По ту сторону графомании...

Пока я пристально вчитывалась в сборник философских стихов известного актера Валентина Гафта, весь сплошь состоящий из строк наподобие: "Вопят в молчании глаза, а змей-горыныч сердце гложет, никто, никто помочь не сможет, пока не кончится гроза!", мой мозг лихорадочно искал объяснений. Они пока сводились к двум: или Гафт втайне смеется над всеми графоманами, создавая как бы зеркальное отражение их поэзии, или это темный заговор неких злобных сил с целью подорвать доверие к нашим абсолютным талантам. Первое предположение, увы, опровергает то благостное выражение, которое появляется на лице Гафта, когда ему предоставляется возможность с телеэкрана прочесть собственные стихи. Второе предположение было бы более лестно для его личности, но тогда за этими "неизвестными темными силами" должна была бы стоять такая мистическая величина, которая возможна разве что в произведениях Толкиена. Интересно, те ли же силы заставляют против воли выставлять, скажем, Владимира Войновича свои живописные полотна на всеобщее обозрение? Или Игоря Угольникова, который дежурно проведя свой "Добрый вечер..." , с нездоровым воодушевлением начинает петь очередную песню в то время, как его менее удачливые коллеги имеют такую возможность только раз в году на конкурсе актерской песни. Возникает подозрение, что вся передача замысливалась Игорем Угольниковым исключительно с тем, чтобы получить возможность почувствовать себя серьезным вокальным исполнителем.

По одной из версий Эйнштейну один раз посчастливилось сыграть на скрипке вместе с королевой Нидерландов. После их выступления великий ученый с грустью обратился к королеве примерно с такими словами: "Вы лишили меня главной гордости - я думал, что хуже меня никто не играет на скрипке, а оказывается вы - еще хуже." Поле под названием "бывает еще хуже" - бескрайне. Хотя, конечно, для графомана это утешительно.

Психологически понятно стремление талантливой личности, уставшей от ответственности, которую предполагает профессионализм, выйти, по закону Паркинсона, на уровень собственной некомпетентности. Безответственность графоману дает неповторимое ощущение свободы. Но все графоманы, осознавая где-то в закоулках подсознания собственную несостоятельность, стремятся к тому, чтобы окружающие убедили их самих в обратном. Церетелли использует для этого связи в правительстве, те, о ком шла речь - эксплуатируют заслуженно добытую любовь к себе. Кто-то умиляется на стихи любимого актера Гафта, как умилялся бы, если бы эти стихи были написаны его племянником-подростком. Однако, бывает иначе: внутренний мир человека бунтует, если любимая личность опускается ниже своего уровня. Примерно, как у героини кинофильма "Макаров", которая ушла от любимого мужа, написав записку "Я могу стерпеть любую измену, но жить с человеком, написавшим поэму "Макаров" я не могу".

ВОЙНОВИЧ, КАК ЖИВОПИСЕЦ, КРУПНЫМ ПЛАНОМ

И все-таки, заподозрив нечто , что как Россию "умом не понять", я рискнула расспросить самого Войновича. Вспомнив о том, как булгаковский Мастер задал поэту Ивану Бездомному классический вопрос "Скажите сами, хороши ли ваши стихи?", первым вопросом, который я задала Владимиру Николаевичу, был: "Скажите, Вам нравятся Ваши картины?" В ответ я услышала, что сам он сомневался, но известные искусствоведы убедили его в том, что как художник он имеет свои перспективы.

Мне стало интересно, понимает ли автор "Москвы - 2042", что с такой же энергией эти искусствоведы похвалили бы картины внука любого из членов правительства. Довод, что картины Войновича - настоящие произведения искусства на том основании, что они хорошо раскупаются, означал бы также признать произведением искусства, к примеру, стоптанные балетные тапочки Анны Павловой, за которые тоже многие готовы выложить немалые деньги. Фактически Войнович себя, как художника, дает в нагрузку к себе, как писателю. Так раньше давали в нагрузку к перчаткам лампу "Совушка". Тогда я провокационно предложила Владимиру Николаевичу познакомиться с художником, который в свободное время пишет романы. Войнович, когда понял, что это не реальная угроза, а метафора, с облегчением ответил: "Поймите- это совсем разные вещи." И дальше, противореча словам великого Леонардо о том, что рисунок - это мысль, Владимир Николаевич пояснил, что "когда рисуешь, думать не надо, а надо только чувствовать. В то время, как писатель, поскольку работает со словом, обязан быть умным." "Моя живопись интересна людям, я в этом убедился на своих выставках" - не без гордости заключил Войнович. Ответить на подобный довод решилась известная своим социальным бесстрашием драматург Мария Арбатова: "То, что картины Войновича продаются, это признак клиники нашего общества, в этом присутствует все, что угодно, кроме эстетических критериев. Если бы я надумала выступить стриптизершей, народу собралось бы еще больше, чем на выставку картин Войновича. Но это не аргумент в пользу того, что я обладаю несомненным талантом стритизерши. Все бы сбежались, потому что интересно посмотреть, как Маша Арбатова сошла с ума."

