Вы ещё не с нами? Зарегистрируйтесь!

Вы наш автор? Представьтесь:

Забыли пароль?



Авторы онлайн:
Петр Муратов



С песней по жизни

Андрей Глухов

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 8065 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Рецензии и отзывы
Версия для печати



«Смешно. Не правда ли, смешно?»
Водительский магнитофон хрипел Высоцкого. Забитые рёвом мотора уши с трудом воспринимали текст, но знакомые слова сами соскакивали с языка, и я не заметил, что подпеваю ему чуть не во весь голос.
- Я тоже люблю эту песню, - повернулся ко мне сосед, - особенно конец: «Конь на скаку и птица влёт – по чьей вине?»
Он привлёк моё внимание ещё при посадке в автобус – нечто среднее между попом и хиппи в одежде и нечто усреднённое между молодым и стариком в лице.
- Вы похожи на священника, - сказал я, чтобы поддержать разговор, хотя попов терпеть не мог.
Эту стойкую нелюбовь привила мне мать. Сама дочь православного священника, она возненавидела всё их сословие, когда в сорок шестом отца ни за что, ни про что, арестовали и она, как дура, с годовалым мной на руках кинулась в Москву, и неделю стучалась в двери дома Патриарха в Чистом переулке, умоляя о защите ни в чём не повинного человека. Её хождение закончилось тем, что два дюжих монаха выкинули нас за ворота и пообещали «хором отодрать, если она ещё раз заявится в этот дом».
Сосед внимательно посмотрел на меня и неопределённо качнул головой.
- Похож, но уже не священник. Расстрига, - добавил он через паузу, - А вы чем занимаетесь?
- Журналист нашей областной газеты. Вот еду интервью брать у местного богатея, - я назвал фамилию и сосед потемнел лицом.
- У бандита этого? У насильника и убийцы? Господи! Воистину они не ведают, что творят. Прости им, чадам Твоим неразумным.
В его словах неподдельное отчаянье истинно верующего человека так неотделимо срослось с праведным гневом простого мирянина, что я не преминул подначить расстригу:
- Что же вы, батюшка, паству призываете к смирению, поучаете не судить, а сами вон какие ярлыки навесили на человека. Как это у вас, попов, в головах совмещается? Или, что для паствы грех, то для иерарха добродетель?
- Верно укорили, верно. Согрешил. Прости, Господи, - он перекрестился и стал шептать какую-то молитву.
- Только я вам так скажу, - горячо заговорил он, отмолившись, - церковь дурному не учит. У нас в Писании что? «Не убий, не укради, не прелюбодействуй». А вот вы, журналисты, берёте отъявленного негодяя, заворачиваете его в фантик красивых слов, и подсовываете эту конфетку людям: вот каким нужно быть, вот к чему надобно стремиться, вот кому подражать! А в другой статейке с умным видом рассуждаете о падении нравов, анализируете причины, и виноваты у вас всегда школа да церковь. Только неча на зеркало пенять … На себя оборотитесь. О тех, что далеко проживают и вашу конфетку сглатывают, не поперхнувшись, я не говорю, а о тех, что живут рядом с этим мерзавцем, прости, Господи, которые от него страдают и терпят, вы подумали? Да плевать вам на них. Вы свои тридцать монет получили и счастливы.
Гневная тирада расстриги отхлестала меня чище десятка пощёчин.
«А ведь прав, поповская морда, сто раз прав! Сколько раз испытывал я отвращение к собственной писанине? Не сосчитать. Пошлют брать интервью у нувориша местного или статью поручат написать про чиновника какого, придёшь к клиенту и от порога видно, что мразь законченная, а ты стелешься перед ним: «А что вы думаете по этому вопросу? А по этому? Спасибо, что снизошли. Да, да, я обязательно подвезу вам готовый текст на утверждение. Что вы, что вы, я же на работе. Ну, разве что по чуть-чуть». Потом всю ночь блюёшь с перепоя и от отвращения то ли к клиенту, то ли к самому себе.
- Вот и расскажите мне о нём, может я правду про него и напишу, чем чёрт не шутит.
