Зигзаги джаза. Часть вторая.
Георг Альба
|
Форма: Рассказ
Жанр: Ироническая проза Объём: 332215 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Ю. Маркин ЗИГЗАГИ ДЖАЗА («История болезни» советско-российского джаза, рассказанная одним из «больных»). Памяти Ефима Ликстанова. Часть вторая. Оглавление. 51. БАСНИ КРЫЛОВА 2 52. БЕЗРАБОТИЦЫ НЕ БОИМСЯ! (два случая из жизни) 2 53. ЧЕТЫРЕ ПЕЧАЛЬНЫЕ ИСТОРИИ 2 54. КОЗНИ ДЬЯВОЛА ИЛИ ДЕНЬ ПЯТИ ДЕВЯТОК. 5 55. ДВОЙКА ПО СОЧИНЕНИЮ И КОПНА ВОЛОС. 6 56. ПЕНИЕ ПОД АККОМПАНЕМЕНТ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЯ. 6 57. ЧЕЛОВЕК - ОРКЕСТР. 8 58. ТРОЙНОЕ СОВПАДЕНИЕ. 9 59. ОТ «ГИГАНТСКИХ ШАГОВ» КОЛТРЕЙНА ДО «МУРКИ» - ОДИН ШАГ! 11 60. ЦЫГАНЕ И ДЖАЗ ИЛИ «УХ, КАКИЕ ОКОРОКА»! 12 61. АЛЛЕГОРИЯ СЕБЕ НА ГОРЕ ИЛИ «НЕ НАДО ПОТРЕБИТЕЛЬСКИ ОТНОСИТЬСЯ К ДЖАЗУ!» 13 62. ПРЕРВАННАЯ РЕПЕТИЦИЯ. 14 63. ОХ, УЖ ЭТИ КОМПОЗИТОРЫ! 15 64. ТРИ СПОСОБА ИЛИ «НЕ НАДО ВАЛИТЬ С БОЛЬНОЙ ГОЛОВЫ НА ЗДОРОВУЮ!» 17 65. ТРИ СЛУЧАЯ СУПЕР-БДИТЕЛЬНОСТИ. 18 66. ПРИ СВЕЧАХ. 19 67. КАФЕ «ИВУШКА» И «ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ» 20 68. ДЖАЗОВЫЙ КУЛИБИН 23 69. ГОРЕСТИ МУЗЫКАНТСКИЕ 24 70. «ДЖАЗОВЫЕ» КОШЕЛЬКИ И ОТСУТСТВИЕ ТЕНИ 25 71. ТРИ ВАРИАНТА ОДНОГО АНЕКДОТА 27 72. ЖЕНЩИНЫ В ДЖАЗЕ ИЛИ ЧТО ТАКОЕ «ПОЛИМЕТРИЯ» 27 73. ДОБРАЯ АРМИЯ И ДЖАЗ 29 74. ДО ПЕРВЫХ ЛАНДЫШЕЙ! 30 75. ВЕЛИКИЙ «ДЖЕМ» В «МЕДИКАХ» ИЛИ «НЕ ЗАПИВАЙТЕ БЕЛЯШИ ТАРХУНОМ!» 31 76. ДЖАЗ ПО-РУССКИ И «БЕШЕНСТВО» ДЖАЗА 34 77. ЦЕЛЬНЫЕ НАТУРЫ И СКЛОННОСТЬ К «ДУЭЛЯМ». 36 78. «ТРЕТИЙ ПОСЛЕ МУСОРГСКОГО». 37 79. СПОРЫ В ЭЛЕКТРИЧКАХ ИЛИ КАК СТАТЬ «ПАНК-ТРУБАЧОМ». 38 80. ТРИ ЭПИЗОДА. 39 81. «ХОРОШАЯ» КВАРТИРКА И ПОДАРОК ГАРРИ БЕРТОНУ. 40 82. ОТКРЫТЫЙ УРОК И ШАПКА ПО КРУГУ. 41 83. «ТРЕШНИК» И ГАРМОНИЯ «МИСТИ». 41 84. «ДЖЕМОВАНИЕ» И ПОСЛАНЦЫ ОТ ЛЕШИ. 42 85. СКАБРЕЗНЫЙ РАССКАЗИК. 43 86. «ВАРФОЛОМЕЕВСКАЯ НОЧЬ» В ГНЕСИНСКОМ ИЛИ НОВЫЙ НЕРОН. 43 87. ДВА БРАТА 44 88. УРАГАН, КРУЖКА ПИВА И ПАПИРОСА 44 89. РОКОВОЙ ПОДАРОК 45 90. ФИРМА «МЕЛОДИЯ» И АНСАМБЛЬ ПРИ НЕЙ 46 91. ПЕРЕПИСКА С ЗАГРАНИЦЕЙ 46 92. РУКОПОЖАТИЯ 47 93. СТОПКА ПЛАСТИНОК И ВЕДРО НА ГОЛОВЕ 47 94. ДЖАЗОВЫЙ СТИЛЬ «МОСКОВСКИЕ ДЕЛА» 48 95. ВО ВСЕМ ВИНОВАТ КОНОВЕР! 49 96. «ГОРБАТОГО» МОГИЛА ТАК И НЕ ИСПРАВИЛА! 50 97. ТРИ ОТЛУЧЕНИЯ 50 98. «ДЖАЗОВЫЕ» ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ (начало) 51 99. «ДЖАЗОВЫЕ» ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ (продолжение) 52 100. НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ (в форме «ПАСКВИЛЯ») 53 51. БАСНИ КРЫЛОВА В период расцвета вокально-инструментального оркестра Ю. Саульского (ВИО-66) отважился я принести на суд Юрия Сергеевича вокально-инструментальную сюиту на тексты нескольких басен И.А. Крылова. Руководителю произведение понравилось, партии расписали, и начали репетировать. Пришел на одну из репетиций и по реакции музыкантов (бесконечные каламбуры и шутки) понял, музыканты оркестра, да и вокалисты от моего опуса, мягко говоря, не в восторге. Особенно острил один из трубачей, в настоящее время пере¬бравшийся на ПМЖ в Германию. Понятное дело, Басни так и не исполнили... и по причине скоропостижной кончины оркестра тоже. Да и на фоне всеобще-поголовной любви к американскому джазу, какие-то "басни" казались, естественно, недоразумением! Дело, конечно, прошлое - забылось. По прошествии немалого количества лет, знакомит меня как-то хороший приятель Боря с тем самым остряком - трубачом. Они оказались закадычными дружками, о чем я и не подозревал. Трогательный момент знакомства. Боря нас представляет друг другу. Следуют неизбежные рукопожатия. Я его помню, разумеется, а вот он меня вспоминает весьма ассоциативно. - А ты - тот самый, который в ВИО-66 какую-то х**ню принес!? - радостно восклицает новый знакомый. Вот оказывается, как охарактеризовали мое творение в те времена юмористы-музыканты. И надо же, так глубоко это запало в душу, что по прошествии стольких лет не забылось! БЫЛЬ Вопрос: - Почему сегодня не будет зарплаты? Ответ: - Вчера ансамбль Кобзона деньги получал - в кассе ни копейки! 52. БЕЗРАБОТИЦЫ НЕ БОИМСЯ! (два случая из жизни) Утро. Кафе "Маросейка", что в начале улицы Богдана Хмельницкого, с трудом открылось. Вернее, с большим опозданием. Вопреки легкомысленно означенным масляной краской на дверном стекле "восьми ноль-ноль". Вхожу в надежде на пельмени. Надежда, как ни странно, фантастически оправдывается! С утренним аппетитом уплетаю, хоть и не вполне проваренные. Жую и слышу, как за легкой перегородкой на кухне (за кулисами, так сказать) все громче и громче распаляются явно нездоровые женские голоса. Один - второй, один - второй, одним словом, - дуэт. Хоть, возможно, подслушивать не очень хорошо, но вслушиваюсь, стараясь понять, о чем речь. Помаленьку понимаю - кажись, скандальчик назревает. Попутно замечаю, вслушиваются и другие посетители утренней "Маросейки". Наконец, с трудом улавливаю смысл конфликта. Опоздавшая на работу баба-повариха ругается со строгой бабой-заведующей. Уже маток доносится. Посетители во внимание не принимаются - конфликт ведь как бы закулисный, локальный, что называется. Заведующая: - Ты че на работу опоздала, да и пьяная с утра?! Повариха: - Че? Какая там пьяная! Хто опоздал, я штоль?! Заведующая: - Работаешь плохо. Пельмени не доварила... Повариха (перебивая): - Хто плохо, хто плохо? Ах, так!! Я, б**дь, ва-а-а-ще, на х**, работать не буду! Раздается грохот бросаемой "в сердцах" алюминиевой посуды и хлопанье "закулисных" дверей. « Какая, все же, гордая русская женщина, - думаю, дожевывая последний недоваренный пельмень. - Как хорошо, что социализм покончил с безработицей. Отсюда и гордость!» • • • Опять утро. Но кафе другое. Просто "кафе" без названия, хотя на той же улице Хмельницкого Богдана. Здесь спозаранку подается неизменный люля-кебаб. Беру, несу, ем. Вспоминается композитор Люлли: а ел ли он, Люлли, кебаб? Где ему там во Франции в те далекие времена! Вспоминается и характеристика, данная Стравинским Хачатуряну - "разбушевавшийся люля-кебаб"(!) Это не кебаб Люлли, это покруче! Но вот опять раздаются нездоровые женские голоса, прерывая ход «кебабовых» ассоциаций, и снова "за кулисами". Заведующая: - Ты чо же так плохо моешь-то? Вилки и ложки все жирные и - пьяная с утра! Посудомойка: - Где? Чо плохо-то? Ну, выпила - ведь праздник, родительская суббота… Заведующая: - У тебя каждый день праздник. Вон, смотри, тарелки, какие липкие. Мой получше... Посудомойка (перебивая): - Я тебе чем, х**м што ли мыть буду? Ни мыла, ни порошка, ни х*я! В заключение замечу, дело происходит в эпоху очень развитого не по годам социалистического безмылья и безколбасья. Хотя люля-кебабы все-таки имеют место, да и бушуют, как Хачатурян (в понимании Игоря Федоровича), постоянно гордые советские женщины, не боящиеся безработицы. 53. ЧЕТЫРЕ ПЕЧАЛЬНЫЕ ИСТОРИИ. История первая В 60-е годы, вплоть до начала 70-х, работал в Москонцерте очень хороший пианист Марк Рубин. Он играл джаз, но только по нотам - импровизировать не умел. Рубин исполнил мою джазовую сюиту для трио (фортепиано, контрабас, ударные). Успешное исполнение состоялось в Центральном Доме Работников Искусств, всем более знакомом по звучанию аббревиатуры ЦДРИ и, расположенном рядом с мрачным монолитом здания КГБ, тоже не менее популярной аббревиатуры в те невеселые времена. ЦДРИ у нас, как у них там, в «ихних» Америках, Линкольн-центр. И там выступают знаменитости, но с маленьким отличием. У нас - бесплатно, так как это почетно, и не каждому предоставляется такая "честь". Но мы отвлеклись. Марк попросил написать для него еще что-нибудь, возможно обработку классики. Отыскав в своих нотах сюиту Генделя для фортепиано, я и предпринял такую попытку. Работа оказалась нелегкой: во-первых - никогда раньше ничего подобного не делал, во-вторых - тематический материал, в моем понимании, не очень яркий (простая гармония и мелодика, сплошные трели и морденты). Хотя в дальнейшем, вплотную занявшись аранжировкой, я наловчился делать из г... конфетки. (К Генделю, понятное дело, это не, относится.) Попотев некоторое время, я все же поборол "сопротивление материала", как говорят композиторы, и произвел на свет "Генделевскую сюиту" и опять для трио. Заказчику работа понравилась, и он сказал, что будет разучивать ее и даже возьмет с собой ноты в ожидаемую поездку на гастроли в Харьков, чтобы времени не терять. Очень хотелось ему "Сюиту" быстрей исполнить. Тогда, в начале 70-х, джазовые обработки классики начинали входить в моду. В Харьков полетела большая бригада артистов Москонцерта и детский пионерский ансамбль Локтева. Там намечалось празднование какой-то знаменательной даты. Полетел с трио Рубина, едва не опоздав на самолет, известный джазовый барабанщик Владимир Журавский взамен, заболевшего ударника, основного участника ансамбля. Эх, лучше бы Журавский опоздал на тот рейс. Читатель, наверное, догадался, чем закончился тот полет... С тех пор детский ансамбль, вновь набранный, стал называться "имени Локтева", а мы, московские джазмены, узнав о страшной трагедии, дико напились в кафе "Печора", тогдашнем джаз-клубе. Поминали Журавского и других, погибших в этой авиакатастрофе. С тех пор в моем творческом портфеле нет больше "Генделевской сюиты". Если не воскресить человека-исполнителя, то стоит ли воскрешать произведение, написанное специально по его просьбе? Пусть останется лишь светлая память! История вторая. В 1986-м году проходил в зале Московского «Института стали и сплавов», сокращенно МИСИС, что у метро "Октябрьская", очередной московский джазовый фестиваль. Я дебютировал как барабанщик в ансамбле с молодыми коллегами. Они впервые приняли участие в столь ответственном концерте. Опишу участников. Студент МАИ Александр Лавров, подававший большие надежды как талантливый джазовый пианист, ныне "завязавший" не только с инженерством, но и с джазом; контрабасист Игорь Кондур, тогда тоже студент МАИ, а ныне известный джазмен; талантливый гитарист Александр Цимановский, учащийся Электростальского музучилища, затем вернувшийся в родной Донецк и скрывшийся с джазового небосклона; и, наконец, человек моего поколения, в прошлом инженер, трубач и конгист Борис Кузнецов (ныне превратился в человека-оркестр и зарабатывает на жизнь игрой в подземных переходах). Исполняли мы весьма необычную программу: "Федор - крестьянин" - знаменный распев в обработке А.Лаврова, мою композицию "Вспоминая Гернику", навеянную знаменитой картиной Пабло Пикассо и еще что-то, не менее экстравагантное - стерлось в памяти. Но зато, нестираемо осталось в памяти, что после моего барабанного дебюта, Юрий Сергеич решительно перестал приглашать меня для участия в фестивалях. Теперь о главном. До или после нас (не важно) выступал, произведший тогда сенсацию, детско-отроческий ансамбль из Иркутска, диксиленд братьев Овечкиных. Может быть, играли они весьма прилично, учитывая возраст и отдаленность местожительства. Но на сцене и, особенно, за кулисами, где мы могли это наблюдать, вели себя вызывающе дерзко, нагло, по-хамски. Никак не соответствуя своей нежной фамилии, и откровенно демонстрировали "звездную болезнь" в самой последней, предлетальной стадии. «Болезнь» вскоре и привела к печальному исходу. Хотя слово "летальный" не от слова "летать", но полет все-таки имел место... Мой подвыпивший коллега, видя такое поведение молодых "волчат в овечьих шкурах", заметил мрачно: «Пора бы их перестрелять, этих нахалов!» И, оказалось, как в воду глядел. Вскоре почти всех, во главе с мамашей-атаманшей, действительно перестреляли при попытке угона самолета в капстрану, о чем много шумели средства массовой информации. Вот такой случай пророчества! История третья. Люблю гулять у Патриарших. Сидеть там, на скамеечке вспоминаю про отрезанную трамваем голову Берлиоза и ломаю свою в догадках - где же, все-таки была проложена та роковая, трамвайная линия? Вот и на сей раз - немного погуляв, присел на скамейку, вспоминая страницы нетленного романа. Свою сумку, наполненную нотами, положил рядом. Вскоре размышления о том, где же находился тот турникет, прервались плюханьем тела на свободное место скамейки. Уж не пьяный ли плюхнулся? Поворачиваю голову. Ан нет, слава Богу, всего лишь молодая мать с коляской и ребенком. Коляска хорошая, импортная. Значит, семья обеспеченная. Здесь в округе и дома стоят хорошие. На одном - доска с золотыми буквами. Жил здесь тогда-то знаменитый авиаконструктор Поликарпов. Его самолеты По-2 прозвали "кукурузниками". Не его ли потомки уселись рядом со мной? Замечаю, нижний "этаж" коляски сплошь заставлен сумками и авоськами (примета времени - на дворе еще СССР). Только подсолнечного масла не хватает(!). Малыш извлекается матерью из коляски и ставится на неуверенные ножки. Погуляй, мол, сынок, погуляй! Карапуз, сделав пару шажков, сразу же - к моей сумке. И чем она ему так приглянулась? Цветом, что ли? Ярко синяя. Сумка на молнию не закрыта, и малыш шаловливыми ручонками давай рыться в ней. Я, понятное дело, невозмутим. А он шурует себе вовсю. И слышен печальный звук рвущихся нотных листов. Поворачиваю голову на звук, продолжая быть "олимпийцем". И бровью не повел. Мать, заметив, что дело "начинает пахнуть керосином", с мягкой строгостью говорит чаду: «Оставь дядину сумку в покое, отойди!» А чадо не унимается. Явно что-то ищет. Глядя на старания малыша, догадываюсь, - в нем пробивается черта, возможно, его будущей профессии. Какой? Если он, и в правду, вдруг окажется пра-пра-правнуком знаменитого авиаконструктора, то между самолетами и досмотром прямая связь. Я и говорю: «Наверное, он у вас, когда вырастет, таможенником станет?» Мамаша, не поняв смысл моих слов, все же сумела обуздать наклонности сыночка, и, посадив его в коляску, покатила ее по аллее. Поднялся и я, закрыв на молнию "досмотренную ручную кладь». Спокойный, что ничего недозволенного не имею, тоже пошел по аллее, но в другую сторону. Иду, а впереди - весьма крупный гражданин, весь одетый в джинсу. В те времена подобное - не только "покушением на моду" (цитата из Гоголя), но и признак достатка - джинсовые костюмы свободно не продавались. Кто это? Впервые встречаю здесь такого модника. Фигурою гражданин достаточно грузен и, даже со спины видно, далеко не юноша. Тем более, интригует джинсовость. Отнюдь, не простой смертный. От цитаты из "Ревизора" до театра, а от театра до актера - рукой подать. Незнакомец поворачивает голову, и я в изумлении узнаю знакомые черты лица, популярного и любимого в народе артиста, Анатолия Папанова(!). Откуда он здесь? Может, тоже пришел поразмышлять о судьбах героев знаменитого романа? Папанов как бы, отвечая на мой немой вопрос, заходит под арку одного из домов. Не зря подумал о престижности окружающих зданий! Юный таможенник, а теперь вот и известный артист, живут здесь. Я заинтригован и следую за известной личностью. Не часто встречаешь народных артистов вот так, запросто. «Народный», войдя во двор, скрывается в одном из подъездов. Значит, точно, здесь живет. Потрясенный встречей, продолжаю прогулку. А через несколько дней во всех газетах, по радио и телевиденью сообщают о скоропостижной смерти знаменитости. Выходит, он, как бы, простился со мной? Но кто я по сравнению с ним? Позже узнал, жил артист, действительно, у Патриарших. Недалеко от своего места работы, Театра Сатиры. И, будто бы, умер от сердечного приступа, принимая ванну. В те же дни страну потрясла и другая смерть. На гастролях, прямо на сцене, скончался знаменитый, совсем молодой, Андрей Миронов. Говорили, два больших артиста, в последнее время не могли терпеть друг друга. В театре в связи с этим (Миронов работал тоже в "Сатире"  , сложилась очень нездоровая обстановка. Теперь атмосфера оздоровилась вот таким ужасным способом. Булгаковская дьявольщина, похоже, продолжается на Патриарших!
История четвертая, самая печальная. Случилось то несколько лет назад, в середине 90-х. Поехал на работу в свое училище на Ордынке, намереваясь по дороге купить хлеб. У выхода из метро "Третьяковская" много палаток и киосков, торгующих всякой всячиной. Подошел к той, где продают хлеб, и встал в конце небольшой очереди, хотя, признаюсь, очень не люблю стоять в очередях, сколь бы коротки они не были. Стою, а поодаль - палатка, где торгуют водкой, расфасованной в полиэтиленовые, как йогурт, маленькие стаканчики. Наверное, грамм по сто. Разумеется, торгуют и поллитрами, и четвертинками, да и винами - ассортимент обширен... Раньше такие маленькие дозы именовались "мерзавчиками", а теперь называются "папин йогурт". Придумал такую расфасовку человек, явно сочувствующий алкашам, бомжам и прочему люду, коему не по карману наскрести даже на чекушку. Поблизости от киоска несколько столов. Как раньше, в советские времена в столовках и буфетах. Круглые, вечно качающиеся, на одной длинной ножке. Дело происходит зимой, морозец, а к вечеру обещают дальнейшее понижение температуры. Очередь моя быстро продвигается, я приготовил деньги. Вдруг мое внимание привлекают два колоритных субъекта у соседнего киоска. Лицо одного, опухшее от беспробудного пьянства, мне знакомо. Пытаюсь вспомнить кто он, как зовут? Субъекты подошли к киоску, где продается "папин йогурт" и дрожащими руками (похмельный колотун, - наверное, только проснулись после вчерашнего, хотя уже середина дня) считают мелочь. Наскребут или нет? Вот он контингент, которому предназначены мерзавчики"! Мой наметанный взгляд (сам имел не малый опыт) определяет, людям очень тяжело. Наверное, не меньше недели пьют и все деньги спустили... Сейчас надо немедленно выпить. Похмельные страдания ужасны. Ура, кажется, наскребли! "Лица".озарились на мгновенье неземным сияньем Дрожащая рука тянется к окошечку. Оттуда протягивают заветный стаканчик. Протягивают и мне мой батон, но уходить, не досмотрев самого главного, не могу. Тот из двоих, который мне знаком, очень плохо одетый, некто Мурад Маковский. Вспомнил, наконец, личность, которую неоднократно видел в Союзе Композиторов. Он, вроде бы, тоже композитор. И, поди, не иначе как "член" (Союза, разумеется). Да и кто сейчас не композитор? Если в толпе поспрашивать, наверняка, еще с десяток наберется. Перефразировав известное изречение «человек человеку – волк», можно смело сказать, ныне «каждый человек человеку – композитор». Одного узнал. Кто же второй? Всматриваюсь повнимательнее. "Сладкая парочка" стоит у качающегося столика и негнущимися на морозе пальцами, пытается откупорить заветный стаканчик. Волнуюсь: как бы не пролили драгоценную жидкость, ведь такая маленькая доза - что тут пить на двоих? Но, как говорится, и на безрыбье композитор Рыбников - рак... Эх, лишь бы не опрокинули и не расплескали - тогда не просто беда, а катастрофа! Столик качается, и руки дрожат. Пока они открывают, опишу и другого страждущего. Он на голову ниже первого, одет не лучше (в поношенное, мешковатое пальто, притом, осеннее и, явно, с чужого плеча, а ведь к вечеру - усиление мороза). Первый, который Мурад, тоже одет не по сезону, в весьма легкую, засаленную куртку. Правда, на голове кроличья шапка. У второго вместо шапки надвинутый на самые брови не то чепчик, не то вязаная шапочка. Лицо старушечье (я поначалу решил, это старая бабушка) и торчит очень выразительный нос, по форме, как говорят, "бемоль". Наконец, узнаю и второго. Ба, да это в недалеком прошлом известная личность, композитор Людвиковский! Надо же, как изменился? Годы берут свое, да и запои - стал похож на старушку. Сознаюсь, его очень давно не видел. Да и все мы не молодеем! Парочка благополучно откупорила "йогурт". Теперь лишь бы не расплескали, поднося ко рту (колотун, а полотенца нет). Но они на то и композиторы, чтобы и здесь блеснуть своей композиторской техникой. И блеснули, поделив по-братски жалкие сто грамм. Выпили, не пролив ни капли. Слегка поморщились. Все-таки без закуски, но какая тут может быть закуска. И так дошли до ручки. Воздействие целебного зелья сразу сказалось. Лица начали светлеть и оживать. Даже какое-то подобие улыбки вдруг пробилось сквозь опухлости, недельную щетину и мешки под глазами. К сожалению, облегчение будет не долгим. И снова в отравленных алкоголем мозгах сверлит назойливая мысль: где достать еще? У меня тоже настроение поднялось - рад за коллег. Опохмелка прошла благополучно! Но, чувствуя, что замерз (им-то хорошо сейчас - заодно и согрелись), не могу далее отслеживать развитие событий. Да и на работе заждались. Ухожу. Интересно, что будет дальше? А дальше... Проходит несколько дней и молва приносит печальную весть: Вадима Людвиковского нашли замерзшим у метро Новокузнецкая. Значит, они все-таки, где-то достали деньги и продолжили. Много лет назад другой собутыльник (покойный Костя Бахолдин), тоже ставший жертвой зеленого змия, бросил Вадима Николаевича. Тот попал в милицию на Новом Арбате. И сейчас вышло нечто похожее, но с более трагическими последствиями. Тогда все закончилось "телегой" на Радио, по месту работы, и разгоном знаменитого джаз-оркестра за "аморалку" руководителя. На сей раз беднягу в столь сильном опьянении в метро не впустили. Он бродил, бродил вокруг, потом свалился в сугроб, заснул и не проснулся. От метро "Третьяковская", где началась опохмелка, до "Новокузнецкой" два шага. Это второй выход одной и той же станции. Возможно, собутыльник тоже находился в соответствующем состоянии, и ему было не до друга? Но все же, он как-то добрался до дома и спал в кровати, а не в сугробе. Кстати, Вадим Николаевич славился своими "засыпаниями" после обильных возлияний, и друг, наверняка, об этой слабости знал. Вот и говори теперь, что «человек человеку – композитор». Как был волку волк, так и остался! В заключение хочется напомнить прописную истину о том, что все тайное становится явным. Всегда есть и будет свидетель всему происходящему. В данном случае, им оказался я. Чтобы не заканчивать наше повествование на столь печальной ноте, вспомним еще один, но более веселый случай из бурной "творческой" жизни в прошлом весьма известного композитора. Как-то Союз, членом коего наш герой неминуемо был, послал его в один из южных городов возглавить жюри какого-то фестиваля или конкурса, - отправил в командировку. Получены суточные (деньги на жизнь и пропитание), билет на проезд в один конец, и маэстро покатил. На месте встретили, поселили в гостиницу и... больше не увидели. Жюри так и проработало весь конкурс без столичного председателя. По окончании мероприятия исчезнувший отыскался сам, грязный, небритый, без гроша в кармане - все пропил дотла. Отправляйте меня, добры люди, в Москву за казенный счет! Так и сделали, но с тех пор в столь ответственные, но опасные командировки не посылали. 15. 09. 1999. 54. КОЗНИ ДЬЯВОЛА ИЛИ ДЕНЬ ПЯТИ ДЕВЯТОК. Первая репетиция в новом сезоне и с новым коллективом назначена на четверг, на три часа дня, в Класс-центре на Войковской. Все, как обычно, а вот число не совсем - 9.09.1999 года. Никогда не назначайте репетиций в такие числа. Но все по порядку... Наш арт-директор и попечитель, договорился за неделю до этого с женщиной, которая заведует расписанием, о нашем приходе. Она сообщила, мы можем спокойно начать репетировать в той же комнате, как и раньше. Только аппаратуры и клавиш, на чем играть, там пока нет. Директор также сказал мне, что усилитель, микрофоны и провода он собственноручно привезет на своей машине. Я радостно обзвонил всех. Арнольд, живущий за городом, позвонил мне сам. Ему сообщил о предстоящем дне, месте и часе, давно ожидаемого события. Заодно я попросил захватить с собой и имевшиеся у него "клавиши" (синтезатор), что он неоднократно делал, выручая в трудную минуту. Он согласился выручить и на сей раз, сказав, что еще позвонит мне накануне или с утра в день репетиции для подстраховки. На что я легкомысленно возразил: - Не надо больше звонить, все железно! Эта мою неосмотрительную и самонадеянную фразу, по-видимому, и услышал Главный Шутник Мира Сего. Тем более, ожидаемый четверг, вернее такое сочетание цифр (пять девяток) должно повториться, как поведали из телевизора, лишь через 1000 лет (!!!). Согласитесь, весьма не скоро. Нам, букашкам, такое даже трудно себе представить. Главный Шутник, как известно, существо или, скорее некая субстанция, вечное и для него подобные даты - поводы для особых забав. И вот началось... Звонит утром в четверг наш директор и каким-то, совсем для него не характерным, запредельным голосом сообщает, что вся аппаратура у него в машине, но сам он заболел - дикая головная боль, расстройство желудка, слабость и температура 39 и 5. Предполагает, наверное, отравился чем-то накануне. Садиться за руль не в силах. А тому, кто мог бы это сделать, своему знакомому, не может дозвониться - никто не берет трубку. Я замер и насторожился. Вот тебе на - договорились! - Это еще не все, - продолжает огорошивать «отравившаяся» накануне трубка. - Звонила женщина, которая заведует расписанием, и сказала, сегодня комнату н предоставить не сможет, - у них планы изменились. Дико извинялась и прочее... - Отмени репетицию, - пышет жаром трубка. - Но, ведь из-за города припрется Арнольд и притащит клавиши? - лепечу в ответ. - Позвони Андрею, - предлагает, страдающая расстройством трубка. - Попроси, чтобы подошел и встретил Арнольда! Справка: Андрей, вокалист, живущий в двух шагах от Класс-центра. "Кранты, - думаю, кладя больную трубку на рычаг. - Двойная блокировка, чтобы сорвать репетицию. Как ни поверни - ситуация проигрышная". Начинаю звонить нашим дамам, меццо-сопрано и скрипачке, чтобы зря не ехали в такую даль (одна живет в Кунцеве, другая - в Перове). Звоню отсутствующему в данный момент дома басисту, и излагаю информацию автоответчику, который очень любезен со мной, как и положено автомату. Звоню, наконец, и живущему поблизости от Класс-центра Андрею, которого (о, счастье!), застаю дома. Сообщаю просьбу. Он любезно соглашается ее исполнить. А на дворе замечательная, теплая, солнечная, рекордная для сентября погода (на градуснике аж плюс 25). Конечно, значительно ниже, чем у нашего арт-директора, но все же. За ним не угонишься... В связи с хорошей погодой, решаю и сам туда прокатиться, благо трамвай довозит от дома прямо до цели. «Двадцать третий» подали относительно быстро, и я покатил... Андрею сказал, чтобы ждал Арнольда на улице, потому что внутрь здания, по идее, пустить нас не должны. Стоим с Андреем, ждем Арнольда. Я подъехал к половине четвертого, а Андрей подошел раньше. Ждем битый час, беседуя о мерзостях российского шоу-бизнеса. Наконец, вдоволь навозмущавшись попсовыми певицами и певцами и, помыв кости не приехавшему коллеге, в половине пятого расходимся по домам. А дома трезвонит телефон. Больной арт-директор на сей раз, стремился порадовать тем, что комнату нам должны все-таки дать, но у меня трубку никто не брал. Вечером позвонил "непришедший" Арнольд и стал возмущаться, почему его подвели? Он аккуратно приехал к трем часам (раньше всех), хотя для него не типично. Вошел в здание (мы почему-то не догадались сделать это), на вахте дали ключ от нужной комнаты на основании записки женщины-заведующей, с которой созвонился наш арт-директор. Арнольд, как и обещал, привез клавиши, подключил к аппаратуре, которая в комнате все же оказалась, затем сидел, ждал остальных аж до пяти часов. Потом собрал манатки и уехал в недоумении, мучаясь вопросом: почему никто не пришел? Говорю ему в ответ: - Что же мне не позвонил накануне или с утра? Я бы сообщил об отмене... - Ты мне запретил, - резонно заметил он. Да, он прав! Я, действительно, не велел больше звонить, считая, договорились железно. Вот это мое "железно" и не понравилось великому Шутнику. Он решил это «железо» расплавить, чтобы отметить сочетание цифр, повторяющееся лишь раз в тысячу лет, как свой небольшой праздник. 55. ДВОЙКА ПО СОЧИНЕНИЮ И КОПНА ВОЛОС. В период работы в джазовой студии, учился у меня лидер одного из весьма "раскрученных " ныне ансамблей. В те, не столь отдаленные времена, он, в глубоком детстве закончивший ЦМШ (Центральную Музыкальную Школу) при Московской консерватории, собирался поступать в Гнесинское музучилище, в класс известного джазового пианиста. Младший товарищ обладал блестящими пианистическими данными (одна его рука - две моих), абсолютным слухом и ростом на голову выше меня, хотя я тоже "не низкого десятка". Одним словом, гигант во всех отношениях! Форма занятий с ним, да и не только с ним (таков мой метод), уникальна: сначала показываю на рояле, затем сажаю за рояль ученика, беру контрабас, и играем дуэтом. Помимо этой, весьма приятной формы занятий, имелась и другая, менее приятная, - написание импровизации на бумаге. У высокорослого ученика, как раз, проблема с этим. Он мог очень лихо играть регтаймы, буги-вуги (не остановишь!) или "под Чик Корию", но, только не би-боп. Этот пробел я и хотел восполнить, но, несмотря, на все старания, он оказался единственным в моей многолетней практике, кто так и не справился с этим (?!). Не давался би-боп - хоть плачь - и никакие его выдающиеся способности не могли здесь помочь... Зато, взамен этого, он подготовил грандиозную концертную программу для поступления в Гнесинское училище и сыграл ее мне. Программа включала: до-мажорный этюд Шопена и до-диез-минорный Скрябина (знаменитый), ля-минорный концерт Грига и "Наваждение" Прокофьева (классическая часть программы), а также выученную по нотам пьесу из "Канадской сюиты" Питерсона (часть джазовая). Вот такой перевес или перекос в сторону классики! Когда он закончил играть, "отчесав" без ошибок, я выразил свое восхищение монументальностью его замысла, сказав: «С такой программой надо не в училище поступать, а прямо на конкурс Чайковского!» Ни минуты не сомневался, примут в Гнесинку с распростертыми объятиями. И вот пора вступительных экзаменов позади, пришел ученик на урок и печально изрек (в рифму получилось): - Не приняли... - Почему, ведь такая грандиозная программа? - Двойку по сочинению получил, - ошарашил он. Не подумайте, что это сочинение импровизации. Конечно, нет! Сочинение по русскому языку и литературе (общеобразовательный предмет). Двойка по такому предмету, разумеется, не красит абитуриента. Но, как помню из собственного опыта, если поступающий понравился педагогу по специальности, то тот заботливо проследит, чтобы и остальные экзамены были сданы успешно (замолвит словечко). Высказал эти соображения младшему коллеге, на что он ответил: - По специальности поставили "пять", но по баллам не прошел. - Значит, не понравился своему будущему педагогу, иначе бы он о тебе позаботился, - заключил я, подумав: «Известный пианист, возможно, заподозрил в молодом таланте конкурента и решил пресечь это дело на корню». Не так-то просто, как видим, поступить в популярное училище. Наверное, еще сложнее - в Гнесинский институт? Об этом следующий, более "веселый" рассказ. Хотел в эпоху застоя поступить в тот институт (теперь Академия) ныне, да и тогда, один известный пианист, тоже руководитель ансамбля, ранее долго работавший в "Арсенале". В институте вел класс фортепиано тот же педагог (см. выше), что и в училище. Сдал абитуриент экзамен по специальности на "отлично", но, только... в его внешности обнаружился, как оказалось, неприемлемый штришок. Имел на голове буйную копну волос, вьющихся "мелким бесом". Создавалось впечатление, на голове тюрбан. Такую прическу носила, если кто помнит, боровшаяся за права негров, Анджела Дэвис. Присутствовавший на экзамене, не к добру, директор, видя, что комиссия намеревается принять "волосатика", заметил тревожно: - Товарищи, как такое возможно? (опять в рифму получилось!). Мы находимся вблизи Кремля!!! (действительно, с ул. Воровского до Красной площади рукой подать). Как его фамилия? Директор, будучи, как и положено любому директору в те времена, глубоко партийным, сразу классовым нюхом, почуял что-то угрожающее строю в идеологически-сомнительной "копне". Тем более, услышав еврейскую фамилию ее обладателя, еще больше утвердился в своей непреклонности. И опять педагог по специальности не заступился за будущего ученика. Тогда, как вы догадываетесь, это являлось, конечно, делом рискованным. Кто же мог знать, что, спустя десятилетие, в Москве откроется "Еврейская Академия" и наш пугливый педагог будет в ней преподавать, а "принципиальный" директор ее возглавит(?!). 24.08.99. 56. ПЕНИЕ ПОД АККОМПАНЕМЕНТ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЯ. С раннего утра радио сообщает об ужасном событии в Спитаке: город практически стерт с лица земли, тысячи погибших... Слушая, мысленно сочувствую многострадальному армянскому народу. Ведь у меня много знакомых армян. Как, наверное, сейчас им тяжело? Грустные размышления прерывает телефонный звонок. Снимаю трубку, и в ухо проникает мягкий голос одного из моих армянских знакомых, Вартана С. Говорит без акцента. Он армянин "московского розлива". Ну, думаю, человек страшно переживает, вот и позвонил, поделиться горем. - Слышал об ужасном событии? - спрашиваю. - О каком? - с искренностью в голосе недоумевает знакомый. - Землетрясение в Спитаке! - Слышал, ну и что? - сохраняет невозмутимость Вартан. - Звоню по другому поводу. Сейчас занимаюсь вокалом, беру частные уроки у одного бывшего солиста Большого театра и хочу, чтобы ты послушал - сейчас спою. Не дав опомниться и возразить, немедленно начинает гнусавить какую-то классическую арию. Сами понимаете, какое может быть впечатление от пения по телефону... Здесь самое время объяснить (пока он поет) заинтригованному читателю, кто же он, мой армянский друг, на которого спитакское землетрясение и страдание братьев по крови не произвели никакого впечатления. Придется начать издалека. Вартан С., отнюдь не юноша (под, а то и за, пятьдесят). Всю жизнь работает таксистом, но предан джазу и, как любитель, играет на трубе. Чуть ли не с основания Козыревской джазовой студии он в ней периодически появлялся, становясь участником различных ансамблей. Играл и в моем ансамбле. Вот характеристика его игры: любит традицию (Клиффорда Брауна и Ли Моргана), что похвально, но импровизация ему "живой" не далась, поэтому он овладел ею "мертвой", в виде заученных соло вышеуказанных трубачей. Может быть, большой беды в том, что человек играет выученное, и нет - все же это более честно, чем играть "собачатину"! Мешает ему лишь одно "но". "Но" заключается в том, что, играя с ансамблем выученное соло, исполнительчасто ошибается, меняет долю и при этом, не замечая происшедшего, продолжает упорно "чесать" поперек до конца. Когда же приходится игру из-за этого останавливать и делать замечания, он удивленно, пожимая плечами, начинает доказывать, что играл правильно, а ошиблись все остальные. Получается как в поезде, когда сидишь в купе и смотришь в окно: вот поезд трогается, и кажется, что поехал вокзал, а не ты. В силу этой неизлечимой болезни "недержания доли", всякие ансамблевые проекты с его участием оказывались неосуществимыми. Да он и сам, слушая на каждой репетиции одни и те же замечания, в конце концов, обижался и бесследно исчезал, чтобы вновь появиться в студии спустя несколько месяцев, а то и лет. Снова брали в ансамбль (он всегда очень просил об этом), в надежде, что по прошествии времени, человек, наконец, избавился от своего недуга. Но, увы, "доленедержание" возобновлялось с прежней интенсивностью, и весь цикл повторялся. Вот и сейчас он внезапно "вынырнул" из небытия, да еще в такой день, и демонстрирует, что не только не избавился от своего застарелого недуга, но и приобрел новый - занялся пением на старости лет. Одним ухом слушая арию, другим - слышу по радио все новые и новые сообщения о трагических событиях в Армении. Окончив петь, мой знакомый спрашивает, естественно: - Ну, как? Понимая нелепость пения в такую минуту, следую совету врачей - не волновать больного. Кривя, как только можно душой, хвалю новоиспеченного певца. Он доволен. Теперь, и подавно, никакое землетрясение ему нипочем! А как же зов крови, национальная солидарность, так сказать? А никак! По-видимому, своя рубашка ближе к телу, хотя не исключен и вариант - просто "шизо". Тогда, как же работа в такси? Куда смотрели медкомиссии? Вопрос остается открытым. Но вот и другой пример "братской, национальной солидарности". Эту историю мне рассказал покойный Лева Григорян, тот самый, который никак не мог примирить на небе звездочку и полумесяц (об этом в рассказе "Фил Вудс и полумесяц" .
