5. Я на паперти вороном горькие зерна не жрал
Олег Павловский
|
Форма: Поэма
Жанр: Поэзия (другие жанры) Объём: 230 строк Раздел: "После Исхода" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
5. _____________________________________________________________________ Я на паперти вороном горькие зерна не жрал, задыхаясь от скуки, тоски и от голода тоже, не молчал и не пел, не воскликнул и не зарыдал – я тебя провожал как Офелию… или дороже той, которая в путь – как меня – провожала не раз, снарядив лишь улыбкой прощальной и горькой до срока – тех, чье сердце дрожало, чей лимб и стрела, и компас в молчаливой истерике и в ожидание вздоха океана... кипит под форштевнем тугая вода – это чайки визжат или серые гуси взлетают? это ржавые цепи и скрип крепостного моста, это факелы замка и шепот старинных преданий, это в тысячный раз – нараспев, на разрыв, на петлю! – я кольцо твоих рук разрываю как кольца аорты, чтоб кричать и рыдать, и шептать, и молчать – я люблю! ...не молись за меня – я не верю ни в бога, ни в черта – я огни табаков и свечей, я из камня и льда, из стекла лепестков... и колючек, и роз ароматов – закален, уличен, леденел и горел от стыда – я холодный расчет и горячее сердце солдата! Паладины Любви, узнаете? я сед как парик и мукой пересыпан, и солью, и тальком скрипучим! я себя собирал по осколкам и вновь раздарил жемчугами улыбок и смеха… и солнечный лучик что для взора и сердца милее, чем отблеск клинка и стило, и навек сквозь пергамент проросшее слово и поэзия слез и восторга, и слов жемчуга и палящего зноя, и чувств опаляющих словно и заварка крута, и бокалы грохочут как ночь от шампанского выстрела в сердца и ночи причуды – мы умрем от любви! если некому будет помочь… – Ты о чем? – без пяти, без минуты.. скорее посуду наполняй до краев, до конца веселящим как черт и шипения шепотом, брызг золотых эскападой – если горная речка игриво и шумно течет, значит хочется ей, ах !… как хочется стать водопадом! Водопадами слез, поцелуями, глаз огоньков как алмазы и темные в темные ночи сапфиры... – мы срываем оковы, мечтаем и жаждем оков для мятежной души словно звука смеющейся лиры... Эрато! столько лет я в объятьях твоих и мечтах, столько дней и часов я как стражник застыл у порога этой музыки… той, что упрятана в старых часах золотыми ключами в руке вездесущего бога, золотыми ключами для наших мятежных сердец, молодеющих душ с каждым годом во тьму уходящим, золотыми ключами и тайн сундуками, и бес… беспардонною ложью и сказок как прежде манящих в берендеи лесов, в подземелий и ужас и шок, и хрустальных дворцов, и струны разговоров душевных! Я себя растерял и рассыпал, искал и нашел золотые колечки цепи, и креста… и на шею возложил этот собранный из обещаний и слов, из горячечных снов и бредовых надежд, из сомнений драгоценный наряд, и прекрасней не сыщешь оков, эшафотов... – я снова у ног и дразнящих коленей... Эрато! это ты уводила меня по камням, по тропинке лесной и по горной тропе, по сыпучим берегам из песка и обломков разбитых на днях кораблей о коварство скалы или рифов колючих – разве это поэзия? – Да! – отвечала, – и клик карнавала, и танцы на улицах старой Каперны, и следы на песке, на душе, на скрижалях твоих испещренных резцом словно горечью неимоверной, сладкой болью и горькой разлукой с Мечтой, или вот – на круги своя, на эшафоты, на поиски слова, что растопчет, раздавит – погасит и снова зажжет! Разве я выбирала твои золотые оковы? Разве я напевала тебе, мол, спокойно усни, позабудь о коптилке в лачуге без дров и улова – в той где девушка ждет и очаг, и вздыхает старик, мастеря корабли из обломков и щепок былого? Только то в этом мире имеет и смысл и резон, что горячей слезой и любовью, и сердца биеньем ты найдешь у подножия гор, у каньонов… и взор загорится от страха и радости от восхожденья. Здесь и птицы поют и птенцы здесь щебечут не так, как в искусственной клетке печально поет канарейка, здесь уступы и кручи во мхах и цветах – не чета тем перилл переливам и тех перламутров скамейкам, здесь срываются вниз и, цепляясь взахлеб на лету за упругие ветви и ветра веселое пенье, здесь не спрячется злоба и страх не заставит в поту задрожать... – Где найдешь ты больней и чудесней паденье!? Я надежда твоя и подруга, твой смех и печаль, я твоя как Диана в объятиях славного графа – если совесть твоя, если жалость как острая сталь, если нежность твоя до конца, до могильного праха, если боль твоя слаще столетнего меда и смех также звонок как мой, так же весел, лукав и беспечен – значит скоро, вот–вот... от обид и душевных прорех нас избавит гавот или вальс, или девичьи плечи... – Не спеши просыпаться, держись за свою Эрато! как мальчишка расплачься, вздохни как усталый