Страшный танец кутерме

Геннадий Лагутин

Форма: Очерк
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 32301 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Очерк

ОТ АВТОРА. Уважаемые читатели! Когда-то давно, когда мне было двадцать с небольшим, мне дали почитать книжечку писателя П. Косенко «Свеча Дон-Кихота». В этой книжечке был очерк об Антоне Сорокине. Прочитав этот очерк, я заболел этим писателем. Читая книгу, я делал то, что не делал раньше никогда – я конспектировал какие-то части, дописывал свои мысли. Я не думал, зачем я это делаю. Просто меня потрясла судьба этого удивительного человека. Позже, я пытался искать какие-то материалы о Сорокине, даже пытался написать сценарий телевизионного документального фильма. Материалов было мизерно мало. Потом, жизнь как-то отодвинула эту тему на второй план. Так эти записи и пролежали в моем архиве не одно десятилетие. Теперь, когда мне 62 года, я вспомнил о них, нашел их и пытаюсь Вам рассказать о потрясшей меня судьбе. Одна беда – в этих записях я не помечал, где какой автор, а где мои собственные мысли. Я ведь никогда в жизни не занимался литературой. Вот только сейчас начал. И боюсь, что где-то могут попасть слова других авторов, цитаты, отрывки, что будет плагиатом. Сегодня я не нашел ни одной из тех книг, откуда черпал материалы о Сорокине. Их нет в библиотеках. Списали, уничтожили. Может быть только в Москве...
Ничего не найти и в Интернете.
Потому, уважаемые читатели и писатели! Если вдруг, вы увидите строчки кому-то принадлежащие – не обессудьте! Пишу этот рассказ об Антоне Семеновиче Сорокине не для того, чтобы прославиться, а для того, чтобы напомнить – жил такой удивительный человек. И если авторы найдут свои слова в этом рассказе, я с благодарностью поставлю рядом их фамилии. Пусть это будет наш общий памятник Антону Сорокину.(24 марта 2008 года)

( К 80-Й ГОДОВЩИНЕ СО ДНЯ СМЕРТИ АНТОНА СОРОКИНА)

Я хожу по осенним аллеям Ваганьковского кладбища, оскальзываясь на мокрых листьях, дышу сыростью, и только кладбищам присущим воздухом, чистым и грустным. Да, воздух здесь пронизан грустью, осязаемой и ощутимой. Тоска на сердце и печаль.

Где же ты лежишь? Где упокоился ты, неистовый?

Кладбищенские работники разводят руками – неизвестно. Все-таки восемьдесят лет прошло. Документация затерялась. Может просто искать не хотят.
А может и не затерялась вовсе. И нет твоей могилы давно. Может над тем местом, где ты похоронен был, возвышается уже чей-то чужой памятник, более позднего срока…
Все может быть…

А когда – то им гордились, хвастались перед иногородними, чтобы нос не задирали…Как каким-нибудь экзотическим экспонатом!

Работал в управлении Сибирской железной дороги счетовод Антон Семенович Сорокин. Управление в Омске располагалось, потому в Омске Сорокина знали все.
И было чему удивляться!!! В свободное от работы время он писал, писал литературные произведения, коих написал более 2000, в том числе пьес и романов. Он не был графоманом, он был настоящим писателем. А вот не дошли почему-то они до сегодняшнего дня.

Может потому, что считали его сумасшедшим?

Ну, какой нормальный человек выдвинет себя на Нобелевскую премию?
Ну, какой нормальный человек разошлет одну из своих книг главам всех монархий и республик мира?

По правде сказать, ответил ему только император Сиама, сообщив любезно, что в его империи нет ни одного человека владеющего русским языком. Потому, извините, господин Сорокин, познакомиться с Вашим произведением, ну, никак не представляется возможным!

Господи, какие он сумасбродства сотворял – придумать такое, кажется невозможным!
Еще до революции 17 года, опубликовал в тогдашнем «Огоньке» собственный некролог. В нем сообщалось – писатель Сорокин выпрыгнул из аэроплана над городом Гамбургом, отчего и помре!

Он совершал сотни нелепых, дерзких, бессмысленных поступков, кажущимися безумными.

Вот текст объявления, который он вывешивал на стенах: «Каждому, прослушавшему десять моих рассказов подряд, выплачиваю керенку! Желающие благоволят приходить ко мне домой.
Национальный писатель, гордость культурной Сибири – Антон Сорокин».