Когда, после окончания Великой Отечественной Войны, по призыву католикоса, армяне со всего света стали возвращаться на историческую родину, чтобы помочь ей в трудную минуту, снова случались примеры этой самой антисолидарности. Возвращались, как правило, люди не бедные (Родине нужно было не только их присутствие, но и деньги.), приобретшие западные манеры и лоск. Большинство приезжало водным путем через Сухуми. Огромный океанский лайнер вставал на якорь в Сухумской бухте вдали от причала. Объявлялся многодневный карантин. Власть боялась, что репатрианты из цивилизованного Запада занесут какую-либо инфекцию на полуварварский Восток. Запасливые пассажиры везли с собой на Родину, помимо скарба, много продуктов, разумно полагая, в стране послевоенная разруха и нечего есть. Санитарные требования строго запрещали завоз еды частными лицами (ленд-лиз - другое дело). Поэтому, заморские лакомства летели за борт целыми "гастрономами" на корм рыбам. Но рыбам составили конкуренцию местные жители, быстро смекнувшие, что к чему. Кто на лодках, кто вплавь, добирались они до парохода и подбирали все, что плавало или летело сверху - не пропадать же добру! А добро, действительно, лилось как из рога изобилия: тут т и давно забытые копченые колбасы всех сортов, целые головки швейцарского сыра, окорока, американская тушенка и другие консервы, кофе, какао, сгущенка, коробки конфет и плитки шоколада. Много всякой всячины - всего не перечислить. Настоящий пир изобилия! Правда консервные банки шли ко дну, и приходилось за ними нырять. Ведь все равно у рыб открывалок нет. Далее события развивались следующим образом: отбывшие карантин и избавившиеся от продуктовых излишеств, но все еще обремененные многочисленным багажом, - возвращались насовсем, - репатрианты поездом добирались до Еревана. На вокзале встречали толпы плохо одетых и голодных зевак, словно приехали марсиане. Они, в глазах местного бедного населения, и были таковыми. Шикарно одетые, упитанные, кто в шляпах, кто в пробковых шлемах, в дорогих костюмах и платьях - настоящие марсиане. Одним словом - иностранцы! По своей западной доверчивости, "иностранцы" поручали местным шустрым мальчишкам доставить свой багаж в гостиницу. Вернее, смекалистые пацаны предлагали господам свои услуги. Надо ли пояснять догадливому читателю, что гости, прибыв в гостиницу, напрасно ожидали вещи? Сорванцов и след простыл, а это лишь начало мытарств на вновь обретенной родине. Народ не принимал чужаков, и вскоре многие запросились назад. Но кремлевский горец, как его назвал Мандельштам, показал им внушительный кукиш! Вот вам и солидарность, воссоединение представителей одной нации. Увы, жизненные условия делят любой народ на своих и чужих, и единая кровь здесь бессильна - ее зова никто не слышит. Подобные истории, спустя время, повторились в Израиле. После, так называемого, "воссоединения семей". Прибывших из СССР, аборигены именовали не иначе, как "русскими", строили им козни и делали гадости. Хотя, может, я сгущаю краски… Так что разговоры о кровных узах, братстве и солидарности предназначены для "больших ушей", которые слышат, что надо и не надо, а их обладатель верит всему. 57. ЧЕЛОВЕК - ОРКЕСТР. - Юрь Иваныч, я за тебя, б... , кого хочешь, замочу! - воскликнул Борис К. и, в подтверждение своих слов, проломил мощным, трудовым кулаком ветхую, фанерную перегородку за кулисами сцены большого зала МВТУ им. Баумана. Мы выступали в одном концерте, но в разных ансамблях. Это в дальнейшем, а вначале (конец 70-х) репетировали в помещении спортивной школы у метро Красносельская. Тогда создавался мной и молодыми коллегами, вскоре получивший кратковременную известность, джаз-роковый ансамбль "Шаги времени". Помещение для репетиций устроил, игравший с нами на барабанах Гена X. Он в то время единственный знаток Билли Кобэма, модного джаз-рокового барабанщика. Гена самостоятельно, чудесным образом "просек" манеру игры кумира: движения рук, замахи, удары и прочее, хотя видеть это не мог - все по слуху, "снимая" с магнитозаписи. Ситуация напоминала гонку вооружений: у них появляется новое оружие - наша задача разведать секреты. И наш коллега, разведав западные "секреты", стал посвящать в них молодых, увлеченных джаз-роком, барабанщиков. Проще говоря, давал частные уроки. Конечно, не бескорыстно. Система весьма оригинальная: плату брал за год вперед. Если кто-то не выдерживал муштры, а учителем очень строгий, и через пару месяцев "завязывал" с ученьем, то деньги за оставшиеся месяцы, разумеется, не возвращались. Ушел? Ну и дурак - пеняй на себя! Мало кто выдерживал весь курс (грубые окрики, мат и рукоприкладство). "Педагог", понятно, материальных потерь не нес. Столь предприимчивый Гена X. дружил с Борей К., который (помните вначале?) излишней нежностью и сентиментальностью тоже не отличался. Так что справедлива поговорка - "рыбак рыбака видит издалека". Борис, действительно, имел косвенное отношение к рыбам. В прошлом инженер-океанограф, плавал по морям и океанам, общался с рыбаками и матросами (возможно отсюда грубость?). Но в итоге музыка победила, и Боря, расставшись с Тихим, окунулся в "Громкий" океан джаза. В том "океане" мы впервые и встретились, одновременно причалив к острову под названием "джазовая студия", губернатором которого Юрий Козырев. Не знаю, как в океанографии, но в джазе мой друг взглядов придерживался передовых: сначала поклонялся Майлсу Дэвису, а с появлением новой звезды Винтона Марсалиса воспылал и к нему страстной любовью. За эту привязанность я тайно прозвал его «Борис Михалыч Марсалис». Как любой музыкант-любитель, «Б.М.Марсалиса» имел целый букет комплексов. Излишняя болезненная мнительность и подозрительность. Ему всегда казалось, за спиной его все ругают. Если же в зале сидел неприятный человек, то играть Борис не мог. Поэтому, очень был предрасположен к аргументированию кулаками. Недаром в юности занимался боксом. В силу этих обстоятельств, с Борисом приходилось весьма деликатно общаться в процессе репетиций и делать замечания как можно реже, чтобы ненароком не обидеть. Такое отношение распространялось, и на его приятеля Гену, который, будучи тоже самоучкой, обладал не меньшим "джентльменским" набором комплексов. Так, когда на его место пришел молодой, хорошо читавший с листа, выпускник музучилища Рафаил Галлиулин, Гена стал тщательно стирать в партиях ударных все аппликатурные обозначения, проставленные им, чтобы конкурент не воспользовался. Вот такая, можно сказать, "партизанщина" чуть ли не с поджогами и взрывами. Тактика выжженной земли, дабы не досталось врагу! Признаться, я был весьма удивлен подобным, но, как говорят, медицина здесь бессильна... Наш ансамбль, тем временем, все больше получал известность и вскоре выступил на московском фестивале 1979 года. Выступил весьма успешно. Масса поздравлений. Герман Лукьянов даже сказал в моем присутствии Алексею Козлову: «Вот видишь, у Маркина настоящий ДЖАЗ-рок а у тебя - больше РОК, чем джаз!» Козлов, послушав нас, отметил сольную игру нашего трубача, и, втайне от меня, предложил ему работать в приобретавшем популярность "Арсенале". Так как Алексей Семеныч в общественном сознании значительно выше меня по "чину" (если я майор, то он генерал), а его "Арсенал" стал профессиональным - на зарплате, то наш "Марсалис", естественно, поддался искушению. Он тоже, как и общественное сознание, считал Козлова лицом более значительным, несмотря на все мои "совершенства". В известной арии из "Евгения Онегина" так и поется: - Напрасны ваши совершенства... У Козлова платили хоть какие-то. Деньги - это настоящие "совершенства"! Я мог привлекать только чистым искусством, которым, как известно, сыт не будешь. Внешне никогда не обижаясь в подобных ситуациях, я придерживался концепции "потворствовать пороку с целью его искоренения". В глубине души неприятно. Это равносильно предательству, какими доводами не смягчай подобный поступок. Зная вспыльчивый характер и обидчивость друга Бори, я заранее знал, что роман с Козловым будет весьма краток, что вскоре и подтвердилось. Борис снова оказался вблизи спустя несколько лет, когда его, в очередной раз безработного, я пригласил в Электростальское училище руководить студенческим джаз-оркестром. В ответ на приглашение он опять закомплексовал («Никогда не работал с оркестром, да и оркестровки не пишу»!). Я успокоил, сказав, буду помогать, а аранжировками завалю, что вскоре и исполнил. Убежденный мною, он после недолгих колебаний, согласился. Вот мы снова вместе и за разговорами коротаем долгие полтора часа езды в электричке. Борис рассказывает о работе в "Арсенале" и о том, что послужило причиной ухода. - Стою на сцене в луче прожектора, солирую в какой-то пьесе, сзади грохочет ритм-секция. Я в ударе, играю весьма виртуозно, соло нравится самому, и нахожусь на "седьмом небе"... Вдруг слышу над ухом знакомый, дребезжащий тенорок руководителя (подкрался незаметно в темноте): « Играй, б..., более крупными длительностями! Куда так мельчишь?» Говорят, и знаменитый Бенни Гудман, тоже так любил "шутить" в своем оркестре(!). - У меня так все внутри и опустилось, уже не до соло, быстрей бы закончить. Потом он мне совсем запретил играть, и перевел в радисты, чтобы я сидел в зале за пультом. Мне это напомнило работу в легендарном оркестре Горбатых, когда руководитель советовал музыканту: « Иди себя из зала послушай!» Борис продолжает: - После перевода из солистов в радисты ничего другого не оставалось, как уволиться. Наверное, хозяин приревновал, - я, порой, играл лучше него. Сохранились магнитозаписи "Арсенала", где солирует Борис. Например, в "Болеро" Ю.Чугунова. Играет он там без всякой скидки на то, что "любитель". Да и сам Алексей Семеныч в прошлом архитектор и никаких консерваторий не заканчивал! После "Арсенала" наш герой успел поработать и в джаз-рок ансамбле "Рапсодия", областной филармонии. Там Борис тоже долго не задержался, продемонстрировав супер-обидчивость, стоившую хорошей работы. Как-то собрался ансамбль на очередной концерт, подали автобус, как положено, и все стали рассаживаться по местам. Известно, в автобусах у артистов есть свои излюбленные места, и, по негласному правилу, занимать чужое место не принято. Пришел Борис и видит, его любимое место занято недавно принятым в "Рапсодию" молодым музыкантом. Ну, подумаешь: человек новый, не знал о принятом порядке. Надо было ему объяснить по-культурному, но... Новичок оказался не робкого десятка и на замечание старшего товарища, - это, мол, его место, - дерзко ответил: - Где написано, что ваше? Наш нервный друг такой наглости от новичка не ожидал, счел это неслыханным оскорблением. Среагировал, как говорят психиатры, неадекватно: больше ни говоря ни слова, ушел на все четыре стороны и не появлялся на работе не меньше месяца. Администрация демарш поняла весьма банально - уволила солиста за прогулы. Вот так-то! Нельзя быть таким патологически обидчивым, хотя хорошо еще, что, в прошлом боксер, не стал отстаивать права кулаками - последствия могли быть значительно печальней (помните фанерную стенку?). Руководя студенческим оркестром в отдаленном училище, Борис вел себя очень достойно и пользовался авторитетом, особенно у трубачей, потому что мог что-то показать им на инструменте. Комплексы продолжали "грызть" - боялся, ребята распознают в нем любителя. Понятно, люди подобного склада, долго не выдерживают находиться под чьим-то началом и себя реализуют, становясь лидерами. Это подтвердилось - Бориса руководил, оркестр занял 2-е призовое место на всесоюзном конкурсе эстрадных отделов училищ. Вот вам и "любитель"! В конце концов, гордая натура взяла свое. Борис схлестнулся в словесном поединке с женщиной, педагогом нашего училища, и обложил ее матом. Педагогиня нажаловалась директору в форме ультиматума (недаром имел место "мат" – или я, или он! Директор, несмотря на завоеванное второе место, предложил неуживчивому сотруднику уйти "по собственному". Что тот исполнил, бросив заявление на стол.
После ухода из училища опять годы безработицы и вдруг неожиданное приглашение в оркестр "Современник"Кролла. В ту пору в перестроечную страну приехал некто Вилли (?!), но, почему-то, Токарев, а не какой-нибудь, например, Смит или Джонс. Означенный солист непременно возжелал исполнять свою похабщину лишь в сопровождении вышеназванного биг-бэнда. Хорошо, что Борис в этом оркестре играл на конго, а не на трубе - меньше позора, что играешь подобную "музыку". Игра на барабанах (конго) - вторая музыкальная специальность нашего героя. Но вернемся к заморскому гостю. Феномен Вилли заключался в том, что страна изголодалась по блатным песням. Замученные при большевиках принудительной классикой бросились люди к театральным кассам и раскупили билеты на месяц вперед на всем пути следования "нью-йоркского таксиста". «От Москвы, до самых до окраин" – как в песне поется!. Не знаю, чем закончилось пребывание Бориса в этом солидном оркестре с таким несолидным репертуаром. Долго, сами понимаете, он там не задержался, хотя гастроли коммерчески выгодные. Опять обиды. То руководитель косо посмотрел, то коллеги о чем-то шептались за спиной... В итоге, поработав во многих оркестрах и ансамблях, наш подозрительный друг так нигде и не смог продержаться достаточно долго, придя к выводу, что пора самому превратиться в оркестр (он неплохо и фортепиано владел), тогда не на кого будет жаловаться. Теперь в центре столицы, в разных подземных переходах, слышится музыка - от джазовых стандартов до обожаемой народом "Мурки". Знайте, это "пилит" наш друг! Одна нога с помощью педали бьет в большой барабан, другая - на педальных тарелках (хай-хэт), левая рука нажимает аккорды на "клавишах" (синтезатор), а в правой - труба. Все компоненты музыки в наличии: труба - мелодия, клавиши - гармония, барабан и "хэт" - ритм. Звучит полноценно и исполнителя не только никто не критикует, а напротив, хвалят, делают заказы, бросая в лежащую на земле шляпу, деньги... "зеленые", в том числе. Борис очень доволен своим новым статусом. Став человеком-оркестром, избавился от всех комплексов, да и финансовое положение резко улучшилось. Хорошо, что и у налоговой инспекции руки еще не дошли до уличных музыкантов. Вот только жаль, московское лето так коротко. Зимой на морозе, играть мало радости. Осталось лишь недовольство только погодой, но надо хоть чем-то быть недовольным, иначе - тоска! 58. ТРОЙНОЕ СОВПАДЕНИЕ. Учился у меня по импровизации в Электростали один способный юноша-трубач. Сначала дело шло не очень хорошо. В тот период он играл в моем джаз-рок ансамбле "Шаги времени". Там импровизировали, в основном, на один аккорд или, максимум, на два. Когда дело у ученика пошло получше, он стал появляться на джазовой сцене Москвы. Его заметили, как подающего надежды, и вскоре пригласили в оркестр. Лундстрема, лучший и единственный, существующий рекордно долго - аж 60 лет! Юношу того звали Димой, родом из Электростали, жил с мамой без отца, который, будучи совсем молодым, с бодуна пошел в парилку и умер там от разрыва сердца. Наследственность, сами понимаете, не очень... Но Дима, пока в этом деле проявляет разумную умеренность. Держись, Дима, не поддавайся пагубным наклонностям! Совсем забыл, что до Лундстрема, молодой трубач успел поработать с Козловым в "предзакатном" Арсенале. Так что, прошел все стадии совершенства джазмена в России. Тут перестройка подоспела, и замаячила на горизонте призрачно-гостеприимная Америка. Он, как и многие коллеги, подался на родину джаза. Там большинство приехавших быстро протрезвело и на практике познало суть пословицы «Всяк сверчок, знай свой шесток.» Наш герой тоже стал работать на бензоколонке, а играть на трубе в цирке-шапито, но отнюдь не джаз. Однако не будем строго судить уехавших - молодость, чарующая неизвестность, да и силы некуда девать... Понятно, что Дима звездой американского джаза не стал. Пономарев, начавший карьеру сразу с ансамбля Арта Блэйки и тот, "оттрубив" в Америке, в прямом и переносном смысле 30 лет, так и не стал конкурентом ни Фредди Хаббарду, ни, тем более, великому Майлсу. Может потому, что играл в традиционной манере? Дело не в манере, а в трудно произносимой для англоязычного человека фамилии По-но-ма-рефф... Язык сломаешь. Пощадим бумагу, потому что об "артблэйковце" я неоднократно писал ранее, и вернемся к электростальцу, чья фамилия для англо-американского языка и уха тоже не подарочек, хотя менее сложна, чем вышеназванная. Ох уж эти фамилии! Вот и саксофониста Анатолия Герасимова, когда он куковал на Западе, объявляли в концертах известным всему миру именем: «Выступает Анатолий... Солженицын!» И раздавались бурные аплодисменты. Каков писатель, даже и на саксе играет! Но мы опять отвлеклись от Димы. Короче, он за бугром плавно рассосался в безызвестности и не потряс звуком своей, правда, не Иерихонской трубы ни стен Конгресса, ни стен Сената, да это нам и не важно! Хочу рассказать совсем про иное, но, виноват, малость увлекся. А иное - вот в чем: многие жаловались на Диму, говоря, что он парень "гнилой". Я его всегда защищал, ничего подобного не замечая. Но вот незадолго до его отъезда "туда", встречаю Диму как-то на улице Герцена. Он мне говорит: - Иду после записи с фирмы "Мелодия". Заглянул в сберкассу по соседству - мне туда деньги переводят за записи. Рылся в картотеке, ища себя, и наткнулся на ваше имя, Юреваныч. - Как на мое имя?! – удивляюсь. - В этой сберкассе никогда не был. - Наверное, не зная вашего адреса, вам туда перевели деньги тоже за какую-то запись. - Что-то не припомню никакой записи. - Вы все-таки сходите, узнайте, - настаивает "искуситель". - Видел собственными глазами карточку: «Маркин Юрьиваныч»... Когда вот так, внезапно, сообщают о подобном приятном сюрпризе, сердце, согласитесь, начинает радостно биться. Стал мучительно вспоминать. Действительно, недавно саксофонист Слава Преображенский записывал на пластинку две мои композиции. Наверное, за них и перечислили деньги в ту сберкассу. Мы всегда выстраиваем логические цепочки для объяснения тех или иных непонятных явлений. Да и "хороший" Дима убедил меня, - «Мелодия" всегда переводит гонорары в ближайшую сберкассу, когда адресат неизвестен. Покоренный логикой своего ума и Димиными аргументами, отправился туда, захватив паспорт, как и положено. Вошел, попросил картотеку, роюсь в ней... Ба, и вправду! Вот "пожалуйте бриться": «Маркин Юрий Иванович», а рядом – энная сумма. Какая? Уже не помню. Но для времен перестройки вполне соответствующая возможному гонорару. На радостях даже забыл посмотреть, откуда деньги перечислены. Ввиду того, что пока не голодаю и на работе недавно получил зарплату, решил деньги не брать, а завести в этой сберкассе книжку, положив на нее сей гонорар в ожидании, не переведут ли еще. - Очень разумно, - одобрила мое решение работница сберкассы. Затем, взяв паспорт, сверив и убедившись, что я тот самый, выписала заветную книжку. Держа ценный документ в руках, я, радостный, весело зашагал домой. О приятном событии вскоре забыл. Прошла пара недель и вдруг - телефонный звонок. - Маркин Юрий Иванович? - спрашивает трубка женским голосом. - Да, - соглашаюсь. - Вас беспокоят из сберкассы, где вы недавно завели книжку. Зайдите, пожалуйста, снова к нам - есть некоторые моменты... На мои расспросы - ответ уклончивый: зайдите, тогда и скажем. Соглашаюсь завтра зайти, но странный звонок начинает тревожить. Что там за "моменты"? Правда, голос звонившей какой-то виноватый, что очень странно. Мы воспитаны так, что виноват всегда клиент, а не представитель госучреждения. Заинтригованный, отправляюсь на следующий день в столь, поначалу, приятную моему сердцу, сберкассу. Накануне в голове все время сверлил мотив и слова из знаменитой арии "Что день грядущий мне готовит"? А приготовил он мне сюрприз, о степени мерзости которого никак не мог подозревать, строя догадки и домыслы. Логика оказалась бессильна, и было от чего. Как выяснилось на месте, по недосмотру операторши, деньги причитались другому Маркину Юрию Ивановичу, кооператору (?!). Он недавно приходил, зная, что должны быть перечислены деньги и, узнав о происшедшем, устроил скандал. Моей вины тут, естественно, никакой, если не считать, что забыл посмотреть, откуда перевод. Для работницы сберкассы - криминал. Как же можно так "лопухнуться" - ведь она не новичок? Все закончилось хорошо, если здесь уместно это слово. Отдал сберкнижку, и ее порвали у меня на глазах. Действительно хорошо, что не взял эти деньги и не потратил - пришлось бы отдавать, а это неприятно. Поминая висящее надо мною проклятие - заговорен от зарабатывания денег, - поплелся, как оплеванный, домой. Да, Дима, не зря на тебя жаловались. Вот и мне, того не ведая, устроил этакую подлянку. Самая мерзкая форма огорчения - прельщение, обнадеживание, с последующим "мордой об стол". Бывают же такие, тройные совпадения! 19.09.1999 года Дата опять содержит пять девяток, т.е. шестерок наоборот и, если три шестерки - число Сатаны, то, когда их пять - чье? Вот в такой день и написан этот "бесовский" рассказ-воспоминание. 59. ОТ "ГИГАНТСКИХ ШАГОВ" ДО "МУРКИ" - ОДИН ШАГ! Когда Лукьянов решил создать свой "Каданс", то первыми кандидатами стали музыканты из ближайшего окружения, в число коих, в те времена, входил и автор этих строк. В знаменитой квартире на улице Казакова проводились первые "пробы на роли". И мне предложили пробоваться на роль пианиста. Дали ноты. Их надо сразу прилично исполнить в присутствии автора. Играю, играю, все идет хорошо и вдруг встречается "засада" - пассаж, в котором то ли 15, то ли 17 нот. Играю, как умею, но автор прерывает и уличает в неточности. Привыкший ранее в консерватории защищаться от подобных демагогических претензий доказываю свою правоту аргументом: - Да какая разница - 15 или 17? Кто это заметит? Но бывший учитель почитает немецкую точность - не даром носит имя Герман. Препирательства ни к чему не привели, меня забраковали. Успешней с заданием справился Миша Окунь, став первым пианистом "Каданса" (вторым - Лева Кушнир). До того, несколькими годами раньше, Окунь меня сменил у рояля в оркестре Утесова. Так что давно с ним движемся в "упряжке". Миша однажды в ответ на мои сетования (на гастролях испытываю определенные трудности, играя на разных инструментах, которые всегда неравноценны) дал простой и гениальный совет. Жалуюсь: - Прихожу заранее на площадку, где предстоит концерт, и разыгрываюсь на инструменте, чтобы привыкнуть к нему, но, в результате, на концерте играю еще хуже. Будто бы инструмент мстит за то, что до концерта мучил его. Миша отвечает: - А ты не приходи и не мучай - он и не будет мстить! Не надо никогда заранее пробовать. Не важно, пианино или рояль, настроено или расстроено вдрызг... Это, как если входить в холодную воду. Медленно – мучительно. А сразу бросаешься, то в первый миг обжигает, но потом - хорошо! С тех пор неуклонно следую совету и не ведаю забот ни с тугой или легкой клавиатурой, ни с порванными струнами или западающими клавишами и т.д. "Бросаюсь в воду" и "плыву себе", по ходу справляясь со всеми "подводными камнями" и "бурным течением". Спасибо, Миша, за толковый совет! Но вернемся к "Кадансу", который уже тарифицирован: всем назначены камерные ставки (то ли 15, то ли 17 рублей за концерт), что для тех времен весьма прилично. Недаром столько же нот и в пассаже - по рублю за каждую ноту. Заслужили! Ансамбль успешно гастролирует по стране, музыканты подобрались уравновешенные (не чета мне) и способные с успехом играть любые ассиметричные группировки длительностей (не в пример мне). Николай Панов, выпускник МВТУ им. Баумана - математик блестящий, Юрий Юренков, в прошлом тоже инженер и считает неплохо, о Мише и не говорю, он тоже закончил какой-то технический ВУЗ. Поэтому никакие большие цифры не страшны! Темпераментами они тоже подстать исполняемой музыке - нордические типы , холодные-прехолодные, а музыка "сурьезная-пресурьезная". Пошел как-то на их концерт (в Москве проходил очередной фестиваль джаза). Сижу, слушаю, а на сцене со страшной силой дуют холодные ветры и метут метели, так что приходится зябнуть в кресле, хотя дело в мае происходит. Лица исполнителей не то ледяные, не то каменные, без тени или подобия улыбки. Одним словом на сцене царит настоящий "норд" или, в переводе на русский, - тоска смертная! Вдруг, стоящий на подставке саксофон с грохотом падает на пол. Наверное, подставка треснула от "мороза"? Все в зале, и я в том числе, встрепенулись, проснулись и оживились. Мой, раздираемый зевотой рот, резко захлопнулся. Благодаря происшествию, которое, к счастью, не имело печальных последствий - саксофон не сломался, - в тоскливой "бочке дегтя" концерта сверкнула веселая "ложка меда"! За кулисами, я высказал Герману пожелание, что надо в программе оставить этот "спецэффект" (падающий саксофон). Он очень оживил течение концерта и, явно, понравился публике. - Да, я видел, как твоя, заплывшая жиром харя, радостно скалила зубы в момент падения! – обиделся Герман. Действительно, я в то время не был худым, но зачем же так грубо? Не ожидал подобной резкости от старшего товарища, хотя понимал - не надо лезть на рожон... Но "месть" Германа этим не исчерпалась. На следующий день оркестр Лундстрема играл мою композицию "Богатырская поступь" (как бы русские "Гигантские шаги" , а ансамбль "Каданс" - уезжал на гастроли. Так вот, руководитель, рискуя опоздать на поезд, специально пришел (даже с вещами в руках), чтобы послушать мою пьесу (?!). Послушал и в антракте вынес приговор: - Чувствуется, автор знаком с фольклором и владеет аранжировкой, но, в целом, произведение рыхлое, вялое, малоинтересное!
- А ты диксилендовый трубач, играющий по "неправильным" гармониям! – уколол я, посчитав, что термин "диксилендовый" для него страшное оскорбление. Он, считая себя самым передовым, утверждал: «В мире есть только я и Майлс Дэвис!» Ответить на мой выпад, у оппонента не осталось времени - поезд не ждет. "Подплывший" Окунь (в то время - пианист у Олега Леонидовича) стал меня утешать: пьеса, дескать, хорошая, а Герман не в духе по каким-то личным причинам. • • • С добрым Мишей вначале 90-х произошла еще одна трогательная встреча, с вытекающим из нее, если не советом, то уроком жизни. И он, и я одновременно пришли устраиваться в Гнесинское училище на работу по совместительству (он на основной - у Лундстрема, а я - у Козырева). Оба в один из августовских дней написали заявления. Затем, с 1-го сентября я стал ходить каждую неделю на работу, аккуратно заполняя журнал посещаемости. Это дело (журнал) малоприятное, но неизбежное. Потому что платят тебе не по труду, а по журналу, что вскоре блестяще подтвердил мой многоопытный знакомый. Если я, как дурак (Почему "как"? - спросите вы и будете правы), ходил регулярно на занятия, то Миша, подав заявление, умотал на гастроли. Объявился лишь к Новому году, молниеносно заполнил журнал и встретился со мной непосредственно у окошка кассы, из которого нам протянули ведомость на зарплату. Поочередно расписались - каждый в своей графе. Получив деньги, разошлись. Не знаю, о чем думал он, но я думал о том, что получил еще один, наглядный урок жизненной практичности. А спустя несколько лет, практичный коллега меня морально окончательно добил своей философемой. Ему все равно, что играть: "Мурку" или "Гигантские шаги" Колтрейна - лишь бы деньги платили! Вот и выходит, как некогда считалось, от "саксофона до финского ножа - один шаг" (гениальная мысль товарища Жданова). То теперь от "Гигантских шагов" до "Мурки" - тоже! 60. ЦЫГАНЕ И ДЖАЗ ИЛИ "УХ, КАКИЕ ОКОРОКА"! Как-то, не так давно, смотрю по телевизору чествование Олега Табакова (60 лет). Пришли его поздравить коллеги-актеры. В числе прочих, на закуску, - Николай Сличенко с веселым и шумным "табором" и, ну петь и плясать до упаду! А еще чуть раньше, по ящику, смотрел чествование Фрэнка Синатры. И сопоставил два юбилея. Синатру тоже поздравляли коллеги. Среди них могучий Паваротти и весьма "подержанный", ископаемый, Боб Дилан. А вот кого не было, так цыган. И подумалось: что за сегрегация или дискриминация такая? Ведь в Штатах цыгане, наверное, как и во многих других странах, тоже обитают! Или Фрэнк с ними просто не дружил? Вопросы без ответа. Хотя, если поразмыслить - у нас цыгане как бы вместо негров. Тоже смуглые, правда, в разумных пределах! Искусство выходцев из Индии испокон веков любят в России и любовь не кончается. Негров в Америке любили не так пылко. Иначе, зачем война между Севером и Югом, да и позорный Ку-Клукс-Клан?! У нас не было, и нет ничего подобного. Еврейские погромы были, а вот чтобы цыганские... Скорей наоборот: всякие мошенничества и кражи исходили от этого веселого племени. Продолжая параллели, видим, - негры Америке дали джаз, а что дали России цыгане? Наверное, лишь "цыганочку"? Евреи вон, сколько всего дали, помимо своих "семь-сорок"! Одно бесспорно: цыгане столь же вдохновенно исполняют свои песни и пляски, сколь негры - джаз. Это отметил очень давно, в конце 60-х, общаясь с руководителем популярного вокально-инструментального трио. Руководитель трио объяснил, - помимо, "Очей черных", "Двух гитар" и "Ямщика", существует множество старинных и современных песен, наполненных своеобразным мелодическим и гармоническим богатством. К моему удивлению автором многих современных цыганских песен является грузин Борис Курчишвили, работавший пианистом-аккомпаниатором у цыганского певца Ивана Шишкова. Мой приятель тоже сочинял песни, и великолепно пел их, аккомпанируя себе на гитаре, которой прекрасно владел. Сказал, что учился в Испании. Приходилось верить, слушая безупречно-виртуозную игру. А в то, что цыгане это российские "негры", поверил, послушав их исполнение, но не в концертных, а в домашних условиях. Так случилось, - пик общения с цыганским другом пришелся на апрельские, пасхальные дни. Он, будучи очень любезным, поощрял мои восторги и неподдельное изумление, возя на своих новеньких "Жигулях" по домам многочисленных знакомых и родственников. Дома эти, вернее то, что внутри, требуют отдельного описания. Предупреждаю: обитатели домов не те цыгане, что бродят по улицам и вокзалам грязные, оборванные, с единственной фразой на устах: - Красавчик, давай погадаю! Однажды, когда ехал в электричке, в вагон вошла гурьба подобных цыганок. Одна, окинув наметанным взглядом пассажиров, констатировала громогласно: - Сплошные профессора и доценты. Даже на х** послать некого! Будучи тонкими психологами и физиономистами, они быстро смекнули, - контингент не тот - и поспешили в другой вагон. Эти грязнули - цыгане таборные, низшая каста. Те, с кем общался я, - каста высшая (оседлые), респектабельные, культурные, столичные жители. Большинство из них артисты, работающие, кто в театре "Ромэн", кто в Москонцерте. Единственное, что объединяло и тех и других, - полный рот золотых зубов, но такова традиция. Попадая в дома цыганской элиты, я, казалось, попадал заграницу. Раз Пасха, то в каждой семье накрыт праздничный стол, в центре которого, среди прочих яств и напитков, красовался огромный окорок (запеченная целиком свиная нога), от которой тебе острейшим ножом отрезают лакомые куски. А каков аромат! Такая "нога" украшала столы каждого из домов, которые я посетил. Подобное изобилие на столах и аппетитные окорока раньше приходилось видеть только в кино - королевские пиршества в средневековых замках. За окном, на дворе, беспробудно-дефицитные советские времена! Помимо таких гастрономических богатств, поражало и обилие дорогих, импортных вещей, антикварной мебели, ковров, хрусталя и всякой всячины, при виде которой один древний философ воскликнул: - О, сколько есть вещей в мире, в которых я не нуждаюсь! Но я, увы, тогда еще не был философом и искренне всему увиденному изумлялся. В каждом доме или шикарной квартире, помимо прочего, имелись, конечно, пианино или рояль, о наличии множества дорогих гитар с мандолинами и не говорю. Кроме музыкальных инструментов, поражало обилие фирменных магнитофонов "Грундиков" и "Сони". Они доносили до моих ушей песни парижанина Алеши Дмитриевича и австрияка Ивана Рубашкина, но не джаз (?!). Признаюсь, это показалось кощунством. На подобной технике слушать такую, с моей точки зрения, похабщину... Переезжая из дома в дом, отметил, неизменяемость интерьера, антуража и реквизита, как будто нахожусь все время в одной и той же квартире. Друг пояснил: наличие одних и тех же вещей в разных домах имело вполне прозаическую причину. Один человек что-то достал, звонит другому, объясняя, как и где; второй звонит третьему; третий - четвертому и так далее, пока все родственники и знакомые не обзаведутся нужным предметом. Дружный народ цыгане! При том, все достают по блату и знакомству, что очень процветало в советские времена. Они, помимо пения и танцев, большие мастера по части нужных связей и знакомств. Это вскоре продемонстрировал друг, пригласив в обувной отдел Военторга (мне нужны были туфли). Не только в обувном, но и в других отделах, все молоденькие продавщицы его хорошие знакомые и всегда безотказно достают из-под прилавка дефицитный товар. Мало того, что дефицитный, но и еще один нюанс... Мой практичный знакомый, поносив пару недель туфли или ботинки, приносил их назад. Брал новые, носил неделю. Потом приходил за следующей парой и так до бесконечности. Секрет чуда в том, что, оказывается, поношенная обувь, признавалась бракованной, выписывалась по этому случаю рекламация, и обувь подлежала законному обмену. Таково официальное положение, о котором, конечно, и не подозревал нелюбознательный, рядовой покупатель. Это правило распространялось и на сорочки, и на костюмы, и на все, что носилось и изнашивалось. Так что мой друг, будучи виртуозом, не только гитары, пользовался тайным правилом на всю катушку, одеваясь и обуваясь практически бесплатно. Удивлению моему не было предела, когда он и меня обул, и одел подобным образом. А Вы говорите "джаз"! Или это не вы говорите, а я? И еще о "волшебных" домах. Приехали в один, в Кусково, недалеко от парка. Снаружи дом ничем не примечательный, деревянный, одноэтажный, хотя собственный(!), а внутри - дворец с хрустальными люстрами, сценой и концертным роялем на ней - такого еще не видел. Закончим на этом наш увлекательный рассказ и не будем больше травить завистью свою бессмертную душу, тем более что все это осталось в далеком прошлом... Так что цыгане и джаз вещи не такие далекие, как может показаться на первый взгляд, а как вспомню окорока... 22.09.1999г. 61. АЛЛЕГОРИЯ СЕБЕ НА ГОРЕ ИЛИ "НЕ НАДО ПОТРЕБИТЕЛЬСКИ ОТНОСИТЬСЯ К ДЖАЗУ!" Существовал не столь длительное время в начале 80-х квартет в составе: Владимир Данилин (ф-но), Александр Родионов (сакс-тенор), Евгений Пырченко (ударные) и пишущий эти строки - контрабас. Да не просто контрабас, а электро... такая вот палка со струнами, но без корпуса, производства ГДР. Играть на нем очень легко и удобно, а главное - передвигаться очень удобно и легко в общественном транспорте, особенно в метро. В зачехленном виде инструмент походил на рыболовное удилище и у прохожих, и милиции никакой нехорошей реакции не вызывал. Не то, что с контрабасом попрешься. Сразу со всех сторон: - Смотри, смотри, какую бандуру понес! Тем квартетом играли много тем! Играли музыку "честную", без каких-либо покушений на "современку". Подбор исполнителей сам говорил за себя: за исключением меня, тогда все еще метавшегося между "Сциллой" традиции и "Харибдой" авангарда, все остальные - люди умеренных взглядов. Выступали с "честной" музыкой, соответственно, не часто - погоду в джазе тогда делали небезызвестные "передовики джазового производства" из Литвы. Иногда мы выступали в ДК "Медик". Выступили и на очередном московском джаз-фестивале. Юрий Саульский отметил мою тему "Точка опоры", после чего она и вошла в сборник В.Симоненко, как яркий отечественный стандарт. Получив столь высокое признание, мы даже удостоились чести записать программу на радио. В результате такой "бурной" концертной деятельности молва о новом квартете выплеснулась и за пределы Москвы: получили приглашение выступить на фестивале "Джаз над Волгой" в славном городе Ярославле. Фестиваль проводился зимой, и мы, дав согласие, оделись потеплее. Большая толпа исполнителей и гостей из Москвы слонялась по платформе, чтобы вскоре погрузить свои озябшие на ветру и морозе тела в мягкие, уютные кресла экспресса "Москва-Ярославль". Поезд избыточно комфортабельный: кресла, как в самолете (откидные), да и буфет круглосуточный, как в "Красной стреле". Отправились под вечер. Не успел поезд тронуться, как начались дружные откупоривания, предусмотрительно взятых в дорогу горячительных напитков. Единственный наш ансамбль оказался стерильным: пианист - традиционно "защит", а остальные, каждый по своей причине, тоже находились в непоколебимой стадии твердости. Но контакты трезвенников, с друзьями, "принявшими внутрь", оказались неизбежными (несколько часов в замкнутом пространстве), а они всегда мучительны. "Повез" нас на фестиваль, в качестве администратора, некий в ту пору околоджазовый деятель Коля по кличке "борода". Носил редкую для тех высоконравственных времен, почти диссидентскую, окладистую бороду, которая своей бурной волосатостью, компенсировала отсутствие какой-либо растительности на его огромной "карло-марксовой" голове. Коля и раньше испытывал ко мне симпатию, а сейчас, и подавно, изрядно выпив, сделал меня постоянным объектом своего неотступного внимания. Он прилип как банный лист, вызывая на все новые и новые темы для разговоров, притом, задевая все более и более высокие материи. Сами понимаете, как гласит народная мудрость, трезвый пьяному не товарищ, но я мужественно терпел, понимая, что это "неудобство" является всего лишь маленькой издержкой во всем остальном хорошей затеи. К тому же, Коля-борода заведовал нашими финансами: должен выдать положенные "суточные", поселить в гостиницу и т.п., поэтому вдвойне приходилось терпеть. Справка: Коля - из инженеров, любящих джаз да, к тому же, генеральский сынок, что тоже немаловажно! Беседую с Колей то в тамбуре, где курю, а он вливает в себя очередную дозу, то в мягких креслах, где я, всеми доступными средствами, стараюсь показать, что речь его мне дико интересна и мила. А высокие материи все более и более затрагиваются: вот уже и философии с ее нравственными ценностями коснулись... Вдруг снова о земном, о скудной оплате труда джазмена. Тут я, слегка переусердствовав в своей "искренности", опрометчиво заявляю: «Лично мне деньги за джаз вроде бы и не нужны - главное идея!» Коля с невероятной даже для пьяного восторженностью стал поддерживать мое сомнительное утверждение. «И я - поклонник чистого искусства, - кричал он, размахивая своей неистовой бородой. - Да, деньги и джаз - несовместимы!» Я, несмотря на трезвость, никакого опасного подтекста в восторге собеседника не почувствовал, а зря... Теперь прервемся, опустив дальнейшее, и представим, что мы прибыли на место: хмурое зимнее утро, провинциально унылый холл третьесортной гостиницы, расселяемся, с помощью нашего Коли, по не первой свежести номерам - и на том спасибо, ведь джаз дело не прибыльное и мы не народные артисты! Расселившись, умывшись и побрившись, обращаемся к принципиально не бреющемуся другу по поводу "суточных". Бородатый Николай, как-то виновато и смущенно улыбаясь, мямлит, что выдаст их чуть попозже. Потерпите, мол, маленько, ребята, дайте после вчерашнего голову "поправить". Мы, как люди многоопытные в вопросах утреннего похмелья, входим в положение "больного" Николая, и согласны ждать, тем более что отправились в путь не с пустыми карманами, что-то прихватив из дома на "всякий пожарный случай". Концерт успешно отыгран и "уж полночь близится, а Германа (то бишь - денег), все нет". Коля успокаивает: - Будет, будет вам "герман"! После концерта, устроителями фестиваля внезапно организуется автобусная поездка в близлежащий Ростов Великий для ознакомления с культурными памятниками и проведением там "джема". Не поехать нельзя - оттуда на вокзал, да и "джем" всегда интригует... Тряслись больше часа в тесном автобусе и, наконец, достигли цели. Купола соборов в темноте как-то не потрясли, тем более что знаменитые "ростовские звоны" ночью неуместны. Оставался только "джем", который, благодаря, специфическому подбору музыкантов ладовой или фри-джазовой ориентации (Резицкий, Вапиров, Марат Юлдыбаев из Уфы и еще кто-то подобный) превратился в сплошной "саммертайм", плавно перетекший в бесконечный блюз. Других джазовых тем игроки не знали(?!). Наш квартет, естественно, в этом безобразии принять участия не мог, и мы мыкались по фойе в поисках, чем бы заняться. Тоску усугубляло то, что были временно не пьющими. Попутно, между собой, стали называть саксофониста Анатолия Вапирова «Вампировым», что вполне соответствовало его демонической внешности и игре. По странной случайности, среди участников фестиваля не оказалось (догадывайтесь кого?) самого главного среди саксофонных вампиров, вурдалака Чекасина, а то бы колокола соборов самопроизвольно зазвонили, пытаясь заглушить разбушевавшуюся по соседству нечисть! Когда буйство окаянного джема все-таки утихло (возможно, где-то закукарекал разбуженный петух), организаторы фестиваля стали всем особо отличившимся участникам вручать почетные грамоты и дипломы. Естественно, что "Вампирова" и остальных "вурдалаков" премировали в числе первых, но... не забыли и нас, хотя мы и играли традицию. Вручили грамоту, в которой пропечатано: "Квартету Данилина присваивается..." и т.д. Без перечисления имен участников. Неужели трудно назвать всего четыре фамилии? Типичная советская "отрыжка" неуважения к личности. Раньше практиковалось писать на грампластинках сокращенно: "исп. орк." А чей оркестр, кто в него входит? Сами догадывайтесь! Но не будем столь обидчивы и вернемся к нашему повествованию. Обратная дорога в автобусе оказалась еще более тесной и пьяной. Нахлебавшиеся участники джема и их почитатели физически расширились от выпитого. А, простоявший весь джем на морозе, бедный автобус съежился от холода. Но зато, "веселая" дорога доставила нас прямехонько на вокзал – ведь не даром велено прихватить вещички с собой. Как ни газовал шофер, на нужный поезд все-таки опоздали. Теперь приходилось дожидаться "Скорого" из Воркуты, который по расписанию, собирался вынырнуть из темноты среди ночи, коснувшись ярославской платформы на пару-тройку минут. В столь краткие мгновенья нашей шумно-пьяной ватаге нужно успеть взять поезд "на абордаж". Задача предстояла не из легких, но какие только трудности не преодолевал советский джазмен! Вокзал переполнен спящей или притворяющейся таковой публикой, притом корчившейся на голом паркетном полу. Скамейки любезной администрацией почему-то не предусмотрены (?!) Нет их и на платформе, где лишь хлещет ледяной ветер со снегом. Оно и понятно: раз уж "исп. орк." и "квартету Данилина", то какие тут еще могут быть скамейки? Так и пришлось несколько часов приплясывать на морозе, завидуя пьяным коллегам, которым тепло изнутри. Ни ветер, ни мороз, ни даже отсутствие скамеек им не страшны. Поезд, естественно, опаздывал. На платформе болтался и временно нами забытый Коля-борода. Я - к нему и снова за свое: ведь, уже и полночь давно прошла, а где наш долгожданный "герман"? Добряк Коля, радостно обняв меня и расцеловав, молвил, что "германа" он всего до копейки, по неосторожности, пропил. И сослался при этом на мое легкомысленное заявление, сделанное в мягких креслах экспресса (помните?), что деньги мне, якобы, не нужны, а важна идея! Вот вам и идея! Я Николаю объясняю, мол, мои слова всего лишь аллегория и не более того. «Борода», которому тепло, весело и хорошо, доказывал всеми волосинками своего шерстяного покрова, что понял меня буквально. "Вот тебе и аллегория себе на горе, - мрачно срифмовал я, ежась от холода и, по аналогии, вспомнил, что десятилетием раньше, когда с кем-то ездил на концерт в Вильнюс, ситуация была весьма похожей. На свой нескромный вопрос, заданный инициатору поездки, критику и публицисту, нашему "джазовому Стасову", получил прямолинейно-обезоруживающий ответ: «Не надо потребительски относиться к джазу!!!» (Ну что же – раз не надо, так не надо...) ...Характерный, ни на что в мире непохожий звук, с которым бьются деревянные, притом старинные, музыкальные инструменты (некое "хрясть" , вырвал меня из печальных размышлений. Сильно подвыпивший, качавшийся на ветру басист Витя Мельников, отчаявшись найти скамейку, хряснулся навзничь вместе со старинным, клеенным-переклеенным контрабасом, подтвердив справедливость поговорки, что в ногах правды нет. Инструмент висел в чехле за спиной как рюкзак. Понятно, - от ценного инструмента, которым владелец так гордился, остались рожки да ножки. Впрочем, происшествие всех очевидцев и хозяина лишь развеселило, а меня отвлекло от низких, меркантильных мыслей, убедив в том, что, действительно, не стоит "потребительски относиться к джазу". Такой дорогой инструмент разбился, а владельцу трын-трава. Хохочет себе, и даже не ушибся. А тут и поезд подкатил, и штурмовать вагон, имея за спиной лишь мешок со щепками, а не огромную бандуру оказалось значительно легче. Мораль: бейте свои громоздкие инструменты по окончании гастролей и возвращайтесь налегке (шутка)!