- Не напишете, - уверенно парировал священник, - кишка тонка. А напишете, так всё равно не напечатают. А рассказать? Могу и рассказать, мне теперь терять нечего. Приход у меня был деревенский, как раз в тех местах, где этот сатана бал правит. Только когда всё началось, меня здесь не было, в армии служил, а сюда только после семинарии попал, так что начало со слов прихожан знаю. На наших землях совхоз располагался. Хороший, говорят, совхоз был, крепкий. Этого типа прислали сюда агрономом сразу после окончания института. Тут перестройка, а с ней и идея выбирать директоров предприятий. Развернул он кипучую деятельность, что всё, мол, не так, всё неправильно, голосуйте за меня – я знаю, как надо. Народ у нас не шибко разговорчивый, а этот златоуст прямо, всех уболтал. Выбрали его и началось. Сначала он у всех ваучеры скупил по четвертинке водки за штуку, потом совхоз переделал в ЗАО. Как-то получилось, что львиная доля акций у него и его дружков оказалась, а народу досталось столько, что собрания вообще без них проводить стали. Потом заставил всех земельные наделы ему передать, а когда народ, наконец, взбунтовался, он ОМОН вызвал. Прямо, как при «проклятом царизме», когда помещик казаков вызывал. Да что я вам рассказываю? Вы всё это лучше меня знать должны. Рассовал он своих дружков по разным администрациям, в депутаты пропихнул, закорешился со всем районным начальством и почувствовал себя местным божком. Построил в лесу у озера дворец, назвал его «охотничьим домиком» и стал в нём нужных людей принимать. Народ воет, работы требует, а он им: «На кой вы мне нужны, пьянь подзаборная», навёз узбеков с таджиками, платит им копейки и жутко собой доволен. Пробовали жаловаться, да куда ни писали, всё в район возвращается к подельникам его. Тут он объявление вывесил, что требуются ему в охотничий домик подавальщицы, чтобы всё, как у господ было. Назначил девчонкам смотрины и отобрал четверых самых симпатичных. У меня прихожанин был, Никита Савельев. У него старший сын в Афгане голову сложил, младший в Чечне погиб. Одна дочка осталась, Тома, шестнадцати ещё не исполнилось. Вот Тому в подавальщицы и определили. Дня три она там отработала, а тут вечер пятницы наступил, и вся эта кодла отдыхать приехала. В общем, насиловали её до вечера воскресенья. Еле до дома добралась, бедная девочка. Никита писать стал, жаловаться, в район поехал, а ему там прямо в глаза смеются. А чего им не смеяться? Там и прокурор гулял, и начальник милиции, и судья главный, и депутат. Эх, да что там говорить … Писал он, писал, а потом приходит ко мне на исповедь и просит: «Благослови, батюшка, на благое дело». Я отвечаю, что благословлю, но надобно мне знать про само дело, а как же иначе. Иначе не могу. Он мялся, мялся, а потом признался, что решил убить сатану ради общего блага. Я его уговаривать не брать греха на душу, а он упёрся и как отрезал: «Не благословишь, так порешу гада!» Сказал, и убежал, а я всю ночь промучился, всё пытался придумать, как мне душу его невинную спасти. Ничего не придумал и пошёл наутро к участковому нашему. Он не местный был, в райцентре жил и молодой совсем – сразу после армии в милицию поступил. Обрисовал я ему ситуацию в общих чертах и прошу: «Придумай что-нибудь, чтоб спасти человека от греха смертного. Я ничего ни придумать, ни сделать не могу, а ты – власть. Спасай, не то его грех на нас обоих ляжет». Он пообещал подумать, а через день Никита Савельев пропал. Я спрашиваю участкового: «Кому ты про мою просьбу рассказал?», а он: «Как на духу, батюшка, только начальнику милиции, больше никому. Вот тебе крест, никому!» Убили они раба Божьего Никиту, не сомневаюсь. Если в лесу зарыли, так зверьё раскопать может, и мы хоть останки похороним по православному обряду, а если на болото увезли да в топь скинули, то …
- А дальше, что было?
- А что могло быть? Собрался я и поехал к начальству своему епархиальному. Покаялся, что нарушил тайну исповеди и согласно сто двадцатому правилу Номоканона запрещён в служении на три года да по сто поклонов ежедневно класть должен. Вот, домой возвращаюсь, а жить-то негде – нового батюшку пришлют, так он мой дом займёт. Ну да Господь не выдаст, свинья не съест.
- А не боитесь, что они и вас …
- Боюсь, - честно признался он и беззащитно улыбнулся, - но буду молиться. На всё воля Божья.
Минут через двадцать он вышел. Автобус полетел дальше, с каждым километром приближая меня к сатане.
«Сколь верёвочка ни вейся, а совьёшься ты в петлю», - хрипел из магнитофона Владимир Семёнович, а мне на пятьдесят пятом году предстояло решать – как жить дальше.







© Андрей Глухов, 2010
Дата публикации: 21.03.2010 09:54:20
Просмотров: 2665

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Ваше имя:

Ваш отзыв:

Для защиты от спама прибавьте к числу 49 число 36: