Графоман тянет с окончанием. Я с началом

Бывалый капитан Врунгель уверял, мол, как вы яхту назовете - так она и поплывет. Вообще мы привыкли очень многое связывать с этим мистическим моментом начала - жизни, отношений, дела, года... Сколько присказок и примет существует - всех не перескажешь. Они не всегда срабатывают, но уже если срабатывают, то обязательно запоминаются, становятся своеобразными знаками, на которые мы то и дело оглядываемся.
Я хорошо помню свое первое знакомство с прозой Андрея Чередника. Я радовалась и одновременно злилась на автора за то, что он, сам того не ведая, так невозможно совпал с тем, что меня тревожило и страшило. Иногда литература настолько правдива, что ей не хочется верить, как не хочется верить зеркалу, которое бесстрастно отмечает на твоем лице прожитые годы морщинами. С тех пор, я читала рассказы Андрея с осторожностью, но всякий раз переживала одни и те же чувства - радости и тоски. Радости от того, что кто-то чувствует так же как я. Тоски от того, что подобная близость мироощущения с человеком незнакомым разрушительна - она лишает надежды. На то, что ты, может быть, так воспринимаешь мир, потому что настроение плохое, черная луна, не выспалась, а на самом деле мир - другой. Это интервью не стало исключением. Яхта моих взаимоотношений с прозой Чередника и ее автором плывет взятым однажды курсом, не сворачивая. Говорить с ним было легко, но когда текстовый вариант разговора приобрел свой окончательный вариант, я ощутила странное опустошение. Андрей говорит, что "это своего рода катарсис". Может быть, это как раз и есть искомое объяснение того, отчего так тянет читать его прозу и общаться с ним, отчего так редко хватает мужества это делать. Не знаю, ощутите ли вы нечто подобное, когда будете читать это интервью. Повторяя за своим собеседником, скажу так: ощутите - рада за себя, нет - рада за вас. В конце концов, катарсис - не всегда полезен и не каждому по силам.
Ваша Ива

- В рубрике "Немного о себе" ты сообщаешь, что "с 2000 года решил фиксировать на бумаге свои мысли и впечатления". Знаешь, никогда не поверю, что до этого времени никаких поползновений к творчеству не было!
- Я разделяю твое неверие. Вероятно, были поползновения. Я даже склонен думать, что они у каждого творчествующего были. Просто не всегда легко локализовать место и время, когда появился первый симптом. В отрочестве я увлекся переводами с английского стихов поэтов прошлого века. Причем любовь к творчеству выразилась в том, что я нес полнейшую отсебятину, совершенно игнорируя авторский слог, стиль, рифму, размер и прочие, на мой взгляд, второстепенные детали. Переводил все, что попадалось под руку, но особенно замахивался на уважаемых Лонгфелло, Бернса и Киплинга. Эти достойнейшие ребята мне жутко нравились, однако едва я брался за перевод, они начинали меня раздражать, поскольку навязывали мне не то, что я хотел изобразить на бумаге. Но потом этот порыв к художественному переводу затих. Особенно, когда я впервые отнес свой авторизованный перевод одного африканского поэта известному в свое время переводчику, члену Союза писателей. Он глянул на мои выкрутасы, и будучи мягким интеллигентным человеком, ограничился лишь одним словом "лихо". А потом посоветовал взяться за что-нибудь "идеологическое", дав понять, что советский народ Африку любит не за ее зебр, жирафов и попугаев, а за борьбу за независимость. После чего я засел за перевод одного стиха про Гвинею Биссау. Даже помню пару строк:
Но армии Альфа-Йяи
Земли свои отстояли
И сердце мое запылало, когда я
Узнал о победе солдат.
Мне тогда дико понравилась рифма "Йяи", "отстояли" и "когда я". Ну, просто гордился собой до невозможности. Потом стало скучно, я остыл к этому виду творчества, но запал остался.
