колпачка авторучки в нагрудном кармане пиджака. Багрово-черные глаза на грубоватом, будто вырезанном из камня, лице нечистого смотрели на трагикомичную мизансцену недовольно и строго.
– Значит, не предупреждали тебя? – ласково и зловеще, как умеют это делать только очень большие начальники, переспросил бес лохматенького подчиненного. – На дежурстве, значит? Принимаешь грешные души, как положено?..
– Ай-яй-яй, ваша милость, – неожиданно заголосил тоненьким голосочком бесенок, как нищий, изгоняемый с паперти. – Не виноват, ей-ей же, не виноватый я! Оттуда, с этого Отражения, сейчас такая бездна грешников валит – просто страсть… не успеваем принимать, замотались совсем, замаялись…
Но бес уже не смотрел в сторону лохматого, коротким, очень решительным жестом, отнюдь не располагающим к оправданиям, заставив подчиненного исчезнуть с глаз долой, в буквальном смысле – раствориться в мраморных плитах пола. Теперь все внимание высшего нечистого переключилось на тройку грешных душ, и от внимания этого Маринка постаралась, как можно незаметнее, спрятаться за спину Симона, а поежившаяся под пристальным бесовским взглядом Зоя не сдержалась и буркнула через силу:
– Ну, здрасте опять, наше вам, как говорится…
На несколько минут воцарилось ледяное, как Антарктида, молчание. Глаза беса, только что проворные и полные обжигающих мыслей, застыли, как застывает схваченная морозом вода, посветлели до стеклянной прозрачности… насытились пришедшей откуда-то извне информацией, и только после этого вновь засветились бездонной чернотой Преисподней.
– А ты умен, Симон, – чуть снисходительно, но и с каким-то внутренним удивлением, будто и не ожидал никогда такого от простой, казалось бы, грешной души сказал бес. – Догадался и сам спрятаться, и объект уберечь от напасти… и даже задерживаться в грешном мире не стал, несмотря на обещанную увольнительную.
– Увольнительная в радиоактивном мире вряд ли продлится выделенный тобой срок, – бесстрастно покачал головой Симон. – Существование в Преисподней, по моему мнению, предпочтительнее лучевой болезни в её острой стадии.
– Ладно-ладно, – кажется, приходя в хорошее расположение духа, уже совсем добродушно всхохотнул бес. – Ты же знаешь, что слухи о творимых нами обманах и прочих безобразиях сильно преувеличены. Пойдем, Симон, поделишься со мной еще кое-какими подробностями прошедшей и акции и…
Бес сделал приглашающий, очень гостеприимный жест в направлении сплошной мраморной стены, но в ответ мужчина даже не шелохнулся.
– Ты перешел на сторону Добра? – иронично поинтересовался нечистый, невольно затоптавшись на месте и чувствуя себя из-за этого некомфортно. – Или ранимая грешная душа не позволяет тебе просто оставить этих девчонок там, где им самое место по совокупности прижизненных заслуг?
Бес вновь, будто выворачивая наизнанку, прошелся черным взглядом по замершим в непонятном, томительном ожидании грешным душам Маринки и Зои. Он явно и откровенно тянул время, то ли для принятия окончательного решения, то ли просто с издевкой наслаждаясь внутренней дрожью молоденьких девчонок.
За спиной одного из высших иерархов Преисподней задрожала, поплыла размываясь, как будто стираемая губкой нарисованная гуашью картинка, мраморная стена, открывая вид на мрачноватый и величественный готический зал. На могучих стенах из плохо обработанных, но тщательно подогнанных бурых и серых камней было развешено ухоженное, поблескивающее острыми и не очень металлическими гранями оружие: прямые, тяжелые, двуручные мечи; длинные, тяжелые и неуклюжие рыцарские копья; короткие гладиусы римских легионеров; изящные и стремительно хищные сарацинские сабли; двойные, похожие на близнецов, клинки для обоеруких воинов, внешне простые и незатейливые, но страшные и беспощадные в своей одинаковости; длинные широкие кинжалы, поражающие блеском драгоценных камней в рукоятях; больше похожие на спицы круглые и тонкие стилеты… В огромном, больше похожем на природную пещеру, чем на творение рук человеческих – или дьявольских – камине жарко полыхали смолистые дрова, наполняя весь зал ароматами сгорающей хвои. На каминной доске страшной, угрожающей коллекцией выстроились выбеленные временем черепа диких животных: вепрей, медведей, саблезубых тигров, львов, слонов, мамонтов, носорогов, – а завершали эту демонстрацию убийственной мощи два десятка человеческих черепов – с пробитыми висками, размозженными лобными костями, прижизненными повреждениями глазниц…
У камина возвышалось более похожее на трон деревянное резное кресло… и не одно, рядом забрезжило, возникая из ниоткуда, второе, пониже и поскромнее, а следом – совсем низенькая, длинная и грубовато отесанная дубовая скамья.
– Проходите все вместе, – с нарочитой высокомерностью кивнул бес, обращаясь к девушкам. – Но сидите молча, если хоть чуточку мечтаете получить кое-как заработанное поощрение…

© Юрий Леж, 2012
Дата публикации: 28.03.2012 13:25:00
Просмотров: 2182

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.