Вот как наяву вижу: по грязным, залитым лужами улицам Омска неторопливо шагает с портфелем в руках, человек самого обыкновенного, даже заурядного вида, в самой обыкновенной одежде, слегка сутулый, с впалой грудью, негустыми усами, в пенсне с небольшими круглыми стеклами. Он скрывается в самом большом в городе сером здании – Управлении железной дороги. Бородатый швейцар, взглянув на часы, бормочет: «Как немец точен!» Человек надевает нарукавники и погружается в работу.

Что только не писали о нем…
В основном, что он сумасшедший, психически больной.
Но находились писатели, которые высоко ценили творчество Сорокина.
Известный писатель и драматург Всеволод Иванов, автор знаменитой пьесы «Бронепоезд 14-69», был одним из друзей Сорокина.
Он говорил, что зная Антона Семеновича в течение трех-четырех лет, не встречал человека разумнее его.

Сорокин умрет в сорок четыре года.

4 апреля 1928 года не станет писателя Сорокина Антона Семеновича.
Сегодня исполнилось восемьдесят лет, со дня его смерти.

Отбросим сейчас свои политические мировоззрения – не об этом мой рассказ. Не будем судить человека жившего в другое время, с точки зрения сегодняшней действительности и истории.

Вот что тогда написала о нем в некрологе республиканская газета «Советская степь»
«Умер от туберкулеза известный сибирский писатель Антон Сорокин.
Антон Сорокин пользовался большой известностью в Сибири и был весьма популярен среди казахского населения Омской, Акмолинской и Семипалатинской областей. Он великолепно знал степь, казахский быт. Своему интересу и любви к казахской ковыльной степи Антон Сорокин не изменил до конца жизни. Антон Сорокин не был тем, что называется первоклассным художником слова, но, несомненно, он был очень заметной величиной на фоне сибирской литературы, и значение его оспаривать нельзя»

Возможно ли, чтобы такие слова были напечатаны о душевнобольном человеке?

Многие считали, что редакции отвергали рассказы Антона Сорокина из-за своеобразия и самобытности, потому что они не походили на шаблонное журнальное творчество.

Сам Антон Сорокин не сомневался в своем посмертном писательском будущем: «Всякий талант и, особенно, если это талант оригинальный (неоригинальные таланты тоже бывают!), требует, по крайней мере, полстолетия для того, чтобы прорасти и еще полстолетия для того, чтобы дать плоды»

Ошибся Антон Семенович! Кроме специалистов – литературоведов, специально занимавшихся его творчеством, никто его сегодня не помнит. Если что-то и припоминают, так это его сумасбродные поступки. Не такой посмертной славы он хотел. Да и не славы вообще, другого.

Давайте, сядем в машину времени и перенесемся назад. В год 1914-й. И посетим благотворительное собрание «В помощь жертвам войны». Фраки, декольте, блеск драгоценностей. Неуютно чувствующие себя в этой толпе солдаты, с «Георгиями» на груди, безногие, безрукие…

Вот он, Антон Сорокин, невзрачный человек в пенсне, беснующийся на трибуне гневной речью: «Антону Сорокину не подали руки, и я это одобряю. Посмотрите, кто сидит за этим столом? Кто не подал руки Антону Сорокину? Председатель Кирьянов. Но, кто из вас не знает, что он ростовщик? А вот сидит пивовар Мариупольский, не платящий полтора миллиона долгу. Но зато он приехал на автомобиле! Какая честь пожать руку Михею Михайловичу! Правильно вы делаете, рука пивовара не нужна Антону Сорокину. А вот жирный, как боров, хозяин бани Коробейников, ограбивший своих родственников. Не видали вы своего брата-босяка под забором? Честные благородные люди, вы правы! Антон Сорокин позорит ваше благородное общество, Антону Сорокину не место среди вас!»
Начинается жуткий скандал, бешено орущие рты, потрясающие тростями руки, брызги слюной!

Я вот думаю, найдется ли среди нынешних литераторов кто-нибудь, кто прямо скажет какому ни будь олигарху: «Вы, полупочтеннейший, ВОР! Вы народ обокрали! Весь народ России!»? Где там!!!!!!!!! Будут ручку жать с умилением на лице и в сердце!

