Вася, Василиса и Василиск

Джон Мили

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 14489 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

"На Василиска (22 мая) не пашут, не сеют, а то уродятся
одни васильки."
В. Даль "Толковый словарь"

День рождения справляли шумно. Васька быстро напился и всю дорогу приставал к случайной девушке; называл ее почему-то Василисой, хотя нормальное ее имя было Вера. Случайной здесь она была потому, что пришла в гости к подруге из соседней квартиры, а той дома не оказалось; а Васька, поднимавшийся в это время по лестнице с полной сумкой бутылок, застав на лестничной клетке прелестное создание с распущенными волосами и озадаченным лицом, в досаде прислонившееся к перилам и размышлявшее, видно, о том, как же ей теперь провести вечер, не растерялся и пригласил к себе на праздник.

Вера с радостью приняла приглашение. Сидя рядом с Васькой, пила с ним наравне, и, каждый раз отзывалась на дурацкие васькины «василисы» дробными веселенькими смешками, так что гости подумали, верно, в начале, что она немножко дурочка, а может, и не немножко, что в общем понятно у придурков-родителей, так дико назвавших свою дочку. Между тем, дурой она не была, а родители - уж тем более, поскольку оба, и папа ее, и мама, преподавали в университете: один – математику, а вторая - экономику. Наоборот, собиралась поступать в финансово-экономический, давно понимая, что всегда - а на современном этапе это уж несомненно! - миром командовали финансы. Деньги любила с детства; поощряемая родными, экономила сначала на сладком и мороженом (различные детские копилки и копилочки всегда бывали полнехоньки звенящей медью, по разбивании оборачиваемой в бумажки), затем, когда подросла, и так до сих пор, принимала подарки и подношения уже в ювелирке или в купюрах.

Васька, в обществе многочисленных друзей и подруг справлявший сегодня свое тридцатилетие - широкий человек; посмотри хоть на стол, видно, что называется, невооруженным глазом - ломится от дорогой еды и выпивки. Кроме того, совсем недурен собой: хорошего роста, здоровенные плечи, узкие бедра, приятная мордашка с усиками и аккуратными полубачками, светлые, в рыжеватинку, разлетающиеся волосы. Короче, Вере-Василисе - несмотря на то, что для ее восемнадцати был уже как бы немножечко староват - сразу понравился. И она ему - тоже хорошо видно – безумно! Рука его свободно лежит на ее плече, часто, вроде ненароком, съезжая на талию по скользкому шелку платья; то и дело он наклоняется в ее сторону, чтобы невзначай прикоснуться усами к ее щеке или, по меньшей мере, вдохнуть аромат тугой кожи.
И ему и ей доставляет острое удовольствие эта игра в касания; наступающее опьянение обоих только больше расковывает и подстегивает к дальнейшему. Вот, ухаживая за дамой, привставая и подливая ей в бокал, Васька уже наглеет и мимоходом рука его намеренно прикасается к ее груди; при этом Василиса выпрямляется и вздыхает, не просто так, а чтобы касание было плотнее. Вот, при очередном сползании руки на талию, она чуть-чуть повернулась и васькина ладонь с растопыренными пальцами, немедленно задрожав, оказывается на упругом ее животе. Вот, идут еще дальше и, тесно придвинувшись друг к другу, вроде бы оживленно беседуют, меж тем как каждый в этот момент захвачен лишь собственными тактильными ощущениями: левая васькина рука под столом продвигается по василисиному бедру, спускается к ноге, все ниже, ниже, нащупывая край платья, находит - и вверх, уже по внутренней мягкой стороне; идя ей навстречу, для удобства и облегчения дерзновенной попытки, ноги Василисы слегка раздвигаются. Наконец, рука в теплом, уже чуть влажноватом через трусики, василисином гнездышке, нервно поводит пальцами и сжимается; в эти мгновения тело ее вдруг причудливо выгибается, а коленки начинают дрожать. Средний, самый нахальный и потому чрезвычайно желанный, васькин палец, неожиданно застревает на месте и, быстрым круговым движением найдя ямку, слегка в нее углубляется. Василиса замолкает на полуслове, лицо ее каменеет в сладостной гримасе. Палец-игрун, словно заметив, отпрыгивает назад; наступает краткая передышка. Через секунду он уже снова там; натягивая тонкий эластик, ввинчивается все глубже, заставляя Василису задыхаться и, непроизвольно подвигаясь к краешку стула, судорожно сводить-разводить колени. В какой-то момент, закусив губу, она резко, до отказа раздвигает ноги и, одновременно, вся подается вперед; при этом, в последнее мгновение упершись локтями в стол, только чудом не валится на пол. Этим же чудом, слава Богу, у Васьки не сломан палец… только что не взвыл от боли! Теперь Василиса, с отсутствующим и сосредоточенным видом, как-то неестественно прямо сидит на кончике стула, ноги ее плотно сдвинуты, и между ними зажата быстро мокреющая васькина ладонь.