11-13.10.1999 года. 62. ПРЕРВАННАЯ РЕПЕТИЦИЯ. Знал когда-то я одного несгибаемого заведующего эстрадным отделом. Выпить он любил, и, случалось, нажирался "по-черному", но дело свое разумел и на любое собрание, заседание или экзамен поспевал как штык вовремя. Хотя штык здесь вроде бы не причем. Но выражение уж больно точное… Вот и у нас, в Электростальском училище, случились госэкзамены и пригласили мы председателем комиссии вышеозначенного героя. "Герой" заверил, что, несмотря на выполнение им подобной функции в Минске, поспеет к нам тютелька в тютельку. (Тоже хорошее выражение, согласитесь). И, ведь надо, поспел, вовремя стервец! Усаживаемся мы на скамейку в электричке, а он, как раз, и входит в вагон, заявляя громогласно: - Вот и я, здрасте!! Мы обомлели, потрясенные такой прытью. В таком возрасте - отнюдь не юноша и далеко не молодой человек – а прямо с корабля на бал, вернее с поезда на электричку. Каков виртуоз! А ведь в Минске, разумеется, окончание экзамена обмывали, как положено, о чем свидетельствует тяжелый перегар из уст нашего друга. Воистину, как у Маяковского: "гвозди бы делать из этих людей"... Не в пример мне, слабаку, - если уж выпью, то пропадай все пропадом! Но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Послушайте как "проруха" приключилась. Репетировали мы в училище на Ордынке в 12-м классе на втором этаже. Состав следующий: Черепанов на трубе, Киселев на саксе, Уланов на басе, Гороховский на барабанах и я у рояля. Репетируем и репетируем, а за окном стемнело - поздняя осень, и вечер ранний. Вдруг дверь стала как-то нервно, с завидной регулярностью приоткрываться, как бы говоря, мол, прервитесь на мгновенье - важное дело. Вообще-то заглядывание в класс дело обычное. Делает это всяк, кому не лень, идя мимо по коридору, поэтому на подобное внимание не обращается. Но на сей раз дверь своей настырностью "достала" и мы, уступив ей, умолкли. "Нервная" дверь впустила в класс, красного как рак и делающего руками какие-то таинственные знаки, завуча. Тогда завучем в Гнесинке был видный мужчина средних лет, пониженный из работников министерства культуры, вероятно, за "кир". Краснота морды лица свидетельствовала, что понижение не привело к исправлению, и выпито на сей раз прилично. Но немного истории. С этим завучем у меня сложились несколько странно-игривые отношения. "Игривость" заключалась в следующем: в конце каждого учебного года (я тогда уже работал на Ордынке) он предлагал мне стать заведующим эстрадным отделом, искушая всяческими сомнительными привилегиями. Я, по своему малодушию и из принципа "зачем обижать хорошего человека", соглашался. Радостный завуч составлял мой учебный план на будущий год, распределял нагрузку; я писал заявление, и мы расставались на лето. За лето я освобождался от гипнотических чар "искусителя" и в конце августа извещал его, что возглавить отдел все еще не решаюсь. Бедный завуч очень болезненно реагировал на мое легкомыслие (вся нагрузка летит кувырком) и я, в качестве моральной компенсации, дарил ему курительную трубку из своих запасов. Завуч страстный поклонник этого никотинного жанра, хотя и сигаретами не брезговал. Заметим, что тогда в стране с табаком ощущался большой "напряг". Подарок резко гасил огорчение моего доброжелателя, и неприятная тема плавно забылась до весны. Весной весь цикл (уговоры, соблазны, писание заявления) повторялся вновь и осенью завершался моим очередным отказом и очередной трубкой. Так продолжалось в течение нескольких лет, пока запас курительных приборов не иссяк, и мне не пришлось просто тихо уволиться. Но вернемся к нашей прерванной репетиции. Войдя в класс, "красный" завуч спросил неожиданно: - Есть ли среди нас кто-то с машиной? Надо одного товарища подвезти до дома - ему плохо. "А кому сегодня хорошо?" - так и хотелось спросить, цитируя Брежнева из известного анекдота, но мы всполошились и устремили взоры в сторону барабанщика, тогда единственного среди нас владельца видавших виды "Жигулей". Гороховский растерянно признался, что имеет водительские права, и согласился помочь по окончании репетиции. "Красный" завуч, еще более заалев от радости, сказал, что подождет, и скрылся за временно успокоившейся дверью. Возобновили игру, но, увы, ненадолго - назойливая дверь вскоре снова занервничала и задергалась, из чего мы заключили, что довести до конца репетицию сегодня не светит. Труба и саксофон поспешили в свои футляры, а за ними - и контрабас в свой чехол. Закрыл и я крышку рояля - ведь интересно, что же там приключилось? Подгоняемые жгучим любопытством, покинули класс. Завуч сказал, что больной у него в кабинете, и впустил нас туда, издавая "т-с-с-с" и всячески призывая к конспирации, чтобы не в меру любознательный студент, не дай Бог, не пронюхал... А было, что нюхать (винные пары) и было, что скрывать от настырных студентов! На полу полулежал на боку в позе римского патриция, пьяный в стельку, наш, упомянутый в начале, "несгибаемый" заведующий. Он и сегодня являлся председателем комиссии: кто-то что-то сдавал (задолженности), а потом, как положено на Руси, "сабантуй" (говорят, от завоевателей этому безобразию еще во время татаро-монгольского ига научились, и оно так понравилось, что в течение 600 лет искоренить не могут!). Вид у жертвы последствий ига, прямо скажем, не очень. Шляпа набекрень, очки с носа сползли, плащ "патриция" порван и испачкан, рядом, на полу - полураскрытый пухлый портфель. "Раненый" патриций-председатель что-то бормочет про двойки и пятерки и, пытаясь воображаемой комиссии-сенату пояснить ускользающую мысль, беспомощно шевелит непокорными ручонками. Да, "проруха" что надо! Обладатель "Жигулей" как глянул на предстоящего клиента, так и застыл с раскрытым ртом, из которого истекло тонкой струйкой: «Ну, и подарочек! А, если блевать начнет или обоссытся?» (И ведь, как в воду глядел!). Мы во главе с не столь пьяным завучем принялись уговаривать взъерепенившегося товарища, мол, надо помочь человеку в беде - с кем не бывает. Коллега постепенно уступил мольбам и согласился, что видеть поверженного последствиями татаро-монгольского ига "патриция" приходится не так часто, как бы хотелось. Теперь предстояло дело не простое: из болота тащить бегемота. Незаметно выволочь "раненого" из кабинета и скрытно донести до машины, чтобы коварный и любознательный студент, увидев подобное, не глумился потом над тяжелыми минутами всеми уважаемого председателя. С операцией «Ы» справились блестяще: кто-то стоял на "атасе", кто-то тащил по коридору, кто-то придерживал двери. Салон "Жигулей" благополучно наполнился грузным, рыхлым телом вместе с портфелем и не желавшей держаться на голове шляпой. Гороховский и "больной" пассажир уехали, мы пошли по домам, завуч - к себе в кабинет, вероятно, добавить на радостях. Хорошо, что не пришлось спасать и его, а он мужчина крупный, и понадобился бы грузовик. Как рассказал потом владелец "Жигулей", самое интересное началось в машине: клиента развезло в уютном теплом салоне, и он заблевал все кресла и даже... (предчувствие водителя сбылось!). Посочувствуем нашему барабанщику - вот как хорошо иногда не иметь машину и передвигаться на своих двоих. 18.10.1999. 63. ОХ, УЖ ЭТИ КОМПОЗИТОРЫ! Происходит по телевизору беседа с одним из "настоящих" композиторов (членом Союза) родом из Грузии, но живущим сейчас в Бельгии. Заискивающий ведущий ласково спрашивает собеседника: - Как же вы там без Грузии, не тоскуете? "Настоящий", ни на мгновение не смутясь, отвечает твердо: - Она всегда и везде со мной! "Браво!" - так и хочется похвалить находчивого композитора. В Грузии смута, войны и прочая неразбериха происходит, а в Европе тишь да гладь, что очень способствует созданию нетленных произведений (сокращенно - "нетленок" . Лишь безумный Шопен рвался на Родину, истязаемую русским царизмом, подавившим жестоко восстание Косцюшко. Страдая, создал свой гениальный "революционный этюд".
Сейчас композиторы, отнюдь, не романтики, как слабонервный поляк - им подавай безопасность и уют, а иначе их на Родину и калачом не заманишь. Вот и наш, российский-прероссийский, русский-преруский композитор, любитель "озорных частушек", который "не кочегар и не плотник", а Народный артист СССР, тоже благополучно умотал на Запад, как только в стране начали постреливать и взрывать. Уж от кого, от кого, а от него никто не ожидал - такой насквозь патриот! Теперь он из Мюнхена, наездами бывая на Родине, демонстрирует свою, еще более окрепшую на чужбине, русскость. "Ну, а как же Глинка и Чайковский", - возразите вы. - Они ведь тоже, порой, создавали свои творенья за границей?" Процитируем товарища Сталина, который, в ответ на льстивое "вы наш Ленин сегодня", скромно возразил: "Тоже мне, сравнили х... с пальцем!" При этом вождь не пояснил, кому отводится роль пальца, а кому его противоположности. Вот и мы оставим читателю возможность самому решать "ху из ху" и вернемся к нашим композиторам. Ох, уж эти композиторы! Другой, хоть и авангардист, но "член". Создавая оперу "Пену дней" и демонстрируя железную волю (не путать с Желязовой Волей Шопена), он заявлял, что сочиняет только в летние месяцы, а остальные - посвящает "трудоустройству" своих "нетленок". "Как же терпит столько месяцев, не прикасаясь к нотной бумаге?" - изумляюсь, ведь творчество, например, для меня как "запой" - с трудом из него выходишь! Выше упоминался "не кочегар и не плотник"… Для тех, кто еще не догадался, причем здесь плотник и кочегар, поясняю. Это слова некогда популярной песни из кинофильма, музыку к которому писал мой педагог. Как Саульский "Черным котом", так и педагог этими "кочегаром с плотником" стал "любезен народу", выражаясь по-пушкински! Мой педагог рассказывал, как его друг (конечно, тоже композитор), узнав, что композитор-любитель Бородин писал шедевры рано поутру, стоя у конторки, чтобы игрой на рояле не будить подолгу спящую супругу, решил купить себе такую же конторку - вдруг вдохновение "клюнет" на эту приманку? Бородин, пописав музыку натощак, шел затем на службу, и весь оставшийся день занимался химическими опытами. Друг моего педагога, разумеется, химией не баловался, будучи профессиональным композитором. Но решил все-таки провести опыт с конторкой. Вдруг из под пера польются, наконец-то, шедевры? Пришлось долго рыскать по комиссионным и антикварным магазинам, пока у какого-то старьевщика не обнаружилась долгожданная реликвия. Радость безмерная! И стал он теперь спозаранку - жена тоже оказалась сноохотливой - писать за конторкой стоя. - Но "Князя Игоря" так и не написал, - закончил назидательный рассказ учитель. Оно и понятно: плохому танцору что-то всегда мешает, и конторка здесь не причем. Если в прошлом веке, фактически, не имелось приличных условий для творчества, то в наше благостное время родная Партия создала для "творцов" роскошные условия - творческие союзы-кормушки, дома творчества, где хорошие рояли провоцировали на создание шедевров. Результат не замедлил сказаться: благодарными творцами за годы Советской власти написано около шести тысяч опер, тьма симфоний, а уж всяческих квартетов, квинтетов и прочих "докладов" для фортепиано или скрипки с оркестром и не счесть! Добрая СОВЕТСКАЯ власть захотела, чтобы и в республиках Средней Азии, где были лишь акыны да верблюды, тоже возникли свои национальные композиторские школы - пускай, например, и у казахов появятся симфонии и оперы - раньше только ветер пел "арии" среди песков. Послали из центра специальные комиссии по отлову наиболее талантливых аборигенов. Известный лозунг должен теперь звучать так: «Советская власть есть электрификация плюс симфонизация всей страны!" Как поведал мне приятель, сын классика туркменской музыки, его отца, когда тот юношей пас овец, комиссия замела в чистом поле и, обнаружив у него наклонность к пению (а кто в поле не запоет с тоски?), насильно отправила в столицу учиться на композитора. Подобный случай не единичный. Появились вскоре казахско-киргизско-туркменско-узбекские симфонии, оперы и балеты – это не овец пасти! Стали и знаменитые чеховские слова «человек – звучит гордо», обретать иной смысл: "Композитор - звучит гордо!" Так как, бумагу марать легче, чем плавить сталь, в поле пахать или пасти овец, то ринулись в композиторы огромные толпы по всей стране. В связи с чем пришлось открывать много новых консерваторий. Вследствие мудрой политики "доброй" Партии, народилось столько "членов", что иначе и не скажешь: "имя им - легион". В евангелие так Иисус называет бесов или чертей. Наши творцы тоже на букву "ч" (члены). А как плодовиты, черти… Ох, уж эти композиторы! Естественно, что ни одной мелодии, ни из какой оперы или симфонии никто ни напеть, ни насвистеть, ни, в крайнем случае, напердеть не сможет по причине полного отсутствия оных! Остались в истории только: "Артиллеристы, Сталин дал приказ" и "Ой, цветет калина (или малина)". Да упоминавшиеся "кочегары" с "черными котами" в придачу. Ох, уж эти, не в меру плодовитые, "членнисторукие" (новый подвид в природе) композиторы! Но вернемся к нашему, незаслуженно забытому, грузинскому товарищу (тоже представителю одной из национальных школ). Тоскуя по Родине с безопасного расстояния, он поведал ласково-въедливому ведущему, что все свои шесть симфоний (Ба, как у Чайковского!) написал в домах пресловутого творчества и стал перечислять живописные курортные уголки страны, где предприимчивые "члены" свили уютные гнездышки. Каждой симфонии - своя климатическая зона! Жаль, что домов всего шесть, а то и симфоний было бы побольше, но возможно я ошибаюсь, иначе, чем объяснить наличие у ШОСТАКОВИЧА пятнадцати, а у его предшественника Мясковского - более двадцати (абсолютный рекорд)! Тоже, ведь, не на кухне все это писалось. Так что наш герой - сама скромность. Надо ли напоминать, что, как и у его коллег (Шостакович и Прокофьев - исключения), никакие темы из этих симфоний никому неизвестны? Сейчас это, конечно, исполняется на изголодавшемся по симфониям (современным) и щедром на гонорары Западе, где народ более культурный. Один из представителей отечественных творцов восклицал: - Какое счастье, что Советская власть оберегает нас от народа! И вправду: для того и союзы и "дома", чтобы не разбирающийся в высоком искусстве и любящий лишь блатную, да цыганскую песню, народ не мешал "членам" создавать "нетленки". В свое время я, по наивности, спросил педагога по композиции: - А зачем надо быть членом союза? - Чтобы иметь возможность не работать на законных основаниях! - ответил многоопытный наставник. - Вот приходит к вам милиционер и спрашивает: «Почему нигде не работаете?» А вы ему под нос - членский билет! Он и уходит посрамленный. - Только из-за этого? - глупо спрашиваю. - Думал, что это как-то на музыку влияет... - Заберут за тунеядство, вот и будет тогда влиять - станет не до музыки! - ставит точку в дурацком разговоре наставник. Да, да, да! Бесконечно прав учитель! Имеем красноречивый пример с поэтом БРОДСКИМ, который не стал "членом" и за свое "несоюзное" творчество был посажен. А собратья по перу, такие, как Вознесенский и Евтушенко, оказались хитрожопее. Они, как писал про светских дам еще Пушкин, "могут и рыбку съесть и на х.. сесть". Ох, уж эти композиторы, да и поэты тоже! А писатели? О них особая "песня"! И, вообще, что это мы так разбушевались? Пора, друзья, заканчивать сей поучительный рассказ, а тем, кто хочет еще понаслаждаться темой, советуем вновь перелистать страницы эпохального романа Булгакова. Там как раз про "инженеров человеческих душ". В заключение хочется пожалеть наших, да и западных композиторов-классиков. Мало того, что они почти все поголовно дилетанты, но и не являлись членами никаких союзов (за неимением последних), и не пользовались услугами домов творчества, где не только рояли, но и вдохновение, наверное, выдавалось на прокат. Исключением являлся лишь Петр Ильич, который "под занавес" карьеры сам построил дом творчества в Клину на свои кровные, а до того "союз-кормушку" ему заменяла сумасбродная госпожа фон Мекк. Ох, уж эти композитор-р-р-ры!!! 22-24.10.1999 г. 64. ТРИ СПОСОБА ИЛИ "НЕ НАДО ВАЛИТЬ С БОЛЬНОЙ ГОЛОВЫ НА ЗДОРОВУЮ"! Бытовала на Руси некая практика недавания хороших музыкальных инструментов для игры на них сомнительным (по мнению владельцев) исполнителям. Казалось бы, ну и что же здесь плохого? Зачем барабанить на хорошем рояле всяк, кому ни попади?! Ан нет, не все здесь так просто! Несмотря на то, что запретители ссылались на "не надо расстраивать" инструменты своей неумелой игрой, подоплека совсем другая - идеологическая. Идеология основывалась на патологической ненависти к джазу. Начнем издалека. Еще во времена туманной юности, когда я, развлекая друзей, пел под собственный гитарный аккомпанемент на свежем воздухе популярную тогда эстрадную музыку, принимаемую мною за джаз, из дома поодаль раздавалось гневное: - Кончай свою студебеккеровщину! Какое заковыристое словечко замастырил ненавистник джаза? "Студебеккер" - марка американского грузового автомобиля, партиями которых снабжали нас союзники во время войны. Потом ретивые россияне "содрали" с него свой дурацкий "ЗИС". Ревнитель музыкальной нравственности (конец 50-х годов) еще не имел под рукой ни "Мерседесов" ни "Тойот". Тогда в поздний вечер я не разглядел, кто кричал. Наверняка, обличитель не профессор математики или физики, не врач, и не филолог, а наш родной, советский "интеллектуал" шоферской баранки. Сам, пожалуй, с отвращением и классовой ненавистью ездивший на ненавистном, буржуазном "Студебеккере". Теперь перейдем к другому способу борьбы с "идеологическими диверсиями". Он заключается в закрывании крышки пианино или рояля "врагу" на руки, если "враг" в данный момент играет непотребную музыку. Данный способ хоть и болезнен, но весьма эффективен. Со мной начали бороться этим простым до гениальности способом еще в музыкальном училище. В детской музыкальной школе, правда, я джазом не грешил, и там получал тумаки за другое. Сидишь, бывало, на перемене за пианино и услаждаешь слух окруживших тебя друзей каким-либо "Бессамо Мучо" или "Истамбулом". Присутствующие понимают, слушая подобное, предаются страшному греху (да еще под портретом Людвига Вана...), поэтому то и дело, косятся на ненадежную защиту - дверь. Но в тот момент, когда бдительность товарищей я ослабил каким-то лихим пассажем, дверь распахивается и ворвавшийся завуч, с боевым кличем "Не расстраивайте инструмент", с грохотом опускает крышку на мои, едва успевшие увернуться, пальцы. Надо признать и положительность этого метода воздействия: развивалась хорошая реакция. Вы скажете, что подобное (такая дикость) возможно лишь в провинции, а в Москве этого не может быть никогда. Но развею ваше заблуждение. Будучи студентом Московской консерватории, как-то сидя в классе за роялем, (а в джазе еще больше поднаторел), наигрывал "Колыбельную" Ширинга. Музыка тихая, нежная - сами понимаете - колыбельная... С грохотом распахнувшаяся дверь, вероломно прервав сон воображаемого ребенка, впустила в класс разгневанного проректора (по какой-то там части) Лапчинского. Даже фамилию его помню до сих пор! И Лапчинский (попутно, вспоминается критик Латунский из "Мастера и Маргариты" , изрекая сакраментальное "не расстраивайте наш инструмент", опустил крышку мне на руки. Поэтому, наверное, и запомнил имя инквизитора, что не успел увернуться, никак не ожидая подобного атавизма в столичном ВУЗе. Но вот, что характерно: гонитель внешне выглядел вполне по-западному, начиная с костюма и кончая ботинками, - типичный американец средних лет. Увы, внешность обманчива!
Третий способ (более гуманный) борьбы со "студебеккеровщиной" заключался в недавании инструмента в пользование. С этим "мягким" способом столкнулся не только я, но и даже, приезжавшие из-за "бугра" известные мастера джаза! Со мной было так: приехали мы с джаз-рок ансамблем "Шаги времени" для выступления в клуб ГП3, вошли за кулисы, и я стал шарить в темноте, ища рояль. Вижу, их два и оба в чехлах. Поднимаю крышку одного - немного "не того": разбитый и нестройный. Я - к другому. Пробую. Этот очень хороший, но понаслаждаться не дает выросший из темноты местный служитель. Со словами "этот инструмент - для классики и только для известных артистов", он протягивает бдительные ручищи к крышке. Имеющий богатый, но печальный опыт и хорошую реакцию, вовремя отдергиваю свои "шаловливые". Возмущение и доводы бесполезны. Не уходить же из-за этого домой (а первая реакция именно такая) и не срывать концерт? Приходится, подавив обиду, довольствоваться тем, что дают и играть весь концерт на "говне". Бывают и еще более гуманно-изощренные способы защиты музыкального "целомудрия". Хороший инструмент под замком и ключ, якобы, неизвестно у кого, а плохим - пользуйтесь, пожалуйста! Выходит: играть джаз можно (спасибо, что еще не запрещают) на чем попало. А на хорошем - только идеологически безупречную классику! Вот такая дискриминация, понимаешь!! И, наконец, стоит вспомнить еще один, самый вопиющий, на грани международного конфуза, случай. Приезжал в СССР некто, Оскар Питерсон, лицо негритянской национальности. «Прописан» в Канаде, но жил в Штатах - у них там и такое возможно. Куда только «ихняя» милиция смотрит?. В контракте у живущего в Америке "без прописки", сказано, что помимо "номера люкс в пятизвездочном отеле (на деле оказалась гостиница "Урал", вблизи Курского вокзала) ему должны предоставить и концертный рояль фирмы "Стэйнвей" (в реальности оказавшийся разбитым "Бехштейном", в свое время вывезенным, как трофей, из поверженной Германии). - Подумаешь, звезда! - решили экономно в Госконцерте. - Ничего с ним не случится, если одну ночь с соседями азербайджанцами переспит (туалет по коридору направо, но засорен), да и на трофейном "Бехштейне" отбарабанит свой идеологически-вредный джаз. «К тому же, он еще и нарушитель паспортного режима: прописан в одной стране, а живет в другой! - подлили масла в огонь компетентные органы. - Какой может дать пример законопослушному советскому человеку?» Добрые советские композиторы, однако, пытались помочь черному заокеанскому другу. Они предложили артисту дать внеплановый концерт у них в "союзе", за что обещали предоставить в пользование требуемый хороший "Стэйнвей". Непривыкший к такому к себе отношению, канадский гражданин сильно приуныл и запросился домой, так что предлагаемая "добрыми" композиторами сделка не состоялась и оскорбленная звезда погасла для России навсегда. Теперь, напоследок, разъясним туманный смысл слова "расстраивать". Понятно, что дело тут в "строе" скорей общественном, чем музыкальном! Если же в прямом смысле, то инструменты разбивают в пух и прах сами "классики", вымещая на них свою чувственность и страстность (так называемая "интерпретация" . Коль у них в нотах написано "фортиссимо", о горе инструменту - они рады стараться и так колотят, что отлетают клавиши, ломаются деревянные молоточки и даже рвутся стальные струны! Вот какие бурные чувства порой овладевают исполнителями-классиками. Это относится не только к новичкам, но и к знаменитостям, в первую очередь. Слушая записи корифеев (Гиллельс, Рихтер и др.) диву даешься - в какой раж они, порой, входят. Слыша в исполнении Святослава Николаевича "Богатырские ворота" из "Картинок с выставки" Мусоргского, поражался невероятной силище уже не молодого исполнителя - рояль стонал, скрипел, визжал и грохотал железом, словно дело происходило не в концертном зале, а в кузнице. Звучание явно выходило за пределы всех допустимых эстетических норм. Но на то они и "ворота" да еще "богатырские".
- О, бедные настройщики! - хочется воскликнуть после этого... Для контраста, вспомним нежную в своей лиричности игру Билла Эванса, его неповторимый звук, у которого нюанс "форте", практически, вообще отсутствовал. Так что, господа охранители, не надо валить с больной головы на здоровую! 27-28.10.1999 г. 65. ТРИ СЛУЧАЯ СУПЕРБДИТЕЛЬНОСТИ. Да, бдительность вещь хорошая, но в меру. Русский народ то - душа на распашку, то - в каждой мошке видит врага, и чувство меры, как и в выпивке, не соблюдает... Был, в те далекие (60-е годы) времена, на гастролях в древнем городе Рязани, когда там еще жил великий Солженицын. В свободное, дневное, время мы, не просыхавшие от пьянства, шлялись по унылому городу, знакомясь с достопримечательностями. Мы - неразлучная троица собутыльников: Виталик, Игорь и я. Игорь большой шутник от природы. В подарок любимой девушке срывал с посольств мраморные таблички, на спор влезал на знаменитые отвесы Крымского моста, встретив на вечере в Доме литераторов бывшего ухажера сталинской дочки, кричал ему вслед: - Товарищ Аллилуев! Хотя звали последнего Алексей Каплер. И очень не любил, впрочем, как и мы, Советскую власть и всё, что с нею связано, а связано с нею, как вы и сами знаете, было буквально всё. Игорь откуда-то узнал адрес опального Солженицына, и мы подходили к тому неказистому дому, заглядывая в окошки полуподвала, где должен обитать предполагаемый диссидент. Игорь всегда имел при себе фотоаппарат. На пленке запечатлелся этот старый деревянный домишко - пристанище знаменитого, но пока не столь великого "теленка", смело бодавшегося с могучим "дубом" советской власти. Покинув опасное место (куда же смотрела "наружка"?), мы пошли бродить по окрестным дворам, расспрашивая местных жителей об их великом земляке, но никто ни о каком опальном писателе и слыхом не слыхивал. Шутник Игорь представил аборигенам себя и нас, как корреспондентов из Москвы. Аборигены поверили и стали дружно жаловаться на свой жалкий и голодный быт. Жаловались вполне искренне и на местную власть. Но когда псевдо корреспондент, достав свой "Зоркий", пытался сфотографировать очередную мусорную свалку, якобы для московской газеты, жители вдруг насторожились, застыдились, запротестовали и даже заподозрили в нас шпионов. Население резко поменяло заряд "минус" на "плюс" и из критиканов превратилось в ура-патриотов. Пришлось срочно ретироваться, потому что в воздухе повисло до боли знакомое "вызвать милицию", "позвонить, куда надо". Едва сумели ноги унести!.. Другой случай произошел в конце 70-х с бас-гитаристом из "Шагов времени" Олегом Солодухиным. Он снимал квартиру в пролетарском спальном районе, на первом этаже многоэтажки. Окна выходили во двор, как раз вблизи того места, где почти круглосуточно, сидя на скамейке в любое время суток, года и в любое ненастье, несут свою вахту любопытные бабки. Это дело повсеместное и нет в стране ни одного уголка, где бы ни встретился старушечий дозор! В центре Москвы на улице Горького у подъездов, облицованных мрамором зданий с мемориальными табличками, (жил такой-то "шишка" тоже сидят, кукуют. Значит, они родственницы "шишек", корни которых растут из деревень, а сиденье возле избы или хаты, лузгая семечки, - деревенская традиция. Ни в одной стране мира не встретишь таких "сидельцев", что является отличительной чертой страны Советов, наряду и с вытрезвителями (даже женские есть!). Но вот как бы пала Советская власть, и на дворе девяностые… Бабки продолжают сидеть! А не закрылись ли вытрезвители? Думаю, что и бабки, и вытрезвители ой как нужны и нынешней власти. Но вернемся к нашему повествованию.
Олег имел магнитофон и часто слушал записи через наушники, чтобы не докучать, нетерпящим никаких признаков западной культуры, соседям. Такая предусмотрительность, однако, Олега не спасла. Вездесущие бабки, заглянув к нему в окно (1-й этаж) и увидев человека в наушниках, решили - в их доме завелся "шпиён" и он в данный момент как раз проводит сеанс радиосвязи. Бдительные старушенции позвонили куда надо, и за бедным "Зорге" немедленно приехали. Слава Богу, что год не 37-й, да и чекист нынче не тот. Все разъяснилось, и "агент" отделался легким испугом. Теперь снимает квартиры, избегая первого этажа. Но можно ведь заглянуть и на 2-й, приставив стремянку, или внучонка попросить по водосточной трубе добраться и до 3-го, а на 8-й можно с крыши при желании спуститься, хотя рискованно. Наверное, в КГБ был (почему был?) специальный отдел бабок-стукачек, помимо группы "Альфа"! И, наконец, третий случай (бдительность отроков). Встречал я, частенько сына младшеклассника у школы. Приходил чуть раньше и стоял в школьном дворе, ожидая окончания уроков. Пробегавшие мимо школьники как-то странно на меня косились, шептались и показывали пальцами. Я быстро догадался, в чем дело. Одет в кожаное пальто, на голове шляпа, в темных очках, в зубах трубка, нос искривленный - ну, просто, вылитый шпион! БДИТЕЛЬНЫЕ школьники не смогли стерпеть такого субъекта на своем дворе и обратились к проходившему случайно милиционеру за помощью. Но тот почему-то проявил недопустимую в таких случаях преступную халатность - отмахнулся от "павликов морозовых" и, посмотрев в мою сторону, лишь сплюнул неприязненно. Какой, мол, это шпион? Всего лишь очкарик-интеллигент! Давить таких, конечно, надо, но сейчас нету времени - спешу по делам! Подобное пренебрежение меня даже задело: быть арестованным шпионом все же более почетно, чем никчемным интеллигентишкой, о которого даже "мент" руки марать не хочет. То ли дело "шпиен"! Обменяли бы в итоге на какого-нибудь Корвалана… Ладно, забудем обиды и восхитимся бдительностью неугомонного народа: и стар и мал, а все начеку! Только почему при такой поголовной бдительности спортивный самолет из Германии садится, чуть ли не на Мавзолей (мальчишка Руст), а теперь и дома стали взрывать. Значит, бдят не то и не те, кому надо, а жаль? 9.11.1999 г. 66. ПРИ СВЕЧАХ. Действо при свечах, согласитесь, имеет свою неповторимую ритуальную торжественность. Тем более, в наш ("плюс электрификация всей страны" век. Когда горят свечи, происходит что-то особо важное! Но пока отвлечемся от этих древних источников света и начнем наш рассказ издалека, постепенно, так сказать, "зажигая" свечи...
Я знаком с очень милым и общительным человеком, гитаристом, музыкальным критиком, ведущим регулярных джазовых передач на радио и, наконец, сыном очень известной в прошлом, да и настоящим, киноактрисы. Он оказался столь любезен, что сделал обо мне на радио передачу, в коей, не скупясь на похвалы, среди прочих дифирамбов, сравнил меня даже со знаменитым Осипом Мандельштамом. Конечно, не по поэтической, а какой-то иной категории, а какой - и не помню, но все равно приятно. Ошарашенный такой программой, (ранее обо мне никто подобных передач не делал), настолько засмущался, что даже не смог никак себя заставить, хотя бы, по телефону поблагодарить автора. С точки зрения психопатологии такие случаи "хамства" вполне объяснимы, но на житейском уровне характеризуются, не иначе, как "черная неблагодарность". Попадая в такую ситуацию, индивид, не готовый к столь высокой оценочной планке, начинает вести себя, что называется, неадекватно. Посему и наследники престолов всегда являются эталоном личности для народов, а узурпаторы, напротив, - ни весть что в смысле манер, речи и прочего... Типичные примеры: Наполеон с корсиканским акцентом, картавый Ленин и Сталин с акцентом кавказским. Уместно здесь вспомнить старинный анекдот. Мужика спросили: - Что бы ты сделал, став царем? - Украл бы десять рублей и убежал! - не замедлил с ответом последний. Сам свидетель похожего случая "неадекватности" поведения. В бытность мою руководителем популярного некогда (80-е) биг-бэнда, один из молодых саксофонистов (студент училища), игравший в этом оркестре, все просил меня представить его своему старшему, опытному коллеге, участнику того же коллектива. Так бывает: работают в одном месте, а не общаются. Наконец, я с большим трудом (старший все ссылался на занятость) организовал эту встречу. Подвел молодого к его кумиру, представил их друг другу, и говорю молодому: - Ну, спроси, что ты хотел узнать? "Кумир" благорасположен, весь во внимании и рад помочь. Но младший вдруг повел себя неадекватно: буркнул невразумительно " мне ничего не надо" и пошел себе прочь (?!). Старший товарищ удивленно пожал плечами, а я почувствовал себя оплеванным - вот и делай людям хорошее! Наверное, молодой так нелепо себя повел от величайшего смущения, решили мы и успокоились на том. Вот и я себя тоже часто вел неподобающим образом от смущения, будь оно не ладно. Своего знакомого критика я все же решил отблагодарить своим вниманием, но осмелился сделать это лишь год спустя. Позвонил ему, собравшись с духом, и пригласил в гости побеседовать о джазе и послушать магнитофон. Он, как ни странно (после годичного перерыва в общении), никакой обиды не выказал, встретиться согласился, и мы условились о дне и часе. Однажды он у меня побывал в гостях. Тогда же присутствовал и один из музыкантов моего квартета. Критик в то время курил, не отказывался от предложенной выпивки и, благодаря этим способствующим сближению компонентам, наше общение втроем прошло безболезненно и оставило приятные воспоминания. На сей раз, предстояло общаться дуэтом. На дворе ранний март с гололедом дождем и снегом. С утра выяснилось - батареи почему-то не топятся и в квартире весьма "свежеповато". Пытаясь включить обогреватель, понял, что нет и электричества. Выяснение причин отсутствия света показало: в одной из квартир жилец собственноручно производил ремонт и умудрился сжечь распределительный щит. Была пятница с грядущими выходными, посему починить обещали лишь в понедельник. Картину полного "сервиса" завершило и многозначительное отсутствие горячей воды в кране - одним словом, все к приему дорого гостя готово! Кстати, относительно холодных батарей и отсутствия горячей воды в кране можно сказать, что это эпопея с 80-ти летним стажем! Вопрос в силу своей простоты, абсолютно неразрешимый, представляя собой искусно замаскированную, но изощренную форму классовой борьбы, борьбы хамов с культурными. Поясняю. Наш дом - кооператив консерватории, 30 лет тому назад возникший на благословенно-пролетарской земле Красной Пресни, в окружении хрущеб не столь культурных тружеников. И, несмотря на якобы сменившуюся власть, прежняя, советско-хамская, попряталась по ЖЭКам и ДЭЗам. Из этих укромных уголков осуществляет регулярные «набеги» на кровно ей ненавистные культурные сообщества, одним из которых и являлся наш 8-ми этажный кирпичный дом. Короче - интеллигентское бельмо на голубом пролетарском глазу красной от дешевого портвейна пресненской роже! Вот и мстили и мстят: только ты намылился, стоя в ванной, - раз, горячую воду и отключили; только ты намылил щеки, чтобы побриться или захотел в сортир, - два, отключили и холодную! Тоже - с отоплением и светом, и борьба с этими недугами, как показала многолетняя практика, вполне бесполезна. Но вернемся к гостю. Я по телефону предупредил обо всех ожидающих его кознях замаскировавшейся власти, но он почему-то этого ничуть не испугался и решительно направился на свидание со мной. И вот гость на пороге моей не по сезону охлажденной квартиры. Предлагаю не снимать верхней одежды, но он с решительностью бывалого исследователя Арктики, отклоняет предложение. Усаживаемся напротив друг друга. Хотел ему показать свои новые записи, но вспомнил, что магнитофон предательски мертв. А за окном смеркается, дело к вечеру, и мы постепенно начинаем смутно различать силуэты друг друга. Здесь и приходят на помощь парафиновые свечи. Их неназойливый свет слегка согревает нас снаружи физически, и изнутри морально. Обстановка становится интимно-уютной, но обеззвученный магнитофон практически сводит на нет всю пламенность, не щадящих себя древних осветительных приборов. На предложение выпить и поесть, мой визави наотрез отказывается (он теперь не тот, что был в прошлом году: стал верующим, бросил курить, пить, и сейчас, к тому же, постится), так что полная безнадега! Совсем кранты! Чем же мы будем заниматься в холоде, темноте и под сухую? Используя последний шанс, в устной форме пытаюсь рассказать о своей музыке, что выглядит достаточно глупо и проблематично. Кстати, молодой друг имеет на все свои четкие вкусовые суждения, которые не вполне разделяю. Выслушав мои беспомощные лепетания, не подкрепленные музыкальными иллюстрациями, гость, перехватив инициативу, начинает из полумрака вещать о творчестве, почитаемого им, современного норвежского гитариста. Имя музыканта, понятно, воспроизвести не могу, и не просите. Делаю вид, что меня творчество норвежца дико интересует, хотя, на самом деле душу воротит (тоже мне - Григ!). Тема разговора слегка меняется, но от этого не легче. Новомодное направление, так называемой, "всемирной музыки" и этно-джаза, весьма далеких от подлинного джаза, очень занимает моего коллегу, но совершенно, "не колышет" меня. Таким образом, наша пытка-беседа при свечах продолжается и состоит, в основном, из длинных пауз (поиск темы), сопровождающихся сопением, нервным покашливанием и недолгих островков-диалогов. Единственно, чем спасаюсь - нервное курение трубок, одну за другой, в результате чего приходится держать форточку открытой, еще более охлаждая квартиру. Но собеседник, к счастью, оказывается особо хладоустойчивым и дымоневосприимчивым, перенося «пытки» с завидной стойкостью. Безрезультатные поиски тем, шмыганье носами, покашливания в табачном дыму и немилосердном холоде, естественным образом заканчиваются с догоранием последней свечи (больше их в доме, на радость, не оказалось). Провожаю героя-гостя до дверей с чувством величайшего облегчения, как после избавления от тяжелой болезни. Поэтому никому не советую вот так беседовать "при свечах" без магнитофона и парового отопления, без еды и выпивки, в начале марта. Заканчиваю сей рассказ 16 ноября 1999 года. За окном 10 градусов мороза, а батареи снова холодные! Уж не пригласить ли кого в гости - вот только надо, чтобы еще и свет вырубили!! 67. КАФЕ "ИВУШКА" И "ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ" Было в начале 90-х на Новом Арбате такое злачное место, где собирались глухонемые и чеченцы. Почему чеченцы - понятно: тогда в их ведении находился весь Арбат, вернее все его торговые точки, а вот почему там собирались и глухонемые - история умалчивает. Но главным было то, что в 2-х этажном кафе игрался джаз. Игрался он на втором этаже, где стоял рояль. Играл там и я на том рояле в дуэте с контрабасистом Игорем У., который в ту пору отчаянно комплексовал по поводу своей игры и, провожая меня почти каждый раз до дому, постоянно расспрашивал, как надо играть, имея в виду мои прошлые контрабасовые заслуги. Сейчас он обо мне напрочь забыл (работает в одном известном оркестре). Но тогда просто не отходил ни на шаг. До работы и после, и в перерывах - вопросы, вопросы, вопросы. Как струну дергать (правильность "щипка" , как синкопировать ("сбивки" играть), как строить фразы в соло и т. д.? Но главное в моем рассказе не метод бесплатного преподавания в момент работы, а житейские, прозаические вещи, которые приходилось наблюдать, сидя за роялем на маленькой сцене... Чтобы закончить с темой преподавания, приведу лишь афоризм, родившийся тогда: «Нельзя одновременно чему-то учиться и создавать шедевры». Что постоянно и подтверждалось нашей игрой.
Как у Станиславского ("театр начинается с вешалки" , так и у нас в "Ивушке" джаз начинался с нашего прохода мимо нее. Если басист Игорь, как лицо более общительное и компанейское, чем я, проникал внутрь и проходил мимо "вешалки" всегда беспрепятственно и безболезненно, то меня, человека с подозрительной внешностью, никогда просто так не впускали - ни с главного, ни со служебного входа. Всегда путь преграждала неумолимая рука с красной повязкой или без нее, но добрей, от этого не становясь. Вы куда, гражданин? Меня всегда трясло от этого вечного вопроса, но тут общительный Игорь сразу приходил на помощь и, как смелый комарик из известной сказки Чуковского, вызволял бедную "муху-цокотуху" из лап злого паука-дежурного. Впускали под Игорево поручительство, и мы начинали играть программу. Возможно "поручительство" Игоря и было своеобразной платой за мои уроки-советы. Однажды входя, конечно, с помощью друга, со служебного входа, видел, как деловые чеченцы тащили в кафе огромные мясные туши. Понятное дело - для "левой" реализации (наверное, с Кавказа везли мясо?). Вообще, надо сказать, что представители этой гордой и энергичной нации тогда полностью господствовали на Арбате, да, и, пожалуй, по всей Москве тоже! Как-то, в момент нашей работы, пришлось наблюдать следующую поучительную картину. (Играли в тот момент "Как высоко луна" в быстром темпе.) Некий, без сомнения, русский, что видно по манерам, молодой человек, придя с девушкой, уселся за стол прямо перед сценой. Чтобы, наверное, лучше нас слышать, хотя по внешнему виду он скорей походил на ценителя "Мурки", чем "Гигантских шагов" Колтрейна. Хотя и горцы тоже большой любовью к джазу не отличались. Мы то знали, что стол "чеченский", и занимать его посторонним не положено. Только славянин уселся поудобней, как к нему сразу же подошел местный "авторитет", некто Руслан, хотя почему-то без Людмилы (не как у Пушкина и Глинки), и заметил относительно вежливо, что данный стол занят, хотя никаких табличек на нем не стояло. Русский заупрямился: мол, что ты мне здесь диктуешь, кавказская морда? Я здесь у себя в России, а ты убирайся отсюда! Похоже, что молодой человек был уже "под градусом" и зашел добавить.