Или найдется такой редактор газеты, который сделает так, как сделал Сорокин?
Его пригласили редактировать газету «Омский день» и Сорокин, в первом же номере дал объявление, что со следующего номера газеты, начнут печататься биографии омских миллионеров и то, как они заполучили свои капиталы. Все эти, с позволения сказать, господа, немедленно собрали 8000 рублей и вручили их издателю газеты. Следующий номер подписывал уже другой редактор.

Печатали его мало. А ругали много, грубо и странно, например, литературным мародером. А он все равно писал. На службе он изобрел систему, благодаря которой, успевал за короткое время выполнить двойную работу. А в оставшееся время писал.
Но КАК писал!

Я попробую воспроизвести только один рассказ Сорокина «Страшный танец кутерме»
Рассказ написан просто, быть может, даже безыскуссно, но на такой высокой, трагической ноте дано описание киргизского аула в горестное время джута, когда степь покрывается коркой льда, скотина остаётся без корма, поголодав, падает и не может встать. Люди тоже голодают и едят падаль.
В это лихое время бедствующего антрепренёра с труппой, имещего долги и наличный капиталл в размере двух рублей, с голодающими актёрами, заблудившимися в степи во время бурана судьба забросила в киргизский аил.
В аиле осталась одна лошадь, которая уже обречена. Киргизы пытаются её спасти, но безуспешно.
«Ах, господа! Ну, что мне рассказывать про нашу жизнь актерскую. Проклинаем мы ее, а только настоящего горя и нужды, толком и не испытывали…Да-с! Сборы – только чтоб ноги не протянуть. Мотались мы с труппой по маленьким сибирским городкам, представления давали, как-то концы с концами сводили. И вот однажды попали мы в буран, долго по степи скитались и случайно наткнулись на казахский аул. Вот я и говорю – проклинал я прежде жизнь актерскую, а как увидел, что там у них в ауле делается, так сказал: смотрите артисты, вы вечно озлоблены и проклинаете жизнь, вот где, действительно, горе…
Я тогда узнал, что в этой местности джут. Джут, надо вам сказать, скверная штука…Степь покрывается льдом, скотина бьет ногами этот лед и не может достать травы: поголодав падает и не может встать. В том ауле, куда мы приехали, пропали уже все лошади, пропали бараны, коровы, верблюды…И, представьте, представьте себе, господа, весь аул сидит и поет над павшим скотом. Ах, господа, это такое отчаяние, такой тоскливый вой, что у нас, простите, господа, волосы зашевелились…
Выла буря. И вдруг они, эти голодные люди, запели страшную песню тоски и горя, песню печали и слёз, песню безнадёжного страдания, песню безысходной голодной смерти, песню обречённых на голодное умирание. Сначала эта песня была тиха, как завывавшая буря, потом всё крепла и крепла, становилась сильнее и сильнее, всё громче и громче. И достигла такой силы, как будто тысяча волков собрались и выли, выли страшно, угрожающе, а потом опять жалобно, тихо, как побитые собачонки, как ребёнок, просящий у груди матери молока, как маленькая птичка, пойманная в клетку. Но вдруг песня стала злобной. Угрожающе взмахнули киргизы руками и понеслись в диком танце.
Это было так красиво, так жутко, так страшно, что тогда же я подумал, вот что нужно этому чудовищу, публике, вот чего она ищет в театре, платит деньги и не получает того, что нужно. Какими бешенными аплодисментами встретят этот страшный танец кутерме...
Ведь что их ждет, бедолаг? Смерть, господа, смерть от голода! Жалко мне их стало, господа – ведь перед богом равны! А потом и мысль одна появилась! Такая мысль, господа, м-м-м-м! Такая мысль!!!
Словом, забрал я их с собой, господа, в город! А почему? Увидел я в той песне, господа, эффектное зрелище!
И тогда я подумал: «Вот, что нужно этому чудовищу – публике, вот чего она ищет в театре! А чего она ищет? Она идет наслаждаться смехом, красотой, или видеть такие страдания, чтобы почувствовать свое мещанское счастье. Идет, чтобы сказать: вот как страдают люди, а я, слава богу, нет!"
Он привёз киргизов в город, пообещал невиданное зрелище горожанам.
"...Она идёт насладиться смехом, красотой-или видеть такое страдание, чтобы почувствовать своё мещанское счастье...."
Антрепренёр боялся, что освистают,но...
"Театр был полон. Я прочитал лекцию о том, как живут киргизы, почему киргизы вымирают, почему киргизы не могут жить оседло, пользуясь
ограниченным количеством земли. Я рассказал о джуте, о кутерме. Раздвинулся занавес, и на сцене лежала настоящая голодная лошадь, а
оборванные киргизы начали песню-песню жалобы, песню слёз, песню отчаяния. И началась эта песня так:"Душно нам стало в степи: земли не хватает, скотина у нас умирает, весь скот у нас скоро будет кутерме, скоро мы сами будем кутерме. "
Но была скована их песня стенами, звучала жалко, заунывно и непонятно, и я уже боялся, что публика будет свистеть. Но вот окрепла песня, вот чувствуется-как будто плачет ребёнок, брошенный на снег, пищит как жаворонок, у которого перекусили горло... Потом всё громче и громче и достигла воя, воя тоски, печали и голодной смерти, как у тысячи волков.
И почувствовали эти жалкие люди в сюртуках, во фраках, в шёлковых платьях своё ничтожество, почувствовали, что если не наталкивать в их желудки конфет, ликёров, рябчиком, пирожных, а накормить полынью, стянуть все эти тряпки и оставить голых в степи, то забудут они свои пошлые возвышенные мечты и завоют тем ужасным воем, что слышат теперь,и, может быть, станцуют этот страшный танец кутюрме, танец смерти, тоски и печали....
...И когда задвинулся занавес, молчание было в театре. Выходили молча. Так тихо не выходят даже из храма.
Ну, господа, такого эффекта, даже я со своей проницательностью не ожидал…. Успех, господа, огромный успех…А сборы – м-м-м-м!!!!! Павлодарские мещане были потрясены подлинностью настоящего горя, тем более, что это их ни к чему не обязывало…
А через двадцать четыре часа, меня, вместе с моими несчастными артистами вышвырнули из города – власти не могли допустить правды на сцене…Да-с, господа! Вот что такое страшный танец кутерме!!!»

Но вернемся к началу двадцатого века. Омск стремился стать столицей всей Сибири. Разумеется, не административной – ею он и так был, а духовной. Именно в Омске существовал много лет литературный кружок, где собирались почти ежедневно интеллигентные люди Омска.

Как все это не похоже на сегодняшние «тусовки»…

Читали новую литературу, свои произведения, обсуждали, спорили… Иногда заглядывали и партийные товарищи. Тогда споры переходили в область политических вопросов. А чаще собирались просто, по-семейному, отдохнуть от одуряющей работы и службы. Но и тут не могли удержаться от соблазнительного литературного творчества, - сочиняли коллективный роман или рассказ.

И вот представим себе такое собрание.
Уже темнеет, уже потух огромный артельный самовар, остыли знаменитые сибирские пельмени, и собравшиеся за столом люди, в более длинных, чем у нас пиджаках, в сорочках, с твердо накрахмаленными воротничками, разбились на несколько групп. За одним концом стола человек лет тридцати – большой волевой рот, сильный подбородок, пристальный немигающий взгляд.

Боль в его голосе:
-Всегда так: приходят люди в нетронутую страну и, словно хищники, бросаются на ее богатства – под корень рубят лес, из рек вычерпывают рыбу. Землю иссушают, обеспложивают. А как превратят вчера еще богатую страну в бесплодную пустыню, где и крысы не живут, - тогда придет культура! Тогда торопливо начнут сочинять охранительные законы, сажать леса взамен сведенных, разводить в садках мальков, защищать благородную дичь. Неумело и фальшиво станут подделываться под приемы природы, создавая вновь то, что создавалось тысячелетиями, а разграблено на протяжении двух-трех поколений….»

Это Александр Ефимович Новоселов, сын казачьего офицера, выпускник Омского кадетского корпуса, сменивший шашку и офицерские погоны на звание народного учителя, известный этнограф, член Русского географического общества. Он переписывался с Максимом Горьким и в горьковской «Летописи» напечатает большую повесть «Беловодье».
Упоминаю о нем потому, что нам еще придется встретиться с этим именем.

Таков был круг Антона Сорокина в предреволюционные годы. Перечислю некоторых из них, хотя эти имена сегодня никому ничего не скажут.

Феоктист Березовский – он напишет «Варвару», «Мать», «Таежные застрельщики».

Георгий Вяткин. Его стихи печатали столичные толстые журналы «Русская мысль», «Вестник Европы», «Русское богатство».

Бывший каторжанин Соколов, боец «Народной воли». Печатался в омских газетах под псевдонимом «Митрич».

Много их было, потерянных в истории, умных, интеллигентных, радеющих об Отечестве.
Не буду утомлять вас, читатель, перечислением имен, ушедших в область преданий.

А Антон Сорокин все пишет. Пишет на работе и, вернувшись, домой после работы. Он никогда не выходил из дома просто так, без цели, погулять. Все в его жизни было подчинено одному.

«Я настойчив, как Мартин Иден, и упрям, как русский крестьянин» - говорил он о себе.

Видя, что сибирские газеты и журналы редко его печатают, потому что считают неудачником и графоманом, он принялся рассылать свои рассказы в редакции под различными псевдонимами или под чужими фамилиями. Каждый раз, когда редакторы попадались «на удочку», Сорокин сообщал об этом публике, снисходительно жалел редакторов за глупость и неумение выполнять свои обязанности.

Стал с большим мастерством сочинять от имени знаменитостей хвалебные отзывы на свои произведения.

Сочинил, в частности, записку, якобы написанную Львом Толстым по прочтении одного сорокинского романа, напечатанного, кстати, много лет спустя после смерти Льва Толстого.

Выступая с публичным чтением своих рассказов, он доставал из кармана позеленевший медный подсвечник со вставленным в него огарком, и пусть в окна лились лучи солнца, пусть сверкала зала электрическим светом – непременно зажигал свечу.

Никто не знал, что это значит.

Только сразу вспоминается Диоген и его слова: «Ищу ЧЕЛОВЕКА!»

Что же заставляло столь разумного и скромного по характеру человека, как Антон Сорокин, ходить на голове? Ведь он понимал всю унизительность своей клоунады.

«Мы, милостью мысли Антон Сорокин, в газетном колпаке шут Венеццо, кувыркаемся на подмостках мысли человеческой. Лицо наше размалевано и одеяние в тусклых блестках. Мы приходим к холодному городу давать наше представление, скулить, как подбитый пес и делать веселой битую морду….» Вот такой вот манифест.

Что же это? Патологическая жажда славы?

Думаю, совсем не ради популярности, Сорокин скандалил, паясничал, мистифицировал и дразнил публику.

В самый канун первой мировой войны, Сорокин начал печатать в газете «Омский вестник» роман «Хохот Желтого дьявола».
Совсем нетрудно заметить, что название романа перекликается с «Городом Желтого дьявола» М. Горького и «Красным смехом» Л.Андреева. Роман этот печатался с продолжением, отдельными фельетонами, издатели смотрели на него, как на полубульварное чтиво, способное привлечь новых подписчиков.

Они спохватились только тогда, когда началась война, когда действительность стала зловеще повторять вымысел автора. Роман допечатывался с большими купюрами.
Позднее Антон Сорокин назовет «Хохот Желтого дьявола» своим шедевром. Он имел право гордиться своим произведением, не смотря на его художественное несовершенство.

Трудно назвать в мировой литературе писателя, который сумел бы в этот исторический момент так прозорливо заглянуть в ближайшее историческое будущее, как это сделал Сорокин. Он прямо указал на то, что война – порождение «желтого дьявола», капитализма.

Вкратце фабула романа.
Рассказ ведется от имени некоего полковника, одного из участников и руководителей войны. Вчерашние союзники ссорятся между собой, назревает военный конфликт.
Полковник едет в Париж к всемирно известному банкиру Дацарио, испросить заем для войны.

В одном из эпизодов Дацарио демонстрирует полковнику всемогущество золота.
«Он подошел к окну, раскрыл его и показал рукой – смотрите. И я посмотрел с пятого этажа. На большой улице, как муравьи, копошились люди, быстро неслись автомобили, трамваи, неслись на велосипедах. Банкир сказал: «Это они воюют за право жить! Война без выстрелов, но есть раненые и убитые. Посмотрите на окраине города апаши и хулиганы – это выбитые из строя. Вот посмотрите, статьи в газетах, тут написано: нашей стране нужно вооружиться, так как соседние державы сделали крупные заказы на пушки, пулеметы и броненосцы. По достоверным сведениям соседняя держава спешно готовится к войне. Все эти статьи оплачивает известный пушечно-литейный завод для того, чтобы иметь больше заказов, вовлекая в войну, которая рано или поздно, но благодаря этому заводу, произойдет между двумя могущественными державами».