Игры такого накала, конечно же, не могут пройти незамеченными. Полупьяная компания давно замерла, наблюдая за ходом событий. На лицах мужчин откровенно похотливое выражение; из женщин – кто кривит губы в бывалой порочной усмешке, кто, не подозревавший ранее, что такие штуки проходят в обществе у всех на виду, удивленно таращит глаза. По окончании раздаются аплодисменты; опытный Васька, сразу врубившись в ситуацию, встает и шутовски раскланивается.
Веселье продолжается. Гремят тост за тостом: в честь именинника, в честь его новой подруги; слышатся пожелания чуть ли не счастливой их совместной жизни. Васька с Василисой не пропускают, дружно пьют. Васькины глаза все более стекленеют, а василисины расширяются и уже сумасшедше блестят.
Вот, ни с того, ни с сего, ни слова не говоря, она скидывает бретельки своего открытого платья, расстегивает бюстгалтер и вываливает на всеобщее обозрение свои большие, божественно круглые груди; подперев снизу руками, поводит ими во все стороны, демонстрируя собравшимся их белизну и упругость. В игривой форме желающие приглашаются подойти и потрогать; разрешается даже, ненадолго прильнув к великолепным розовым, очень крупным соскам, пососать, полизать, покатать их во рту. Васька, конечно же, первый, и, странно сказать, глядит потом благосклонно, с улыбкой; похоже, совсем не ревнует, хотя желающих много, почитай, весь стол, включая его женскую половину, проявившую к процессу не меньший, а может, даже и больший, чем мужская, и совершенно искренний интерес. После того как последний, закрыв глаза и с умильным видом почмокав губами - в это время ласковая Василиса гладит по волосам, - довольный, отходит и садится на свое место, Васька, на правах хозяина, еще раз обжимает василисины груди, поднимает и шлепает ими, любуясь, отводит в стороны; далее, на прощание покрутив и обслюнявив соски, собственноручно застегивает ей лифчик, одевает бретельки платья. Затем они выпивают на брудершафт и Васька включает кассету, счастливо принесенную и заранее разрекламированную одним из гостей.

Звучит вкрадчивая нежная мелодия, перемежаемая волнительными женскими вздохами. Все танцуют. Заметно взбудораженные васькины друзья без зазрения совести лапают своих и чужих подруг, а те, в свою очередь, без тени смущения виснут в объятиях, хватают первых за что попало и сладострастно хихикают. Постепенно музыка ускоряется, вздохи превращаются в любовные всхлипы и стоны. Устоять невозможно; разгоряченные потные человеческие тела яростно трутся друг об друга. Многие пары целуются взасос, а Васька танцует, пристроившись к Василисе сзади. Его губы щекочут ей шею, руки беспорядочно блуждают по груди, животу и бедрам. Он уже перевозбудился, внизу все дергается, и так чувствует, что если музыка не прекратится прямо сейчас, то это может кончиться испорченными штанами. Но мелодия все никак не заканчивается, наоборот, темп ее ускоряется; женщина в динамиках уже не стонет, а непрерывно и душераздирающе вопит. В воспаленном васькином мозгу мелькают дикие багрово-красные картины. И он не выдерживает: на середине такта вдруг останавливается и резко задирает Василисе платье, одной рукой тащит ее трусики вниз, другой рвет на себе ширинку. Под дикий вопль на одной ноте, переходящий сейчас в нестерпимый визг, перегибает ее пополам; тут же перехватив руки и взявшись снизу, раздвигает ей ягодицы и с таким же отчаянным визгом вводит свой большой, уже совершенно обезумевший и торчащий под каким-то жутким углом пенис в ее отверстое сочащееся соком влагалище. Визг и музыка прерываются в тот момент, когда, успев сделать всего несколько, зато на всю глубину и мощных, качков и рыча по-звериному, Васька кончает.

Да, картинка вышла не слабая! Опять эта парочка в центре внимания оторвавшихся, ради такого случая, друг от друга людей. Во внезапно наступившей тишине рассматривают они застывшую в неестественно выгнутом положении, и со спущенными штанами, васькину фигуру, искаженное томительно длящейся судорогой мужественное его лицо, с закрытыми глазами и широко разинутым в мучительном крике ртом; переводят взгляд на тоже застывшую в неудобном наклоне до полу, склещенную с Васькой и обалденно красивую Василису, на тонкую ее талию и кусочки голой, соблазнительно круглой попы, на дрожащие от слабости ее ноги и царапающие сейчас пол длинные лакированные ногти.