От разговоров о живописи Войновича искусствоведы старались уклониться. Для них критика в адрес культовой фигуры требует такого же гражданского мужества, как от представителей нашей культурной элиты не придти по зову правительства Москвы на выставку Церетелли. Зато независимый эксперт - искусствовед и известный коллекционер живописи Татьяна Колодзей, ныне Президент художественного фонда в США, согласилась с тем, что признание художником Войновича носит тот же характер, что признание художником Джуны Давиташвили или космонавта Леонова. Я робко заметила Владимиру Николаевичу, что несмотря ни на какие отзывы, ему как художнику не достичь уровня писателя Войновича. "Как у художника, у меня все впереди", - повторял Владимир Николаевич с упорством трехлетнего малыша, пытающегося самостоятельно зашнуровать ботинок. Тогда я спросила Войновича о графоманах в эпистолярном жанре. Он сказал, что графоман - это тот, кто не обладает критическим отношением к самому себе. По его мнению, кто ему не нравится, тот и графоман, хотя, заметил Войнович, "если я признаюсь, что считаю графоманом Джойса, меня на куски разорвут". Это привело меня к мысли определить, что вкладывают в понятие "графоман" известные литераторы и как они определяют критерии, по которым можно отличить писателя от графомана. Оказалось,что представления существенно разнятся.

ГРАФОМАНИЯ: СИМПТОМЫ И ТЕЧЕНИЕ

Среднее арифметическое опроса привело к тому, что все писатели - графоманы, но не все графоманы писатели. По той же логике, утверждение, что "плохому танцору яйца мешают" вовсе не означает, что хорошему танцору они же помогают. Я задала два, на мой взгляд, основных вопроса: "Чем отличается писатель от графомана?" и "Должно ли среди прав человека быть право каждого считать кого угодно графоманом невзирая на титулы?"

Мария Арбатова: "Писатель отличается от графомана в той же мере, в какой алкоголик отличается от пьяницы. Один хочет не пить и не пьет, другой хочет не пить и все равно пьет. Как писателя, графоманы меня раздражают своим умением достигать те цели, на которое способен только неталантливый человек. Они же очень доставучие. А как психологу, мне понятно: пусть уж лучше графоманит, чем, к примеру, унижает своих близких. Признаки графомана - неспособность на прогресс, необучаемость, неумение работать над собой. Главный критик - время. Суровое, но справедливое. Из-за нашего советского прошлого у нас нет нормальных литературных критиков. Нам для выявления критериев нужно хотя бы сто лет спокойной жизни."

Григорий Горин: "Графомания, как любая мания, как наркомания - это болезнь. Ломка у графомана, когда его творчество не принимают, и единственный выход - это принять новую дозу творчества, то есть начать писать снова. Все пишущие азартно графоманят. Но есть те писатели, которые осознают: если есть возможность - не пиши и подключают свои сдерживающие центры. Я себя отношу к последним. Это как, если есть возможность - не кури. А негативное отношение к графоманам у нас от глупости. Мы любим все узаконенное, хотя бы критиками. У меня нет презрительного отношения к графоманам."

Константин Кедров: " Графоман - существо неаппетитное, хотя кого кем считать - это дело каждого. Другое вопрос, что общество преследует за неординарное суждение. Например, Пушкин - графоман. Суждения такого рода доставили мне массу неприятностей. Слово неординарность я бы даже заменил другим понятием субъективность. Человек не обязан быть во всем правым. Тем не менее, если бы я был диктатором, на площади бы запылали бы костры из книг графоманов. Впрочем, право на графоманство - это единственное из прав человека, которое в нашей стране соблюдается всегда."