- Сейчас ты узнаешь, кто здесь хозяин! - пригрозил оскорбленный Руслан и отошел. Торжествуя победу, славянин стал распаляться перед дамой: вот какой я герой - указал "черному" его место! Но торжество было, увы, недолгим. Как раз в момент моего соло появилась из-за "кулис" решительная чеченская братва. Одни, подойдя сзади, схватили дерзкого гостя за руки, другие - стали "метелить" его по "физии", а довольный Руслан командовал процессом. Закричавшей подруге тут же заткнули рот, а ее неосторожного кавалера продолжали отделывать "под орех". После окончания процедуры незадачливую парочку вышвырнули на улицу. Естественно, что остальная публика делала вид, что ничего особенного не происходит - ребята просто шутят, да и, вряд ли, такое вмешательство хорошо бы окончилось для пришедшего на помощь, так как среди посетителей никого похожего на Шварценеггера или Ван Дама не наблюдалось. Что касается глухонемых, то они могли только добавить. Обстановка напоминала сюжет известного анекдота про "голубых": Пришел некий гражданин в скверик отдохнуть, уселся на скамеечку, а к нему тут же "голубой" подсаживается и давай приставать. Гражданин на другую скамейку пересел, а там к нему еще один "голубой" придвигается. Гражданин снова скамейку сменил, и там к нему - снова... Завидел гражданин милиционера, бросился к блюстителю. - Что же это у вас тут все, что ли педерасты? - А вы не ходите в наш садик, - отвечает блюститель тонким голосом и кокетливо тычет гражданина ручонкой в бок. - У, противный! Конечно, не совсем как у нас, но все же... Теперь понятно, читатель, какие порядки царили в этом арбатском очаге джаза? Следующим трогательным эпизодом стало мое оригинальное знакомство с глухонемыми, которые даже очень ладили с кавказцами. В тот вечер к нашему дуэту присоединился еще и трубач (так изредка практиковалось, и дуэт превращался в трио), коим был, мне знакомый еще по Дальнему Востоку (он оттуда родом), Александр Ф., ныне благополучно живущий в Австрии (женился удачно!). Так вот, играем мы пьесу за пьесой и все идет хорошо. Он технически не уступает американцам, но вот только самой сути, духа джаза, как-то и нет: виртуозность самодавлеет, многословие - как будто экзамен сдает, а не музыку творит. Кстати, о многословии. В антрактах выясняется, что наш друг словоохотлив и словообилен не только на трубе, но и в быту. Он не умолкает и что-то рассказывает: какие-то забавные истории, анекдоты, но главной темой проступает тема гастрономическая. Запомнилось, как он смачно повествовал о сосисках, сардельках и шпикачках, отведанных на гастролях в Праге. Наверное, и в Австрии с этим делом недурно, раз уехал туда насовсем. Спускаемся мы в одном из антрактов, с нашего второго этажа по лестнице на первый, направляясь в сортир. Он все твердит о сосисках в томате и чешском пиве, а у меня уже голова от этого вспухла, но терплю - ведь общаемся редко. Навстречу по той же лестнице поднимаются глухонемые, отчаянно жестикулируя. Поравнялись и один из них, как показалось, стал пытаться у меня что-то спросить, зачем-то похлопывая по моим брюкам на уровне карманов и указывая другой рукой куда-то на окна, громко мыча и гримасничая. Во мне, естественно, взыграла жалость к больному, но, несмотря на это, я так и не понял, что он хотел узнать, и мы разошлись. Сосисочно-колбасная тема не иссякла и в туалете, и я с нескрываемой надеждой, украдкой, чтобы не обидеть рассказчика, посматривал на часы. Когда же кончится этот утомительный перерыв, мы начнем играть и красноречие "Шехерезады" вновь сублимируется в звуки, что менее болезненно? Ура, тягостный антракт закончился, поднимаемся на сцену, и джаз зазвучал вновь! Из медного раструба, отдохнувшего исполнителя с еще большей интенсивностью хлынули потоки, рулады и пассажи, казалось воплощающие в звуках все те же мясопродукты, хотя, на самом деле, играли всего лишь обычный блюз. Но вот, наконец, "тысяча и одна ночь" завершилась последним альтерированным аккордом и мы, получив скромный гонорар, распрощавшись, направились по домам. Поднимаясь к себе на этаж, полез за ключами, которые, по обыкновению, находились в кармане брюк, и там их не обнаружил. Думаю, многим знакомо то паническое чувство нелепой безысходности, когда сталкиваешься с подобным. Мозг начинает лихорадочно работать, память скачет с одного на другое, но логическое объяснение так и не приходит. Ведь пьян не был и выронить никак не мог, потому что стойку на бровях не делал, на руках не ходил, и, вообще, не склонен к акробатике. Тогда почему? Но постойте, постойте... Эврика, эврика, эврика!! Вот причина странного похлопывания глухонемого по моим штанам и отвлекающие жесты его руки в сторону окон. Все сразу получает свое объяснение, все встает на свои места! Глухонемой оказался виртуозом-карманником. Находившиеся в кожаной упряжке ключи он при прощупывании принял за кошелек и блистательно завладел им. Моя, набитая колбасными рассказами, голова так затуманена, что ничего не почувствовал. Конечно, домой попал - на счастье, было, кому открыть дверь, но проблема возникла: иди теперь делай дубликаты. На следующий день пришел к "Ивушке" засветло и стал осматривать окрестные кусты, надеясь, что раздосадованный неудачей, вор в гневе выбросил их, выйдя из кафе. Но, увы, поиски оказались напрасными. Естественно, что лица вора-инвалида не запомнил ("шехерезада" своими сосисками не позволяла ничего замечать вокруг), да и все глухонемые особо выразительными лицами не отличались. Если кому в голову пришла смелая мысль о сговоре нашего говорливого трубача с бессловесным воришкой, то отбросьте ее как совершенно несуразную. Такое по части Агаты Кристи, с ее изощренными фантазиями - у нас простое стечение обстоятельств, хотя и весьма неприятное. Я ведь с тем трубачом после случившегося больше не виделся. Да и до того, не скажу, что часто встречались. Потому и запомнилась эта, отмеченная происшествием, встреча. Ну, да Бог с ним! Не скрою, что иногда и сам себе казался "глухонемым", но это уже другая история... В советские времена по электричкам и поездам дальнего следования расхаживали, конечно, с попустительства входивших в "долю" проводников некие глухонемые коробейники, предлагавшие скучающим пассажирам небогатый ассортиментом товар (церковные календари да игральные карты с порнушкой). Помню, что всегда или весьма часто они получали отказ. В те высоконравственные времена подобные покупки считались небезопасными. Часто чувствовал себя таким же неудачливым коробейником, когда обращался к своим ученикам с нескромными вопросами: слушал или смотрел ли ты такую-то передачу о джазе, ходил ли на такой-то джазовый концерт, купил ли такие-то джазовые ноты или пластинки, появившиеся в магазине? На подобные вопросы всегда получал в ответ категорическое "нет"! А, ведь, эти концерты, передачи и издания, прежде всего, предназначались молодежи, а не поколению тех, кто про это давно и сам все знал. Вот и казался я сам себе в такие минуты глухонемым торговцем, предлагающим сомнительный товар. Ну, ладно - закроем наглухо эту тему... А далее, случилось в те времена в "Ивушке" и еще одно трогательное событие, своеобразная "тайная вечеря". Стали наведываться на Родину, благодаря перестройке, бывшие советские граждане, музыканты, ряд лет назад, эмигрировавшие в Америку или Израиль. Самым первым и смелым из них оказался басист Лева Забежинский, по иронии судьбы, вынужденный зарабатывать там себе на хлеб игрой на ненавистной ему здесь балалайке. Но что поделаешь, коль в Туле нет недостатка в своих самоварах! А еще раньше, когда о возвращении и думать не смели, пришло оттуда всех насторожившее известие. Уехавший одним из первых, Эдик Утешев, бывший здесь яростным приверженцем би-бопа, вдруг заиграл ненавидимый им здесь фри-джаз, затем попросил выслать ему баян, а в конце "программы" и вовсе, с музыкой завязал и подался в школу раввинов (?!). Ну что поделаешь, если в чужой монастырь со своим уставом не ходят... Смелая первая ласточка, Лева Забежинский, приехал навестить престарелого отца, жившего в Подмосковье, но сам поселился в гостинице "Украина" (тогда еще с приездами было строго - прямо к отцу нельзя!). Смелый Лева боялся - вдруг повяжут. Но советская власть уже напоминала "Утомленное солнце" из одноименного танго и была неспособна на подобное, хотя в хамстве ей, по-прежнему, отказать было трудно. Лева жаловался, что проживание в престижной гостинице влетало в валютную "копеечку", хотя сервис, как обычно, ненавязчив. Как-то рано утром его, "интуриста", нежившегося на долгожданной Родине в постели, разбудил решительный телефонный звонок, и трубка бесцеремонным голосом заявила: - К вам сейчас придут трубы чинить, вставайте! Разумеется, без всяких "простите" или "извините". Вот она неискоренимая родная сермяга: трубы чинить да сортиры прочищать! Простим же, в очередной раз, нашу, всегда не вовремя любящую что-то починять, Родину и вернемся к ранее обещанной "тайной вечере". Вслед за проложившим путь в СССР "лоцманом" Левой, осмелели и другие. Прошел слух, что едет сам Валерий Пономарев. Единственный из бывших советских джазменов, вписавший свое, труднопроизносимое англо-язычным людом, имя в историю мирового джаза. "Вестники джаза" Арта Блэйки это вам не какой-нибудь "Каданс", "Арсенал" или "Аллегро" - туда кого попало не возьмут. Там нужно не безрезультатно искать "новое", а добротно играть "старое", что еще в молодости понял наш сообразительный земляк! И вот слух о приезде подтвердился и, более того, даже намечена дата первой встречи с ограниченным кругом наиболее близких друзей и знакомых, а местом встречи выбрали нашу "Ивушку". Договорились с администрацией кафе (заранее оплатили), что помещение резервируется на всю ночь на спец-обслуживание (популярный советский термин) после окончания основной работы. Гости стали собираться заранее. Все радостно, но в то же время и настороженно возбужденны, боясь происков все еще могучего КГБ - возьмут и прикроют, а то и повяжут всех. Но у дряхлеющей советской власти одна трясущаяся конечность не ведала, что делает другая слабеющая рука. Да и вообще, эти в прошлом шаловливые ручонки теперь судорожно дрожали от нагрянувшей, словно болезнь Паркинсона, перестройки. И вот он наш заморский гость на пороге! Всматриваюсь: изменился мало за долгие годы пребывания в стране "развитого капитализма", фигурою окреп и уплотнился, поседел. Теперь характеристика "рыжий пес" ему не подходит (рассказ "Откуда берутся прозвища" . По-прежнему нос, позволивший прикинуться евреем, занимает значительную часть лица. Кстати, о лице, вернее о цвете. Сразу у меня перед глазами возник, недавно просмотренный по "видео", Бади Рич со своим молодежным оркестром незадолго до смерти. Тот самый, которого Володя Васильков хотел вертеть с помощью одной очень интимной части своего тела (рассказ "КМ» - квинтет".
Цвет лица обоих, и легендарного барабанщика и нашего земляка-трубача, какой-то зеленовато-серый, землистый. "Тяжко, значит, добывается хлеб на чужбине. Хотя, возможно, такой цвет от частого соприкосновения с "зеленью баксов". Однако, несмотря на болезненный цвет лица, наш герой крепок, бодр и весел. Не пьет и не курит - как выяснилось за праздничным столом - и, как говорили с восхищением некоторые, поднимается он к себе на 30-й этаж, принципиально не пользуясь лифтом. Вернемся к столу. Гостей, несмотря на "тайность", собралось предостаточно. Пришлось просить дополнительные стулья. Естественно, по русской традиции - многие принесли с собой... О нет, не музыкальные инструменты, а водку, конечно! Пришли те, кто давным-давно играл с Пономаревым в "Молодежном" кафе: Вадим Сакун со своими приятелями физиками, носителями обязательного спирта, басист Андрей Егоров, долгие, не джазовые, годы игравший в народном оркестре Зыкиной на огромной, треугольной бас-балалайке. (Вот и в Америку для этого, чтоб играть на балалайке, не пришлось эмигрировать). Валерий принципиально трубу не захватил. Но, что называется, соловья - вернее, многочисленных гостей - баснями не кормят. И успевшие солидно выпить друзья и знакомые, вдоволь наслушавшись рассказов гостя и вспомнив все, что сумело вспомниться, стали настоятельно просить маэстро поиграть. Чья-то совсем неплохая труба оказалась случайно под рукой как пресловутый "рояль в кустах". Артблэйковец долго и упорно сопротивлялся, ссылаясь на то или на другое. Но, в конце концов (происходящее напоминало свадьбу с криками "горько" , ему пришлось-таки "целоваться" с предложенной "невестой-трубой". Музыканты, особенно духовики, понимают, игра на чужом инструменте - дело рискованное. Сытые от выпивки и закуски, но голодные до джаза, «соловьи-гости» оказались неумолимы! Валерий сдался и направился к сцене.
Аккомпанировать вызвались бывшие коллеги, которые к тому времени изрядно наклюкались и подошли к своим инструментам весьма сомнительной походкой. Долго тему выбирать не пришлось. Начали с блюза в Фа-мажоре, а закончили - "Олео" в Си-бемоле. Но и двух пьес было достаточно, чтобы понять, что за прошедшие годы русский "гадкий утенок" превратился в прекрасного заокеанского "лебедя". Если, живя в России, Парамон (прозвище тех лет) постоянно комплексовал, будучи самоучкой: часто киксовал, высокие ноты не брались, с листа не читал и прочее, то сейчас перед нами законченный профессионал высокого класса. "Киксов" нет и в помине, "верха" прекрасно извлекались, а свои импровизации строчил как из пулемета - без сучка и задоринки. "Вот что делает Америка с людьми!", - казалось, ахнули восхищенные слушатели. Пьяные аккомпаниаторы постоянно путались в гармониях и сбивались с доли, доказывая этим, что в России, где еще не прижилась конкуренция, сойдет и так играть. Все потрясены "нездешним" высоким уровнем игры - у нас даже легендарный Товмасян имел исполнительские проблемы (ограниченный диапазон, например). Говорили, что наш покоритель Нового Света, отдает всего себя тому, чтобы поддерживать такую замечательную форму и быть во всеготовности постоянно, чем вызывает уважение к себе американских коллег. Поэтому немудрено, что цвет лица такой - приходится вкалывать на всю катушку, чтобы быть "на плаву". Жалко, жалко мне стало бывшего партнера по ансамблю - не сладко ему приходится. То ли дело у нас - благодать! Никакую такую форму поддерживать ни перед кем не надо, посему и поставим в нашем затянувшемся рассказе точку. 28 ноября - 4 декабря 1999 г. 68. ДЖАЗОВЫЙ КУЛИБИН Не могу сказать, что имею склонность к каким-либо изобретательствам или рационализаторству, но и мне в юности пришлось слегка соприкоснуться с этой темой. Так, поначалу, играя на семиструнной гитаре, помимо классических пьес пальцами, пытался изображать на ней и то, что тогда считал джазом. Вскоре до меня дошло известие, что джаз играют лишь на 6-ти струнной гитаре, у которой, якобы, и настройка другая, более удобная для "джазовых" аккордов, по которым с ума сходил. Эти аккорды я, правда, уже знал и играл их на фортепиано, а теперь «переносил» и на гитару (7-ми струнную), ища нужные лады на грифе. В магазинах тогда "шестиструнки" не продавались, по-видимому, считалось, что они являются носителями буржуазной культуры, чуждой добропорядочному советскому человеку. Считалось, - "цыганочку" и "блатягу" играй! Для этого есть семиструнка с так называемым "русским" строем. А джаз не моги! И для него есть шестиструнка с "испанским" строем. Но очень хотелось играть джаз именно на интригующей, с меньшим количеством струн, гитаре. Неужели и вправду "джазовые аккорды" на ней играть легче? О том, как настраивать по-новому, вскоре от кого-то узнал. Осталось теперь уменьшить количество струн, что и сделал, оторвав нижнюю, басовую. Поначалу осваивать "гитару для джаза" было очень затруднительно - пальцы привыкли к иным расположениям. Но вскоре освоился. Сознаюсь, заметного улучшения "джазовости" от смены инструмента не почувствовал. К тому же , череда усовершенствований бывшей семиструнки еще не окончилась. Следующим шагом стала наклейка белых пластмассовых пластинок на лады, что, прежде всего, украшало инструмент. Такие "красивые" гитары, с белыми полосками на ладах, видел на редких фотоснимках, в кинофильмах, изредка и на концертах заезжих артистов. Далее последовало превращение моей акустической гитары в электро с помощью нехитрого пьезоэлемента, крепившегося к деке, и домашней радиолы в качестве усилителя и динамика. Был очень счастлив, что проявил такое инженерно-конструкторское проворство. Голь на выдумки хитра! Но вскоре "электро-гитарствование" постепенно сошло на нет. Увлекся контрабасом и поступил в музыкальное училище на соответствующее отделение. Много испытавшую гитару за копейки продал на местной барахолке. Этим эпизодом, пожалуй, и исчерпывается мое участие в усовершенствовании музыкальных инструментов. Ряд лет спустя, в Москве, столкнулся с более энергичными проявлениями в этой области, общаясь с авторитетнейшим джазменом Германом Лукьяновым. Последнего поначалу одолевала неискоренимая идея-фикс сделать такую трубу, чтобы на ней можно было одинаково легко играть во всех, даже обильных ключевыми знаками, тональностях. Как известно, камень преткновения для трубачей - обыгрывание гармонии средней части популярной темы "Чероки", где происходит отклонение в Си-мажор и, в связи с этим, наступает "ломка пальцев". Так вот, чтобы избежать этой неминуемой "ломки", хитрый Герман придумал специальную выдвижную крону (наподобие квартвентиля у бас-тромбона для извлечения самых "низов" . Она по желанию исполнителя легко превращала хмурый и неприступный "Си-мажор" в безоблачно-чистый и вседоступный "До-мажор"! С тех пор коварный Герман стал на "джемах" предлагать играть известные темы не в общепринятых, удобных тональностях, а в разных "пальцеломких", наподобие ранее упомянутого "Си", наслаждаясь мучениями коллег. Ему, с его "хитрым клапаном", никакое обилие диезов или бемолей было нипочем!
Следующим увлечением маэстро стало вытачивание и усовершенствование мундштуков (конечно, не курительных, а трубных - Герман никогда не курил), чем он увлеченно занимался на досуге. Для этой цели купил миниатюрный токарный станок и квартира на улице Казакова постепенно, конечно с попустительства терпеливой супруги, превратилась в филиал завода "Серп и молот", кстати, расположенного по соседству, в том же районе. Изготовленные "Кулибиным" мундштуки позволяли без особых усилий извлекать из трубы супервысокие звуки, что, как Эверест альпинистов, манило к себе трубачей. Только лишь за эти два полезных деяния потомки должны быть благодарны нашему герою! И еще одним проектом увлекался Герман много лет. Речь идет о создании некой оригинальной ударной установки. Сам он, в свое время, весьма прилично играл на барабанах, и когда узнал, что на барабанах заиграл я, стал со мной советоваться, как лучше и удобней соединить в одной установке обычные барабаны и тарелки с африканскими и кубинскими (конго и бонги). Экзотические африканские барабаны и менее экзотические кубинские ему когда-то и кто-то подарил. Герман, возможно, чтобы не расширять свой ансамбль (не раздувать штат) решил соединить все "ударное хозяйство" воедино и отдать в руки одного исполнителя - все равно, ведь, лежит дома без дела и пылится. Помню, что никого из барабанщиков (он советовался не только со мной) эта безумная затея не увлекла, и меня - тоже. Генератор идей так распалился, что ночи не спал, обдумывая, как привести дерзкий план в исполнение. Бывало, в шесть утра раздавался телефонный звонок и слышался измученный бессонницей, знакомый, сиплый тенорок. Часто я стоял в неудобной позе то с зажатой плечом трубкой, то с зубной щеткой во рту или с намыленной для бритья щекой в одной туфле или штанине, поспешно надетых,. И по полчаса выслушивал поток новых идей и предложений. "Тяжко быть приятелем изобретателя", - думал в те утренние часы. Но прошло время, и "Кулибин" своего добился. Сейчас в его концертах можем наблюдать и слышать некоего ударного монстра и это при отсутствии в ансамбле давно ненавидимого руководителем контрабаса к тому же. Так что ритмический фундамент музыки весьма сомнителен. Бедный барабанщик играет на псевдоустановке всеми членами или частями своего тела: например, руками по тарелкам, а палка - в зубах. Играет ли лбом или носом? Вполне возможно. Да что это я все описываю - ведь такое описанию не поддается. Идите на концерт и сами все послушайте! 10-12 декабря 1999 г. 69. ГОРЕСТИ МУЗЫКАНТСКИЕ Как научиться исполнять музыкальное произведение без ошибок? Казалось бы странно задавать себе и другим такой вопрос, имея за плечами 30-ти летний музыкантский стаж. А все же! Проблема стоит не только перед начинающими, но и перед маститыми исполнителями. В чем же дело? В чем причина бесконечных ошибок и исполнительских неточностей. Говорят, и у академистов подобное случается, но история звукозаписи почти не оставила нам примеров. Хотя, вспоминаю, сам слышал не так давно по радио архивную запись оркестра известнейшего в прошлом дирижера Голованова. Исполнялось "Болеро" Равеля. И вдруг в знаменитом "верхолазном" соло тромбона, исполнителя "повело" и он очень заметно "пустил петуха". Понятно, почему вновь не переписали, а так и оставили - тогда и такое исполнение считалось подвигом (в конце сороковых в Советской стране на тромбоне столь высоко не играли). Говорят, что и гиганты русского пианизма, такие как Гилельс и Рихтер тоже, бывало, играли "по соседям". Но не одни пианисты да тромбонисты грешны. О трубачах и валторнистах и говорить не приходится! Даже струнники небезгрешны. Своими ушами слышал по радио весьма неточное интонирование у такого корифея, как Леонид Коган, в хрестоматийном скрипичном концерте Мендельсона (правда, запись по трансляции с концерта - и ничего поправить нельзя). Но у "классиков" это даже и не считается крамолой (мастеру все прощается), для них главное - прочтение произведения, так называемая, «интерпретация». У нас, джазменов, понятия "прочтение" пока, можно сказать, не существует. Так как джаз еще не сравнялся с классикой по глубине, хотя с годами обретенной излишней переусложненностью сумел оттолкнуть от себя массу слушателей. Но начнем по порядку. Преподавая долгие годы в "джазовой студии" и училищах и работая с ансамблями, пришел к простому, но неутешительному выводу, - из слабых, неопытных и плохо владеющих инструментами музыкантов, хороший ансамбль не создашь, сколько не репетируй. Максимум, что возможно - разучить написанную аранжировку темы и сыграть ее более-менее аккуратно, а дальше, где наступает свобода творчества (идут импровизации) - уж как Бог на душу положит! Все недостатки сразу налицо. Но и тему-то, чаще всего, не удается толком сыграть (!). Притом, чрезмерное репетирование идет лишь во вред: произведение так и не доводится "до кондиции", а "забалтывается". Поэтому настоящие мастера репетируют мало (!). Как правило, в "фирменных" записях мы не находим огрехов, хотя и у них "там" эта проблема существует. Известно мнение пианиста Хореса Сильвера об игравшем в его составе трубаче Блю Митчеле: "В концертах играет блестяще, но на записях становится неузнаваемо плох - так волнуется!". То, что на многих запись в студии действует нервно-паралитическим образом, известно давно. Посему, не все могут записываться. Знаем пример, когда на записи с Колтрейном в пьесе "Гигантские шаги" очень известный пианист весьма заметно "кашпыряет", но здесь причина понятна - непривычна гармоническая схема. Понятна и объяснима неудовлетворенность мастеров своей игрой. Легендарный Паркер в гневе разбивал саксофон о стену, Сонни Роллинс никогда не слушает своих записей - собственная игра не нравится, гордый Майлс Дэвис с его часто "неберущимися " нотами из-за этого впадал в бесконечные депрессии и прибегал к помощи наркотиков. Никогда настоящий мастер не бывает, удовлетворен собой. Публика не замечает каких-то, известных лишь самому исполнителю, неточностей и ошибок, и восторженно принимает его. Поэтому случается - маэстро хвалят, а у того печальное лицо и он, в ответ на похвалы, выказывает недовольство собой. В таких случаях недоумевающий почитатель считает, что артист кокетничает или набивает цену - мол, все ерунда - я еще и не так могу! Но оставим в покое мастеров и вернемся к более заурядным исполнителям, вспомним несколько одиозных случаев. Выступал я в известные времена со своим джаз-рок ансамблем в ФИАНе (Физико-инженерный институт Академии Наук). Там тогда часто проводились джазовые концерты. Играем пьесы одну за другой и я, говоря название очередной, даю счет: раз, два, три, четыре - как положено. Пошелестев найденными нотами, музыканты дружно заиграли, явив миру ужасную какофонию, сквозь которую мои уши уловили мотивы двух разных пьес, в данный момент играемых одновременно. Так случилось, что одна половина ансамбля заиграла одно, а другая - иное (как потом выяснилось - не расслышали названия). Положение глупейшее. Уже и среди догадливой публики начались злорадные хихиканья. Тогда я почему-то обиделся на весь мир и "неадекватно" покинув сцену, направился домой, благо, композиция финальная, бросив, в сердцах молодым коллегам: - Сами кашу заварили, сами и расхлебывайте! Чем дело кончилось, не помню, но все остались целы и невредимы. Наверное, вслед за мной разбегались по одному. Ну, как в "Прощальной" симфонии Гайдна. Только обошлись без гаснущих свечей. Здесь снова уместно вернуться к мастерам и вспомнить концерт в резиденции американского посла, в "Спасо-хаусе", где звезды первой величины Чик Кориа и Гарри Бертон давали единственный концерт. Начав композицию, мастера вдруг остановились, извинились и начали сначала. Прямо, как на экзамене в детской музыкальной школе. Что уж говорить про нас, когда и с ними такое случается! Еще пример: на концерте оркестра Тэда Джонса и Мэла Льюиса в концертном зале "Россия" тоже случился конфуз, замеченный, конечно, лишь музыкантами. Дирижер и трубач Тэд дал темп весьма непростой пьесы на пять четвертей. Ударник Мэл вступил поперек. Правда, по ходу дела исправился - все-таки люди опытные... Потом дошла молва, что выдающийся музыкант Тэд Джонс терпеть не мог своего коммерческого директора, по совместительству барабанщика, Мэла Льюиса, называя "говном". Об этом рассказал Николай Громин, работавший в знаменитом оркестре, когда тот (оркестр) перебрался в Европу. Еще одно свидетельство присутствовавшего на концерте в Голландии, Александра Ростоцкого, о том, как на сцене в момент исполнения пьесы возник конфликт между Тони Вильямсом (барабаны) и басистом Бастером Вильямсом. Однофамильцы, но не братья, хотя и между родственниками случается. А суть в том, что вступивший первым бас взял темп быстрее, чем надо. Вступивший за ним барабанщик начал играть принципиально медленнее. Ни один, ни другой не уступали и игра "в раскосец" продолжалась до окончания композиции. В антракте коллеги продолжили спор с помощью слов и жестов. Победил Тони Вильямс аргументом: «Моя композиция и я знаю, какой нужен темп!» Вот такие "закидоны" случаются у мировых звезд. У нас проще - с топорами друг за другом бегают (см. более ранние рассказы). Теперь еще примеры, но из родной повседневности. Раньше я чаще играл со студентами и им, как бы по статусу, положено ошибаться - опыта не хватает. Потом стал играть с коллегами-педагогами, которым по рангу положено учить этих студентов не ошибаться. Но картина, увы, стала повторяться "один в один": те же невнимательность и неаккуратность. Только теперь причинами недугов являлись алкоголь, зубная или головная боль или вообще неизвестно что. Стараясь создать коллегам для игры более комфортные условия (а вдруг поможет?), пришлось прибегнуть к некой хитрости - стал писать оркестровые партии не однотонными чернилами, а разукрашивал специальные пометки (цифры, репризы, "фонари" и "сеньо" цветными фломастерами. Казалось, даже умственно отсталому школьнику (дауну или дебилу) будет понятно: переходить от синего кружочка к синему, от красной цифры к красной, от зеленой закорючки к зеленой и т.д. Но, несмотря на то, что изводил на писание партий кучу фломастеров и ноты стали напоминать полотна Кандинского, результат оказался нулевым. Как путали "вольты", так и путают. Как переходили с "фонарей" не туда, куда надо, так и переходят. И никакие мои "художества" не помогли - лишь последовал упрек:
- От твоих нот в глазах рябит! Отчаянье! Плюнул на живописные ухищрения и снова пишу обычной, одноцветной авторучкой - и не стало от этого хуже: как ошибались, так и продолжают... Один мой давний коллега, многоопытный музыкант, переигравший во всех известных оркестрах и ансамблях, во избежание выше перечисленных ошибок и, будучи человеком педантичным и аккуратным во всех отношениях, стал в своих партиях делать словесные пометки: что за чем идет и куда. Так случилось, что перед очередным концертом коллега вдруг попросил ему расширить соло и позволить сыграть лишний "квадрат". Я, следуя ново-буддийской концепции "потворствования пороку с целью его искоренения", любезно позволил. Теперь одна, но существенная деталь: перед его соло полагалась общая, написанная вставка, которую музыканты всегда играли по нотам. Друг-коллега на репетиции сделал соответствующие пометки в своей партии (о расширении соло) и мы спокойно разошлись до концерта. На концерте наш любитель импровизации заиграл соло на фоне этой самой, им проигнорированной, вставки, а должен был, как помним, после нее. Среди исполнителей паника - сразу и не поняли, что произошло, а солист прет напролом. Вставка комкается, не доигрывается и все вынуждены следовать за решительным, но допустившим ошибку, солистом. Форма пьесы летит кувырком! Отыграв длинное и, не ставшее от этого лучше, соло, импровизатор вдруг начинает играть вставку, ту, которой полагалось быть перед соло, и опять в ансамбле переполох - все бросаются вдогонку за ним играть вставку и опять творится черт знает что. Далее партнеры настороженно ждут, куда еще понесет лихого импровизатора. На мой нескромный вопрос, заданный после концерта, почему проигнорировал вставку, последовал резонный ответ: - А у меня так в нотах отмечено! - Но ведь я писал по иному, это уж ты там сам себе что-то не то понавыдумывалл, - возражаю ему. - Ах да, я не там указал себе соло, - вынужден признаться коллега, мучительно вглядываясь в собственные пометки. Вот такие "перлы" наблюдались из концерта в концерт, на протяжении многолетней моей деятельности на этом поприще. Обязательно в чем-то кто-то и где-то "нагадит"! Не скрою, что и сам небезгрешен. Тоже случается. Благо - публика у нас щадящая, все принимает за "чистую монету" и не всегда способна отличить зерна от плевел. Вот на этом ее, публики, добродушном всепрощении держится и даже развивается наш многострадальный российский (бывший советский) джаз! 13-16 декабря 1999 г. 70. "ДЖАЗОВЫЕ" КОШЕЛЬКИ И ОТСУТСТВИЕ ТЕНИ Не подумайте, что речь пойдет о богатствах. Отнюдь! Все гораздо прозаичней, хотя кошельки имели место. Первый кошелек появился на горизонте еще в далекие шестидесятые. А дело было так. Работал вместе со мной в оркестре "слепых, глухонемых и горбатых" музыкант Леня Журов, игравший на саксофоне и кларнете. Леня, узнав, что в оркестр "лохматого" (Ю. В. Силантьев) объявлен конкурс на замещение вакантной должности саксофониста, решил испытать судьбу. Ведь статус оркестра "лохматого" был гораздо выше (Всесоюзное Радио), чем какой-то там оркестр из несолидного Москонцерта. На конкурсе полагалось сыграть обязательную программу: исполнение классического произведения, читка с листа и, наконец, исполнение эстрадно-джазовой пьесы, так как оркестр, хоть и считался "большой гитарой" для аккомпанемента советскому песняку, все-таки одним своим боком касался чего-то, похожего на джаз. Леня попросил написать специально для конкурса, джазовую пьесу. Притом, для баритона-саксофона - требовался именно баритонист (у нас в оркестре он играл на теноре). Ввиду того, что Леня, будучи человеком старательным и целенаправленным, хорошо подготовился к конкурсу, сыграл программу удачно, то его приняли в желанный коллектив, где он и трудится по сей день (свыше 30-ти лет). Меня он отблагодарил весьма оригинально: подарил дорогой кожаный кошелек (правда, пустой!), сказав при этом: «Пусть он всегда у тебя будет переполненным!» К сожалению, пожелание так никогда и не сбылось, а ценный кошелек, в силу своей бесполезности, утерян... В дальнейшем мне за подобные услуги еще не раз дарили сделанные из хорошей кожи кошельки и портмоне, которые, как и первенец, тоже никогда не наполнялись по причине моей "заколдованности" - об этом я писал ранее - от зарабатывания денег. Наконец, видя из года в год, что на меня только зря переводят дорогие подарки, коллеги стали просить им оказывать услуги только за "спасибо", которое, как известно, на хлеб не намажешь. Запомнилась эпопея по трудоустройству, игравшего со мной в квартете в 90-е годы, саксофониста-кларнетиста. Сначала он решил поступать в только что созданный оркестр В. Кадерского и, сказав, что там "назревает" очень хорошая группа саксофонов, попросил написать аранжировки, насыщенные саксофонными "хорусами", в коих мой друг мог бы блеснуть мастерством. Я послушно исполнил поручение, так как обещано даже, в случае успеха, работу оплатить (!). Коллега в желанный оркестр поступил, "хорусы" им с блеском исполнены, но, буквально, через пару недель он повздорил с руководителем и коллектив покинул. Естественно, что мой труд не только не оплатили, но и партитуры ко мне уже никогда не вернулись. Понятие "неустойка" как-то в советской стране не приживалось, и в подобных случаях я себя всегда успокаивал: ну, что же поделать - напишу что-то новое, хотя подобная утрата достаточно тяжела. Но, ведь, жизнь-то продолжается, и силы еще есть! Даже немного смыслящий в аранжировке понимает, что такое написание саксофонного "хоруса", когда все пять играют аккордами выписанную импровизацию, каков этот труд! Проще написать полную аранжировку для всего оркестра, чем один "хорус". Но продолжим наше правдивое повествование. Следующим капризом неуживчивого приятеля стало намерение поступить в оркестр Радио, тот самый, куда в свое время я помог поступить, ранее означенному, Лене Журову. Теперь оркестр возглавлял не "лохматый" Юрий Васильевич, а аккуратно подстриженный, седеющий, Мурад Магомедович, в молодости заявивший о себе, как талантливый композитор джазовой ориентации, но с годами утративший эти достоинства. Опять потребовались пьесы с упором на группу саксофонов и "хорусы", которую снова хотел идти "укреплять" мой непоседа-коллега, "грозя", что работу, на сей то раз, обязательно оплатят - все-таки оркестр не какой-нибудь, а - Радио! Надо ли пояснять догадливому читателю, что все повторилось один в один, как и в выше описанном случае: ссора с руководителем, уход, партитуры назад не получить. На Радио просто так не придешь (у входа - менты), а договориться насчет пропуска почти безнадежно. Но почему я должен сам ходить, просить и унижаться? Ведь работу выполнил? Но, вовлекший меня в эти истории искуситель-друг, как и первый прокуратор Иудеи, Понтий Пилат, всегда только умывал руки. Я, по простоте душевной, все прощал в надежде, что вот, наконец-то, должно случиться попадание в "десятку". А мой неугомонный приятель никак не мог успокоиться. Теперь решил трудоустроить свою супругу-скрипачку во вновь образовавшийся струнный оркестр. Понятное дело, меня снова попросил что-то написать. На сей раз некий мини-концерт на темы Гершвина (оркестр намеревался сочетать классику с джазом) для скрипки-соло и струнных. Я, по своему обыкновению, увлекся новой работой и с удовольствием выполнил в кратчайший срок, тем более что была организована встреча с дирижером, который говорил о богатых спонсорах и радужных перспективах. Партитуру - весьма не маленькую - отдал, партии переписали, солистка выучила, и вскоре дошел слух, что произведение встретили "на ура"... Дальше как положено: спонсоры исчезли, перспективы вслед за ними испарились, оркестр распался, дирижер скрылся в неизвестном направлении, а партитура, как говорят татары, "ёк", что, в переводе на украинский, значит "нема"! На какой язык ни переведи - выходит одно и тоже. Я, как всегда, остался ни с чем. Правда, в качестве скромной компенсации, супруги подарили мне двух волнистых попугаев в клетке, хотя ни о какой своей склонности к орнитологии никогда не намекал. Бедных птичек вскоре съела моя, не пишущая партитур, но всегда писающая на них (если не там положишь) кошка. За что же ей такая награда? Экая несправедливость, скажу вам! Надо заметить, что с партитурами после отдавания их в оркестры всегда происходили разные пакости. Начиная с оркестра Горбатых и кончая всеми последующими. Каждый оркестр, куда бы ни отдавал свои пьесы, становился "могильником" моих партитур. Много листов партитурной бумаги было "закопано" и в оркестр Лундстрема и в оркестр Людвиковского (о нем писал ранее). Хотя, припоминаю, были исключения: иногда каким-то окольным путем рукопись ко мне возвращалась, но в виде лохмотьев или порванных, и заляпанных листов... И, наконец, последний красноречивый эпизод. Один знакомый музыкант работал тогда на радио, но в оркестре Александра Михайлова (был такой 70-80-е годы). Случилось сие в период, расцвета джаз-рока. Знакомый передал: «Михайлов просит тебя что-то написать для его оркестра». Я, естественно, как засидевшаяся невеста, видящая в каждом первом встречном романтического принца, тут же воспылал надеждой (а, вдруг, сыграют?) и бурно принялся за работу. Вскоре состоялась и личная встреча, знакомство с милым обходительным дирижером и вручение мной ему партитуры, а дальше - тишина... Надо здесь еще, попутно, заметить, что при каждой такой встрече с дирижерами, у меня, на уровне подсознания, возникала сцена из романа Булгакова. Обращенный в вампира-наводчика администратор варьете Варенуха, приходит ночью к финдиректору Римскому и последний, к своему ужасу, замечает, что гость не отбрасывает тени. Так и у меня в беседах с дирижерами. Слышу их ласковые речи и обещания, но вижу, что "тени" их фигуры не отбрасывают, посему все их слова - вранье! Теперь о том, чем закончилась последняя история. Как поведал мне друг, дирижер, разбирая с оркестром мою партитуру, столкнулся с какой-то трудностью (переменный размер, кажется), на том споткнулся и, чтобы не позориться перед оркестром, подальше отложил мое творение. Надо ли пояснять, что и данный коллектив стал "могильником"? Правда, было некоторое "лирическое" продолжение. Оказался я, как-то, на спектакле в Большом театре, что бывает чрезвычайно редко (в тот вечер давали Вагнера). Сижу в партере, ожидая начала. Вдруг вижу, как сбоку в мою сторону, наступая на ноги уютно расположившихся зрителей, пробирается припозднившийся гражданин (очевидно, на свободное место рядом со мной). Ба! Узнаю в гражданине того дирижера и заранее смущаюсь. Это надо? Сатана подстроил такую нелепую встречу! «О чем говорить с ним? - в отчаянии заметался я. - Спрашивать, почему не сыграли мою пьесу?» Захотелось немедленно покинуть зал, но плюхнувшийся в соседнее кресло и предварительно наступивший мне на ногу, дирижер, так до конца спектакля ни разу и не посмотрел в мою сторону, давая понять, что со мной не знаком. Я с радостью, как избавление от тягостного общения, принял условия, предложенной находчивым дирижером "игры", но все же мысленно изумился: вот это самообладание! Теперь понял: люди с такой стойкостью и выдержкой идут или в разведчики, или в дирижеры! Между прочим, в антракте, когда над нашими головами вспыхнула знаменитая люстра, статная фигура теперь уже "не знакомого" мне маэстро тени отбросить не пожелала (?!). 18-24 декабря 1999 г. 71. ТРИ ВАРИАНТА ОДНОГО АНЕКДОТА Вариант первый. Плывут навстречу друг другу аквариумные рыбки. Одна спрашивает: - Ты веришь в Бога? - Нет, - отвечает другая. - А кто же тогда нам корм бросает?! - продолжает первая. Вариант второй. Встречаются в подъезде два жильца. Один другого спрашивает: - Ты веришь в Бога? - Нет, - отвечает сосед. - А кто же тогда у нас в подъезде перегоревшие лампочки меняет?! - вопрошает первый. Вариант третий. Встречаются на репетиции два музыканта. Один другого и спрашивает: - Ты веришь в Бога? - Нет, - отвечает приятель. - А КТО же тогда для нашего оркестра, по-твоему, аранжировки пишет?! 25 декабря 1999 г. - 4 января 2000 г. "КАФКА" СТАВШАЯ БЫЛЬЮ. Зашел я как-то в книжный магазин и спрашиваю у продавца: - Есть ли у вас "Кафка"? Понадобился он мне тогда зачем-то. Любезный продавец, окинув взором Мороза-воеводы "владенья свои", указал на одну из полок. Я, следуя указующему персту, увидел книгу, на обложке которой красовалось: "Кавка...". "Но, почему через "В"? – удивился и, подойдя поближе, заметил, что остальная часть названия закрыта книгой, стоящей рядом. Убрав препятствие, прочитал: "Кавка…зские Минеральные Воды" /путеводитель/. "Какой эрудированный продавец, - изумился я. - Он, и вправду, сделал "Кафку" былью!" 4 января 2000 г. 72. ЖЕНЩИНЫ В ДЖАЗЕ ИЛИ ЧТО ТАКОЕ "ПОЛИМЕТРИЯ" Так много можно об этом сказать, что не знаю с чего начать... Но начать придется, и начну с моего преподавания на эстрадном отделе Электростальского музучилища. Эстрадным тот отдел именовался, чтобы не раздражать могучую партию грубым для нежного партийного уха словом "джаз". Так вот и потянулись на этот, не вполне нравственно здоровый отдел, не только юноши, но и девушки да с каждым годом все больше и больше. Что их туда влекло понятно: набившая оскомину классика не могла удовлетворить растущие потребности молодежи, а джаз или то, что под этим подразумевалось, манил своей таинственной новизной. И стали играть девы на всем, что ранее являлось лишь уделом добрых молодцев. Тут тебе и бас-гитара с барабанами, и все виды саксофонов, включая огромный баритон, и трубы с тромбонами, и черт знает что... Саксофонисток теперь пруд пруди, а пианисток, играющих джаз, и тем более тьма тьмущая! Но по части освоения импровизации и свинга слабый пол поначалу весьма уступал сильному. Лишь околоджазовое поведение осваивалось легко и быстро. Многие девицы, окончив училище по классике, поступали вновь теперь на "джаз". Возможно, от скуки. Ведь армия им, в отличие от парней, не грозила - учись себе хоть до старости. Не у всех получалось стать джазменками, но курить, пить и вести себя раскованно удавалось большинству. И когда очередная пылкая натура поступала в мой класс, я, прежде всего, просил пригласить для беседы маму. Маме подробно объяснял, чем чревато для дочери такое необдуманное решение. Джазу она не научится (это и мужику нелегко), но овладеет дурными привычками: научится пить, курить и, вообще, пойдет по рукам и дорогам... Напуганная здравыми доводами мамаша немедленно изымала легкомысленную дочурку из подобного джазового "притона", избавляя меня тем самым от напрасной траты времени и сил. Но встречались и очень настырные особы, которым родители нипочем. Одна из таких сказала мне: «Возьмите в свой класс! Я такая упорная, что с вас не слезу»(?!). Признаюсь, не на шутку испугался подобной участи и не взял. Надеюсь, правильно сделал. Часто таким настойчивым особам и самим надоедало биться головой об стену, изучая этот неприступный, неодолимый и, проще говоря, противный джаз и они, разумно спохватившись, покидали "поле боя". Но были и особенно упорные среди тех, что из категории "не слезу"! Одна из таких занималась у меня в джазовой студии. Как-то я очень раскритиковал ученицу за игру, да так, что даже сам потом стал сожалеть. Вдруг возьмет и сделает что-нибудь с собой. Например, как в анекдоте. Назло бабушке отморозит себе уши. Тем более, что на дворе зима... А на следующий день в кафе "Времена года" назначена встреча по подготовке предстоящего очередного джазового фестиваля и руководители ансамблей, желающих принять участие, приглашены оргкомитетом для предварительной беседы. Пошел и я. По своему обыкновению, приперся гораздо раньше. И теперь как внеплановый самолет кружил вокруг "аэропорта", сжигая топливо во избежание взрыва. Как уже говорил, была зима, поэтому стужа вскоре заставила "приземлиться" на четверть часа раньше означенного времени с не до конца опустошенными баками,. И "взрыв" произошел! Очень не хотелось придти первым, но опасения оказались напрасными. Меня опередили. Раскритикованная ученица, вовсе и не собиравшаяся отмораживать себе что-либо, уже сидела в тепле уютного кафе, горя желанием принять участие в предстоящем джазовом ристалище. Столь неожиданная встреча стала для меня подобно взрыву. "Какая наглость, играть еще не научилась, а лезет на фестиваль"! - продолжали внутри взрываться остатки неизрасходованного на морозе "топлива". Но, вспомнив советскую классику: "эту песню не задушишь - не убьешь", быстро успокоился. Пример надо брать с таких непотопляемых людей, а не возмущаться! В дальнейшем ученица удивляла телефонными звонками спозаранку. Мне, еще непонимающему, что к чему, бодрый голос сообщал: - Юрь Иваныч, у меня свинг появился! Естественно, радовался за ученицу столь желанному, но редкому гостю. - Юрь Иваныч, у меня свинг опять пропал, - бывало, извещала печальная трубка. Что можно посоветовать в подобном случае? Хотелось сказать: - Держите его, этот свинг, за руки, за ноги, за все что попало - не дайте ему снова убежать! Ну, ладно! Закончим выяснять отношения с капризным свингом, который, "то потухнет, то погаснет" - сил никаких больше нет - и двинемся дальше. Случалось в моей педагогической практике, что из-за некоторых учениц приходилось увольняться, расписываясь в своем полном бессилии, несмотря на огромный стаж. Но прежде, чем коснемся этой щекотливой темы, хочу заметить, когда сталкивался, занимаясь с ученицей или учеником, с полной безнадежностью в освоении джаза, то применял своеобразный "ход конем" - переключал учащегося на занятие ему более посильное (сочинительство или аранжировка), что всегда имело положительные последствия. Теперь вернемся к обещанным увольнениям. Привела как-то по весне ко мне очередная мамаша свою талантливую дочку. Чадо оканчивает училище по академическому фортепиано и жаждет снова поступить, как сами понимаете, на "джаз" да, к тому же, она еще и сочиняет. "О, удача! - радостно подумал. - Раз сочиняет, это выход из положения". Попросил абитуриентку поиграть свои опусы, что она, после положенного в таких случаях, небольшого препирательства, сделала. Сочинения оказались достаточно узнаваемыми сколками с тех произведений, которые входили в пианистический репертуар композиторши. Как бы, пересказ уже известного всему миру, но своими, и не лучшими, словами. Сам факт, что записано на ноты и в немалом объеме, характеризовал автора с самой, что ни на есть, положительной стороны (аккуратность, старательность и прочее...). Девушка произвела и на комиссию самое благоприятное впечатление - не часто юные композиторши нас балуют своим вниманием - и была принята беспрепятственно. Но в качестве дополнительного условия, дал я ей задание на лето, попросив выполнить три пожелания. Первое - сходить на консультацию в московские ВУЗы (Консерваторию и Гнесинку) и, показав "настоящим" композиторам свои сочинения, сообщить мне потом мнение знатоков. Второе - за лето попытаться более осовременить свой стиль, являвший собой подражание венским классикам, ознакомившись, например, с Прокофьевым. Третье - написать что-то, подражая ему. И вот встретились с будущей ученицей в конце октября после традиционного "колхоза" - насильственного вывоза студентов на уборку овощей - я и спрашиваю: - Ну, как, выполнили мои пожелания? - Нет, не успела! - ответила отдохнувшая в подмосковных полях композиторша бодрым молодежным голосом. Неуважительное отношение к советам педагога, не скрою, больно обидело. Если такое начало, так что же будет потом? Нет, мне таких учениц не надо! Это стало последней каплей. Написал заявление, и тринадцатилетняя эпопея с катанием в электричках закончилась, наконец. Спасибо случаю, пославшему эту последнюю "каплю", потому что в силу своей нерешительности и инертности всегда нуждался в подобном "пинке". Другой примечательный случай произошел совсем недавно. Жена коллеги, открыв частный колледж и создав в нем привлекательные для педагогов материальные условия, пригласила и меня преподавать там. А ряд лет назад она, при первом нашем знакомстве, как только ее муж представил нас, незамедлительно перейдя на "ты", заметила: «Юр, почему у тебя плащ такой засаленный?» Ну, прямо, как в рассказе "Басни Крылова": ("Ах, это тот самый, который нам в ВИО-66 какую-то х**ню принес?"