И опять звучат громкие аплодисменты; кто-то, смеясь, подносит только-только открывшему глаза Ваське полный стакан водки. Васька выпивает его одним залпом, крякает, принимает закуску. Только окончательно прожевав, он вынимает не дряблый еще, а так, примерно наполовину стоящий, член из влагалища; взяв обеими руками, тихо и не спеша, вытирает его о василисину попу. Василиса, тем временем, тихонько кряхтит и поскуливает (из влагалища льется, обильно стекает по ногам на пол беловато-мутная васькина сперма): и больно, и застоялась… самой не разогнуться! Так же не спеша, Васька надевает штаны, застегивает ширинку; после уже скидывает вниз задранное ей на спину платье, одергивает и, взяв девушку снизу за груди, помогает встать прямо. Приходя в себя и не обращая ни на кого внимания, она, точно деревянная кукла, стоит поначалу враскоряку, кровь постепенно отливает от ее багрового лица; потом с трудом, в несколько попыток, натягивает трусики и, на неверных еще ногах и покачиваясь, бредет к дивану, ложится. Ей нужно, ну, просто необходимо, немного передохнуть перед уходом.

Да, читатель, васькин день рождения практически закончен, или, по-другому, подходит к концу. Гости - все васькины друзья и подруги, - как тараканы, расползаются по домам, чтобы там рассказать (конечно, если есть кому слушать) про очередной васькин праздник, просмаковать подробности и немного подрыгаться (опять же, если есть с кем), на самый худой конец, вдосталь насмеяться. Те из них, кто посерьезней, особенно, если это бесплодная пара, не медля ни секунды, ложатся в постель - на живом еще и памятном фоне, пока выпуклы, ярки картинки и впечатления, легче подзаняться любовью, зачать, наконец, ребенка. Учитывая их то ли природную, то ли так, из-за молодого перебора, вялость и апатию, вне зрелищ такого рода и связанных с ними острых ощущений успешное совокупление почти невозможно; для того они, собственно, и остаются у Васьки-шелопута в друзьях.

Вот, все разошлись, Васька и Василиса остаются одни. Она спит, беспомощно подложив одну руку под щеку (ну, сущее дитя!); другая - между ее ног, потому как все еще больно. И когда двигает первой рукой, сжимая пальчики, нам ясно, что снятся ей ее копилки, но не фарфоровые, с медью, а большие, как резиновые мячи, или, может, презервативы, разбухшие от неимоверного количества втиснутой туда бумаги; а когда шевелит во сне второй рукою и постанывает, то, значит, снится ей Васька. Хоть Василиса и занимается этим самым, и весьма энергично, почитай, с тринадцати лет, а такого горячего мужика еще не встречала. Да что там… Молодая еще, да пьяная... понятное дело, хочется!
Васька опрокинул на ночь последнюю стопку. Вроде бы надо лечь, завтра родители с Канар приезжают… ан, нет, мается, бродит туда-сюда. Проходя мимо, взглядывает на спящую Василису. Подойдет иной раз, возьмет в руку грудь, иной - втиснет ладонь между второй ее рукою и трусами, так что спящая вздрогнет. Засунет даже и палец под резинку и погладит по живой и теплой шерсти, нырнет даже в ямку... - все равно бестолку, внизу никаких реакций! Явно перегорел на сегодня. А жалко... такое тело! Помучившись еще немного, вынул из портмоне, послюнявил, наклеил на лоб Василисе банковскую купюру. Отправился спать.
Да, вот, такие дела...

Ты, читатель, я знаю, плюешься сейчас, малюя безжалостный мой портрет.
Мол, жалкий писака! И для чего ему, не пойму?.. Порнухи, мол, читали немало... есть вещи! Здесь же… нуль! Ни красоты, ни сноровки… один зияющий провал и безвкусица. Васька какой-то... пьяный... и с членом... Откуда, скажите, взялся?.. Верка-бля-Василиса... пьяная... с учеными родителями и влагалищем... Тоже мне будущая финансистка...
Отвечу: ты прав, читатель! Таков я. Но, сам подумай: кого еще могли зачать Василий и Василиса в ту разгульную ночь, - учти, читатель, на Василиска,
Дракона и Змия! и это по Далю! - причем таким безобразнейшим образом?.. Только меня, Василька, автора этих строк. Пустопорожнего балбеса, не умеющего на письме даже приблизиться к Красоте, нежной, воркующей... и потому предпочитающего ей, голубушке, суровый Порок.
- Спасибо же вам, необразованные мои родители, - говорю я в слезах и неслышно, - не мне вас судить, но – читателю! Не стыдно ль? Прочтет вот… - и сразу осудит!
Но... не слышат они. И никогда не услышат. Лежат себе по безвестным могилкам, дикой жизнью своей да алкоголем отравленные; почитай, сколько лет, знай, полеживают...