мужчина – я загадка твоя, я девчонка в весеннем пальто и асфальт площадей в знойном мареве летнего сплина. Я твой город и мир на ладони и в шуме машин, шелестение шин и гудков, голосов и сигналов, и горящие окна, и неба ночной креп–де–шин, и фокстрот кабаре, и вино, но и этого мало! я поэзия жизни и счастья короткого грусть, я твоя Эрато и другой называться не буду, я любовь и надежда, и ты про меня не забудь – я люблю, я вернусь – я тебя никогда не забуду... ____________z____________ Вот опять загорелся описанный точно, До мизинца разыгранный город. И там — По горячим следам, по сгоревшим мостам, Под стеклом ювелира и в желобе сточном, Между льющихся лиц и лежалых вещей — Посвети напоследок, найди мою старость, Дай мне руку! Скриплю я, как дохлый Кощей, Но и ты ведь в одних зеркалах разблисталась… ________________________________________ Павел Антокольский (Вот опять…) Это годы мои, это люди из пепла и стали, это я у твоих, как и прежде дразнящих колен. Стали годы как дни, но мы все-таки не перестали усмехаться судьбе и приветствовать радостный плен. Помнишь, губы твои мне шептали: не жди и не бойся – он с тобой, он в тебе с каждым днем молодеющий мир, – этих гор серпантин и дороги упругие кольца, и прибоя седины, и мол и убогий трактир из поэзии снов и на выдумки сказок богатых, из последнего слова: прощай… не забудь и прости, – слышишь, трубы запели и пыль под ногами солдата оседает как пепел и прахом лежит позади. Говорят полустанки сквозь горечь мазута и гари – мы не делали ставки и прошлого не проиграли. И прожекторов стразы, и сам красноглазый крупье семафорят по-разному в этой игре, как в игре. «Колдовские ли флейты поют, голосят поезда ли? О, скорей! О, спеши! Не печалься! Вокзал недалек...» * Мы мостов не сжигали и книг, и страницы листали… Ты как пламя свечи, я как верный тебе мотылек. Мы пришельцы из снов мастерских, мы вернемся под вечер – и умолкнут цикады, и травы в садах как в строю, – это время любви и крылатый смешной человечек что стрелой на песке и на сердце напишет – люблю… На стекле, на стене, на душе, на крахмале манжеты, на пергаменте светлом в альбомах весталок и дам… Сколько песен и слов недосказано и недопето наяву и во сне, и по весям, и по городам. И сатир козлоногий, и нимфа – комочек миткаля, и осколки разбившихся ваз как осколки сердец разлетелись, и вновь в зеркалах и картинах мелькают наяву… это только Пролог, но еще не конец. Разрыдаются скрипки – их старый извечный мотив – он еще не постскриптум, хоть, в общем, и не креатив. Коль обьятья не крепки в преддверии черной падучей – не повязывай креп и целуй меня, bésame mucho… Ты – поэзия жизни, ты радость моя и печаль, ты надежда моя и надеждою быть не устала. Ты моя Эрато, ты – дорога, я твой календарь – ты моя колея, я заснеженный твой полустанок... Ты дворов проходных маркитантка и громких парадов, чердаков и мансард в поднебесье скрипучая дверь. Посвети напоследок, мне яркого света не надо – есть иголка в яйце, а у каждой иголки – Кощей! Нам, кощеям, не сладко – бессмертным, упрямым, дотошным – нас разделят на классы по вредности и понарошку. Так поднимем бокалы от радости и от кручины – нам, кощеям, все мало и в праздники, и без причины... За твои и мои, – о! прохладные светлые годы! – переулок – курьезную радость котенка, за обложку забытой заманчивой моды, за лист пожелтелый, может быть акварели японской, но с багровым отливом, то в розовый цвет сургуча, или воска излом? но какой прихотливый рисунок… собираясь в танцующем, праздном, слегка горячась, пили капли Абхазии, капельки нежной Пицунды! О, моя дорогая! о, жизнь моя, вечное счастье! разве та не жила, не болела со мной, не дрожала? или ты не дарила – несметно – резной и блестящей за пропахшее лето пропащим карельским пожаром? Мы любили рубинные брызги и поступь Клерже не забыли, а бином Ньютона на полке мышей развлекал… доиграет и наш заводной клавесин, забывая о правилах, сколько останется сил отбренчит… вспоминаешь? как бледная дочка врача проводила по клавишам и поводила плеча- ми и пальцами тонкими терла такие глаза! Утонченная Тонька, и нас образумит вокзал! Уезжая, простимся, что хочешь проси у меня – мы одеты по-зимнему, милая юность моя,– не проймешь, не уколешь и не прикоснешься – о, нет! к негражданской, но боли без разных особых примет… нас манила Манила – огни табаков и свечей, нас помилуют мимы – за гордость и горечь речей! Мы любили не плача и плачем как плакалось Вам, ненаглядная мачеха, родина бабок и мам… _____________________________________________ * П.Антокольский (Мы приценимся к ним…) . . © Олег Павловский, 2015 Дата публикации: 19.12.2015 12:06:13 Просмотров: 2375 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|