Не нашелся, что ответить, пристыженный тем, что в грязном ходить не хорошо. Но все же, подобная некорректность редко сближает людей. Я бы так не ляпнул, да ещё при знакомстве! Позабыв о былом, поступил к обидчице на работу. Поддался искушению (приличная оплата), а Дьявол тут как тут... Естественно среди учеников оказалось немало девиц, одной из которых и задал выучить гармоническую схему темы "Как высоко луна". По прошествии месяца выясняется: тема так и осталась невыученной. Если бы преподавал какой-нибудь маразматической бабушке, тогда понятно, но, для юной девушки с ясными мозгами - не понятно совсем! Такой подход к учебе опять озадачил, да и засаленный плащ никак не хотел забываться... Так что погорел и на этот раз, принеся себя в жертву: «уступил доводам разума (оплата!), когда дух задремал» (цитата из Сент-Экзюпери). Именно поэтому пребывание в прелестном заведении оказалось кратким. Бывали за годы преподавания и другие забавные случаи... Одна девица, занимаясь со мной импровизацией, все никак не могла выполнить ряд требований (определенным образом группировать ноты и писать не авторучкой, а карандашом, чтобы удобнее исправлять ошибки). Наша борьба длилась несколько месяцев, пока противная сторона не покинула класс, удачно выйдя замуж и завязав навсегда с этим теперь ею, наверное, ненавидимым, гадким джазом. Другая девица, будучи хорошей классической пианисткой, блестяще выучивала джазовые пьесы по нотам, но в импровизации обнаруживала полную "безнадегу". Вскоре ей это надоело, и она подалась в модную в то время секту "Аум Сенрикё", полностью растворившись в более привлекательном, чем джаз, ученье! Третья ученица, так как дело с импровизацией не шло, стала сочинять в авангардной манере. Я потворствовал пороку, чтобы дитя хоть чем-то тешилось и лишь бы не плакало. Она при этом пылко заявила, что отныне все свои опусы посвящает мне. Не скажу, что подобное лестно слышать. Возникла ассоциация! Ученик слесаря, к примеру, говорит мастеру: «Иван Петрович, теперь я не только деревянные болванки, но и стружки с опилками, вылетающие из-под моего рубанка, буду посвящать Вам!» Думаю, растроганный учитель тут же послал бы в магазин "гонца" - такое счастье! Я за бутылкой никого не послал, но призадумался... Та же ученица "добила" меня и еще одним эпизодом, спросив как-то: - Юрь Ваныч, а что такое "полиметрия"? Наивно порадовавшись тому, какая любознательная ученица, стал подробно объяснять суть вопроса, пока случайно не посмотрел в ее сторону и не увидел раздираемый в приступе дикой зевоты рот. Всем известно, что зевота главный показатель скуки! Отныне зевоту, возникающую в подобные моменты "откровений", называю "полиметрией"! 30 дек. 1999 г. 73. ДОБРАЯ АРМИЯ И ДЖАЗ Безусловно, армия дело нужное и даже необходимое в определенных случаях. Вот и Глен Миллер напрямую связан с армией! Но, как известно, в армии бытуют все больше марши и гимны, нежели чистый джаз. Глен Миллер, скажете вы, связался с армией, поскольку шла война, а если бы не война, то еще и неизвестно, как... Во всяком случае, свобода в джазе плохо согласуется с армейской муштрой, да и со вкусом у военных, мягко говоря, далеко не все в порядке. Лично меня Господь миловал: оказался негодным в мирное время, а в военное - к нестроевой. Притом, и не способен был к тому, что называется "косить". Просто обнаружилось устойчивое повышенное давление (вегето-сосудистая дистония). Помню радостные возгласы ребят, лежавших вместе со мной в госпитале: "Ура! У меня язва - не годен!" или "О, какое счастье - грыжа!" и т.д. Почему-то народ не очень тянулся к начищенным до блеска сапогам и аккуратнейшим образом заправленным койкам. Хотя, конечно, за всех говорить не берусь. Многие, знаю, оставались на сверхсрочную, чтобы не уезжать из Москвы или области в свою Тмутаракань! Известны случаи, когда в тюрьме (правда, американской) люди научались от безделья хорошо играть джаз (?!). Например, всемирно известный гитарист Джо Пасс. Про советскую тюрьму и армию такого сказать нельзя. Ни в первой, ни во второй никому бездельничать не давали. Но не будем заниматься критиканством, а лучше вспомним что-либо положительное. Известно, что некоторые музыканты, первоначально проявившие себя в джазе, заканчивали карьеру на армейских "подмостках". Так, известный в прошлом Даниил Браславский, автор первого отечественного учебника по джазовой аранжировке, завершал трудовую деятельность педагогом на кафедре военных дирижеров при Московской консерватории. Может быть, в этом и нет ничего плохого, потому что в нашей стране на джаз, как на источник доходов, уповать бесполезно. Если раньше Партия стравливала джаз с роком и периодически запрещала одно или другое, то теперь еще более безжалостная "попса" смела все напрочь! Новое поколение "творит" нечто свое, что я бы назвал МУЗЫКАЛЬНОЙ ПРЕСТУПНОСТЬЮ. Поэтому, даже очень хорошо, что не вся молодежь подалась в киллеры и рэкетиры в прямом смысле этих слов, а занялась тем же самым на музыкальной ниве, в смысле - переносном. Джаз, таким образом, из музыки "толстых" превратился в музыку седеющих, лысеющих и полнеющих граждан. Короче, стал музыкой не только толстых, но и пожилых! Но вернемся к нашей армии... Так вот, в неблагоприятное для серьезного джаза время доблестная "военная машина" вывозит в своем обширном кузове из бескрайнего поля безденежья на широкую дорогу хоть какого-то заработка бедных отечественных джазменов. Когда грянула перестройка, и все оказались не у дел, возник чудесным образом в недрах пограничных войск небезызвестный Ка-Ге-Бэнд, собравший под свои зеленые погоны многих известных джазменов. Странно и нелепо видеть в военной форме Александра Пищикова, Виктора Гусейнова или Владимира Василькова. Но, как говорится, голод не тетка! Не скрою, меня тоже звали туда, но я, в силу своей болезненной щепетильности, ограничился лишь написанием для них нескольких аранжировок, и "они", хоть и "со скрипом", но заплатили. Вот тогда впервые почувствовал армейскую "щедрость и доброту". В дальнейшем еще пару раз случилось соприкоснуться с нашей доблестной, о чем и хочу поведать ниже. Позвонил как-то знакомый тромбонист, игравший еще в "Шагах времени". Он тогда был "куском", т.е. сверхсрочником, а ныне - солист оркестра Минобороны, и играет на личном инструменте Глена Миллера, подаренном ему на гастролях в США. Знакомый сказал, что в Минобороны возжелали завести у себя джаз-оркестр (биг-бэнд) к предстоящему международному конкурсу оркестров памяти Глена Миллера, ставшему ныне традиционным. «Не захотел ли бы ты принять участие в этом деле в качестве аранжировщика и репетитора?» - спросил приятель. Я в то время, как и поныне, за копейки преподавал в училище и, хоть и вспомнил о вездесущем дьяволе и его искушениях, все же согласился и поехал на переговоры. Конечно, создать биг-бэнд не получилось, потому что в рядах защитников Родины джазменов раз-два и обчелся, и никакая гауптвахта не могла сделать из "лабухов" духового оркестра свингующих мастеров джаза. К тому же, все "мастера" уже разобраны другими оркестрами (Погранвойска, МВД и пр.). А для переманивания достаточных средств не находилось - армия, хоть и бывает добра, но, в основном, прижимиста. Посему, видя подобную "безнадегу", предложил главному дирижеру-начальнику создать не биг-бэнд, а симфоджаз, вернее, эстрадно-симфонический оркестр, где на "медные" инструменты нагрузки поменьше, да и струнная группа скроет своей плотной звучностью все возможные огрехи. Начальник послушался моего совета и пригласил струнников в существующий и поныне симфоджаз Минобороны. Оркестр выступил на том конкурсе весьма успешно. Я же продолжал больше года (возможно, в благодарность за хороший совет) числиться на этой синекуре, что в моей практике было весьма нетипичным: ничего не делать и получать, хоть и скромную, но регулярную "зряплату". Притом, сами звонили по телефону: - Соизвольте придти и получить. Было даже как-то неловко. Обычно случалось наоборот - работаешь, пишешь, но не получаешь... К сожалению, "недолго музыка играла". Началась Чеченская война, и добрая, но экономная армия отлучила «лишний рот» от "скатерти-самобранки". Но, тем не менее, образ армии в моем сознании переменился с плохого на хороший, и я стал именовать ее с тех пор - "добрая армия". Был и еще один пример этой "доброты", о чем - ниже. Тоже позвонил знакомый музыкант, на сей раз саксофонист, который, уйдя от безденежного Лундстрема, ныне работал в щедром Кремлевском оркестре. Звонивший сообщил, что для их оркестра (правда, чисто духового) нужно написать фантазию на русские народные темы. По своему обыкновению, встретил эту информацию настороженно и тут же вспомнил о кознях искусителя, но, трезво поразмыслив, согласился встретиться, заинтригованный тем, что дело будет происходить в одной из башен Кремля (!). И вот теплым, солнечным летним утром встречаемся с приятелем у оной башни и, получив заранее выписанные в Бюро пропусков разрешения, проходим в Кремль. Далее, миновав охрану, по узкой каменной лестнице поднимаемся на толстую стену. Восторгаюсь - ведь не каждый простой советский смертный может сквозь бойницу любоваться видами столицы. Затем через боковую кованую дверь входим в башню. Поначалу охватывает священный трепет. Когда-то здесь обитали стрельцы Ивана Грозного! Вот она, история - вокруг и под ногами!! Попав внутрь, малость успокоился, увидев на одной из дверей знакомую, почти что родную, надпись "Мужской туалет". Явно, это уже более поздний культурный слой - при деспотичном царе, наверное, просто со стены вниз поливали... Оказавшись в этом "очаге современной цивилизации", так диссонировавшим с древним окружением и, обнаружив там привычные кучи ("братские могилы" и не спущенную воду, окончательно пришел в себя. Подумалось: обитают здесь ныне, судя по размерам "братских могил", здоровяки не слабее иваногрозновских стрельцов (а то, может, и покруче будут) да вот только нет на них царя - он бы подобной антисанитарии не допустил! Покинув туалет, вызвавший такой яркий ассоциативный ряд, мы по крутой лестнице продолжили восхождение.
Этажом выше взору открылась еще одна дверь с табличкой, но не "Женский туалет", как я наивно ожидал по логике вещей, а - "Студия звукозаписи". "Экскурсовод" тут же сообщил, что студия оборудована наиновейшей аппаратурой. Но меня, испорченного тяжелым детством, более волновал вопрос: - А где же тут милые дамы будут справлять свою нужду? Неужели для них нет? Экая дискриминация! Размышления о горькой участи представительниц слабого пола, если им случайно придется оказаться в этой обители пола сильного, были прерваны созерцанием еще одной таблички на очередной внушительной двери (тем временем взобрались еще на этаж). Надпись строго извещала: "Главный дирижер - полковник такой-то". Это и стало конечной целью карабканья по крутым, времен царя-тирана, лестницам. Высота покорена. Мини-Эверест взят! Лишь мучил вопрос об отсутствии женского отхожего места. Какой-то мужской монастырь! Может, дамы не положены по штату, ведь армия? «Неужели не могли и лифтом обзавестись, если обзавелись шикарной студией?» – далее укоризненно подумал я, запыхавшись, но тут же и успокоился, ответив сам себе: «Значит, не могли...» Наконец, заходим в заветный кабинет "главного". Друг представляет меня, и главный тут же излагает суть вопроса. Пока он говорит, я поражаюсь наличием в палатах со стрельчатыми оконцами огромного концертного рояля. Рояльчик-то "Стейнвей", а не какой-нибудь там "Блютнер". "Ай, класс!" - мысленно воскликнул я, как восклицали за кулисами артисты Варьете, сраженные наповал невиданными доселе фокусами кота Бегемота. "Как же такую махину перли-то сюда, да по этим узким лестницам?" - продолжаю мысленно восклицать под монотонно-мурлыкающие объяснения гостеприимного полковника. Вот такой необычно вместительной оказалась эта, снаружи совсем небольшая башня. Наверное, пресловутое четвертое измерение имело место, как и в "нехорошей квартире" у Булгакова! Но хватит восторгов, и вернемся к делу. Требовалось написать фантазию на темы следующих песен: "Калинка-малинка", "Степь да степь кругом", "Светит месяц" и еще нечто подобное. Набор, конечно, для джазмена весьма "привлекательный" - тем более что партитура должна быть написана для огромного духового оркестра - "кучи" флейт и кларнетов, труб и корнетов, духовых теноров и баритонов (тех, что на демонстрациях и похоронах) и еще - аж две тубы (!!!). Вот такой размах. Признаюсь, что никогда не писал на подобный состав и даже слегка испугался - получится ли? Но главное - писать для духового оркестра считал делом недостойным. Еще более мерзким, конечно, было бы писание для оркестра русских народных инструментов с баянами, домрами и балалайками (так называемые, "пузочесы" - от движения рук исполнителей вдоль живота - вверх, вниз), но Господь, к счастью, чашу сию пронес мимо меня. Подобный грандиозный опус должен, по замыслу заказчика, исполняться сводным оркестром по случаю вывода российских войск из Германии. Через некоторое время, скрепя сердце и наступив на горло собственной "джазовой песне", данное "боевое" задание выполнил и успешно разгреб эти "кучи" инструментов, насытив обилием нот. Дирижеру фантазия, которую продемонстрировал на том самом "Стейнвее", понравилась… Но в живую исполнение так и не состоялось (не сумели к сроку разучить), хотя труд относительно щедро оплачен, и я более укрепился в мнении о доброте нашей армии, приходящей на выручку в трудную финансовую минуту! Закончим же наше повествование весьма веселым случаем тоже, хоть и косвенно, связанным с Вооруженными Силами. Существовал в минувшие годы на Радио помимо очень известного оркестра Юрия Силантьева и менее известный - Бориса Карамышева, называвшийся «Голубой экран». Последний оказался добрее и исполнил больше моих пьес, нежели первый. Музыканты его оркестра - большие сплетники, как, впрочем, и все другие музыканты - рассказали весьма трогательную историю о своем дирижере. Когда-то он был дирижером военным, но разжаловали за следующую провинность. На каком-то ответственном концерте в присутствии всего армейского начальства наш дирижер, стоя перед оркестром, так бурно взмахнул руками, что из-за пазухи вылетели, как голуби у иллюзиониста, две, сверкнувшие в лучах софитов интригующим водочным блеском, чекушки и покатились по сцене к зрителям. Сами понимаете, какой позор, хотя, согласитесь, и очень забавно. На этой веселой ноте и закончим наш рассказ о долгом "любовном романе" бедняги джаза с "доброй" армией. 15-16 января 2000 г. 74. ДО ПЕРВЫХ ЛАНДЫШЕЙ! В начале 90-х в Москве открылось много частных ресторанов. Участились и мафиозные "разборки", часто прямо в этих самых ресторанах. Поэтому многие джазовые музыканты понадеялись, что раз Москва превращается в гангстерское Чикаго 30-х годов, то и звуковое оформление этих новых явлений должно быть соответствующим, т.е. джазовым. Но, увы, в Чикаго-то Москва действительно почти превратилась, а вот со звуковым оформлением дело, явно, не клеилось... Пригласил меня в те годы знакомый барабанщик работать пианистом в одном из вновь открывшихся ресторанов в Замоскворечье. Пригласивший заверил, что будем играть в основном только джаз, изредка выполняя приемлемые заказы, но до "блатяги" опускаться не будем (никаких там "Мурок" и прочей мерзости). К своему стыду, а, возможно, напротив, к гордости, должен признаться, вышеозначенный опус играть так и не научился, да и никогда не стремился к этому в отличие от одного своего знакомого, ныне заслуженного артиста, который не только не стыдился исполнения "шедевра", но и даже хвастался этим. "Мне все равно, что играть: хоть "Мурку", хоть "Гигантские шаги" Колтрейна - лишь бы деньги платили!" - говаривал знакомый и рассказал забавный случай из собственной практики. В бытность его работы в злачном заведении "Карусель" на Тверской (по иронии судьбы в помещении бывшего очага джаза, кафе "Молодежное" . Подходит к нему в перерыве между пьесами местный "крутой" из бывших спортсменов и, демонстрируя высокую эрудированность, несвойственную представителям этого социального слоя, просит: «Сыграй мне босса-нову в исполнении Стэна Гетца» (?!). Надеюсь, любитель джаза, читающий эти строки, сразу сообразил, о чем речь. Вспоминаются знаменитые альбомы 60-х годов: Аструд и Жоан Жильберто, Антонио Карлос Жобим и "примкнувший к ним" американский саксофонист Стэн Гетц. Заказ, согласитесь, весьма приятный - это вам не "Семь сорок"! Но как изобразить на рояле игру саксофониста (мой знакомый играл на ф-но)? И пианист, исхитрившись - недаром потом присвоили звание - исполнил просьбу авторитета (чего только ни сделаешь за хорошую плату!).
Вернемся к другому знакомому, к барабанщику, пригласившему меня работать в ресторан в Замоскворечье. Оный, будучи хронически неисправимым оптимистом, обещал, что никакой такой "лабуды" играть не будем. А лишь легкий, доступный джаз (не Колтрейна же?). И, возможно, если приличное закажут, исполним, как дань ресторанной работе - все-таки, не джаз-клуб! Друг добавил, что хозяин - чеченец, но "московского розлива", говорит без акцента, молодой, очень культурный и сам любит джаз. Я, обрадованный этой необъяснимой любовью представителя гордого народа к музыке "толстых" (возможно, потому, что у них там есть селение Толстой-юрт?), согласился работать, испытывая в тот период, как, впрочем, и в любой другой, финансовые затруднения. Начал три раза в неделю вечерами ездить на эту работу и возвращаться домой достаточно поздно. Хоть "точка" находилась недалеко от метро "Полянка", а работа официально заканчивалась в 23. 00, все равно домой попадал не раньше полуночи. Все поначалу шло тихо и спокойно. Играли инструментальную программу в первом "заезде", а во втором и третьем к нам присоединялась певица, которая также исполняла джазовые "эвергрины". В последнем антракте нас бесплатно кормили, и поили кофеем. Вот какой добрый и щедрый хозяин-чеченец. Чем не прекрасная работа? Играешь в свое удовольствие, да еще и ужинаешь "на шару"! Но однажды, придя на работу и войдя в наш небольшой, уютный, погруженный в интимный полумрак, зал, заметил, часть столов составлена и превращена в один большой. Как человек на своем веку достаточно наработавшийся в системе общепита, сразу смекнул: нас сегодня ожидает свадьба и бурное веселье. Так и случилось. Сдвинутые столы уставлены многочисленными напитками и закусками. Гости и жених с невестой заняли свои места, а мы заиграли, как обычно, джазово-просветительскую программу. Отыграли первое отделение, в продолжение которого гости тихо пили и закусывали. Во втором - со стороны составленных столов пошла мощная шумовая волна пьяных разговоров и возгласов, порой заглушавшая, несмотря на наличие микрофона, голос нашей вокалистки. Стало понятно, что музыка "толстых" веселой компании совсем не интересна, а лишь является досадной помехой, как, впрочем, и компания - нам! И вот третье, последнее, отделение нашего выступления. Только я приготовился играть интродукцию к очередной пьесе, как вдруг ощутил на своем плече чью-то тяжелую руку и насыщенный винными парами голос вымолвил над ухом: - Отец, сыграй "Ландыши"! Затем другая рука положила на клавиши смятый четвертак. Не заметил как "проситель" подкрался. "Раз называет отцом, значит, в сыновья по возрасту годится?" Передо мной стоял молодой человек, который по моей оценке его возраста никак не мог и не должен знать этой песенки, популярной в далекие 60-е. Я был юношей, когда это въедливое творение Оскара Фельцмана бушевало на огромных просторах первого в мире государства рабочих и крестьян, заставляя петь, как сталеваров, так и доярок! Подле меня в данный момент стоял представитель поколения не сыновей, а внуков. "Откуда этот юнец знает подобную мерзость? Ведь его еще на свете не было? - возмущался мой внутренний голос. - Неужели бабушка ему это пела в качестве колыбельной?" Но "Ландыши" оказались еще "цветочками", за которыми последовали и "ягодки". Заказчики дружно проложили тропу к сцене. Из-под нашего ансамблевого "пера" стали вылетать один за другим и прочие нетленные образцы, обожаемых неисправимым народом (напрасно трудились классики) мелодий. Тут вам и "Ямщик, не гони лошадей!", и "Замерзал ямщик" (Дались им эти ямщики! Чем таксисты-то хуже?). "Очи черные"! "Дорогой длинною"! "Гори, гори, моя звезда"… И так далее, и тому подобное... Правда, до знаменитой "Мурки" дело так и не дошло - ресторан закрывался, да и гости поиздержались. Но заработали мы тогда, лишь к часу ночи вернувшись домой, кучу денег, а бедный джаз был с позором изгнан со сцены. Как уже, надеюсь, усвоил читатель, я никогда не ставил себе цель зарабатывать деньги таким путем. Так что после этой незабвенной ночи в ответ на очередное, обманчиво-лестное приглашение работать в "джазовом" ресторане, соглашаясь, предупреждал, что работаю до "первых ландышей". И время года (весна) здесь не при чем... 23-26 января 2000 г. 75. ВЕЛИКИЙ "ДЖЕМ" В "МЕДИКАХ" ИЛИ "НЕ ЗАПИВАЙТЕ БЕЛЯШИ ТАРХУНОМ!" То был первый перестроечный джазовый фестиваль конца 80-х годов. Белокаменная предвкушала невиданное буйство джаза и, наконец, свершилось! Поздняя весна или начало лета. Сухо, солнечно и тепло. Погода "благоприятствовала любви" к джазу. Такого обилия знаменитых имен никогда еще не знала Земля Русская. Утром знаменательного дня, как обычно, поехал на работу далеко за город, в Тьму-Электросталь, чтобы оттуда прямиком, не заходя домой, отправиться на концерт в Театр Эстрады. Занимаясь в училище, все время поглядывал на часы - не пора ли отваливать - мысленно соизмеряя расписание электричек со временем начала концерта. Успокою читателя: билет имелся, достали предприимчивые друзья. Однако решил не рисковать и "слинять" с работы пораньше, чтобы времени с запасом (лучше пешком прогуляюсь при такой хорошей погоде - что и раньше даже в дурную погоду неоднократно практиковал). Вышел из электрички не у Курского (конечная), а на "Серпе..." (не доезжая одну). Чтобы до Таганки прошвырнуться пешком и перекусить по дороге. Возле театра Любимова находилась менее известная, чем одиозный театр, но все же вполне сносная пельменная. Тронулся в путь навстречу робко начинавшему клониться к закату солнцу. На часах всего лишь начало пятого, а концерт в половине восьмого, так что времени предостаточно. Сразу возле "Заставы Ильича" мой наметанный голодный взор приковала к себе тетка, торговавшая чем-то печеным. С детства питая слабость к пирожкам, мгновенно подлетел к ней. - Кому беляши свежие, горяченькие?! - орала баба в засаленном фартуке. Справедливо считая беляши высшей ступенью народного кулинарного творчества, дрожа от нетерпения, пристроился в хвост небольшой очереди и стал с опаской наблюдать, как гора аппетитнейших и румяных кулинарных шедевров таяла на глазах по мере приближения к цели. "Лишь бы хватило, лишь бы хватило", - причитал некто во мне слезливым голосом... Томление длилось не долго, и вот заветный чан, вернее огромная алюминиевая кастрюля с дымящимся товаром, рядом со мной. - Дайте штук шесть! - выпалил, протягивая деньги. Некто внутри неистово ликовал: "Ну, наемся! Ну и наемся до отвала!!" И поплелись мы с этим "некто", с пакетом беляшей в одной руке и с пухлым портфелем в другой навстречу джазово-манящему, заходящему солнцу. Без компаса и карты знал, искомый концертный зал находится именно в той части огромного города. Зал знаменит тем, что в нем в 70-е годы не состоялось, так долго ожидавшееся, выступление знаменитого трио Питерсона. Сейчас иные времена - партия ослабла - выступай, кто хочешь! Что-то мы заговорились, а беляши остывают... "Окучив" все шесть, оказавшиеся действительно отменно вкусными и свежими, жирными и горячими, этот обжора "некто" воспылал теперь нестерпимой жаждой и закапризничал: "Хочу пить, хочу пить, дальше идти не могу!" Тем временем, я подходил к Таганке. Увидев киоск с блестевшими в заходящих лучах стеклянными и полиэтиленовыми емкостостями, решительно направился туда. Сменив страсть к алкоголю, в силу обстоятельств, на влечение к напиткам безвредным, решил утолить жажду "нутра" литровой емкостью вкуснейшего "Тархуна". «Раз много съел, значит надо и много выпить!» - рассуждал, держа в руках объемистую бутыль изумрудно-зеленой жидкости. Падкий на все сомнительное и чрезмерное, "некто" затаился в предвкушении... Двигаясь дальше, в сторону высотки на Котельнической набережной по достаточно крутой улице, спускавшейся вниз к Москве-реке, успешно и незаметно "окучил" литр сильно-газированного напитка. Я и "некто" во мне были сыты и счастливы, о чем свидетельствовали приступы богатырской отрыжки. Значит, пищеварение идет, как надо. Теперь лишь бы не опоздать на концерт, но... Вдруг в желудке и в кишках начались какие-то "нештатные" ощущения: ворчание, бормотание и пр. Отрыжка предательски прекратилась... "Не к добру", - подумал с тревогой и стал шарить глазами вокруг, ища укромное место. "Некто" во мне смущенно молчал. "Лишь бы донести!" - мелькнуло в голове, и с надеждой бросился к ближайшим кустам. Растительность оказалась достаточно высокой, да и прохожие вблизи на счастье не гуляли. Бешено сдирая брюки, не взирая на упрямую молнию, присаживаюсь. Портфель побоку. И "процесс пошел" - "брызги шампанского", как из откупоренной бутылки. "А еще уважаемый педагог, - подумает строгий читатель. - Да и в одном из рассказов смеялся над другом Мишей, который частенько любил присаживаться возле железнодорожных платформ». (Надеюсь, благосклонный читатель не будет так уж строг и простит за неизбежный натурализм.) С кем не случалось? Вспомните-ка! Мораль: никогда не запивайте жирные, горячие беляши холодным, сильно-газированным "Тархуном". Да и "Фантой", или "Пепси-колой" тоже не рекомендую! Прислушайтесь к совету жертвы эксперимента. Нотные рукописи и черновики, всегда в обилии находящиеся в моем портфеле, помогли соблюсти все нормы санитарии. Временно облегчившись, тронулся навстречу заходящему солнцу и все восходящей надежде услышать первоклассный джаз. Всем понятно, случившееся коварно рецидивами (Вдруг прямо в зале приспичит?!). Больше думая о "бисах" взбесившегося желудка, а не о вызовах на бис заморских звезд, поравнялся с кинотеатром "Иллюзион", известным повторными показами старых фильмов. Лишь бы мой трагикомический "фильм" не повторился! Тем временем, внутренний озорник "некто", втянувший меня в это безобразие с закуской и запивкой, совсем затих и ничем себя не выдавал. Уже доковылял до центра, идя вдоль Яузы и Москвы-реки. Примерно в районе Третьяковки, что была за мостом, почувствовал второй неумолимый позыв. "О, счастье! - вспомнил я, - Тут же недалеко Гнесинское училище на Ордынке, в которое не раз захаживал для бесполезных бесед о поступлении на работу. Вот оно спасенье! Бегом через мост!! Лишь бы донести, лишь бы удержать!!!" Великодушный Бог желудка продолжает покровительствовать мне: швейцара нет на месте - не надо объяснять кто такой, да зачем... Мигом в подвал! Вот он, милый, желанный сортир!! Свободен!!! Вхожу - задвижка сломана. Одной рукой придерживая дверь, другой - сломив сопротивление упрямых брюк, взбираюсь "орлом", стараюсь громче кашлять, чихать и сморкаться, чтобы как-то замаскировать мощность ожидаемого "выхлопа". А кругом бродят любопытные до подобных пакостей студенты. Солидный дядечка, известный музыкант и вдруг, извините, обосрался - чем не повод для веселья, да еще, если узнают, что это сам... Кстати, немного успокаивает, что я с высоты своего "орлиного парения" замечаю внизу, в грешном унитазе традиционно могучую кучу с не спущенной водой, наблюдавшуюся мной и в более ранние, не столь экстренные, посещения этого учебного заведения, что отражено мною в одном из рассказов. Наличие подобного, вполне опознаваемого объекта (это вам не НЛО какое-нибудь!) успокаивает и радует душу. Все мы люди, все человеки - и не важно студент ты или профессор! Милые сердцу черновики и рукописи, и здесь служат надежными санитарами. Оправившись, временно счастливый и никем не замеченный, выбегаю на улицу (швейцара по-прежнему нет - возможно, запил человек?). Но у входа неожиданно попадаю в дружеские, но излишне цепкие объятия старого знакомого Брандта, но не Вилли и не канцлера ФРГ, а гитариста, преподающего здесь. - Когда придешь к нам работать? - задает извечный вопрос не тот Брандт. - Да вот приходил узнать, - выкручиваюсь. Так что, один свидетель все-таки назревал, но я его ловко отшил! Впереди конечная цель - "Театр эстрады" (если бы был "Театр джаза" - может и свершится такое когда-нибудь!). Время в запасе есть и, пройдя в полном спокойствии последний отрезок пути, оказываюсь на набережной перед театром. Народу тьма, как и положено, и "есть ли лишний билетик?" витает в воздухе. Гордо прохожу сквозь усиленные ряды контролеров, ловя на себе завистливые взгляды неудачников из толпы, и попадаю в "кипящий котел" многочисленных друзей и знакомых. Охи, вздохи, сожаления, восторги и, наконец, - третий звонок! Террорист-живот не подает никаких неприятных сигналов, затих и провокатор "некто", посему усаживаюсь в кресло в партере, и джазовый марафон начинается. Наконец-то живьем вижу и слышу самого Фредди Хаббарда, который, блестяще начав выступление, на второй пьесе, обидевшись на "зафонивший" микрофон (звукооператоры - нанятые поляки, а про наших и говорить, не приходится!), прервал концерт и демонстративно покинул сцену. Звезда, наверное, может себе такое позволить... Кстати, в зале на том концерте присутствовала и другая "трубная" звезда, но академическая - Тимофей Докшицер! Так вот, когда у другой звезды спросили мнение о первой, оная ответила, сокрушенно покачивая головой: «Это не игра, а какой-то ужас - ни одной живой ноты!!!» Вывод: то, что у академистов считается верхом достоинства - подражание мелкой скрипичной вибрации - для джазмена криминал; в свою очередь, "подъезды" к нотам и частое глиссандо, применяемые в джазе, у академистов считаются дикой фальшью и непотребством. Что же касается импровизации, ее академисты на дух не переносят, считая музыкальным хулиганством. Но оставим никчемный спор и вернемся в зал. На сцене сменяли друг друга знаменитости. Тут и крепкорослый чернокожий "пират" с кольцом в ухе, но не Дмитрий Ухов (Ухов хоть и "пират" от критики, но белый.), а Чико Фримэн; тут и легендарный смуглый басист Бастер Вильямс. И много других, чьи имена давно на слуху, но носителей их мы и в глаза не видели. Правда, в общем потоке "меда" оказалась и досадная ложка "дегтя". Это сумасбродный дуэт Манукяна с Чижиком, представленный, очевидно, с целью показать Западу очередную "кузькину мать". Обложенный со всех сторон электронными клавишами, наш гордость-пианист демонстрировал все известные ему и нам, грешным, стили джаза, нанизывая их один за другим, как на шашлычный шампур, на конвульсивное голошение доморощенного "Рэя Чарльза". "Шашлык", похоже, удался, - "дуэлянтов" вскоре пригласили для записи диска в Америку. Но сенсации не случилось, и покорители Нового Света вернулись вскоре в Свет Старый, хотя и что-то заработав. Между прочим, до начала концерта я успел зайти в гости к одному из "дуэлянтов", Чижику, который в то время обзавелся квартирой в этом, в прошлом пользовавшимся дурной славой, "доме на набережной", где и помещался "Театр эстрады". А получилось так: проходил мимо подъезда, из которого вышел владелец квартиры. Хозяин, увидев старого знакомого, затащил к себе. Квартирочка, заметим что надо - огромная, генеральская. У Лени губа не дура, да и средства имелись - ведь не даром он лучший советский официально признанный джазовый пианист! Комнат не счесть, цветы в кадках и огромный концертный рояль, а рядом синтезатор с компьютером. - Сядь, поиграй, - предложил радушный хозяин. Естественно, я воспользовался такой возможностью (впервые прикоснуться к синтезатору), забыв и о желудке и о концерте. Хозяин стал демонстрировать возможности сего "чуда света": играешь на клавишах, а на экране монитора, пожалте бриться, возникают ноты того, что ты сыграл, притом со всеми малейшими шероховатостями и неточностями - машину не обманешь! Чем не чудо? Хозяин доволен произведенным на гостя впечатлением. Но, увы, я должен покинуть сию "лавку чудес" - стрелки часов неумолимы. Вернемся в зрительный зал! Под бурные аплодисменты первое отделение завершилось. Великодушно дав прослушать половину концерта, мой желудок резонно и настойчиво заявил о себе в антракте. Не теряя ни минуты, устремился на поиски нужного пристанища, кое нашел, будучи на грани преждевременного "пуска". Захлопнув дверь кабины (не поверите - крючок имелся) и, создав, насколько возможно громко, шумовое прикрытие с помощью харканья, чиханья и кашля, я дал волю силам, рвавшимся наружу! И они вырвались, качнув кабину, все здание и почву под ним с силой в несколько баллов по шкале Рихтера (но не пианиста, хотя он своей игрой мог тоже колебать земную твердь еще как!). Не верь вышесказанному, простодушный читатель, - автор имеет право на художественное преувеличение! "Некто" во мне совсем затих и я, пользуясь этим, благополучно вернулся в зал на второе отделение. На сей раз сцену захватили энергичные черные ребята во главе с Брэндфордом Марсалисом. Правда, публика больше знала и любила другого брата, Винтона, но "утерлись" и тем, что Бог послал. Ребята долго и упорно "месили" современный мейнстрим, вызывая нараставшие аплодисменты, переходящие в овации, чему мог бы позавидовать и сам Отец Народов. Особенно умилял молодой, 18-ти летний басист, игравший на акустическом инструменте. Подле него стоял микрофон. Как в старые, 30-ти летней давности, добрые времена. И представьте себе, был хорошо слышен. Как выяснилось, передовая джазовая негритянская молодежь сейчас следует лучшим образцам музыки 60-х годов и сознательно отказывается от электроники. У нас все наоборот (Чижик с Манукяном, например!). Отзвучали неоднократные бисы и концерт закончился. Народ повалил из фойе на набережную. Со всех сторон слышались восторженные охи и вздохи. Вдруг над головами охальщиков пронесся легкий ветерок слуха, что в ДК "Медиков" будет ночной джем! Все встрепенулись и направились по указанному адресу в надежде продлить столь редкое удовольствие. Устремился со всеми и я, обрадованный затянувшимся антрактом своего желудка. Потянулся народ полноводной рекой через Большой Каменный мост в сторону улицы, названной именем исторического деятеля, "разбуженного декабристами", который после, так и, не сумев уснуть, развернул бурную "политическую агитацию», о чем нам поведал небезызвестный вождь миррового пролетариата. Опять увлеклись. Ну, их всех в болото - и спящих, и разбуженных, ведь нам не до сна! Вот знаменитый дом, где приютился на птичьих правах, как бы, джаз-клуб. Огромнейшая толпа перед входом. - Дай мне, дай мне! - слышится отовсюду, как в известном анекдоте о покушении на Брежнева, когда желающих так много, что постоянно толкают под руку, мешая прицелиться, а то и вовсе вырывают из рук как пистолет лишний пригласительный. Но, наконец, страсти улеглись, и счастливчики заполнили собою в помещении все, что только можно заполнить. Напрашивается избитая фраза: "как сельди в бочке". Но, к радости, рыбам там просторней, хотя бы благодаря рассолу. В нашем случае никакого рассола не имелось, лишь табачный дым да винный перегар. Долгожданный «джем», грянул! Мой коварный желудок вместе со зловредным "некто", казалось, окончательно угомонились, подавленные теснотой и небывалым зрелищем. "Терпите, - пригрозил я им на всякий случай, - не делать же в штаны!" А на маленькой сцене - происходило сие на первом этаже - начались джазовые баталии. Верховодил процессом наш земляк-американец Парамон, перетянувший "одеяло" концерта целиком на себя. Он, отказавшись от услуг Баташова и Фейертага, сам вел концерт, обращаясь к присутствующим по-английски и по-русски, называя собравшихся "ледями и гамильтонами". На сцене звездный состав: Чико Фримэн, Джон Мур, Брэндфорд Марсалис и с ними американский юный басист, дергавший струны "соболевского" баса без микрофона; а в придачу еще и знаменитый черный барабанщик Джо Увотц, да и еще более черный, совсем как армейский сапог, пианист Мэлгро Миллер. Они исполнили ряд композиций нашего рыжего соотечественника, который своей безупречной игрой на трубе подчеркивал, что уважают его коллеги-негры не только за цвет волос и за то, что он русский. У меня от музыки Пономарева осталось ощущение довольно-таки странного коктейля - смесь нашего Исаака Дунаевского с их Бэнни Голсоном. Солировали игроки невероятно долго, демонстрируя завидное мастерство и выносливость. Каждое соло, как отдельный концерт в концерте, и на каждом инструменте без исключения - так называемый "нью-йоркский стиль", что приводило публику в экстаз. Высокорослый Чико и не маленький Брэндфорд походили своими нескончаемыми виртуозными импровизациями на спортсменов-олимпийцев, бегущих длинную дистанцию, а порой - на не знающих устали жеребцов-скакунов. Затесавшийся в их ряды наш лучший, но уже седой саксофонист, давно "сойдя с дистанции", молча сидел на стуле, держа инструмент на коленях, подавленный ненашенским напором. Пытавшийся "встрять" в поединок отечественный, наиболее бесстрашный пианист, чья фамилия в переводе на немецкий звучит "Шнеерсон", был мгновенно уличен чутким на всякое "новаторство" Парамоном в "левых" гармониях и с позором изгнан со сцены. Вечный спаситель (или спасатель) советского джаза со своим альтгорном тоже не сумел перехватить инициативу ("современка" в тот вечер была посрамлена). Когда "олимпийцы" отгремели свое получасовое "Олео", в результате чего не озвученный микрофоном соболевский бас дал трещину - такой силой щипка обладал 18-летний, черный басист, - воцарилось некоторое затишье. Я вдруг, забыв о недавних проблемах, с несвойственной решимостью занял пустовавшее место у рояля и заиграл "Не шепчи" Бэнни Голсона, за что был одарен одобрительным взглядом нашего "русского американца". Но, как известно, никакой "мед" не обходится без своей "ложки дегтя", роль которой, на сей раз, пытался исполнить бодро направившийся в мою сторону молодой гитарист из Гнесинки. Об этом музыканте шла молва, что он, желая на гитаре играть, как пианист Кейт Джарретт на рояле, свихнулся на этой почве и в итоге разбил свой непокорный инструмент об стену. Сейчас в его в руках сверкала новенькая, изготовленная к бою, гитара. На тебе явился! Выздоровел что ли? Но по виду не похоже. На его неуместный вопрос - можно ли мне с вами? - последовал мой обескураживающий и безотказно действующий (как крестное знамение на нечистую силу) ответ: - Пошел на х..! Возможно, при этом мое лицо, в результате дневных страданий, приобрело такое страшное выражение, что безумного как ветром сдуло... Не будем далее описывать продолжение Великого Джема. Все имеет свою вершину и спад. Постепенно и "олимпийцы" устали и, раздав автографы, умотали в свои гостиницы на покой. Последним уходил верзила Чико. Он покачивался, то ли от излишне выпитого, то ли от тяжести виснущих на нем по обеим сторонам матери и дочери покойного бакинского пианиста. А в руках тяжелый тенор в футляре. Дамы не зря висели - дочь вскоре оказалась на Западе и засверкала, выступая там в компании звезд, как исполнительница музыки экзотического Востока. Публика тоже устала не меньше и теперь, клюя носами, допивая и докуривая, дожидалась открытия спасительного метро. Наконец, долгожданное "мужское" время наступило. Это, когда обе стрелки опущены вниз. Полное отсутствие эрекции: пол шестого. Это и начало работы Метрополитена. Как долго все вам приходится объяснять, читатель! Короче, как только стрелки беспомощно повисли, народ гурьбой и вывалил из душного, прокуренного клуба на улицу "разбуженного декабристами" Герцена, туда, где "нас утро встречает рассветом". Поплелся и я в сторону площади, названной в честь какого-то восстания, желая подышать свежим воздухом и дойти домой пешком. Живу на Пресне. Перейдя Садовое кольцо, решил напиться газировки из заманчиво светившегося автомата (соблазнило то, что аппарат почему-то работал в столь ранний час). Испив водицы и икнув, направился в сторону станции метро "Брикадная", названой так в честь подруги Маяковского, Лили Брик (не верьте - шутка!). Далее прошел мимо Зоопарка, но вот в районе улицы Малая Грузинская из забытого мною желудка поступил гадкий сигнал: - Ищи кусты, а то не удержу! Бросился к ближайшим жидким зарослям (благо, что прохожих почти нет в столь ранний час), привычно рванул брюки, присел и... 28. 01 - 02. 02. 2000 г. 76. ДЖАЗ ПО-РУССКИ И "БЕШЕНСТВО" ДЖАЗА Самым уязвимым или больным местом в "истории болезни" советско-российского джаза были, пожалуй, джаз-клубы, радио или телепередачи о джазе. Сколько раз ни пытались эти клубы открывать и вещать в эфире о джазе в разные годы, но все приходило к неизбежному концу. А почему? Почему там, у "них" столь долго держались на плаву и "Бердлэнд" и "Блю-нот" и "Вилич-вангард", а некоторые и до сих пор не тонут. - Ну, это в Нью-Йорке, - возразите вы. - А в Париже, в наши дни, - не соглашусь я, - функционируют десятки. И, хоть и "там" они не могут приносить больших барышей, тем не менее, не закрываются. В чем же дело? Раньше у нас, при "коммуняках" клубы не могли выдерживать давления общепита - нельзя весь вечер сидеть, смакуя бесконечную чашечку кофе. Давай чего-нибудь заказывай пожрать и выпить, чтобы заведение выполняло финансовый план, или не занимай зря место и проваливай! По этим прозаическим причинам приказали долго жить знаменитые московские очаги джаза: "Аэлита" (срыта с лица земли), "Кафе Молодежное" (ныне - "Карусель" - название само за себя говорит), "Печора" (сейчас попсовый вертеп со стриптизом), кафе "Ритм" на Миуссах (исчезло), "Ивушка" на Новом Арбате (неизвестно что) и т.д. "Синяя птица", правда, еще жива, но сильно "закоптилась", превратившись в ресторан с бильярдом. Конечно, и сейчас есть энтузиасты, которые ухитряются всеми правдами и неправдами опять разжигать эти очаги", но огонь в них поддерживать очень нелегко - малейшее дуновение в политике и, глядишь, пламя погасло. Держится пока вопреки всему "Джаз Арт" Клуб на Беговой, прямо бушует, можно сказать, таганский "Ле клуб", возглавляемый лучшим саксофонистом всех времен и народов, тихо, но держится "Форте", соседствует с Павелецким вокзалом "Земля птиц", не сдается и "Кризис жанра" (наверное, джаз имеется в виду), а вот "Бедные люди" совсем бедны джазом... - Вон их, сколько названий-то набралось! - скажет читатель, - Что же автор так распричитался? А потому распричитался, что если "копнуть" поглубже, то джаза, как такового, наскребешь с трудом. Тут тебе и "кантри", и "ритм энд блюз", и "ретро", и "этно", и "собачатина" на любой вкус, но нормальный джаз - редкий гость. С радио и телепередачами, и того хуже. Как ни бились на протяжении десятков лет над этим Аркадий Петров, два Алексея (Баташов и Козлов), Михаил Митропольский, еще один Алексей (Колосов) и, примкнувший к ним, Кирилл Мошков, а также и Юрий Саульский - ничего постоянного у них так и не получилось. Канули в лету и "Метроном" - первая ласточка, и голощекинский "Джаз в филармонии", и разнообразные "Беседы о джазе", и "Московский свинг", и "Джаз по-русски", и прочее-прочее - всего не упомнишь! Все эти передачи, притом рекордно-короткие (лучше уж совсем не над, чем "галопом по Европам" , постепенно и методично вытеснялись из сетки вещания не мытьем, так катаньем (ставились то в самые поздние или ранние, неудобные часы, а то вовсе отменялись в силу внешних обстоятельств).