Генрих Сапгир: "Графомания - понятие расплывчатое. Я помню песенку: "Толстой был тоже графоманом, у графа мания была". Считается, что тот, кто плохо пишет - графоман. А это может быть бездарный профессионал. Графоман - это тот, кто стремится писать не имея к тому ни малейших способностей. Подражание - не есть творчество, но и не графомания. Тем не менее, я за демократию: я бы наоборот, издал указ о праве каждого считать любого графомана гением."

Трудно словами объяснить, чем тепличный помидор отличается от солнечного, пока не укусишь. Говорят, правда, что искусственный помидор травит своего создателя. В сущности критериев графомании нет и быть не может, как не может быть единицы измерения таланта. Признание большинством и востребованность не могут служить такими единицами, иначе "Мурка" была бы куда более значительным произведением искусства, чем музыка Шнитке. Значит важен успех у элитной аудитории. Но это чаще всего случается после смерти. Ясно только, что настоящий творец не задается вопросом, признан он или нет. Сложно дать описание разницы подлинного и поддельного, но так же сложно одно с другим перепутать. Так нормальный мужчина отличает темпераментную партнершу от фригидной, сколько бы последняя ни симулировала африканскую страсть. Если с критериями графомании - непросто, то признаков графомании сколько угодно. Классический признак графомана то, что он очень серьезно относится к тому, что делает. Юмор в адрес своего творчества для него абсурден, как появление в шортах на симфоническом концерте. В любое время суток при нем находятся его творения, которые всем появляющимся в поле зрения он предлагает оценить навязчиво и одновременно с робостью, напоминая эксгибициониста в березовой роще. Самоирония всегда сопутствует творцу и ее начисто лишен графоман. Творчество, утверждающее собственную серьезность, обычно вызывает смех.

СТРАНА НЕПУГАННЫХ ГРАФОМАНОВ

Исторически очень понятно, почему большинство стремилось приобщиться к творчеству- человек, загнанный в рамки тоталитаризма, пытается расширить границы своего внутреннего мира. По логике Кости Потехина из кинофильма "Веселые ребята", "сегодня пастух, а завтра - музыкант". Подражать поэзии Пушкина было легче всего. Я не даю в данном случае оценочных категорий - хороша или плоха эта поэзия. Она может нравится или не нравится, но ее основная характеристика - это доступность для большинства. Есть поэзия, скажем, Г.Державина, которая более глубока и философична даже по оценке самого Пушкина. Именно поэтому она и сегодня слишком сложна для многих, чтобы сделать Державина национальным поэтом. В этом смысле и Лермонтов уязвим. "Народным" поэтом, как справедливо замечено мог стать и стал только Пушкин. Он породил невероятное количество посредственных поэтов, а посредственность - база тоталитаризма.

Вторая причина кроется в том, что, кроме СССР, нигде в мире графоманство не было государственной политикой. Графоманство может дать социальный статус, к примеру, могущественный членский билет Союза писателей. Отсюда такое количество желающих приобщиться. "Вы - писатель? - Ваше удостоверение." К тому же власти на руку, что в отличие от ворона, графоман графоману не то что глаз, а все, что сможет, то и выклюет.

Однажды группа американских поэтов собралась в Москве. Их со всех штатов их набралось человек 20. Они увиделись в первый раз и смотрели друг на друга глазами, почти слезящимися от умиления, что у них в их стране оказывается такое количество "белых ворон". Во всем мире стыдно что-либо делать плохо, в том числе писать плохие картины или плохие стихи. У нас, поскольку, "поэт - больше, чем поэт" писать плохие стихи менее позорно, чем не писать вовсе. Тем не менее, здоровое начало все-таки осталось в том, что слово "графоман" в России, сколько ни рассуждай, все-таки оскорбительно.