- И как после этого относится к твоим заявлениям, что ты не понимаешь стихи?!
- Я вообще не представляю себе, что такое понимать стихи. Я где-то ляпнул, что стихи как женщина - для восхищения, а не для понимания. К поэзии и ее творящим отношусь настороженно. Все время ловлю себя на сомнении, не работает ли товарищ на рифму, жертвуя идеей или образом, который был бы хорош, но не рифмуется или не вписывается в размер. Хотя есть поэты, которых не взвешиваю, а верю им и плыву по течению их фантазии, мыслей и строчек. Таков, к примеру, Кутилов и еще некоторые, кого выловил в сети и упоенно читаю. Поименно не буду, а то они прочитают, зазнаются и будут писать не как чувствуют, а так, чтобы понравиться. А это им грозит падением с высоты. Поэт - от Бога. Прозаик - от жизни.
- Итак, после стихов ты начал писать очерки...
- Сначала письма, но это было много позже стихов. Я поймал себя на том, что люблю писать подробные письма, да еще добавлять туда специи. Добавлял, добавлял, а потом написал первый свой рассказ "Чайка". После чего вдруг почувствовал, что "оковы рухнули" и сбылась мечта идиота - писать свои глупости, вместо того, чтобы переводить чужие. Это ощущение свободы живет со мной и сейчас.
- А очерки? Ведь это весьма сложный жанр. Ты у кого-то учился?
- Возможно, это не очерки, не знаю. Скорее, заметки, наблюдения о странах. Да, их писать сложно, исключительно сложно, особенно мне - непрофессионалу. Говорят, что журналистский очерк должен быть, как мини-юбка. Достаточно коротким, чтобы вызвать интерес и достаточно длинным, чтобы покрыть предмет. У меня пока не выходит ни то, ни другое. Я все время скатываюсь с описания предмета на всякую всячину. Но я не журналист и ни на кого не ориентировался, хотя и хотел бы. В прозе начал с подражания Жванецкому. Понимал, что подражаю, но ничего с собой поделать не мог. Наверное, все так начинают. Сначала знают, что попугайничают, а потом, когда становятся более зрелыми, думают, что уже нет.
- И что для тебя самое сложное в процессе написания очерка?
- Найти верную тональность. На ее поиски могут уходить недели, даже больше. Но, если ухватил, потом пишется легко.
- Очерк - это скорее мостик между журналистикой и литературой, поскольку предполагает не просто изложение, но авторскую интерпретацию увиденного или услышанного. Это уже рассказ, но еще привязанный к реалиям и не допускающий вымысла. А как появляется вымысел?
- Я полагаю, из тех же источников черпаю, что и другие (разумеется, я имею в виду тех, кто работает честно, не воруя чужое). Что-то подсмотрено в жизненных ситуациях, что-то дорисовано. Я думаю, что чистого вымысла не бывает. Фантазируя, мы от чего-то реального отталкиваемся. Так мне кажется. Но это я рассуждаю вслух. Не задумывался над этим, если честно.
- А мне кажется, в жизни можно подсмотреть деталь, характер, "подхватить" настроение, но не сюжет.
- Ты, пожалуй, права. Сюжет, по крайней мере, в моем случае, строится на пустом месте. Не помню, чтобы я брал готовую линию откуда-то. Она вырисовывается по ходу дела. Это минус, я считаю, и тормозит работу. Я как-то смотрел дневник Достоевского, где он составлял план произведений. Решил последовать примеру великих и хоть какой-то план составлять, прежде чем сесть за писанину. Но не получается. План почему-то выкладывается параллельно с текстом.
- Редактируешь ли ты свои тексты?
- Еще как! И мне это нравится больше всего! Тот самый вожделенный, я бы сказал, оргазмический вид редактирования, когда не нужно ничего сверять с первоисточником. Не нравится, можно выбросить, поменять местами и тому подобное.
- И с какого момента ты начинаешь этот процесс?