В советские времена содержание передач (сплошной авангард) планомерно отвращало зрителя или слушателя от подобного "джаза". Эта однобокость направлялась мудрой политикой Партии и КГБ по дискредитации американского джаза. Исполняли генеральную линию всенародно известные ГэТэЧекисты из Литвы. Даже начало фамилии одного из них (Че-ка...) о многом говорило. И если обычный, нормальный человек, случайно натолкнувшись на передачу о джазе, слышал или видел вой, визг и писк извивающегося в конвульсиях параноика, да еще лежащего на полу, то больше слушать такой "джаз" желания не возникало. И, как в свое время знаменитые латышские стрелки помогли Ленину насадить в стране тиранию, так и современные литовские "стрелки" помогли продолжателям дела Ильича создать неприглядный образ этого буржуазного искусства. Те же "стрелки" загубили на корню и попытку издания джазового журнала в начале 90-х. Авангардолюбивый редактор, напичкав издание от корки до корки материалами о вышеуказанных молодцах, подпилил тем самым сук, на котором сидел - вышло всего два номера, да и те невозможно было реализовать! Правда, в наши дни в Минске(!), отнюдь не джазовом центре, удалось выпустить нашенский эквивалент "Даун бита", но постепенное проникновение на страницы этого, в целом нравственно здорового, журнала продолжателей дела "стрелков" (лысый баритонист в кальсонах, лучший в мире валторнист почему-то с восьмиметровой трубой) наводит на печальные выводы! Кстати, о телепередаче "Джаз по-русски" хочется сказать особо. В чем же заключалось это "по-русски" в отличие от "по-американски" или еще "по-каковски". А вот в чем! Нет, нет, нет, не в использовании русского фольклора - и не надейся, читатель! Играет, например, соло саксофон, а оператор показывает нам тромбон или трубу (понятно, в силу полного невежества телевизионщиков, да и редакторы столь же эрудированны - для них все эти инструменты называются "дудками" , но почему должны страдать зрители? Вот если бы так снимали фильмы и пьесы: говорит один актер, а показывают другого – забавно бы было! Еще случается, что дается крупным планом, например контрабас (большая "бандура" особенно притягательна для телеоператоров), но звуков его не слышно (?!). Уж не потому ли Герман Лукьянов изгнал из своего ансамбля этот громоздкий инструмент - его в родной стране так и не научились озвучивать.
Надо с прискорбием признать, озвучивание - настоящий бич для джаза у нас, а все потому, что звукооператором считает себя всяк, кому не лень!! Вот и выходит, если он таков, джаз "по-русски", то лучше никакого. Теперь о причинах перманентных отмен радио и телепередач о джазе. При марксистах-коммунистах, в основном, это дни траура по умиравшим один за другим Генсекам (всегда умудрялись "отдавать концы" аккурат в дни джазовых передач - даже своей смертью борясь с ненавистным буржуазным искусством). При Ельцине отмены случались тоже по причине траура (частые авиа и железнодорожные катастрофы, пожары, взрывы, землетрясения, наводнения и прочие «коту клизмы»). Казалось, что и природа не склонна любить этот жанр. В противовес всему вышесказанному хочется привести в пример передачи Виллиса Коновера на "Голосе Америки", который как зарядил в 50-х годах, так и вещал в течение сорока лет, вплоть до собственной кончины, без всяких перерывов и отмен. А ведь за столь длительный отрезок времени случилась Вьетнамская война, убийства Кеннеди и Мартина Лютера Кинга, и еще много чего трагического, но ни одна из программ Виллиса не была ни разу отменена. Вот это джаз явно не "по-русски", а как надо! Даже и ныне вещающий по "Свободе" продолжатель дела Коновера, Дмитрий Савицкий с его "49-ю минутами джаза" ни разу не подвергся дискриминации, несмотря ни на какие ураганы и терроризм. Еще один красноречивый пример джаза не "по-русски"! Так что, дело, наверное, в общественном строе, а не в чем-нибудь ином, который ну никак не хочет становиться демократией... И вот самый последний, совсем свежий пример пресловутой отмены. Встречаю недавно пианиста Владимира Кочарова, он хвалится: - Завтра лечу в Ереван - там будет выступать Чик Кориа! "Но это мы еще посмотрим", - пробурчал во мне неисправимый скептик. И "скептик" как в воду глядел. Все узнали из радио и телесообщений, что случилось в те дни в Ереване. Мой знакомый, и не один, прилетев в столицу Армении в полдень, сразу в аэропорту услышал о перестрелке в парламенте. Тут не до джаза - объявлен траур. Благо, Чик Кориа, будучи в Лондоне, услышал новость, и гастроль на Кавказ отменил. Надо, как подгадали злые силы. Это выходит - джаз "по-армянски"! В заключение нашего рассказа, на закуску, нечто и веселое... Небезызвестный Миша, герой многих моих рассказов, любил именовать изредка случавшееся обилие джазовых мероприятий (то пусто, то густо) "бешенством джаза". - Почему? - осведомился я у друга. И он рассказал историю из дней своей молодости, когда фанатическое увлечение "музыкой толстых" органично сочеталось с неуемным половым влечением. - Лежу на кровати, курю и, крутя ручку настройки приемника, ловлю кайф, слушая джаз, - повествует Миша с лукавой улыбкой, - но ловлю и другой кайф: на мне восседает девушка и извивается в нескончаемом оргазме (извините за подробность). Вот это и называется бешенством..., но джаза! 05.02.2000 г 77. ЦЕЛЬНЫЕ НАТУРЫ И СКЛОННОСТЬ К "ДУЭЛЯМ" Что же поделаешь, если бывают люди, от природы уверенные в себе и в том, что они делают? Ничего нельзя поделать и с теми, кто постоянно сомневается во всем и в себе, в частности... Ко вторым я и принадлежу, но речь пойдет о первых. Знал и продолжаю знать из категории "первых" многих. Самый первый из "первых", конечно, Учитель, именуемый ныне Альт-Германом, потому что играет на альтгорне, такой "редкоземельной" разновидности трубы. Общаясь с Учителем, знакомясь с его музыкой, обращая внимание на его почерк и своеобразную нотную графику, поражался уверенности, с какой все это делалось. "Да, твердый характер, - в восхищении думал я, - а воля-то, какая!" И вид рукописей, и даже цвет бумаги, на которой писалось, навсегда запечатлелись в памяти. По прошествии десятков лет, вновь посещая Учителя, видел те знакомые рукописи в их первозданном виде. Только бумага слегка пожелтела от старости, да и углы кое-где пообветшали, но содержание (нотный текст, написанный карандашом) ничуть не изменилось. Автору, по истечении стольких лет, ни разу не пришло в голову ничего ни добавить и ни убавить - все гениально и улучшению не подлежит, так как "муки творчества" стальной волей преодолены еще в самом начале! Заостряю внимание на этом, потому что сам являю полную противоположность вышеназванной завидной цельности. "Дурная голова рукам покоя не дает" - это обо мне: постоянно все переделываю, желая улучшить, что порой приводит к обратному результату. Сколько сжег, порвал и выбросил в мусоропровод нотной бумаги за многие годы, мучаясь сомненьем, не поддается подсчету. Наверное, если все это вернуть, то квартира заполнится до потолка. Поэтому и завидую пожелтевшим от старости, но сохраненным, листкам рукописей образцово-цельного Учителя, да и не только ему... Но хватит о себе, ведь обещал о других! Пожалуйста: вот другой пример, хотя и об ученике того же Учителя. Он барабанщик, но лидер, постоянно собирающий ансамбли для исполнения "стандартов" или собственных композиций. Я давным-давно играл, будучи тогда басистом, по написанным его рукой нотам и хорошо запомнил их внешний вид. По прошествии 20-ти с лишним лет, естественно, с ним стал играть другой басист, который и показал мне те самые, до боли знакомые, пожелтевшие партии. Та же завидная цельность и уверенность в себе налицо: никаких тебе сомнений и переделок! Из таких людей не только надо "гвозди делать", как советовал бунтарь-поэт, но, пожалуй, можно и пули лить. Кстати, о "пулях" (вернее, "дуэлях" - чуть ниже.
Наш барабанщик, не только в нотах такой завидно-постоянный, но в быту и общении тоже. Я ранее описывал конфликты этой цельной натуры с музыкантами оркестров и их руководителями, да и сцены из рассказа "Пол-арбуза" о многом говорят. Но то ведь было так давно! А сейчас-то как обстоят дела? Очевидец рассказывал: и сейчас все происходит в том же ключе. Не так давно известный саксофонист Г. возглавлял биг-бенд, в котором играл наш цельный герой. Биг-бэнд находился на гастролях в Сочи. Наш герой с годами не перестал быть поклонником Бахуса, хотя в алкаша тоже не превратился - завидная цельность и уверенность в себе уберегли. Так вот, после концерта этот самый ритмичный (у него кликуха "ритмичников" , но весьма нажратый, барабанщик с воинственным кличем «Где эта армянская морда? Убью!» бегал по пояс голый (любил обнажать торс) по коридорам гостиницы в поисках руководителя, чем-то насолившего борцу за справедливость, то ли на концерте, то ли на репетиции. Говорят, на следующий день, протрезвев, извинялся. А преследуемый, уважая "борца", как большого музыканта, простил ему эту маленькую слабость.
Надо заметить, среди джазменов довольно-таки распространенное явление – чуть, что хвататься за "оружие" и выяснять отношения на "дуэли". Да и у них, "там", это дело тоже в большом почете. Известно, даже Диззи Гиллеспи кого-то в молодости ножичком пырял... Чаще всего, конечно, подобные настроения инспирируются неумеренными дозами поглощенного алкоголя. Да и грешат этим не только знаменитости, но и сравнительно недавно ступившие на стезю "музыки толстых" музыканты. Об одном забавном происшествии хочу, в заключение, рассказать. Случилось то в середине 80-х, когда я работал в джазовой студии на Каширке. К предстоящим там джазовым фестивалям (отчетным концертам, говоря по-советски) начинали готовиться загодя: принимались заявки, составлялись списки и т.д. Известных исполнителей приглашали, новички сами предлагали себя, а иногородние присылали кассеты с записями. Проходя как-то мимо кабинета директора, где складировались заявки и кассеты, услышал очень интересную и весьма профессиональную игру на саксофоне в духе Колтрейна. Заинтригованный, заглянул на огонек и спросил: - Кто так здорово шарашит? Мне ответили: играют молодые ребята из Ярославля, и они хотели бы стать участниками предстоящего фестиваля. Прослушав запись до конца (исполнялись "Гигантские шаги" , я воодушевленно стал рекомендовать непременно пригласить ансамбль.
Прошло время, и фестиваль стал реальностью. В один из концертных дней снова иду по студийному коридору. Окликает директор и сообщает, сейчас будет выступать квартет из Ярославля, что так понравился мне. Директор познакомил и с лидером ансамбля, высокорослым, голубоглазым молодым человеком с тенором в руках. Завязалась беседа. Я спросил юношу, кто ему нравится из саксофонистов помимо Колтрейна?! - Конечно, Бреккер, - не раздумывая, выпалил он. - А из наших? - Сергей Гурбелошвили, - немедля ответил колтрейнист. Молодой музыкант говорил очень тихо и робко, с трудом, как мне показалось, преодолевая провинциальную застенчивость, мялся и смущенно улыбался. "Какой скромный юноша", - подумал я и, пожелав ребятам успешного выступления, заспешил (раздался третий звонок), чтобы послушать их из зала. Выступил квартет очень успешно, сыграв пост-колтрейновскую программу с элементами фри-джаза, но в меру, вызвав в зале шквал оваций и бурю восторга. Отыграв и раскланявшись, ярославцы удалились в отведенную им комнату. Прошло не более получаса, и в антракте в закулисном коридоре я снова увидел вдалеке долговязую фигуру молодого колтрейниста. Вокруг него созрела толпа почитателей, и мне с некоторым трудом удалось приблизиться к новой звезде. Сразу бросилось в глаза, что в облике юноши произошли кардинальные перемены: из тихого и застенчивого "ягненка" превратился в шумно-говорящего и вполне уверенного в себе "волка". Победителя кто-то снова спросил из толпы про Майка Бреккера. - Да что он мне, в самом деле? - громко заметил "новый" ярославец, - Я играю не хуже! - А как вам Гурбелошвили? - неосторожно спросил кто-то. - Где он, где он? - побагровел ярославский Колтрейн, - Приведите его сюда, я ему морду набью! Юный ниспровергатель обладателя грузинской фамилии при этом сделал резкое телодвижение в сторону невидимого противника, и чуть не упал, вовремя подхваченный не дремавшими коллегами. Тут-то мой, кратковременно введенный в заблуждение опытный взор заметил: ярославская звезда в стельку пьяна. Когда он успел так нализаться? Какой способный молодой человек - раз талантлив, так во всем! Потом очевидцы рассказывали: юный герой еще долго бушевал, будучи сокрытым от посторонних глаз в отведенной ансамблю комнате, стремясь вырваться из цепких рук более трезвых коллег и свести счеты со ставшим вдруг ненавистным отечественным кумиром. Побушевав некоторое время, талант забылся в пьяном сне и был в таком "разобранном" виде благополучно доставлен друзьями в родной волжский город. Вот вам и пример молодого "дуэлянта". Дальнейший жизненный путь героя мне неизвестен. Говорят, он от Колтрейна перешел окончательно к "собачатине" и даже попал на пластинку лондонской фирмы "Лео-рекордс", специализирующейся на подобной музыке... Но, если в столь юном возрасте стал законченным "алканавтом" и, пьянея, буйствовал, то сами понимаете, к чему это обычно ведет. 12-13.02.2000 г. 78. "ТРЕТИЙ ПОСЛЕ МУСОРГСКОГО". Общался мой друг Миша с одним, подававшим надежды, музыкантом. Несмотря на подаваемые надежды, тот не юноша. Телом своим подававший, да и «поддававший», грузен и, откровенно говоря, с большим животом. Хотя нельзя сказать, что имел вид болезненный, скорей напротив - богатырский! Тот, о ком идет речь, играл на трубе и флюгельгорне, писал аранжировки и часто собирал биг-бенды, притом сразу старался пристроить их под какую-нибудь финансовую "крышу", что удавалось. Так, например, какое-то время один из созданных им оркестров был "приписан" то ли к Курской, то ли к Воронежской филармонии. Сочинял Мишин друг и музыку ("Кто же ныне не сочиняет?" - резонно спросите вы и будете правы). Как мы выше намекнули, человек и выпить "не любил". На этой внемузыкальной почве он и сошелся с нашим Мишей, сдружившись настолько, что стал с ним регулярно посещать гостеприимную шашлычную возле метро "Сокол". Возможно, кто-то из наших читателей туда наведывался. А? Вспомните получше! Мясо всегда хорошо прожаренное, а сациви и чахохбили - пальчики оближешь... Под блюда кавказской кухни и принесенную с собой водочку (в буфете лишь сухое вино), друзья обсуждали мировые проблемы джаза, вели теоретические споры о гармонии и импровизации, и "мыли кости" давно "не мытым" друзьям и коллегам. Короче говоря, предавались всему тому, чему обычно любят предаваться музыканты всех времен и народов, когда выпьют. Беседы не всегда протекали в академическом русле. Если доза выпитого превышала допустимые нормы, а они весьма неопределенны (от литра до двух на рыло - водки, конечно!), то богатырское нутро Мишиного визави давало о себе знать подобно проснувшемуся Везувию. Тогда Мише приходилось, пуская в ход искусство дипломатии, гасить то и дело возникавшие конфликты с соседями по столам или вовремя уводить друга от вызванной кем-то милиции. Мишин друг бывал в такие минуты решителен и бескомпромиссен, хотя и позволял себя в последнюю минуту спасти. Конфликты с "ментами" никогда джазу пользы не приносили. И богатырь-друг, в независимости от стадии опьянения, понимал это. Как рассказывал Миша во время наших регулярных и долгих поездок в электричках на работу в Областное училище, его друг был о самом себе не низкого мнения. Из всех известных миру и признанных гениев музыки он выделял лишь троих, в коих число включал и себя. Эти счастливцы: Эллингтон, Мусоргский (!). А скромное третье "призовое" место почитатель первых двух гигантов отводил себе. "Неплохо, хоть и скромно", - подумает читатель и снова будет прав. Естественно, фраза "я - третий после Мусоргского" произносилась не на голодный желудок и не после первой стопки, а обычно в конце программы, когда богатырский организм принял литра два и конфликт с соседями или милицией витал в воздухе. Хитрый Миша с другом на равных старался не пить и всяческими способами тосты пропускал. Как говорят, лил не в рот, а за воротник, иначе ничего не запомнил бы из "перлов" друга и до нас не донес... Помимо знаменитой фразы ("Я - третий..." , говорилось много чего мудрого, но об этом вы сами спросите у Миши при встрече...
В то неспешное время (середина 80-х), в самый апогей застоя, решила родная власть всех джазменов, самоучек или недоучек, заставить получить "корочки", понуждая поступать заочно в эстрадные училища, коих по стране наоткрывали видимо-невидимо. Многие из джазменов сами преподавали в тех училищах, не имея дипломов, и власть до поры до времени закрывала на это глаза. Пригласить из-за океана безработных негров, как когда-то Петр наводнил Россию немцами и итальянцами, кишка тонка (валюту жалко, да и ведь они, стервецы, небось, шпионить начнут, а у КГБ и без них дел не в проворот). Так что, лучше сами себя учите! И развернулась мощнейшая кампания, подобно коллективизации или электрификации! Не избежали печальной участи многие известные личности, включая Гараняна и Козлова, да и мы с Мишей - тоже, потому что преподавали в училище не вполне законно. Надо сказать, наше "обучение" в стиле блицкриг длилось около года, и отделались мы всего лишь ящиком коньяка (для диплома цена не столь и высокая!). Мишин друг, который "третий", учился по собственной воле, без всякого принуждения и на полном серьезе заочно в Казанской консерватории на композиторском факультете, наивно полагая, что этому можно научиться где-либо. Учился в те годы в Петрозаводской консерватории саксофонист Валерий Кацнельсон, кстати, друг нашего героя, тоже стремясь превратиться а "настоящего", дипломированного, композитора. Я, имея по этой части большой и печальный опыт, мысленно осуждал их: и зачем только люди время зря теряют? Ну, как говорится, чем бы дитя не тешилось - лишь бы водку поменьше пило! Саксофонист Валера, отучившись, окончил Петрозаводскую… Но в связи с распадом СССР теперь стало и не важно кто ты по диплому - композитор или дворник? Снег с улиц убирать, по-прежнему, рук не хватает! А "третий после..." закончил Казанскую (чуть не сказал "Божью матерь" в начале лета, когда проблема снега бесповоротно решилась, и на радостях - теперь он "настоящий", и с дипломом - стал это дело бурно обмывать. Обмывание затянулось, превратившись в длительный запой, и закончилось внезапной смертью обмывальщика (сердце не выдержало перегрузки) на собственной даче в самый разгар жаркого лета.
Печальный вывод: зря учился и терял время! Человек-то он был еще молодой (слегка за сорок, да и на здоровье не жаловался), поэтому очень обидно, что так нелепо вышло. Неприятно завершать рассказ на столь печальной ноте, но что поделаешь, - такова наша горькая действительность, да простит меня благосклонный читатель. 16-19.02.2000 г. 79. СПОРЫ В ЭЛЕКТРИЧКАХ ИЛИ КАК СТАТЬ "ПАНК-ТРУБАЧОМ". О чем говорить, если едешь с коллегами три часа (по полтора туда и обратно) в электричке? Ну, как же о чем? Конечно, о джазе! И мы, педагоги эстрадного отдела, говорили всегда только о нем. И не только говорили, но и, случалось, бурно спорили. А вот педагоги-классики о своей музыке никогда не говорили. О чем угодно - только не о музыке! Чаще всего - о футболе или хоккее. - Привет! Ну, как там наши сыграли? - типичный вопрос виолончелиста скрипачу при встрече (или пианиста - кларнетисту или тромбонисту), инструмент здесь значения не имеет - главное любовь к спорту! Особенно этой спортивной озабоченностью классиков возмущался мой приятель Миша (тот, который гуд-гитарист). - Что же музыка их совсем не интересует? – спрашивал он. - Да им давно все ясно, - успокаивал я, - они отдыхают от нее! Нам же, джазменам, постоянно что-то не ясно и мы любую свободную минуту посвящали выяснению. Помимо Миши, в круг неугомонных "выясняльщиков" входил и наш педагог по трубе Олег, который часто сцеплялся с Мишей в поединке мнений. Это происходило из-за того, что Олег придерживался передовых взглядов, любил ладовый джаз и джаз-рок, а в последнее время и вовсе называл себя "панк-трубачом", правда, при этом, не поясняя, чтобы это могло означать! Ортодоксальный Миша, имевший репутацию "палача би-бопа", часто размахивал своим остро отточенным топором-аргументом, стараясь "обезглавить" дерзкого еретика. Мне часто приходилось разнимать их, вырывая из рук "палача" его неопровержимый "топор"... В случаях, когда разговор заходил о ритме, спорщикам приходилось иллюстрировать доводы стучанием себя по коленкам или другим частям тела, включая сюда и топанье ногами. Сидя вплотную друг к другу в достаточно плотно набитом пассажирами вагоне, спорщики входили в такой раж, что не замечали никого вокруг. Чтобы превозмочь шум идущего поезда, им приходилось драть глотки до хрипоты. Когда электричка неожиданно резко останавливалась, то во внезапной тишине часто раздавалось на весь вагон «Тум, бум, пыш, кыш, там-да-дам!» и тому подобное. При этом издававший нечленораздельные звуки спорщик бил себя по коленям и топал как слон, изображая очередной джазовый фрагмент. В такие моменты испуганные пассажиры шарахались от нас и пересаживались подальше. Со стороны, действительно, эти шумные споры выглядели, по меньшей мере, странно. Вроде бы солидные, уже седеющие дядечки с портфелями (наверное, культурные), а так себя ведут в общественном месте. Одно из двух - или пьяные, или сбежали из дурдома. Становилось порой неловко за темпераментных друзей, и я урезонивал: - Успокойтесь, а то сейчас пассажиры милицию вызовут и всех нас заметут! "Холодный компресс" всегда охлаждал горячие головушки, и знаток во всех областях Миша менял тему с бурно джазовой на спокойно религиозную. Хотя никакой гарантии, каков будет исход, не давалось. Несколько слов о нашем "вещем Олеге". Человек он очень улыбчивый и приветливый. Ко мне обращался не иначе, как "Юрьваныч, золотой ты наш!" Не скрою, было очень приятно (" Золотым называет!" , пока не услышал, что "превращать в золото" он практиковал не только меня, но и других. Наконец, очень характерным его свойством являлось бережное отношение ко времени. "Ни дня без строчки", что называется, как говорили древние. В нашем случае это выражалось в том, что Олег использовал любую свободную минуту, чтобы усовершенствовать свою игру на трубе.
Когда мои часы показывали, что до отправления электрички на Москву оставалось ровно 15 минут, и пора бежать на станцию, в мой класс заходил, как всегда улыбающийся, Олег с трубой как с копьем на перевес и радостно просил: - Юрьваныч, иди пока, сходи в туалет перед дорогой, а я у тебя здесь позанимаюсь немного. Покоряясь логике друга, шел, заодно слушая там (в предбаннике сортира) разыгрывавшего кадрили студента-баяниста (дефицит с классами!). Олег за мое 3-х минутное отсутствие успевал значительно нарастить свой технический "багаж", после чего мы, довольные от осознания сделанного, мчались на станцию и чудом успевали. Столь супер-краткое занятие на трубе, наверное, и отличает "панк-трубача" от обычного, который как дурак занимается часами. Так ведь можно при желании стать и "панк-пианистом", и "панк-барабанщиком", да и вообще, кем угодно, но с приставкой "панк"...". За разъяснением к сидящему напротив меня родоначальнику нового стилевого направления, "вещему", но уже спящему (не выспался человек) Олегу обратиться не решился, помня, что на пути нашего следования должно быть несколько кратких остановок и... 22.02.2000 г. 80. ТРИ ЭПИЗОДА. Эпизод первый В начале 90-х репетировали мы во дворце пионеров на Миуссах, перед которым возвышается монументальная скульптура "Страсти по Фадееву", автору романа века "Молодая гвардия". Но скульптурная группа здесь ни при чем, хотя, проходя мимо нее, каждый раз ужасаешься - сколько истрачено материала на создание подобных чудищ. У нас речь пойдет о концерте для школьников, данном нами в качестве платы за свое репетирование в указанном здании. Выступать должны были квартетом (кларнет-саксофон и ритм группа). Наш оптимист барабанщик заверил, что пионеры и школьники весьма благосклонны к джазу (?!). "За что?" - хотелось бы спросить, но так уж и быть, спрашивать не будем.. Мы на сцене, зал полон неугомонной ребятни. Строгие классные дамы снуют между рядов, успокаивая разбушевавшихся "любителей джаза". Занавес отсутствует, ведущий концерта - тоже. Мы начинаем программу, несмотря на все еще "штормящий" зал. Вот отыграл саксофонист свое соло и наступил мой черед. Старательно "обыгрываю" гармонию темы. "Надо с детства приучать к правильной игре", - думаю при этом. Посередине второго квадрата импровизации ощущаю на своем плече чью-то ласковую руку, и нежный женский голос вкрадчиво вопрошает над ухом: - Мужчина, когда играть начнете? Все вдруг заклокотало во мне (какая наглость - мы ведь давно играем!), но быстро и утихло, когда я встал на точку зрения дамы. Как, значит, не соответствовала наша игра ее представлению о музыке? Женщина решила, что все еще разыгрываемся перед началом. "Прекрасная незнакомка" (правда, в гневе, лица не приметил) и была одной из тех классных дам. Забавный случай! Не правда ли? Вот вам и писатель Фадеев с его "молодогвардейцами", вот вам и скульптурная группа у входа!! Конечно, программу мы все-таки доиграли, несмотря на усилившееся буйство юных зрителей. Значит, джаз все-таки как-то воздействует на молодых? И на том спасибо! Эпизод второй. Имею я привычку всегда до конца выслушивать игру своих учеников, не прерывая, какую бы ахинею они ни несли. Но вот сами ученики, порой, ко мне менее терпимы. Приведу случай из практики. Как-то один из них попросил: - Юрьваныч, поиграйте, пожалуйста, такую-то тему. Послушаю, как надо правильно обыгрывать гармонию. Тронутый таким серьезным отношением к делу, я немедленно приступил к выполнению просьбы. Играю, играю, стараюсь! Вдруг где-то на третьем, примерно, квадрате слышу звук закрываемой двери. Оборачиваюсь - ученик покинул класс (?!). "Неужели так плохо играл, что ему стало тошно, и он вышел? - думаю в смятении, - Даже, если и так, надо бы сначала извиниться, а потом уйти. Я ведь терпеливо выслушиваю всю их мудянку и из класса не выбегаю. А тут какое-то хамство получается!". Отправляюсь на поиски сбежавшего слушателя. К счастью, "беглец" стоит возле класса в коридоре. - Почему так внезапно ушел? Я ведь играл по твоей просьбе, или это так плохо... - Что вы, что вы! – успокаивает ученик. - Играли хорошо! Мне просто захотелось выйти. Сам не знаю почему. Вот и весь сказ! "Не знаю почему". И все тут! А я знаю: в данном случае этот уход "по-английски" есть ни что иное, как элементарная невоспитанность. Вот и еще один пример, но уже невежества. Другому своему ученику сообщил, что недавно сделал джазовую обработку музыки из "Князя Игоря" Бородина. - И "Танец с саблями" тоже обработали? - осведомился "эрудированный" молодой человек. - Так это же Хачатурян! - опешил я, и почему-то мне же и стало стыдно. Вот какая нынче пошла молодежь: раз "Князь Игорь", то непременно и "Танец с саблями" (из балета "Гаянэ", если кто запамятовал) при нем! А как же иначе? Коль князь, то и сабли ему подавай, и не важно, что одно произведение (опера) написано в 19-м веке, а другое (балет) - в заканчивающемся, двадцатом! Эпизод третий. Объясняю ученику принципы построения импровизации. Так увлекся, что самому интересно. Распинаюсь, распинаюсь: это вот так, а то вот эдак! Тут, наверное, и слон бы заимпровизировал... - Ну, как, понятно? - Понятно, да только я в этом музыки не вижу! Подобный неожиданный ответ приводит в некоторый "нокдаун", но вскоре, придя в себя, начинаю соображать: "Да, пожалуй, понятие о музыке у каждого разное. Опять-таки: кому "Мурка", а кому "Гигантские шаги". 22.02.2000 г. 81. "ХОРОШАЯ" КВАРТИРКА И ПОДАРОК ГАРРИ БЕРТОНУ. Есть в районе Бородинского моста (тут недалеко, в переулке), да, пожалуй, ближе к Калининскому проспекту, одна замечательная квартирка. Не случайно говорю "квартирка", а не квартира! Квартирой ее, в общечеловеческом смысле, можно было назвать лишь с большой натяжкой, а все потому, что была она в те годы (середина 80-х) холостяцкой. Хозяин - наш любезный друг Боря, с коим мы некогда посетили легендарного Андрея (см. рассказ "Бутырский затворник" . Боря, отнюдь, затворником не был, а скорей наоборот, - полным "отворником", если так можно выразиться.
Отворял дверь всем, кто шел к нему в гости, да особенно если еще и с бутылкой. Многое повидала эта гостеприимная обитель. И смех, и слезы. И смех сквозь слезы, и слезы сквозь смех. И ссоры, и примирения. И похмельные утренние страдания, и пьяные восторги. И "завязки", и "развязки". И многое другое - все не упомнишь. В общем, не квартира, а какая-то смесь джаз-клуба с лечебно-трудовым профилакторием (ЛТП), популярным в те годы мрачным заведением. Одним словом - "квартирка"! Та еще квартирка... В отличие от булгаковской "нехорошей", наша была ой, какой расхорошей, что лучше и не бывает! Считалась она теоретически однокомнатной, но практически, благодаря фанерной перегородке, претендовала на двухкомнатность, имея при этом достаточно просторную кухню и раздельный санузел. Конечно, когда гостями выпивалось излишне много, вступало в силу четвертое измерение, и псевдо-двухкомнатная превращалась в огромный концертный зал. Располагалась на первом этаже, что облегчало попадание в нее через большую форточку, если ключи терялись. Иду как-то в сильный мороз по знакомому переулку и вижу: кухонное окно без стекла и заткнуто одеялом. Как потом выяснилось, сам хозяин, таким образом, будучи сильно поддатым и посеяв ключи, столь экстравагантно вернулся домой. О, это кухонное, много повидавшее окно! Поистине - порой окно последней надежды. Сквозь никогда не мытое стекло часто и тоскливо глядели страждущие. Не мелькнет ли радостно давно посланный за "киром" гонец? Кстати, мытье заменялось разбиванием, как в вышеописанном случае, и вставлялось новое чистое стекло. Помните картину Рериха под тем же названием ("Гонец" ? Но тот гонец плыл в ладье по реке, да с факелом, а наш - пешком до Нового Арбата, если еще не так поздно, или, если уже за полночь - к добрым таксистам и за любую цену! Так что, гонец гонцу - рознь! Да и ва-а-а-ще, как выяснилось, наш художник-исследователь Тибета был агентом НКВД, поэтому больше не будем о нем...
А на кухне той "хорошей квартирки" происходило всегда ритуальное разливание с последующим испитием содержимого принесенных емкостей. В соседней с кухней комнатке-закутке стояло малогабаритное пианино. Вот туда и перемещались беседующие о джазе для дальнейшего выяснения отношений за клавиатурой. Здесь же, у противоположной стены, стоял топчан-кровать, куда мог, в случае необходимости, прилечь кто-то из участников дискуссии. Один из таких, занемогших участников (ныне живущий в Техасе), по имени Гриша, прилег с сигаретой. В результате чего бедный топчан сгорел дотла. Дальнейшее бесчинство "красного петуха" вовремя остановил всегда бывший начеку (передалось от папы, который работал в органах) хозяин. В соседней, за перегородкой, более просторной комнате стояла, помимо ударной установки, вполне нормальная двуспальная кровать, где почивал сам хозяин или кто-либо из гостей, если тот безнадежно "вырубался". Довелось лежать на ней (и не раз) и автору этих строк в периоды длительных загулов, и непотребного поведения. Многое еще можно рассказать о "хорошей квартирке" и ее обитателях. Даже сам, величайший саксофонист Земли Русской однажды, хоть и днем, посетил ее и играл там. Работал он тогда еще альтистом в оркестре О. Лундстрема. Недавно приехал из Ленинграда и жил в столице на птичьих правах (не путать с Бэтменом - тот тоже с крыльями!). Но продолжим наше правдивое повествование... Однажды летом вернулись мы большой ватагой в квартирку после джема с квартетом Гарри Бертона в кафе "Печора" (Квартирка и квартет – почти родственные слова!). Возбужденные событием, долго не могли успокоиться и "гонец" не раз посылался в ночь. А наутро должна была состояться новая встреча с этим квартетом, но в помещении Гнесинского училища (эстрадный отдел тогда ютился на "Полежаевской" . Я очень стремился на встречу попасть, чтобы подарить знаменитому виброфонисту нотный, недавно вышедший, сборник "Джазовые пьесы советских композиторов" для ф-но (выпуск первый), куда были вкраплены, благодаря стараниям Ю. Чугунова, и мои опусы (я ведь не "член", поэтому на звание полноценного советского композитора претендовать не мог). Но оставим эти бюрократические подробности...