Не надо быть особенно прозорливым, чтобы понять, что речь идет о венценосном полковнике, щедро бравшим у французских банкиров займы и расплачивавшимся за них русскими солдатами. Кто знает хорошо историю, тот вспомнит об отправке во Францию русского Экспедиционного корпуса.

Это был резкий протест писателя Сорокина против жестокой бессмыслицы войны, затеваемой маленькими тщеславными полковниками.

Это был пацифистский роман, далекий от революционных идей.
Ведь именно за «Хохот Желтого дьявола» Сорокин и добивался Нобелевской премии. Только претендовал он не на литературную премию, а на ПРЕМИЮ МИРА, которая присуждалась за антивоенную деятельность. Нобелевская премия нужна ему была для того, чтобы люди Земли поняли его предостережение.

Этой же цели служило и «самоубийство» Сорокина. Не случайно некролог появился в первые дни войны. И не случайно оно «произошло» над немецким городом Гамбургом. Вот таким фантастическим способом Антон Сорокин выражал свой протест, против начинающейся войны.

Пусть простит меня читатель, но сейчас я отвлекусь от повествования об Антоне Сорокине. Отвлекусь, чтобы вспомнить одну неоднозначную личность, которая оставила свой неизгладимый след в истории. Речь об Александре Васильевиче Колчаке.

Талантливый морской офицер, полярный исследователь, герой морских сражений на Балтике и Черном море в первую мировую войну. Блестящий флаг-офицер штаба адмирала Эссена на Балтийском флоте, командир Минной дивизии. Во многом, заслуга его в том, что он не допустил немецкий флот к Петрограду. Его уникальные минные постановки преградили путь немецкому флоту. Кому интересно, могут сами поискать и прочитать об этом неоднозначном человеке.

И…трагическая фигура нашей Российской истории. Сейчас очень модно обелять тех, кто, будучи русским, шел против русского народа.
Я уважительно отношусь к заслугам адмирала Колчака, которые он сделал во благо России.
Но то, что он стал российским Кориоланом (пьеса У. Шекспира «Кориолан») не могут вызвать во мне доброго к нему отношения. Это не коммунистическое воспитание, это брезгливость к предательству.

Почему я вспомнил о нем? Потому что в дальнейшем пути Александра Колчака и Антона Сорокина пересекутся. И между ними будет настоящая война. Но об этом чуть позже.

Пришла революция. Сорокин, с его схематично-обобщенными взглядами на мир, в «партийных оттенках» разбираться не хотел, на собраниях не выступал и вообще, в политическую борьбу не вмешивался. Больше всего он ценил революцию за то, что она предоставила самые широкие возможности для творчества.

Именно в 1917 году он напишет рассказ, который, в какой-то степени характеризует его отношение к происходящему вокруг, его взгляды, его идеалы.

Этот рассказ «Дафтар» повествует о будущем, где кончилась власть денег, где золото потеряло цену, где нет границ, банкиров, бедняков…

«Дафтар» - очередное сорокинское воплощение «Желтого дьявола» - «тот, кто основал свое царство на власти золота» приходит на землю и убеждается в своем бессилии: ничего не может он получить за деньги. Труженик, пахарь, с презрением отвергают его золото: «Бросил мужик горсть золотых, и упали они на черную, рыхлую землю и казались желтыми плевками на черной земле». Удивительно написано….

Однако в рассказе нет особого оптимизма: «Когда это будет… не знаю. Когда взойдет над страдающим человечеством солнце извечной правды и любви? Но нужно верить, что это будет!»

Время неслось по своей сложной спирали, и страшным призраком вставала над Россией гражданская война.

В Омск вступили колчаковцы. С ними вместе вошли в город чехи.

Именно в это время был схвачен и расстрелян Александр Новоселов, о котором я упоминал ранее, старый друг Антона Сорокина. Обстоятельства его гибели были окутаны тайной.