- "Первый подход к снаряду" - это, скорее, не редактура, а попытка увидеть хоть какой-то смысл в том, что я нагородил. Потому что поначалу - безалаберный набор слов. Нагромождение мыслей, ассоциаций и пр. Редактирую уже после, когда что-то начинает вырисовываться. Но бывает, в процессе вдруг что-то внутри щелкнет, я все стираю и лихорадочно начинаю писать новое. Это то, что любители серфинга называют "поймать гребень волны". Кто-то изнутри шепнул верный тон, верную нотку. Почти уверен, что подобное испытывают все пишущие. Даже те, кто строчит жалобы в ЖЭК.
- Помимо любви к редактированию у тебя есть еще и страсть к Африке. С чего она началась?
- С того момента, как я там оказался. Если ты меня не остановишь, я могу говорить об Африке часами. Так что лучше останови. Совершенно особая энергетика. Необычайно сильная. Это трудно описать. Я попробовал написать об Африке, но понял, что не смогу. Много эмоций, которые лучше всего вырываются звуком, типа "О-о-о-о-о-о-о-о" или похожим. Я вообще не представляю себе, как разные там хэмингуэи спокойно описывали Африку? Лучшая книга об Африке - это путеводитель для отъезжающих туда. То-есть, для тех "тепленьких", кто уже созрел, чтобы самолично все увидеть. Поезжай, скажем, в Танзанию, спустись по трапу самолета и сделай глубокий вдох (с выдохом, разумеется), и ты сама все почувствуешь. Говорят, первый человек появился в Африке. Верю. Говорят, что умнеть он начал тоже там. Верю. Причину не знаю. Возможно, радиация, возможно, что-то нам неведомое. У меня такое чувство, что именно там я продолжаю ЖИТЬ, начиная с того места, где остановился, когда прервал прошлую поездку. Потом возвращаюсь в северную полосу, и опять летаргия, а с ней помутнение мозгов. Разумеется, тянут туда еще и детские воспоминания. Это тоже магнит, хотя и не такой сильный. Африка - болезнь. Неизлечимая, притом.
- Кто был твоим первым читателем?
- Домашние. Они территориально ближе и, увы, волей неволей видят роды. Не самое привлекательное зрелище. Вторым памятным мне читателем была очень уважаемая женщина. Ей понравилось и она решила вывесить мои опусы в прозе. ру, чтобы "порадовать" меня. Я психанул и снял. Не был морально готов к этому. Я вообще человек довольно замкнутый. А потом уже сам вывесился. Сначала на одном махоньком питерском сайте, потом, когда он лопнул, в Самиздате.
- Почему же зрелище непривлекательное?
- Я сижу, выпучив глаза, и раскачиваюсь на стуле, как богомольный еврей, потом вскакиваю и "ищу пятый угол". Это называется "рабочий процесс". Не зрелищно, поверь. Это одна из причин, почему я предпочитаю писать ночью. Кстати, ночью и не мешает никто. Да и образы четче вырисовываются в голове, а иногда даже мысли приходят с ними. Ночь творит c нами чудеса. Почему мы спим ночью, а не днем - не понимаю.
- Что еще настраивает на творческий лад?
- Часто фильмы. И еще музыка. А лучше - фильмы с хорошей музыкой. Я как-то посмотрел очень поганый фильм 60-х годов. Зацепило одно - крупным планом показывали лица. Просто лица. Это и навело на мысль написать "Три километра лжи". А линия уже сама выстроилась.
- А вообще, какова роль читателя в творчестве, на твой взгляд?
- Такая же, как роль любого юзера твоей продукции. Может отбить охоту, а может наоборот. Лично я руководствуюсь формулой: "Читают - рад за себя. Не читают - рад за них". Что-то в этом роде. Это исключает разочарование, когда не читают. Радость гарантирована при любом раскладе... Разумеется, я расчитываю на читателя. Сейчас уже да. Поэтому всегда волнуюсь. Внятно ли выразился? Не скучно ли? Каждый раз сажусь писать и чувствую себя как акробат на трапеции. Постоянное ощущение, что сорвусь, а страховочной сетки нет. Вероятно, у профессионалов по-другому. У них масса готовых наработок, "болванок" если хочешь, от которых можно плясать. Я начинаю с чистого листа. И всегда боюсь, что где начну, там и закончу.