Да, таков я! И если не заткнуть мне пасть - вовремя, читатель… вовремя...
это главное!.. - ох, такое понапишу!.. Ничего ведь святого...

Впрочем... нет. Надоели, ну, просто обрыдли фаллические картинки – гадость, ничего больше!.. Торжественно обещаю, отныне-и-присно-и-вовеки-веков-аминь: никаких тебе больше, читатель, здоровенных лакированно-черных негров, достающих из своих бесконечных штанов поистине... - вот, сщас перекрещусь! - дубину, с красным в перевязочках шершавым наконечником. И боле не врежет он, этот зверский негр, ей, этой своей агромадной дубиной, никакой тебе белой - тем более, русской - женщине по лбу, а затем ей же, слегка пошатывающейся от удара, но приятно удивленной эдаким обращением со стороны заморского гостя, не даст, сразу и натурально, в ее тонкогубый противный рот. Не будет этого, читатель, успокойся! Раз и навсегда обещаю: не бу-у-дет... не-е…
Да Бог мой, что это?.. Тонкогубый... бело...русский... такой противный... О-о-о...-пять?..
Держи же меня, читатель!.. Дурень... милый... дер-жи-и-и!..

© Джон Мили, 2013
Дата публикации: 31.07.2013 20:04:50
Просмотров: 3087

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Андрей Бычков [2013-08-01 09:38:37]

Начало и середина - качественны, но примитивны всё же. Оригинальная концовка с задачей справилась - общее впечатление - хорошее!

Ответить

Джон Мили [2013-08-02 20:57:57]

Андрей, спасибо, конечно. Но, имейте в виду: качество в литературном произведении всегда было и будет на главном месте. Поскольку, Вы понимаете, что все уже давным-давно сказано-пересказано и, принципиально, ничего нового уже нет. Есть новый взгляд (на старое), вернее, угол его; есть новые подходы, повороты, неожиданные речь, звук... Примитив, как прием, работает на решение общей задачи. Ведь не зря же существует, т.н., "примитивное" искусство!
Извините за вопрос: а Вы "препод" в какой области знаний?

Андрей Бычков [2013-08-20 03:15:59]

Я по математике препод (профессионал, во всяком случае считаюсь таковым). Пользуясь служебным положением преподавал (интересно самому, как оно обернётся) всё, что ни попадя: русский язык, информатику, литературу, физику, историю, основы телекоммуникационного оборудования, философию, информационные системы в экономике, вёрстку и дизайн полиграфической продукции, основы биржевой торговли, цифровую фотографию и т.д… Джон, Вы решили по педагогируемой дисциплине проверить степень моего занудства?))

Джон Мили [2013-08-20 21:17:24]

Да нет, конечно, Андрей. Я просто подумал: а не литературовед ли Вы часом?.. (А я, так запросто, позволяю себе критиковать некоторые Ваши произведения). Размах интересов, искренне, поражает; как говорят, и давно, в инете - уважуха и респект!

Андрей Бычков [2013-08-20 23:23:56]

Ой, напрасно боитесь, Джон. Литероведов, членов СП и кандидатов филологических наук нужно допекать обязательно, особенно если они кичатся этим)) Сейчас пришло время Любителей: инспектор Лестрейд был профессионалом, а Шерлок Холмс - любителем. Думаю, что поэтическая сборная не членов сейчас выглядит заметно сильнее, чем членов обоих СП. По средам на сайте "Вечерней Москвы" "высокопрофессиональный" литературный критик еженедельно расписывается в том, что она не чувствует поэзию вообще, хотя сыпать терминами, действительно, умеет. Я вот ростовчанин, в моём городе, уверяю Вас, живёт медсестра со средним образованием и спец по рекламе с высшим техническим, которые рубят не хуже иных филологов и в теории стихосложения, и сами пишут не хуже, а лучше большинства профессионалов, карандаш им в руки. И меня критикуйте на здоровье: мне ш только на пользу. Наверное, так не только у меня: чужие стихи "вижу" с двух читок: достоинства, недостатки, непонятки и т.д. А свои... напишешь, и не понимаешь, дело написал или не дело. Так что спасибо Вам за Ваши мнения!