ГРАФОМАНЬТЕ В СПЕЦИАЛЬНО ОТВЕДЕННЫХ МЕСТАХ

Графомания тем шире распространяется, чем больше время размывает существующие правила того или иного вида творчества. Никому не приходит в голову карабкаться на сцену Большого театра с возгласами: "Я бы станцевал партию Жизели не хуже". Однако объявленная всеобщая грамотность, а также авангардизм таких художников, как Малевич, сделали свое "черное" дело. Всякий, освоивший пятистопный ямб - пишет стихи, а посмотревший на знаменитый "Квадрат" берется за кисть со словами "Я тоже так могу", стремясь пополнить легионы тех, кто, как фрекен Бок, хочет попасть в телевизор. И в этом нет ничего зазорного, когда самодеятельное творчество - объявляет себя таковым, предупреждая каждого наподобие знаку на автомобилях: "Осторожно, ученик." Для эпистолярного жанра теперь существует Интернет: пиши себе, а кто захочет, прочитает. Даже на телеэкране отведены специальные места. Есть передача "Знак качества", созданная специально для графоманов всех областей. Есть КВН, где изначально предполагается самодеятельный юмор, есть народные хоры и народные театральные студии, есть Клуб Самодеятельной Песни. Не хочешь - не слушай. Однако, когда графоманы симулируют под профессионалов, - это мошенничество с не меньшим коварством, чем у знаменитых уличных лохотронщиков. Это графоманы рангом выше - симулянты.

Пример - стремительный успех модного художника Никаса Сафронова. Обеспечил Никас его себе оригинальным методом. Он пишет портреты знаменитых людей и дарит их оригиналу. Впоследствии почитатели "звезд" начинают заказывать портреты своих кумиров. Сам Никас обязательно фотографируется со знаменитостью в момент дарения. Этот "иконостас" из фотографий, занимающий видное место в квартире Никаса - главный рекламный щит в его бизнесе. В сущности это та же знаменитая "пирамида Мавроди", только спекуляция идет именами: каждая последующая "звезда" покупается на имена предшественников и сама в свою очередь становится "наживкой" для следующих.

Существует масса возможностей для симуляции гениальности. В частности, хорошо продуманный имидж гения. Можно, скажем, как Олег Кулик, чтобы числиться в художниках, не столько картины писать, сколько лаять, встав голым на четвереньки, изображая собаку. Справедливости ради надо признать, что это тоже - нелегкий хлеб. Вообще, стремясь стать "модным" графоман не осознает, что именно в этом сильно проигрывает. Он не понимает, что мода - символ сиюминутности, а талант обычно требует осмысления временем. Против любой симуляции творчества возможен только один метод, который в свое время предложил Хармс, когда его ответом на заявление "Я - художник", было неизменное "А по-моему, ты - говно."

ГРАФОМАНЫ ВСЕХ НАПРАВЛЕНИЙ, ОБЪЕДИНЯЙТЕСЬ

У Аверченко есть рассказ, как редактор, устав от графомана невзначай заметил, что у его собеседника неисправны часы и предложил починить. "А вы умеете?" - спросил автор рассказов. "Конечно", - ответил редактор и уверенно развинтил часы. Вытащив кое- какие детали и, беспомощно разведя руками, вернул их владельцу. "Так какого же вы дьявола, ни черта не смысля, беретесь не за свое дело?" - возмутился автор. "А какого вы дьявола взялись за литературу, ни черта в ней не смысля?" - ответил редактор. Тем не менее автор сообщил, что принесет новый рассказ. "Ладно- согласился редактор, -Если еще будут часики, притащите и их. Может быть, мы оба в конце концов научимся.”

Что касается тех, о ком шла речь вначале, о признанных талантах, использующих свою популярность в корыстно-графоманских целях, то как советовал известный булгаковский персонаж, можно "подобное лечить подобным". Во-первых, следует сделать общедоступными для всех, кто подвержен внезапному пробуждению неожиданного таланта, такие виды деятельности, как покорение отвесных ледяных скал или подводное плавание. Во-вторых, тех, кто жаждет поделиться с человечеством своим вновь открытым даром, стоит обязать в той же мере пользоваться услугами тех, кто обнаружил в себе другой талант. К примеру, после того, как Ростропович купил у Войновича его картину, в знак благодарности писатель мог бы предоставить себя великому музыканту, чтобы тот поэкспериментировал, как пластический хирург. Актер, прочитавший в эфире свои стихи, непосредственно после эфира отправляется к пианисту, который почувствовал тягу к парикмахерскому искусству. Писателя, выставившего свои картины, накануне презентации отправлять лечить зубы к художнику-карикатуристу. Ко всем ним в качестве мастеров по ремонту электронной аппаратуры направлять любознательных в этой области фотомоделей, а сантехнику поручать чинить университетским профессорам.И уж само собой разумеется, что в качестве литературных критиков, искусствоведов и театроведов, для оценки профессиональной деятельности вышеупомянутых Войновича, Гафта и Угольникова приглашать программистов.

Марина Розанова

Материал с сайта: http://grafoman.stsland.ru/
Страница публикации: http://grafoman.stsland.ru/Old/Po_ty_storony.html