- Ты поэтому так редко пишешь?
- Я все время оттягиваю наступление начала. Нахожу массу разных мелких дел, лишь бы выиграть время. Почему? Рефлекторно чувствую, что будет перерасход эмоций и прикрываю клапан. Изведешь свои чувства на бумагу, на жизнь не останется. Я не шучу. После того, как написал "Великан" взял больничный на три дня. Это непрофессионально. Профи написал бы двадцать Великанов, сохранив при этом температуру тела ровно тридцать шесть и шесть. Зато с гордостью могу поведать миру, что я не графоман. Графоман тянет с окончанием. Я - с началом.
- Ты думал над тем, когда сможешь сказать: я - профессионал?
- Писательство - не моя профессия, и то, что я рожаю долго, профессионал, наверняка, произвел бы на свет значительно быстрее. Я как-то описывал дерево с душой человека. И мне надо было понять, что оно ощущает, когда по нему струится сок. Для этого я ходил в бассейн, ложился на воду и пытался сосредоточиться на своих ощущениях. Профессиональный подход? Думаю, нет, если вспомнить, как Остап рисовал силуэт человека, раскладывая Кису на холсте. Художнику подобное не нужно. У писателя чтобы добиться выразительности, есть свои варианты решения, не требующие захода в воду. Но все это нарабатывается практикой, а я написал слишком мало, чтобы даже заикаться о профессионализме.
- Мне кажется, ты говоришь о ремесленниках. Правда в том, что у них при этом "Великан" не получается, понимаешь? Вот Яковлев, сыграв князя Мышкина в первой части "Идиота" оказался на грани нервного срыва и фильм так и не смогли закончить. А один очень известный футболист говорил мне, что во время матча теряет 3-4 кг веса, а потом до утра мучается бессонницей. И по себе знаю, что хорошее интервью - это всегда маленькая влюбленность в собеседника. И на волне этой влюбленности ты с ним говоришь и потом пишешь. Не важно о ком. Даже о Чикатило.
- Без любви к своему делу ничего человечного не получится. Это так. Но профессионально все равно может выйти. Просто будет "холодное умение" не больше. Разве не так? На равнодушном профессионализме можно построить дом. А на голой любви вряд ли. Другое дело, что дом будет холодным, но все же дом.
- Глядя на то, что ты написал, окажется, что о межличностных отношениях ты пишешь всегда с трагединкой, твои личные переживания всегда отраженны от чего-то - те же путевые заметки, а про отношения личности и общества рассказываешь все больше с юмором. Почему так? И к чему ты больше тяготеешь?
- Не знаю, я над этим не задумывался. Вот с чем последнее время пытаюсь бороться - с "трагединкой". Силюсь закругляться хэппи-эндами. В конце концов, мысль материальна. Я как-то написал рассказ про то, как Земля поменяла полюса, грубо говоря, легла на бок, и где были ледники, появился экватор со всеми вытекающими последствиями. Потом в новостях прочитал, что на Гималаях начали таять льды. И решил, что это моя вина. Перегнул палку. Надо больше позитива добавлять, иначе не миновать беды.
Наверное, тяга у меня к тому, что лучше получается. Но я пока тыкаюсь во все жанры кроме эзотерики, хотя, возможно, наступил и туда. Но если и так, то по чистой случайности. Дело в том, что я до сих пор не знаю, что это за зверь такой. Сознательно же замахнулся аж на фантастику, но пока это направление надо капитально разрабатывать. Тут я на тонком льду. На толстом льду чувствую себя там, где пою то, что устойчиво вижу. Как всем известный чукча.