Некоторое время спустя, чехи собрали торжественное собрание, «посвященное юбилею чешского патриота Яна Гуса»

Присутствовали чешские генералы. Почетным гостем был Колчак, пришедший с большой свитой.

Антону Сорокину удалось раздобыть пригласительный билет, и тогда случился скандал.

Он вышел на трибуну, и до предела напрягая свой слабый голос, закричал, обращаясь к портрету великого реформатора: «О, Ян Гус, Ян Гус! Твоя слава, великий мученик, достигла захолустного города, что отстоит на тысячи верст от места твоей казни. Ты смело мыслил, ты свободно говорил – и тебя сожгли! О, варварство! Все изменилось за эти века, Ян Гус! Твои потомки, культурные люди, почему-то празднуют твой юбилей далеко от Родины, в нашей далекой Сибири! За свободную мысль теперь уже не сжигают на кострах. Нет, теперь свободная мысль получает в спину грошовую пулю – дело маленькое!»

Сорокин повернул лицо к залу: «Я говорю о великом сибирском писателе Новоселове, застреленном в спину в овраге загородной дачи. Неужели кто-нибудь из вас, чтящих память Яна Гуса, посмеет не встать, чтобы почтить память убитого в спину Новоселова?»

Солдаты дисциплинированно встали, задвигав стульями. За ними неохотно и удивленно встали офицеры.

Колчак вскочил и стремительными шагами ринулся к выходу. За ним помчалась свита.

Сорокин хрипел им вслед: «И если Антон Соркин сегодня не вернется домой, пусть его убийцы не волнуются! История не запомнила убийц Яна Гуса, не запомнит имен убийц Александра Новоселова, забудет и убийц Антона Сорокина. Убийцы не достойны памяти истории!»

Сорокина пригласили в одну из служебных комнат. Он шел, естественно, ожидая ареста. Офицер контрразведки набросился на него: «Как вы могли повести себя столь необдуманно! Вы забываетесь, какое сейчас время, вас очень свободно могут ликвидировать, и что вы выдумываете – адмирал не причастен к смерти Новоселова. Если хотите, он даже был против!»
Сорокин ответил тихо – после крика на трибуне болело горло: «Если всех писателей начнут ликвидировать подряд, это вряд ли поможет Верховному правителю. И вообще, знаете, не боюсь смерти. И еще, сам ничего не выдумываю. Я, только радио моей родины – Сибири».

В это отчаянное время, Антон Сорокин вел себя так, словно был бессмертен. Словно его не могли за любую, из сотен его выходок, схватить, бросить в лагерь, расстрелять, просто пристукнуть на месте, как это каждый день делалось в столице омского царя.
Кроме того, он прятал у себя несколько красногвардейцев, которые очень интересовали колчаковскую контрразведку.

Но его выходки… Его дерзкие выступления! В каждом из них он старался скомпрометировать власть Колчака.

Однажды им удалось побеседовать. После одного выступления, Антона Семеновича пригласили к столику Верховного правителя.
Адмирал тогда, кроме нагайки, пытался пользоваться и пряником, заигрывал слегка с интеллигенцией. Колчак расспрашивал Сорокина о литературе, угощал шампанским. В ответ непьющий Сорокин предложил тост за то, чтобы адмирал покинул степной Омск и очутился среди своей стихии – моря.
Каково?

А еще удивительно другое. Волной революции в Омск прибило много разных людей, в том числе и очень значительных. Среди них были и писатели с очень громкими именами, шумевшими по всей России до и после.

Но ДОСТОИНСТВО русского писателя в ту трудную пору поддерживали не они, а «паяц» Антон Сорокин.

Ведь что делал Сорокин – представить страшновато как-то! Он старался превратить в фарс любое «общественное начинание» колчаковского правительства и интервентских властей.

Объявляли, скажем, «вечера сближения славян» - Сорокин приводил на них беснующихся сектантов и срывал вечер.

Проходил съезд священников, где попов призывали брать в руки оружие и идти защищать святые мощи, над которыми надругаются большевики – Сорокин заводил дискуссию и предлагал оригинальное объяснение, почему при вскрытии «святых мощей» находят вату, дамские чулки и прочую рухлядь: оказывается умершие аскеты – бессребреники посмертно обиделись на церковь, которая стала торговать их памятью, и от обиды решили превращаться в самые разнообразные вещи, как, например, в дамские чулки.