Проснувшись с больной головой и видя на щеках непредусмотренную щетину, решил, что в таком виде идти на встречу с заморским гостем не гоже и побриться бы не помешало. Не принимая во внимание свое "раненое" состояние, с легкомысленной решимостью приступил к этому, в данный момент непростому занятию. Руки почему-то не хотели повиноваться и, вдобавок, предательски дрожали. Исцарапав до крови одну сторону своей непохмеленной рожи и недопорезав вторую, прекратил бессмысленное занятие. И поспешил в Гнесинку, утешаясь весьма неубедительным доводом, уж какой есть - такой есть! Многоопытный читатель понимает, что такое вступать в человеческую жизнь, будучи неопохмеленным. Голова разламывалась, мутило, ощущалась предательская слабость во всем теле, и пот лил рекой. Но, увы, накануне все, как всегда, выпито дотла! И на похмелку – ни капли. Тяжко страдая и думая лишь об одном - где выпить? - добрался до цели с большим опозданием. Встреча бушевала на всю катушку! Зал переполнен. Долго томился в коридоре, теребя в руках предназначенные для дарения ноты и удивляя своей недобритой, изрезанной физией друзей и знакомых. Встреча, наконец, завершилась и я пробираюсь сквозь восторженную толпу к знаменитости. Вот и сама "звезда" предо мной. Остался последний решительный шаг-бросок! - Мистер Бертон, презент ту ю, - протягиваю сборник. С ужасом замечаю, что в руках он держит целую кучу этих сборников - не один я оказался такой сообразительный (авторов-то много!). Но деваться некуда. Я, можно сказать, на "передовой". И акт насильственного одаривания состоялся. Маэстро, глянув на дарителя и непроизвольно вдохнув исходящий от последнего перегар, на мгновенье испуганно отшатнулся, но, взяв себе в руки (чего не случится в варварской стране), принял подношение, дивясь "экзотичности" дарителя. Стало очень неловко и за свой вид, и за незнание языка, и вообще за все на свете. Избавившись от одного дела, вспомнил другое, еще более мерзкое: предстояло сегодня идти с женой в магазин "Сантехника" на поиски нового унитаза - старый дал течь. И все это, представьте, с неопохмеленной башкой (вот ужас-то!). 26.02.-03.03.2000 г. 82. ОТКРЫТЫЙ УРОК И ШАПКА ПО КРУГУ. Вслед за встречей в Гнесинском, Гарри Бертон согласился дать и показательный урок-лекцию в Союзе композиторов. Мероприятие наметили на утро следующего дня. Все очень волновались и старались не пропустить ожидавшуюся информацию из первых рук. Напечатали пригласительные, но желающих оказалось значительно больше. Снова, хоть и малый зал, битком! Я, счастливчик, проник в числе приглашенных. Состояние нутра и души на сей раз получше. Прозаическая покупка унитаза оказалась сильнодействующим, выводящим из запоя, средством. Предстояло сегодня стать посвященным в тайны джазовой импровизации (мы ведь здесь варимся в собственном соку и некому нам открыть глаза). Предстояло нечто вроде знаменитого сеанса черной магии с последующим ее разоблачением, чего легкомысленно хотел конферансье Жорж Бенгальский. Чем это для него закончилось, мы знаем из романа Булгакова, но войдем в уютный зал. На сцене водрузили школьную доску, на которой заморский лектор мелом писал ноты, рисовал схемы и графики, иллюстрируя написанное на стоявшем поодаль виброфоне. Не случайно оказавшийся "в кустах" знаток английского, переводил, как мог, то и дело, ставя слушателей в тупик незнанием музыкальной терминологии. Но, несмотря на подобные мелкие трудности, аудитории вполне было понятно, о чем речь. А речь шла о давно известном из многих переводных самиздатовских школ и пособий: буквенное обозначение аккордов, гаммы, лады и их арпеджио - то есть все то, что называется "плясать от печки". Что же касается главного (как импровизировать), об этом - тишина! Так что никакого "разоблачения черной магии" не последовало, а посему пора было отрывать голову наглому конферансье, но, увы, кота Бегемота, как назло, в зале не оказалось. Тем не менее, сеанс имел свое неординарное продолжение. Когда разочарованная публика стала нехотя подниматься с мест, меж рядов суетливо забегал композитор Борис Семеныч (внешностью - ну вылитый Бенгальский) и стал каждому, в том числе и мне, доверительно нежно шептать на ухо следующие проникновенные слова: - У нашей эстрадно-джазовой секции денег нет, поэтому отстегните, сколько можете (пять или десять рублей), чтобы мы сейчас, спустившись в ресторан, смогли угостить знаменитость(?!). Так что, читатель, все же разоблачение состоялось и, если не "черной магии", то чего-то другого, не очень светлого... 04.03.2000 г. 83. "ТРЕШНИК" И ГАРМОНИЯ "МИСТИ". Шли как-то мы из кафе "Молодежное" с Ромой Кунсманом по улице Горького. То ли с репетиции, то ли с чего-то еще. Шли днем. Примерно, в году 67-м. Давненько! Не правда ли? Каким-то образом наше с ним редкое общение оказалось связано с проходившими в том же году джазовыми фестивалями в Москве и Таллинне. Роман тогда уже звезда, а я лишь способный басист квинтета Вадима Сакуна, но почему-то Кунсман проникся ко мне доверием. Возможно, зная, о моей учебе в консерватории по композиции, считал, что я обладаю какими-то особыми музыкальными познаниями, хоть и "прикидываюсь" лишь басистом. Он ведь тоже композитор, автор нескольких, получивших известность, тем. Я, не избалованный чьим-либо доверием, весьма польщен, - такой большой музыкант вот так запросто общается со мной, и мы вместе идем по улице. Встретившаяся по пути нищенка была щедро одарена моим спутником тремя рублями (в те времена - большие деньги: добавив 60 копеек, можно купить поллитру). Я не удивился подобному "царскому" жесту, уже, будучи наслышан об экстравагантных выходках звезды. Ходили слухи, что он, как и Эйнштейн, принципиально не носит носков (и в правду: глянув под ноги, я заметил сверкавшие из-под брюк голые щиколотки), обливается по утру круглый год холодной водой (но это, положим, вполне нормально) и много, чего еще говорили, отчубучивает... Во всяком случае, в момент нашего гулянья по "Горки-стрит", он уже носил редкую для тех благостных времен раввинскую бородищу, чем постоянно обращал на себя внимание испуганных прохожих. Так вот, подав убогой щедрый "трешник" (бедная даже с испугу убежала, не поблагодарив), Роман неожиданно, как бы мимоходом, спросил: - Юр-р-р, напомни-ка мне гармонию средней части "Мисти", а то я подзабыл(?!). Не скрою, вопрос удивил. Как же так? Солист оркестра Лундстрема, лучший альт-саксофонист, перед которым даже сам требовательный Стас Григорьев "шляпу снимает", автор оригинальной композиции "Луч тьмы", записанной на пластинку вышеназванным оркестром, и вдруг не знает гармонию столь простой и известной темы. Придя в себя от удивления, конечно, объяснил коллеге гармонию, за одно и догадавшись о причине столь неожиданного ко мне благорасположения. Похоже, преследовалась простая цель: спросить, потому что у равного себе спрашивать стыдно (засмеют), а у новичка в джазе, типа меня, спросить можно - никто и не узнает. И в правду, так никто об этом и не узнал в течение 33-х лет, пока я вот сейчас не соизволил изложить это на бумаге. В "оправдание" Романа можно заметить, что он тогда все активней склонялся к авангарду, где, как известно, гармонию не только точно, но и вообще знать не нужно! 04.03.2000 г. 84. "ДЖЕМОВАНИЕ" И ПОСЛАНЦЫ ОТ ЛЕШИ. Работая в студии ДК "Москворечье" в 80-е годы, я практиковал своеобразные "джемовые дни" в комнате № 111, что на втором этаже. Поясняю, в чем дело: я, приходя пораньше днем, за несколько часов до начала официальных занятий, сам занимался то на барабанах, то на рояле или контрабасе - инструментах, находившихся в этом классе-комнате. Прознав о моем "тайном грехе", поиграть, стали приходить разные музыканты, начиная с профессионалов (трубач Черепанов, саксофонист Преображенский) и кончая тогда еще начинающими (пианист Сергей Жилин, студент-композитор Сергей Успенский). Прознал об этом и Алексей Баташов. И, видя, что я вместо того, чтобы создать профессиональный ансамбль вроде "Аллегро" или "Каданса", занимаюсь "джазовым баловством", прислал ко мне для совместного джемования Михаила Терентьева, который еще в начале 60-х музицировал вместе с Германом Лукьяновым и Фредом Григоровичем (эти записи, ходя в учениках Германа, я слышал). Увидев "присланного" (раньше его никогда не видел, а лишь знал, что он по основной профессии дипломат), я предложил ему сразу сесть за рояль (мне в этой ситуации, по воле приславшего, отводилась роль басиста). Гость, как и положено, стал мяться и оправдываться, что "давно не брал шашек в руки". Я настаивал, уповая на того же классика: "знаем, знаем, как вы плохо играете". Попутно, все еще не соглашавшийся снова "взять шашки в руки", зачем-то поведал, что недавно развелся с женой и ушел к молодой (на 20 лет моложе). И что теперь его за эту "аморалку" гонят из дипломатов, вернее - делают "невыездным", вследствие чего вот теперь-то он, наконец, вернется к джазу и займется им всерьез (?!). Видя перед собой мужчину "бальзаковского" возраста, но с покушением на "молодежно-оздоровительный" стиль одежды, и выслушав столь интимные признания, я насторожился (да не болен ли он?), но отогнал от себя эту тревожную мысль и попросил все-таки гостя нажать на клавиши. "Нажатие" показало, что исполнитель так и остался на ископаемом уровне, что и много лет назад, с той лишь разницей, что мне это тогда казалось хорошим, а сейчас выглядело полной самодеятельностью (подозрительные расположения аккордов, "грязная" педаль, ритмическая неразбериха и импровизация в стиле "как Бог на душу положит" .
Выслушав бывшего дипломата и осознав, что его профессия освоению джаза никак не способствовала, а ждать, пока он, став невыездным, наверстает упущенное, у меня желания не было, я постарался "спустить на тормозах" назревавшее по воле доброхота Леши "творческое" общение. Сказав, что как басист, ему не подхожу (слишком слаб), я сумел, усыпив бдительность МИДовца, вежливо с ним расстаться Леша на том не успокоился и подослал мне еще: на сей раз своего коллегу, критика и, вдобавок, югослава (?!). Новый гость оказался очень темпераментным мужчиной, чернобровым и черноволосым, да с большим орлиным носом (в рифму вышло - так скоро и на стихи перейду). Представился джазовым критиком из города Сараево. Помните, откуда началась первая мировая война? Правильно, оттуда! Имя нашего нового гостя просто зверское - Огнен Тдркович (!!!). За количество согласных в написании фамилии точно не ручаюсь (много лет прошло). Кажется, их было еще больше, а вот имя запомнилось отчетливо. Огонь так и исходил от обладателя столь пламенного имени. Мы перед ним играли, а он "пламенел" от восторга, но вдруг неожиданно спросил: - Где можно послушать Жанну Бичевскую? Я опешил: как же так? Ты любишь джаз и еще, вдобавок, какую-то сомнительную бардовскую муть! Но, увы, пламенная душа критика в равной мере делила себя на два жанра. Признаюсь, что это его раздвоение мне не понравилось. Зачем мешать "божий дар с яичницей"? Но, видать, в новом госте было столько излишнего огня, что он никак не мог "не жарить" эту сомнительную во всех отношениях "яичницу". Надо заметить, общались мы (в смысле разговорного языка) достаточно легко: югославский - это еще более чем украинский или белорусский, исковерканный русский. Где-то на помощь приходили и английские слова, без коих немыслим джаз, но случались в беседе и затруднения, поэтому я не поленился и, отыскав в букинистическом сербо-хорватский словарь, купил его. Не могу утверждать, что затер издание до дыр, - сейчас он служит лишь напоминанием о тех "пламенных" днях. Общение наше длилось несколько лет. Уехав на Родину, Огнен звонил мне часто оттуда и писал письма, набранные на компьютере, что тогда для меня было в диковинку. В ответ посылать рукописные каракули посчитал непристойным. Главное и единственное, что непонятно в подобном "общении", смысл его. Ни он, ни я ничем не могли быть полезными друг другу. И вскоре эти контакты стали превращаться в "достачу" с его стороны. Естественно, что я стал считать его "достоевским", да еще как про эту Жанну вспомню!.. Но вспомним об упомянутом в начале Сараево. На сей раз, оно стало спасительным для меня. Да, да, да! Вскоре, как всем известно, в Югославии начались раздоры, как отражение нашей перестройки. Начались откровенные военные действия и дележка территорий. И опять эта смута зародилась, чуть ли не в том самом городе, откуда родом сербохорватский критик. В ранее весьма "джазированной" стране джаз приказал долго жить. Накрылись, гремевшие на всю Европу, фестивали. И регулярно ездивший в Белград Бриль перестал туда наведываться. Единственная, наиболее левая из всех стран соцлагеря, превратилась в черт знает что, а все из-за того, что мой друг делил себя между джазом и "Джанной" Бечевской (шутка!). Ведь раньше американцы там "паслись", а теперь их посольство забрасывают тухлыми яйцами! Эх, где ты в этом огне, бедный Огнен? Жив ли, здоров ли? А теперь, в заключение, послесловие или дополнение к ранее затронутой теме (дипломатическая карьера или вообще карьера и джаз). Мой знакомый, благодетель Витя, в свое время, когда он еще работал у Кобзона и похвалялся персональной карточкой-билетом, позволявшим ему беспрепятственно (минуя постоянную, дикую, очередь) проходить в престижный ресторан "Узбекистан", говаривал: - Чувак, вот только куплю квартиру, машину, дачу и цветной телевизор, тогда и окончательно займусь джазом. Надо заметить, что слова с делом у него не разошлись, он все намеченное осуществил и, наконец, занялся, но наступившие в стране перемены подтолкнули - покинуть ее, бросив все нажитое. Теперь он в Вашингтоне, а там, как говорят, опять с джазом "напряг" - им одним не прокормишься! 04.03.2000 г. 85. СКАБРЕЗНЫЙ РАССКАЗИК. Любят музыканты сеять разные слухи. Они вообще большие сплетники. Но, согласитесь, дыма без огня не бывает. Пошел слушок, хоть и было это давно, что одна знаменитая народная артистка, будучи на гастролях в Японии, сделала следующее: выйдя из отеля, возле которого находился бассейн с чистейшей голубой водой, решила искупнуться. Разделась (была не худенькой), нырнула, стала плавать, удивляя своей сноровкой местных соглядатаев. Потом, по русскому обычаю (когда входишь в реку, то непременно тянет...) решила, извините, пописать. Ну что тут такого? С кем не случалось - вода все стерпит! Но коварные и предусмотрительные самураи нашли способ, как бороться с этой человеческой слабостью и подмешали в воду специальный, невидимый краситель, только и реагирующий на мочу. Поэтому вода вокруг нашей пловчихи из голубой вдруг превратилась в ярко-оранжевую, чего, по-видимому, только и ждали от русской гостьи зловредные зеваки. Они дико заржали, указывая пальцами на нашу, попавшую в столь щекотливое положение, соотечественницу. Надо же случиться такому - со стыда можно сгореть! Все тайное опять стало явным, как в Библии и прописано. Так что, не зная броду - не суйся в воду, а, тем более, в воду заграничную. У нас-то, пожалуйста - никто слова не скажет, не то, чтобы еще краситель, какой подмешивать, у нас можно и по-большому сходить, коль кому приспичит. Жаль, что вот зимой с этим сложней. Мороз, да и вода ледяная, хотя, думаю, такие пустяки "моржей" не страшат! Ну, какие все же подлые эти иностранцы!! Мы еще до таких пакостей и коварства, несмотря на перестройку, не додумались, да и вон: бассейн-то "Москва" снесли к едрене-фене. Теперь облегчиться негде поблизости и надо переться в Третьяковку, а она аж за Крымским мостом!!! 05.03.2000 г. 86. "ВАРФОЛОМЕЕВСКАЯ НОЧЬ" В ГНЕСИНСКОМ ИЛИ НОВЫЙ НЕРОН. Не советовал я приятелю Мише (да, да, тому самому, что в кальсоны...) переходить из Электростали к гнесинцам, но он меня не послушал. Перешел-таки туда, а потом и жаловался мне. Случилось это в середине 80-х, в канун Нового года. А вышло вот что. По традиции педагоги - ох, как не любил это слово наш герой, особенно его начало "пед.", вызывающее, как ему казалось, нездоровые ассоциации. Он везде заменял сомнительное словечко на "преп.» (преподаватель). 31-го, под вечер, собирались коллеги в родных стенах проводить Старый и встретить Новый дружным хором. Миша всех этих педагогов (опять это нехорошее словцо!) знал лично, вернее - достаточно хорошо, знал и то, что о джазе вряд ли с ними поговоришь - скорей, о футболе. И зная это, он все-таки согласился в складчину предаться грядущей встрече, по-видимому, утешая себя тем, что когда выпьешь, то и разговоры о спорте не так болезненны. Собрались за праздничным столом, который, что называется, ломился, от принесенной выпивки и закуски. Торжество началось: проводили Старый, встретили Новый и, наконец, дружно заговорили о хоккее с футболом и погоде. Миша это мужественно переносил, укрепляя стойкость очередной рюмкой. Справка: в отличие от нашего дружного Электростальского эстрадного отдела, Гнесинский в то время был настоящим клубком змей, где только и занимались тем, что писали друг на друга анонимки. И вот в такой "гадюшник" угодил доверчивый рыцарь джаза. Естественно, встретили его с подозрением - перебежчик из "враждебного" училища. Одним словом, в тот вечер напоили Мишу до чертиков и, как в случае с гостиницей "Россия" (рассказ "О пользе теплого белья" , осоловелый бывший электросталец стал замечать, что новые коллеги, один за другим, начали "рассасываться" по домам, хотя времени лишь слегка за полночь. Что тут скажешь? Люди знают меру - честь и хвала за это!
Миша тогда с мерой дружил не очень (сейчас он стойкий и непоколебимый праведник) и за это снова поплатился. Чрезмерным усилием остатков воли, подняв голову, неумолимо клонившуюся к тарелке, и окинув мутным взором "окрестности", он заметил, что остался за пиршественным столом совсем один-одинешенек, и ему стало нестерпимо грустно. Идти домой не мог - ноги налились чугуном. Заглянувшая в дверь сторожиха, женщина глубоко-пенсионного возраста, предложила: - Михал Михалыч, да прилягте до утра, я вам здесь и постелю на составленных стульях. Ослабший рыцарь джаза (он же Палач Би-Бопа) последовал совету доброй женщины и, укрывшись своим видавшим виды тулупом, прикорнул, сжавшись калачиком на импровизированном ложе. Прикорнул и захрапел, а любезная сторожиха вернулась на свой пост. И все ничего - спал бы себе мирно до утра. Но от обилия выпитого пива, помимо и других напитков, захотелось облегчить, точнее, опорожнить мочевой пузырь. Лучше бы ему не просыпаться, тем более что однажды выручившие кальсоны, по-прежнему, облегали тело. Но проснулся горемыка и пошел неверной походкой в туалет (в отличие от гостиницы "Россия", местоположение искомого объекта хорошо известно). Сходил, облегчился и вдруг почувствовал в себе, неведомо откуда взявшийся, прилив эротических чувств. И направлены эти чувства были… На кого бы вы думали? Да на эту самую бабку-сторожиху. "Геронтофил какой-то!" - возмутится высоконравственный читатель. Но не спешите осуждать нашего "влюбленного". До чего только не доведут эти бесконечные разговоры о футболе. Тут и у мертвого встанет... Опять заклинило в голове нашего героя. Подойдя к дежурной и демонстрируя ей свое мужское достоинство (и не такое уж и маленькое, заметим), герой наш стал объясняться даме в любви (?!). - Да что с вами, Михал Михалыч? - вскричала испуганно не избалованная подобным вниманием, бабулька. - У меня внуки и правнуки! Какая тут любовь? Но пылкий "Ромео", как и принято в любовных романах, не отступал. По-видимому, нерастраченная на разговоры и споры о джазе энергия, усиленная алкоголем, сублимировалась в долго дремавшее "либидо", как говаривал старик Зигмунд Фрейд. Бедная бабушка бросилась, звеня ключами, бежать, а ухажер - за ней, да с расстегнутой ширинкой и изготовленным "к бою" детородным органом на перевес. Так они долго бегали по коридорам с этажа на этаж. Бабка, несмотря на возраст, оказалась проворной. Далеко не легкоатлет "Ромео" наконец запыхался. Сознавая, что не настичь "Джульетты", покорился судьбе, вернувшись к составленным стульям, досыпать. Он, как ни в чем не бывало, захрапел и был разбужен ничуть не обидевшейся сторожихой, когда утренний свет Нового года стал с трудом продираться сквозь несколько лет немытые стекла, Хмель прошел и, протирая очи и нащупывая валявшиеся на полу очки, Михаил вспомнил о ночных "подвигах" и мысленно ужаснулся. - Ан-н-н Иванна, простите ради Бога (вот и временно забытый Бог припомнился), - взмолился отвергнутый "влюбленный", падая перед седой дамой на колени. - Да будет вам, Михал Михалыч, - закокетничала ключница, - здесь еще и не такое бывало! Идите лучше домой, а то жена, наверное, волнуется. 05.03.2000 г. 87. ДВА БРАТА Появился у меня в 80-х годах одаренный ученик по имени Артем, двоюродный брат Сергея Курехина, личности, не нуждающейся в комментариях. Будучи родом из Ленинграда, как и брат, он в Москве объявился недавно. Пришел Артем в студию, в "джемовый" 111-й класс. Кто-то ему посоветовал. Я попросил поиграть на рояле. После положенных в таких случаях недолгих препирательств, заиграл. Зазвучал Телониус Монк в правой руке на фоне буги-вуги - в левой. Такого коктейля я еще никогда не слышал и спросил: - Кто дал тебе этот рецепт? Оказалось, "рецепт" его собственного изготовления. По-видимому, сказывались гены (братец-то какой - о-го-го!). И занялись мы с Артемом выправлением стиля и приведением его к нормам би-бопа, чему ученик и желал научи¬ться. Он делал катастрофические, если вложить в это слово положительный смысл, успехи и в итоге был принят к нам в училище сразу на третий курс. Единственное, что "хромало" на обе ноги - обязательно-принудительная классика. Так называемый, "товар в нагрузку" - прием, практиковавшийся советской властью в торговле. Часто приходилось Артема уводить из-под удара. Говорить на экзаменах и за¬четах членам комиссии, что он с классикой справляется безупречно и не стоит терять время на прослушивания. Так он и "проскочил" весь училищный курс без обязательной "нагрузки". Учась в училище, Артем время зря не терял и женился на девочке-саксофонистке, учившейся у нас же. Они являли собой оригинальную пару: он худой, очкастый и долговязый (ростом под два метра). Она ему по пояс - маленькая и толстенькая. Но что поделаешь - любовь! Эта любовь была послана Артему в помощь, так как он завез из Ленинграда еще малораспространенный в Москве порок - увлечение "наркотой", хотя и алкоголю отдавал должное, чередуя одно с другим. Короче, сильной волей, явно, не обладал и его маленькая супруга, обладавшая весьма большой крепостью духа, стала для своей половины неким сдерживающим центром, а приходилось ей порой ой, как нелегко! В те годы открылся первый частный ресторан в районе Кропоткинской. Почему-то позвонили мне с просьбой: нет ли пианиста для работы? Я, не раздумывая, порекомендовал своего ученика. И начал Артем вечерами поигрывать. Дело шло хорошо, и он заработал кучу денег. Правда, заработав, работник неожиданно для всех исчез. Отсутствовал около месяца. На работу взяли другого, а бедная жена рвала на себе волосы в поисках исчезнув¬шего супруга. Наконец, исчезнувший позвонил и сообщил, что находится с товарищем на Кавказе, все деньги пропил и просит прислать на обратную дорогу. Прямо как директор варьете Лиходеев в романе Булгакова. С той лишь разницей, что там герой из Москвы выслан волей "консультанта", а в нашем случае - по собственному желанию умотал. Вскоре беглец возвратился и рассказал мне, как ему было тошно играть всякую муру, выполняя заказы клиентов ресторана. Я его очень понимал - сам такой! И вот душа не выдержала, и решил он пропить "грешные" деньги, что блестяще выполнил. Вот таков был Артем. Не в брата пошел! - Но почему был? - спросит читатель. - А потому, что его уже давно нет среди живых. Случилось так. Артем с женой иммигрировали в Израиль. Потом приходили от них известия из Европы, что где-то они там поигрывают ду¬этом... Конец нашего рассказа печальный. Сначала всех потрясла нео¬жиданная смерть одиозного Курехина в результате редчайшей болезни. А вскоре пришло известие и с земли обетованной. Артем утонул, купаясь в море. А на днях погиб в авиакатастрофе и еще один Артем (Боровик). Остался последний - Троицкий. Неужели имя такое несчастливое? Но будем надеяться, что это не так. Был же в истории революции "то¬варищ Артем", хотя и его судьба, кажется, трагична... 5.03.2000 88. УРАГАН, КРУЖКА ПИВА И ПАПИРОСА Бывают у людей всяческие странности, да и я сам - не без греха, хотя о других писать проще, но начну, все же, с себя (в порядке самокритики). Люблю в ветреную погоду пускать с балкона старые газеты и наблюдать, как они парят и пилотируют, подхваченные порывами ветра. Не так давно (дело было летом), ближе к полуночи началась гроза... - При чем здесь джаз? - спросит озадаченный читатель. Гроза в природе - тот же джаз! Сверкают молнии, сильный ветер поднялся. Я, естественно, за газеты и, ну их пускать с балкона, глядя, как они уносятся во мрак ночи. Вдруг вижу, что помимо моих газет летят ветки деревьев, клубы пыли и мусора. Раньше такого бесчинства не наблюда¬лось! Благо, шквал несется с юго-запада, из-за дома, а балкон выходит на север. Тем временем закачались и затрещали вековые, клад¬бищенские деревья (повезло - живу рядом с этой обителью скорби!), заискрили провода трамвайной линии, закачались и стали гаснуть лампы уличного освещения, заскрипели рекламные щиты, полетело с крыш железо. В довершение тревожной картины толстенный и высоченный тополь, росший поблизости от дома, с пушечным выстрелом переломился, и его верхняя половина понеслась вслед за моими газетами со страшной скоростью. Тут я понял, что не до шуток. Пора закрывать балконную дверь и все форточки. Так начался знаменитый ураган, пронесшийся над столицей летней ночью и, помимо человеческих жертв и разрушений, подтвердивший непрочность православной веры на Руси (кресты с церквей посрывало - бесовство какое!). Об этом событии много и возмущенно писалось в газетах, рассказывалось по радио и телевиденью. Все же Москва вам не какой-нибудь Арканзас. Но не будем долго распространяться – дело прошлое. … Тронемся, с вашего позволения, дальше. Описав свои причуды с газетами, кончившиеся таким катаклизмом (возможно, газеты и вызвали бурю, хотя это весьма самонадеянно с моей стороны), опишу теперь и причуды других людей, более невинные и не повлекшие за собой столь тяжких последствий. В начале 60-х, когда работал в Хабаровской филармонии и играл на рояле в джазовом ансамбле, наблюдал я такую картину... Ехали в поезде на очередные гастроли. Было дело летом, жарко и хотелось пить. Поезд остановился на несколько минут у какой-то малосущественной станции, где возле пивного ларька толпилась куча мужиков с кружками. Чтобы отстоять очередь, нечего и думать - поезд ждать не будет. Но один из наших троих саксофонистов, альтист Тренин, родом из Питера, с быстротой молнии, коль речь до этого шла о грозе, спрыгнув на платформу и подбежав к ничего не подозревавшему любителю пива с кружкой в руках, выхватил у него эту кружку и, залпом допив ее, вернулся к нам. Поезд тут же тронулся - спринтер уложился "тютелька в тютельку" (с точностью, как в интимной близости между лилипутами). Озадаченный мужик почесывал затылок, глядя вслед уходящему составу, а герой-саксофонист был безмерно счастлив, утолив жажду. - Как же ты не побрезговал? - укорили мы коллегу. Что он нам ответил, стерлось в памяти за давностью лет. Отношу этот случай к проявлению людских странностей, о коих упоминал в начале рассказа. Вот и еще пример! На сей раз действие происходит в эпоху застоя, в 80-х годах. Учился у меня, правда, недолго, некий великовозрастный ученик. Играл на рояле, но, помимо этого, занимался и бизнесом (как тогда называли - "фарцой" , что в те годы было делом рискованным. Зато, когда он лез за чем-то в карман своего пиджака или брюк, то оттуда, невзначай, постоянно вываливались кучи денег. Я его ни в коем случае не осуждаю - просто штришок к портрету... Занимались мы, при этом, бесплатно, потому что, вроде как бы, друзья (!). Он в тот период или бросал курить или только начинал - не помню.
Короче говоря, своих сигарет не имел, а постоянно "стрелял". Хотя купить, конечно, было на что. У меня не "стрелял" - я курил трубку, притом не из оригинальничания, а скорей по вышеназванной причине. Трубку "стрелять" не принято, так же как и не принято одалживать зубную щетку, хотя были в моей практике и исключения, но об этом, возможно, расскажу в дальнейшем. Так вот, занимаемся. Дело происходит в одном из Домов Культуры (ДК) в центре Москвы. Сидим за инструментом, а вокруг бушует ремонт: стоят строительные леса, штукатурят и бе¬лят стены - обстановка самая, что ни на есть "подходящая" для за¬нятий джазом. Объясняю в тот момент ученику примеры полиметрии и черчу на спичечной коробке ритмический рисунок (нотной бумаги, увы, под рукой не оказалось). "Опять эта полиметрия!" - воскликнет, зевнув, читатель. Ученик, тоже сладко зевнув, прервал меня: - Подожди, я сейчас только "стрельну" закурить! Как раз, на счастье, мимо проходил испачканный всем, чем только можно испачкаться, работяга, слюнявя "Беломорканал" в зубах. - Дай закурить, - подскочил к нему, замученный полиметрией, ученик. - Последняя! - недружелюбно рявкнул пролетарий. - Ну, дай хоть докурить, - заклянчил бесплатный ученик, вырывая изо рта у оторопевшего работяги окурок. Тот "сдался" и в смущении куда-то поволок свою стремянку. - И ты не брезгуешь? - задал я утолившему свой греховно-страстный порыв ученику нелепый вопрос. И опять я запамятовал, что ответил мне "стрелок"... 6.03.2000 89. РОКОВОЙ ПОДАРОК В году 69-м записывались на Радио в следующем составе: Константин Носов - труба, Геннадий Гольдштейн - альт-саксофон, на барабанах Васильков со своими ассистентами Борей Геринасом и Мишей Кудряшовым (так называемый "Уголок Дурова" и два басиста (Егоров и я). Инициатор записи - барабанщик, принципиально изгнавший из состава пианиста. Музыка для тех времен весьма передовая - входившие в моду "фанки", что мы называли стилем "восемь восьмых". Записи получились удачными и Аркадий Петров, устроивший эту запись, решил потом "прокрутить" ее в своей, тогда еще существовавшей передаче "Метроном".
Мы с Володей, были на гастролях в одном из волжских городов с оркестром "хромо-немо-слепо-глухих и горбатых", где тогда "славно" трудились, продавая душу дьяволу игрой всякой эстрадной мерзости, как-то вечером в гостинице. После концерта, вернувшись в гостиницу, включили настенный радиоприемник и услышали знакомые позывные аркашиной передачи. Петров передавал те самые наши записи. Какая приятная неожиданность! Стоит ли напоминать читателю, что на гастролях мы "не просыхали". Вот и этим, славным, вечером, кончено были изрядно "поддатыми". Это еще более усиливало восторг от прослушанного, что у меня, в частности, выразилось в диких радостных прыжках, один из которых окончился падением на жопу! Стукнулся об пол копчиком и весьма сильно (сразу протрезвев), вследствие чего, эта часть тела очень долго напоминала о том вечере ноющей болью. Поэтому, "историческая" запись в моем сознании сменила свой первоначально положительный заряд на последующий отрицательный. По прошествии времени все зажило и забылось, но вот недавно (прошло более 30-ти лет) Володя подарил мне свой компакт-диск (авторский), где в числе прочих его вещей был и фрагмент той знаменательной записи, чудом сохранившейся, хотя и подпорченной многолетним лежанием на полке. Я рад услышать давно забытую музыку, тем более что связь ее с тем давним членовредительством стерлась. Но, как ни странно, "стертое" вдруг чудесным образом восстановилось. Прослушав запись, я не на радостях, а по неосторожности как-то неудачно, с размаху, опустился на стул и снова... да, да, да, - ударился копчиком!!! Такой вот своеобразный "привет" через 30 лет (в рифму получилось). Чертовщина какая-то: копчик снова долго болел и прошел, когда я избавился от злосчастной записи. Но не будем заканчивать рассказ так невесело, и в заключение - нечто более смешное, типа анекдота. - Юрьваныч, - спрашивают меня часто знакомые, - почему вы сумку никогда не застегиваете? Ведь вытащат что-нибудь! (Ноты, конечно, имеются в виду, а не деньги: денег как не было, так и нет). - Ну и пусть вытащат, - отвечаю я всегда одно и тоже, - а вдруг возьмут да исполнят! А? 7.03.2000 90. ФИРМА "МЕЛОДИЯ" И АНСАМБЛЬ ПРИ НЕЙ - Юрьваныч, почему ты не записываешься на фирме "Мелодия"? - спрашивали меня порой. - Да потому, что там Зыкина записывается, - отвечал убежденно, - принципиально не хочу с ней на одной фирме записываться! - Вот если бы были другие фирмы: например, "Гармония" или "Ритм" - тогда непременно бы записался... Теперь существует много, хоть и не фирм, но студий и записываются там новые люди (в основном, представители мира "музыкальной преступности" , а Зыкина все продолжает записываться на своей непотопляемой "Мелодии". Жаль, распался ансамбль того же названия, обслуживавший эту фирму. Так и не удалось мне с ними посотрудничать, а, ведь, "счастье было так близко".
Сначала Гаранян предлагал мне "продать душу дьяволу". Это значит делать аранжировки песен советских композиторов, чем грешили и Зубов (сейчас - в США и безгрешен, так как с музыкой, говорят, завязал) и Фрумкин (теперь - в Германии и продолжает грешить там, работая тапером в кабаке) и Кантюков (этот с нами, но еще более погряз - пишет музыку к фильмам и сериалам). Как я уже сказал: вначале был Гаранян (прямо, как в Библии!). Потом, Фрумкин, сменивший Жору на посту руководителя "Мелодии", предлагал мне то же самое. Привожу здесь, в качестве доказательства, фрагмент нашего недолгого общения по телефону. - Сэр, Маркин? - спрашивает величаво Боря на том конце провода. - (Он почему-то, по собственной инициативе, присвоил мне этот титул и называл только так). - Не желаешь ли сделать для нас несколько аранжировок? - Я подумаю, - как всегда уклончиво, чтобы "на корню" не обижать собеседника, отвечаю. - Перезвони завтра мне, - завершает разговор руководящая "Мелодией" трубка. Звоню завтра, чтобы, конечно, отказаться. - А, мистер Маркин! - деланно-радостно восклицает, почему-то понизившая меня в статусе, трубка, - Ты знаешь, я сейчас принимаю ванну - позвони попозже (?!). Сообразуясь со своим "извращенным" понятием об этике и корректности, сразу ставлю себя на его место. Если бы меня звонок застал в ванной, то я, наверное, прыгая на одной ноге и путаясь в полотенце, продолжил бы разговор, чтобы, не дай Бог, звонивший не обиделся. Привык "приносить себя в жертву" в подобных случаях. А тут вот как - несмотря на то, что "мистер" и "сэр"! Естественно, я больше не стал беспокоить любителя ванн, соответственно, и с его стороны звонка не последовало. Между прочим, для Бориного отца, Михаила Фрумкина (в прошлом - известного трубача и руководителя оркестра), писать аранжировки мне приходилось. Возможно, потому, что он не был столь злостным любителем принимать ванны? 7.03.2000 91. ПЕРЕПИСКА С ЗАГРАНИЦЕЙ Прогремела на всю Москву эта история. Некий наш джазовый пианист-любитель, будучи страстным поклонником Била Эванса, (« А кто им не был?»), каким-то образом узнав адрес кумира, написал ему письмо, где выразил свой восторг и преклонение. Естественно, кумир тронут весточкой с пра-пра-родины. Корни тянутся из России, мамонька с Украины по фамилии Сорока. И, будучи человеком воспитанным, Бил ответил далекому поклоннику. Так завязалась милая, но рискованная для тех времен, переписка. Растроганный кумир стал регулярно, в ответ на письма почитателя, присылать ему свои пластинки, что было почти невероятным, так как стоили они весьма не дешево. Друзья нашего пианиста охотно пользовались этой, внезапно распахнувшейся информационной "форточкой", переписывая ценнейшие альбомы на свои магнитофоны. Вскоре, можно сказать, вся Москва наслаждалась прекрасной музыкой джазовой звезды, и все бы ничего, но... Вспомним гениального потомка Арапа Петра Великого и его знаменитую "Сказку о рыбаке и рыбке". Мораль той сказки известна каждому: в своих запросах и желаниях надо соблюдать меру, а иначе останешься у разбитого корыта! Наш герой, по-видимому, давно не перечитывая Пушкина, в одном из писем обратился к американской "золотой рыбке" с просьбой - пришлите "фирменный" проигрыватель, а то у нас в стране хороших не производят, а на плохих слушать ваша пластинки, только портить (?!). И тут "рыбка" взбрыкнула, потому что, имея российские корни, вспомнила поговорку "Дай палец - руку откусят". Понятное дело, что на этом "дружеская" переписка прекратилась навсегда. Заметим, что в вышеописанной истории почему-то не фигурирует вездесущий КГБ, что совершенно не типично для тех праведных времен - вряд ли они проглядели. Ответ на это есть. У нашего любителя эпистолярного жанра дядя "был честных правил". Работал в высших инстанстанциях, а по сему органы как бы закрывали глаза... А вот и другая история, где «Контора Глубокого Бурения», напротив, суетилась на всю катушку. В 70-е годы узнал я от одного знакомого, что в моем родном городе живет человек, который переписывается с Марией Силиберти, ведущей джазовые передачи на русскоязычном "Голосе Америки" - в отличие от англоязычного Виллиса Коновера. Этот молодой человек, сообщил мой знакомый, имеет огромное количество джазовых журналов ("Даун Бит" и много фирменных пластинок, присланных "из-за бугра". Я был потрясен: под боком такой информационный "склад", а ты ничего об этом не знаешь.