- Я вспоминаю первое знакомство с твоими рассказами - это был "От мамы". Каково это - писать от имени женщины?
- Я не писал от имени женщины. Я описал, в общем, реальное событие, участником которого была женщина. Это не одно и то же. Только один раз постарался забраться в душу женщины - в "Неоконченном письме". Но профессиональные женщины (ну и термин придумал!) без труда узнали мужскую руку, хотя и признали, что подделка недурственная. Не исключаю, что они хотели мне сделать приятное.
- Я ревела над рассказом "От мамы"... Это хорошо, что читатель переживает такие эмоции от чтения?
- Наверное, плохо. Для здоровья. Хотя я слышал мнения, что это своего рода катарсис. Но не я один такой "садомазохист" (потому что и сам переживаю и хочу того же от читателя). Я не могу долго читать Кутилова. Вслух вообще не способен. Горло перехватывает. Это ПОЭЗИЯ. Я не могу смотреть фильм "Белый Бим" - я его видел один раз, остальное время боязливо поглядываю на видеокассету. Нужен ли "Белый Бим"? Нужен ли фильм "Отец солдата"? Да. Потому что это Кинематограф с заглавной буквы. Цель - не выдавить слезу. Ее можно выдавить куда проще - накропай примитивный рассказик про бездомного котенка и сразу всех разжалобишь.
- А какая тогда у литературы цель? Душу писательскую излить?
- Излить, наверное, нет. А показать - да. И где-то в промежутке выразить свое отношение. Разумеется, не в лоб, а между строк. Или на худой конец риторическим вопросом, чтобы заострить внимание на сути. А цель - я думаю - заставить поверить. Например, убедить нелюбителя футбола, в том, что футбол - божественная игра. Это удалось Нилу Аду в одном своем рассказе. Причем настолько, что я хотел схватить мяч, выбежать на улицу и лупить по импровизированным воротам. Нужно убедить, что этот чужой, не понимаемый тобой мир стал твоим. Хотя бы на момент чтения. Иначе - зевота, сон и недочитанная книга, которая валяется на полу у кровати и собирает пыль. Лучше, чем сформулировал Аркадий Кутилов, наверное, не скажешь.
Я вижу звук и тишину,
есть антимир в моей тетради...
Я вижу Африку-страну,
в окно заснеженное глядя...
Мы жарких пушкинских кровей,
для нас - семь пятниц на неделе,
для нас - январский соловей,
а летом - музыка с метелью.
А в марте с крыш, вдоль мокрых стен
стекает голос Нефертити...
Читатель мой! Я бьюсь над тем,
чтоб ты вот так же мир увидел.
Цель - открыть двери и впустить. Да так, чтобы ты не захотел выйти.
- Тебе никогда не хотелось придумать персонаж, который вместил бы в себя черты идеального для тебя человека или женщины?
- Не хотелось. По той простой причине, что у меня в голове нет такого идеала. Я не знаю, как он выглядит. Поручи мне собрать идеальный образ из кусочков, я бы не смог. Я придумал Сплюйкина. Это первый мой "франкенштейн", слепленный из таких кусочков. Но он не идеал, а наоборот. Скорее, похож на меня. Немного неуклюжий, немного инфантильный, немного не вписывающийся в жизнь. Если бы я хотел сделать его безукоризненным, слепив с некоего образца, наверняка, он вышел бы другим. Но я повторяю - понятия не имею, как должен выглядеть образцовый Homo. То же и про женщин. Есть те, что нравятся, даже слишком. Но они из недостатков. Я это знаю наверняка и из авторитетных источников - из оценок других женщин (что может быть авторитетнее и убедительнее, чем мнение одной женщины о другой, правда?). Но я все равно с ними не соглашаюсь. Рассматривание недостатков отвлекает от любви, а я не люблю отвлекаться от любви. В этом я до смешного целеустремленен.