В подражание Колчаку объявил себя диктатором над писателями и выпустил собственные деньги, на которых значилось: «Денежные знаки шестой державы, обеспеченные полным собранием сочинений Антона Сорокина. Подделыватели караются сумасшедшим домом, а не принимающие знаки – принудительным чтением рассказов Антона Сорокина. Говорят, что кое-кто из получивших из рук диктатора «шестой державы» новые денежные знаки, успешно расплачивался ими с извозчиками.

Колчак, под конец своего правления Сорокина уже просто не мог выносить. Если на каком-либо собрании, где присутствовал адмирал, поднимался Антон Сорокин, Колчак немедленно уходил вместе со своей свитой.

А вслед им несся слабый голос писателя: «А-а, вы боитесь свечи Антона Сорокина! Боитесь света!»

И опять пронеслись годы. Пришла в Сибирь Советская власть. Я не буду описывать этот период жизни Антона Сорокина. Не хочу, чтобы меня обвиняли в пропаганде коммунистических идей и прославлении имени Ленина, не хочу вступать с ними в полемику.

Но… фрагмент одного рассказа все же приведу.
«Песня о кургане Азах» написан о том, как казахский народ насыпает высокий курган в честь Ленина.

Только для того, чтобы, читатель оценил всю поэтичность написанных Антоном Сорокиным строк. Только для этого.

«Разве не чудо, живорастущая гора? Разве не чудо благодарность народная? Степные люди не имеют книг, чтобы записывать. В благодарность они на странице степи ставят точку, и точка эта – большая гора. Вот какой мерой можно измерить благодарность народа!»

Антон Сорокин больше не устраивает скандалов. И потому, что не хочет, и потому, что не может. Антон Сорокин болен. Туберкулез, или чахотка по народному, был таким же приговором, как сейчас рак. Сорокин то в тубдиспансере, то дома на кровати. Оставлены планы, еще недавние. Антон Сорокин ничего не пишет. Он УМИРАЕТ.

В Новониколаевске – первый съезд писателей Сибири.
Сорокин не может присутствовать, но в адрес съезда посылает письмо: «Просьба прочитать съезду. Приветствую съезд сибирских писателей. Я, при всем желании, не мог приехать на съезд. Но все-таки мне хочется сказать несколько слов. Мне, в кругу писателей, хотелось бы сказать, что черная слава Антона Сорокина не вполне им заслужена. В дореволюционное время работать писателю было нелегко. Его затирали, не давали выдвинуться, а талантливые люди гибли от пьянства и полуголодной жизни. Антон Сорокин, затравленный, искал место в рекламе и все-таки не желал писать патриотических военных рассказов. И вот через десять лет все изменилось. К писателям стали относиться иначе. Легко и радостно работать в эпоху великого переустройства жизни. Я жив еще, и сказать есть что, и это знают мои читатели. Отношение ко мне сейчас самое наилучшее»

Я перечитал это письмо и задумался… Впрочем, пусть каждый прочитавший, экстраполирует это письмо на свою жизнь, совсем необязательно писательскую.

Ранней весной двадцать восьмого года состояние больного становится катастрофическим.

Наконец получен путевка в один из крымских санаториев. Жена, Валентина Михайловна отправляется с почти беспомощным мужем, в непривычный для нее, закоренелой провинциалки и домоседки, долгий путь.

Медленно идет поезд, подолгу стоит на частых остановках. Сорокин лежит неподвижно, прикрыв глаза тонкой ладонью.

Сквозь дрему, сквозь слабость, охватившую его тело, он вспоминает, какие красивые, выразительные названия он умел находить для каждого из двух тысяч своих рассказов: «Корабли затонувшие ночью…», «Чаша крови», «Записки Врубеля», «Гвардия слез предместья Мораль»…..

Умирающий Сорокин шепчет жене: «Валя, я хочу чтобы меня похоронили в красном гробу…Дело маленькое….»

Похоронили его в Москве, на Ваганьковском кладбище. Дул резкий ветер, деревья размахивали длинными, черными шпицрутенами…

Угасла свеча.

Кутерме.

© Геннадий Лагутин, 2010
Дата публикации: 06.06.2010 15:07:40
Просмотров: 2659

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.