Вскоре я познакомился с этим неформальным коллекционером и даже подружился с ним. Действительно оказалось, у него были толстые подшивки "Даун Битов" за несколько лет и немало джазовых пластинок. В отличие от героя первой истории, герой второй - прислать проигрыватель не просил, и слушал шедевры джаза на видавшем виды советском "драндулете". Наш герой был заочно принят в джазовый клуб "Блю Нот" и имел соответствующий значок, который вскоре подарил мне. Дима М. (так звали нового знакомого) не музыкант. Почти закончил пединститут (изгнали с последнего курса и из Комсомола за связи с заграницей) и хорошо знал английский язык, что позволяло легко общаться с представителями "нехорошей" страны и получать комплименты за свое мастерское владение средством общения. Он закоренелый любитель джаза, одновременно являлся "зубной болью" местных дотошных Органов, которые сначала всячески хотели привлечь его на свою сторону, а потом, видя несговорчивость "объекта", не знали, что с ним делать. Такая вот дырка в железном занавесе портила им отчетность. По той же причине (связь с заграницей) его долго не забривали в армию. Оригинально! Не правда ли? Потом, все-таки взяли в ракетные войска. А он и оттуда ухитрялся переписываться. Поставили условия: завязывай с этим делом, и снова примем тебя в Комсомол, а по окончании службы восстановим в институте. Но Дима работал под дурачка, изумляя стражей идеологической нравственности наивными вопросами, типа: "А почему нельзя переписываться?" или "Что в этом плохого?". Тогда, на примере моего знакомого, я понял, что сегодняшние Органы не такие уж и всесильные и, что просто так посадить человека они теперь не могут. Ведь нигде - ни в конституции, ни в законах - не сказано, что переписка с иностранцами запрещена. К сожалению, а скорей, к радости, эта проблема не понятна представителям современной молодежи, но, тем не менее, - вот такие две "милые" истории запечатлелись в памяти, любезный читатель. 31.03 - 2.04.2000 92. РУКОПОЖАТИЯ Кто в свое время смотрел фильмы про индейцев, тот наверняка помнит некоторые их названия ("Верная рука - друг индейцев", например) и бытовавшие шутливые фразы типа: «Чингач Гук - большой педагог». Фильмы те - производства студии ДЭФА (ГДР). Гонимых, но гордых индейцев в них изображали братья-югославы. Так как американские вестерны в ту пору на советских экранах не шли, то немецко-югославские эрзацы успешно заменяли их. Название одного из фильмов («Верная рука – друг индейцев») я позднее переиначил, приспособив к джазу. Получилась поговорка: "Теплая рука - друг джазмена". Выражение применялось мною для поддержания бодрости духа волнующихся перед выступлением исполнителей. Бывало, за кулисами пожмешь, здороваясь, руку готовящегося к выходу на сцену пианиста, а она ледяная - так волнуется человек. Какая тут может быть виртуозная игра - пальцы не попадут на нужные клавиши. В такие минуты я и говорил волшебную фразу, и она положительно действовала. Действительно: какой же ты джазмен, если играешь ледяными руками? Джаз - дело теплое и, если не всегда веселое, то, все же, ничего общего не имеющее со страхом! И пристыженный трусишка оттаивал - руки его наливались теплом, а на лице появлялась улыбка. В себе я поборол этот недуг, практикуя и хождение зимой без перчаток. Во всяком случае, до минус 10-ти градусов переносил холод запросто. Зато потом в теплом помещении перед концертом, не смотря на неизбежное волнение, руки становились горячими. Проводя эти "тестовые" рукопожатия, я обратил внимание и на то, что помимо холодных пальцев и само пожатие у многих бывает недостаточно крепким. Из этого наблюдения родилась и другая поговорка: «вялое рукопожатие свидетельствует о неискренности намерений». И наоборот, когда человек энергично жмет вашу руку, то можно на него положиться - не подведет! Хотя, конечно, как и в любом другом вопросе, возможны исключения: жмет руку крепко, но при этом за пазухой камень держит. Один мой знакомый, будучи уличенным в вялом рукопожатии, стал после этого здороваться так, что у объекта его внимания хрустели суставы. На это, правда, есть и еще одна поговорка: «заставь дурака Богу молиться, он себе лоб расшибет». Почти этим и закончилось у приятеля чрезмерное следование моему наставлению. - Ну, ты меня и научил! – жаловался он, - Пришел я к педагогу по кларнету на консультацию, желая поступать в консерваторию (мой знакомый саксофонист, но без образования) и, после положенного рукопожатия, стал расчехлять инструмент, как педагог остановил меня: «Нет, играть не надо! Мне все и так ясно. У вас зажата рука - вы так поздоровались, что я чуть не закричал от боли. Поэтому не возьму вас в свой класс...» Вот так-то! Свидетельство "искренности намерений" в данном случае оценено по достоинству не было. Как после этого давать кому-то советы? 31.03 - 4.04.2000 93. СТОПКА ПЛАСТИНОК И ВЕДРО НА ГОЛОВЕ Приезжая регулярно в свой родной город, всегда захаживаю в местный книжный магазин, расположенный рядом с музучилищем. Заглянув в отдел нот и грампластинок, всегда поражаюсь обилию затоварившейся продукции. Роясь в огромных "целинных" кипах, обнаруживаю там и сборники со своими пьесами. Видно, студенты соседнего учебного заведения не часто сюда заглядывают или эта продукция совсем им не по вкусу. Обратил внимание и на внушительных размеров стопку авторских грампластинок Владимира Тарасова (шикарно изданный фирмой "Мелодия" альбом-гигант). На эти "сокровища", как ни странно, тоже никто глаза не положил. А вот сам я, увидев лицензионно изданные "Духовные концерты" Д. Эллингтона, тут же их приобрел. Это происходило в благостно-застойные 80-е годы, когда не важно было - купят или нет. Главное выпустить, а потом, спустя положенное для стояния на полке время, нераскупленный товар - в макулатуру. Посему, наряду с Тарасовым и Эллингтоном, на полках пылились и "Речи" родного-дорогого Леонида Ильича. Затем из этой макулатуры производилась бумага или сырье для грампластинок, и очередная порция произведений Советских композиторов или писателей выходила в свет. Потом - опять в макулатуру и снова... Вот такой круговорот "воды" в природе вплоть до перестройки, покончившей с этим безобразием. Раз выше упомянул имя "гениального" барабанщика, то нельзя не вспомнить и его дружков по "оружию" - ведь они внесли, поистине, огромнейший и неоценимый вклад в дискредитацию джаза. Когда идейный вдохновитель одиозного трио переместился на Землю Обетованную, коллеги, вернее соучастники, не только не растерялись, но и с еще большим рвенением бросились продолжать "благое" дело. Барабанщик, как я ранее заметил, навыпускал кучу сольных альбомов. Интересно, кто будет в таком объеме слушать нескончаемый фри-джазовый шум и грохот? А "легендарный" саксофонист состряпал биг-бэнд, притом не утруждая себя писанием аранжировок. Положив перед исполнителями печатные ноты ГДР-овских танцевальных пьес, устно посоветовал, какие над ними проделать измывательства (играть одновременно разные фрагменты, играть задом наперед и прочее, в том же духе). Вот она гениальность, чувствуете?! На фоне возникавшей какофонии он на своих двух, а то и трех саксофонах выделывал кренделя в стиле "то, как зверь она завоет, то заплачет как дитя". Особенный восторг у публики вызывала игра, лежа на спине. Тут, как говорится, хоть святых выноси. Как же надо любить свое "дело", чтобы так изгаляться. Вот она, вот она истинная гениальность, читатель! Рассказывали, что Он мог, ревя и визжа на своих дудках, еще и плясать вприсядку (?!). Этим, говорят, "поставил на уши" обычно сдержанную немецкую публику, выступая в одном из городов Германии. Еще одним проявлением "нового языка" стало обливание себя водой и разбрызгивание ее ртом (наподобие пульверизатора) в лучах софитов. Об этих "откровениях" взахлеб писала наша передовая критика (выдержавший два издания журнал "Джаз", целиком посвятил этому свою первую книжку) - наконец-то "обогнали" хоть в чем-то ненавистную Америку. У нашего "новатора" появились и продолжатели. Например, музыканты ансамбля "Архангельск" предложили публике новый джазовый стиль, выходя на сцену босиком и с ведрами на головах. Если все эти художества считать новыми направлениями в джазе, требующими своего осмысления и изучения, то за их обилием не угонишься. Да и как заставить ученика надеть ведро на голову или пройтись по классу босиком, играя на трубе или саксофоне. Боюсь, может простудиться, и родители будут недовольны. А совсем недавно, на проходившем в Москве очередном международном фестивале джазового вокала, выступала певичка из Прибалтики в сопровождении ансамбля под руководством пианиста, фамилия которого соответствует понятию "поедатель молока" (довольно редкая!). Он был, в свое время, идеологом и редактором вышеупомянутого журнала, вышедшего два раза и целиком посвященного художествам "гения" (как его с завидной легкостью скромно назвал наш ведущий критик). Стоя за кулисами, не верил своим ушам - звучал вполне сносный мэйнстрим. "Вот, наверное, сама жизнь заставила их исправиться", - подумал с наивной надеждой, но не успела моя мысль угаснуть, как в уши ударила все та же, неискоренимая, "собачатина", которая и завершила, начавшееся "за здравие", исполнение... "Да, горбатого могила исправит", - вытеснила прежнюю мысль новая. Вспомнился и анекдот на схожую тему. В сумасшедший дом приехала комиссия, чтобы проверить - хорошо ли вылечиваются больные? Главврач, ведя проверяющих через двор в очередной корпус, заметил, что на одном из балконов (дело было летом) стоит больной и писает вниз. Больной, в свою очередь, увидев главврача, прекратил непотребство и скрылся. - Видите? Застыдился - значит, дело дошло на поправку, - похвалился главврач коллегам, тоже наблюдавшим неприличную сцену. - Да, да, несомненно! - воодушевилась комиссия, - Но надо все равно подняться к больному и спросить, почему он прекратил... Направились в палату к раскаявшемуся писальщику. Вошли, главврач и спрашивает вставшего на путь исцеления: - Ты нас увидел, и тебе стыдно стало? - Нет, я испугался, что вы, доктор, меня с балкона вниз за струю стащите, - развеял все надежды главврача и комиссии больной. Похожий результат мы имеем и в нашем случае - "собачатники", увы, неисправимы! 8.04.2000 94. ДЖАЗОВЫЙ СТИЛЬ "МОСКОВСКИЕ ДЕЛА" Было такое в московском джазе явление, как "школа Клейнота". Виталий Клейнот, как и многие, в 60-е годы, будучи тонким и звонким юношей, увлекся соблазнительней музыкой "толстых". Сейчас он и сам стал толстым в буквальном смысле слова - годы берут свое. Играл он тогда на саксофоне-теноре. Будучи самоучкой, в отличие от многих, быстро сообразил, что джаз это "язык" и требует того же, что нужно при изучении любого иностранного языка (буквальное запоминание готовых моделей). В отличие от другого направления, тоже укоренившегося в столице и возглавляемого Альт-Германом (создание самобытного стиля, изобретение собственного языка), направление Клейнота проповедовало копирование и откровенное подражание американским образцам. Естественно, две школы постоянно конфликтовали. На стороне "альт-германцев" стоял Союз композиторов, все критики, да и сама Советская власть, требовавшая обязательного создания "русского" джаза, при этом всячески мешая джазу американскому. А на стороне "клейнотовцев" - большая часть "отсталой" публики, которая рада услышать живьем то, что с упоением слушала по приемнику и на грампластинках. В первом случае мы имеем политику, а во втором - получение удовольствия. Но удовольствие получать в стране Советов считалось, по меньшей мере, делом подозрительным, если не считать получение удовольствия от любви к Родине или Партии! "Создавать свое" - девиз альт-германцев. "Играть фирму"! - боевой клич клейнотовцев. Поэтому то, что вызывало восторг у первых, у вторых - подвергалось осмеянию и ругани, и наоборот. У первых кумирами были Майлс Дэвис и Колтрейн, у вторых - Клиффорд Браун и Паркер. В те времена непременным условием участия в джаз-фестивале являлось исполнение пьесы советского композитора (обязательно, члена Союза) или народной мелодии. Без этого не стоило и соваться. Запомнилось выступление на одном из фестивалей квинтета Товмасян-Клейнот, который, уступая требованию жюри, заиграл русскую народную песню "Орел", далее демонстративно перешедшую в обычный фа-мажорный блюз. Это шокировало требовательное жюри, и выступление клейното-товмасяновцев долго потом ставилось всем в пример, как недопустимо антихудожественное явление. Так как осваивать джаз - дело нелегкое (таковым остается и поныне), то большинство музыкантов ударилось в поиски "собственного лица". Хорошими примерами (там, у них) стали разрушитель традиций Орнет Колмэн и, ударившийся под конец жизни во "фри", Джон Колтрейн. "Свихнувшиеся" гиганты указали толпам подражателей кратчайший путь к успеху. И появились в стране Советов тучи колтрейнистов и фри-джазистов, особенно на периферии. Оно и понятно - учиться там не у кого, а славы хочется. Из Прибалтики нагрянули ГэТэЧе-писты, из Азии полетели "Бумеранги", "Дустары", "Гунеши" и прочие псевдо-джазовые фольклорные группы. Как и в былые времена, когда создавались национальные оперно-симфонические школы (на Кавказе и в Средней Азии), все критики, Союз композиторов и Партия захлебывались от восторга! Бедный би-боп под таким натиском совсем затих и спрятался в уголок, а его исполнение стало считаться делом недостойным. Зацвели на отечественной сцене буйным цветом "ладуха" (ладовый джаз с Востока) и "фри" ("собачатина" из Прибалтики). Справедливости ради, заметим, единственный, кому удалось получить более-менее органичный сплав джаза с фольклором, - бакинец Вагиф Мустафа-Заде. Смесь Била Эванса с мугамом оказалась весьма приятной на вкус и вызвала одобрение самого Виллиса Коновера, который азербайджанскому музыканту посвятил несколько передач. По мере того, как на территории Советского Союза возникало больше национальных джазовых "школ" и все более популярными становились джаз-рок и фьюжн, свинг почти полностью исчез из, называемой по привычке джазом, музыки. И как случилось в России с завезенным марксизмом, который превратился неизвестно во что, так и бацилла музыки "толстых", заразив часть недостаточно сытых советских людей, выродилась в чудовищного монстра под названием "самобытность". Если вы меня спросите - что такое самобытность в джазе, то я отвечу: - Когда, как надо, играть не умеют! И, как всегда в истории человечества, давно привыкшего заниматься подменой понятий (евангельское "не убий" наряду с крестовыми походами и инквизицией), джазом стало называться все что угодно... В заключение - краткий диалог между джазменом-москвичом, приверженцем "мэйнстрима" и провинциалом, играющим "самобытку". Москвич: - Ты би-боп играешь? Провинциал: - Мы ваши "московские дела" не играем! 11.04.2000. 95. ВО ВСЕМ ВИНОВАТ КОНОВЕР! Пришло время, хотя бы, частично затронуть тему уехавших на родину джаза в поисках последнего. Первая волна (в 70-х) дала единственную звезду, Пономарева, который укоренился там во всех отношениях достаточно прочно и вписал, работой и грамзаписями с Артом Блэйки, свое имя в историю мирового джаза. Попутно, вспоминаются и другие сферы деятельности, где выходцы из России, не желая разделять участь знаменитого Левши, проявили себя достаточно активно (вертолетостроение, изобретение телевизора и мюзиклы). Мюзиклы, разумеется, нам ближе по профилю, тем более что один из их создателей наш Владимир Дукельский (Вернон Дюк) с его, ставшими стандартами, "Апрелем в Париже" и "Осенью в Нью-Йорке". Но вернемся к джазу! Конечно, артблэйковец никак не Ли Морган, подражая которому он и втерся в доверие к тосковавшему по былому старику Артуру. Хотя, говорят, Валерий в разговорах с коллегами постоянно подчеркивает, что играет лучше, чем его знаменитый предшественник по "Вестникам джаза". Утверждать можно все, что угодно. Возможно, он сейчас говорит, что играет и лучше самого Клиффорда Брауна, подражателем которого был Ли Морган? Ну, а то, что Пономарев не Фредди Хабборд, не нуждается в комментариях. А сравнение с великим Майлсом было бы и вовсе кощунственным! Отличает нашего земляка от вышеназванных звезд самая "малость" - отсутствие художественности при наличии хорошего владения ремеслом. Одновременно подтверждается мысль о том, что искусству угрожают два чудовища: художник, не ставший мастером, и мастер, не ставший художником. Но хватит, оставим в покое трубу и вспомним о других инструментах - ведь поехала туда в разные годы куча саксофонистов, пианистов, басистов и барабанщиков. Как они там? Ответ малоутешительный: почти все "рассосались" в безвестности. Знаменитый Фома, бывший здесь королем, играет на клавишах в кабаке, Зубов завязал с игрой, Герасимов вернулся, так и не став американской звездой, Высоцкий завязал в самом начале, представитель более молодого поколения, которого сейчас именуют лучшим саксофонистом России, тоже с нами. Правда, совсем недавно почему-то поехал "укреплять" их джаз Николай Панов (!). Чуть было не забытый нами, Гурбелошвили играет на еврейских свадьбах и очень доволен таким "джазом". Что касается пианистов, то все как-то устроились, хотя "погоду не делают". Судьбы безрассудных барабанщиков неизвестны, а вот басисты преуспели (трое преподают), хотя контрабас всегда считался, чуть ли не народным американским инструментом - столько там было и есть великолепных басистов! Алексей Козлов тоже преподавал в одном из кукурузных штатов джаз, после чего пришел к выводу, что тупее тамошних негров никого не встречал! Раньше считалось, что у них есть какой-то высший "судья", который правильно рассудит, оценит и вынесет вердикт: "Чувак, ты играешь джаз на уровне наших мастеров. Молодец!" После чего о тебе заговорят радио и телевиденье, застрекочут газеты, фирмы грамзаписи начнут выпускать немыслимыми тиражами твои пластинки, а импресарио станут драться из-за тебя, предлагая соблазнительные мировые турне... Но, к сожалению, никакого подобного "оценщика" там не оказалось, а средства массовой информации, да и, тем более, правительство никогда не станут превозносить эмигрантов, как национальных героев. Скажите спасибо за то, что вообще приютили вас! Можно, конечно, поработать и у Эллингтона, как удалось Герасимову. Но в итоге "герцог" останется герцогом (Дюком), а наш - тем, чем и был всегда, - "Му-му" (прозвище, данное до отъезда, но прилипшее навечно). Прав оказался мудрый Альт-Герман, который с самого начала следовал поговорке "Кто, где родится - там и пригодится". И, в итоге, хоть и ничего не приобрел (не считая загородного дома и джипа "Чероки" , но и не потерял.
Конечно, казавшаяся раньше неприступной, американская джазовая "крепость", не выдержав затянувшейся осады эмигрантов из России, постепенно сдалась, да и мировые звезды гаснут одна за другой (ведь все смертны) и остались их считанные единицы. Молодое поколение не очень-то расположено к теряющему популярность жанру. Как говорил в частной беседе Брэндфорд Марсалис: "Я своим детям запрещу заниматься джазом, пускай идут в спорт - там хорошо платят!". Вот и еще ныне здравствующий пианист Ахмад Джамал говорил в интервью: "Если я, захотев взять вещь в кредит, скажу, что джазмен, то мне непременно откажут!". Такие, братцы, дела... Во всем виноват, разумеется, Виллис Коновер с его ежевечерними передачами, из которых следовало, что джаз в Америке играют на каждом углу и в каждой подворотне. Ух, он, великий искуситель! Заманил, а сам в кусты, мол, я здесь не причем: и у нас тоже джаз на положении музыки "толстых", а вернее - "тонких"... от голода! 13.04.2000 96. "ГОРБАТОГО" МОГИЛА ТАК И НЕ ИСПРАВИЛА! В продолжение темы предшествующего рассказа и эти поучительные строки. В числе относительно последних поехал покорять Штаты и один очень энергичный музыкант, земляк революционера-бунтаря Чернышевского. Живя в России, он достиг известных высот. Стал столичным жителем, создал профессиональный джаз-ансамбль, вступил в "члены" Союза композиторов, писал аранжировки для ведущего джаз-оркестра, сочинял музыку и активно издавался. Казалось бы, чего еще желать? Но нет, неугомонная натура (недаром земляк Николая Гаврилыча) жаждала бури, "как будто в буре есть покой" (а это, как помните, уже другой бунтарь, но тоже с Волги). Как только наш "бунтарь" уехал, его дружок начал "поливать" коллегу, на чем свет стоит. Играл-то он плохо, все время "загонял", отчего все выпущенные пластинки, а их не мало, - брак, да и вообще, какой же он пианист? Ведь закончил "консу" как теоретик! Но оставим, возможно, и справедливую критику, на совести неблагодарного партнера по ансамблю, кстати, тоже вскоре покинувшего страну. А как же там "жаждущий бури"? Он сотворил-таки бурю в тамошнем "стакане воды"... Сначала поступили сведения, что он завалил своими аранжировками один, известный всему миру, биг-бэнд, отчего руководитель даже откинул копыта (!!). Что помер, так это точно, но от того ли? Но слухи есть слухи! Потом наш герой играл в одном джаз-клубе, после чего ему все посетители стали вручать свои визитки. "Надо же, - изумлялся земляк Чернышевского, - значит, я понравился, и будут предлагать работу". Но прошло время, и никто ничего не предложил. Доверчивому новоприбывшему, более долго обитавшие в Штатах друзья объяснили, что он напрасно ждал. "Давшие визитки, увидев новое лицо, понадеялись, что ты сам им предложишь какую-нибудь работу", - пояснили бывалые друзья. Вот она какая, Америка! В следующий раз наш энергичный, но бывший соотечественник, прочитав объявление, что в такой-то ресторан или бар требуется пианист, созвонившись с хозяином, договорился о встрече. И вот он, ищущий работу бедолага, приближается к входной двери под яркой вывеской. Земляк революционера обладал, помимо неукротимого темперамента, еще и пылким взором, то есть глаза его ночью и днем светились неким безумным огнем, хотя психически он вполне здоров. Хозяин, заметив у кандидата в пианисты этот дьявольский огонек, с порога замахал руками. - Нет, нет, нет! Вы нам не подходите. - Но вы даже не слышали моей игры. Давайте, я вам поиграю! - Нет, нет, играть не надо - с вами все ясно. Вы мне всех посетителей распугаете. Вот, что значит обладать не к месту демоническим взором - лучше иметь "ангельские глаза" (по названию известного стандарта). - А как же с "загоном", то есть с нервным ускорением темпа в момент игры, убивающим наповал свинг? - спросит злопамятный читатель, - Наверное, джазовая практика в Америке исправила этот порок? Да, что вы! Наш герой успел побывать (и не раз) на своей исторической родине и, конечно, с концертами. Автор этих строк присутствовал ради спортивного интереса на одном из них (кстати, в Союзе "членов союза" , а другой видел по телевизору, в результате чего и родился следующий афоризм: "Если Америка - могила, то она горбатого так и не исправила".
Играл, по-прежнему, как Чапаев - "на лихом коне, с шашкой наголо, впереди" ритм-секции, то есть как "загонял", так и продолжает, и никакая Америка эту застарелую болезнь не излечила! 18.04.2000 97. ТРИ ОТЛУЧЕНИЯ Что такое "отлучение"? Это, когда вы, имея к чему-то доступ, вдруг этого доступа внезапно лишаетесь. Заметим, весьма неприятно лишаться доступа не важно к чему... Вот и меня три раза отлучали. Первый раз отлучили от оркестра Лундстрема с подачи одного музыканта, влиявшего на руководителя (я ему на репетиции сделал замечание за болтовню). Ныне этот "влиятельный" влияет на кого-то, живя в Германии. На кого - нам, к сожалению, неизвестно. Ну, и ладно, пусть себе "влияет"! Второе отлучение случилось попозже. Отлучил меня от своей "хорошей квартирки" (читайте о "квартирке" более ранний рассказ) ее хозяин. А случилось так: завелась у хозяина (дяди Бори) подруга. Он меня с ней познакомил, а я, будучи "воробьем стреляным", возьми ему, да и скажи (конечно, спустя время): «Судя по выговору, подруга твоя не москвичка, а хорошая жилплощадь, да в центре Москвы, весьма привлекательна для иногородних подруг». Боря, конечно, ей процитировал меня, после чего будущая хозяйка (она ею стала) приказала не пускать "советчика" на порог, выдвинув даже ультиматум: или я или он! Вот так отлучен во второй раз. А третий - случился совсем недавно. Выступал я в джаз-клубе, что у Павелецкой, с милостивого соизволения одного моего младшего коллеги, подвизающегося там арт-директором. Играли квартетом с гитаристом. Публика присутствовала, хотя и не аншлаг. Хозяину, как сообщил мне арт-директор, понравилось, а это всегда хорошо - авось пригласят еще раз! После окончания выступления знакомый вызвался меня с женой подвезти до метро, хотя ходьбы два шага. Мы согласились. Вот какой добрый - выступление устроил, да еще и на машине катает! Сели, поехали... Хоть я особо в машинах не разбираюсь, но все же заметил, что это не имевшие место раньше Жигули, а фирменная "тачка". Значит, дела у молодого друга идут не так плохо и можно за него порадоваться! Жена, имея склонность к неординарному юмору и недавно сдав на права, сказала вдруг: - Саш, почему у тебя "Мерседес" такой старой модели? А? Мой добрый, но непоспевавший за автомобильной модой, друг шутки не понял и стал что-то мямлить в свое "оправдание". Тем временем, доехали до метро, мы вышли, поблагодарили и попрощались... Спустя примерно полгода (почему-то больше не зовут!) я сам "закинул удочку": нельзя ли выступить опять? Арт-директор заговорил в телефонной трубке со строгими нотками в голосе: - Юрьваныч, мы приглашаем только тех, на кого народ идет, а вы мало кому известны... То ли дело - Шилклопер! (Пояснение: это, который с восьмиметровой "ялдой" - как тут народу не пойти!). Но ведь ни что не предвещало отказа? И тут я вспомнил про Мерседес, но "второй свежести". Все сразу и разъяснилось: обиделся - оказывается, водители очень не любят, когда пассажиры неуважительно отзываются об их транспортных средствах. Вот и отлучили неблагодарного, чтобы впредь и жене не позволял говорить лишнего! Так-то вот! И "альпийский рог" (исполнитель на сцене, а раструб у входных дверей), на который, якобы, ходит глазеть народ, здесь ни причем. 18.04.2000 98. "ДЖАЗОВЫЕ" ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ (начало) Первым джазовым моим просветителем стал вернувшийся с фронта дядя-танкист. Он по ночам ловил в эфире какую-то, ранее мне неизвестную, музыку. Дополнительный эффект к чарующей музыке - волшебно-зеленый глазок индикатора настройки с таинственным, расширявшимся или сужавшимся "зрачком". (Имелся в доме громоздкий радиоприемник "Телефункен" . Дядя объяснил - эта музыка называется "джаз" и он с ней познакомился еще на фронте. Союзники-американцы завезли. Знаменитая встреча на Эльбе.
Меня в первую очередь очаровало низкочастотное буханье контрабаса. Висевшая на стене "тарелка" радиоточки таких частот не выдавала. По ней постоянно пиликали и пищали классические оперы, романсы да патриотические песни. Будучи ребенком, я откровенно боялся многих передаваемых по радио произведений. Например, "Пиковую даму" с ее призраком графини, "Бориса Годунова" с его видением убиенного царевича и прочих шедевров мировой музыки, воспринимавшихся детским сознанием не так, как надо. Боялся и многих книг с их иллюстрациями, но это когда научился читать. Так, "Вий" Гоголя и его "Страшная месть" наводили ужас в детской душе. Боялся многих произведений Пушкина (музыкальные опусы на его сюжеты назвал выше) и, особенно, его рисунков (черепа да виселицы). В доме, в дедовской библиотеке имелся шикарно изданный четырехтомник великого поэта (академическое издание начала века под редакцией профессора Венгерова, с серебристо-металлическим тиснением профиля на обложке). Стояли в шкафу и штабеля томов энциклопедии "Брокгауза и Эфрона", которых я не только не боялся, но и не понимал их ценности. А собравший такую библиотеку дед трудился всего лишь простым бухгалтером в банке и сам эти книги не открывал - некогда было. Но вернемся к Пушкину. С тех времен, признаюсь, я весьма сдержанно отношусь к всеобще-признанному гению... Так вот, услышанный по приемнику джаз внес в душу какую-то и обнадежил в том, что помимо классическо-симфонической скуки, есть в мире звуков и что-то радостное и интересное. А когда я подростком прочитал "12 стульев", то поверил, что и литература может быть не только про смерть и страдания. Конечно, я для красного словца, слегка сгущаю краски, но тем не менее... Снова к джазу! Низкие частоты телефункинских динамиков заочно влюбили меня в пиццикатную игру на контрабасе и я, несмотря на свои серьезные занятия рисованием в кружке Дома пионеров (руководительница кружка пророчила мне будущность художника), писание "повестей" и "рассказов", по окончании десятилетки поступил в местное музыкальное училище, в только что открывшийся класс контрабаса. Как будто для меня специально открыли! Но не будем забегать вперед, так как еще и до училища было много чего по части знакомства с музыкой. Услышав тот ночной джаз подростком, я о нем вскоре забыл, активно занимаясь писанием "книг" и рисованием, да и занятия в музыкальной школе по фортепиано продолжали терзать душу и тело. Учительница по фамилии Дубасова лупила, чем попало, по рукам за ошибки и неверную аппликатуру. Унижало и сольфеджио с его, на уровне гоголевских "страшилок", диктантами (в классе на фоне поголовных "абсолютников" я выглядел глухим дебилом). Так что, трехлетнее унижение привило стойкую ненависть к так называемой классической музыке. Не скрою, что и сейчас ее предпочитаю слушать в джазовой обработке, чему и сам отдал много времени и сил. Многие мировые шедевры подверг собственному джазовому переосмыслению. Шуберт, Шуман, Шопен, Бизе, Дебюсси, Глинка, Бородин, Мусоргский, Чайковский, Рахманинов, Скрябин, Прокофьев и Шостакович. Я увидел в них доселе нераскрытые глубины иного жанрового переосмысления. Но вернемся в прошлое. Лишь услышанная в юности эстрадная музыка стала нравиться, и заиндевевшая душа начала медленно оттаивать. Прошедший Всемирный Фестиваль Молодежи в 57-м году наполнил радиоэфир новыми, небывалыми звучаниями, вышли на экраны и фильмы, в которых мне открылась новая, интригующая музыка и запоминавшиеся песни. Все и началось с песен. Во дворе, теплыми весенними или летними вечерами происходили своеобразные концерты. Старшие товарищи, те самые, которые сначала мучили и унижали, теперь увлеклись музыкой, играли на гитарах и пели популярные песни, подавая пример и мне. Тюремно-блатной репертуар не считался столь привлекательным, как сейчас. Чего только стоит телевизионная передача "В нашу гавань заходили корабли", ведомая детским (!) писателем Успенским, которая не иначе, как растлением слушателей и насаждением дурного вкуса не занимается. Знаменательна и новогодняя программа на НТВ: под пение "Мурки" Россия вошла в 2000-й год. Пожалуй, стоит обратиться в правительство, чтобы сделали "Мурку" государственным гимном, коль она так поголовно всем, как блатным, так и интеллектуалам, нравится. Но опять назад. Никаких "бардов" тогда не было. Во всяком случае, ученые в рабочее время занимались наукой, а не треньканьем на гитарах. Трудно представить такое, например, в Америке! Мы во дворе под гитару пели популярные песни из советских и зарубежных кинофильмов, песни из репертуара ленинградского ансамбля "Дружба", музыка которого казалась невероятным джазом, пели песни, услышанные на пластинках и по радио. Естественно, я быстро освоил семиструнку, а в дальнейшем и шести, как более джазовую. На домашнем пианино тоже мог изображать весь свой гитарный репертуар. Даже имелась специальная толстая тетрадь, куда записывал слова любимых песен и делал к ним цветными карандашами иллюстрации. В те годы принято было ходить друг к другу в гости (речь о родителях). И вот, когда в нашей просторной квартире, за праздничным столом в очередной раз что-нибудь встречалось или провожалось, то во 2-м отделении по просьбе присутствующих я садился за пианино, играл и пел весь свой "коронный" репертуар. Это считалось само собой разумеющимся, хотя сейчас вспоминаю об этом с недоумением. Многое тогда казалось джазом. Вышедший на экран фильм "Песня первой любви" с музыкой Арно Бабаджаняна, аранжированной на биг-бэнд Юрием Саульским, воспринимался ничуть не хуже, чем и "Серенада Солнечной долины". Музыкальные фильмы с участием аргентинской певицы Лолиты Торрес пополняли своими яркими мелодиями мой "концертный репертуар". Эталоном джаза казалась и музыка Анатолия Лепина (в дальнейшем никак больше себя не проявившего) к кинофильму "Карнавальная ночь". Сначала подбиралось на слух и корректировалось товарищами, которые могли добавить какой-либо не запомнившийся штришок, а потом в продаже появились и ноты. Настольной книгой стали для меня сборники из серии "Как вам это понравится?", где печатались популярные мелодии из кинофильмов и оригинальные пьесы баловавшихся джазом композиторов (хорошо запомнились пьесы некоего Мазеля с подозрительными псевдо-джазовыми гармониями). Ничего американского, естественно, не печаталось, и Запад простирался не дальше Франции (музыка из совместного фильма "Нормандия-Неман" , но и на том, как говорится, спасибо!
Потрясением и откровением стали мелодии из кинофильма "Последний дюйм" композитора Баснера, тогда грешившего стилизациями под джаз, а в дальнейшем остепенившегося и создавшего нетленку "С чего начинается Родина?". Ранние песни Андрея Петрова тоже несли в себе элементы джаза. Но, конечно, не "Эй, моряк" - вульгарная пародия на "ихний" джаз, которую недоразвитые советские граждане восприняли всерьез и запели на всех углах. Песня из фильма «Я шагаю по Москве» очень напоминала известную мелодию из знаменитого мюзикла «Моя прекрасная леди» Фредерика Лоу и поэтому исполнялась оркестрами, как джазовая пьеса. Также замешаны на джазе ранние песни Андрея Эшпая, Микаэла Таривердиева, Александра Зацепина. Всю эту услышанную музыку я, как яростный старатель, «просеивал», ища "золотой песок" близких к джазу гармоний и мелодических оборотов. Со временем перечисленные композиторы покончили с грехами молодости и, взявшись за ум, стали писать заурядную советскую "бодягу" типа "А нам все равно!", которую запели миллионы: от детсадовцев до милиционеров... март - апрель 2000 г. 99. "ДЖАЗОВЫЕ" ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ (продолжение) В предшествующем рассказе мы коснулись музыки кино вплоть до 70-х годов, но снова отступим назад. Инструментальные пьесы Цфасмана ("Интермеццо" для кларнета, например) или Саульского ("Каприччио" для группы саксофонов с оркестром) повергали меня в шок своей яркостью и оригинальностью. Да и знаменитый квартет Тихонова (кларнет, аккордеон, гитара и контрабас) считался недосягаемым образцом "джаза". Захотелось играть "чес", как гитарист из того квартета, отец звезды российского джаза Алексея Кузнецова, и я освоил игру на шестиструнке (аккордовый аккомпанемент). Правда, сначала глушил струны правой рукой, как это делали дворовые гитаристы, но вскоре местный джазовый гитарный авторитет объяснил, что надо это делать левой, отрывая пальцы от струн. Всякие такие подсказки более опытных товарищей являлись откровениями. Таким же образом от кого-то усвоил и "бугешное" движение баса: до, ми, соль, ля, си-бемоль и обратно. Эту последовательность нот я мог играть часами, наслаждаясь небывалым звучанием. Это вам не занудные Бах, Моцарт или Бетховен, да и по рукам пока еще за это не бьют, хотя в дальнейшем стали. Чуть не забыл о французском шансонье Иве Монтане. Его гастроли в СССР, можно сказать, стали теми "десятью днями, которые потрясли мой внутренний мир". Я рисовал участников сопровождавшего его квартета в тетрадках по химии и физике, сидя на уроках и на переменах. Имелся и школьный приятель, который разделял со мной "джазовые" восторги... Первой партитурой, которую пытался написать, явилась попытка имитировать звучание квартета Тихонова. Теперь стал бредить аккордеоном и рисовал его везде, где только можно. Ударные установки (чем барабанов и тарелок больше, тем лучше) также потрясали воображение, и хотелось играть на них тоже. Естественно, они тщательно вырисовывались и показывались товарищу, который тоже охал от восторга (барабаны как гроздья виноград - от крупных до малюсеньких). «А что же стало с партитурой?» - спросит внимательный читатель. Отвечаю: судьба ее печальна - она так и осталась "неоконченной симфонией", потому что я увяз, как в болоте, в записывании пассажей аккордеона и выбраться из этой "трясины" не сумел. Замечу, поступив в музыкальное училище по контрабасу, я уже сносно играл, помимо фортепиано и гитары, и на барабанах. Самостоятельно занимался по купленной в магазине "Школе игры " Купинского. И даже научился изображать что-то похожее на "дробь". Для занятий имелся дома пионерский барабан и старинная мандолина, по корпусу которой колошматил руками до тех пор, пока он не треснул. Таким образом, стал, как теперь говорят, "мульти-инструменталистом" и, учась на 1-м курсе, был приглашен старшими товарищами, играть с ними в ансамбле в качестве гитариста. Состав для того времени классический: кларнет, фортепиано, гитара и контрабас, на котором играл старшекурсник с народного отдела, освоивший самостоятельно пиццикатную игру. Исполняли музыку Цфасмана по изданным в те годы нотам. Я был невероятно счастлив и старался "чесать" на гитаре до кровяных мозолей. На контрабасе, тем временем, приходилось заниматься, улучая любую свободную минуту, так как начал с нуля. Педагог-виолончелист ничего на инструменте показать не мог и ограничивался устными указаниями, суть которых сводилась к фразе: «Шестнадцать часиков...» Это означало, столько часов в сутки надо уделять инструменту. Учитель медленно покачивал кистью руки, как бы показывая немалую весомость этого времени. Я следовал совету: приходил к открытию (часам к семи), когда сторож просыпался, и начинал "пилить" смычком до начала занятий в девять, потом на каждой перемене и далее после окончания занятий, вплоть до закрытия училища в 12-м часу ночи. Хоть "шестнадцать часиков", конечно, не набиралось, но все же... Заниматься приходилось в коридоре (с классами дефицит), что всех раздражало, но инструмент имелся в единственном экземпляре - дома не чем, да и в магазинах они тогда не продавались. Помню, когда дернул струну и услышал знакомое по приемнику буханье, оказался на седьмом небе - сбылось! Совет учителя дал свои результаты: за год научился играть и весной с блеском сдал экзамен по специальности, исполнив достаточно сложную программу. Тогда впервые столкнулся с проявлением "сальеризма" - завистники подпилили струну (!) и она лопнула в момент игры, но меня это не смутило и пришлось доигрывать на оставшихся трех: руки сами играли - педагог с его "часиками" оказался прав. На третьем курсе тот же педагог признался мне искренне: «Не знаю, чему вас больше учить...» Я поверил, так как это совпало с моим постепенным охлаждением к инструменту. Пришло новое увлечение - сочинительство. Еще до училища интересовал вопрос: «Как это из звуков складываются прекрасные мелодии?» Не скрою, что пытался сочинить нечто полифоническое, под Баха, но сразу понял, что это сложнее, чем научиться играть тремоло на барабане. Спросить не у кого, и я стал рыться в библиотеках в поисках соответствующего учебника, еще не зная, что подобного учебника нет в природе. Нашел нечто, написанное Е.Ф. Гнесиной, но там по существу предмета ничего не говорилось, а все как-то вокруг да около. Тем не менее, методом "тыка" все-таки удалось познать эту премудрость настолько, что к выпускному вечеру по окончании школы сочинил песню, вызвавшую всеобщее признание и ликование. В училище, на 1-м курсе, на уроке теории музыки, педагог попросил всех к следующему занятию сочинить дома что-нибудь. Из всего принесенного учитель выделил мою "Прелюдию". Это укрепило надежду, что и подобный "крепкий орешек" можно раскусить. Педагог объяснил, что наиболее эффективный метод познания – анализ. Нужно изучать то, что сделано мастерами, стараясь "влезть в их шкуру". Я интенсивно стал собирать нотную библиотеку, но не классику, а современную музыку (тогда издательство "Советский композитор" работало на всю катушку). Покупаемое внимательно просматривал, стараясь понять - что, как и почему? Особенно полюбился Прокофьев, хотя поначалу многие диссонансы в его опусах принимал за опечатки и исправлял. Кстати, Прокофьев - пример того, как можно обходиться в творчестве без фуг - известно, что он плохо учился у Лядова по полифонии. А что хорошего у Танеева? Полифония в избытке, а музыки и нет. Единственный из русских композиторов, у которого сбалансировано все - Чайковский. В училищной библиотеке натолкнулся на редчайшее издание "Мавры" Стравинского (советское издание 20-х годов, когда автора не причисляли к идеологически чуждым). Признаюсь, большей мерзости с нарочито дурацкими сменами размеров и нелепыми диссонансами никогда не играл. Все глубже "вгрызаясь" в Прокофьева, постепенно стал "просекать" его принципы композиции и начал брать их на вооружение. Изучая его балеты, я на 3-м курсе сподобился сочинить и свой (по сказке Волкова "Волшебник Изумрудного города", тогда еще не зная, что это "содрано" со сказки "Мудрец страны Оз" американского автора). Ну, балеты балетами, а что же мы о джазе-то совсем забыли? Джазом тоже продолжал увлекаться, следуя зову сердца. А ум мой требовал чего-то серьезного, что давало сочинительство. С джазом тогда вышел у меня и некий конфуз. Прочитав в газете, что в эстрадный оркестр одного из Домов Культуры требуется пианист, поехал навстречу судьбе. Преодолев на автобусе изрядное расстояние (клуб находился на краю города), нашел искомое здание и вошел. Любезный, но бдительный дежурный тут же поинтересовался: «Что нужно молодому человеку?» - Да вот, пришел по объявлению, - промямлил я, теряя решимость. - Подождите, сейчас позову руководителя, - сказал смотритель и скрылся за кулисами. Начались тягостные минуты ожидания. В голове застрекотали тревожные мысли: "Сейчас, наверно, играть заставят. Не так хорошо и играю". Руки стали панически холодеть, а по спине забегали мурашки. Чтобы не искушать судьбу, принял единственное и правильное решение, ниспосланное мне, как избавление - дал деру! Бежал к автобусной остановке, оглядываясь - нет ли погони? И когда вскочил в быстро подошедший на счастье автобус, то увидел у дверей Дома культуры две фигурки, удивленно разводящие руками. Но беглец уже вне досягания! Стоит ли пояснять догадливому читателю, что больше таких сумасбродных попыток "джазового" трудоустройства я никогда не предпринимал. 20.04.2000 100. НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ (в форме "ПАСКВИЛЯ"
Итак, пора подвести некоторые итоги в нескончаемой "истории болезни" советско-российского джаза. Что же мы имеем на сегодняшний день? По горячим следам, скажу: - Виденная мною последняя передача "Джазофрении" (в названии заложено глумление!) свидетельствует, что она окончательно переключилась на пропаганду "собачатины" (долго¬срочная программа идеологического отдела ЦК КПСС и КГБ по дискре¬дитации джаза). Передача целиком посвящалась беседе с идей¬ным вдохновителем и организатором одиозного ансамбля "Три дырки от бубликов". Товарищ вещал: ему не нравится современный российский джаз, что не удивительно. Чтобы показать как надо, он демонстрирует свою "фри-бодягу." Транслировалась нетлен¬ная запись семилетней давности. "Вдохновитель" очень нахваливал своего партнера, трубача, который, якобы, играть умеет все: в том числе и би-боп (как же ты можешь об этом судить, если сам не умеешь?). Да, очень печально, что подававший надежды трубач, продал душу "дьяволу собачатины"! А насчет би-бопа, утверждение спорное... Слышал, как оный музыкант играл с биг-бэндом соло в пьесе Чарли Паркера "Донна Ли". Весьма сомнительно играл, надо заметить, - много "левых" нот. Хватит говорить о "Трех дырках", перейдем к настоящей "черной дырище", которая, как известно из астрономии, поглощает свет и энергию окружающего мира. Недавно вся Москва была заклеена афишами, извещавшими, что два дня подряд выступает легендарная группа, покорившая в начале 90-х падкую на всякую анти-джазовую мерзость Европу. Здесь идейный вдохновитель-пианист с юго-запада (ныне вне России). Теперь работает "про¬фессором авангарда" в одной из скандинавских стран, где, как известно, с ума сходят от "собачатины". Остальные соучастники "криминального" трио - играющий на всевозможных "рогах и копытах" (помните Ильфа и Петрова?) духовик и, дерущий глотку в псевдорусском духе, вокалист. "Музыка", как выше упомянутых "дырок", так и этой "дыры" основывается на дуольных ритмических построениях. Я назвал это "кавалерийскими" ритмами»: ум-па, цум-па и т.д. А свинговой триольности они боятся, как нечистая сила крестного знамения. То ли следуя мудрым указаниям некогда могущественной Партии, то ли по собственному почину, они все-таки как бы создали "русский джаз". Но джаз ли это? Вот в чем вопрос! А почему я вначале эту бригаду назвал "черной дырой"? Да потому, что они "всасывают" в себя всю окружающую музыку и, перемешав и переварив ее, выдают некий продукт, который, например, может представлять собой смесь бурятского (или какого другого) фольклора с Гленом Миллером (?!). Ну, хватит с нас "дыр", тем более что "заплаты" я на них ставить не собираюсь. Чем еще богата российская, "джазовая" земля? А тем, что теперь занялись еще и осквернением "храмов"... "Как это"? - спросит в недоумении "набожный" читатель. А вот как: выступают теперь джазмены в таких местах, куда раньше им вход был заказан. Конечно, пока еще до настоящих церквей дело не дошло, но чем "джазовый черт" не шутит. Имеются в виду ранее неприступные храмы искусства. Первым сдался музей Глинки, потом - зал Чайковского, а теперь и Консерваторию разложили на обе лопатки. Последний, кто упорствует, Гнесинский институт, который, как сейчас модно, "прикинулся" Академией, но лучше от этого не стал. Думаю, что и ему не долго осталось... Вот и раскачивают теперь шикарнейшую люстру Большого зала Консер¬ватории, находящегося в аварийном состоянии, мощнейшие валы звуков нагрянувшего из кубанских степей биг-бэнда. Ревут белугами "луч¬шие молодые саксофонисты России", которым самое место в подземных переходах, но уж никак не на этой сцене! Пел, хотя, пожалуй, этот термин здесь и неуместен, наш родной доморощенный "Рэй Чарльз". Притом "пел" то, что ежевечерне исполняет в кабаках - подготовить какую-то специ¬альную программу не удосужился, а аккомпанировавший ему "лучший клавишник России" не посоветовал это сделать. Кстати, о программах! Вспоминается неприличный армейский анекдот. - Товарищ старшина, когда будем менять портянки? - спрашивает рядовой тонким голосом. - Надоел! Пошел на х...! - отвечает грозный старшина. - Все только обещаете... - разочарованно продолжает "голубой" солда¬тик. Так и у наших, хоть и с традиционной ориентацией, "звезд" - репертуарные "портянки" не меняются десятилетиями. "Великий" гитарист (Народный Артист) играет сегодня, как и тридцать лет назад замыленный стандарт "Эти простые вещи". А профессор джаза (то же Наро¬дный) всю жизнь "путешествует в блюз" - наверное, отправился без компаса, потому и заблудился. Смотрел я как-то по телевизору запись концерта из Большого Зала Консерватории, где раскачивается аварийная люстра. В концерте участвовали, помимо прочих, наш "артблейковец" (раньше бы его сюда на пушечный выстрел не подпустили), наш "датский" гитарист и наш, по-настоящему единственный, аккордеонист. Играли они "Не шепчи" Бэни Голсона. Зная с каким пиететом, эти исполнители всегда отно¬сились к "содранной" музыке (все должно быть точно, как у "них" , очень удивился, когда не услышал в сыгранной пьесе "фирменного" тутти. Спустя время, при встрече, спросил у аккордеониста:
- Почему не сыграли? - А потому что играли без репетиций, - обескуражил он ответом и продолжил, - Встречает меня в полумраке кулис Коля (гитарист) и предлагает "на шару" сыграть тему Бэни Голсона... Да ребята, - скажу я вам, - пусти козла в огород! И в заключение нашего критического брюзжания скажем о чем-то более веселом. Если только можно считать веселым, то, что многие джазмены, ранее считавшиеся бедными, обзавелись "тачками". Притом, не какими-нибудь "Запорожцами" или "Москвичами", а "фирменными" - респектабельными иномарками. Два барабанщика, например, ездят на "Мерсах", от них и басисты, с пианистами не отстают - догоняют их на "Фордах" и "Тойотах"! Это все представители нового поколения, хотя и старый и седой "граф" Альт-Герман не уступает молодежи "проезжую часть" на своем джипе "Чероки". Еще приятно, что вышеуказанные музыканты сплотились в некие "группы захвата". Захватывают (без кавычек) все "халтуры" в ресто¬ранах, барах и клубах одни и те же лица. У них мобильные телефоны, которые стрекочут не умолкая, и они, к тому же, овладели сложным искусством левитации, способностью мгновенно перемеща¬ться в любую точку Москвы, где запахло "баксами". Можно зайти в один и тот же вечер, например, в "Форте" и "Ле-клуб" и с удивлением отме¬тить, что играют в обоих местах в одно и тоже время одни и те же люди - мистика какая-то! Так что, и не так уж плохо живется нынче джазменам на Руси! 21.04.2000 © Георг Альба, 2008 Дата публикации: 18.11.2008 11:49:03 Просмотров: 4472 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|